Лебедев Юрий Васильевич : другие произведения.

О способе моделирования логически мыслящей машины на основе клеточного строения головного мозга человека/часть 3

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

юрий васильевич Лебедев

О способе моделирования мыслящей машины на основе клеточного строения головного мозга человека

Часть III

  
  
  
   УДК 882
   ББК 84(2)6-5
   Л33
  
  
  
   Лебедев Ю.В.
   О способе моделирования логически мыслящей машины на основе клеточного строения головного мозга человека: Часть 3. - Ростов н/Д: "Новая книга", 2002. ­- 72 с.
  
  
  
   ISBN 5-86692-211-8
  
   Џ Лебедев Ю.В., 2002
   Џ "Новая книга", 2002
  

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

  
   "Скоро ли компьютерщикам удастся создать искусственный интеллект? Не думаю, что это произойдет на протяжении моей жизни. Пока наши попытки реализуются в основном в направлении создания компьютеров как инструментов, которые делают нашу жизнь и работу более удобной и эффективной. Но сделать машину умной, научить ее в прямом смысле думать математики сегодня не в состоянии"

Из высказываний Билла Гейтса, опубликованных в газете "Известия" от 14 октября 1997 года.

  

Но я осмеливаюсь возразить
и преподношу свои многолетние теоретические исследования, как раз и направленные на создание мыслящей машины.
На их основе твердо заявляю:

мыслящей машине -- быть!

   Для этого мне пришлось познать:
   1. физиологию высшей нервной деятельности человека;
   2. цитоархитектонику его головного мозга;
   3. индуктивную логику и
   4. нейрокибернетику.
   Сфера охвата этих дисциплин у меня была более узкая, чем у современных исследователей. Но проникновение в суть дела неизмеримо более глубокое. Вот это дало мне возможность познать истину и с полной уверенностью заявить как о скором и близком воплощении моих идей в жизнь, так и о последующем перевороте в сфере технической и общественной деятельности в глобальном масштабе. Я уверен, что в конечном итоге все же буду признан основоположником этой новой отрасли знаний.
  

Лебедев Ю.В.

0x01 graphic

Еще раз напоминаю, что для сохранения своего авторства я вынужден именно в этой части из первоначального издания очень малым тиражом временно из текста изъять отдельные абзацы, вместо которых будут стоять точки.

Лебедев Ю.В.

  
  
  

Часть третья

  

О процессах индуктивного мышления, протекающих
в головном мозгу человека
и осуществляющих познание нового, которое еще неизвестно науке

  
   В Частях первой и второй я производил исследования в основном в сфере цитофизиологии. И только в определенные моменты выходил в сферу логики. В Части третьей я вознамерился свои основные исследования сосредоточить уже в сфере логики. Однако при этом буду исходить из познанных мной физиологических данных, то есть из процессов иррадиации и концентрации раздражения. Основной задачей здесь является то, чтобы на многочисленных примерах показать, как рождаются новые понятия и их взаимосвязанная система, выражающаяся в новых знаниях, идеях, учениях и в остальном подобном. Кроме этого, и одновременно тем самым я намереваюсь придать большую убежденность всему тому, что было познано мной и описано в Частях первой и второй.
  
  

Пункт первый

  

О компилятивном познании объективной реальности

  
   В процессе всей истории человечества подавляющей массе населения нашей планеты не приходится самостоятельно вырабатывать логические понятия -- предшествующим поколением последующему они преподносятся уже в готовом виде. Так, например, своему ребенку через несколько месяцев после его рождения родители уже внушают, что вот это "ма-ма", а вот это "па-па", это "ки-са"; что вот это "ложка", что "она предназначена для еды"; что вот это "курица", что "курица -- ворона -- воробей -- сова -- орел" называются "птицами" и что все они "имеют крылья и могут летать" и так далее и тому подобное.
   После того как ребенок подрастет, его начинают обучать сперва в школе, затем и в других учебных заведениях. Педагогика, родившаяся еще в глубокой древности, по сравнению с наставлениями родителей и окружающих имеет огромнейшее преимущество в том, что она владеет методами воспитания и обучения подрастающего поколения. Учащимся она в доступной форме преподносит готовые логические понятия, которые им остается только воспринимать, запоминать и затем использовать в своей практической деятельности, что вот, например, это "буквы", они обозначают "определенные звуки", из которых состоят "слова" и "речь в целом"; что "прямой линией" называется "наикратчайшее расстояние между двумя точками"; что "все жидкости", в том числе и "ртуть", "упруги"; что "все жиры", в том числе и "сливочное масло", "не растворяются в воде"; что "человек" произошел от "животных", но, в отличие от них, он "обладает разумом" и так далее и тому подобное.
   В своих сочинениях К.Д. Ушинский, основоположник русской педагогической науки в России, писал о том, что язык является величайшим народным наставником, учившим его, когда не было еще ни книг, ни школ. Усваивая родной язык легко и без труда, каждое новое поколение в то же время усваивает плоды мысли и чувств тысячи предшествовавших ему поколений, давно уже истлевших в родной земле или живших, может быть, на берегах Днепра, Рейна или где-нибудь у подошвы Гималаев. Все, что видали, все, что испытали, все, что перечувствовали и передумали эти бесчисленные поколения предков, передается ребенку, только что открывшему глаза на мир божий; и дитя, выучившись родному языку, вступает уже в жизнь с необъятными силами. Слово объясняет ему природу, знакомит с характером окружающих его людей, с обществом, среди которого он живет, с его историей и стремлениями; оно вводит его в народные верования, в народную поэзию и так далее... Родной язык не только учит многому, но и учит удивительно легко, по какому-то недосягаемо обличающему методу... Усваивая его, ребенок усваивает не одни только слова, их сложения и видоизменения, но и бесконечное множество понятий, воззрений на предметы, множество мыслей, чувств, художественных образов, логику и философию языка, -- и усваивает легко и скоро. Таков этот великий народный педагог -- родное слово1. (Примечания см. в конце Части третьей, на 69-й странице).
   Но еще большее значение по сравнению с разговорной речью, принадлежит письменности. "Книга, -- писал А.И. Герцен, -- это духовное завещание одного поколения другому, совет умирающего старца юноше, начинающему жить; приказ, передаваемый часовым, отправляющимся на отдых, часовому, заступающему на его место. Вся жизнь человечества последовательно оседала в книге: племена, люди, государства исчезали, а книга оставалась. Она росла вместе с человечеством, в ней кристаллизовались все учения, потрясавшие умы, и все страсти, потрясавшие сердца; в нее записана та огромная исповедь бурной жизни человечества, та огромная аутография, которая называется всемирной историей. Но в книге не одно прошедшее; она составляет документ, по которому мы вводимся во владение настоящего, во владение всей суммы истин и усилий, найденных страданиями, облитых иногда кровавым потом; она -- программа будущего"2.
   Однако вся эта масса познаваемого постигается прежде всего памятью. А посему в основе своей является А) условнорефлекторной, или ассоциационной, то есть ребенок услышанное или прочитанное сперва запоминает, затем повторяет или воспроизводит соответствующие действия. Таковыми являются абсолютно все словесные наименования. Но это одна, диалектическая сторона. В) Вторую, тоже диалектическую сторону, составляет то, что все эти словесные наименования одновременно являются готовыми логическими понятиями, которые вырабатывают процессы иррадиации и концентрации раздражения.
   Вот сейчас и переключимся на них. Если мы заглянем в любой учебник формальной, или элементарной, логики, то там сказано, что каждое понятие состоит из двух частей: А) из наименования определенного предмета и В) сущности, под которой подразумевается содержание данного предмета или соответствующего понятия.
   Наименование предмета или понятия в подавляющем большинстве состоит из одного какого-то слова, хотя некоторые состоят из нескольких; например, "фразеологический словарь" или "Союз Советских Социалистических Республик". Без каких-либо изменений они таковыми сохраняются длительное время, порой годами и даже столетиями, передаются от поколения к поколению.
   Здесь я нахожу нужным снова повторить то, что уже говорил в Пункте шестом Части второй. Понятие само по себе, без наличия в нем содержания, существовать не может. В данном случае оно будет представлять собой пустой звук, ничто не подразумевающий. Только при заполнении своим содержанием понятие начинает возрождаться. Осуществляется это постепенно и занимает довольно длительное время, порой даже всю человеческую жизнь и более.
   Только что сказанное снова поясним на простом примере понятия "роза". Какой предмет она подразумевает в себе, знали наши предки, знаем все мы и многие другие, будут его знать и наши потомки. Но вот содержание этого понятия, воплощающееся или уже воплотившееся в голове, почти у каждого из нас чем-то обязательно отличается. Так, родители своему ребенку не только показывают розу и называют ее "розой", но и объясняют, что 1) она "очень красивая, что посаженная в землю растет, что ее следует поливать". Если ребенок не пойдет учиться дальше, то его понятие, проще говоря -- понимание "розы", так и останется вот с таким примитивным содержанием. В школе же ребенку, ставшему уже учащимся, учитель ботаники объясняет, что "роза" -- 2) это "растение семейства розовых, обычно растет кустарником, ее дикорастущий вид называют шиповником, потому что побеги его обычно покрыты шипами, цветки крупные, ароматно пахнущие, их расцветка бывает красных, розовых, белых или желтых тонов, используются в декоративном садоводстве". В сельскохозяйственной академии бывшему учащемуся, ставшему уже студентом, к уже имеющимся познаниям содержания понятия "роза" профессор добавляет, что 3) "семейство розовых насчитывает более 120 видов; что они хотя и растут кустарниками, однако некоторые из них образуют длинные плетистые ветви длиной до 10-12 метров, подобные лианам; розы отличаются большой изменчивостью и легко образуют естественные межвидовые гибриды; лепестки некоторых видов роз используются для приготовления розового масла и даже варенья; мякоть из ложных плодов используется в витаминной промышленности для приготовления витамина С и так далее". 4) Но и после учебы бывший студент, приступив к практической деятельности, полученные знания о "розе" продолжает восполнять из книг и других источников.
   Вот так в процессе всей жизни данного человека осуществляется постепенное заполнение определенного понятия присущим ему содержанием. Аналогичное происходит и со всеми остальными понятиями, порой даже кажущимися совершенно наипростейшими. Для примера возьмем понятие "ложка". Ребенок знает только то, что 1) они "предназначены для еды и что бывают деревянными или металлическими, столовыми и чайными". Начальник цеха или директор предприятия, на котором изготовляются ложки, о них знает значительно больше -- он знает даже 2) "породы деревьев и химический состав металлов, из которых можно делать ложки; знает процесс их производства, 3) затем их себестоимость и потребительскую стоимость и так далее и тому подобное".
   Понятия в головном мозгу человека фиксируются не разрозненно, а в определенной логической взаимосвязи, основу которой составляет та или иная общность или различие в их сущностях. 1) Так, понятия, имеющие одинаковые или почти одинаковые сущности, в логической системе, конечно, окажутся полностью или почти полностью совмещенными, как, например, понятия "восточноевропейская овчарка" и "среднеазиатская овчарка". 2) Одна часть понятий, имеющих только некоторое различие в их сущностях, окажется в соподчиненном соотношении, как, например, понятия "овчарка" и "Жучка" будут целиком и полностью вошедшими в понятие "собака"; понятия же "сова", "ворона", "курица", "орел", "чайка" будут целиком и полностью вошедшими в понятие "птицы", а понятия "собака" или же "птицы" в свою очередь будут целиком и полностью вошедшими в понятие "животные". 3) Другая часть понятий, имеющих тоже только некоторое различие в их сущностях, окажется в частично совмещенном или перекрещивающемся соотношении, как, например, понятия "птицы" и "хищные животные" -- ведь из перечисленных нами птиц хищными являются и не птицы, как, например, волки, тигры, львы и так далее. 4) Понятия же, имеющие различную сущность, в логической системе по отношению друг к другу окажутся, конечно, в несовместимом соотношении, как, например, "птицы", "собаки", "человек", "деревья". 5) Но здесь следует отметить еще и то, что при возрастании различия в сущностях и понятия соответственно этому будут располагаться тоже в большем отдалении друг от друга; так, например, если понятия "сова", "ворона", "курица", "орел", "чайка" по отношению друг к другу в логической системе будут находиться совсем рядом, то понятие "собака" по отношению к ним займет более отдаленное расположение, а неодушевленное понятие "ртуть" по отношению ко всем вышеперечисленным одушевленным понятиям займет наиболее отдаленное, даже крайнее расположение.
   Так постепенно, в процессе воспитания, повседневного быта, обучения, трудовой, научной или какой-либо еще деятельности у каждого человека вырабатывается определенная логическая система понятий: например, вот у этого крестьянина присущая только ему; то же самое у рабочего, ученого -- биолога или физика, политического деятеля или философа. На ее основе каждый человек и осуществляет "свое" логическое мышление.
   Вот здесь я хочу особо подчеркнуть, что выработка этих логических систем осуществляется несамостоятельно. Подавляющей массе населения они преподносятся в уже готовом виде. К тому же, можно сказать, что в определенной степени таковые осуществляются по принуждению. Ведь детей, учащихся, студентов учат. Продолжают поучать своих подчиненных вышестоящие начальники и другие влиятельные личности. При этом в их головах, конечно, участвуют процессы иррадиации и концентрации раздражения. Однако господствующее положение здесь занимает психологическая ассоциация, лишенная глубоких индуктивных преобразований, -- кто что воспринял, то после и выдает. В процессе дальнейших логических обдумываний господство переходит к суммационному рефлексу и к закону взаимной индукции противоположных нервных процессов. Они осуществляют так называемое дедуктивное мышление, которое характеризуется нисхождением от внедренных в головы общих, то есть от более абстрактных, понятий к единичным, то есть к более частным. Их исследованием занимается формальная, или элементарная, логика и осуществляет это посредством построения всевозможных суждений и силлогизмов. Дедуктивным мышлением в своей практической деятельности пользуется основная масса населения, в том числе и стоящие даже на довольно высоких служебных должностях. Так, врач, выслушивая частные жалобы больного, определяет, к какой общей симптоматике заболеваний, которые он познал еще в институте, их следует отнести, и тем самым устанавливает диагноз. Так поступают и юристы. Познав еще в институте общие статьи Уголовного кодекса, на их основе они и рассматривают частные проступки лиц, допустивших их. Что же касается армейского, административного, государственного и им подобных устройств, то здесь абсолютно всем нижестоящим по должности свои частные действия приходится осуществлять на основе спущенных им общих установок.
   Дедуктивное мышление является наираспространеннейшим среди всего населения. И в то же время оно варится в уже всем известном котле понятий и ничего нового не преподносит.
  
  

Пункт второй

  

О логической обработке компилятивно познанного

  
   Однако в целом наука логики должна учить нас, как именно осуществляется познание еще не познанных истин. Вот этим сейчас и займемся.
   1) Я уже говорил, что выработка конкретных понятий для людей не представляет особых затруднений. При зрительном, слуховом или каком-либо ином восприятии неизвестного нам предмета головной мозг человека всегда, в любом случае стремится узнать его словесное наименование. Если такового ему не скажут, то он старается назвать его сам как-нибудь по-своему. Так, например, дети в данном случае спешат спросить: "А что это такое и как оно называется?" Если не получат ответ, то тут же выдумают его сами и назовут первым пришедшим на язык звукосочетанием -- например, "фуфло", "транда", "качкалдак" или еще как, которое для них будет одновременно являться и новым логическим понятием. Аналогичным образом поступают и взрослые, давая свои наименования неизвестным им предметам или явлениям. Часть из них в народе получает распространение и впоследствии входит в словарный состав речи. Новые понятия подобным образом рождают и ученые. Так, например, составив таблетки от головной боли из пяти компонентов, наши фармацевты сами дали им греческое наименование "пенталгин" (от слова "пента" -- пять). Так что новые конкретные понятия, то есть обозначающие предметы непосредственно воспринимаемые органами чувств, рождаются довольно просто и затем включаются в общую систему понятий.
   2) Создание же новых абстрактных понятий, особенно относящихся к научной сфере, является значительно более сложным делом и занимает порой очень длительный промежуток времени. Так, например, еще в V веке до н.э. древнегреческие философы Левкипп и Демокрит ввели в науку новое понятие "атом". Под ним они подразумевали наимельчайшую, невидимую глазом частицу материи, а посему больше неделимую ни на какие другие более мелкие части; она очень проста, качественно однородна, неизменна, пребывает в пустоте и всегда находится в движении. Вот это тогда и составляло сущность данного понятия. В то время его можно было бы отнести к конкретным, если при помощи микроскопа возможно было бы увидеть эту частицу.
   Но с начала ХХ века его содержание подверглось коренному изменению. Экспериментальным путем было установлено, что атом делим на положительно заряженное ядро и вращающиеся вокруг него отрицательно заряженные электроны. Затем в нем были открыты и другие его составные частицы, как нейтрон, мезон, нейтрино. Таковых в 1960 году было известно уже около 30. Развитие квантовой механики и теории относительности настолько восполнило, усложнило и изменило содержание понятия "атом", бывшего когда-то очень простым, что из конкретного сделало даже очень абстрактным.
   При подведении итога только что сказанному следует особо подчеркнуть то, что возрастание и соответствующее наличие более полного и более достоверного содержания, пребывающего вообще во всех понятиях, сопровождается возрастанием полноты и достоверности соответствующих дедуктивных умозаключений.
   3) Первоначально понятие с наличием небольшого содержания составляет абсолютное тождество по отношению к самому себе. Затем в нем начинается накапливание новых данных. Оно сопровождается усилением процессов иррадиации и концентрации раздражения, которые в свою очередь в возрастаемом содержании могут наметить и осуществить определенное различие и даже их дифференцировку. В результате раздваивается и само понятие на два самостоятельных.
   Так, например, люди в первобытном обществе считали одушевленными вообще все без исключения предметы, в том числе и неодушевленные. Но впоследствии в этом едином понимании появилось и различие, которое впоследствии завершилось отпочкованием последних из названных в самостоятельное понятие. Впрочем, подобная дифференцировка происходит и у наших современных детей.
   А теперь хочу обратиться к другим, более значимым примерам. Психиатрам уже давно известно заболевание, называемое алкогольным психозом. Оно проявляется довольно бурными зрительными или слуховыми галлюцинациями, разнообразными бредовыми идеями -- например, необоснованным бредом ревности, или же, наоборот, сопровождается угнетенным настроением, ослаблением интеллекта, выпадением или обманом памяти, снижением активности, выражающимся в бездеятельности и так далее. Этот довольно разнообразный комплекс признаков следует рассматривать как содержание или сущность понятия "алкогольный психоз". В то время все психиатры соглашались с такой постановкой вопроса. Но выдающийся русский психиатр С.С. Корсаков из этого комплекса выделил определенную часть признаков и в 1887 году описал их. Он указал, что в данном случае алкогольное заболевание развивается в возрасте, приближающемся к старости, и сопровождается выпадением или обманом памяти, снижением активности, выражающемся в бездеятельности; в случаях затяжного характера болезнь заканчивается лишь улучшением состояния с наличием стойкого дефекта или даже резко выраженного слабоумия. В 1897 году на XII Международном медицинском конгрессе, состоявшемся в Москве, это заболевание получило название "корсаковского психоза". Так от прежнего понятия было отдифференцировано новое3.
   Вплоть до второй четверти ХХ века психиатры всех людей резко подразделяли или на душевноздоровых, или на душевнобольных. Но советский психиатр П.Б. Ганнушкин среди душевноздоровых усмотрел таких, которые в своем поведении в чем-то только напоминали душевнобольных, хотя таковыми и не признавались. Это состояние он назвал психопатией. А в 1933 году их признаки он описал в своей книге "Клиника психопатий, их статика, динамика, систематика". Так на стыке двух противоположных понятий "душевноздоровый человек" и "душевнобольной человек" было рождено третье понятие "психопатия", которое между ними заняло среднее положение.
   Новое понятие, конечно, должно содержать в себе что-то новое или хотя бы чем-то отличаться от уже имеющихся. А что же нового в понятиях "корсаковский психоз" и "психопатия", образованных в соответствии с нашей трактовкой? Ведь в них сверх того материала, что уже имелся в головах у психиатров тех времен, можно сказать, что ничего и не прибавилось. Но это так кажется только с внешней стороны. Если же посмотреть повнимательнее, то можно увидеть иное. По данному вопросу у К.Д. Ушинского в его сочинениях имеется следующее разъяснение: "Гегель определил понятие только как стремление духа уловить общее в бесчисленных признаках предметов, и, по своему обыкновению, обратясь к этимологии, показал, что самое слово Begriff (понятие) происходит от глагола begreifen (ergreifen), то есть ловить. Замечательно, что и на нашем языке слово понятие и слово понимать имеют общий корень с глаголом поймать, так что понятие можно передать словом уловление, то есть процесс улавливания общих признаков, мелькающих в массе единичных представлений"4. Вот в этой выловленной и соответствующим образом выделенной сущности и заключается новое знание. Раньше она где-то плавала в хаосе воспринимаемых данных, и внимание всей массы человечества, в том числе и ученых, проскальзывало мимо. А теперь автор нового понятия, затем и его последователи, отстранившись от всего побочного, устремили свой взор только на него, заключающего в себе самое главное. До С.С. Корсакова всем душевнобольным, заболевшим от злоупотребления алкоголем, психиатры относились в равной степени, в соответствии с этим проводили однозначное лечение. Но после XII Международного медицинского конгресса подход к таким больным стал иным. До П.Б. Ганнушкина психиатры, встречаясь с психопатом, попадали в затруднительное положение при установке ему диагноза и соответствующем решении о необходимости или ненадобности какого-либо лечения. Но после опубликования его книги психиатры стали твердо знать, как им следует относиться к такому человеку.
   4) Это мы разобрали процесс образования отдельных понятий. А теперь постараемся расширить границы наших исследований. У более одаренных личностей процессы иррадиации и концентрации раздражения осуществляют более глобальный охват исходных данных и многократное муссирование не только уже выработанных понятий и связанных общей системой, но и особенно вновь воспринимаемых. Оно сопровождается как отбрасыванием менее существенного, так и выделением более существенного с последующим обобщением. При этом и в только что обобщенном осуществляются новые размежевания и обобщения на основе выявления в их сущностях новых различий. Сущности, близкие по своему содержанию, в головном мозгу фиксируются где-то рядом или вблизи друг от друга; а различные подвергаются определенному размежеванию и даже оттеснению на более дальние расстояния. В результате понятия, еще не связанные с общей системой и пребывающие в хаосе, или находят свое место в ней, или образуют более абстрактную, то есть более сложную систему. После смерти их авторов за последующие обобщения берутся их продолжатели, затем продолжатели продолжателей и так далее. Но здесь следует подчеркнуть, что на последующих этапах познавать и выделять сущность самой сущности, то есть более абстрактную, становится значительно труднее, чем познавать и выделять таковую на самом первом мыслительном этапе, то есть познавать и выделять ее из явлений, непосредственно воспринимаемых органами чувств.
   А теперь сказанное подкрепим примерами.
   До XVIII века естествоиспытатели и натуралисты знали уже тысячи представителей растительного и животного мира. Но они не были еще систематизированы, а посему в головах ученых пребывали в хаотическом состоянии. Первоначально таковой она была и у шведского естествоиспытателя и натуралиста Карла Линнея (1707-1778 гг.). Но, в отличие от других, его головной мозг обладал наиболее сильными мыслительными процессами, из которых процесс концентрации раздражения преобладал над иррадиацией, что и влекло за собой осуществление определенных разграничений между сущностями, которые пребывали в разновидностях растительного и животного мира. В результате этого им была создана система их классификации, выраженная при помощи соответствующих понятий. Хотя она и получилась несколько искусственной, но, несмотря на это, имела большое значение в дальнейшем изучении природы5.
   Но, как и все испытатели тех времен, Карл Линней считал, что все виды растительного и животного мира "сотворены творцом", то есть Богом, и остаются всегда постоянными и неизменными. Первоначально на той же точке зрения стоял и английский естествоиспытатель и натуралист Чарлз Дарвин (1809-1882 гг.). Его головной мозг, как и у К. Линнея, тоже обладал наиболее сильными мыслительными процессами. Однако и отличался тем, что у него процессы иррадиации раздражения преобладали над концентрацией. Вот поэтому он не столько разъединял, сколько обобщал исходные данные и невольно свое внимание останавливал отнюдь не на различии между ближайшими видами, а на их общих признаках. В конечном итоге это привело к постепенному стиранию граней между ними. Но последовательность расположения видов осталась. На месте стертых граней в головном мозгу у Дарвина появилась мысль об их родстве, затем и о соответствующем происхождении более высокоорганизованных видов, в том числе и человека, от видов менее организованных. Вот так он пришел к выводу о том, что они не сотворены творцом, а произошли друг от друга путем постепенного отбора.
   Химикам до XIX века было известно только 63 химических элемента. Да и они в их головах пребывали в хаотическом состоянии. Попытки произвести их систематизацию не имели успеха. Но русский химик Д.И. Менделеев (1864-1907 гг.), обладая более выраженной способностью к мышлению, смог это сделать. Он распознал, что основной, то есть первичной, сущностью каждого из них являются не проявляемые ими признаки (они вторичны), а их атомный вес. Вот он и расположил их в порядке возрастания такового и тем создал знаменитую периодическую систему элементов. Она способствовала открытию в то время еще неизвестных элементов, затем познанию атомной и ядерной энергии. Вот таково значение системного расположения понятий по сравнению с их бессистемным пребыванием.
   5) Наши знания беспрерывно пополняются новыми. И это осуществляется в геометрической прогрессии. Но, несмотря на это, не только предшествующие поколения знали далеко не все, но и современные. Далеко не все будут знать и наши потомки. Вот поэтому в системах логических понятий всегда зияли, зияют и будут зиять пробелы, то есть пустые места. Вот они сами от ученых требуют их заполнения и тем самым направляют их мысли на познание еще не познанного. Более того, содействуют ускорению их мыслительных процессов. "Самые замысловатые экономические проблемы выясняются просто и почти наглядно благодаря только тому, что они становятся на надлежащее место и в правильную связь", -- писал Ф. Энгельс в своем письме к К. Марксу от 23 августа 1867 года6. Проще следует сказать, так. Если мы при уже созданной логической системе будем продолжать воспринимать недостающие и столь необходимые ей дополнительные данные, то они сами будут стремиться находить свое место в ней.
   Наилучшим примером к сказанному является периодическая система элементов Д.И. Менделеева. Я уже сказал и о том, что в то время химикам были известны не все, а только 63 элемента. В связи с этим в таблице получились незаполненные места, которые и подсказывали существование еще тогда не открытых элементов. Из числа таковых Менделеев сам подробно описал свойства галлия, скандия и германия, которые вскоре были открыты. После его смерти к 1959 году ученые насчитывали уже 102 элемента. А сейчас что-то около 120. Впрочем, я точно не знаю.
   На основе наиболее мощных процессов иррадиации и концентрации раздражения, чем у простых смертных, рождаются и всевозможные монументальные учения, как, например, учение И.П. Павлова "об условном рефлексе", да и само его учение об этих "процессах иррадиации и концентрации раздражения"; всевозможные философские, экономические и политические учения Платона, Аристотеля, Гегеля, Маркса, Энгельса, Ленина и другие им подобные.
   Так что обладающих подлинными знаниями следует считать не тех, которые напичканы всевозможными разрозненными данными, а тех, у которых имеющиеся находятся в определенной взаимосвязанной логической системе понятий. Так, например, историю Великой Отечественной войны можно изучать двояким способом: 1) Посредством ознакомления с десятками тысяч всевозможных разрозненных воспоминаний и переживаний со стороны непосредственных участников в ней, как там где-то и что-то бабахнуло, как кто-то куда-то бежал и прятался, как кого-то убило или ранило, как он стонал, как оставшиеся в живых отстреливались и так далее и тому подобное. Но, несмотря на наличие этой астрономической массы данных, вы не будете знать ее основную суть. Более того, вы только запутаетесь. 2) Тогда как для этой цели будет достаточно ознакомиться с ее общей стратегией, тактикой и значением нашей победы для других стран. Что же касается разрозненных данных, то только некоторые из них могут быть использованы как побочный материал.
   6) При образовании общей системы логических понятий я умолчал о том, что оно протекает далеко не гладко. Прежде всего следует отметить, что совместно с образованием четких общеутвердительных, общеотрицательных и соподчиненных понятий, суждений и умозаключений появляется множество перекрещивающихся, частных и им подобных, которые или частично отражают истину, или только приближены к ней. Но с этим в какой-то степени можно еще соглашаться.
   Но больше, как я уже говорил, бывает так, что предшествующее поколение пустые места в системе понятий заполняет плодом своего воображения и потомкам преподносит их как соответствующие истине, -- например, что наша Земля якобы плоская и покоится на трех китах; что Солнце и остальные небесные светила якобы вращаются вокруг нее; что Иисус Христос якобы реально существовал и после распятия на кресте вознесся на небо; что Бог якобы существует, что человек произошел от Бога и так далее и тому подобное. Более того, в нашей повседневной действительности встречается множество понятий, которые противоречат друг другу, -- например, одновременное существование нескольких взаимоисключающих верований, каковыми являются католическая, православная, мусульманская и другие религии. К тому же все они с развитием космонавтики стали противоречить науке о космосе и Вселенной. Но, несмотря на это, тут же возродилось абсурдное поверье о посещении нашей планеты инопланетянами.
   А как ко всему этому, содержащему в себе как реальное, так и ирреальное, относится головной мозг человека? У подавляющей массы процессы иррадиации и концентрации раздражения тоже пульсируют. Но в конечном итоге они обобщают именно так, как внушают им их родители, учителя, профессора, господа да и другие влиятельные лица, то есть исполняют роль ассоциаций. Вот поэтому так долго живут всевозможные догмы, верования и устаревшие традиции.
   Однако у определенной части населения содержимое головы не остается абсолютно постоянным, не меняющимся вообще. Их процессы иррадиации и концентрации раздражения то разрывают когда-то приобретенные понятия, то снова как-то по-иному связывают их или под влиянием своих собственных выводов, или других вновь усваиваемых понятий, но находящихся в противоречии с уже усвоенными. В конечном итоге вырабатываются какие-то расхождения, свои собственные мнения, суждения, которые, как правило, по сравнению с воспринятыми понятиями имеют незначительное расхождение.
   Хотя и редко, но история рождает и такие личности, которые обладают значительно более сильными процессами иррадиации и концентрации раздражения. Они, как правило, отказываются соглашаться не только с содержанием преподносимых им отдельных понятий, но даже и с определенной частью их системы и подвергают ее логической браковке, или, проще говоря, критике.
   Личности, которые обладают еще более сильными мыслительными способностями, не ограничиваются и критикой, а принимаются за пересмотр содержания этих понятий или вводят новые, еще неизвестные. Таковыми являются "материя", "философия", "логика", "психология", "душа", "дух", "рассудок", "материализм", "идеализм" и другие им подобные. Давно известно, что они возникли в глубокой древности, но продолжают жить и по сей день. За период своего существования их содержание и составные части, то есть входящие в них соподчиненные понятия, многократно подвергались пересмотру то с материалистических, то с субъективно-идеалистических, то с объективно-идеалистических точек зрения, то снова с материалистических, то еще с каких-либо других.
   У неоспоримо гениальных личностей даже первоначальное пребывание понятий в голове в виде хаоса почти не отмечается. Логическая система у них в подавляющем большинстве случаев начинает складываться с самого начала обработки данного вопроса, темы и так далее. К таковым следует отнести Платона, Аристотеля, Гегеля и, конечно, наших классиков марксизма-ленинизма, то есть К. Маркса, Ф. Энгельса и В.И. Ленина. Ведь всем нам давно известно о том, что свои революционные теории они начали создавать еще с юношеских лет.
   7) Складывание определенной логической системы, содержащей в себе какую-то идею, в подавляющем большинстве случаев осуществляется постепенно и занимает довольно длительное время. Но бывает так, что сам момент окончательной остановки внимания на основной сущности завершается довольно резким скачком. Так, например, думал, думал ученый, может, многие годы над каким-то вопросом, который постоянно муссировали его процессы иррадиации и концентрации раздражения. Наконец, его мысли озарились определенным выводом: "Так вот в чем дело! Эврика!" Сам Д.И. Менделеев признавался в том, что после многих неудач систематизировать химические элементы он увидел их во сне, расположенными в порядке их атомного веса. Проснувшись, сразу же схватился за бумагу.
  
  
  

Пункт третий

  

О том, как в моей голове осуществлялись мыслительные процессы

  
   На этом я завершил исследование образования как отдельных понятий, так и их определенной системы на примерах наиболее известных ученых и политических деятелей. Они преподнесли их общественности уже в готовом виде. А то, что при этом творилось внутри их голов, мне пришлось осмысливать самостоятельно.
   А вот что творилось в моей голове при аналогичной умственной работе: я подвергал как анализу, так и синтезу даже каждый абзац и затем фиксировал в своей памяти. Вот все это я и хочу теперь изложить на бумаге. Для нейрокибернетиков, которые будут обслуживать уже созданную мыслящую машину, этот материал будет крайне необходим -- ведь они должны отлично знать, как именно в голове человека осуществляются мыслительные процессы, чтобы этого добиваться и от обслуживаемой ими машины.
   Но говорить об этом я смогу только в соответствии с автобиографией. А таковая уже очень кратко изложена здесь, в "Общем введении", затем более подробно в отдельной брошюрке, озаглавленной "Автобиографическая справка. Одновременно и Обращение к общественности о возможности создания мыслящей машины". Более того, далее излагаемый материал будет являться довольно существенным дополнением к уже сказанному.
   Для того чтобы читающему было легче понять меня, я кратко повторюсь. Первоначально в те 50-е годы я не намеревался заниматься исследованием мыслительных процессов. Я вознамерился пересмотреть определенную часть учения классиков марксизма-ленинизма и дополнить его новыми политическими выводами, истекающими из современной реальной действительности, характеризующейся Веком Технической Революции. Прежде всего было давно пора отказаться от учения о диктатуре пролетариата, ставшего утопичным в связи с наличием малограмотности у "диктаторов", и перейти к опоре на интеллигенцию, которая давно, как на Западе, так и у нас в Советском Союзе, держала и держит в своих руках бразды правления на всех предприятиях и в государственных учреждениях во всех странах. Эти политические исследования я назвал "Философией общественной жизни". Но для этого потребовалось в ее вводной части дать краткое, но четкое разъяснение: что же такое сознание человека, его мышление? Сделать это намеревался общераспространенным у нас компилятивным способом, то есть из соответствующих словарей, справочников, учебников по психологии, логике, из сочинений И.П. Павлова о высшей нервной деятельности человека выписать наиболее подходящие для меня изречения и составить из них определенный текст.
   Но во всех словарях и справочниках я встретил совершенно различные и даже противоречащие друг другу толкования. Учебники по психологии меня вообще не удовлетворили. Тем более, что несостоятельность этого предмета подтверждалась материалами состоявшейся в июне 1950 года научной сессии Академии наук СССР и Академии медицинских наук СССР, посвященной проблемам физиологического учения И.П. Павлова. Логика не подвергалась столь разгромной критике. Но мне пришлось полностью согласиться с высказыванием В.И. Ленина о том, что она пригодна только для преподавания в низших классах школы. (Соч., т. 32, стр. 72). Что же касается наиболее современного учения И.П. Павлова, то его последователи везде и всюду уверяли, что он создал(!) целое учение о второй сигнальной системе, то есть учение о мышлении человека. Но каково же было мое разочарование, когда такового в его "Полном собрании сочинений" я не нашел вообще. В нем было довольно подробно изложено исследование только высшей нервной деятельности животных, в основном собак. Что же касается столь утверждаемого "учения" о мышлении человека, то оно оказалось просто фикцией. Так что вводную часть для "Философии общественной жизни" мне заимствовать было не у кого. А разгон писать эту работу был взят, да и такой, что остановиться я уже не мог. И мне ничего не оставалось делать, как произвести исследование сознания и механизма мышления человека самостоятельно.
  
   Это решение не приостановило мои процессы иррадиации и концентрации раздражения, а, наоборот, взбудоражило их. А они в свою очередь снова погнали меня в научные библиотеки нашего города и заставили сесть за книги. Их усиленная обработка в свою очередь стала заставлять еще более усиленно работать родившие их процессы иррадиации, работать на пределе их возможностей. Получился замкнутый круг.
   А какие книги мне следовало бы читать? Первоначально иррадиация раздражения у меня исходила от крайне расплывчатой сущности, то есть я подбирал, знакомился и читал такую литературу, в которой лишь бы что-то говорилось о мышлении человека, о его сознании, разуме, психике; в общем, я читал все, что в какой-то степени относилось к работе головного мозга. В моих списках были источники авторов как имеющих мировую известность, так и малоизвестных, даже и неизвестных вообще.
   К "Полному собранию сочинений" И.П. Павлова я добавил еще и "Павловские Среды". От них перешел к литературе, изданной физиологами, тоже занимавшимися, вернее сказать пытавшимися заниматься, исследованиями условных рефлексов и мыслительных процессов, каковыми были Е.В. Шорохова, А.И. Иванов-Смоленский, К.М. Быков, В.В. Делов, Н.И. Красногорский, Н.Н. Никитин, М.Я. Михельсон, И.С. Розенталь и многие другие. Что же касается учебников по логике и психологии, то от современных изданий я перешел к дореволюционным, затем познакомился с "Логикой" И. Канта, Дж.С. Миля, и далее с трактатами древнегреческого философа Аристотеля. Вот так я внедрился в философию. А она, как таковая, в буквальном смысле слова означает "любовь к мудрости". Это наука об отношении мышления к бытию, о наиболее общих законах развития природы, общества, мышления; это одна из форм общественного сознания. Вот так мои процессы иррадиации раздражения перескочили к философии. И я занялся ознакомлением с сочинениями К.А. Гельвеция, Т. Гоббса, Герберта Спенсера, Г.В.Ф. Гегеля, Людвига Фейербаха, И. Дицгена и многих других. Что же касается классиков марксизма-ленинизма, то у Ф. Энгельса я заново перечитал "Диалектику природы", "Анти-Дюринг", "Положение рабочего класса в Англии", "Развитие социализма от утопии к науке"; у К. Маркса -- "Капитал", т. I, "К критике политической экономии", "Нищету философии", "Тезисы о Фейербахе", из их совместных работ -- "Манифест коммунистической партии", "Немецкую идеологию"; у В.И. Ленина -- "Философские тетради", "Развитие капитализма в России", сборник "Ленин о культуре и искусстве" и другие. Затем А.И. Герцена, Н.Г. Чернышевского, К.Д. Ушинского, Г.В. Плеханова, М.И. Калинина, А.А. Жданова, Мао Цзэдуна. Но и этими источниками мои процессы иррадиации раздражения не удовлетворились и переключили меня на поиски дополнительных данных. И я стал знакомиться с исследованиями Ч. Дарвина, Н.Н. Миклухо-Маклая. Хорошо помню, как долго я искал литературу о Каспаре Гаузере -- мальчике, выросшем в одиночном заключении, и о детях, выросших в звериных логовах. Затем их я дополнил "Очерками тюремной психологии" М.Н. Гернета. Убедившись в том, что мышление осуществляется на речевой основе, моя иррадиация потребовала от меня ознакомиться с языкознанием, с работами Н.Я. Марра, И.В. Сталина "Марксизм и вопросы языкознания". Из художественной литературы особое внимание я уделил Ф.М. Достоевскому, К. Чуковскому, Л.Н. Толстому, А.П. Чехову, М.Ю. Лермонтову, А.М. Горькому, В.В. Маяковскому и многим другим.
   Здесь хочу отметить одну деталь. Первоначально заинтересовавшие меня моменты и истекавшие из них какие-то собственные выводы большей частью неожиданно возникали у меня не за письменным столом при ознакомлении с источниками, а во время еды, пребывания в городе, на работе и даже в бане или в кино во время просмотра кинокартины, то есть во время свободного обдумывания когда-то прочитанного или пережитого. Я тут же записывал их на заранее приготовленных для этой цели листках, которые дома складывал в отдельную папку. Когда таковых набиралось достаточное количество, я раскладывал их в должной последовательности. Получался своего рода текст, имеющий начало и конец. Но состоял он из тезисов, то есть из отдельных выдержек, высказываний, набросков. Среди них были как достоверные, так и ошибочные, попадались даже противоречащие друг другу. После первой стилистической обработки из этих листков получался уже какой-то определенный текст. Но в нем оставались пробелы, или, как я их называл, окна. Для их заполнения я снова шел в библиотеки и тем самым снова возбуждал свои процессы иррадиации и концентрации раздражения. Вот эта неимоверно интенсивная сосредоточенность на достижении определенной цели сохранялась у меня почти беспрерывно в течение многих месяцев, а затем и лет.
   Наконец, пришло время, когда исходные данные, ранее приобретенные мной в процессе жизни, службы в армии, работы на производстве, и когда-то прочитанные в книгах, постепенно иссякли. А с ними значительно уменьшилось и возникновение всевозможных записей вне письменного стола. Теперь уже большая часть из них стала возникать во время непосредственной работы над книгой.
   Первоначально вся эта огромнейшая масса прочитанного материала и собственные черновые наброски находились в каком-то хаотически разобщенном состоянии. Мой головной мозг сразу не мог ухватиться за что-то общее, наиболее существенное, и в связи с этим я ощущал большую отяжеленность.
  
   Но после каждого процесса иррадиации раздражения всегда возникает концентрация, которых было тоже неисчислимое множество. Первоначально они попеременно и особенно усиленно муссировали этот хаос. Затем концентрация раздражения начинала преобладать над иррадиацией и в конечном итоге полностью заменяла ее. Прежде всего она отбросила ту огромнейшую часть литературы, в которой не было необходимого мне материала, то есть в которой вообще ничего не говорилось о мышлении человека, да и вообще о работе его головного мозга. В эту часть входили не только малоизвестные, но даже общеизвестные источники. И читку всей подряд литературы я стал постепенно заменять выборочной.
   Я установил, что родоначальником психологии и формальной, или элементарной, логики был древнегреческий философ Аристотель, живший в 384-322 годах до н.э. Во второй половине XIX века психология выделилась из философии в самостоятельную область знаний. А в ХХ веке начавшийся кризис привел ее к разбивке на ряд течений. Советские психологи старались не признавать подобного положения. Но после мощных ударов экспериментальными данными, нанесенных им физиологом И.П. Павловым, они сами были вынуждены признать огромнейшее отставание их науки, и на совещаниях, проведенных 30 июня -- 5 июля 1953 года, поставить задачу ее коренной перестройки. Но, несмотря на это, прежние дореволюционные учебники по психологии так и остались лежать в основе наисовременнейших. Это прекрасно было видно даже из простого сравнения их оглавлений, и тем более из сравнения их текстов. При наличии таких данных концентрация раздражения в моей голове, конечно, сбросила такую "науку", к тому же целиком и полностью.
   Формальная, или элементарная, логика, в отличие от психологии, развивалась относительно по восходящей. Да, это наука о законах и формах мышления. Началом любого логического умозаключения служат так называемые понятия, затем и суждения. Но там, где исходят не от них, или где о них вообще не упоминается, логика становится бессильной. Она не может объяснить наличие у человека возбужденного, спокойного или безразличного состояния; его эстетические чувства, в том числе и чувство любви между мужчинами и женщинами и их к своим детям; слабоумие одних и дарование других и так далее. Все это говорило о том, что, с одной стороны, мне в своем исследовании без логики не обойтись; а с другой -- в должной мере она удовлетворить меня не может. В данном случае концентрация раздражения в моей голове осуществила ее частичное отбрасывание.
   В сфере философии концентрация раздражения в моей голове не только сохранила трактаты Аристотеля, но и взяла их за основу. Что же касается других философов, то в большей части их сочинений ничего не говорилось о мышлении; а если таковые и находились, то их данные на фоне аристотелевского богатого материала выглядели слишком бледно. Вот поэтому концентрация раздражения их почти все поотбрасывала. Даже "Систему логики силлогистической и индуктивной" Джона Стюарта Милля (1806-1873 годы) я до конца так и не дочитал, несмотря на то, что она представляла собой дополнение к аристотелевской логике.
   С "Наукой логики" Г.В.Ф. Гегеля я впервые познакомился еще в августе 1954 года и почти ничего не понял из прочитанного. Вот поэтому концентрация раздражения его отбросила. Но другие источники говорили, что он внес большой вклад в логическое учение Аристотеля, дополнил его. Особенно его ценили классики марксизма-ленинизма. И мои процессы иррадиации снова заставили меня возвратиться к этому заумному философу. И снова, ничего не поняв, моя концентрация раздражения отбросила его. И так повторялось трижды.
   Здесь я невольно сосредоточил свое внимание на не столь трудно понимаемой науке -- на физиологии высшей нервной деятельности. Она является самой молодой из числа названных дисциплин. Первые более точные данные относительно некоторой физиологической функции больших полушарий головного мозга были получены только с семидесятого года XIX столетия. Но основоположником ее считается великий русский естествоиспытатель Иван Петрович Павлов (1849-1936 годы). Прогрессивность и значение данного учения для человечества признаны во всем научном мире и даже психологами. По его учению, С) общая работа головного мозга животных состоит А) из низшей, то есть безусловнорефлекторной, или инстинктивной, получаемой по наследству, и В) из высшей, приобретаемой в процессе жизни организма. Наиболее всесторонне исследована она была на собаках, вплоть до математической точности.
   К исследованию ее у человека И.П. Павлов подошел вплотную, ограничившись высказыванием некоторых гипотез. Так, по ней, наряду и в тесной связи с высшей нервной деятельностью, аналогичной животным, существует еще и вторая сигнальная система, которая осуществляет речевую и мыслительную деятельность. Но как, по каким законам они осуществляются, какова их связь с первой сигнальной системой, он ничего не сказал. Вот за это я отношусь к нему с большим почтением -- он не стал появившееся окно в его учении заполнять всевозможными домыслами.
   Тогда как его последователи наподобие Е.В. Шороховой взялись утверждать(!) и понаписали множество "научных трудов" о якобы созданном таковом учении, которое сплошь заполнили небылицами, "повысосанными из пальцев". В результате концентрация раздражения в моей голове подразделение высшей нервной деятельности, данное И.П. Павловым, приняла целиком и полностью. А вот значительную часть "учений" его последователей повыбрасывала с большим негодованием.
   В сентябре 1957 года в научной библиотеке госуниверситета мне случайно встретился автореферат диссертации на соискание ученой степени А. Гелашвили "К вопросу о законах мышления". В нем было кратко изложено толкование гегелевских триад, на основе которых была построена вся его философская система. Каждая из них состояла из двух полностью несовместимых и в то же время неотделимых друг от друга понятий, как например, А) "нечто" и В) "ничто". Из их единства истекало общее для них третье понятие, в данном случае Гегелем названное С) "становлением". Дальнейшее отличнейшее толкование им дал В.И. Ленин в своей статье "К вопросу о диалектике", что вся наша объективная реальность состоит вот из таких диалектических раздвоений:
   В математике + и -. Дифференциал и интеграл.
   В механике действие и противодействие.
   В физике положительное и отрицательное электричество.
   В химии соединение и диссоциация атомов.
   В общественной науке классовая борьба7.
   Здесь я невольно обратил внимание, что и выстраиваемая мной глобальная система понятий тоже состоит из подобных диалектических раздвоений. Так, С) материя подразделялась на А) неорганическую и В) органическую природу, С) органическая природа подразделялась на А) неживую и В) живую, С) живая органическая природа подразделялась на А) мир растений и В) мир животных, С) мир животных подразделялся на А) мир животных до человека и В) человеческое общество и так далее. Вскоре я дополнил их подразделением С) супругов на А) мужа и В) жену.
   И теоретические данные в учении И.П. Павлова оказались тоже заполнены несовместимыми и в то же время неотделимыми друг от друга понятиями. Так, С) общая работа головного мозга подразделялась им на А) низшую нервную деятельность и В) высшую, а С) высшая нервная деятельность в свою очередь подразделялась на А) первую сигнальную систему и В) вторую; затем его абсолютно противоположными понятиями являлись А) возбуждение и В) торможение, А) иррадиация и В) концентрация раздражения и другие им подобные.
   Так вот, оказывается, в чем заключены исток и тайна, то есть сущность гегелевской философии и его диалектики! И темный Гегель расцвел для меня ярким цветом. После этого иррадиация раздражения охватила всю его философскую систему, а концентрация раздражения ограничилась отбрасыванием только каких-то отдельных положений. Летом 1959 года я в четвертый раз заново, уже запоем, прочитал и законспектировал все его сочинения, кроме "Лекций по истории религии", которые в то время у нас еще не были изданы в печати. Вот что значит распознать и ухватиться за основную сущность!
   В итоге следует сказать о том, что от огромнейшей массы литературы, которая сперва была охвачена первоначальной глобальной иррадиацией раздражения, после концентрации в моей голове остались только три основных источника: 1) это учение И.П. Павлова о высшей нервной деятельности, 2) трактаты Аристотеля как в его изложении, так и изложении современной формальной, или элементарной, логики и 3) сочинения Г.В.Ф. Гегеля. Вот они и составили костяк лично моей философской системы, охватывающей работу головного мозга как животных, так и человека. Впоследствии эти три источника я назвал тремя "китами".
  
   Если в начале первого этапа осмысливания материала я придерживался крайне расплывчатой сущности, то есть подбирал и читал такую литературу, в которой лишь бы что-то говорилось о мышлении человека, его сознании, разуме, рассудке, психике; то в его конце сущность была избрана более определенной. Она была заимствована у И.П. Павлова и излагалась следующим образом: С) общая работа головного мозга человека состоит из А) низшей, то есть безусловнорефлекторной, и В) высшей, приобретаемой в процессе жизни; С) высшая нервная деятельность состоит из А) первой, то есть чувственной сигнальной системы, и В) второй, то есть мыслительной. Привлекла она меня тем, что излагалась в более четкой форме.
   С одной стороны, из-за чрезмерной краткости она была похожа на скелет, состоящий из нескольких понятий. А с другой -- подразумевала в себе их целую, хотя еще и нераскрытую, систему. Чтобы познать, мне пришлось расчленить ее на составные части и приступить к их раздельному исследованию.
   Первой моей задачей было стремление познать низшую нервную деятельность человека в освобожденном от возвышающейся над ней высшей нервной деятельности, то есть познать сущность самой сущности, проникнуть в ее содержание. В связи с этим возбужденные в моей голове процессы иррадиации и концентрации раздражения снова погнали меня в библиотеки на поиски, отбор и выбраковку соответствующих источников. В конечном итоге о ее содержании сложилось определенное представление, что наипростейшими безусловными рефлексами прежде всего являются потребность в еде, тепле, стремление к самосохранению жизни, половое влечение, исследовательский рефлекс, названный И.П. Павловым "Что такое?", и другие.
   Но, кроме них, есть еще и наисложнейшие в своем проявлении, называемые инстинктами. Например, одним из них является родительский или материнский. Состоит он из целого комплекса безусловных рефлексов и проявляется еще у девочек в раннем возрасте в их непреодолимом желании играть в куклы; затем у девушек он переходит в страсть к нарядам, в чрезмерно интенсивную половую потребность с последующим намерением заиметь своего ребенка; и, наконец, у женщин он завершается стремлением опекать и сохранять его жизнь даже ценой своей жизни.
   Второй и к тому же основной моей задачей было стремление познать высшую нервную деятельность человека. Но соответствующего материала у основоположника этого термина, то есть у И.П. Павлова, можно сказать, что вообще не оказалось. Он занимался физиологией высшей нервной деятельности животных, в основном собак, а не человека. Его исследования были направлены на изучение их условных рефлексов. Вот с этой точки зрения он пытался представить себе и высшую нервную деятельность человека. "Не нужно большого воображения, -- писал он, -- чтобы сразу увидеть, какое прямо неисчислимое множество условных рефлексов постоянно практикуется сложнейшей системой человека, поставленной в часто широчайшей не только общеприродной среде, но и в специально социальной среде, в крайнем ее масштабе до степени всего человечества. Возьмем тот же пищевой рефлекс. Сколько надо разносторонних условных временных связей и общеприродных и специально социальных, чтобы обеспечить себе достаточное и здоровое пропитание, -- а это все в основном корне условный рефлекс! Нужны ли для этого детальные разъяснения? Сделаем скачок и сразу остановимся на так называемом жизненном такте как специально социальном явлении. Это -- умение создать себе благоприятное положение в обществе. Что же это, как не очень частое свойство держаться со всяким и со всеми и при всяких обстоятельствах так, чтобы отношение к нам со стороны других оставалось постоянно благоприятным; а это значит -- изменять свое отношение к другим лицам соответственно их характеру, настроению и обстоятельствам, то есть реагировать на других на основании положительного или отрицательного результата прежних встреч с ними. Конечно, есть такт достойный и недостойный, с сохранением чувства собственного достоинства и достоинства других, и обратный ему, но в физиологической сущности тот и другой -- временные связи, условные рефлексы. Итак, временная нервная связь есть универсальнейшее физиологическое явление в животном мире и в нас самих"8.
   "Попробуйте перебрать все свои действия, всю свою жизнь и вы увидите, что она переполнена условными рефлексами. И я говорю, что, быть может, если вычесть из деятельности высшей нервной системы механизм условных рефлексов, то на ее долю больше ничего и не останется. Быть может условные рефлексы и исчерпывают собою всю деятельность высших отделов центральной нервной системы"9.
   Сказано здесь И.П. Павловым совершенно правильно. Но очень и очень кратко. Он ограничился лишь указанием направления мысли. А дальше, мол, этот вопрос решайте сами, чем мне и пришлось заняться.
   Здесь хочу особо подчеркнуть, что условнорефлекторная деятельность осуществляется органами чувств, то есть при помощи зрения, слуха, обоняния, осязания, вкуса и других анализаторов, и распространяется на чувственноосязаемую среду. В соответствии с этой сущностью мои процессы иррадиации и концентрации раздражения без особого труда, как само собой разумеющееся, охватили прежде всего проявление чувства любви между мужчинами и женщинами, затем между другими родственниками, друзьями, товарищами по месту жительства и работы. Затем охватили всю без остатка эстетическую и этическую среду искусства, то есть все то, что познается непосредственно органами чувств.
   Но, кроме чувственноосязаемых понятий, люди употребляют еще и абстрактные, то есть отвлеченные от реальных предметов. На них основано большинство технических наук, как например, химия, физика, математика, политэкономия, особенно "Капитал" К. Маркса, и многие другие. Вот в них и уперлась условнорефлекторная теория, как в непреодолимую стену. Процессы иррадиации с наличием такой сущности даже распространяться на них не хотели. А в них как раз вместо подражательной основы наблюдалась мыслительная.
   В соответствии с этим в моей голове снова вспыхнули усиленные процессы иррадиации и концентрации раздражения. Но распространились они уже на учебники логики, "Метафизику" и "Органон" Аристотеля, на малую "Логику" и большую "Науку логики" Г.В.Ф. Гегеля и другие родственные им источники. Первоначально все читаемое мной тоже пребывало в каком-то смутном, хаотическом состоянии -- мне чего-то не хватало для уяснения существа дела. Но я продолжал упорно читать их и перечитывать. Тем самым упорно заставлял муссировать свои процессы иррадиации и концентрации раздражения. Наконец, мое внимание сосредоточилось на высказывании И.П. Павлова: "Конечно, слово для человека есть такой же реальный условный раздражитель, как и все остальные общие у него с животными, но вместе с тем и такой многообъемлющий, как никакие другие, не идущий в этом отношении ни в какое количественное и качественное сравнение с условными раздражителями животных"10. Вот эта многообъемность довольно четко просматривалась в словах "сова -- ворона -- курица -- орел -- чайка -- птицы -- летают -- живут", которые употреблялись в процессе опытов над детьми физиологами А.Я. Федоровым и В.Д. Волковым и затем описанные в уже известной читателю книге Н.И. Красногорского11. После этого в "Философских тетрадях" В.И. Ленина я встретил аналогичную фразу: "Чувства показывают реальность, мысль и слово -- общее". Она содержала в себе переход от первой сигнальной системы высшей нервной деятельности человека ко второй и одновременно излагала их отличие друг от друга. Рядом с ней стояла вторая фраза: "Всякое слово (речь) уже обобщает"12, которая указывала на наипервейшую основу второй сигнальной системы высшей нервной деятельности человека, способной уметь обобщать воспринимаемые органами чувств явления объективной действительности!!! Так вот в чем, оказывается, суть мышления!!! Это открытие буквально потрясло меня своей краткостью, четкостью и точностью.
   После этого концентрация раздражения в моей голове поотбрасывала почти все источники, с содержанием которых я ранее осуществлял знакомство. А иррадиация, наоборот, снова вспыхнула. Но распространяться стала еще более выборочно, выискивая только тот материал, который содержал в себе что-то обобщающее или уже обобщенное. А таковыми были учебники формальной, или элементарной, логики. Ведь понятия, суждения и умозаключения в ней исследовались в зависимости от их объемного, то есть уже обобщенного, соотношения и изображались при помощи эйлеровых кругов. Вот так я начал заполнять пустоту, обнаруженную в учении И.П. Павлова.
   Здесь уже мои процессы иррадиации раздражения сосредоточились на понятиях, стали стремиться познать и охватить их всевозможные разновидности. А концентрация стала усматривать между ними наличие различий и на этой основе подразделять их. Таковое прежде всего я усмотрел между конкретными понятиями и абстрактными. Первые из них, то есть конкретные, содержали в себе обобщения чувственноосязаемых предметов и явлений окружающей нас объективной реальности. Как правило, они характеризовались малым, то есть незначительным, охватом исходных данных -- например, "совы", "куры", "чайки", "собаки", "деревья", "ртуть" и неисчислимое множество других. Соответствующая им деятельность и конкретное мышление присуще прежде всего массам народным, занимающимся физическим трудом. Вторые, то есть абстрактные понятия, характеризовались уже более глобальным охватом исходных данных и содержали в себе даже обобщения уже обобщенных понятий -- например, "млекопитающие", "мир животных", "мир растений", "неорганическая природа", "законодательство", "юриспруденция", "экономика", "классовая борьба", "диалектика" и многие другие. Соответствующее им абстрактное мышление присуще ученым, юристам, политическим деятелям, философам и им подобным.
   Однако твердая грань между этими двумя подразделениями не усматривалась -- вместо нее имелась многоступенчатость. Так, например, если мы возьмем наиконкретнейшее понятие 1) "вот этот, наш Иван" и начнем от него постепенно абстрагироваться, то у нас образуется примерно вот такая восходящая пирамида понятий: Иван является 2) "мужчиной", по национальности он 3) "русский", все они являются 4) "людьми", в совокупности образуют 5) "человеческое общество", которое относится к семейству 6) "млекопитающих", следующими ступенями будут 7) "мир животных", затем 8) "органическая природа" и, наконец, мы достигнем наиабстрактнейшего понятия 9) "материя". В данном случае было пройдено девять ступеней. Но при желании можно было бы усмотреть еще и между ними и затем подразделить на три, четыре, пять и более разновидностей. Но здесь мои процессы иррадиации раздражения встретили уже имевшееся в науке логики подразделение на три группы или части: на понятия 1) единичные, 2) особенные и 3) всеобщие, кратко обозначенные как Е--О--В. Моя концентрация раздражения безоговорочно восприняла их.
   В этой массе обычных подразделений понятий усматривались и диалектически раздвоенные на взаимоисключающие противоположности. Но мои процессы иррадиации и концентрации раздражения в нашей советской формальной, или элементарной, логике их не нашли вообще. Я уже сказал о том, что таковые были только в сочинениях Гегеля и у классиков марксизма-ленинизма. Вот я и выделил их в отдельную, чисто диалектическую разновидность мышления.
   Наконец, дошло дело до изложения определения: так что же собой представляет мышление человека? Конечно, и здесь мои процессы иррадиации раздражения обратились к уже имеющимся источникам, опубликованным в "Большой советской энциклопедии", "Кратком философском словаре", в учебниках по логике и психологии и встретили в них какой-то ералаш, состоящий из набора противоречащих друг другу мнений. Ну и, конечно, концентрация раздражения всех их поотбрасывала. Пришлось вырабатывать свое определение на основе мной уже познанного. И оно получилось примерно вот таким:
  
   Мышление -- это процесс познания, осуществляемый головным мозгом человека на основе обобщения воспринимаемых органами чувств явлений объективной действительности и других исходных данных.
  
   Но и в этом определении мои процессы иррадиации и концентрации раздражения осуществили еще одну дифференцировку. Дело в том, что мышление как таковое подразумевает в себе незавершенный процесс обобщения. Так что в нем далеко не всегда может быть заключен правильный вывод и тем более правильная ответная реакция. Ведь мыслили и христиане, когда-то создавая новое учение о Боге; мыслил и Л.Н. Толстой, создавая "свою" теорию "непротивления злу насилием"; мыслил и Гитлер, развязывая вторую мировую войну, и так далее и тому подобное. Обратив внимание вот на это различие в сущности самого мышления, мои процессы иррадиации и концентрации раздражения из мышления вообще, то есть как правильного, так и ошибочного, осуществили выделение мышления только правильного, а посему законченного на определенном этапе. Такой вид мышления уже имел свое наименование -- сознание, которым воспользовался и я, но более подчеркнуто. И дал примерно такое определение:
  
   Сознание -- это результат мышления человека, содержащий в себе только правильную ответную реакцию на воспринятые органами чувств исходные данные.
  
   А теперь описанные мной мыслительные процессы я хочу изложить в более кратком виде. Прежде всего в соответствии с ленинским определением я осуществлял обобщение всевозможных опубликованных источников. Многие из них уже содержали в себе результаты предшествующих обобщений. Но, несмотря на это, я подвергал их последующему обобщению. Об этом ленинском определении прекрасно знали наши советские преподаватели логики. Но ни один из их не соизволил воспользоваться им, описать этот процесс. Я это сделал впервые.
   Но вскоре я определил, что одновременно с обобщением осуществляется отделение, отстранение и даже отбрасывание всего случайного и несущественного, что в ленинском определении не упоминалось.
   По интересовавшему вопросу я собирал как можно больше соответствующего материала. При этом первостепенное внимание уделял тому, что было еще неизвестно мне, и свои поиски продолжал до их окончательного выявления. Это необходимо было для того, чтобы результаты моего последующего осмысливания были наиболее полными, наиболее соответствующими действительности и чтобы я не допустил "повторного изобретения уже кем-то изобретенного велосипеда". Весь этот материал я многократно, в течение многих дней и месяцев читал и перечитывал. Почти каждый раз первоначально он представлял собой бессистемное сборище данных, пребывающих в хаотическом состоянии. Но я продолжал подвергать его усиленному муссированию своими процессами иррадиации и концентрации раздражения. И они функционировали тем сильнее, 1) чем большую потребность я проявлял в правильной ответной реакции и 2) чем в большем хаосе находился собираемый материал. Так повторял я порой даже неисчислимое количество раз в моменты читки соответствующей литературы, слушании лекций, бесед и разговоров на эту тему, при последующем воспоминании и тем более при обдумывании. В результате из собираемого материала начинало выделяться что-то определенное, наиболее существенное, которое я и фиксировал на отдельных листках. После того как завершался просмотр интересовавшего меня материала, я принимался за сортировку собранных пометок в соответствии с наличием в них существенных общностей и различий. В результате моя стопочка подвергалась дифференцировке, то есть подразделению на определенные главы, пункты и подпункты. Затем между ними я осуществлял смысловую увязку и стилистическую обработку образовавшегося текста. Вот примерно так знания, уже существовавшие до меня, я дополнял своими индуктивными логическими выводами, каковыми являлись новые понятия, новые идеи, новые знания.
   Вот примерно так должна будет работать и мыслящая машина. Первые ее экземпляры должны будут строго придерживаться задаваемых программистом определенных сущностей. Последующие машины новые сущности будут выискивать сами и на их основе обобщать.
   Но, кроме этих двух разновидностей индуктивного мышления, то есть обобщения и отделения, через некоторое время выявил еще и третью, которую назвал дифференцировкой. О ней тоже никто, нигде и никогда не говорил за всю историю науки логики. Вот поэтому считаю необходимым дать ей более подробное разъяснение. Прежде всего следует сказать о различии между 1) обобщением с соответствующим отстранением или отбрасыванием и 2) дифференцировкой в процессе индуктивного мышления.
   В первом случае иррадиация раздражения исходит от какой-то одной, определенной сущности и захватывает близкие по значению, приближенные или даже просто чем-то напоминающие ее явления объективной действительности и другие исходные данные. Затем концентрация раздражения ошибочно схваченные иррадиацией отбрасывает. Завершается этот процесс выработкой какого-то одного определенного понятия.
   При наличии двух или более разноименных сущностей процессы иррадиации и концентрации раздражения, беспрерывно муссируя, завершаются образованием соответственно тоже двух или более разноименных понятий. В конечном результате они окажутся подвергнутыми подразделению, или, точнее говоря, размежеванию, что и следует называть дифференцировкой. Так что если обобщение представляет собой первоначальную, а посему более простую разновидность мышления, то дифференцировка -- последующую, а посему и более сложную. Она тоже может осуществляться только при наличии расчленяемого, то есть при наличии исходных данных, которые нам требуется подвергнуть осмысливанию. В определенной части из них их содержание может оказаться несистематизированным в должной мере, а порой даже в хаотическом состоянии. В результате их беспрерывного муссирования теми же процессами иррадиации и концентрации раздражения из них должно будет отдифференцироваться определенная система понятий. Но не разобщенная и даже не разрозненная, а взаимосвязанная. Вот именно так Карл Линней создал систему классификации растительного и животного мира.
   Я уже говорил и о том, что дифференцировке могут подвергаться и уже существующие понятия, как, например, из "алкогольного психоза" было отмежевано новое понятие "корсаковский психоз".
  
   Ранее, то есть еще до исследования мыслительных процессов, я очень сильно увлекался политикой и даже вознамерился пересмотреть учение классиков марксизма-ленинизма. Тогда во время решения столь трудных политических задач лично мои процессы иррадиации и концентрации раздражения, осуществлявшие соответствующее индуктивное осмысливание, протекали сами по себе, не преодолевая особые трудности. Этому способствовали: 1)уже накопленный довольно богатый и к тому же разнообразный жизненный опыт и 2) заранее приобретенные знания в сфере политики, истории и философии.
   Но когда я переключился на исследования мыслительных процессов, то столкнулся с неимоверными трудностями. Правда, в только что вышеизложенном материале процесс лично моего индуктивного осмысливания показан как якобы тоже спокойно протекавший в моей голове и не преодолевавший какие-либо трудности. Так поступил я только для того, чтобы читающему было легче понять излагаемые данные. В действительности же мне пришлось проявить буквально титаническое умственное напряжение, которое мог бы осилить далеко не каждый. Особенно трудно дались первые самостоятельные логические выводы, не заимствованные из каких-либо существовавших в то время источников, и тем более трудно было из хаоса приобретаемых исходных данных выработать свою собственную логическую систему понятий. Порой я даже удивляюсь тому, как моя нервная система могла выдержать такую нагрузку. Я уже сказал о том, что Гегеля смог понять только при четвертой попытке.
   Прежде всего следует охарактеризовать процессы иррадиации раздражения, которые пребывали и продолжают пребывать в моей голове. Я уже говорил о том, что наши физиологи остановились перед познанием механизма мышления человека. Это произошло потому, что они для решения такой задачи обладали недостаточно сильными процессами иррадиации раздражения. Так, например, у И.П. Павлова они, конечно, смогли охватить все его экспериментальные данные. Но от них проникли только в психологию, то есть в наиболее родственную по отношению к физиологии науку. А у Н.И. Красногорского и других физиологов -- и того меньше. Что же касается логики, философии, трактатов Аристотеля и сочинений Гегеля, то их учения так и остались вообще недоступными. Я же по сравнению с ними просто одарен наиболее интенсивными процессами иррадиации раздражения. Встретившись с фактом отсутствия учения И.П. Павлова о второй сигнальной системе высшей нервной деятельности человека, я без особых затруднений, то есть как само собой разумеющееся, занялся поисками необходимого мне материала в других науках, даже в незначительной мере связанных с изучением мышления человека, то есть переключился на современные нам психологию, языкознание, философию, и особенно логику. Но как только в излагаемом в них материале я почувствовал неудовлетворенность, так сразу же обратился к "Большой советской энциклопедии", к ее статьям "Мышление", "Логика", "Сознание" и им подобным. Из них в исторической последовательности я повыписал все источники, в которых излагались те или иные исследования мышления человека, и в библиотеке на длительное время засел за их изучение. При встрече обоснованных ссылок на другие источники я обязательно находил их и знакомился с их содержанием. Так поступал я до тех пор, пока таковых не оставалось вообще.
   Но если иррадиация раздражения в моей голове протекала довольно свободно, то о концентрации раздражения я этого сказать не могу. Правда, значительная часть источников отбрасывалась тоже без особых затруднений, как, например, языкознание, и особенно труд-магическая тарабарщина Н.Я.Марра. Но были и такие, над которыми приходилось крайне сильно призадуматься, как, например, над формальной, или элементарной, логикой: можно ли ее увязать с учением И.П. Павлова и тем самым заполнить окно в вырабатываемой мной логической системе или нет. Ведь она тоже вместе с психологией пребывала в кризисе. При решении таких вопросов мне приходилось читать и заново перечитывать уже более узкий круг специализированной литературы.
   Довольно длительное время, порядка нескольких месяцев, концентрация раздражения в моей голове никак не могла осуществить совмещение слова и речи в целом с первой или со второй сигнальной системой высшей нервной деятельности человека. Последователи И.П. Павлова безоговорочно (?!) относили их только ко второй сигнальной системе. А Аристотель в трактате "Поэтика" все произведения искусства, в том числе и воспроизводимые посредством речи, рассматривал как подражательные, то есть основанные на ассоциациях или условных рефлексах. В результате неисчислимое повторение муссирований этих исходных данных и из других источников заставили меня расчленить слова и речь в целом на две основные составные части, что это прежде всего А) условный рефлекс, и в то же время В) многообъемлющий; затем первую из них концентрация совместила с первой сигнальной системой, а вторую -- со второй.
   Но особенно трудно концентрация раздражения осуществлялась при подходе к финишу, то есть при окончательном изложении формулировок. В эти моменты мне приходилось заново и к тому же многократно перебирать в своей памяти уже известные положения, выдержки, высказывания. А что же касается отдельных фраз и слов, которые я пытался воспроизвести на бумаге, то их мне приходилось перебирать вообще неисчислимое множество. Вот примерно так осуществлялась выработка формулировки понятия мышление. "Мышление -- это функция мозга", -- повторял я про себя известное изречение В.И. Ленина из его работы "Материализм и эмпириокритицизм". Но затем самому себе заявлял: "Да это в наш современный век и так всем давно известно, что это функция мозга, а не желудка или печени; и не функция господа Бога. Но ведь это же Ленин сказал! Ну так что же, что он сказал. Ведь он так сказал во время полемики с идеалистами того времени. А я полемикой с ними не занимаюсь. Интересно, а как это понятие определяется в других источниках? Мышление -- это продукт, -- гласят многие из них. Да нет, пожалуй, и оно не подойдет. Продукт -- это чувственноосязаемый предмет или же какое-то определенное вещество. Тогда как мышление -- это что-то незавершенное и чувственно неуловимое. Мышление -- это отражение, отражение предметов внешнего мира. Да что это? Зеркало, что ли? Чистая доска? Нет, нет, это не то. Это больше подходит к условному рефлексу, а не к мышлению. А может, следует сказать, что мышление -- это продуктивное отражение? Да что же это я опять вклинил продукт! Мышление -- это процесс, процесс никогда не завершающийся. Вот это уже другое дело. Но что же осуществляет этот процесс? Мышление -- это процесс познания воспринимаемого органами чувств внешнего мира. Опять что-то не то. Это я опять заговорил об отражении, но только в завуалированном виде. Мышление -- это процесс познания закономерностей внешнего мира. Вот, пожалуй, так и следует сказать. А может, закономерностей не внешнего мира, а материи? Можно и так -- особой разницы в них нет. Дело не в них, а в чем-то ином. Но в чем? В формулировке чего-то не хватает. Но чего?" Примерно так, перебирая всевозможную терминологию, может быть, десятки, сотни и даже значительно большее число раз, я просиживал за письменным столом часов 12-16 и более, то есть весь день с самого утра и до самого позднего вечера и не мог написать ни единой строчки. На следующий день повторялось все заново. В результате наиинтенсивнейшего нервного напряжения уже на третий день моя голова становилась как будто налитой свинцом, нарушался сон, и мне приходилось на ночь применять снотворное. Но в то время я работал на железной дороге, и на четвертый день необходимо было на четыре дня уезжать в поездку, где моя нервная система переключалась на дела производственные и тем самым получала отдых. Но после поездки во время новых четырех дней пребывания дома все повторялось заново. Окончательно убедившись в том, что мои знания для решения этого вопроса еще недостаточны, я шел в библиотеку и в течение многих дней занимался обработкой новых источников. Или же временно приостанавливал интенсивное решение этого вопроса на пассивное, то есть на самопроизвольное, его переваривание. А сам приступал к интенсивной обработке других вопросов. По прошествии довольно длительного времени, исчисляемого месяцами или даже через год-другой, я снова возвращался к решению прежнего вопроса. И в моей голове снова начиналось почти такое же трудное и тоже довольно длительное по времени муссирование прежних фраз и выражений, но уже совместно с новыми. "Мышление -- это не продукт и не отражение, а обобщение, -- так вслед за Гегелем сказал и В.И. Ленин, -- обобщение воспринятых, то есть отраженных в голове предметов, вещей, фактов. Вот на какой основе осуществляется познание! Но так сказать хотя и правильно будет, но что-то слишком кратко. Ведь познание и осуществляющее его обобщение никогда не завершается. Следовательно, надо добавить, что мышление -- это процесс обобщения. Вот так, пожалуй, будет вернее. Но и в этой фразе чего-то не хватает. Ведь люди-то бывают разными: одни -- более умными, другие -- более глупыми, то есть они обладают разными способностями осуществлять обобщение. Следовательно, можно сказать, что мышление -- это процесс познания, основанный на способности обобщать воспринимаемые органами чувств предметы, вещи, факты объективной действительности. Ух, кажется, наконец-то я подошел к истине". Однако при обработке последующих вопросов это определение мышления человека может снова подвергнуться некоторой корректировке. Вот так мучительно трудно давалось первое самостоятельное исследование, его каждый вывод, каждый абзац, каждая строчка!!!
   После рождения логического вывода возникал вопрос: как стилистически лучше изложить это доказательство? А у меня, каюсь, страдает эта способность к изложению самих предложений. Даже в простом общежитейском письме написанный текст мне приходится подвергать корректировке, а потом все заново переписывать, что требует дополнительных усилий и времени. Тем большие усилия приходится прилагать при обработке своих рукописей. Поэтому я приспособился писать их карандашом, который можно подтирать резинкой и исправлять. Но, несмотря на это, уже обработанный текст мне все равно приходится переписывать от двух и даже до пяти раз. Но я успокаиваю себя тем, что Л.Н. Толстой свой роман "Война и мир" переписывал семь раз.
  
   Вот на таком вышеизложенном фоне создавалась "вводная часть(?)" к моим политическим исследованиям, которые я назвал "Философией общественной жизни". Как само собой разумеющееся, эта часть не могла быть какой-то частицей. Наоборот, в ней сразу же стало усматриваться что-то глобальное. Вот поэтому я дал ей соответствующее наименование "Материалистическая теория познания".
   У Аристотеля имелась определенная философская система, присущая только ему; у Гегеля тоже была таковая. К тому же она имела строго определенную последовательность, хотя и поставленную с ног на голову. У меня же первоначально не было ни определенной системы, ни последовательности в ее содержании. Вот поэтому и ознакомление с источниками мне первоначально пришлось проводить вперемежку, что первым попадало под руку. Я одновременно читал материал как о мыслительных процессах, так и об условных и безусловных рефлексах. В момент ознакомления с каждым новым источником у меня возникали процессы иррадиации и концентрации раздражения. Они осуществляли как обобщение данного материала с ранее пройденным, так и отбрасывание излишнего. Но дифференцировка по отношению к ним преобладала. Вот на ее основе постепенно и создавалась моя определенная логическая система познания объективной реальности.
   Первые черновые наброски рукописи "Материалистическая теория познания" появились у меня в январе 1954 года. К непосредственной обработке текста я приступил в августе 1956 года. И только 4 мая 1958 года в ней была поставлена последняя точка. За это время я осуществил ее пересмотр и переписывание пять раз. За всю свою жизнь как до, так и после мне уже не приходилось проявлять таких предельно титанических усилий.
   А теперь следует сказать о том, какой же она получилась, то есть дать ей общую оценку.
   Процесс познания работы самого головного мозга человека представляет собой огромнейшую отрасль знаний. Его исследованием занимается не какая-то одна определенная наука, а несколько. Из них психология, логика и философия существуют уже более двух с половиной тысяч лет, диалектика в ее более завершенном виде -- около двухсот лет, физиология высшей нервной деятельности -- около сотни лет. Я же самостоятельно сразу же всем этим обширнейшим дисциплинам уделил только около пяти лет. Это даже очень мало. Но учебные сроки в госуниверситете заставляли закончить их обработку -- ведь я же на их основе составлял свою дипломную работу. Вот поэтому я не смог в должной мере осмыслить ту огромнейшую массу источников, с которыми мне удалось познакомиться. В связи с этим я допустил излишнюю загруженность текста малоценными исходными данными, каковыми были выдержки из сочинений К.А. Гельвеция, Т. Гоббса, Л. Фейербаха, Г. Спенсера, И. Дицгена, И. Канта, А.Н. Радищева, И.М. Сеченова и ряда других авторов. И в то же время я не мог уделить должное внимание наиболее важным исходным данным. Довольно часто в примечаниях читающему я просто предлагал по тому или иному вопросу самостоятельно(!) посмотреть там-то и то-то, как, например: "Подробнее о наличии безусловных рефлексов у животных и у человека см. по Предметно-тематическому и именному указателю ко второму изданию Полного собрания сочинений И.П. Павлова... Статьи "Безусловный рефлекс (понятие)", стр. 12; "Инстинкт (понятие)" стр. ..."; или "Читателю обязательно следует познакомиться со статьей В.К. Федорова и К.М. Веденеева "Примитивнейшие проявления сложнейших безусловных рефлексов (или инстинктов) при раннем слабоумии", опубликованной в журнале ..." , и другие им подобные. Я уже сказал о том, что с философией Гегеля начал знакомиться с августа 1954 года. Но сущность и значение его триад понял только в сентябре 1957 года благодаря автореферату диссертации А.Гелашвили. Однако к новому просмотру его сочинений смог приступить только с июня 1959 года, то есть после того как моя рукопись "Материалистическая теория познания" была уже написана с год тому назад. Проще говоря, она была написана на основе не столь полного, а довольно поверхностного ознакомления с исходными данными. В результате этого мои процессы иррадиации и концентрации раздражения, конечно, не могли осуществить четкое и абсолютно точное обобщение и дифференцировку исходных данных, а посему не могли в должной мере выработать и соответствующие понятия. Вот поэтому их содержание оказалось изложено очень кратко, порой даже в размере небольших абзацев и довольно поспешно, с использованием не совсем подходящей терминологии, фраз и выражений. Так, например, вместо общепринятого в философии термина "явления" объективной действительности я употреблял менее подходящий для этой цели термин "факты" объективной действительности; если с фразой "механизм мышления" можно было бы согласиться, хотя она больше подходит к нейрокибернетике, чем к физиологии, то фразу "продукт труда" второй сигнальной системы высшей нервной деятельности человека или же "продукт" мышления и сознания человека не следовало бы использовать вообще, потому что она, как я уже говорил, подразумевает в себе чувственноосязаемый предмет или же какое-то определенное вещество; вместо "разновидность", "сфера" или "ступени" мышления я писал "фазы" мышления конкретного, абстрактно-элементарного и диалектического, то есть я избрал такой термин, который ни в философии, ни в логике, ни в физиологии высшей нервной деятельности никогда не употреблялся. Что же касается объемов выработанных мною понятий, то их границы не достигли четкости. А посему остались расплывчатыми и определенными не в должной мере. То же следует сказать и по отношению к общей взаимосвязи понятий. Вырабатываемая из них система была не столько описана, сколько наспех схематически указана, порой даже и с допуском довольно существенных неточностей, как, например, подразделение мышления вообще было произведено не на 1) конкретное и 2) абстрактное или на 1) единичное, 2) особенное и 3) всеобщее; затем на 1) элементарное и 2) диалектическое; а на 1) конкретное, 2) абстрактно-элементарное и 3) диалектическое. В результате всего этого моя первая самостоятельная работа для читающего оказалась довольно трудно понимаемой.
   Допускал я в ней и стилистические погрешности. Но машинистка, работавшая в городском машинописном бюро, к ним добавила и массу грамматических опечаток. Вот некоторые из них: слово "молотки" было перефразировано в "молоты", "более" -- в "долее", "действительность" -- в "деятельность", "диалектическая фаза" -- в "диалектическую фразу", "материализм" -- в "метариализм", "первая система высшей нервной деятельности" -- в "нервную систему высшей нервной деятельности", "Гельвеций" -- в "Гельвецкий", "Леонардо да Винчи" -- в "Леопардо да Винчи", допускала пропуски некоторых слов и даже строк, не везде ставила должные знаки препинания. Произвести доскональную проверку и правку текста у меня уже не было времени. Поэтому свою дипломную работу пришлось подать с наличием множества невыявленных погрешностей.
   Но для меня она, то есть первая самостоятельная рукопись, имела огромнейшее значение. Дело в том, что способность человека к проявлению мышления можно сравнить с артистическими способностями у спортсменов и акробатов. Они прежде всего приобретаются по наследству и являются лично их врожденным даром. Но чтобы его проявить, необходима упорнейшая и длительная тренировка. Вот точно так дело обстоит и с процессами иррадиации и концентрации раздражения -- их тоже необходимо выводить на путь к познанию истины посредством упорнейшей и длительной тренировки. Без этого они тоже должны остаться недоразвитыми и будут проявляться только в хаотической форме в виде излияния всевозможных общежитейских и псевдонаучных сплетен или же вообще заглохнуть.
   Я уже говорил о том, что природа наделила меня довольно сильными процессами иррадиации и концентрации раздражения; правда, со значительным преобладанием иррадиации раздражения над концентрацией. Но я мог бы так и остаться особо ничем не выделившимся по сравнению с даже окружавшими меня личностями в быту и на производстве, если бы не вот эта возникшая у меня дерзкая потребность дополнить сперва учение классиков марксизма-ленинизма, затем и учение И.П. Павлова. Вот она-то и заставила усиленно функционировать мои процессы иррадиации и концентрации раздражения. Первоначально они у меня, как и у других, были довольно тяжелыми и малоподвижными. Но, проявляя наисильнейшее умственное напряжение над источниками и текстом рукописи, я тем самым все же смог поднять интенсивность их функционирования в несколько раз, правильно схватывать общие сущности и на их основе выделять определенные понятия. Когда это было достигнуто, то прежний хаос и свинцовая тяжесть, переполнявшие мою голову, стали постепенно исчезать. Появившиеся контуры определенной логической системы понятий с наличием логических окон в ней стали стимулировать ее дальнейшее осмысливание и построение. Так что производить обработку последующих рукописей стало значительно легче и проще.
   Итак, на основе обработки рукописи "Материалистическая теория познания" я значительно развил свои мыслительные способности. А когда достиг этого, то вскоре сам увидел недостатки в этой же рукописи и дал ей отрицательную оценку. В связи с этим у меня возникла мысль подвергнуть ее переработке уже в шестой раз и длительное время собирал соответствующие пометки. Но после дальнейших успехов в деле исследования мыслительных процессов я изменил свое намерение -- ведь в ней отразилась еще незавершенная форма индуктивного мышления, то есть переходная ступень от полного хаоса к четким логическим выводам, что переживает каждый самостоятельно мыслящий. Кто хочет выйти за пределы элементарной, или формальной, логики и в должной мере изучить мыслительные процессы, должен знать и учитывать эту незавершенность, а нейрокибернетики -- тем более. Ведь в будущем смоделированная ими мыслящая машина первоначально будет выдавать даже ляпсусы, которые они должны будут воспринять как положительный фактор. Вот поэтому эту рукопись я решил сохранить в качестве экспоната. Тем более, что добрая половина ее текста была перенесена в последующие рукописи.
  
   I-II. В рукописи "Материалистическая теория познания" я пришел к твердому и неоспоримому выводу, что основу или сущность мышления человека составляет способность его головного мозга осуществлять обобщение воспринимаемых органами чувств фактов или, точнее говоря, явлений объективной действительности. Ну и невольно задумался над тем, как именно высшая нервная деятельность человека осуществляет это обобщение. Возникший вопрос снова возбудил во мне процессы иррадиации и концентрации раздражения, которые стали заново муссировать уже известные исследования И.П. Павлова. И оно осуществлялось до тех пор, пока мое внимание не сконцентрировалось на описанных в его статьях процессах иррадиации и концентрации раздражения, то есть лично мои процессы, осуществляющие мышление, пришли к познанию самих себя. Вот только на этой основе можно объяснить обобщение! -- сказал я тогда самому себе. -- Так это же не что иное как довольно важное открытие!
   К этому выводу я пришел в декабре 1957 года. Но в то время я еще дописывал рукопись "Материалистическая теория познания" и из-за учебных сроков в госуниверситете не мог заняться еще одним пересмотром ее содержания. Кроме этого, я тогда еще надеялся, что ей будет предъявлена дискуссия. Ну и намеревался своим оппонентам сообщить о новом открытии. Но эта надежда не оправдалась: моя дипломная работа не была допущена к защите.
   4 мая 1958 года я закончил обработку своей рукописи и отнес ее машинистке. После этого тут же приступил к обработке следующей, которую сразу же и озаглавил "Физиология второй сигнальной системы высшей нервной деятельности человека". Через некоторое время я дополнил его вторым наименованием "или Исследование физиологического процесса логического мышления, протекающего в головном мозгу человека", впоследствии ставшим основным.
   III. До сего времени сущность мышления я рассматривал как единое целое -- это способность головного мозга человека осуществлять обобщение и только. Но ее замена состояла из двух составных частей, к тому же диалектически противостоящих, то есть А) из процессов иррадиации раздражения и B) из ее концентрации. Кроме этого, у И.П. Павлова было сказано и о том, что каждая из них у того или иного индивида бывает или сильной, или слабой. А посему они имеют соответствующие попарные сочетания: 1) слабой иррадиации раздражения со слабой же и концентрацией; 2) слабой иррадиации раздражения, но с сильной концентрацией; 3) сильной иррадиации раздражения, но со слабой концентрацией; и, наконец, 4) сильной иррадиации раздражения с сильной же и концентрацией.
   Но если на основе обобщения осуществляется индуктивное мышление, то и из соответствующих сочетаний процессов иррадиации и концентрации раздражения должны истекать и различия в результатах данного мышления. Вот этот возникший вопрос снова возбудил во мне процессы иррадиации и концентрации раздражения, которые физиологию крепко увязали с логикой. В конечном итоге их совместного муссирования я получил большую часть встречающихся в нашей повседневной жизни разновидностей проявляемых людьми мыслительных способностей. Основными из них являются а) бессилие мышления, б) воображение, в) конкретное мышление, г) и д) абстрактное или научное мышление, в том числе и IV. диалектическое.
   V. Ранее я уже говорил о том, что на основе способности обобщать осуществляется образование как отдельных понятий, так и их целой системы, в которой усматривается неисчислимое множество суждений. Затем к ним уже во второй работе добавил вот эти основные разновидности индуктивного мышления. А решение же дедуктивных силлогизмов на этой основе у меня не получалось. Поэтому в моей голове снова возникли процессы иррадиации и концентрации раздражения, которые стали заново муссировать уже неоднократно просмотренные мной закономерности в учении И.П. Павлова. И оно осуществлялось до тех пор, пока внимание не сконцентрировалось на описанных еще двух закономерностях: А) на суммационном рефлексе и B) на взаимной индукции противоположных нервных процессов. Вот только на их основе можно объяснить, как именно высшая нервная деятельность человека осуществляет дедуктивное мышление -- сказал я самому себе.
   Познав сперва значение процессов иррадиации и концентрации раздражения, затем и значение суммационных рефлексов и взаимной индукции противоположных процессов, я понял физиологическую основу подразделения мышления еще на III. индуктивное и V. дедуктивное. Вот эти выводы и легли в основу моей второй рукописи.
   Здесь следует отметить, что того хаоса и периодически возникавшей свинцовой тяжести в голове на сей раз уже не было. Однако и эту рукопись мне все же пришлось пересмотреть и переписать четыре раза. Ее обработка была закончена 26 октября 1958 года, то есть буквально в течение пяти-шести месяцев. Получилось 68 страниц машинописного текста с примечаниями и 19 схем, которые были тоже изложены довольно просто и доступно для понимания читающих.
   Однако в эту рукопись была внесена часть неточностей, допущенных в предшествующей. Основной из них было незавершенное подразделение мышления на 1) конкретное, 2) абстрактно-элементарное и 3) диалектическое. Из него исходило, что диалектическое якобы возвышается над конкретным. В действительности же оно присутствует как 2) в абстрактном мышлении, так и в 1) конкретном, то есть во всех ее сферах, например, 1) "пролетарии" и "буржуазия" являются диалектически абстрактными понятиями; и в то же время 1) "муж" и "жена" -- диалектически конкретными, чувственноосязаемыми в нашей повседневной действительности.
   В январе-феврале 1962 года в соответствии с указанием Комитета по делам изобретений и открытий при Совете Министров СССР я в два раза сократил текст этой рукописи, хотя сокращенный тоже содержал в себе истину, заслуживающую должного внимания. А оставленный подверг дополнительной редакторской обработке. К этому времени в моей голове уже полностью завершилась дифференцировка мышления на свои составные части. Так что во втором издании, то есть при пятом пересмотре и переписке, оно было заменено окончательно упорядоченным и полностью, как я понимаю, соответствующим истине. Если в первой из них отразилась последовательность моего подхода к познанию истины, то во второй я заменил ее последовательностью реального функционирования. Получилось 36 страниц машинописного текста с примечаниями и 13 схем. Вот эту рукопись мне все же удалось издать в печати. Но только в 1997 году.
  
   Мне уже стало известно о том, что чувственное предшествует мыслительному. Но познание закономерностей процесса мышления я считал и считаю своей наиважнейшей задачей. Вот поэтому, временно оставив без внимания исследование всего чувственного, я и постарался в первую очередь осуществить обработку рукописи "Физиология второй сигнальной системы высшей нервной деятельности человека". Но допущенный пропуск в вырабатываемой мной логической системе понятий, то есть пропуск в исследовании первой сигнальной системы, не давал мне покоя. И мои процессы иррадиации и концентрации раздражения невольно, неосознанно функционировали супротив моего преднамеренного сдерживания. Но перебирали они не заново читаемые исходные данные, а прежние, уже известные и хранившиеся в моей памяти. И витали они вокруг безусловных рефлексов, половой потребности и всего чувственноосязаемого.
   И вот в августе-сентябре 1958 года во время отдыха на побережье Черного моря в пансионате "Солоники" ко мне как-то неожиданно, без всевозможных муссирований, пришла готовая, сконцентрированная мысль, что чувство любви между мужчинами и женщинами является таким же условным рефлексом, которые вырабатывались на собаках в лаборатории И.П. Павлова. Ведь основу условного рефлекса у них прежде всего составляли А) безусловная потребность в еде в соответствии к В) внешнему сигналу, каковыми выбирались в основном или световые, или звуковые, или кожно-тактильные, или еще какие-нибудь. Значит, условный рефлекс можно было выработать и на основе безусловной половой потребности. Но никто из экспериментаторов просто не догадался это сделать. А он бы выработался значительно быстрее и проявлялся бы более интенсивно. Ведь и чувство любви как раз возникает на основе А) стремления к удовлетворению безусловной половой потребности с В) объектом, имеющим определенный внешний облик и тем самым исполняющим роль сигнала.
   Но если так, то и остальные закономерности образования условных рефлексов у животных, которые познал и описал И.П. Павлов, должны быть присущи и чувству любви между мужчинами и женщинами. Таковыми являлись 1) взаимная индукция противоположных нервных процессов, 2) темпераменты, 3) динамический стереотип и некоторые другие. На их основе и определялись закономерности образования чувства любви, их разновидности, дальнейшее сохранение и разрушение.
   Одновременно с этим я пришел к выводу о том, что и чувство любви матери к своему ребенку, и остальные эстетические чувства людей являются тоже условными рефлексами. Но только с той разницей, что материнское чувство основано не на половом, а на родительском безусловном рефлексе; а остальные эстетические чувства -- на других безусловных рефлексах.
   Буквально за несколько дней в пансионате "Солоники" на школьной тетрадочке я написал первый вариант рукописи, которую озаглавил "Физиология чувства любви и в целом первой сигнальной системы высшей нервной деятельности человека". Вернувшись домой, я подверг ее глобальной обработке при непосредственном использовании статей И.П. Павлова. Потратил на нее я совсем мало усилий по сравнению с предшествующими. И переписать ее мне пришлось уже только три раза. К январю 1959 года я полностью закончил ее обработку. С примечаниями получилось 58 страниц машинописного текста. Но впервые издать рукопись мне удалось только в 1998 году. Для этого пришлось сократить ее содержание, а оставленное пересмотреть уже в четвертый раз. В соответствии с этим и оглавление изложил следующим образом -- "Физиология чувства любви между мужчиной и женщиной". С библиографией получилось 32 страницы печатного текста.
  
   Первоначально, когда я только приступил к решению поставленной перед собой задачи, я не мог в должной мере оценивать используемые источники. Помню, что даже в психологии надеялся найти истину. А те или иные сомнительные высказывания последователей учения И.П. Павлова брал за основу, как, например, утверждение о якобы существующем его учении о второй сигнальной системе. И в то же время не всегда и не сразу мог различить наиболее ценные, как это было с диалектикой Гегеля. Но по мере накопления знаний и способности делать самостоятельные логические выводы я сперва постепенно поднялся до их уровней и затем их превзошел. Поэтому и оценка используемых источников тоже постепенно изменилась. Я научился определять, какие из них соответствуют истине, а какие нет, насколько они близки или далеки от нее. У значительной части физиологов, имеющих всевозможные научные звания, я стал усматривать логические ляпсусы. Таковые они допускали даже при простом пересказывании учений выдающихся личностей и тем более при попытке развить их теорию дальше. И в то же время мое детальное изучение сочинений подлинных корифеев, то есть И.П. Павлова, Аристотеля, Гегеля и классиков марксизма-ленинизма, завершилось неописуемым восторгом, несмотря даже на то, что к их теориям я одновременно относился критически.
   Исследование мыслительных процессов у человека И.П. Павлов не производил. Это сделал я. Но для этого мне пришлось использовать большую часть, даже почти все его данные, которые он получил на основе опытов над собаками и подробно описал их. Получилась определенная логическая система понятий, содержащая в себе определенную систему знаний. И мои процессы иррадиации и концентрации раздражения не стали концентрироваться только в ней, а вышли за ее пределы, вторглись в философские учения Аристотеля и Гегеля и начали высматривать в них соответствующие общности, что никто из физиологов об этом даже помыслить не мог. С одной стороны, это возмущало меня, с другой -- подзадоривало показать им эти общности. Но в какой форме преподнести такое доказательство? Для этого лучше всего подходило сопоставление этих трех учений. Вот я и решил осуществить в краткой форме их параллельное переизложение. Это с одной стороны.
   С другой -- на это настраивало меня то, что в философских учениях Аристотеля и Гегеля я усматривал продолжение к моим физиологическим исследованиям. Дело в том, что головной мозг человека представляет собой определенный материально существующий предмет. Но в отличие от других, является одушевленным, деятельным, в связи с чем И.П. Павлову больше нравилось выражение -- высшая нервная деятельность. В конечном итоге она завершается духовным развитием человека, то есть познанием окружающей его реальной действительности, созданием всевозможных видов искусства, культуры, научных знаний, к которым от своих физиологических исследований мне и необходимо было перейти. А Аристотель и Гегель в своих философских учениях как раз это и рассматривали. В соответствии с этим с декабря 1959 года и по сентябрь 1961-го была написана "Книга I. Духовное развитие человека в свете трактатов Аристотеля", а с 1961-го и по февраль 1964 года -- "Книга II. Духовное развитие человека в свете учения Г.В.Ф. Гегеля, или "Феноменология духа".
   Обе эти работы имеют компилятивное содержание. Из их учений я заимствовал то, что, по моему усмотрению, являлось истиной и соответствовало моим исследованиям. Тем самым я намеревался будущим оппонентам показать свою правоту. Правда, у них имелись и выводы, не соответствующие современному уровню знаний. Так, например, в те времена существовала допотопная психология, которую в пух и прах раскритиковал И.П. Павлов. А Гегель к тому же был еще и идеалистом, "стоящим на голове". В соответствии с этим составные части их философских систем имели иное расположение по сравнению с той, что была выработана мной. Вот поэтому из их учений пришлось что-то убрать, что-то переставить, что-то подправить, чем-то дополнить из других источников. Так, например, философию Гегеля я дополнил исследованиями итальянского психиатра Ломброзо, а его диалектику -- трактовкой диалектики, на основе которой К. Маркс написал столь монументальнейший труд "Капитал". А в дальнейшем его последователями преданный забвению.
   Следующей на очереди была обработка "Книги III. О духовном развитии человека с учетом современных научных достижений и о наличии дилетантизма в них". Я ее предназначил для изложения своей собственной точки зрения на духовное развитие человека. Но на основе целого комплекса наиболее современных исходных данных. К тому же использовал их не в компилятивной форме, а после сильнейших логических обобщений. Так что она отличается не только неизмеримо большим охватом источников одновременно из нескольких сфер знаний, но и обширностью их изложения, подъемом и решением наиболее актуальных вопросов и наибольшей отточенностью мысли; то есть отличается как в количественном, так и в качественном отношении. Так что "Книга III" будет иметь огромнейшее преимущество перед "Книгой II" и особенно "Книгой I".
   К непосредственной обработке "Книги III" я приступил в январе 1970 года, то есть после непроизвольной шестилетней задержки. А с 1986 года мне пришлось временно приостановить ее обработку, которую пока что не удается восстановить до сих пор. Вот по этой причине я решил воздержаться от изложения того, как именно в моей голове осуществлялись мыслительные процессы во время ее обработки, -- экспоната-то еще нет.
  
   А теперь о шестилетней задержке.
   Во время физиологических исследований мыслительных процессов я считал, что в головном мозгу у человека существует локальный, то есть определенный, участок, осуществляющий одновременно с речью и мышление, -- так подсказывали мне учебники логики. Вот поэтому вслед за И.П. Павловым я тоже назвал его речевым центром. Оставалось найти и указать(?!) его местоположение. Но для этого необходимо было потратить некоторое время для просмотра соответствующей литературы. Но в связи с тем, что этот вопрос считал менее важным, я временно отставил его поиски и от физиологических исследований перешел к духовным. Но с ноября 1964 года я все же решил сделать небольшую, примерно месяца на два-три(?!), остановку и попытаться этот речевой центр все же найти, и только. Других каких-либо задач, истекающих из этого поиска, я в то время перед собой не ставил.
   И.П. Павлов в процессе своих экспериментов не прибегал к хирургии и непосредственно под черепную коробку не заглядывал. Не делали это и другие физиологи. Вот поэтому мне пришлось перейти к цитоархитектонике, то есть к науке, исследующей клеточное строение головного мозга человека. Здесь я без особого труда нашел уже известные центр Вернике, воспринимающий разговорную речь, и центр Брока, воспроизводящий ее. Но эта находка не обрадовала меня, а разочаровала в том, что в них осуществлялись чисто речевые функции, и только. Что же касается мыслительных процессов, то таковые в них не осуществлялись. В связи с этим решение поставленной перед собой задачи значительно, даже очень осложнилось.
   Кроме этого, нервную клетку я рассматривал крайне упрощенно, обозначая ее просто точкой. Но здесь у цитоархитектоников она была разложена на составные части, то есть на тело клетки, аксон, синапсы, дендриты и шипики. К тому же сами клетки подразделялись на веретенообразные, пирамидные, звездчатые и некоторые другие. А образованные аксонами пучки, называемые нервными волокнами, подразделялись на проекционные, ассоциационные, комиссуральные и другие. И каждая такая часть исполняла свою, определенную функцию. Вот это заставило меня задуматься над тем, что познанные мной процессы иррадиации и концентрации раздражения, осуществляющие мышление, не являются финишем, а должны иметь продолжение. Теперь необходимо было познать, как именно нервные клетки осуществляют это иррадиирование и концентрирование, то есть познать их механизм. Как только я задумался над этим, так в моей голове снова усиленно замуссировали процессы иррадиации и концентрации раздражения.
   Если при обработке "Материалистической теории познания", то есть самой первой рукописи, мои процессы иррадиации раздражения исходили 1) от крайне расплывчатой сущности, то есть я подбирал и читал такие источники, в которых лишь бы что-то говорилось о мышлении человека, о его сознании, разуме, рассудке, психике; то в последующих они исходили уже от определенных: сперва 2) от способности головного мозга осуществлять обобщение и затем 3) от процессов иррадиации и концентрации раздражения. Теперь мне следовало познать сущность четвертого порядка.
   Первоначально иррадиация раздражения, возникшая в моей голове, заново пробежала по всем тем источникам, с которыми я уже был ознакомлен. Но в них даже и не упоминалось о строении нервных клеток и их работе. Поэтому они переключили меня на поиски новых источников в сфере цитоархитектоники, электроэнцефалографии, невропатологии и на другие родственные им дисциплины. При физиологических исследованиях мышления у меня был основной монолитный источник -- это учение И.П. Павлова. Здесь же такового маститого "кита" не имелось. Поэтому исходные данные пришлось собирать по крупицам, выискивая "в куче макулатуры жемчужные зерна". Для этого я просмотрел значительно больше трехсот(!) книг, монографий, брошюр, докладов на съездах, конференциях, совещаниях и журнальных статей.
   К этому времени мыслительные процессы в моей голове были уже хорошо натренированы. Кроме этого, я с большой достоверностью знал, что именно мне необходимо искать, то есть как нервные клетки осуществляют 1) иррадиацию и 2) концентрацию раздражения. Вот поэтому на сей раз еще при читке литературы все то, что не обусловливало эти процессы, сразу же отбрасывалось; а тому, что обусловливало их или же определяло, исходило от них, я тут же уделял особое внимание и конспектировал их. Так что прежнего хаоса в моей голове уже не было.
   Как только я узнал, что у определенной части аксонов на концах имеются разветвления, заканчивающиеся синапсами, так сразу же понял, что именно при посредстве их одиночный положительный импульс и растекается по нескольким другим нервным клеткам. А от них -- уже на множество последующих. Вот так довольно просто был решен вопрос о механизме, осуществляющем иррадиацию раздражения.
   Но, кроме этого, я неоднократно встречал высказывания отдельных ученых о том, что и густая масса(!) древовидных дендритов с их огромнейшим(!) количеством шипиков служит для той же цели(?). Однако эту гипотезу моя концентрация раздражения отбросила как крайне нереальную -- при такой постановке вопроса человек беспрерывно конвульсировал бы, как при эпилептическом припадке.
   Но механизм, осуществляющий концентрацию раздражения, познать я смог не сразу. До этого я узнал, что <...>.
   Что же касается поиска локализации, то есть места расположения мыслительной сферы в головном мозгу человека, то таковая, как я в итоге понял, растеклась по всей коре.
   Но, кроме этих основных вопросов, я познал и другие, раскрывающие механизм работы головного мозга человека. И каждое из них тоже осуществлялось на основе муссирования моих процессов иррадиации и концентрации раздражения. Но я решил их не подвергать аналогичному разбору -- считаю, что вполне достаточно уже описанных мной.
   Но все же хочу добавить только еще одно. Успехи, которых я достиг, конечно, сильно будоражили меня и тем самым заставляли иррадиацию раздражения, пребывающую в моей голове, распространяться уже за пределы органической цитоархитектоники, уйти в сферу неорганической радиоэлектроники. И там я тоже усмотрел общность, но уже в работе нервной клетки и радиолампы -- ведь в нервных клетках появившийся отрицательный потенциал запирает проход положительному, точно на такой же основе работают и радиолампы. Познание вот этого секрета даст полную возможность смоделировать нейрокибернетическую машину, логически мыслящую. Вот чем завершились мои поиски расположения "речемыслительного центра"(?) в коре головного мозга человека.
   С 1 ноября 1964 и по май 1968 года мной была написана рукопись "Исследование цитоархитектоники головного мозга человека и ее функций". Затем с сентября 1968 и по май 1969 года я к ней добавил другую -- "По вопросу о создании мыслящей машины". Писались они без особых затруднений и получились даже несравнимо более объемными, чем "Исследование физиологического процесса логического мышления, протекающего в головном мозгу человека". Однако переписывать их мне пришлось тоже три раза. Но при подготовке к изданию с декабря 2000 и по май 2001 года я снова, уже в четвертый раз, пересмотрел их содержание и заново переписал весь текст. При этом буквально перешерстил их, затем объединил в одну и дал несколько иное наименование: "О способе моделирования логически мыслящей машины на основе клеточного строения головного мозга человека".
  
  

Подведение итога

к исследованию индуктивного мышления

  
   Прежде всего 1) вслед за Лениным я не только удостоверился в том, что основу логического мышления человека составляет способность его головного мозга обобщать исходные данные, но и подробно описал их. Затем 2) познал их физиологическую суть, то есть что логическое обобщение осуществляется процессами иррадиации и концентрации раздражения. После этого 3) познал, как именно нервные клетки головного мозга человека осуществляют эти процессы и тем самым в развернутом виде показал, как можно смоделировать логически мыслящую машину.
   Чтобы заниматься научными исследованиями и тем более добиться каких-то открытий, необходимо, как принято у нас, прежде всего получить соответствующее высшее образование, закончить аспирантуру, и только после этого можно получить право(?!) заниматься открытиями. Но этот путь передо мной был закрыт. Тогда я самостоятельно пошел в библиотеки, повыписал огромнейшее количество книг, долго штудировал их. И в конечном итоге общественности соизволил преподнести пока что не поддающиеся воображению открытия и затем подвел их к моделированию логически мыслящей машины. А целые армии дипломированных ученых многих стран так и продолжают блуждать в потемках. Такое, конечно, выглядит даже очень абсурдным. Но в действительности только с внешней стороны. Да, для этого, конечно, требуется иметь определенные умственные способности, пройти длительный курс обучения. Но я прошел его без пребывания в соответствующих учебных заведениях. Затем произвел упорнейшую и длительную тренировку своих процессов иррадиации и концентрации раздражения, которые как раз и осуществляют логическое мышление. Я уже довольно подробно писал об этом, особенно на примерах выработки определений, что такое "мышление" человека и что такое его "сознание".
   Метод исследования я заимствовал у К. Маркса. Всевозможные микроскопы и химические реактивы (то есть соответствующие лаборатории) я заменил силой абстракции (то есть силой логических обобщений)14.
   В подавляющем большинстве я проявил индуктивное мышление, которое как раз и истекает из процессов иррадиации и концентрации раздражения. Если в "Части второй" своих исследований соответствующие процессы я рассматривал с цитофизиологической точки зрения, то в этой "Части третьей" я рассмотрел их уже с логической точки зрения.
   Используемый мной индуктивный метод исследования в переводе с латинского языка на русский означает наведение. Да, так оно и есть. Ведь сперва растекается запредельная иррадиация раздражения, которая охватывает не только сущее, но и огромнейшее множество не являющихся таковыми. Затем ее сменяет предельная концентрация раздражения, которая отбирает сущее от не сущего. Но прежде всего при помощи наводки фиксируется определенно отобранное простое перечисление предметов и явлений, воспринимаемых органами чувств. Затем вырабатываются соответствующие им понятия, суждения, умозаключения и логическая система из них. Вот так постепенно осуществляется всестороннее познание даже Вселенной. Благодаря процессам иррадиации и концентрации раздражения логические понятия в нашей голове не остаются неподвижными, а беспрерывно движутся, переливаются и даже переходят друг в друга. Тем самым человечество познает изменение и развитие реальной действительности.
  
   Для того, чтобы читающий лучше понял основы индуктивного мышления, соответствующую логику и мой вклад в нее, я решил изложить их историческую справку.
   Основатель формальной, или элементарной, логики Аристотель очень много говорил о сущности, ее значении при оперировании всевозможными силлогизмами. Но исследований индуктивного образования понятий на основе сущности у него нет вообще. Однако индуктивному мышлению внимание он уделил. Но в очень малой степени.
   Так, в трактате "Вторая аналитика, Книга первая" им сказано следующее: В гл. 2... Предшествующим и более известным для нас знанием является то, что ближе к чувственному восприятию... В гл. 18. Чувственным восприятием познаются отдельные вещи, то есть познается частное. От частного исходит индукция, при помощи которой познается отвлеченное, то есть общее... В гл. 31... Однако общее мы достигаем путем многократности наблюдений в каждом отдельном случае и затем ведем доказательство. Общее же по сравнению с чувственным восприятием является более ценным, потому что раскрывает причину, например, мы чувственно воспринимаем затмение луны, причину же затмения мы постигаем посредством общего.
   Что же касается самого процесса индуктивного восхождения, то Аристотель знал только две ее разновидности, которые были названы им 1) полными и 2) неполными силлогизмами по индукции. Его последователи эти силлогизмы стали называть индуктивными умозаключениями. Строго научной Аристотель считал первую из названных, основанную на полном перечислении всех без исключения предметов данного класса или их признаков. Но в связи с тем, что в процессе жизни и трудовой деятельности людям бывает просто невозможно осуществлять перечисление столь огромнейшего многообразия предметов или их признаков, она не смогла получить сколько-нибудь значительное применение на практике.
   Основное же внимание Аристотеля было направлено на исследование дедуктивных силлогизмов, в которых входили уже готовые логические понятия. Этот способ мышления вполне удовлетворял духовные потребности древнегреческого и даже средневекового общества. Но в эпоху Возрождения, то есть в период бурного развития естествознания, проявилась ограниченность и даже несостоятельность данного способа мышления. Она сперва сопровождалась охлаждением к учению Аристотеля, а затем и его критикой. Таковым из наиболее выдающихся деятелей стал английский философ-материалист Фрэнсис Бэкон (1561-1626 гг.). В главном своем сочинении "Новый Органон" (1620 г.) он в пух и прах раскритиковал "Органон" Аристотеля, который, мол, испортил естественную философию. Наука, почерпнутая у греков и к тому же дошедшая до нас извращенной, представляется детской, склонной к болтовне и бессильной рожать, -- она плодовита только в спорах, но бессильна в делах, -- писал он. Чрезмерно перестаравшись в своей критике, Бэкон прежний способ мышления объявил непригодным и вообще отбросил учение Аристотеля о дедуктивных силлогизмах, что делать ему ни в коем случае не следовало бы.
   Единственное, что он оставил, -- это индуктивные умозаключения. Да и их он подверг пересмотру. Если у Аристотеля индукция осуществлялась только через простое перечисление, то Бэкон предложил ее осуществлять через исключение, в процессе которого исследуемые данные освобождались от несущественных свойств. Этот логический прием представлял собой определенный шаг к истине, ибо именно на этой основе как раз и осуществляет свою деятельность процесс концентрации раздражения. Но на практике предложенный Бэконом способ отбора оказался тоже непомерно длинным и не всегда достигающим достоверного результата.
   Бэкон, конечно же, не смог опровергнуть Аристотеля, и его теория не смогла заменить его учение -- она лишь дополнила содержание формальной, или элементарной, логики. Однако и она не могла удовлетворить потребности мыслителей, пришедших на смену в новой эпохе. И им снова пришлось прибегнуть к поискам. Наибольший вклад в это дело внес английский стихийный материалист, астроном, физик и математик Джон Фредерик Вильям Гершель (1792-1871 гг.). В книге "Введение в изучение естествознания" (1832 г.) он сформулировал четыре индуктивных метода: 1) сходства, 2) разницы, 3) сопутствующих изменений и 4) остатков -- и показал, как с их помощью можно приходить к научным обобщениям.
   Его книга оказала сильное влияние на английского субъективного философа, экономиста и логика Джона Стюарта Милля (1806-1873 гг.). Он тоже источником знаний считал наблюдение и опыт, но трактовал их с точки зрения субъективного идеализма. Содержание своего двухтомного сочинения "Система логики силлогистической и индуктивной" (1843 г.) он позаимствовал у Гершеля, в связи с чем она была основана на тех же методах: 1) сходства, 2) различия, 3) сопутствующих изменений и 4) остатков, -- но переведенные на точку зрения субъективного идеализма. По сравнению с Гершелем Милль по существу не дал ничего нового, однако более тщательно отработал эти формулировки и с помощью иллюстраций показал их ценность для исследования причинных связей. В учебниках формальной, или элементарной, логики стало традицией излагать эти четыре метода индуктивного исследования. Однако современные естественные, и особенно общественные науки предъявили новые, значительно более высокие требования, которым схематическая классификация Милля уже не могла удовлетворять. Вот поэтому вскоре и она стала подвергаться критике. Однако опровержению, переработке или даже доработке до сих пор эти четыре метода не подверглись.
   Общая оценка только что изложенных теорий индуктивного мышления такова. 1) Учение Аристотеля о сущности его последователи предали забвению. 2) И тоже не проявили стремления разработать теорию образования новых понятий, а ограничились использованием уже существующих, как будто с неба свалившихся. 3) Систему или принцип построения индуктивных умозаключений сторонники формальной, или элементарной, логики постарались позаимствовать, вернее сказать -- втиснуть в принцип построения дедуктивных умозаключений и дали им аналогичные наименования. Вот поэтому они получились слишком схематичными, метафизичными и почти омертвленными. Головной мозг человека в процессе мышления их не воспроизводит. Вот такое положение сохраняется и по сей день.
   Подлинное индуктивное мышление осуществляется при наличии оперативного простора и стремления иррадиации и концентрации раздражения к наибольшей широте охвата. Особенно интенсивно и обширно они растекаются в период первоначальных поисков решений еще не известных логических задач, в том числе и в период выработки новых логических понятий. В это время иррадиация раздражения катится далеко за пределы существенных признаков даже разнородных предметов. И только впоследствии концентрация раздражения возвращается к наиболее существенным признакам однотипных или же однородных предметов. На этой основе осуществляется кропотливая сортировка сущностей предметов. После соответствующих объединений и размежеваний человек дает им новые наименования, которые и становятся новыми понятиями, выводами, теориями, законами и так далее. Иррадиация и концентрация раздражения всегда стремится к познанию истины. И в то же время ее основой является неполная индукция. Вот поэтому индуктивному мышлению свойственно допускать ошибочные выводы, которые исправляются в процессе практических исследований и последующих дополнительных логических размышлений. Вот этому сейчас я и хочу уделить должное внимание.
   Если Аристотель, Бэкон, Гершель и Милль при изложении индуктивных умозаключений стремились к полному или всестороннему перечислению исходных данных, то Георг Вильгельм Фридрих Гегель (1770-1831 гг.), наоборот, стал на защиту неполного охвата исходных данных в процессе мышления. По данному вопросу вот что он говорил. В умозаключении всякости единичности никогда не могут быть исчерпаны. Когда говорят: все металлы, например, электропроводны, все растения... и так далее, то это означает лишь те металлы, те растения, с которыми мы уже смогли познакомиться. Мы, скажем, что сделали то или другое наблюдение, пожалуй, сделали даже очень много наблюдений; но мы все же не смогли пронаблюдать все случаи, все отдельные экземпляры. Этот присущий (полной) индукции недостаток приводит к аналогии (которая является определенным типом неполного индуктивного умозаключения или одной из ее разновидностей). В умозаключении по аналогии из того, что вещи данного рода обладают известным свойством, умозаключаем, что и другие вещи этого же рода тоже обладают этим же свойством. Когда, например, мы говорим: до сих пор у всех планет находили данный закон движения; следовательно, и вновь открытая планета, вероятно, тоже движется по тому же закону, то это умозаключение по аналогии. Она справедливо пользуется большим почетом в эмпирических науках, и посредством нее были достигнуты значительные успехи. Инстинкт разума (на основе наличия процесса иррадиации раздражения, распространяющегося по аналогичным сущностям) дает почувствовать, что то или другое эмпирически найденное определение имеет свое основание во внутренней природе или в роде данного предмета и опирается на это определение в своем дальнейшем движении.
   Всеобщность закона следует понимать не в том смысле, будто явления закона должны быть показаны на всех единичных чувственных вещах. Для того, чтобы утверждать, что камни, поднятые с земли и выпущенные из рук, падают, вовсе не требуется, чтобы этот эксперимент был произведен над всеми камнями или же по крайней мере на очень большом количестве камней, откуда потом по аналогии можно было бы с наибольшей вероятностью или с полным правом сделать заключение относительно всех других камней.
   Однако (следует иметь в виду, что) аналогия в силу своей природы так часто опровергает себя. Ведь они могут быть не только основательными, но и поверхностными. Если, например, говорят: человек Кай -- ученый; Тит тоже человек; следовательно, он, вероятно, тоже ученый -- то это, несомненно, весьма плохая аналогия именно потому, что ученость не есть принадлежность человеческого рода. Однако нам очень часто приходится встречать подобные поверхностные аналогии. Так, например, говорят: Земля есть небесное тело и населена живыми существами; Луна есть также небесное тело; следовательно, и на Луне, вероятно, есть живые существа. Эта аналогия ничем не лучше вышеуказанной. Земля имеет обитателей не просто на основании того, что она представляет собой небесное тело, но и к тому же окружена еще атмосферой, имеет воду и так далее. Вот эти условия как раз и отсутствуют на Луне. То, что в новейшее время получило название натурфилософии, в большей своей части состоит в праздной игре пустыми, внешними аналогиями, относительно которых от нас требуются, чтобы мы почитали их глубокими достижениями; благодаря им философское рассмотрение природы заслуженно потеряло кредит15.
   Но Гегель для наших научных работников был слишком заумным философом. Они его просто не понимали. Но его весьма чтили наши классики марксизма-ленинизма, то есть К. Маркс, Ф. Энгельс и В.И. Ленин. Поэтому и им приходилось примерно так поступать. Однако только на словах. На деле же основа учебников формальной, или элементарной, логики осталась почти прежней, то есть дореволюционной.
  
   Да, Гегель был прав, что индуктивное осмысливание именно на основе неполного охвата исходных данных движется к познанию истины. Ведь явления, истекающие от предметов окружающей нас объективной действительности, беспредельны. А уж о тех, которые истекают вообще от всей Вселенной, и говорить не следует. Вот поэтому люди просто не в состоянии своим взором охватывать необъятное -- и им приходится иметь дело с ее какими-то частями. Вот поэтому в человеческом обществе существует не единая и неделимая наука, а отдельные отрасли знаний. Да и они, особенно в наш современный век, больше и больше подвергаются последующим дроблениям. Вот так по частям и приходится осуществлять обобщения и затем прикладывать их к уже познанному.
   Кроме этой преграды имеется и вторая. Дело в том, что в процессе самостоятельного индуктивного мышления головному мозгу схватывать основную сущность дело очень и очень трудное -- под силу только избранным. Вот поэтому и выходит так, что подавляющая масса населения почти каждый вопрос, подвергаемый осмысливанию, осуществляет на основе схваченного, или менее существенного, или несущественного, или даже вообще ошибочного. В результате этого истекает и логический вывод тоже в соответствии с тем или иным отклонением от истины, или даже вообще ошибочный. Так что путь к ее познанию проходит через фантазирование, составление гипотез и их переосмысливание. Следовательно, фантазирование и мышление можно назвать родными братьями. Однако между ними имеется и различие. Оно заключается в том, что мышление есть не что иное, как повзрослевшее, возмужавшее фантазирование.
   Вот это возникновение неточностей в процессе индуктивного мышления не только свойственно, но и присуще абсолютно всем, то есть как простым обывателям, так даже и гениальным личностям. Абсолютно непорочных пророков за всю историю человеческого общества не было, нет, да и в дальнейшем не будет. А где неточности, там и различия, и даже противоречия. Вот поэтому в мире существовало, существует и в дальнейшем будет существовать множество всевозможных мнений, рассуждений, теорий, учений и так далее.
   Мыслительные способности у каждого из нас имеют очень большое различие. Оно заключено в том, что подавляющей массе обывателей искаженность мышления свойственна в наибольшей степени; тогда как гениальным личностям -- в наименьшей. Это одно. Второе то, что в сфере конкретного мышления неточность проявляется в значительно меньшей степени, чем в сфере абстрактного мышления; например, своими руками правильно построить дом даже несравнимо проще, чем обустроить государство и управлять им.
   В связи с только что сказанным невольно возникает вопрос: как тогда люди все же добираются до истины? Индуктивное мышление, осуществляемое на основе процессов иррадиации и концентрации раздражения, конечно, присуще занимающимся любыми исследованиями: и просто строительными, и техническими, и химическими, и биологическими, и медицинскими, и общественно-политическими, и философскими, и в остальных отраслях знаний. Следовательно, во всех них познание нового начинается с умозрительного построения гипотез. Но их преодоление в различных науках осуществляется по-разному. Вот сейчас и остановимся на них.
   1) По отношению к просто строительным и техническим дисциплинам прежде всего следует сказать о том, что в них решается значительная часть чувственноосязаемых вопросов. Следовательно, их гипотезы содержат в себе меньшие отклонения от истины. Это одно. Второе то, что они в подавляющем большинстве подвергаются математическим расчетам, при помощи которых осуществляется исправление имеющихся в них всевозможных отклонений от истины. К ним добавляется еще экспериментальная и практическая проверка. Вот таким способом в сфере строительных и технических дисциплин гипотезы подводятся к истинам.
   2) В сфере химии гипотезы тоже подвергаются дополнительным расчетам, но при помощи химических формул, затем подвергаются экспериментальной и практической проверке.
   3) В сфере медико-биологических дисциплин первоначально возникшие гипотезы невозможно подвергнуть ни математической проверке, ни при помощи формул. Но они подвергаются экспериментальной и практической проверке. Вот поэтому в данной научной сфере гипотезы значительно труднее подводить к истинам.
   4) Что же касается общественно-политических дисциплин, то прежде всего следует сказать о том, что они являются довольно абстрактными. Следовательно, в их гипотезах содержится значительно большее количество отклонений от истины. Это одно. Второе то, что их невозможно подвергнуть ни дополнительным математическим расчетам, ни экспериментальным проверкам. Единственное, что можно сделать, это рассмотреть и оценить результаты только после их практического претворения в жизнь. Но этот путь очень труден и крайне сильно растянут во времени. Ведь для осуществления идеи К. Маркса и Ф. Энгельса о пролетарской революции потребовалось почти целое столетие, для осуществления идеи В.И. Ленина и И.В. Сталина о национальном вопросе потребовалось прежде всего в России завоевать государственную власть, а попытка осуществления идеи Гитлера установить мировое господство стоила многих миллионов человеческих жизней. Трудность претворения в жизнь общественно-политических гипотез заключена еще в том, что одним они приносят выгоды, а у других ущемляют интересы. В связи с этим им приходится претерпевать огромнейшее сопротивление. Вот на основе вышеизложенных причин, особенно в наш современный век, остается множество "висящих в воздухе" соответствующих учений, теорий, течений, взглядов и так далее.
   5) Но в сфере философских наук дело обстоит еще труднее, можно сказать, что наитруднейшим образом. Их наиабстрактнейшие гипотезы не поддаются не только математическим расчетам или экспериментальным проверкам, но даже и непосредственному практическому применению. А посему они вообще лишены каких-либо проверок. Их достоверность оценивается только посредством сравнения с наиболее новыми, более совершенными гипотезами, что, как правило, завершается низвержением прежних, ранее существовавших. Затем через определенное время и с ними это снова повторяется. По отношению к только что изложенному мной во "Введении..." к "Лекциям по истории философии" у Гегеля имеется следующее высказывание, что в высоких материях даже величайшие умы заблуждались, из-за чего другие их и опровергали. Поэтому история философии похожа на поле битвы, усеянное костями философов16.
   6) Что же касается моих цитофизиологических исследований, то их достоверность будет установлена при моделировании мыслящей машины. И я полностью уверен в успехе.
   На этом мои исследования не закончились. Их продолжением являются озаглавленные "О духовном развитии человека". Но впереди стоят еще и политические, озаглавленные "Философия общественной жизни". Надеюсь, что они будут оцениваться по аналогии с моими цитофизиологическими исследованиями. Но успею ли я их завершить? Я в этом сомневаюсь.
  
  

Примечания к Части третьей

  
   1. См. К.Д. Ушинский. Избранные педагогические сочинения. Госучпедгиз, М., 1954 г., том II, стр. 542-544.
   2. См. А.И. Герцен. Собрание сочинений. Изд-во АН СССР, М., 1954 г., том I, стр. 367-368.
   3. См. И.Ф. Случевский. Психиатрия. Медгиз, 1957 г., стр. 206-218.
   4. См. К.Д. Ушинский. Избранные педагогические сочинения. Госучпедгиз, М., 1954 г., том II, стр. 499.
   5. См. Малая Советская Энциклопедия. Третье издание. Государственное научное издательство "Советская энциклопедия", том 5, статья "Линней", стр. 591-592.
   6. См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Письма о "Капитале". ОГИЗ, Госполитиздат, 1948 г., стр. 121.
   7. См. В.И.Ленин. Философские тетради. Госполитиздат, 1947 г., стр. 327-330.
   8. См. И.П. Павлов. Полное собрание сочинений. Издание второе. Изд-во АН СССР, М.-Л., 1951 г., том III, кн. 2, стр. 352.
   9. См. там же, 1952 г., том V, стр. 500.
   10. См. там же, 1952 г., том IV, стр. 428-429.
   11. См. Н.И. Красногорский. Труды по изучению высшей нервной деятельности человека и животных. Медгиз, 1954 г., том I, стр. 478-481, а также стр. 418-419, 467-468.
   12. См. В.И. Ленин. Философские тетради. Госполитиздат, 1947 г., стр. 256.
   13. <...>
   14. См. Карл Маркс. Капитал. Госполитиздат, 1953 г., том I, стр.4.
   15. См. Гегель. Логика. Соч. Госиздат, М.-Л., 1930 г., том I, стр. 296-299.
   16. См. у него же, Лекции по истории философии. Соч. Партиздат, 1932 г., стр. 22-23.
  

Лебедев
Юрий Васильевич

О способе
моделирования
логически мыслящей

машины на основе

клеточного строения

головного мозга человека

Директор издательства А. Ленау

Гл. редактор Д. Долинский

Сдано в набор 30.09.2002 г.

Подписано в печать 11.11.2002 г.

Формат 60х84/16. Усл. печ. л. 4,5.
Бумага офсетная. Печать офсетная.
Гарнитура Pragmatica. Тираж 300 экз. Заказ N 19.

 

Издательско­полиграфическое предприятие
"Новая книга"

г. Ростов­на­Дону, Стачки, 200/1, оф. 307.

Тел.: 43-32-94

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"