Лебединский Дмитрий Юрьевич : другие произведения.

Руя

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

РУЯ

  
   Ко­гда-то, дав­ным-дав­но, в сво­ём дет­ст­ве, или ран­ней юно­сти, ка­ж­дый из нас про­шел че­рез ис­пы­та­ния по­тря­се­ния­ми, вы­зван­ны­ми ка­ки­ми-ли­бо сверх­но­вы­ми для нас силь­ны­ми ощу­ще­ния­ми. Ни­ко­гда боль­ше они, - эти ощу­ще­ния и чув­ст­ва, не ста­но­ви­лись при их по­вто­ре­нии столь ост­ры­ми, столь дра­ма­тич­ны­ми. Пер­вая лю­бовь, пер­вое пре­да­тель­ст­во, пер­вая раз­лу­ка и пер­вая по­те­ря близ­ко­го те­бе че­ло­ве­ка - всё это по­вто­рить­ся не мо­жет, ибо, все­гда бу­дет от­сут­ст­во­вать в пе­ре­чис­лен­ном по­ня­тие "пер­вый".
   Мно­го лет то ба­наль­ная лень, то дей­ст­ви­тель­ный не­до­суг не по­зво­ля­ли мне за­гля­нуть в про­шлое, в ко­то­ром, ка­за­лось мне, ос­та­лись толь­ко фак­ты, да и то без ост­ро­ты ощу­ще­ний той да­ле­кой для ме­ня по­ры. Со­бы­тия бо­лее чем пя­ти­де­ся­ти­лет­ней дав­но­сти, ка­за­лось бы, без­воз­врат­но уте­рян­ные мною, реа­ни­ма­ции, по­хо­же, не под­ле­жа­ли. Две сту­пень­ки, по ко­то­рым жизнь моя со­вер­ша­ла свой марш, два­ж­ды: в де­вят­на­дца­ти и два­дца­ти­че­ты­рёх­лет­нем воз­рас­те - бы­ли вы­ло­ма­ны из па­мя­ти унич­то­же­ни­ем днев­ни­ков, пер­вый из ко­то­рых я вёл с вось­ми­лет­не­го воз­рас­та. Мно­го­крат­ное пе­ре­чи­ты­ва­ние не­ко­то­рых стра­ниц дет­ских и юно­ше­ских вос­по­ми­на­ний, к де­вят­на­дца­ти го­дам за­кре­пи­ли в мо­ей па­мя­ти то­гда ещё дос­та­точ­но све­жие, ост­ро и тя­же­ло пе­ре­жи­тые мо­мен­ты жиз­ни, нис­коль­ко не под­вер­гае­мых кор­рек­ции воз­рас­тных вос­при­ятий пе­ре­жи­то­го. Я сра­зу по­сле их унич­то­же­ния, тут же осоз­нав со­вер­шен­ную мною, в по­ры­ве оби­ды, ошиб­ку - вос­ста­но­вил всё, что вспом­нил из унич­то­жен­но­го, и в 34 го­да сде­лал пер­вую по­пыт­ку за­гля­нуть в про­шлое, по­про­бо­вав как-то сис­те­ма­ти­зи­ро­вать за­пи­си, но за­бро­сил на­ча­тое на по­ло­ви­не пу­ти. Бы­ли, и ещё не раз, пред­при­ня­ты по­пыт­ки про­бы пе­ра. По­след­няя из них, пред­при­ня­та сей­час. Что из это­го по­лу­чи­лось - су­дить не мне.
   Са­мым, по­жа­луй, слож­ным для ме­ня, ока­за­лось, ска­зать пер­вое сло­во о том пе­рио­де жиз­ни, ко­то­рый за­нял все­го че­ты­ре го­да, но ос­та­вил след длин­ною в жизнь. Я сде­лал пер­вый шаг, от­клю­чив все ок­ру­жаю­щие ме­ня раз­дра­жи­те­ли се­го­дняш­не­го дня, по­гру­зив­шись во вре­мя и ат­мо­сфе­ру про­шло­го, и...
   Про­изош­ло не­что мис­ти­че­ское, взвол­но­вав­шее ме­ня поч­ти до­ку­мен­таль­ной точ­но­стью вос­соз­дан­ных в мо­ей па­мя­ти со­бы­тий. Иное де­ло, су­мел ли я их пе­ре­не­сти на бу­ма­гу!? Су­мел ли со­хра­нить всё, что чув­ст­во­ва­лось мною? Не мне су­дить! Мне вспом­ни­лись ли­ца, име­на тех, с кем ме­ня све­ла судь­ба. Я вспом­нил ме­ст­ность, где про­ис­хо­ди­ли дей­ст­вия, опи­сан­ные мною, всю - слов­но кар­та этой ме­ст­но­сти у ме­ня пе­ред гла­за­ми. Я пом­ню: кто, где, что и ко­гда мне что-то го­во­рил, да­же ин­то­на­ции ска­зан­но­го. Са­мое глав­ное, о чём я бо­лее пя­ти­де­ся­ти лет на­зад за­пре­тил се­бе вспо­ми­нать: я вспом­нил де­воч­ку, а по­том уже поч­ти взрос­лую де­вуш­ку - свою пер­вую лю­бовь, рас­ста­ва­ние с ко­то­рой на не­сколь­ко лет ли­ши­ло ме­ня по­коя. Поч­ти пять­де­сят лет я не воз­вра­щал­ся к па­мя­ти о ней, и вдруг, по­тя­нув нить вос­по­ми­на­ний, сно­ва вер­нул­ся в 1951 год. Что я на­де­лал!?
   В две­на­дца­ти­лет­нем воз­рас­те Лёш­ка впер­вые прие­хал на всё ле­то в де­рев­ню Руя Слан­цев­ско­го рай­она Ле­нин­град­ской об­лас­ти. Прие­хал он не один, а вме­сте с от­чи­мом, ко­то­рый был по­слан с груп­пой ра­бо­чих од­но­го из ле­нин­град­ских пред­при­ятий для ока­за­ния шеф­ской по­мо­щи та­мош­не­му сов­хо­зу. По­это­му, по­се­лив­шись у мель­ни­ка, ку­да его при­стро­ил от­чим, Алёш­ка был пол­но­стью и прак­ти­че­ски круг­ло­су­точ­но пре­дос­тав­лен са­мо­му се­бе. Хо­зяе­ва бы­ли людь­ми, за­ня­ты­ми в сво­ём не­ма­лом хо­зяй­ст­ве, а нян­чить­ся с при­ез­жим па­ца­ном - они не на­ни­ма­лись. Уз­нав у Лёш­ки, что он не ку­рит, хо­зя­ин, - ста­рый эс­то­нец, раз­ре­шил Лёш­ке на вы­бор: но­че­вать ли­бо в до­ме, ли­бо на мель­ни­це. Лёш­ка вы­брал мель­ни­цу. На мель­ни­це был при­стро­ен ге­не­ра­тор, да­вав­ший элек­три­че­ст­во на не­боль­шую пи­ло­ра­му, на ко­то­рой рас­по­ря­жал­ся всё тот же мель­ник. Еже­днев­но в по­ло­ви­не шес­то­го ут­ра ста­рый Сепп бу­дил сво­ей воз­нёй у ге­не­ра­то­ра Лёш­ку, по­сле че­го, то­му ни­че­го не ос­та­ва­лось де­лать, как вста­вать и ид­ти зав­тра­кать. По­сле зав­тра­ка, он был воль­ным ка­за­ком: сам се­бе хо­зя­ин. Ес­ли Лёш­ка не яв­лял­ся на обед, да ещё и на ужин - это бы­ло его пра­во. Ему ос­тав­ля­лось на сто­ле мо­ло­ко, хлеб, по­ми­до­ры и огур­цы. Ко­гда он при­шел до­мой, ко­гда он ушел из до­ма - его ни­кто не спра­ши­вал. От­чим, этим то­же, по су­ти де­ла, не ин­те­ре­со­вал­ся. Во дво­ре до­ма жи­ла круп­ная и до­воль­но бес­тол­ко­вая двор­ня­га, с ко­то­рой хо­зя­ин раз­го­ва­ри­вал толь­ко по-эс­тон­ски. Иной раз, бу­ду­чи в лег­ком под­пи­тии, он са­дил­ся на крыль­цо до­ма и на­чи­нал раз­го­ва­ри­вать с со­ба­кой. Та, не слиш­ком из­ба­ло­ван­ная вни­ма­ни­ем хо­зяи­на, в ра­до­ст­ном воз­бу­ж­де­нии на­чи­на­ла пры­гать во­круг не­го, но­ро­вя в мо­мент прыж­ка лиз­нуть кор­миль­ца в ли­цо, а, иной раз, и ле­гонь­ко кус­нуть ему ру­ки. Хо­зя­ин сме­ял­ся и го­во­рил со­ба­ке: "Мож­но толь­ко лимпс, толь­ко лимпс ("ли­зать" - эст.)!" - от­тал­ки­вая но­гой не в ме­ру ра­зы­грав­ше­го­ся пса, ко­то­рый уже пы­тал­ся схва­тить хо­зяи­на за шта­ни­ну. "У, ку­рат ("чёрт" - эст.)!" - кри­чал хо­зя­ин, за­ма­хи­ва­ясь чем по­па­ло на со­ба­ку, и пёс от­бе­гал от не­го, под­жав хвост. Мель­ник ра­до­ст­но хо­хо­тал, и со­об­щал Алё­ше: "Он у ме­ня по-эс­тон­ски хо­ро­шо по­ни­ма­ет". Впро­чем, этот же пёс уг­ро­зу в го­ло­се по­ни­мал на лю­бом язы­ке, ви­ди­мо, имел он за­дат­ки по­ли­гло­та. По край­ней ме­ре, имен­но так оп­ре­де­лил пё­сьи спо­соб­но­сти Лё­ша. Пёс к Лё­ше от­но­сил­ся впол­не ло­яль­но, и маль­чиш­ку это впол­не уст­раи­ва­ло.
   Де­ре­вен­ская жизнь Лё­шу не ин­те­ре­со­ва­ла во­все. Всё взрос­лое на­се­ле­ние де­рев­ни, под­ро­ст­ки, и да­же его свер­ст­ни­ки в лет­нюю по­ру ра­бо­та­ли в по­ле. Лё­ше на вы­бор пре­дос­тав­ле­ны бы­ли лес и ре­ка. Пер­вые гри­бы уже ото­шли, яго­ды со­би­рать он не лю­бил. Ос­та­ва­лась для раз­вле­че­ния ре­ка, оди­на­ко­во­го с де­рев­ней на­зва­ния. На неё-то он и на­ла­дил­ся хо­дить. Ре­ка - при­ток Плюс­сы - ни­же мель­нич­ной пло­ти­ны бы­ла уз­ка, не слиш­ком глу­бо­ка, и с ти­хим плав­ным те­че­ни­ем. Дос­та­точ­но низ­кие её бе­ре­га уча­ст­ка­ми за­рос­ли ку­гой, осо­кой и ка­мы­шом. В не­ши­ро­ких её за­во­дях по­ка­чи­ва­лись жел­тые го­лов­ки кув­ши­нок. Мес­та­ми реч­ка су­жа­лась до пя­ти-шес­ти мет­ров ши­ри­ной, и тень от кус­тов, рас­ту­щих на од­ном бе­ре­гу, на­кры­ва­ла всё её рус­ло до про­ти­во­по­лож­но­го бе­ре­га. Кое-где пой­мен­ные лу­га при­бли­жа­лись к са­мо­му бе­ре­гу, но по­ка ко­са их не тро­га­ла. Тра­ва в тот год вы­ма­ха­ла по по­яс взрос­ло­му че­ло­ве­ку, и в жа­ру пах­ла мё­дом, мя­той, по­лы­нью и ещё бог зна­ет чем. В один из та­ких дней Лёш­ка, как обыч­но, на­пра­вил­ся вдоль бе­ре­га ре­ки в ту часть её, что рас­по­ло­же­на ни­же мель­нич­ной пло­ти­ны. Он ушел из до­ма ра­но, ед­ва рас­све­ло, на­ме­ре­ва­ясь пой­мать что-ли­бо пут­ное. От мель­ни­цы, он сра­зу по­шел ле­вым бе­ре­гом, вы­би­рая уча­ст­ки бе­ре­га, где сво­бод­но мож­но бы­ло за­бро­сить в во­ду свою удоч­ку. Кое-где, у са­мо­го бе­ре­га он ви­дел в дон­ной тра­ве за­стыв­ших щу­рят-ка­ран­да­ши­ков. Ноч­ная ро­са ещё не вы­со­хла, мут­но­ва­то вы­се­реб­рив стеб­ли слег­ка об­вис­ших под её тя­же­стью трав. Из ле­таю­щих на­се­ко­мых по­ка бодр­ст­во­ва­ли толь­ко ко­ма­ры, уви­дев­шие в нём ис­точ­ник да­ро­во­го пи­та­ния. Но пти­цы уже про­сну­лись, на раз­ные го­ло­са ожив­ляя не­да­лё­кий лес и при­бреж­ный кус­тар­ник. С пер­вы­ми лу­ча­ми ос­ве­тив­ше­го вер­хуш­ки ле­са солн­ца, Лёш­ка за­бро­сил удоч­ку в под­хо­дя­щем для удач­ной ры­бал­ки, по его мне­нию, мес­те. По­клёв­ки, про­тив его ожи­да­ния, ока­за­лись ред­ки, и кле­ва­ла од­на ме­лочь. В те­че­ние ча­са-по­лу­то­ра он вы­ло­вил с де­ся­ток мел­ких окуш­ков, и па­ру та­ких же плот­ви­чек. Кош­ке на один зуб - оп­ре­де­лил он цен­ность сво­его уло­ва, но дви­гать­ся даль­ше в по­ис­ках луч­ших мест - не стал. Бы­ло лень. Солн­це уже во­всю жа­ри­ло его ма­куш­ку и спи­ну, да­же че­рез ру­баш­ку, ко­то­рую он, на­ко­нец, снял, бро­сив на тра­ву по­за­ди се­бя. Ещё па­ра ча­сов мае­ты - ус­пе­хов не при­нес­ла, и он, впро­чем, не силь­но рас­стро­ив­шись, ре­шил по­спать в те­ни кус­та, тем бо­лее что се­го­дня он встал слиш­ком ра­но, да­же, рань­ше хо­зя­ев. Про­снув­шись че­рез час, он об­на­ру­жил, что тень, в ко­то­рой он улёг­ся, дав­но по­ки­ну­ла его леж­би­ще, и сме­сти­лась в ак­ку­рат на рус­ло ре­ки. Де­лать не­че­го, и, пе­ре­вер­нув­шись на жи­вот, он по­пы­тал­ся ус­нуть сно­ва, пред­ва­ри­тель­но на­крыв го­ло­ву ру­баш­кой. Но тут его вни­ма­ние при­влек­ла к се­бе круп­ная жу­же­ли­ца, ко­то­рая в тра­ве лов­ко рас­прав­ля­лась с не­боль­шой гу­се­ни­цей. Лё­ша со­рван­ным стеб­лем ка­ко­го-то цвет­ка стал под­го­нять жу­же­ли­цу к се­бе по­бли­же. Про­вор­ный жук весь­ма прыт­ко пы­тал­ся, в свою оче­редь, ос­во­бо­дить­ся от на­зой­ли­во­го Лёш­ки, но тот, ко­вар­но под­став­лял свою ла­донь как пре­пят­ст­вие то­гда, ко­гда жук ус­пе­вал обой­ти не слиш­ком на­дёж­ное ору­дие по­ну­ж­де­ния. Лё­ша ув­лек­ся охо­той. Вне­зап­но, на не­го упа­ла чья-то тень, и он от не­ожи­дан­но­сти вздрог­нул. Под­няв го­ло­ву, Алек­сей за­жму­рил­ся от по­пав­ше­го в гла­за солн­ца, и не сра­зу раз­гля­дел ли­цо по­до­шед­шей к не­му де­воч­ки, с не­боль­шой кор­зин­кой в ру­ке. Он от­вер­нул­ся, гля­нул ту­да, где толь­ко что был жук, и убе­дил­ся в том, что то­го и след про­стыл. Слег­ка раз­до­са­до­ван­ный этим фак­том, он сно­ва по­вер­нул­ся к по­до­шед­шей де­воч­ке и сел в тра­ву, раз­гля­ды­вая её.
   -Что ты здесь де­ла­ешь, маль­чик? - спро­си­ла она за­ин­те­ре­со­ван­но.
   - Ры­бу лов­лю. - От­ве­тил он, яв­но не­в­по­пад.
   - Что? - Гла­за не­ча­ян­ной со­бе­сед­ни­цы ок­руг­ли­лись. - А где же твоя удоч­ка? Лёш­ка сму­тил­ся, по­няв, что вы­гля­дит пе­ред этой дев­чон­кой пол­ным ду­ра­ком. Он уже ус­пел раз­гля­деть её: при­мер­но од­но­го с ним воз­рас­та и рос­та, круг­ло­ли­цая осо­ба с не­боль­ши­ми вес­нуш­ка­ми на слег­ка вздёр­ну­том но­су, во­ло­сы свет­лые, гус­тые и чуть вол­ни­стые, спус­каю­щие­ся до ло­па­ток, че­рез лоб при­хва­че­ны го­лу­бой ши­ро­кой лен­той. Боль­шие се­ро-го­лу­бые гла­за, круп­ный, хо­ро­шо очер­чен­ный рот с пол­но­ва­ты­ми гу­ба­ми. Угол­ки рта чуть при­под­ня­ты, слов­но в по­сто­ян­ной го­тов­но­сти к улыб­ке. Де­воч­ка смот­ре­ла на не­го ско­рее с не­до­уме­ни­ем, чем с на­смеш­кой. На ней бы­ло что-то вро­де са­ра­фа­на блед­но-го­лу­бо­го цве­та, ко­то­рый она, при­сев на кор­точ­ки ря­дом с Лёш­кой, одёр­ну­ла на ко­ле­ни. На­ко­нец, по­няв, что на­сме­шек с её сто­ро­ны не пред­ви­дит­ся, он ус­по­ко­ил­ся.
   - Удоч­ка там, - на бе­ре­гу, - по­яс­нил он, мах­нув ру­кой се­бе за спи­ну. - А сей­час я ло­вил жу­ка.
   - Ка­ко­го?
   - Жу­же­ли­цу. Он хищ­ный жук!
   - А где он?
   Лёш­ка по­жал пле­ча­ми, по­яс­няя тем са­мым, что во­прос этот оп­ре­де­лен­но лиш­ний.
   - Смыл­ся! - по­яс­нил он.
   Де­воч­ка за­смея­лась.
   - Жу­ка нет, и ры­бы, не­бось, не пой­мал, - ска­за­ла она.
   - А ты по­че­му так ду­ма­ешь? - Cлегка оби­дев­шись, спро­сил Лёш­ка.
   - А по­то­му, - про­тя­ну­ла де­воч­ка, с не­ко­то­рой до­лей ехид­ст­ва в го­ло­се, - с это­го бе­ре­га ут­ром ло­вить ры­бу бес­по­лез­но - солн­це в за­ты­лок све­тит, а тень твоя на во­ду па­да­ет. Ры­ба, по­это­му, и кле­вать не бу­дет. Бо­ит­ся она те­бя! А ве­че­ром - с то­го бе­ре­га бу­дет тень. Со­об­ра­жай!
   - Ты-то, от­ку­да про тень зна­ешь? Са­ма, что ли, ры­бу ло­вишь?
   - Не-а. Это мне мой дя­дя рас­ска­зал.
   Лёш­ка счел за бла­го не кор­чить из се­бя оби­жен­но­го все­знай­ку, и по­жал пле­ча­ми.
   - А я знаю, где ты жи­вешь, - безо вся­ко­го пе­ре­хо­да ска­за­ла де­воч­ка, - у Сеп­па Ива­на Иль­и­ча.
   - Ну, у не­го. А ты то, от­ку­да это зна­ешь?
   - В де­рев­не всё обо всех зна­ют, - ар­гу­мен­ти­ро­ва­ла она свою ос­ве­дом­лен­ность. Де­воч­ка хит­ро при­щу­ри­лась. - Я поч­ти всё о те­бе знаю. Я к Ива­ну Иль­и­чу ка­ж­дый год за хме­лем хо­жу. И вче­ра бы­ла. Дед хмель на пи­во бе­рёт, а я к не­му ка­ж­дое ле­то из Слан­цев при­ез­жаю. Там мы жи­вем: я и мои ро­ди­те­ли. - До­ба­ви­ла она.
   - Ты-то сам из Ле­нин­гра­да, - так ведь? - за­гля­нув в Лё­ши­ны гла­за, спро­си­ла она.
   - Так! - От­ве­тил он ко­рот­ко, не зная, что мож­но до­ба­вить к уже ска­зан­но­му.
   - Вот как звать те­бя, я не знаю! - чуть по­ду­мав, про­из­нес­ла она. И опять за­гля­ну­ла ему в гла­за. - А ме­ня, - Ле­ной звать.
   Лёш­ка под этим на­тис­ком сник. Он то­же на­звал се­бя, но тут же от­ме­тил (про се­бя, ко­неч­но), что у не­го во дво­ре с дев­чон­ка­ми зна­ко­мить­ся бы­ло как-то не при­ня­то. Счи­тая, ви­ди­мо, что со­сто­яв­шее­ся зна­ком­ст­во по­зво­ля­ет ес­ли не всё, то мно­гое, Ле­на по­до­шла к кус­там, от­ку­да при­нес­ла жес­тя­ную бан­ку с из­ряд­но на­грев­шей­ся во­дой, в ко­то­рой весь Лё­шин улов пла­вал вверх брю­хом.
   - Кош­ке ло­вил? - спро­си­ла она.
   Лёш­ка "угук­нул". Ле­на по­ста­ви­ла пе­ред его но­сом свою кор­зин­ку, от­ку­да вы­ну­ла бу­ке­тик не­за­бу­док, ле­жав­ший на лис­те ло­пу­ха, сняв ко­то­рый, она по­ка­за­ла Лёш­ке её со­дер­жи­мое - зем­ля­ни­ку.
   - Уго­щай­ся! - пред­ло­жи­ла она. Он от­ри­ца­тель­но по­мо­тал го­ло­вой.
   - Да не ло­май­ся ты! Я ж не на­ка­зан­ная, - ме­ня за яго­да­ми ни­кто не по­сы­лал. На­бе­ру, - так на­бе­ру, а нет, - так, и не спро­сят. Ешь, да­вай!
   Лёш­ка ра­ди при­ли­чия горсть зем­ля­ни­ки съел. Ле­на вста­ла, и, по­про­щав­шись, по­шла вдоль бе­ре­га, вниз по те­че­нию ре­ки, со­всем в дру­гую от де­рев­ни сто­ро­ну. Ку­да это она? - По­ду­мал Лёш­ка, но че­рез пят­на­дцать ми­нут он уви­дел Ле­ну, иду­щую по по­лю, уже в сто­ро­ну де­рев­ни, но, по дру­го­му бе­ре­гу ре­ки. Ог­ля­нув­шись, она по­ма­ха­ла ему ру­кой.
   Сле­дую­щее ут­ро ма­ло чем от­ли­ча­лось от пре­ды­ду­ще­го, до­ба­вив раз­ве что ту­ма­на, на­вис­ше­го над при­реч­ны­ми лу­га­ми. Се­рень­кой по­зём­кой стру­ил­ся он над са­мой во­дой вниз, по на­прав­ле­нию реч­но­го те­че­ния, буд­то то­ро­пясь по­ки­нуть сон­ный и про­хлад­ный уют ещё не про­снув­шей­ся до­ли­ны. Ещё су­ме­реч­но. Тра­ва толь­ко на­ча­ла на­би­рать ро­су на свои бы­лин­ки, но уже на­ча­ли вы­де­лять­ся бе­ле­со­ва­ты­ми па­ру­са­ми и га­мач­ка­ми на­тя­ну­тые па­у­чьи те­не­та, слов­но ра­чи­тель­ные хо­зяе­ва вы­ве­си­ли бе­льё на про­суш­ку. Про­хлад­но. Да­же ко­ма­ры по­утих­ли. Мол­чат по­ка и пти­цы. Се­го­дня Лё­ша не стал по­вто­рять вче­раш­ней ошиб­ки, по­слу­шав­шись-та­ки со­ве­та не­ча­ян­ной сво­ей зна­ко­мой, и со дво­ра мель­ни­цы, пе­рей­дя по пло­ти­не на пра­вый бе­рег ре­ки, ско­ро очу­тил­ся пря­мо на­про­тив то­го мес­та, где на­ка­ну­не пы­тал своё ры­бац­кое сча­стье. На ми­ну­ту он ос­та­но­вил­ся, при­ки­ды­вая се­го­дняш­ние свои воз­мож­но­сти, и, ре­шив по­ис­кать мес­та по­лу­чше, про­шел бе­ре­гом ре­ки даль­ше - вниз по её те­че­нию. Ед­ва за­дер­жал­ся на­про­тив боль­шо­го кам­ня бу­рым гор­бом вы­сту­пав­ше­го из во­ды, в цен­тре её по­то­ка, но, не со­блаз­нив­шись ме­стом, дви­нул­ся даль­ше. Мет­рах в трёх­стах от мес­та сво­ей пер­вой ос­та­нов­ки он на­брёл, с его точ­ки зре­ния, на от­лич­ное ме­сто, удоб­ное ещё и тем, что в мет­ре от края бе­ре­га ле­жал по­лу­сгнив­ший ствол ста­рой вет­лы, го­див­ший­ся в ка­че­ст­ве удоб­но­го си­де­нья. Рус­ло в этом мес­те ре­ки чуть рас­ши­ря­лось за счёт ла­гун­ки, вы­мы­той те­че­ни­ем в бе­ре­гу, и со­вер­ша­ло плав­ный по­во­рот вле­во. Спра­ва края её бы­ли ог­ра­ни­че­ны из­ряд­ной за­рос­лью ку­ги, пре­гра­ж­даю­щей те­че­нию его путь, а сле­ва от неё, ед­ва ли не на треть ши­ри­ны рус­ла, бы­ла за­росль кув­ши­нок, плот­ным ков­ром сво­их ли­сть­ев по­кры­вав­ших вод­ную по­верх­ность. Те­че­ние в этом мес­те слег­ка кру­жи­ло, и, бу­ду­чи да­же на фар­ва­те­ре не слиш­ком вы­ра­жен­ным, здесь оно дре­мот­но по­ка­чи­ва­ло и ли­стья кув­ши­нок, и за­рос­ли ку­ги, ос­та­вив, впро­чем, двух - трёх­мет­ро­вое ок­но чис­той вод­ной по­верх­но­сти. Луч­ше­го мес­та для ры­бал­ки при­ду­мать бы­ло не­воз­мож­но. В па­ре мет­ров от бе­ре­га Лё­ша об­на­ру­жил ста­рое ко­ст­ри­ще, за­рос­шее кус­ти­ка­ми Иван-чая, что до­ба­ви­ло ему ры­бац­ко­го оп­ти­миз­ма. Яв­но, ме­сто это ко­гда-то бы­ло об­лю­бо­ва­но кем-то тем, кто до­ве­рял ему свою уда­чу. Он то­ро­п­ли­во раз­мо­тал с уди­ли­ща лес­ку, и за­бро­сил по­пла­вок, це­лясь к са­мо­му краю за­рос­лей кув­ши­нок. Ед­ва кос­нув­шись во­ды, по­пла­вок рез­ко ушел под во­ду, и он тут же под­сек, и вы­та­щил до­воль­но круп­но­го оку­ня. Око­ло два­дца­ти ми­нут про­шло, а на ку­ка­не уже ше­ве­ли­лась из­ряд­ная гир­лян­да оку­ней. По­том, на­сту­пи­ло крат­ко­вре­мен­ное за­ти­шье, по­сле ко­то­ро­го по­клёв­ки по­шли ос­то­рож­ные, чуть за­мет­ные, за­кан­чи­вав­шие­ся из-за Лё­ши­ной то­ро­п­ли­во­сти мно­го­чис­лен­ны­ми схо­да­ми. При­но­ро­вив­шись, он стал, на­ко­нец, тас­кать сред­них раз­ме­ров плот­ву, по­пол­нив ею свой, став­ший уже со­лид­ным, улов.
   Солн­це тем вре­ме­нем взош­ло, и, от­ра­жа­ясь от глад­кой по­верх­но­сти во­ды, как от зер­ка­ла, ста­ло сле­пить его гла­за, до по­яв­ле­ния в них ре­зи. Ры­ба кле­вать пе­ре­ста­ла со­всем. Ме­ж­ду ли­сть­я­ми кув­ши­нок сколь­зи­ли шу­ст­рые во­до­мер­ки, да из­ред­ка, со дна к по­верх­но­сти во­ды под­ни­ма­лись круп­ные жу­ки-пла­вун­цы, за­ми­рав­шие где-ни­будь у края лис­та кув­шин­ки, а за­тем, слов­но что-то вспом­нив, бы­ст­ро ис­че­зав­шие в глу­би­не. На вер­хуш­ках ку­ги, по­ка­чи­ва­ясь на них, от­ды­ха­ли стре­ко­зы, ко­то­рые вне­зап­но сры­ва­лись с мес­та и уле­та­ли, не­на­дол­го ус­ту­пая своё ме­сто дру­гим лю­би­те­лям бес­плат­ных ат­трак­цио­нов. Ста­ло за­мет­но при­пе­кать. Из сре­зан­ной ку­ги Лё­ша сплел не­что вро­де шле­ма, на­пя­лив его се­бе на го­ло­ву. Очень хо­те­лось спать, и он, рас­тя­нув­шись в тра­ве, под на­бро­шен­ной на спи­ну, что­бы не об­го­реть, ру­баш­кой, бы­ст­ро за­снул, убаю­кан­ный гу­де­ни­ем шме­лей, пчёл и мух. Сколь­ко вре­ме­ни он спал, Лё­ша не знал. Го­ло­ва, ко­гда он про­снул­ся, бы­ла тя­же­лой, а сам он взмок. Ле­ни­во по­дой­дя к во­де, он по­тро­гал её ру­кой. Чуть про­хлад­ная, она бы­ла за­ман­чи­во при­ят­на. Ре­шив ис­ку­пать­ся, он пре­ж­де ог­ля­дел­ся по сто­ро­нам. Ни­ко­го. Ки­нув на бро­шен­ную в тра­ву ру­баш­ку сня­тые тру­сы, Лёш­ка на­ги­шом во­шел ос­то­рож­но в во­ду. Пла­вать он поч­ти не умел, а по­то­му, и не очень лю­бил. Од­на­ко его уме­ния впол­не хва­та­ло на то, что­бы про­плыть три-че­ты­ре де­сят­ка мет­ров, тем бо­лее что ши­ри­на рус­ла ре­ки в этом мес­те бы­ла не бо­лее 6-7 мет­ров. По­гру­зив­шись по са­мое гор­ло в во­ду, он до­шел поч­ти до се­ре­ди­ны ре­ки, и ре­шил, что это­го для не­го бо­лее чем дос­та­точ­но. Дно бы­ло плот­ным, при­ят­ным на ощупь. Он оку­нул­ся не­сколь­ко раз с го­ло­вой, и не­то­ро­п­ли­во вы­брал­ся на бе­рег, ещё раз ог­ля­дев­шись во­круг. Ни­ко­го! Не же­лая мо­чить тру­сы, сел спи­ной к солн­цу, как был, на­ги­шом, не слиш­ком об­ра­щая вни­ма­ние на про­ти­во­по­лож­ный бе­рег, но вни­ма­тель­но сле­дя за сво­им, пра­вым бе­ре­гом. На вся­кий слу­чай, всё же при­крыл и свои ты­лы, ук­рыв­шись от про­ти­во­по­лож­но­го бе­ре­га за стен­кой из за­рос­лей ку­ги воз­вы­шав­шей­ся над его го­ло­вой. По­тя­нув­ший лёг­кий, но тё­п­лый ве­те­рок при­ят­но ще­ко­тал го­лое те­ло, и он вновь стал слег­ка под­рё­мы­вать, пе­рио­ди­че­ски, прав­да, от­кры­вая гла­за, что­бы пре­ду­пре­дить воз­мож­ность лю­бой опас­ной для не­го встре­чи, ко­то­рую мог­ли пред­став­лять да­же ли­ца муж­ско­го по­ла. Он был стес­ни­тель­ным маль­чиш­кой, и ни­че­го с этим по­де­лать не мог, да­же в об­ще­ст­вен­ной ба­не, где соб­ст­вен­ная на­го­та, ка­за­лось бы, не долж­на бы­ла сму­щать его во­все.
   Что-то сбо­ку от не­го стук­ну­ло по брев­ну, и он, оч­нув­шись, в па­ни­ке обер­нул­ся: сна­ча­ла на стук, а за­тем, в на­прав­ле­нии про­ти­во­по­лож­но­го бе­ре­га. Сквозь за­рос­ли ку­ги, при­кры­тый ею, скры­вае­мый и кол­па­ком из неё же, он был яв­но не­за­ме­тен Ле­не, сто­яв­шей, в чем мать ро­ди­ла, на про­ти­во­по­лож­ном бе­ре­гу, с вче­раш­ней кор­зин­кой в ру­ке, с ко­то­рой она ста­ла ос­то­рож­но спус­кать­ся в во­ду. А за брев­ном, на ко­то­ром во вре­мя ры­бал­ки си­дел Лёш­ка, ле­жа­ла пал­ка с при­вя­зан­ным к ней ком­ком са­ра­фа­ном. На пал­ке Ле­на пе­ре­пра­ви­ла на его бе­рег свою оде­ж­ду, вы­сво­бо­ж­дая та­ким не­хит­рым спо­со­бом хо­тя бы од­ну ру­ку для пла­ва­ния. Ви­ди­мо, она рас­су­ди­ла, как и Лё­ша, что мо­чить по­пус­ту оде­ж­ду аб­со­лют­но не­обя­за­тель­но, коль нет сви­де­те­лей её на­го­ты. Ле­на лег­ла бо­ком на во­ду, и, под­няв над во­дой ру­ку с кор­зин­кой, дру­гой она греб­ла, пра­вя к Лёш­ки­но­му бе­ре­гу. По­след­ние метр-пол­то­ра она уже шла по дну. По­дой­дя к бе­ре­гу, Ле­на вы­ста­ви­ла на его край кор­зин­ку, и вновь вер­ну­лась ту­да, где бы­ло по­глуб­же. Па­ру раз мок­нув­шись в во­ду с го­ло­вой, она, на­ко­нец, вновь при­бли­зи­лась к пра­во­му бе­ре­гу, слег­ка от­толк­нув­шись от дна, - под­прыг­ну­ла, и вста­ла на ко­ле­ни в тра­ву, у са­мо­го его края. Вы­тя­нув шею, за­гля­ну­ла за брев­но, ку­да за­бро­си­ла пал­ку с оде­ж­дой - и пер­вое, что она уви­де­ла, бы­ла вче­раш­няя Лёш­ки­на ру­баш­ка и тру­сы. Ле­на ойк­ну­ла, и тут же сполз­ла об­рат­но в во­ду. Лёш­ка бы­ст­ро оце­нил си­туа­цию. По­ло­же­ние - ху­же не­ку­да: сам он да­же под рас­стре­лом при дев­чон­ке к оде­ж­де го­лы­шом не по­дой­дёт, а что де­лать Ле­не в этой си­туа­ции, он то­же пло­хо по­ни­мал. Ле­на пер­вой по­да­ла го­лос.
   - Лё­ша, - спро­си­ла она, - это ты здесь?
   - Я, - от­ве­тил он слег­ка виб­ри­рую­щим го­ло­сом.
   - Ты ме­ня ви­дел?
   - Нет, - я спал.
   - Врёшь ведь?
   - Я, прав­да, спал!
   - Да­вай так: - взя­ла ини­циа­ти­ву пе­ре­го­во­ров в свои ру­ки Ле­на, - ты от­вер­нись, и отой­ди ку­да-ни­будь по­даль­ше, что­бы я мог­ла одеть­ся. Идет?
   - У ме­ня там то­же тру­сы, - про­буб­нил Лёш­ка.
   - То­же?! Так зна­чит, ты ме­ня всё-та­ки ви­дел, а те­перь на­халь­но врёшь! - Го­лос Ле­ны дро­жал от оби­ды.
   Лёш­ка про­мол­чал. Что тут ска­жешь?
   - Ну, и чёрт с то­бой! Смот­ри, ко­ли хо­чет­ся! Всё ведь рав­но ме­ня ви­дел, но те­перь, - и я на те­бя по­смот­рю!
   Ле­на сно­ва вы­бра­лась на бе­рег, по­до­шла к сво­ей оде­ж­де, и, нис­коль­ко не сму­ща­ясь Лёш­ки, при­сев на кор­точ­ки ста­ла раз­вя­зы­вать узел из поя­са, ко­то­рым она при­кру­ти­ла своё пла­тье к пал­ке. Ви­ди­мо, при­вя­зы­вая свою оде­ж­ду, Ле­на пе­ре­ста­рав­шись, за­тя­ну­ла уз­кий тря­пич­ный поя­сок, к то­му же влаж­но­ва­тый, с та­кой си­лой, что раз­вя­зать его са­ма не мог­ла. На­ко­нец, она от­бро­си­ла от се­бя пал­ку с оде­ж­дой, и, чув­ст­вуя свою пол­ную бес­по­мощ­ность, за­пла­ка­ла, за­крыв ли­цо ру­ка­ми. Лёш­ка, аб­со­лют­но к это­му вре­ме­ни по­те­ряв­ший над со­бой кон­троль, в пол­ной рас­те­рян­но­сти, во все гла­за на­блю­дал из сво­ей за­са­ды за этой сце­ной, не ду­мая об эти­че­ской сто­ро­не во­про­са. Ему бы­ло очень жал­ко де­воч­ку, и он, впол­не ис­крен­не же­лая ей по­мочь, чуть бы­ло не вы­брал­ся из сво­его ук­ры­тия, но, во­вре­мя оду­мал­ся. Не­мно­го по­го­дя, он ре­шил­ся.
   - Ле­на, - по­звал он, - кинь мне свои ве­щи, и я те­бе по­мо­гу!
   То, что про­изош­ло даль­ше, его по­тряс­ло, и он на вре­мя ли­шил­ся да­ра ре­чи. Ле­на пе­ре­ста­ла пла­кать поч­ти мгно­вен­но. Про­тя­нув ру­ку, она до­тя­ну­лась до пал­ки со сво­ей оде­ж­дой, вста­ла, и, со­всем не ду­мая при­кры­вать ка­кие-ли­бо час­ти сво­его те­ла, пря­ми­ком на­пра­ви­лась к Лёш­ке, ко­то­рый про­дол­жал си­деть, скор­чив­шись в сво­ей, став­шей про­зрач­ной, за­са­де. Он поч­ти с ужа­сом смот­рел в ли­цо Ле­ны, гла­за ко­то­рой из се­рых, ста­ли яр­ко-си­ни­ми, и бы­ли ог­ром­ны, на­вер­ное, от соб­ст­вен­но­го стра­ха. По­да­вая ему свою оде­ж­ду, Ле­на при­ка­за­ла, имен­но, при­ка­за­ла: "Бе­ри! Что смот­ришь?"
   Он с тру­дом, но по­ви­но­вал­ся, ед­ва ото­рвав од­ну свою ру­ку от при­кры­вае­мо­го ею при­зна­ка сво­ей при­над­леж­но­сти к муж­ской час­ти на­се­ле­ния, и взял ею зло­по­луч­ную пал­ку с оде­ж­дой. Ле­на, яв­но из­де­ва­ясь над ним, при­се­ла на кор­точ­ки пря­мо пе­ред Лёш­кой.
   - Что, Лё­ша, од­ной ру­кой узел не раз­вя­зы­ва­ет­ся? - спро­си­ла она ехид­но, как вче­ра, за­гля­ды­вая ему пря­мо в гла­за.
   - От­вер­нись! - по­про­сил Лёш­ка, со­всем рас­те­ряв­ший­ся под её взгля­дом.
   - Слу­шай, Лё­ша, ты на ме­ня пя­лишь­ся уже ми­нут пят­на­дцать, а не ду­мал ты, что мне стыд­но, как те­перь те­бе? Не ос­леп, ро­ди­мый? Я то­же не ос­леп­ну... Раз­вя­зы­вай, да­вай!
   Ин­то­на­ции её го­ло­са, или её гла­за, но что-то за­ста­ви­ло его по­ви­но­вать­ся. Он гус­то, до жа­ра в ли­це и во всём те­ле, по­крас­нел, и на­чал рас­пу­ты­вать зло­сча­ст­ный узел. Ещё раз, гля­нув на не­го в упор, Ле­на вста­ла, и, по­дой­дя к Лёш­ки­ной оде­ж­де, под­ня­ла её. Вер­нув­шись к не­му, она по­ло­жи­ла Лё­ше на бёд­ра его тру­сы и ру­баш­ку, но ос­та­лась, как и пре­ж­де, сто­ять пе­ред ним в пол­ный рост до то­го мо­мен­та, по­ка он не рас­пу­тал-та­ки, чёр­тов узел, вы­про­став из не­го и пла­тье и тру­сы, ко­то­рые она тут же при нём и на­тя­ну­ла на се­бя.
   - А те­перь, и ты мо­жешь оде­вать­ся, - уже мяг­че, но всё ещё при­каз­ным то­ном ска­за­ла она.
   Лёш­ка по­слуш­но на­тя­нул тру­сы.
   - Иди-ка сю­да, Лё­ша, - по­зва­ла Ле­на.
   Она си­де­ла на брев­не, по­вер­нув­шись ли­цом к ре­ке. Вы­ра­же­ние её ли­ца бы­ло поч­ти скорб­ным. Лё­ша по­до­шел к ней, и ос­та­но­вил­ся ря­дом, не ре­ша­ясь сесть. Он не мог по­нять, что с ним про­изош­ло, как мог­ла - эта поч­ти не­зна­ко­мая дев­чон­ка так под­чи­нить его, что­бы за не­сколь­ко ми­нут за­ста­вить за­быть свой веч­ный страх на­го­го те­ла, и из­ме­нить своё от­но­ше­ние к ин­тим­ным тай­нам дру­го­го по­ла, че­му он толь­ко что был сви­де­те­лем, но что не вы­зва­ло в нем эмо­ций, со­пут­ст­вую­щих по­свя­щае­мым в них. Ему, про­чи­тав­ше­му слиш­ком ра­но мас­су от­нюдь не его воз­рас­ту ре­ко­мен­до­ван­ной ли­те­ра­ту­ры, в ко­то­рой жен­щи­ны: от поч­ти обо­же­ст­в­ляе­мой им Ас­соль, до ге­ро­инь Мо­пас­са­на, Стен­да­ля и Зо­ля - бы­ли те­мой вол­ную­щих его грёз, а при­чи­ной их, так или ина­че, ста­но­ви­лось по­ло­вое вле­че­ние ге­ро­ев этих ро­ма­нов (это он по­ни­мал впол­не от­чёт­ли­во), - всё до по­ры, до вре­ме­ни - бы­ло яс­но. Но,.. не сей­час. Он поч­ти фи­зи­че­ски по­чув­ст­во­вал пе­ре­но­си­мое Ле­ной в на­стоя­щий мо­мент стра­да­ние, от сты­да, и не­воз­мож­но­сти как-то ис­пра­вить слу­чив­шее­ся.
   - Са­дись! Не стой, как па­мят­ник! - на­ко­нец, ска­за­ла Ле­на.
   Го­лос, ко­то­рым она это ска­за­ла, был ров­ным, но ка­ким-то туск­лым. Он сел на брев­но, слег­ка, впро­чем, ото­дви­нув­шись от Ле­ны, на что, чуть ско­сив гла­за, Ле­на от­реа­ги­ро­ва­ла лёг­кой ус­меш­кой с ком­мен­та­ри­ем: "Не уку­шу, - не бой­ся!"
   Дол­го мол­ча­ли.
   - Лё­ша, - на­ко­нец-то, по­вер­нув к не­му го­ло­ву, ска­за­ла Ле­на, - да­вай обо всём за­бу­дем! Ты про­сто ни­че­го не ви­дел! Хо­ро­шо?
   - Не ви­дел! - Как эхо по­вто­рил он.
   - Ду­рак ты, Леш­ка! Как же ты мог ме­ня не ви­деть, ес­ли я к те­бе го­лы­шом поч­ти вплот­ную под­хо­ди­ла? Ну, - что ска­жешь?
   - Я за­жму­рил­ся! - бряк­нул он в ви­де уте­ше­ния пер­вое, что при­шло ему на ум.
   - Угу - за­жму­рил­ся, а у са­мо­го гла­за бы­ли по пол­тин­ни­ку, ес­ли - не по руб­лю. - Ле­на ус­мех­ну­лась - В жмур­ки, что ль, иг­рал?
   - Мне за те­бя бы­ло страш­но! - ска­зал он.
   - Это по­че­му?
   - Ты так смот­ре­ла на ме­ня, что я, кро­ме тво­их глаз и ли­ца, ни­че­го не ви­дел. Я ведь не хо­тел те­бя оби­деть. Про­сто, так слу­чи­лось.
   Лёш­ка си­дел рас­стро­ен­ный сво­ей не­удач­ной по­пыт­кой уте­шить Ле­ну.
   - Лад­но! - Вдруг про­из­нес­ла со­всем дру­гим то­ном Ле­на. - А я вот те­бя рас­смот­ре­ла!.. Ни­че­го осо­бен­но­го! - до­ба­ви­ла она. - Вот так-то вот, Лё­ша!
   Он сно­ва гус­то по­крас­нел.
   - Мог­ла бы и не го­во­рить это­го.
   Вне­зап­но, Ле­на схва­ти­ла его за пле­чи и, раз­вер­нув ли­цом к се­бе, сно­ва, в ко­то­рый уже раз, в упор по­гля­де­ла ему в гла­за, а за­тем, рез­ко и силь­но от­толк­ну­ла его от се­бя, да так, что он упал с брев­на на­взничь в тра­ву. Он не под­ни­ма­ясь, раз­гля­ды­вал Ле­ну сни­зу вверх. Что это она за­ду­ма­ла? Не драть­ся же с ним со­би­ра­ет­ся? Это­го ещё не хва­та­ло - ему с дев­чон­кой драть­ся! Ле­на на­вис­ла над ним, плот­но при­жи­мая свои­ми ру­ка­ми его пле­чи к зем­ле.
   - Сда­ёшь­ся?
   Гла­за её су­зи­лись, и смот­ре­ли на не­го впол­не серь­ёз­но.
   - Ну, ко­неч­но, сда­юсь. - Ска­зал он. - И ни­кто об этом не уз­на­ет.
   - Опять, ты ду­рак! Мне на­пле­вать на то, бу­дет, кто знать об этом, или нет. Мне пло­хо! Мне стыд­но!
   - Те­бе стыд­но?! - Лёш­ка стрях­нул с се­бя ру­ки Ле­ны и встал. - Ты толь­ко о се­бе ду­ма­ешь! А обо мне ты по­ду­ма­ла? Я, что, по-твое­му: кук­ла де­ре­вян­ная, или чур­бан вот этот? - Лёш­ка с си­лой пнул но­гой брев­но, и по­мор­щил­ся. - Ты что, ду­ма­ешь, я по Ле­нин­гра­ду ка­ж­дый день без пор­ток бе­гаю, и этим раз­вле­ка­юсь?! - Лёш­ка от вол­не­ния да­же заи­кать­ся стал. - Не ви­дел я те­бя! Не ви­дел! И ты ме­ня, Ле­на, не ви­де­ла! В упор, не ви­де­ла! Яс­но те­бе?!
   От­вер­нув­шись от Ле­ны, он стал по­ти­рать ушиб­лен­ную но­гу. По­дой­дя к не­му сза­ди, Ле­на за­пус­ти­ла паль­цы в его кур­ча­вую, из­ряд­но вы­го­рев­шую на солн­це ше­ве­лю­ру и, слег­ка раз­вер­нув ли­цом к се­бе его го­ло­ву, сно­ва, в ко­то­рый уже раз, за­гля­ну­ла ему пря­мо в гла­за. Ка­за­лось, зрач­ки ее пуль­си­ро­ва­ли, или это так и бы­ло в дей­ст­ви­тель­но­сти?
   Лёш­ка за­тих.
   - Быть те­бе мо­им уха­же­ром, Лё­ша. - Ска­за­ла вдруг Ле­на, и ти­хонь­ко за­смея­лась. - Не воз­ра­жа­ешь? - И вдруг, без вся­ко­го пе­ре­хо­да: "Зем­ля­ни­ку есть бу­дешь?"
   Лё­ша еще дул­ся, и мол­чал.
   - Мол­чишь - зна­чит, бу­дешь! - Под­ве­ла она итог.
   Она дос­та­ла кор­зин­ку, в ко­то­рой, тем же, вче­раш­ним по­ряд­ком, был свер­ху по­ло­жен бу­ке­тик не­за­бу­док, лист ло­пу­ха, а под ним зем­ля­ни­ка. По­ста­вив Лё­ше на ко­ле­ни кор­зин­ку, она за­черп­ну­ла горсть ягод ла­до­нью, и под­нес­ла её к его ли­цу: "От­кры­вай рот, уха­жер!"
   Лё­ша по­слуш­но от­крыл рот, ку­да она и вы­сы­па­ла всю при­горш­ню зем­ля­ни­ки. При­лип­шие к паль­цам не­сколь­ко ягод, она, то ли на­роч­но, то ли слу­чай­но, раз­ма­за­ла по его ли­цу. По­смот­рев на свою ра­бо­ту, рас­смея­лась ка­ким-то жур­ча­щим сме­хом: "По­том вы­мо­ешь­ся!" И сно­ва два­ж­ды по­вто­ри­ла про­це­ду­ру корм­ле­ния Лё­ши, че­му он, впро­чем, со­всем не про­ти­вил­ся. Еще час-пол­то­ра они про­ве­ли вме­сте: лё­жа в тра­ве и поч­ти не раз­го­ва­ри­вая. Лё­ша толь­ко сей­час рас­смот­рел Ле­ну, ко­то­рая, при поч­ти толь­ко на­ме­тив­ших­ся при­пух­ло­стях груд­ных же­лез, не счи­та­ла нуж­ным этот факт скры­вать. Ле­жа­ли оба в од­них тру­сах, под­став­ляя солн­цу поч­ти всю свою те­лес­ную на­лич­ность. Про­ща­лись, как дру­зья, да­ле­ко за пол­день. Лё­ша весь свой улов, при­знан­ный Ле­ной впол­не при­лич­ным, от­дал ей. Она ему ос­та­ви­ла не­за­буд­ки.
   - Что­бы не за­бы­вал! - Опять, как это вид­но бы­ло для неё обыч­ным, за­гля­нув ему в гла­за, ска­за­ла Ле­на.
   Пер­вое вре­мя, Лё­шу сму­ща­ла Ле­ни­на при­выч­ка за­гля­ды­вать в его гла­за, при­бли­зив, на­сколь­ко это бы­ло воз­мож­ным, своё ли­цо к его ли­цу, де­лая это так, что её зрач­ки ста­но­ви­лись ши­ро­ки­ми, ос­тав­ляя по­ми­мо них толь­ко уз­кую го­лу­бо­ва­тую по­лос­ку ра­ду­жек, ко­то­рые пла­ва­ли в фар­фо­ро­вой бе­лиз­не склер. Ве­ро­ят­но, в та­кие мо­мен­ты и его гла­за ма­ло чем от­ли­ча­лись от глаз Ле­ны, но ему та­кое близ­кое за­гля­ды­ва­ние в гла­за дос­тав­ля­ло яв­ное бес­по­кой­ст­во, но от­лич­ное от то­го бес­по­кой­ст­ва, ко­то­рое он ис­пы­ты­вал со сво­ей ма­мой, ко­гда она, в по­пыт­ке ули­чить Лёш­ку во лжи, тре­бо­ва­ла от не­го, что­бы он, от­ве­чая на за­дан­ный ему не­при­ят­ный во­прос, смот­рел ей пря­мо в гла­за, "не вих­ляя ими", как она го­во­ри­ла. По всей ве­ро­ят­но­сти, ма­ма его бы­ла стой­кой по­сле­до­ва­тель­ни­цей клас­си­ка, ут­вер­ждав­ше­го, что гла­за че­ло­ве­ка - это зер­ка­ло его ду­ши, и пы­та­лась та­ким бес­хит­ро­ст­ным спо­со­бом за­гля­нуть на са­мое до­ныш­ко Лёш­ки­ной ду­ши, что бы­ло, вряд ли не­об­хо­ди­мо. Дос­та­точ­но бо­га­тая ми­ми­ка ли­ца сы­на, при не­об­хо­ди­мо­сти, мог­ла дос­та­вить все нуж­ные ей све­де­ния, а взгляд её за­ми­рав­ших, и, не все­гда до­б­рых, в та­кие мо­мен­ты, глаз, Лё­ша, со вре­ме­нем, нау­чил­ся вы­дер­жи­вать, что ма­му его за­час­тую при­во­ди­ло к не­оп­рав­дан­но оп­ти­ми­стич­ным вы­во­дам, в от­но­ше­нии его прав­ди­во­сти. Стран­но­ва­тая, мяг­ко го­во­ря, тех­ни­ка вос­пи­та­ния сы­на, в оче­ред­ной раз да­ва­ла сбой, и, сла­ва Бо­гу, что этот сбой Лё­ша соз­на­тель­но де­мон­ст­ри­ро­вал толь­ко сво­ей ма­ме, - до­мо­ро­щен­ной ма­дам Пес­та­лоц­ци.
   Од­на­ко, од­на­ж­ды бро­шен­ное в зем­лю зер­но, ко­гда-ни­будь, да про­рас­тёт. Лё­ша, по­ми­мо сво­ей во­ли, нау­чил­ся во вре­мя бе­се­ды смот­реть в гла­за со­бе­сед­ни­ка, осо­бен­но, при бе­се­де с взрос­лы­ми людь­ми, что час­то при­во­ди­ло его к не впол­не же­лае­мым по­след­ст­ви­ям. Дос­та­точ­но ре­гу­ляр­но, его гла­за, об­ра­щён­ные в гла­за со­бе­сед­ни­ка, вы­зы­ва­ли у по­след­не­го не­по­нят­ную аг­рес­сию, и бы­ли, вслед­ст­вие это­го, ис­точ­ни­ком мно­гих Лё­ши­ных не­при­ят­но­стей.
   С Ле­ной, с са­мо­го пер­во­го дня их зна­ком­ст­ва, бес­по­кой­ст­во Ле­ши, воз­ни­кав­шее при её за­гля­ды­ва­нии в его гла­за, не со­про­во­ж­да­лось чув­ст­вом гря­ду­щей опас­но­сти для не­го, но, ско­рее, на­по­ми­на­ло оно что-то со­всем не­дав­нее, очень близ­кое ему, ос­тав­шей­ся ще­мя­щей тос­кой, вдруг вы­ныр­нув­шей из не­да­лё­ко­го про­шло­го. Ле­на Лё­ше по­нра­ви­лась сра­зу, и бе­зо­го­во­роч­но, и уже че­рез не­де­лю, он с ут­ра на­чи­нал с не­тер­пе­ни­ем ждать её по­яв­ле­ния, что­бы вновь ви­деть её, за­гля­ды­ваю­щие в его зрач­ки гла­за, что­бы сно­ва слы­шать её го­лос, с мяг­ким грас­си­ро­ва­ни­ем. Лё­ше нра­ви­лась её рас­кре­по­щён­ность, ко­то­рой ему са­мо­му не­дос­та­ва­ло, и что по­ро­ж­да­ло мно­же­ст­во не­удоб­ных для не­го, и, по­то­му, труд­но­раз­ре­ши­мых си­туа­ций.
   Ле­то бы­ло на ред­кость хо­ро­шим: жар­ким или тё­п­лым, но не­из­мен­но пах­нув­шим цве­ту­щи­ми тра­ва­ми, а по­сле по­ко­са, про­шед­ше­го вско­ре по­сле толь­ко что опи­сан­ных со­бы­тий в жиз­ни Ле­ны и Лё­ши, лу­га ста­ли пах­нуть ост­рее, бо­лее терп­ки­ми за­па­ха­ми. Лё­ша по­ти­хонь­ку на­тас­кал с по­ко­са, и при­пря­тал до по­ры, не­сколь­ко оха­пок ду­ши­сто­го све­же­го се­на, ко­то­рое по­том ста­щил в по­стро­ен­ный им под рас­ки­ди­стой ивой ша­лаш, тыль­ная сто­ро­на ко­то­ро­го бы­ла об­ра­ще­на к ре­ке. С Ле­ной они те­перь ви­де­лись ка­ж­дый день. Вме­сте ло­ви­ли ры­бу, и хо­ди­ли за гри­ба­ми. Иной раз, про­сто гу­ля­ли по ле­су, или вдоль ре­ки, где Лё­ша ло­вил под бе­ре­га­ми ра­ков, ла­зая по их но­рам ру­ка­ми, а Ле­на пла­ва­ла, за­бав­ля­ясь его пло­хо скры­вае­мой за­стен­чи­во­стью, как все­гда ис­пы­ты­вае­мой им от ощу­ще­ния сво­ей не­пол­но­цен­но­сти. Ино­гда, осо­бен­но в жа­ру, они про­во­ди­ли вре­мя в ша­ла­ше, ва­ля­ясь в се­не, пле­тя не­бы­ли­цы или рас­ска­зы­вая ка­ж­дый о се­бе всё, что счи­тал нуж­ным ска­зать. Од­на­ж­ды, бли­же к се­ре­ди­не ав­гу­ста, Ле­на при­гла­си­ла Лё­шу к се­бе до­мой. Соб­ст­вен­но, не к се­бе до­мой, а к де­ду с ба­буш­кой, у ко­то­рых она жи­ла ле­том.
   - Ро­ди­те­ли то­же бу­дут. - До­ба­ви­ла она.
   Лё­ша дол­го от­не­ки­вал­ся, од­на­ко, Ле­на, про­явив на­стой­чи­вость, су­ме­ла на­сто­ять на сво­ём. Лё­ша со­гла­сил­ся при­нять её при­гла­ше­ние, тем бо­лее что Ле­на са­ма изъ­я­ви­ла же­ла­ние со­про­во­дить его до сво­его до­ма под ­ли­­­ч­ным кон­во­ем. На­ка­ну­не пред­стоя­ще­го ви­зи­та он об­ла­зал все ок­ре­ст­ные ни­зин­ки, и, на­ко­нец, на­шел-та­ки не­ис­чер­пае­мый ис­точ­ник цве­точ­но­го по­сто­ян­ст­ва Ле­ны - не­боль­шую по­лян­ку с не­за­буд­ка­ми. Их, ед­ва ли не охап­ку, на­рвал он за час до Ле­ни­но­го по­яв­ле­ния на мель­ни­це, в день на­зна­чен­но­го ви­зи­та. Лё­ша шес­тым чув­ст­вом по­ни­мал, что при­чи­на его при­гла­ше­ния, и при­езд её ро­ди­те­лей к ней, увя­за­ны с ка­ким-то тор­же­ст­вом, но с ка­ким точ­но, не мог у Ле­ны вы­пы­тать, как он ни ста­рал­ся. По­ка, ут­ром, в день ви­зи­та, он гла­дил ру­баш­ку, хо­зяй­ка смот­ре­ла на не­го с ис­тин­но де­ре­вен­ским лю­бо­пыт­ст­вом. Не вы­дер­жав его му­че­ний с утю­гом, ра­зо­гре­вае­мым, по-ста­рин­ке, уг­ля­ми, она, на­ко­нец, са­ма вы­гла­ди­ла Лё­ше ру­баш­ку, как бы не­вз­на­чай, спро­сив его: "Не же­нить­ся, слу­ча­ем, уду­мал?" - И под­миг­ну­ла за­го­вор­щиц­ки.
   Лё­ша очень сму­тил­ся, и по­крас­нел, не зная, что от­ве­тить, но до­воль­но бы­ст­ро на­шел­ся, вспом­нив имя при­дур­ко­ва­той тёт­ки из со­сед­ней де­рев­ни.
   - На ней же­нюсь! - Ска­зал он, - чем весь­ма по­за­ба­вив хо­зяй­ку.
   Ле­ни­но по­яв­ле­ние на по­ро­ге до­ма, раз­ре­ши­ло лю­бо­пыт­ст­во хо­зяй­ки, - чем она и уте­ши­лась. Ле­на Алек­сея ос­мот­ре­ла кри­ти­че­ски, и не без не­ко­то­ро­го ехид­ст­ва в го­ло­се под­ко­выр­ну­ла его: "Ты бы еще оде­ко­лон­чи­ком об­лил­ся!" - ед­ва не све­дя "на нет" все свои уси­лия при­вес­ти Лё­шу к се­бе в дом. Он за­уп­ря­мил­ся, и она бы­ла вы­ну­ж­де­на поч­ти сил­ком вы­тас­ки­вать его за по­рог. Ка­ко­во же бы­ло её удив­ле­ние и соб­ст­вен­ное сму­ще­ние, вы­звав­шее яр­кий ру­мя­нец на её, и без то­го не блед­ном от за­га­ра ли­це, ко­гда из се­ней до­ма Лё­ша вы­та­щил поч­ти пол­ное лу­кош­ко с не­за­буд­ка­ми. Уже вый­дя с мель­ни­цы, от ко­то­рой до де­рев­ни нуж­но бы­ло ид­ти око­ло ки­ло­мет­ра, она ос­та­но­ви­лась на тро­пин­ке, пре­гра­див Лё­ше про­ход, и, вплот­ную при­бли­зив своё ли­цо к ли­цу Лё­ши, спро­си­ла: "А по­че­му ты не­сёшь эти цве­ты, и для ко­го они?"
   Лё­ша и сам чув­ст­во­вал се­бя с эти­ми цве­та­ми не со­всем в сво­ей та­рел­ке, а, про­ще го­во­ря, - от­кро­вен­но, не­уве­рен­но.
   - Не знаю, по­че­му я их не­су, но цве­ты эти я со­би­рал для те­бя. Возь­ми их! - Ска­зал он.
   Ле­на по­смот­ре­ла на не­го вни­ма­тель­но, слег­ка по­ку­сы­вая гу­бы. За­тем, она ткну­лась гу­ба­ми в его щё­ку, и, бы­ст­ро от­вер­нув­шись, по­шла впе­ре­ди Лёш­ки по тро­пин­ке. Уши её го­ре­ли, слов­но на­тёр­тые кир­пи­чом. Лё­ша, слег­ка оше­лом­лён­ный её по­ступ­ком, по­спе­шил за ней, и, пой­мав, на­ко­нец, Ле­ни­ну ру­ку, вло­жил в её ла­донь руч­ку кор­зин­ки с цве­та­ми.
   - Не­си же, - это те­бе!
   Боль­ше, до са­мо­го её до­ма, они не раз­го­ва­ри­ва­ли. Про­хо­дя по де­ре­вен­ской ули­це, Лё­ша опас­ли­во ко­сил гла­за­ми на до­ма, ок­на и дво­ры, ми­мо ко­то­рых они про­хо­ди­ли. В со­ро­ка-пя­ти­де­ся­ти мет­рах от Ле­ни­но­го до­ма он слег­ка при­тор­мо­зил, про­пус­кая Ле­ну впе­рёд. Ле­на бы­ла на­че­ку. Она ос­та­но­ви­лась, под­жи­дая его, взя­ла его пот­ную от стра­ха ла­донь в свою ру­ку, и по­тя­ну­ла Лё­шу, поч­ти сил­ком, за со­бой.
   - Да не трусь, ты! - ска­за­ла она. - Ни­кто те­бя не съест; про­сто, мои ро­ди­те­ли, и дед с ба­буш­кой, хо­тят знать, с кем это я про­во­жу вре­мя? Я им о те­бе рас­ска­за­ла, и те­перь они хо­тят те­бя уви­деть. Что в этом та­ко­го - страш­но­го для те­бя?
   У са­мой ка­лит­ки Лё­ша рез­ко при­тор­мо­зил.
   - Ты им что, ВСЁ рас­ска­за­ла? - Он ок­руг­лил от стра­ха гла­за.
   Ле­на дёр­ну­ла его за ру­ку.
   - По­шли, да­вай! А ты, Алё­ша, и, прав­да, - вре­ме­на­ми глу­пе­ешь.
   Слег­ка под­толк­нув Лёш­ку в спи­ну, она про­пус­ти­ла его впе­рёд.
   - Иди, иди, уха­жер, - и не ог­ля­ды­вай­ся! - Ска­за­но это бы­ло с ка­ки­ми-то взрос­лы­ми ин­то­на­ция­ми в го­ло­се, ко­то­рые Лё­ша толь­ко от ма­те­ри и слы­шал. Он под­чи­нил­ся. На крыль­це он дол­го и че­рес­чур усерд­но швар­кал но­га­ми по ков­ри­ку, до тех пор, по­ка Ле­на сно­ва не под­толк­ну­ла его в спи­ну.
   - Про­трёшь ведь обувь, тру­сиш­ка! По­до­ж­ди-ка, - до­ба­ви­ла она, и, обой­дя его, по­тя­ну­ла на се­бя руч­ку две­ри, ве­ду­щей в дом.
   В се­нях до­ма был по­лу­мрак. Един­ст­вен­ное над две­рью ма­лень­кое окош­ко све­та им да­ва­ло ма­ло, но дос­та­точ­но, что­бы ори­ен­ти­ро­вать­ся в об­ста­нов­ке. Ле­на, по всей ве­ро­ят­но­сти, са­ма пре­бы­ва­ла в не­ко­то­ром сму­ще­нии от про­яв­ле­ния по­вы­шен­но­го вни­ма­ния к её при­яте­лю. Вздох­нув, она по­тя­ну­ла на се­бя дверь, ве­ду­щую в гор­ни­цу. Лё­ша дёр­нул­ся бы­ло в сто­ро­ну, но был во­дво­рен на из­на­чаль­ные по­зи­ции, дер­жа­щей под сво­им кон­тро­лем си­туа­цию, Ле­ной. Слег­ка под­тал­ки­вая Лёш­ку в спи­ну, она во­шла в ком­на­ту са­ма, и при­кры­ла за со­бой дверь. Пу­ти к от­сту­п­ле­нию, Лё­ше бы­ли от­ре­за­ны.
   - А вот, и мы! - Поч­ти про­пе­ла Ле­на, че­рес­чур, и, как по­ка­за­лось Лё­ше, не­на­ту­раль­но бод­рым го­ло­сом.
   - На­блю­да­ли из ок­на! Жда­ли!
   Пря­мо на­про­тив две­ри, за длин­ным сто­лом, стоя­щим к две­рям тор­цом, си­де­ло трое взрос­лых муж­чин и две жен­щи­ны сред­них лет. Ещё од­на жен­щи­на, - са­мая по­жи­лая, стоя­ла у ок­на и, улы­ба­ясь, раз­гля­ды­ва­ла во­шед­ших ре­бят. В даль­нем кон­це сто­ла си­дел по­жи­лой муж­чи­на - на­вер­ное, Ле­нин де­душ­ка, так по­ду­мал о нем Лё­ша, ко­то­рый, ве­ро­ят­но, и ска­зал сло­во "жда­ли", с про­зву­чав­шим в нём, улов­лен­ным ухом Лё­ши лёг­ким сар­каз­мом. Лё­ша по­здо­ро­вал­ся чуть слыш­ным го­ло­сом. Он был сму­щен чрез­мер­ным, хо­тя и доб­ро­же­ла­тель­ным вни­ма­ни­ем, с ко­то­рым его рас­смат­ри­ва­ли взрос­лые. Все они улы­ба­лись, но он, все­гда ис­пы­ты­вав­ший край­нее не­удоб­ст­во от чье­го-ли­бо из­лиш­не­го вни­ма­ния к се­бе, сей­час пре­бы­вал в со­стоя­нии, близ­ком к сту­по­ру.
   - Ну, ка­ва­лер, да­вай зна­ко­мить­ся! - на­ко­нец, пре­рвал за­тя­нув­шее­ся мол­ча­ние гла­ва до­ма.
   В том, что это был де­душ­ка Ле­ны, Лё­ша не со­мне­вал­ся с пер­вой ми­ну­ты сво­его по­яв­ле­ния в их до­ме.
   - На­зо­ви, хоть, се­бя: кто та­кой, от­ку­да?..
   Лё­ша слег­ка дрог­нув­шим го­ло­сом на­звал се­бя, и, до­ба­вив, что он из Ле­нин­гра­да, - за­мол­чал.
   - Ну, и слав­но, что из Ле­нин­гра­да, - на­ко­нец улыб­нул­ся хо­зя­ин,- а вот мы - все род­ст­вен­ни­ки Ле­ны: я, - де­душ­ка, вот - ба­буш­ка её, он при­тя­нул за та­лию по­до­шед­шую к не­му от ок­на по­жи­лую жен­щи­ну, ко­то­рая лас­ко­во улыб­ну­лась Лё­ше, вот па­па её, ма­ма, дя­дя и тё­тя - все свои!
   На­зы­вая Лё­ше оче­ред­но­го Ле­ни­но­го род­ст­вен­ни­ка, он по­во­дил ру­кой то впра­во, то вле­во, ука­зы­вая кон­крет­но на ка­ж­до­го на­зы­вае­мо­го им. Все они Лё­ше при­вет­ли­во улы­ба­лись, что по­зво­ли­ло ему снять с се­бя пер­во­на­чаль­ное на­пря­же­ние.
   - А ты, Лё­ша, хра­бёр бо­бёр! К до­му под­руж­ка те­бя за ру­ку ед­ва не во­ло­ком та­щи­ла, в дом - в спи­ну под­тал­ки­ва­ла. Все­гда, что ль, та­кой за­стен­чи­вый?
   - Все­гда! - охот­но под­твер­ди­ла Ле­на.
   Лёш­ка по­жал пле­ча­ми, и по­крас­нел.
   - Вот те на! - Уди­вил­ся дед. - Где ты, Лен­ка, та­ко­го сыс­ка­ла?
   За­смея­лись все, а Леш­ка, окон­ча­тель­но скон­фу­зив­шись, ещё боль­ше за­лил­ся крас­кой.
   - Ле­на, ты хоть ска­за­ла сво­ему ка­ва­ле­ру, что за день у те­бя се­го­дня осо­бен­ный?
   Ле­на сза­ди, что­бы ни­кто не ви­дел, дёр­ну­ла Лё­шу за ру­баш­ку, от­че­го её по­лу­рас­стёг­ну­тый во­рот за­драл­ся ему под са­мый под­бо­ро­док. За сто­лом все за­ме­ти­ли Ле­ни­ну про­дел­ку, и друж­но рас­смея­лись. Лё­ша, все так же мол­ча, крас­нел, но Ле­на при­шла ему на вы­руч­ку. По­дой­дя к сто­лу, она по­ста­ви­ла на его край кор­зин­ку с цве­та­ми.
   - Это мне Ле­ша по­да­рил! - ска­за­ла она.
   - Мо­ло­дец, Лё­ша! - впол­не серь­ез­но ска­зал Ле­нин де­душ­ка, но Лё­ша кра­ем гла­за уви­дел, что у Ле­ни­но­го от­ца его по­да­рок не вы­звал по­ло­жи­тель­ных эмо­ций.
   - Да­вай-ка, мать, оп­ре­де­ляй цве­ты по мес­ту, и за стол! - рас­по­ря­дил­ся хо­зя­ин до­ма. - А ты, Ле­ноч­ка, вме­сте с Лё­шей, - марш к умы­валь­ни­ку, и то­же - к сто­лу. За­жда­лись мы вас!
   Вый­дя из ком­на­ты, ребята про­шли в даль­ний ко­нец се­ней, а от­ту­да, в бо­ко­вую при­строй­ку, где над вде­лан­ным в пол жес­тя­ным сли­вом был при­стро­ен ру­ко­мой­ник. Лё­ша мыл ру­ки и ли­цо, ко­то­рое, ка­за­лось, бы­ло об­да­но ки­пят­ком. Ле­на за его спи­ной то­ро­п­ли­во оп­рав­ды­ва­лась:
   - Алё­ша, мне се­го­дня три­на­дцать ис­пол­ни­лось, а те­бе я это­го не ска­за­ла, по­то­му - что боя­лась, что ты не при­дёшь. Про­сти, лад­но?
   Лё­ша ог­ля­нул­ся, по­смот­рел ей в ли­цо, и по­че­му-то сра­зу ус­по­ко­ил­ся. К сто­лу они при­шли вме­сте, и оба по­чув­ст­во­ва­ли, что толь­ко что раз­го­вор шел о них. На сто­ле стоя­ла бу­тыл­ка вод­ки и гра­фин­чик с ви­ном, ко­то­рые уже бы­ли по­ча­ты.
   - Ле­ноч­ка, да­вай уго­щай сво­его ка­ва­ле­ра, да са­ма не за­бы­вай ку­шать. Ал­ко­голь не пред­ла­гаю, раз­ве что, ес­ли со­из­во­ли­те, ква­ску мое­го от­ве­дать.
   Хо­зяй­ка за­ма­ха­ла на хо­зяи­на ру­кой: "Ле­ший те­бя по­бе­ри, с тво­им ква­ском! Вче­ра вон сви­нья по­ло­ви­ну дня еле жи­вая хо­ди­ла, от­ве­дав твое­го сус­ла!"
   - Лад­но, мать, - со­гла­сил­ся хо­зя­ин, - дай ре­бя­там обыч­но­го ква­су. Пусть ку­ша­ют, да идут гу­лять. Что им с на­ми-то си­деть?
   - Сла­бо­ват ты, Лё­ша, по час­ти еды. - За­ме­тил хо­зя­ин, ко­гда ре­бя­та вста­ва­ли из-за сто­ла. - А рыб­ка твоя бы­ла хо­ро­ша - спа­си­бо! - вдруг вспом­нив дав­ний Лёш­кин улов, при­не­сен­ный в их дом Ле­ной, до­ба­вил он. - До­быт­чик, од­на­ко! Да, Лё­ша, гу­ляй­те, но Ле­ну до тем­на про­во­дишь до­мой. И не оби­жай её. До­го­во­ри­лись?
   Лё­ша был кра­ток.
   - Да!
   Он вы­шел в се­ни, где его встре­ти­ла Ле­на, пе­ре­оде­тая в но­вое, ви­ди­мо, се­го­дня по­да­рен­ное пла­тье. От­крыв дверь на ули­цу, что­бы свет мог по­мочь Лё­ше раз­гля­деть её об­нов­ку, она крут­ну­лась на пят­ке так, что по­дол пла­тья рас­крыл­ся, как зон­тик, об­на­жив пол­но­стью её за­го­ре­лые но­ги. Пой­мав по­дол ру­ка­ми, она при­жа­ла его к ко­ле­ням, слег­ка при этом при­сев, и по­смот­ре­ла сни­зу вверх на Алек­сея.
   - Хо­ро­шо? - спро­си­ла она с на­де­ж­дой на его одоб­ре­ние.
   Лё­ша че­ст­но от­ве­тил: "Очень!"
   Од­но­го он сей­час не по­нял, что он от­ме­тил этим сло­вом: са­му Ле­ну, её пла­тье, или весь этот день?
   - Пой­дём! - по­зва­ла Ле­на.
   Лё­ша за­дер­жал её за ру­ку и по­про­сил: "Пе­ре­одень­ся, по­жа­луй­ста, в ста­рое пла­тье". Ле­на, по сво­ей при­выч­ке, за­гля­ну­ла Лё­ше пря­мо в гла­за, ус­мех­ну­лась, и вдруг по­кор­но со­гла­си­лась пе­ре­одеть­ся.
   - Я сей­час! - И сно­ва скры­лась во вто­рой, даль­ней ком­на­те.
   Че­рез ми­ну­ту она вы­шла от­ту­да в обыч­ном, - ста­ром сво­ём пла­тье, и, не ог­ля­ды­ва­ясь на Лёш­ку, пер­вой сбе­жа­ла по сту­пе­ням крыль­ца. Они до­воль­но дол­го гу­ля­ли в этот день. Ко­ро­тень­кое за­сто­лье бы­ло ор­га­ни­зо­ва­но ещё до обе­да. Зав­тра ра­но ут­ром отец Ле­ны дол­жен был ехать к се­бе на пред­при­ятие, на ко­то­ром он ра­бо­тал ин­же­не­ром. С Ле­ной, до кон­ца её пре­бы­ва­ния в де­рев­не, ос­та­ва­лась ма­ма, ко­то­рая, по пред­став­ле­нию Лё­ши, бы­ла че­ло­ве­ком до­б­рым. Отец Ле­ны с Лё­шей прак­ти­че­ски не об­щал­ся. Раз­го­ва­ри­вал он за сто­лом ма­ло, и с ка­ким-то при­бал­тий­ским ак­цен­том, прав­да, не очень вы­ра­жен­ным. На Лё­шин во­прос о его на­цио­наль­но­сти Ле­на от­ве­ти­ла, что он эс­то­нец, и в до­ме сво­ём пред­по­чи­та­ет го­во­рить толь­ко по-эс­тон­ски.
   - Что­бы я зна­ла эс­тон­ский язык, - ска­за­ла она.
   Чем-то отец Ле­ны Лё­ше не по­нра­вил­ся, но об этом, са­мой Ле­не он не ска­зал ни сло­ва. Они про­шли от де­рев­ни бе­ре­гом ре­ки до са­мой пло­ти­ны, пе­ред ко­то­рой бы­ла до­воль­но боль­шая за­водь. Ле­на, ски­нув пла­тье, по­лез­ла в во­ду ку­пать­ся. При­гла­ша­ла и Лё­шу, но он, стес­ня­ясь на­пом­нить ей о сво­их бо­лее чем скром­ных ус­пе­хах по час­ти пла­ва­ния, всё-та­ки спрыг­нул в во­ду, и под бе­ре­го­вым об­ры­вом ла­зал ру­ка­ми по но­рам в по­ис­ках ра­ков, на­брав их за пят­на­дцать ми­нут с де­ся­ток штук. Вый­дя на бе­рег, Лёш­ка вспом­нил, что мок­рые тру­сы не очень хо­ро­шая под­клад­ка для брюк и за­прав­лен­ной в них ру­баш­ки. У Ле­ны бы­ла, в об­щем-то, схо­жая с ним про­бле­ма. Не­мно­го по­мяв­шись, он пред­ло­жил ей схо­дить за бли­жай­шие кус­ты, где спо­кой­но мож­но бы­ло бы от­жать мок­рые тру­сы, или здесь же на тро­пин­ке про­де­лать эту про­це­ду­ру.
   - Знаю, за­бот­ли­вый ты мой, - ска­за­ла она, гля­дя на не­го слег­ка при­щу­рен­ны­ми гла­за­ми, - я, ес­ли хо­чешь знать, мо­гу это сде­лать пря­мо здесь: при те­бе, и сей­час. Хо­чешь?
   - Ле­на, я те­бя про­шу, не по­вто­ряй то­го раз­го­во­ра, - про­си­тель­но ска­зал Лё­ша, и, взяв с со­бой брю­ки, он от­пра­вил­ся на не­боль­шой, по­рос­ший ле­сом холм. От­жав тру­сы, он ре­шил брюк по­ка не на­де­вать, по­ла­гая, что так бы­ст­рее про­сох­нут са­ми тру­сы, и брю­ки не на­мок­нут. Он спус­тил­ся к Ле­не. Она стоя­ла там, где пя­тью ми­ну­та­ми рань­ше он её ос­та­вил; у бе­ре­го­вых за­рос­лей ив­ня­ка. Ла­дош­кой она при­кры­ва­ла рот, но гла­за её на не­го смот­ре­ли ви­но­ва­то, слов­но про­си­ли про­ще­ния. По­дой­дя бли­же, он уви­дел у Ле­ны сса­ди­ну на пра­вом ко­ле­не, и слег­ка на­до­рван­ный по­дол пла­тья. Он взял Ле­ну за ру­ку, при­кры­вав­шую ниж­нюю часть ли­ца, и от­вел её в сто­ро­ну. Гу­бы Ле­ны, и без то­го дос­та­точ­но пол­ные, бы­ст­ро оте­ка­ли и гро­зи­ли ско­рым из­ме­не­ни­ем их ок­ра­ски в не­при­лич­но си­ний цвет.
   - Что слу­чи­лось? - спро­сил он Ле­ну.
   - В кус­ты, как ты по­со­ве­то­вал, за­бра­лась, об­ло­ко­ти­лась на ка­кой-то су­хой ствол, а он, возь­ми, да, и сло­май­ся в са­мый не­под­хо­дя­щий мо­мент: тру­сы ни­же ко­лен, - счи­тай, стре­но­же­на, как конь, и ку­выр­ком вниз. Хо­ро­шо, что не в во­ду. А те­перь, как ви­дишь... - Она раз­ве­ла ру­ка­ми.
   - Лен­ка, ну что с то­бой де­лать? По­че­му ты не по­слу­ша­лась ме­ня? Вон, три­дцать мет­ров за бу­гор - ни­кто те­бя там не уви­дел бы. Да, да­же здесь, - на тро­пе, на ров­ном мес­те мог­ла бы де­лать всё, что те­бе за­бла­го­рас­су­дит­ся. По­нес­ло же те­бя в кус­ты.
   Она ви­но­ва­то улыб­ну­лась, и по­пы­та­лась оп­рав­дать­ся.
   - А ес­ли б ты под­гля­дел, - что то­гда?
   - Ни­че­го! Со­всем ни­че­го! Нуж­на ты мне со сво­ей го­лой зад­ни­цей! И, про­шу те­бя, к этой те­ме - боль­ше не воз­вра­щай­ся! Я не хо­чу оби­жать те­бя, но я так­же не же­лаю, что­бы и ты ме­ня оби­жа­ла сво­им не­до­ве­ри­ем ко мне!
   Ле­на се­ла на склон не­боль­шо­го по­рос­ше­го ле­сом хол­ма, вдоль ко­то­ро­го па­рал­лель­но рус­лу ре­ки шла тро­па. По этой тро­пе Лё­ша по­шел в сто­ро­ну пло­ти­ны. Прой­дя не­сколь­ко де­сят­ков мет­ров, и вый­дя на от­кры­тый лу­го­вой уча­сток тро­пы, он на­шел кус­тик по­до­рож­ни­ка, с ко­то­ро­го со­рвал не­сколь­ко лис­тов. От­мыв их от пы­ли в реч­ной во­де, он вер­нул­ся к Ле­не, всё так же при­кры­ваю­щей гу­бы ру­кой. От­ве­дя её ру­ку от ли­ца, Лё­ша весь рот Ле­ны за­ле­пил ши­ро­ким лис­том по­до­рож­ни­ка.
   - Это, что­бы ты глу­по­стей не го­во­ри­ла. - По­яс­нил он.
   На сса­ди­ну ко­ле­на он на­ле­пил вто­рой лист.
   - При­дер­жи­вай, по­ка не при­сох­нет!
   От­ле­пив от губ лист по­до­рож­ни­ка, Ле­на ска­за­ла до­воль­но ехид­ным го­ло­сом: "Ты ещё на пра­вом бед­ре по­смот­ри, там, где пла­тье ра­зо­рва­но. То­же, кое-что най­дёшь!"
   Лё­ша за­ду­мал­ся, и, ожи­дая под­во­ха, гля­нул в её гла­за. Вро­де, - не сме­ёт­ся. Ак­ку­рат­но от­тя­нув по­дол пла­тья вверх, он дей­ст­ви­тель­но об­на­ру­жил на Ле­ни­ном бед­ре при­лич­ную сса­ди­ну, к ко­то­рой ма­те­рия пла­тья уже бы­ло, при­ли­п­ла, и те­перь эта сса­ди­на по­кры­ва­лась кро­ва­вой ро­сой. Он и её за­ле­пил па­рой лис­тов по­до­рож­ни­ка. Опять лист по­до­рож­ни­ка, при­жа­тый к гу­бам Ле­ны, от­ле­п­лен.
   - Те­перь, Лё­ша, сам и дер­жи их, по­ка не при­сох­нут.
   Лёш­ка мол­чит.
   - Что ты мол­чишь? Я ведь не со­ро­ко­нож­ка, у ме­ня толь­ко две ру­ки. По­мочь де­вуш­ке на­до!
   В го­ло­се Ле­ны есть до­ля из­дёв­ки, но, по су­ти, она пра­ва, че­го не мо­жет не при­знать Лё­ша. Он по­слуш­но взял на се­бя за­бо­ту о сса­ди­нах на её пра­вой но­ге. Он си­дит сле­ва от Ле­ны и не­сколь­ко ни­же её. Тя­нуть­ся нуж­но че­рез её бед­ра, не­удоб­но по­вер­нув­шись, так, что те­ло его бы­ст­ро за­те­ка­ет, а сам он со­скаль­зы­ва­ет с гор­ба­то­го кор­ня, на ко­то­ром си­дит. Ле­на мол­ча на­блю­да­ет за его му­че­ния­ми, и, на­ко­нец, ре­ши­тель­но, од­ной сво­бод­ной ру­кой об­хва­ты­ва­ет Лёш­ки­ну го­ло­ву за шею, при­ги­ба­ет её к сво­ему жи­во­ту, а со­гну­той в ко­ле­не ле­вой но­гой фик­си­ру­ет его нос в склад­ке по­до­ла. Бы­ст­ро по­няв, что Лёш­ка пол­но­стью ей под­чи­нён, и к со­про­тив­ле­нию не спо­со­бен, она поч­ти пол­но­стью на­кры­ва­ет его го­ло­ву гру­дью, на­мерт­во при­жав ею пы­лаю­щее ухо не­сча­ст­но­го маль­чиш­ки. Лёш­ка за­мер и поч­ти не ды­шит. Не­по­нят­ное что-то тво­рит­ся с ним!
   - Сту­чит? - слы­шит он Ле­нин го­лос, и по­слуш­но от­ве­ча­ет: "Сту­чит!"
   Он не в со­стоя­нии в этот мо­мент от­ли­чить ритм её серд­ца, от то­го рит­ма, ко­то­рый ба­ра­ба­нит у не­го в го­ло­ве из-за не­ес­те­ст­вен­но­го по­во­ро­та шеи. На­ко­нец, Ле­на сжа­ли­лась над ним. Лис­ты по­до­рож­ни­ка вро­де при­ли­п­ли, но нуж­но ка­кое-то вре­мя, что­бы они вы­со­хли для их окон­ча­тель­ной фик­са­ции. Они пе­ре­бра­лись на вер­хуш­ку хол­ми­ка, где рас­по­ло­жи­лись с боль­шим ком­фор­том. Да­же с де­ся­ти­мет­ро­во­го рас­стоя­ния их те­перь ни­кто не уви­дит. Да ни­кто здесь дав­но и не хо­дит, раз­ве что, хо­зя­ин мель­ни­цы мог бы поя­вить­ся здесь, но тот край­не ред­ко поль­зу­ет­ся этой тро­пой. Ле­на ле­жит на ра­зо­стлан­ных под нею Лё­ши­ных брю­ках, смот­рит в не­бо по­го­лу­бев­ши­ми гла­за­ми, да из­ред­ка со­рван­ной тра­вин­кой ще­ко­чет Лёш­ки­но ухо. Лё­ша не ше­ве­лит­ся. Бо­ит­ся ше­вель­нуть­ся. Он про­дол­жа­ет при­жи­мать к Ле­ни­но­му бед­ру и ко­лен­ке эти са­мые ли­стья по­до­рож­ни­ка, ко­то­рые мож­но уже и не дер­жать во­все. Они окон­ча­тель­но при­ли­п­ли к сса­ди­нам. Ле­на ду­ма­ет, по­гля­ды­вая на Лёш­ки­ну ма­куш­ку, вре­ме­на­ми на­кру­чи­вая на па­лец ту­гой ло­кон его не­при­че­сан­ных во­лос. Ей, ве­ро­ят­но, нра­вит­ся этот не в ме­ру за­стен­чи­вый маль­чик, ко­то­рый, как ей ка­жет­ся, го­тов вы­пол­нить лю­бую её прось­бу, лю­бой её ка­приз. В шко­ле, с боль­шин­ст­вом свер­ст­ни­ков об­щать­ся ей бы­ло не­ин­те­рес­но, по­то­му что они, в от­ли­чие от неё, чи­та­ли ма­ло, в луч­шем слу­чае, в пре­де­лах школь­ной про­грам­мы. А Лё­ша, - она это чув­ст­во­ва­ла, по­жа­луй, на­чи­тан­ней её са­мой, и, са­мое глав­ное, что в нём её при­вле­ка­ло: его за­стен­чи­вость, не имев­шая гра­ниц, и го­тов­ность, с ко­то­рой он ей под­чи­нял­ся.
   - Алё­ша, - на­ко­нец спра­ши­ва­ет она его, - а ты зна­ешь, кто та­кой па­ла­дин?
   - Знаю! - от­ве­тил он. - Я что, по­хож?
   - По­хож, Лё­ша. А ты что, не хо­чешь им быть для ме­ня?
   Лё­ша под­нял го­ло­ву и смот­рит Ле­не в ли­цо. Они встре­ча­ют­ся взгля­да­ми, и оба од­но­вре­мен­но крас­не­ют.
   - Нет у ме­ня Ро­си­нан­та, нет и ко­пья... Раз­ве что Дуль­ци­нея из те­бя вы­шла бы сим­па­тич­нее! - по­сле не­ко­то­ро­го мол­ча­ния го­во­рит он.
   Ле­на за­смея­лась.
   - А ты на­халь­ным, ока­зы­ва­ет­ся, бы­ва­ешь. По­мал­ки­вал бы луч­ше!
   Но Лё­ша слы­шит в её го­ло­се по­ощ­ре­ние. Ей яв­но по­нра­ви­лось вы­иг­рыш­ное для неё срав­не­ние с Дуль­ци­не­ей.
   - Кла­ди, Лё­ша, го­ло­ву ко мне на жи­вот - те­бе удоб­ней бу­дет.
   Он по­слуш­но кла­дёт свою го­ло­ву ей на жи­вот и за­ми­ра­ет, бо­ясь по­ше­ве­лить­ся. Он ощу­ща­ет ка­кую-то нев­нят­ную тре­во­гу от об­ще­ния с Ле­ной, но при­чи­на этой тре­во­ги для не­го ос­та­ёт­ся не впол­не по­нят­ной. Ему с ней бы­ло хо­ро­шо и уют­но, как ни­ко­гда и ни с кем - да­же с ма­мой. За пол­то­ра про­ве­дён­ных с Ле­ной ме­ся­ца он свык­ся с ощу­ще­ни­ем её по­сто­ян­ной с ним бли­зо­сти, став­шей его по­треб­но­стью.
   - Алё­ша, у те­бя го­ло­ва та­кая го­ря­чая, что, то­го и гля­ди, ты мой жи­вот рас­пла­вишь! - Ле­на ле­гонь­ко ла­до­нью хло­па­ет его по лбу. - Под­ни­май, да­вай го­ло­ву! При­грел­ся - не ото­рвать! -
   Лё­ша с яв­ной не­охо­той са­дит­ся. Се­ла и Ле­на. Лист по­до­рож­ни­ка, дав­но уже от­ле­пив­ший­ся от губ, смор­щен­ный и увяд­ший, ока­зы­ва­ет­ся у неё на ко­ле­нях. Как бы там ни бы­ло, но отёк губ зна­чи­тель­но умень­шил­ся, а вот си­няк стал от­чет­ли­вей.
   - Бо­лит? - с уча­сти­ем спро­сил Лё­ша, и паль­ца­ми ос­то­рож­но, чуть ка­са­ясь, дот­ра­ги­ва­ет­ся до её губ.
   - Ам! - Рез­ко вскрик­ну­ла Ле­на, и до­воль­но боль­но кус­ну­ла его за па­лец.
   - Мне ка­жет­ся, что те­бе сей­час боль­нее, чем мне. - Ска­за­ла она. - Ид­ти, на­вер­ное, нуж­но бли­же к до­му.
   - По­си­дим! - про­сит Лё­ша.- Солн­це вы­со­ко, и вре­мя у нас ещё есть.
   Ле­на лох­ма­тит ру­кой его во­ло­сы и со­гла­ша­ет­ся: "Мож­но!"
   Она сно­ва ло­жит­ся на преж­нее ме­сто, но тут же, са­дит­ся опять.
   - По­мо­ги встать, Але­ша! - Про­сит она.
   Он по­слуш­но про­тя­нул ей ру­ку, и по­мог встать на но­ги. Пра­вую но­гу в ко­ле­не Ле­на ста­ра­ет­ся не сги­бать, опа­са­ясь, что от­ва­лит­ся при­сох­ший к сса­ди­не лист по­до­рож­ни­ка. Она по­во­ра­чи­ва­ет­ся к Лё­ше спи­ной, и про­сит по­смот­реть, что де­ла­ет­ся с её плать­ем сза­ди. Оно до­воль­но силь­но ис­пач­ка­но зем­лёй, да вдо­ба­вок ещё и влаж­ное, о чём он и со­об­ща­ет Ле­не.
   - Лад­но, - го­во­рит она, - сей­час ис­пра­вим! - и сни­ма­ет с се­бя пла­тье.
   - По­весь су­шить­ся. - Про­сит она Лё­шу. - Пусть под­сох­нет.
   Он по­слуш­но ве­ша­ет пла­тье на мож­же­ве­ло­вый куст.
   - Ко­ня те­бе с копь­ем не хва­та­ет... - вспо­ми­на­ет Ле­на, и ус­ме­ха­ет­ся, гля­дя на Лё­шу. - А Дуль­ци­нея из ме­ня, - что на­до! По­мо­ги луч­ше да­ме, доб­ле­ст­ный ры­царь, рух­нуть на зем­лю без до­пол­ни­тель­ных травм, что­бы про­су­шить на её по­пе мок­рые тру­сы.
   Она лег­ла на жи­вот, и, по­ло­жив на сло­жен­ные ру­ки го­ло­ву, за­дум­чи­во про­го­во­ри­ла: "А мо­жет, ты для ме­ня во­все не па­ла­дин и не идаль­го, а про­сто под­руж­ка? Что ска­жешь, Алё­ша, на это?"
   - Ну что ты, Ле­на, на­до мною из­де­ва­ешь­ся? Что я те­бе пло­хо­го сде­лал?
   - В том-то и де­ло, что ни­че­го пло­хо­го ты мне не сде­лал, и хо­ро­шо мне с то­бой, как с бра­том род­ным. - Вдруг впол­не серь­ёз­но и, да­же с ка­кой-то тос­кой в го­ло­се, ска­за­ла она. - Я к те­бе очень при­вык­ла, но че­рез не­де­лю, я и ты - мы оба разъ­е­дем­ся по до­мам, и ты ме­ня за­бу­дешь. Ведь за­бу­дешь, - да? За­бу­дешь обя­за­тель­но! Впол­не воз­мож­но, что мы с то­бой боль­ше ни­ко­гда не встре­тим­ся. Ведь так? -
   Лёш­ка до это­го мо­мен­та как-то не за­ду­мы­вал­ся над тем, что так ско­ро он мо­жет рас­стать­ся с этой, не со­всем по­нят­ной, но став­шей ему очень близ­кой де­воч­кой Ле­ной, с ко­то­рой он по­те­рял от­дель­но­го се­бя, за­ме­нив ин­ди­ви­ду­аль­ное "Я", на об­щее с нею "МЫ". Ему вдруг ста­ло тоск­ли­во и тош­но от пред­стоя­ще­го оди­но­че­ст­ва. Он рос по - ста­ро­мод­но­му чув­ст­ви­тель­ным маль­чи­ком. Бо­га­тое от при­ро­ды во­об­ра­же­ние, под­час, дос­тав­ля­ло ему мас­су тя­же­лых пе­ре­жи­ва­ний, с бур­ны­ми эмо­цио­наль­ны­ми кри­за­ми, не­ред­ко за­кан­чи­вав­ши­ми­ся по­то­ка­ми слёз. Ис­ка­ле­чен­ное жи­вот­ное, чу­жая бе­да, - его кра­соч­ны­ми фан­та­зия­ми до­во­ди­лись до со­стоя­ния все­лен­ской ка­та­ст­ро­фы, и он, при этом, мог за­пла­кать са­мы­ми го­рю­чи­ми сле­за­ми, имев­ши­ми­ся в его сле­зо­то­чи­вых за­кро­мах. Чи­тае­мые им ли­те­ра­тур­ные про­из­ве­де­ния, то­же, сплошь и ря­дом, на про­ник­ну­тых чув­ст­вен­ны­ми мо­мен­та­ми стра­ни­цах, но­си­ли сле­ды его пе­ре­жи­ва­ний. Он вдруг об­ра­тил вни­ма­ние на вздра­ги­ваю­щие пле­чи Ле­ны, и по­нял, что она пла­чет. У не­го са­мо­го вдруг за­свер­бе­ло в но­су. И ок­ру­жаю­щий их лес, и Ле­на - по­те­ря­ли чёт­кость. Слё­зы по­тек­ли по его ли­цу, и он был рад, что она их не ви­дит. Как бы ни так! Ле­на рез­ко пе­ре­вер­ну­лась на спи­ну, и уви­де­ла слё­зы в гла­зах и на ли­це Лё­ши. Вот тут они и да­ли им пол­ную во­лю. Лё­ша ка­пал ими на лоб Ле­ны, стоя над ней на ко­ле­нях, а Ле­на гло­та­ла свои слё­зы, по­ми­нут­но шмы­гая но­сом. Он, на­ко­нец, ус­по­ко­ил­ся пер­вым, и сня­той ру­баш­кой вы­тер своё и Ле­ни­но ли­ца. Ещё ми­нут два­дцать они си­де­ли в об­ним­ку, и мол­ча­ли.
   - Я обя­за­тель­но БУ­ДУ здесь сле­дую­щим ле­том, - ска­зал Лё­ша, - толь­ко ты са­ма при­ез­жай! -
   - По­ста­ра­юсь, Алё­ша! Пи­сать я те­бе не бу­ду, и сво­его ад­ре­са не дам. Отец мо­жет про­чи­тать пись­мо, а я это­го не хо­чу. Прие­дешь, - зна­чит, уви­дим­ся. По­шли до­мой! -
   Он по­мог под­нять­ся Ле­не на но­ги, снял с кус­та её пла­тье и вы­со­хшую грязь от­тёр до бо­лее или ме­нее при­лич­но­го его внеш­не­го ви­да. Оба они оде­лись, и от­пра­ви­лись в сто­ро­ну де­рев­ни, на краю ко­то­рой в тра­ве Лё­ша на­шел то­нень­кую про­во­лоч­ку, ко­то­рой скре­пил края ра­зо­рван­но­го пла­тья.
   - Что ты ска­жешь сво­им ро­ди­те­лям? - спро­сил он Ле­ну.
   - Что бы­ло, - то и ска­жу. За­чем врать - то?!
   Лё­ша оце­ни­ваю­ще гля­нул в Ле­ни­но ли­цо, и по­кру­тил го­ло­вой.
   - Ты, Ле­на, сей­час на нег­ри­тян­ку по­хо­жа. Что они о нас по­ду­ма­ют?
   - Так бе­ги до­мой, по­ка те­бе уши не над­ра­ли!
   Ле­на бы­ла на­строе­на до­воль­но ре­ши­тель­но, и не да­ва­ла ему по­во­да усом­нить­ся в сво­ей не­при­кос­но­вен­но­сти: как фи­зи­че­ской, так и мо­раль­ной. У Лё­ши, прав­да, опыт об­ще­ния с взрос­лы­ми, го­во­рил со­всем о дру­гом. Его ма­ма, не очень вни­кав­шая в мо­ти­вы то­го или ино­го по­ступ­ка сво­его сы­на, а ви­дев­шая толь­ко их ре­зуль­тат, не­ред­ко от­ве­ши­ва­ла ему под­за­тыль­ник, уп­ре­ж­даю­щий реа­би­ли­ти­рую­щие его до­во­ды.
   Он до­вел Ле­ну до са­мо­го крыль­ца до­ма, где Ле­ну встре­ти­ли отец и ма­ма. Отец о чем-то спро­сил Ле­ну по-эс­тон­ски, не слиш­ком доб­ро­же­ла­тель­но, при этом, гля­дя на Лё­шу, ко­то­рый упор­но не от­во­дил сво­их глаз от ли­ца, про­дол­жав­ше­го его раз­гля­ды­вать от­ца Ле­ны, что вряд ли мог­ло до­ба­вить сим­па­тии с его сто­ро­ны в ад­рес Лё­ши. На­ко­нец, отец Ле­ны от­вер­нул­ся, и, по­звав дочь за со­бой, сам по­шел в дом. С крыль­ца, Ле­на обер­ну­лась к Лё­ше, и под­миг­ну­ла.
   - По­ка! До зав­тра!
   В дет­ст­ве всё про­хо­дит бы­ст­ро: и вре­мя, и сса­ди­ны. По­след­ние до отъ­ез­да Ле­ны дни они про­ве­ли вме­сте, - как обыч­но. Слег­ка ис­пор­тив­шая­ся по­го­да не слиш­ком до­ку­ча­ла им. Ино­гда, в пол­ное не­на­стье они за­би­ра­лись на мель­ни­цу, где под стук и плеск мель­нич­но­го ко­ле­са, да ур­ча­ние шки­ва на ге­не­ра­то­ре, про­дол­жа­ли свои бе­се­ды, не­ред­ко пре­вра­щав­шие­ся в Ле­ни­ны мо­но­ло­ги. Ча­ще слу­шая, чем, го­во­ря, Лё­ша был для Ле­ны хо­ро­шим со­бе­сед­ни­ком. Но всё это од­на­ж­ды кон­чи­лось.
   Ут­ром, в день сво­его отъ­ез­да, Ле­на при­бе­жа­ла на мель­ни­цу к Ива­ну Иль­и­чу, у ко­то­ро­го ку­пи­ла бан­ку мё­ду для до­ма.
   - Про­во­жать пой­дёшь? - спро­си­ла она Лё­шу.
   Он, вме­сто от­ве­та, кив­нул го­ло­вой в знак со­гла­сия. Уже пе­ре­хо­дя вме­сте с Ле­ной пло­ти­ну, он вне­зап­но раз­вер­нул­ся, и убе­жал об­рат­но на мель­ни­цу, от­ку­да, ми­ну­той поз­же, вер­нул­ся с бу­ке­ти­ком не­за­бу­док в ру­ке.
   - Это те­бе! - он про­тя­нул их Ле­не, а она, гру­ст­но по­смот­рев на не­го, так же, как и то­гда, - в свой день ро­ж­де­ния, по­це­ло­ва­ла его в ще­ку.
   - По­шли!
   Пе­ре­дав Лё­ше сет­ку с мё­дом, и дер­жа в од­ной ру­ке бу­ке­тик не­за­бу­док, дру­гой ру­кой Ле­на сжа­ла Лё­ши­ны паль­цы в сво­ей ла­до­ни.
   Толь­ко те­перь Лё­ша от­ме­тил про се­бя, что Ле­на со дня их зна­ком­ст­ва силь­но из­ме­ни­лась, и по­ве­де­ни­ем сво­им ста­ла на­по­ми­нать че­ло­ве­ка взрос­ло­го, ну, по край­ней ме­ре, не ров­ней ему са­мо­му. И де­ло бы­ло во­все не в том, что она бы­ла поч­ти на год его стар­ше - это­го в день сво­его зна­ком­ст­ва с Ле­ной он ни ко­им об­ра­зом пред­по­ло­жить не су­мел бы; она имен­но по­взрос­ле­ла, то­гда, как он ос­тал­ся та­ким, ка­ким Ле­на уви­де­ла его впер­вые. В раз­го­во­ре с ним, Ле­на ча­ще ста­ла упот­реб­лять фор­му по­кро­ви­тель­ст­вен­но­го к не­му об­ра­ще­ния, и, да­же, яв­ной опе­ки. Как это ни стран­но, но его та­кая фор­ма об­ще­ния с ней, ни сколь­ко не уг­не­та­ла, и не ка­за­лась по­стыд­ной для не­го. Он при­нял её по­кро­ви­тель­ст­во как не­что долж­ное. За по­след­ний год, он не мог бы да­же пред­ста­вить се­бе, что­бы его, как ма­лень­ко­го, пусть, да­же и ма­ма, мог­ла бы вес­ти по ули­це за ру­ку. Сей­час же, он шел, по­кор­но от­дав Ле­не свои паль­цы, и не пы­тал­ся сде­лать по­пыт­ку из­ба­вить­ся от её ру­ки. Так они и дош­ли до Ле­ни­но­го до­ма, дер­жась за ру­ки. На крыль­це до­ма их встре­ти­ла ма­ма и ба­буш­ка Ле­ны.
   - Об­ро­та­ла! - ус­мех­нув­шись, ска­за­ла ба­буш­ка, и про­шла в дом.
   Ле­ни­на ма­ма при­гла­си­ла и Лё­шу в дом, но он бы­ло, за­уп­ря­мил­ся.
   - Иди, иди, ку­че­ря­вый! - лёг­ким под­за­тыль­ни­ком она на­пра­ви­ла Лёш­ку в две­ри до­ма.
   Уви­дев в ру­ках до­че­ри цве­ты, мать спро­си­ла: "Ко­гда это ты спро­во­ри­лась?"
   - Лё­ша по­да­рил! - от­ве­ти­ла Ле­на, с лёг­ким вы­зо­вом.
   - Спа­си­бо-то, ска­за­ла ему?
   Спра­ши­вая дочь, мать гля­де­ла в это вре­мя на Лё­шу, точ­но так, как это де­ла­ла обыч­но са­ма Ле­на - пря­мо в его гла­за. Лё­ша чув­ст­во­вал, что крас­ка за­ли­ва­ет его ли­цо. Ле­ни­на ма­ма, улыб­нув­шись, от­ве­ла, на­ко­нец, взгляд от его ли­ца.
   - Ну и мо­ло­дец! - так и не до­ж­дав­шись от­ве­та до­че­ри, ска­за­ла она. - Оба мо­лод­цы! - Вновь её взгляд с лёг­ким при­щу­ром, скольз­нув по ли­цу до­че­ри, чуть за­дер­жал­ся на Лё­ше. Он по­ни­мал, что за всем этим кро­ет­ся ка­кая-то не­дос­ка­зан­ность, то, что ему знать - не да­но, но то, что уже бы­ло ска­за­но до не­го, до се­го мо­мен­та, и, ко­неч­но же, не са­мой Ле­не, а бы­ло об­су­ж­дае­мо взрос­лы­ми ме­ж­ду со­бой. Он по­чув­ст­во­вал се­бя край­не не­уют­но в этом до­ме. По­до­шла при­слан­ная из го­ро­да за Ле­ной и её ма­мой ма­ши­на, и про­сиг­на­ли­ла под ок­ном.
   - При­ся­дем! - ско­ман­до­ва­ла ба­буш­ка, кив­ком го­ло­вы по­ну­ж­дая к это­му и Лё­шу.
   Все при­се­ли на сту­лья, и за­мол­ча­ли.
   - По­шли! - пер­вой под­няв­шись с мес­та, ска­за­ла Ле­ни­на ма­ма, и взя­ла за руч­ки сум­ку.
   - Я вам по­мо­гу, - ска­зал Лё­ша, и взял­ся, бы­ло, за че­мо­дан.
   - По­до­ж­ди! - Ле­на за­дер­жа­ла его за пле­чо. Обер­нув­шей­ся в две­рях ма­те­ри, ска­за­ла: "Ты иди. Мы сей­час!"
   Мать вы­шла сле­дом за ба­буш­кой. Ко­гда мать вы­шла, Ле­на об­ня­ла Лё­шу за пле­чи, и всхлип­ну­ла.
   - Ты, прав­да, прие­дешь сю­да на сле­дую­щий год? -
   - Прие­ду! Я же те­бе обе­щал! -
   Он был уве­рен в том, что так оно и бу­дет. Гла­за его на­пол­ни­лись сле­за­ми, и, что­бы их не бы­ло вид­но, он, под­хва­тив че­мо­дан и сум­ку, вы­шел из до­ма, низ­ко опус­тив го­ло­ву. На ули­це он сто­ял не­мно­го в сто­ро­не от ма­ши­ны, ожи­дая за­вер­ше­ния про­ща­ния ба­буш­ки с внуч­кой и до­че­рью. Двер­цы ма­ши­ны за­хлоп­ну­лись. Ле­ни­но ли­цо, при­жа­тое к пыль­но­му стек­лу... И... всё!
   - Пой­ди в дом, - мо­лоч­ка по­пей! -
   Ле­ни­на ба­буш­ка ле­гонь­ко под­толк­ну­ла Лё­шу в спи­ну, в сто­ро­ну не­за­кры­той ка­лит­ки.
   - Не хо­чу! - бурк­нул Лё­ша.
   - Че­го там, - "не хо­чу"! Идём, го­во­рю!
   Леш­ка по­шел, по­то­му что те­перь ид­ти ему бы­ло боль­ше не­ку­да. Всё ста­ло пус­то. Всё по­те­ря­ло для не­го смысл. Вой­дя в дом, ба­буш­ка Ле­ны вдруг за­при­чи­та­ла: "Ах­ти мне, Лё­ша! Лен­ка-то, цве­ты твои за­бы­ла, да и я, - ста­рая пе­реч­ни­ца, - как не уг­ля­де­ла!?" -
   На сто­ле си­рот­ли­во ле­жал за­бы­тый Ле­ной бу­ке­тик не­за­бу­док.
   - Ну, зна­чит, вер­нёт­ся! - не со­всем ло­гич­но, но впол­не уве­рен­но ска­за­ла ба­буш­ка. - Ку­да ей деть­ся? -
   Лё­ша по­смот­рел на Ле­ни­ну ба­буш­ку, и сла­бо улыб­нул­ся. Ему очень бы хо­те­лось иметь её в этом уве­рен­ность, но сво­ей, ему яв­но не хва­та­ло.
   Вы­став­ляя на стол бан­ку с мо­ло­ком и круж­ку для Лё­ши, она, ме­ж­ду де­лом, спро­си­ла, есть ли у не­го бра­тья, или сё­ст­ры.
   - Нет! - он, для убе­ди­тель­но­сти, по­мо­тал го­ло­вой.
   - То-то оно и по­нят­но, - не очень, впро­чем, по­нят­но вы­ска­за­лась ба­буш­ка, - от­то­го, так и есть! Ка­ж­дый год Ле­на к нам при­ез­жа­ет на ле­то, по­чи­тай, - ка­ж­дый год. - Слег­ка по­пра­ви­лась она. - Прие­дешь, - уви­ди­тесь!
   Че­рез два дня от­чим про­во­дил Лё­шу до Слан­цев, где и по­са­дил его на ав­то­бус, сле­дую­щий до Ле­нин­гра­да.
   Нель­зя ска­зать, что Лё­ша весь год до сле­дую­ще­го ле­та вспо­ми­нал Ле­ну. Улич­ные раз­вле­че­ния, шко­ла, кни­ги - на вре­мя от­вле­ка­ли его от вос­по­ми­на­ний, но, нет-нет, а па­мять воз­вра­ща­ла его к де­воч­ке, с ко­то­рой он чув­ст­во­вал се­бя уют­но и спо­кой­но, в ко­то­рой к се­бе ощу­щал он уча­стие, и ко­то­рую ему са­мо­му иной раз хо­те­лось опе­кать, - как бра­ту. Ска­за­ла же она од­на­ж­ды это. Год про­шел поч­ти не­за­мет­но, и уже под вес­ну, ко­гда ма­ма как-то ска­за­ла, что, воз­мож­но, Лё­шу мож­но бу­дет от­пра­вить в пио­нер­ла­герь, - он за­уп­ря­мил­ся. Толь­ко ту­да, где про­вел пре­ды­ду­щий год! Ни­ка­кие уго­во­ры не по­мо­га­ли, и мать бы­ст­ро сда­лась, тем бо­лее что в фи­нан­со­вом от­но­ше­нии Лёш­ки­на блажь мать прак­ти­че­ски не на­пря­га­ла, и, бо­лее то­го, ос­во­бо­ж­да­ла её от ре­ше­ния за­да­чи по раз­ме­ще­нию сы­на на не со­всем га­ран­ти­ро­ван­ную ме­ст­ко­мом по­след­нюю ла­гер­ную сме­ну. Мать спи­са­лась с Ива­ном Иль­и­чём, при­ня­ла у се­бя до­ма на не­сколь­ко дней его стар­ше­го сы­на, и во­прос с лет­ним от­ды­хом сы­на был ула­жен окон­ча­тель­но. В пер­вых чис­лах ию­ля Лё­ша сно­ва ока­зал­ся в уже зна­ко­мых ему мес­тах. До­га­ды­ва­ясь, что луч­ши­ми вест­ни­ка­ми его при­ез­да мо­гут быть толь­ко де­ре­вен­ские ста­ру­хи, он на­ро­чи­то мед­лен­но про­шел ми­мо слиш­ком хо­ро­шо ему из­вест­но­го до­ма, но не ри­ск­нул в не­го зай­ти. Ма­ло ли что?.. Од­на­ко, гла­за его скольз­ну­ли по ок­нам. Пус­то! Свер­нув ми­мо фер­мы на­пра­во, он по­шел ста­рой тро­пой к мель­ни­це, с не­ко­то­рой тре­во­гой ожи­дая ма­ло­при­ят­ных для се­бя из­вес­тий. Са­ра­фан­ное де­ре­вен­ское ра­дио все-та­ки его опе­ре­ди­ло. Иван Иль­ич Сепп с Ан­то­ни­ной Ива­нов­ной - его суп­ру­гой, по­лу­чи­ли с пись­мом ма­те­ри Лё­ши из­ве­ще­ние о точ­ной да­те его при­ез­да к ним. Даль­ше, всё бы­ло де­лом де­ре­вен­ской тех­ни­ки опо­ве­ще­ния за­ин­те­ре­со­ван­ных, и про­сто лю­бо­пыт­ст­вую­щих лиц, да точ­но­го зна­ния ав­то­бус­но­го рас­пи­са­ния. Про­хо­дя ми­мо бу­гра, на ко­то­ром он и Ле­на об­сы­ха­ли по­сле не впол­не удач­но­го ку­па­ния в пре­ды­ду­щий год, он, ско­рее, по­чув­ст­во­вал, чем ус­лы­шал го­лос, по­звав­ший его: "Алё­ша, - я здесь!"
   По скло­ну то­го са­мо­го хол­ма, с то­го са­мо­го мес­та спус­ка­лась Ле­на, но это бы­ла не со­всем она. Го­лос не её - груд­ной, жен­ский, рос­том вы­ше его зна­чи­тель­но (Ле­ша это сра­зу за­ме­тил) и с впол­не офор­мив­шей­ся гру­дью. Да­же ли­цо её по­те­ря­ло ре­бя­чью ок­руг­лость и при­об­ре­ло очер­та­ния, бо­лее свой­ст­вен­ные ли­цам жен­ским, не­же­ли под­ро­ст­ко­вым. Лёш­ка ото­ро­пе­ло гля­дел на Ле­ну, не зная, как по­дой­ти к ней, как встре­тить­ся? Так и сто­ял он: за­ме­рев в пол­ной рас­те­рян­но­сти, с рюк­за­ком на спи­не, гля­дя на на­ро­чи­то мед­лен­но спус­каю­щую­ся, ско­рее, - ше­ст­вую­щую на­встре­чу ему Еле­ну, слег­ка от­ки­ну­тая го­ло­ва, ко­то­рой, чуть опу­щен­ные ве­ки де­ла­ли вид её не ли­шен­ным вы­со­ко­ме­рия. На не­го, слов­но ушат хо­лод­ной во­ды вы­ли­ли. И вдруг, - всё вста­ло на свои мес­та. Об­хва­тив его го­ло­ву ла­до­ня­ми сво­их рук, Ле­на, как и рань­ше, за­гля­ды­ва­ет ему в гла­за, смеш­но мор­щит нос, и гла­за её сме­ют­ся, а она шеп­чет в Леш­ки­но ухо вся­кие глу­по­сти: про па­ла­ди­на, - да­му его серд­ца, на­зы­ва­ет се­бя его се­ст­рич­кой, но не за­бы­ла и Дуль­ци­нею с Ро­си­нан­том при­пле­сти в этот сум­бур­ный и ра­до­ст­ный сло­вес­ный ви­нег­рет.
   - Мо­жет, ты ме­ня не уз­нал? - Го­лос ее жур­чит про­шло­год­ней тре­вож­ной му­зы­кой в ушах Лё­ши.
   Он, на­ко­нец-то, сча­ст­лив: Ле­на с ним, и оба они вме­сте!
   - Уз­нал я те­бя, Ле­на, - от­ве­тил он, - но... ты дей­ст­ви­тель­но - здо­ро­во из­ме­ни­лась, а, глав­ное, - вы­рос­ла.
   Он всё ещё стес­ня­ет­ся Ле­ны, ко­то­рая уже пе­ре­шаг­ну­ла по­рог дет­ст­ва, то­го са­мо­го дет­ст­ва, из ко­то­ро­го Лёш­ка по­ка не вы­шел.
   - Ерун­да, Алё­ша! Муж­чи­ны позд­нее нас, жен­щин, ста­но­вят­ся взрос­лы­ми, - про­све­ти­ла его Ле­на. - Все­му своё вре­мя! Да ты у ме­ня и так - млад­ший бра­тиш­ка - раз­ве, не так? Ну-ка, по­смот­ри мне в гла­за! -
   Лё­ша по­смот­рел, но тут же от­вел гла­за, и, скольз­нув взгля­дом по гру­ди Ле­ны, по­крас­нел.
   - По­крас­нел, - зна­чит, со­весть у те­бя есть, зна­чит, ты че­ло­век хо­ро­ший! Ба­буш­ка мне так ска­за­ла, а я ей ве­рю. И не пяль­ся, по­жа­луй­ста, на мою грудь! Те­перь мне без ку­паль­ни­ка не обой­тись. Рань­ше-то, - хоть го­лы­шом! - Она улыб­ну­лась, и вздох­ну­ла.
   - При­знал хоть? - опять спро­си­ла она. - Я очень ску­ча­ла без те­бя! А ты?
   - Ес­ли б не ску­чал, - не прие­хал бы.
   - И то, вер­но! Пой­дем к Сеп­пам. Сбро­сишь там свой рюк­зак, пе­ре­оде­нешь­ся, и на реч­ку! Идёт?
   - Идёт, ко­неч­но.
   То вол­ную­щее чув­ст­во, что год на­зад лишь из­ред­ка, при об­ще­нии с Ле­ной по­се­ща­ло Лё­шу, сей­час не от­пус­ка­ло его ни на ми­ну­ту. Он смот­рел на неё не так от­кры­то, как пре­ж­де, а, слов­но под­гля­ды­вая: стес­ня­ясь от­кры­то­го взгля­да, сму­ща­ясь уви­ден­но­го им. Ко­гда она об­ня­ла его при встре­че, он пле­чом сво­им ощу­тил уп­ру­гость её гру­ди, и ед­ва не ото­дви­нул­ся от неё, но, со­всем не же­лая это­го. Она его по­ня­ла, но, слов­но в на­смеш­ку, буд­то драз­ня Лё­шу, об­хва­ты­вая его пле­чи, тис­кая его, и тор­мо­ша, да­ва­ла по­чув­ст­во­вать ему это стес­няю­щее вол­не­ние, - пу­гаю­щее его. Она за­бав­ля­лась его не­ук­лю­жей, и та­кой без­за­щит­ной ско­ван­но­стью, что ей, на­вер­ное, хо­те­лось тут же взло­мать не бро­ню - скор­лу­пу, в ко­то­рой он пря­тал­ся от неё. С ним она ис­ка­ла са­мо­ут­вер­жде­ния в но­вой для се­бя ро­ли; уже не де­воч­ки-под­ро­ст­ка, но жен­щи­ны, для ко­то­рой не­доз­рев­ший ещё маль­чик, опас­но­сти не пред­став­ляя, мог слу­жить чем-то вро­де по­ли­го­на для про­бу­див­ших­ся в ней жен­ских на­чал. В его пре­дан­но­сти ей она с пер­вой же ми­ну­ты се­го­дняш­ней встре­чи, не со­мне­ва­лась. Он ос­тал­ся преж­ним. Он не умел скрыть на сво­ем ли­це ни еди­ной мыс­ли, по­се­тив­шей его, ни од­ной эмо­ции, ни од­но­го же­ла­ния. В это вре­мя он ещё не знал того, что язык че­ло­ве­ку дан для то­го, что­бы скры­вать свои мыс­ли, гла­за, - что­бы не ви­деть не же­лае­мо­го им, уши, - что­бы ус­лы­шать, но за­быть не­нуж­ное. Ни­че­го это­го он по­ка не знал. Все это он уз­на­ет от неё, но не сей­час - позд­нее. Он был, воз­мож­но, ум­нее Ле­ны, но она бы­ла муд­рее его, по край­ней ме­ре, - на дан­ный мо­мент.
   Сеп­пы встре­ти­ли Лё­шу ра­душ­но. Че­ло­век, пусть он и ре­бё­нок, об­ла­да­ет оп­ре­де­лен­ным на­бо­ром ка­честв, ко­то­рые оп­ре­де­ля­ют к не­му от­но­ше­ние дру­гих лю­дей на всю ос­тав­шую­ся жизнь. Лё­ша умел быть че­ло­ве­ком, не об­ре­ме­няю­щим свои­ми про­бле­ма­ми ок­ру­жаю­щих его лю­дей. Бы­то­вая не­при­хот­ли­вость - это ос­но­ва всей его жиз­ни, ес­ли хо­ти­те, - его кре­до. Во­прос хо­зяи­на мель­ни­цы: "Где бу­дешь спать?" - раз­ре­шил­ся про­сто: "Да там же, - ес­ли мож­но".
   - Нет во­про­сов. Ва­ляй, - спи, где хо­чешь!
   - За стол сей­час, или по­сле про­гул­ки?
   - Луч­ше, по­том. Я сыт. - И взгляд в сто­ро­ну Ле­ны.
   - Ну, коль не го­ло­ден, то, да­вай, иди ку­да хо­чешь! - Всё - как прежде.
   Ре­бя­та уш­ли на ре­ку, на то ме­сто, где го­дом рань­ше они впер­вые встре­ти­лись, впер­вые ощу­ти­ли, то­гда еще не­осоз­нан­но, по­треб­ность друг в дру­ге, и пер­вую сим­па­тию, - дру­же­скую, и обо­юд­ную. Лё­ша об­но­вил ос­тов ша­ла­ша, на­ре­зал ве­ток со све­жей ли­ст­вой, и за­но­во пе­ре­крыл ска­ты уют­но­го строе­ния. Ре­шил за­од­но про­бле­му с сен­ной под­стил­кой, и бре­зен­то­вой по­крыш­кой на его ска­ты. Всё бы­ло го­то­во для ре­ше­ния во­про­са на­деж­но­сти ук­ры­тия при лю­бых по­год­ных ка­так­лиз­мах. Ле­на си­де­ла воз­ле ра­бо­таю­ще­го Лё­ши, и на­блю­да­ла за ним. По срав­не­нию с про­шлым го­дом, он из­ме­нил­ся в мень­шей сте­пе­ни, чем она са­ма, но из­ме­нил­ся оп­ре­де­лён­но. У не­го поя­вил­ся от­чет­ли­вый рель­еф мышц, что Ле­на не ос­та­ви­ла без вни­ма­ния. Лё­ша стал су­ше, со­б­ран­ней, с не­зна­ко­мой в нём рань­ше пла­сти­кой в ка­ж­дом дви­же­нии. Ещё при встре­че с ним, взяв его за ру­ку, Ле­на по­чув­ст­во­ва­ла сухую плот­ность его ла­до­ни, ко­то­рая ха­рак­тер­на толь­ко для лю­дей, за­ня­тых фи­зи­че­ским тру­дом. Ка­ким?
   - Лё­ша, - спро­си­ла она, - по­че­му у те­бя та­кая же­ст­кая ла­донь?
   - Гим­на­сти­кой за­ни­ма­юсь - от­ве­тил он и, по­смот­рев на Ле­ну, спро­сил в свою оче­редь: "А ты?"
   - А я в му­зы­каль­ную шко­лу хо­жу. Не нра­вит­ся! - до­ба­ви­ла она, по­ду­мав. - Но ро­ди­те­ли хо­тят, что­бы я её окон­чи­ла.
   Раз­го­вор их как-то не скла­ды­вал­ся. Оба они бы­ли на­пря­же­ны: не зна­ли, что ска­зать друг дру­гу, что спро­сить, как реа­ги­ро­вать на ска­зан­ное друг дру­гом. Лё­ша был за­ком­плек­со­ван­ным че­ло­ве­ком, за­кон­сер­ви­ро­ван­ным в сво­их ком­плек­сах, и, бо­лее то­го, куль­ти­ви­ро­вав­шим их в се­бе. Сно­ва, как и год на­зад, он по­чув­ст­во­вал к Ле­не ско­вав­шее его сво­бо­ду чув­ст­во за­ви­си­мо­сти млад­ше­го от бо­лее стар­ше­го, и, бо­лее то­го, он от­чет­ли­вей и глуб­же осоз­нал своё и Ле­ни­но по­ло­вое раз­ли­чие, обо­зна­чив­шее бо­лее чёт­ко гра­ни­цы доз­во­лен­но­го в их об­ще­нии. Но где про­хо­дит эта гра­ни­ца, на ка­ком уров­не Ле­на её воз­двиг­ла, - это ему бы­ло не впол­не яс­но, и дер­жа­ло в из­вест­ном на­пря­же­нии.
   Бы­ло жар­ко, и, ра­бо­тая, Лё­ша снял с се­бя ру­баш­ку, а за­тем, и брю­ки, ог­ля­нув­шись при этом на Ле­ну. Она спо­кой­но, как и пре­ж­де, от­реа­ги­ро­ва­ла на его раз­де­ва­ние, но са­ма раз­де­вать­ся не спе­ши­ла, че­го рань­ше за ней не во­ди­лось. Обыч­но, она са­ма бы­ла ини­циа­то­ром пляж­ной на­го­ты, в из­вест­ных, ко­неч­но, пре­де­лах, но - не те­перь. К пот­но­му те­лу Алек­сея, по­ка он вы­но­сил из ша­ла­ша ста­рую сен­ную тру­ху, на­лип тра­вя­ной сор, и он со­шел с бе­ре­га в во­ду, где, стоя по по­яс в ней, а за­тем, па­ру раз оку­нув­шись с го­ло­вой, смыл его с се­бя. Вы­хо­дя из во­ды, он сму­щен­но по­пра­вил на се­бе об­ле­пив­шие те­ло тру­сы. Ле­на ус­мех­ну­лась, но про­дол­жа­ла мол­ча рас­смат­ри­вать его, по­лу­чая, ви­ди­мо, удо­воль­ст­вие от Лё­ши­но­го сму­ще­ния, и его не­лов­кой по­пыт­ки скрыть обо­зна­чив­шие­ся при­зна­ки муж­ско­го ес­те­ст­ва.
   - Нет, Алё­ша, - не сдер­жав­шись, ска­за­ла она, - ты в не­ко­то­рых во­про­сах не из­ме­нил­ся во­все!
   Он по­крас­нел, и мол­ча сел на тра­ву ря­дом с Ле­ной. Она по­вер­ну­лась к не­му ли­цом и, за­гля­нув в его гла­за, в са­мые зрач­ки, спро­си­ла: "А крас­неть за­чем? Ты что, бо­ишь­ся ме­ня? Бо­ишь­ся, да?"
   Он су­до­рож­но вздох­нул, и спря­тал ли­цо в ко­ле­ни со­гну­тых ног. Уши и шея его го­ре­ли от­нюдь не от за­га­ра. Ле­на про­ве­ла по спи­не Лё­ши ла­до­нью, сго­няя с неё ос­тат­ки вла­ги. За­тем, вер­нув­шись ру­кой сни­зу вверх, к его шее, вне­зап­но креп­ко схва­ти­ла в горсть коп­ну его во­лос, по­сле че­го силь­но трях­ну­ла его го­ло­ву, боль­но на­пос­ле­док вжав Лёш­ки­но ли­цо в его ко­ле­ни.
   - Глу­пый ты, Алё­ша, и ни­че­го­шень­ки не по­ни­ма­ешь! -
   Рез­ко встав с тра­вы, она че­рез го­ло­ву стя­ну­ла с се­бя пла­тье, и, не ог­ля­ды­ва­ясь на за­мер­ше­го Лё­шу, во­шла в ре­ку. Не­мно­го по­пле­скав­шись, она ос­та­но­ви­лась по по­яс в во­де на­про­тив не­го, всё ещё си­дев­ше­го ут­кнув нос в ко­ле­ни.
   - Лё­ша! - ок­лик­ну­ла она. - Под­ни­ми го­ло­ву, и мо­жешь смот­реть на ме­ня сколь­ко хо­чешь. Я се­го­дня не очень го­то­ва к ку­па­нию, я то­ро­пи­лась уви­деть те­бя, и не всё пре­ду­смот­ре­ла. А в том, в чём я сей­час, - ку­пать­ся не при­ня­то. По­нял, на­ко­нец-то!? -
   Он по­нял. Еще бы не по­нять! Тон­кий бе­лый бю­ст­галь­тер, при­лип­ший к её гру­ди, весь­ма от­кро­вен­но про­све­чи­вал.
   - На­лю­бо­вал­ся? Да­вай ру­ку! -
   Лё­ша по­дал Ле­не ру­ку, и по­мог ей вы­брать­ся из во­ды. Её мок­рые белые тру­си­ки бы­ли ещё от­кро­вен­нее, но Ле­на, слов­но не за­ме­ча­ла это­го. Под­хва­тив пла­тье, она уш­ла за ша­лаш, от­ку­да вер­ну­лась уже оде­той в пла­тье, но тут же раз­ве­си­ла тру­сы и бю­ст­галь­тер на вет­ках кус­та. Про­сле­див за Лёш­ки­ным взгля­дом, спро­си­ла: "На­вер­ное, я ка­жусь те­бе бес­сты­жей, на­халь­ной и вуль­гар­ной - так ведь?"
   - Нет, не ка­жешь­ся та­кой! - Лёш­ка для убе­ди­тель­но­сти по­мо­тал го­ло­вой. - Со­всем не ка­жешь­ся!
   - Что же ты, Алё­ша, то­гда так за­жал­ся? Спря­тал­ся от ме­ня? Я ведь та­кой же че­ло­век, как и ты. Мне то­же хо­чет­ся раз­гу­ли­вать в тру­сах, как это мо­жешь де­лать ты. Но мне это­го уже нель­зя де­лать! А мне - хо­чет­ся! По­нял? -
   Лёш­ка бурк­нул:
   - Знаю я о по­ло­вых раз­ли­чи­ях...
   - Но-но! По­ос­то­рож­ней о них! - при­ка­за­ла Ле­на. - Всё со вре­ме­нем уз­на­ет­ся. Я те­бя в про­шлом го­ду не зря под­руж­кой на­зва­ла... И бра­том то­же...
   - И па­ла­ди­ном, - вста­вил ос­ме­лев­ший Лё­ша.
   - Вер­но: и той, и дру­гим, и треть­им! Но мне хо­чет­ся быть с то­бой сво­бод­ной, и не ка­зать­ся при этом рас­пу­щен­ной дев­чон­кой. Кто зна­ет, воз­мож­но, ты для ме­ня ещё кто-то, - чет­вёр­тый?! Но об этом не сей­час, и не се­го­дня. То, что ты уви­дел се­го­дня, и под­гля­дел в про­шлом го­ду, - не бо­лее чем про­сто те­ло. Оно у ка­ж­до­го своё, пусть, и с не­ко­то­ры­ми раз­ли­чия­ми, но, - про­сто те­ло. Я то­же стес­ня­юсь по­ка­зы­вать­ся в та­ком ви­де, да­же - при ма­ме, но ты ме­ня стес­ня­ешь по­че­му-то мень­ше, чем она. Ты сам стес­нять­ся уме­ешь, и уме­ешь по­нять чу­жой стыд - в этом твоё пре­иму­ще­ст­во пе­ред мно­ги­ми. Я не за­бы­ла то­го, что те­бе в про­шлом го­ду за ме­ня бы­ло страш­но и стыд­но, а за се­бя - толь­ко стыд­но. Ты за ме­ня пе­ре­жи­вал, и это то­гда ме­ня тро­ну­ло, я бы­ла те­бе за это очень бла­го­дар­на. Я те­бе до­ве­ряю, Лё­ша! Пол­но­стью до­ве­ряю! Но се­го­дня мне с то­бой как-то тре­вож­но, че­го у ме­ня ни с кем ещё не бы­ло. Мне сей­час те­бе го­ло­ву хо­чет­ся ото­рвать, что­бы она ни­ко­му, кро­ме ме­ня, не дос­та­лась! - за­кон­чи­ла она вне­зап­но. Не­мно­го по­мол­чав, спро­си­ла: "По­нял ты что-ни­будь из то­го, что я те­бе сей­час на­го­во­ри­ла?"
   - По­нял, Ле­на. - Он на этот раз от­кры­то по­смот­рел в её гла­за: - Ты мне то­же очень нра­вишь­ся. Прав­да!
   - Са­мо­мне­ния у те­бя, Алё­ша, на пя­те­рых хва­тит. ТО­ЖЕ НРА­ВИШЬ­СЯ! - пе­ре­драз­ни­ла она его. - Я те­бе, что, раз­ве та­кое ска­за­ла? -
   При­щу­рив­шись, она в упор раз­гля­ды­ва­ет сму­тив­ше­го­ся Лёш­ку, ко­то­рый в оче­ред­ной раз стал на­ли­вать­ся алой крас­кой.
   - Ну, это, как бы, са­мо со­бой...- на­чал, бы­ло, он.
   - Что!? Са­мо со­бой?? Ах ты, мо­шен­ник! За ме­ня, ока­зы­ва­ет­ся, всё ре­шил! - Она об­хва­ти­ла его пле­чи и по­ва­ли­ла на спи­ну, чуть на­крыв его те­ло сво­им. Ле­на тя­же­ло ды­шит ему в ухо, а Лёш­ка ощу­ща­ет сво­ей гру­дью уп­ру­гую Ле­ни­ну грудь, толч­ки её, а мо­жет, сво­его серд­ца. Он за­мер. Ле­на чмок­ну­ла его в ухо, и под­ня­лась, одёр­ги­вая пла­тье. Лёш­ка оду­ре­ло гля­дел пе­ред со­бой, всё ещё про­дол­жая ощу­щать го­ря­чее её бед­ро на сво­ём бед­ре. В го­ло­ве его тя­же­лы­ми толч­ка­ми би­лась кровь. Он не смел под­нять глаз на Ле­ну, но ко­гда, чуть ус­по­ко­ив­шись, он встре­тил­ся с ней взгля­дом - в её гла­зах он про­чи­тал пол­ную без­мя­теж­ность, - буд­то и не бы­ло ни­че­го.
   - Мне и НА­ДО, Лё­шень­ка, нра­вить­ся те­бе. МНЕ так нуж­но!
   Он не очень по­нял; что ей за ну­ж­да в этом. Нуж­но так нуж­но. Ей вид­ней - ре­шил он про­сто.
   Но, спус­тя не­сколь­ко ми­нут, ко­гда она, за­брав про­сох­шие тру­си­ки и бю­ст­галь­тер, уш­ла за ша­лаш, что­бы пе­ре­одеть­ся, а вер­ну­лась от­ту­да без пла­тья, при­жи­мая к гру­ди бю­ст­галь­тер ру­ка­ми, и, по­вер­нув­шись к не­му спи­ной, ска­за­ла обыч­ным го­ло­сом: "За­стег­ни, по­жа­луй­ста!" - он вновь рас­те­рял­ся. Ни­как не вде­ва­лись в пет­ли крюч­ки, и он, сколь­зя не­по­слуш­ны­ми паль­ца­ми по ко­же её спи­ны, ощу­щал бар­ха­ти­стую её по­верх­ность. Ле­на тер­пе­ли­во жда­ла. На­ко­нец, он спра­вил­ся с за­стеж­ка­ми. По­вер­нув­шись к не­му ли­цом, она спро­си­ла: "Нра­вит­ся?"
   Лёш­ка вздох­нул.
   - У те­бя ко­жа ры­жая: тон­кая и неж­ная.
   - Рас­тёшь, Алё­ша! - в го­ло­се Ле­ны слы­ша­лась яв­ная на­смеш­ка. - Кни­жек ни­как на­чи­тал­ся? Ком­пли­мен­ты на­чал го­во­рить. Не ры­жая я во­все, - а ру­сая, а ко­жа - обыч­ная. Так-то вот, ка­ва­лер!
   - Не нуж­но, Ле­на, сме­ять­ся. Я ска­зал то, что по­чув­ст­во­вал. Что в этом пло­хо­го?
   - Ни­че­го пло­хо­го, Алё­ша. Но ты от­влек­ся от по­став­лен­ной те­бе за­да­чи, и на­чал чув­ст­во­вать.
   Она яв­но раз­вле­ка­лась его не­за­дач­ли­во­стью.
   - Не сер­дись на ме­ня, Лё­ша, я ведь это го­во­рю не со зла. Мне ино­гда чу­точ­ку под­раз­нить те­бя хо­чет­ся. Хо­тя, и не все­гда чу­точ­ку, но хо­чет­ся - все­гда!..
   - Ты днев­ник ве­дёшь, Алё­ша?
   Вне­зап­но за­дан­ный во­прос был для не­го не­ожи­дан­ным, и ка­зал­ся, на его пер­вый взгляд, дву­смыс­лен­ным. В шко­ле Алек­сей вёл не один, а це­лых два днев­ни­ка: один для ма­мы, в ко­то­ром, рас­пи­сы­ва­ясь за всех учи­те­лей, он вы­став­лял се­бе впол­не снос­ные оцен­ки, по­чер­ком не­от­ли­чи­мым от по­чер­ка со­от­вет­ст­вую­ще­го учи­те­ля-пред­мет­ни­ка; вто­рой его днев­ник, был пол­ной про­ти­во­по­лож­но­стью пер­во­го, и пред­на­зна­чал­ся ис­клю­чи­тель­но для внут­ри­класс­но­го поль­зо­ва­ния. Учи­те­ля в не­го мог­ли пи­сать всё, что им за­бла­го­рас­су­дит­ся, вплоть до по­эти­че­ских по­сла­ний, ти­па пись­ма "Тать­я­ны к Оне­ги­ну", или да­же, сти­хов Бар­ко­ва - раз­ни­цы не бы­ло бы ни­ка­кой, по­то­му что един­ст­вен­ным ре­дак­то­ром и чи­та­те­лем это­го днев­ни­ка был всё тот же Лёш­ка, скре­п­ляв­ший под­дель­ной ма­те­рин­ской под­пи­сью лю­бой опус, тя­го­тею­щих к эпи­сто­ляр­но­му жан­ру пре­по­да­ва­те­лей. Класс для Лёш­ки был три­бу­ной и сце­ной, по­зво­ляв­шей ему, сре­ди рав­ных се­бе, чем-то вы­де­лить­ся. Его школь­ное ам­п­луа - га­ер­ст­во, рав­ных в ко­то­ром, он се­бе не имел. Он ни­ко­гда не по­зво­лял се­бе жес­то­ких шу­ток, уни­зи­тель­ных для ко­го-то ро­зы­гры­шей и под­на­чек, трав­ли ка­ко­го-ни­будь бе­до­ла­ги. Од­на­ко го­ре бы­ло то­му учи­те­лю, ко­то­рый по­зво­лял се­бе уни­жаю­щее его за­ме­ча­ние. К двум-трём сле­дую­щим уро­кам в этом клас­се та­кой учи­тель дол­жен был го­то­вить­ся, как к вой­не, но это и Лёш­ку уса­жи­ва­ло за учеб­ни­ки и до­пол­ни­тель­ную ли­те­ра­ту­ру по про­хо­ди­мой в шко­ле те­ме. Класс же, - мог от­ды­хать. Те­ат­раль­ное пред­став­ле­ние бы­ло обес­пе­че­но. Днев­ник по­пол­нял­ся но­вы­ми за­пи­ся­ми крас­ны­ми чер­ни­ла­ми, и скром­ным че­ты­рех­бу­к­вен­ным рос­чер­ком ма­ми­ной под­пи­си, сви­де­тель­ст­вую­щим об оз­на­ком­ле­нии её с по­лу­чен­ным сы­ном оче­ред­ным за­ме­ча­ни­ем. Ко­ро­че, Ле­нин во­прос от­но­си­тель­но днев­ни­ка, за­ста­вил Лё­шу ес­ли не за­ду­мать­ся, то и не то­ро­пить­ся с от­ве­том. Он, ко­неч­но, сра­зу со­об­ра­зил, что не о школь­ных днев­ни­ках идёт речь. Од­на­ко, есть од­на про­бле­ма, яв­ляю­щая­ся об­щей для лю­бо­го днев­ни­ка - его хра­не­ние. Что школь­ный (как у не­го), что обыч­ные днев­ни­ки - это сво­его ро­да до­сье на са­мо­го се­бя, а в нём со­дер­жит­ся вся твоя под­но­гот­ная, ко­то­рая у Лёш­ки не ах­ти ка­кая хо­ро­шая. Ле­не он рас­ска­зал, что днев­ник дей­ст­ви­тель­но ве­дёт с вось­ми­лет­не­го воз­рас­та, и что вы­ну­ж­ден его пря­тать и от ма­мы, и от от­чи­ма, сде­лав тай­ник на книж­ной пол­ке, ни­ко­гда не под­вер­гаю­щей­ся ре­ви­зии. Со­сед­ка его по ле­ст­нич­ной пло­щад­ке, по­жи­лая ин­ва­лид­ка, силь­но хро­маю­щая на ор­то­пе­ди­че­ском са­по­ге, ко­то­рый она на­зы­ва­ла "ис­пан­ским", час­то об­ра­ща­лась к не­му за по­мо­щью при его по­хо­дах в ма­га­зи­ны. Он охот­но вы­пол­нял её прось­бы, в на­гра­ду за вы­пол­не­ние ко­то­рых, она снаб­жа­ла его кон­тра­мар­ка­ми на спек­так­ли в кон­сер­ва­то­рии, а, ино­гда, при­гла­ша­ла Лё­шу к се­бе в ком­на­ту, где мог­ла дос­тать из шка­фа: то ста­рый, ещё до­ре­во­лю­ци­он­ной по­ры аль­бом с мно­же­ст­вом сним­ков, от­ра­жав­ших се­мей­ную хро­ни­ку их вла­де­ли­цы, имев­шей яв­но не про­ле­тар­ское про­ис­хо­ж­де­ние; то - дос­та­ва­ла свой или муж­нин днев­ни­ки, в би­сер­ном по­чер­ке ко­то­рых пе­ре­ме­жа­лись тек­сты на рус­ском и ино­стран­ных язы­ках.
   - Это моя па­мять! - по­хло­пы­вая мяг­кой пух­лой ла­до­нью по их об­лож­кам, го­во­ри­ла она. - А па­мять, Алё­ша, нуж­но бе­речь! Вре­мя, до­ро­гой, сти­ра­ет ме­ло­чи, из ко­то­рых скла­ды­ва­ет­ся це­лая жизнь, ибо, не зна­ешь се­го­дня, что есть ме­лочь, а что - глав­ное, ко­то­рое ле­пит­ся из вся­ких ме­ло­чей, соз­да­вая еди­ное це­лое это­го глав­но­го. По её со­ве­ту, Лё­ша тоже стал вес­ти днев­ник, хо­тя и знал, что за ми­ну для не­го этот днев­ник мо­жет со­бою пред­ста­вить, по­па­ди он в ру­ки то­го, ко­му он во­все не пред­на­зна­чен.
   Он смот­рит на Ле­ну, ожи­дая сле­дую­ще­го во­про­са, и она и не за­мед­ли­ла его за­дать.
   - Ты и обо мне в нём на­пи­сал?
   - Да! - че­ст­но от­ве­тил он. - На­пи­сал. А что в этом пло­хо­го?
   - Ни­че­го пло­хо­го, Лё­ша, в этом нет, но ты по­ни­ма­ешь, что кто-то дру­гой мо­жет его про­чи­тать? Что то­гда мо­жет про­изой­ти?
   - По­ни­маю, - от­ве­тил он, - но я уве­рен, что он на­дёж­но спря­тан.
   - Я то­же на это на­де­юсь, - ска­за­ла она за­дум­чи­во, - ведь я са­ма его ве­ду, но все­гда бо­юсь, что он по­па­дет в ру­ки от­ца. Там о те­бе мно­го че­го есть. - Она улыб­ну­лась. - Про­чи­тай ты мой днев­ник, - мои за­пи­си о те­бе, ты, на­вер­ное, сбе­жал бы от ме­ня, или - на­обо­рот... - Она не до­го­во­ри­ла.
   - Не знаю, Ле­на, что на­пи­са­ла ты, но я пи­шу толь­ко то, что ви­жу, и знаю точ­но. Я ска­зал те­бе, что ты мне нра­вишь­ся, - так это в нём и на­пи­са­но. Что при­ду­мы­вать?
   Ле­на хит­ро при­щу­ри­лась.
   - А как там на­счёт чувств, - есть что-ни­будь?
   Алек­сей в оче­ред­ной раз крас­не­ет.
   - Ле­на, я же те­бе ска­зал, что ты мне нра­вишь­ся, что мне с то­бой хо­ро­шо - ни­ка­кой вы­дум­ки. Для ме­ня - это глав­ное.
   - А от­но­си­тель­но то­го, что ты ме­ня ви­дел го­лы­шом, - на­пи­сал?
   - Нет, Ле­на, - не на­пи­сал. Я это пом­ню!
   - Всё-та­ки ты очень хо­ро­ший, Алё­ша! - об­няв его, "про­жур­ча­ла" в са­мое его ухо Ле­на.
   Стран­ная у неё бы­ла ма­не­ра об­ще­ния с Лё­шей. Она, за­час­тую, толь­ко од­ни­ми мо­ду­ля­ция­ми го­ло­са ре­гу­ли­ро­ва­ла с ним от­но­ше­ния. Той же це­ли слу­жи­ли её за­гля­ды­ва­ния в его гла­за, объ­я­тия, про­сто ка­са­ния те­ла­ми, по­це­луи в нос, шею, ухо, иной раз, лёг­кое по­ку­сы­ва­ние за его моч­ку, за­пус­ка­ние паль­цев в его ше­ве­лю­ру. Од­на­ж­ды, ко­гда она, слов­но кош­ка, про­ве­ла по его ще­ке сво­ей ще­кой, про­ве­ла с си­лой, ед­ва не осад­нив ко­жу, Лё­ша ска­зал ей: "Те­бе не ка­жет­ся, что ты сей­час по­хо­жа на льви­цу, ме­тя­щую свою тер­ри­то­рию?"
   - За­бав­но, но имен­но так я толь­ко что о се­бе и по­ду­ма­ла, а ты за­ме­тил... Очень ин­те­рес­но! Од­на­ко я не дам те­бе сло­ва, что впредь не бу­ду так де­лать. Мне это дос­тав­ля­ет удо­воль­ст­вие, а от­ка­зать­ся от удо­воль­ст­вия, - я не в си­лах. Тер­пи!
   Она мог­ла вне­зап­но по­ва­лить его на зем­лю, че­му он ни­ко­гда не со­про­тив­лял­ся, и, да­же, под­да­вал­ся ей. При­жав его пле­чи к зем­ле, мог­ла при­гро­зить: "Сей­час уку­шу!" - что иной раз и де­ла­ла, вре­ме­на­ми, дос­та­точ­но боль­но. Мог­ла спро­во­ци­ро­вать ка­са­ние его ру­ка­ми сво­его те­ла, и все­гда вни­ма­тель­но сле­ди­ла за его ре­ак­ци­ей на это, буд­то ис­пы­ты­вая по­треб­ность вол­но­вать его. На­блю­дая за его, сле­до­вав­шей за этим рас­те­рян­но­стью, она с яв­ным удо­воль­ст­ви­ем от­ме­ча­ла по­яв­ляв­шую­ся у Лё­ши дрожь в ру­ках, и его все­гдаш­нюю го­тов­ность крас­неть. Она до­воль­но ши­ро­ко трак­то­ва­ла пра­во на сво­бо­ду сво­его соб­ст­вен­но­го "Я", бу­к­валь­но под­сте­ги­вав­ше­го её к оче­ред­но­му, не со­всем со­от­вет­ст­во­вав­ше­му её воз­рас­ту по­ступ­ку. Она бы­ла по сво­ей су­ти уже сфор­ми­ро­вав­шей­ся мо­ло­дой жен­щи­ной, кон­ку­ри­ро­вать с воз­рас­тны­ми по­треб­но­стя­ми ко­то­рой, свои­ми по­треб­но­стя­ми, - Лё­ша не был го­тов. Но всё то, при­тя­га­тель­ное в ней, что его тре­во­жи­ло и воз­бу­ж­да­ло, он чув­ст­во­вал как не­что обя­за­тель­ное ме­ж­ду ни­ми. Она бы­ла его нар­ко­ти­ком, его са­мой тя­же­лой, и са­мой слад­кой по­треб­но­стью. Ря­дом с ней - он жил ею. Он был её доб­ро­воль­ным ра­бом: по­слуш­ным, мяг­ким, и, до по­ры, - во­все ли­шив­шим­ся соб­ст­вен­ной во­ли. Ле­на, сво­им про­бу­див­шим­ся жен­ским чуть­ем, уже по­ня­ла это, и экс­плуа­ти­ро­ва­ла его чув­ст­ва, не по­зво­ляя, впро­чем, ему ни­ка­ких, да­же са­мых ма­лых воль­но­стей в от­но­ше­нии се­бя. Она им за­бав­ля­лась, рас­ка­чи­вая лод­ку, пе­ре­вер­нув ко­то­рую, са­ма мог­ла ока­зать­ся в той же ку­пе­ли, ко­то­рую при­го­то­ви­ла для не­го. Но всё это бу­дет по­том, - не ско­ро. Ну, а сей­час...
   - Лё­ша, ты по­си­ди со мной, а я по­сплю. Не воз­ра­жа­ешь?
   Она по­ло­жи­ла свою го­ло­ву ему на бёд­ра, а са­ма, пой­мав его ла­донь, уло­жи­ла её под сво­ею гру­дью, для вер­но­сти при­жи­мая её сво­ей ру­кой. Де­ся­тью ми­ну­та­ми поз­же, пе­ре­ка­ти­лась на спи­ну и, всё так же удер­жи­вая Лё­ши­ну ру­ку сво­ей, спро­си­ла с ви­дом са­мым не­вин­ным: "Что ты, Лё­ша, чув­ст­ву­ешь?"
   Он си­дит ма­ли­но­вый, гля­дя в её при­щу­рен­ные улы­баю­щие­ся гла­за, в ко­то­рых сна не бы­ло во­все.
   - Серд­це бьёт­ся! - еле слыш­но го­во­рит он, чуть ше­ве­ля гу­ба­ми.
   - Вер­но, Лё­шень­ка! - Ле­на хо­хо­чет. - Но что ж столь­ко тра­ге­дии в тво­ём го­ло­се?
   Лё­ша мол­ча от­во­дит прядь во­лос с её ли­ца, слег­ка кос­нув­шись паль­ца­ми её губ.
   - Не ша­ли, Алё­ша! Я те­бе это­го не раз­ре­ша­ла!
   Го­лос строг, но гла­за её сме­ют­ся: "Те­бе мож­но не всё! По­нял?"
   Лёш­ка со­глас­но ки­ва­ет го­ло­вой, а сам не сво­дит глаз с её губ: мяг­ких и тё­п­лых, но тут же па­да­ет от рез­ко­го толч­ка в грудь, ко­то­рым Ле­на оп­ро­ки­ды­ва­ет его на спи­ну, а са­ма, упав на не­го свер­ху, гру­дью при­кры­ва­ет его рот. Он ло­вит гу­ба­ми те­п­ло её гру­ди, пусть че­рез пла­тье, но впол­не ося­зае­мое, и при­жи­ма­ет ими (он чув­ст­ву­ет это че­рез тон­кую ткань) её со­сок. Тут же сле­ду­ет шле­пок её ла­до­ни по его лбу.
   - Не­хо­ро­шо се­бя ве­дёшь, Алё­ша! Ой, не­хо­ро­шо! - И сно­ва сме­ёт­ся, до­воль­ная удав­шей­ся про­дел­кой, ре­зуль­тат ко­то­рой ей был из­на­чаль­но ясен.
   Лё­ша си­дит на тра­ве, чув­ст­вуя пол­ное опус­то­ше­ние. Час­тая сме­на эмо­цио­наль­но­го фо­на окон­ча­тель­но вы­би­ла его из ко­леи. Он ту­по ус­та­вил­ся в зем­лю, не реа­ги­руя на стоя­щую над ним Ле­ну, а та уже при­се­ла пе­ред ним на кор­точ­ки, не очень бес­по­ко­ясь о за­драв­шем­ся до тру­си­ков по­до­ле пла­тья.
   - Ты не сер­дишь­ся на ме­ня, Алё­ша? Я се­го­дня ве­ла се­бя не очень хо­ро­шо, но ты ме­ня про­стишь? Лад­но?
   Лё­ша мол­ча ки­ва­ет го­ло­вой. Он дей­ст­ви­тель­но се­го­дня очень ус­тал. Ле­на це­лу­ет его в ще­ку: "По­шли, под­руж­ка!"
   Уже до­би­тый окон­ча­тель­но, он ед­ва не за­пла­кал от оби­ды.
   - По­шли, уж!
   Все по­сле­дую­щие дни это­го ле­та, про­ве­ден­ные, как и пред­ше­ст­вую­щий им, поч­ти по­сто­ян­но вме­сте, от­ли­ча­лись раз­ве что мень­шей эмо­цио­наль­ной на­пря­жен­но­стью. Лишь ино­гда Ле­на по­зво­ля­ла се­бе пу­гаю­щие и тре­во­жа­щие Лё­шу вы­ход­ки, до­во­див­шие его вре­ме­на­ми до слёз от­чая­ния. В та­ких слу­ча­ях, Ле­на, слов­но опом­нив­шись, про­си­ла у не­го про­ще­ния, слег­ка тор­мо­ши­ла, при­ми­ряю­ще це­ло­ва­ла, и на вре­мя ос­тав­ля­ла в по­кое, не за­бы­вая, од­на­ко, вре­мя от вре­ме­ни за­гля­ды­вать ему в гла­за: как, мол, ты там? Един­ст­вен­ным, и не­из­мен­ным свя­зую­щим их ат­ри­бу­том, быв­шим чем-то вро­де та­лис­ма­на их друж­бы, ос­та­ва­лись не­за­буд­ки. Лё­ша, да­же ес­ли на­ка­ну­не они ссо­ри­лись, и их рас­ста­ва­ние не обе­ща­ло обя­за­тель­ной встре­чи на сле­дую­щий день, ут­ром не­из­мен­но шел на за­вет­ную по­лян­ку, и со­би­рал из не­за­бу­док бу­ке­тик, ко­то­рый нёс к ша­ла­шу, где ук­ла­ды­вал его в те­ни. Воз­мож­но, что имен­но эти не­за­мы­сло­ва­тые зна­ки вни­ма­ния к ней, под­твер­жда­ли Ле­не не­зыб­ле­мость их с Лё­шей друж­бы, его не­зло­па­мят­ность, а, воз­мож­но, и не­что боль­шее, - его чув­ст­во к ней, и не толь­ко дру­же­ское. Так или ина­че, но сле­дую­щие за дня­ми раз­молв­ки дни, Ле­на, как пра­ви­ло, бы­ла ти­ха и не­мно­го­слов­на, ста­но­вясь на вре­мя той са­мой де­воч­кой, ко­то­рую встре­тил Лё­ша в пер­вые дни их зна­ком­ст­ва. На все их со­вме­ст­ные про­гул­ки она не­из­мен­но при­но­си­ла с со­бой ку­паль­ник не­мыс­ли­мо оран­же­во­го цве­та, ко­то­рый на­де­ва­ла на се­бя, скры­ва­ясь от Лё­ши­ных глаз за ша­ла­шом. Поя­вив­шись впер­вые пе­ред ним в этом ку­паль­ни­ке, она ос­та­но­ви­лась пе­ред ним, де­мон­ст­ри­руя то ли се­бя, то ли сам ку­паль­ник.
   - Оце­ни, Лё­ша!
   Глу­хой, поч­ти пол­но­стью за­кры­ваю­щий грудь и спи­ну Ле­ны ку­паль­ник, ему не по­нра­вил­ся ка­те­го­ри­че­ски.
   - Вче­ра ты вы­гля­де­ла луч­ше, - ска­зал он бес­хит­ро­ст­но.
   Она за­смея­лась.
   - Лё­ша, а ты, ока­зы­ва­ет­ся, гур­ман! Мне эта тряп­ка са­мой не нра­вит­ся, но дру­гих нет. Ку­шай, что по­да­но!
   Уже стоя по по­яс в во­де, она по­смот­ре­ла на не­го.
   - Алё­ша, ес­ли б я бы­ла са­хар­ной, то рас­тая­ла бы на­вер­ня­ка! По­смот­рел бы ты на своё ли­цо со сто­ро­ны!
   Ле­на про­плы­ла не­сколь­ко де­сят­ков мет­ров вниз по те­че­нию и по­зва­ла его. Он по­шел за ней вдоль бе­ре­га. Дог­нав её у по­во­ро­та, он ус­лы­шал: "Алё­ша, при­не­си мои ве­щи к то­му мес­ту... пом­нишь? Я там пе­ре­оде­нусь".
   Он вер­нул­ся к ша­ла­шу, где взял Ле­ни­но пла­тье, не тро­нув её бю­ст­галь­те­ра и тру­си­ков. Дог­нал её у то­го са­мо­го зло­по­луч­но­го брев­на, на ко­то­рое он и вы­ло­жил пла­тье. Ле­на уже вы­хо­ди­ла из во­ды. Уви­дев, что Лё­ша при­нес толь­ко пла­тье, она очень вни­ма­тель­но по­смот­ре­ла ему в ли­цо, во­гнав его в крас­ку.
   - Или, Лё­ша, я те­бя не очень по­ни­маю и ты от­мен­ный плут, или ты от­мен­но же прост, что не очень хо­ро­шо, или, что?.. - она не за­кон­чи­ла фра­зу, ос­та­вив во­прос без соб­ст­вен­но­го от­ве­та.
   Лё­ша, уже при­выч­ный к её под­нач­кам, и слег­ка под­на­то­рев­ший в уга­ды­ва­нии их су­ти, на­шел­ся сра­зу, про­дол­жив не­за­вер­шен­ную ею фра­зу: "или ты на мок­рое те­ло на­де­нешь су­хие тру­сы и свой лиф­чик, ко­то­рые сра­зу на­мок­нут".
   Он че­ст­ны­ми гла­за­ми по­смот­рел на Ле­ну, ко­то­рая раз­гля­ды­ва­ла его, щу­рясь от солн­ца.
   - Зна­чит, - всё-та­ки плут! - за­клю­чи­ла она. - Не так уж и пло­хо! От­вер­нись!
   Алё­ша, си­дя к ней спи­ной, и слу­шая шо­ро­хи пе­ре­оде­ва­ния Ле­ны, улы­бал­ся. Он впер­вые, по­жа­луй, "ма­лой кро­вью" одер­жал над Ле­ной по­бе­ду, за­ста­вив её сде­лать по-сво­ему, по Лёш­ки­но­му же­ла­нию. Сей­час он хо­тел ощу­тить, пусть толь­ко гла­за­ми, её, - тре­во­жа­щее его, сла­бо при­кры­тое сит­це­вой бро­ней на­гое те­ло.
   - Мож­но? - спро­сил он.
   - Мож­но! - от­ве­ти­ла Ле­на.
   Он обер­нул­ся. Ле­на стоя­ла пе­ред ним в при­лип­шем к те­лу пла­тье, под ко­то­рым рель­еф­но вы­де­ля­лись вы­пук­ло­сти гру­дей.
   - Жу­лик ты, Лёш­ка! - Ле­на по­до­шла к не­му, и се­ла ря­дом на брев­но.- За­стен­чи­вый жу­лик! - спус­тя не­сколь­ко се­кунд до­ба­ви­ла она.
   Лё­ша до­воль­но улы­бал­ся. Ле­на со­об­ра­зи­ла, что Лёш­ка, - этот дей­ст­ви­тель­но за­стен­чи­вый маль­чиш­ка, пре­одо­лел ка­кой-то, ею ус­та­нов­лен­ный ру­беж об­ще­ния, за пре­де­лом ко­то­ро­го вла­ст­во­вать мог­ла толь­ко од­на она. Он ото­дви­нул ею ус­та­нов­лен­ную гра­ни­цу доз­во­лен­но­го для не­го, и это её слег­ка на­сто­ро­жи­ло. Она ре­ши­ла про­ве­рить свою, в от­но­ше­нии Лё­ши, до­гад­ку. По­вто­рив на сле­дую­щий день свой за­плыв вниз по те­че­нию ре­ки, она по­вто­ри­ла и прось­бу свою в от­но­ше­нии дос­тав­ки ве­щей. "ВСЕХ ве­щей", - ска­за­ла она, вы­де­лив сло­во "всех". Лё­ша вы­пол­нил её прось­бу в точ­но­сти, но на ли­це его она про­чи­та­ла яв­ное раз­оча­ро­ва­ние и, да­же лёг­кую оби­ду. С тех пор так и по­ве­лось: Ле­на еже­днев­но со­вер­ша­ла свой вод­ный мо­ци­он, а Лё­ша по­слуш­но ис­пол­нял её прось­бу при­нес­ти ве­щи к мес­ту окон­ча­ния за­плы­ва. Раз­ни­ца со­стоя­ла толь­ко в том, что без на­по­ми­нае­мой ею не­об­хо­ди­мо­сти при­нес­ти ВСЕ ве­щи, он при­но­сил толь­ко её пла­тье. Боль­ше Ле­на не пы­та­лась де­мон­ст­ри­ро­вать Лё­ше сво­его по­ни­ма­ния при­чин его уп­ря­мо­го не­же­ла­ния снаб­жать её пол­ным ком­плек­том оде­ж­ды. Она сми­ри­лась, но, на­хо­дясь в де­за­би­лье, слег­ка ото­дви­га­ла его от се­бя, по­зво­ляя, раз­ве что, со­зер­ца­тель­ный кон­такт с ним. В этом: се­бе, да, и ему, - она от­ка­зать не мог­ла. Она не позволяла да­же слу­чай­ных ка­са­ний друг дру­га, ни­ка­ких "скольз­ких" тем в раз­го­во­ре, до тех пор, по­ка не оде­ва­лась пол­но­стью, в свою, как, на­вер­ное, ду­мал Лёш­ка, бро­ню. Вот тут, она по­зво­ля­ла се­бе в от­но­ше­нии Лё­ши всё, что ей за­бла­го­рас­су­дит­ся. Но од­на­ж­ды, он ос­лу­шал­ся Ле­ни­ной прось­бы при­нес­ти ВСЕ ве­щи, и, бу­ду­чи уве­рен­ным в том, что это сой­дёт ему с рук, он при­нес с со­бой толь­ко её пла­тье. Ле­на, по­дой­дя к не­му, за­гля­ну­ла в его ли­цо слиш­ком серь­ёз­но: "Мы так не до­го­ва­ри­ва­лись, Алё­ша"!
   Ска­зав это, она на­тя­ну­ла пла­тье на мок­рый ку­паль­ник, и по­шла в сто­ро­ну ша­ла­ша, не ог­ля­ды­ва­ясь на Лё­шу, и не по­звав его с со­бой. Он ос­тал­ся си­деть в оди­но­че­ст­ве. Внут­рен­не, го­то­вя эту про­дел­ку, он был го­тов к не­боль­шой но­та­ции с её сто­ро­ны, но он ни­как не мог пред­по­ло­жить, что она бро­сит его здесь и, да­же не вы­слу­шав его оп­рав­да­ний, - уй­дёт, не по­звав его с со­бой. Та­ко­го рань­ше не бы­ва­ло! Он был край­не рас­стро­ен, но пе­ре­ло­мить се­бя, пой­ти к ней с по­вин­ной - ни в ко­ем слу­чае! Это вы­зва­ло у не­го чув­ст­во про­тес­та. Он хо­ро­шо пом­нил что дав­ние, что не­дав­ние оби­ды, на­не­сен­ные ему Ле­ной. Ожес­то­чая се­бя, он ду­мал о том, что вот она его, слов­но жу­ка на ни­точ­ке, то от­пус­ка­ла от се­бя, да­вая ему, пусть ог­ра­ни­чен­ную, но сво­бо­ду, то, под­тя­ги­вая за эту нить, вновь при­вле­ка­ла к се­бе, воз­бу­ж­дая, за­став­ляя его тря­стись слов­но в оз­но­бе при её со­всем не слу­чай­ных лас­ках. Но, опять же: как толь­ко она до­би­ва­лась да­же очень роб­ко­го, от­ве­та на них - хо­лод­ным ду­шем для не­го зву­ча­ли её сло­ва: "Алё­ша! Ты что? Что с то­бой?" - слов­но не по­ни­ма­ла она то­го, что с ним про­ис­хо­дит. Он ед­ва не за­пла­кал от оби­ды за са­мо­го се­бя. Так про­шел поч­ти час, и он уже на­чал со­жа­леть о сво­ём уп­рям­ст­ве. Он был го­тов хоть сей­час встать, и ид­ти с по­вин­ной к Ле­не, что­бы про­сить у неё про­ще­ния. В эту ми­ну­ту раз­дал­ся шо­рох ша­гов, ко­то­рый за­мер за его спи­ной. По­ло­жив ру­ки на пле­чи Лё­ши, Ле­на при­тя­ну­ла его к се­бе, за­ста­вив его упе­реть­ся ло­пат­ка­ми в её бед­ра, а за­тыл­ком в жи­вот. Эта не­ус­той­чи­вость по­зы, за­ви­си­мость от Ле­ни­ной под­держ­ки - поч­ти сра­зу ли­ши­ли его уве­рен­но­сти в се­бе, и на­дёж­но­сти вы­стро­ен­ной им ми­ну­ту на­зад ло­ги­ки по­ве­де­ния, ко­то­рая, как он на­де­ял­ся, мог­ла бы быть из­ви­ни­тель­ной в гла­зах Ле­ны.
   - Си­ди, и не обо­ра­чи­вай­ся, - по­про­си­ла она, - ина­че, мне бу­дет труд­но с то­бой раз­го­ва­ри­вать.
   Лё­ша за­мер, при­слу­ши­ва­ясь бе­ше­но­му рит­му сво­его серд­ца.
   - Алё­ша, - не­при­выч­но глу­хим го­ло­сом на­ча­ла Ле­на, - я мо­гу пред­по­ло­жить, что в оче­ред­ной раз оби­де­ла те­бя: сна­ча­ла - спро­во­ци­ро­вав, по­том, и по­ощ­рив не­ко­то­рые твои воль­но­сти, до­пус­кающие чрез­мер­ное на­ше сбли­же­ние, ко­то­рое и для ме­ня са­мой, а для те­бя, - тем бо­лее, ни­че­го хо­ро­ше­го, по край­ней ме­ре, сей­час, при­нес­ти не мо­жет. Мне страш­но да­же на ми­ну­ту пред­по­ло­жить, что ты мо­жешь по­ду­мать обо мне, как о че­ло­ве­ке, о де­вуш­ке, - по­пра­ви­лась она, - рас­пу­щен­ной и ци­нич­ной. Мне труд­но и стыд­но те­бе го­во­рить, что зна­чит для ме­ня твое от­но­ше­ние ко мне. И ты, и я, по мер­кам лю­дей взрос­лых, да, и по су­ти са­мой, по­ка ос­та­ём­ся деть­ми, а ты - в боль­шей, чем я, сте­пе­ни. Мы дру­жим, но я по­ка са­ма не уве­ре­на: толь­ко ли друж­ба ме­ня при­вле­ка­ет к те­бе, или не­что боль­шее? На­вер­ное, я люб­лю те­бя, но мне дав­но ка­жет­ся, что моя лю­бовь к те­бе не очень по­хо­дит на лю­бовь се­ст­ры к бра­ту, хо­тя, я всё вре­мя пы­та­юсь се­бя в этом уве­рить. Вре­ме­на­ми, я об­ни­маю и, да­же, це­лую те­бя, и мне хо­чет­ся са­му се­бя убе­дить, что де­лаю я это так, как мо­жет по­зво­лить се­бе де­лать се­ст­ра в от­но­ше­нии бра­та. Но это ложь! Я са­ма воз­бу­ж­да­юсь при этом, и чув­ст­вую в те­бе тот же са­мый от­вет (Лёш­ки­но ли­цо за­але­ло). Ни­че­го в этом стыд­но­го для нас я не ви­жу. Про­сто воз­раст. Я за­ме­ти­ла, что и ты за очень ко­рот­кий срок, все­го за ме­сяц, по­взрос­лел, и, по­сте­пен­но ста­но­вишь­ся муж­чи­ной, или, на ху­дой ко­нец, юно­шей, с ко­то­рым мои иг­ры ста­но­вят­ся опас­ны­ми. Я час­то, ты за­ме­тил, на­вер­ное, за­гля­ды­ваю в твои гла­за, смот­рю те­бе пря­мо в ли­цо, пы­та­ясь уви­деть в них от­вет на бес­по­коя­щий ме­ня во­прос: кто я для те­бя? Ты по­ка не нау­чил­ся лгать: ни свои­ми гла­за­ми, ни ли­цом. Спа­си­бо те­бе за это! Я не жду при­зна­ний тво­их в люб­ви ко мне, и мне по­ка хва­та­ет тво­ей друж­бы, в ко­то­рой я уве­ре­на. Ес­ли же ты и име­ешь ко мне это чув­ст­во, то луч­ше со­хра­ни его, не го­во­ря о нём - я са­ма это, на­де­юсь, по­чув­ст­вую. На­вер­ное, по­треб­ность в люб­ви у ме­ня вы­ше, чем у те­бя, но я стар­ше и, увы, к это­му, вро­де, го­то­ва. Но я го­то­ва ждать те­бя столь­ко, сколь­ко по­тре­бу­ет­ся, что­бы, до­ж­дав­шись, по­чув­ст­во­вать на­стоя­щую лю­бовь, но не про­сто муж­ское же­ла­ние. Ты, Алё­ша, че­ло­век на­чи­тан­ный, и хо­тя бы из книг зна­ешь то, о чем я те­бе сей­час ска­за­ла. Я бы­ваю не все­гда сдер­жан­ной в сво­их эмо­ци­ях, час­то за­бы­ва­юсь, и мо­гу по­те­рять над со­бой кон­троль, по­это­му, очень про­шу те­бя: дер­жи се­бя в уз­де, - ты же муж­чи­на! - При этих сло­вах, Лёш­ка опять по­крас­нел. Ле­на про­дол­жа­ла. - Все эти оде­ва­ния мои, пе­ре­оде­ва­ния - не бо­лее чем при­ман­ка, дей­ст­вую­щая воз­бу­ж­даю­ще и на ме­ня, и на те­бя, Лё­ша. Я не мо­гу га­ран­ти­ро­вать, что всё в на­ших взаи­мо­от­но­ше­ни­ях сра­зу из­ме­нит­ся, пре­вра­тив в один день и те­бя, и ме­ня в эта­ких пай-маль­чи­ка, и та­кую же де­воч­ку. Во­все нет! Но, да­вай оба, хо­тя бы, ос­та­но­вим­ся на дос­тиг­ну­том, не де­лая лиш­них ша­гов в по­ка нам не­нуж­ном на­прав­ле­нии. Обо всём этом я ду­ма­ла там - у ша­ла­ша. С этим к те­бе и при­шла. А ме­ня, ес­ли мо­жешь, про­сти. Я бы­ла не пра­ва. - С эти­ми сло­ва­ми Ле­на, сде­лав шаг на­зад, стя­ну­ла Лё­шу за пле­чи в тра­ву, а са­ма, при­сев на кор­точ­ки, по­ло­жи­ла его го­ло­ву се­бе на ко­ле­ни. Она очень при­сталь­но и серь­ёз­но по­смот­ре­ла в его ли­цо, за­тем на­кло­ни­лась, и по­це­ло­ва­ла в гу­бы.
   - Слад­ко? - Го­лос её дрог­нул.
   - Да! - вы­дох­нул Лё­ша.
   - А это те­бе за то, что ты уме­ешь слу­шать, на­де­юсь, и по­ни­мать. Да­вай, вста­вай!
   Са­ма она се­ла на брев­но, до­жи­да­ясь, по­ка Лё­ша не ока­жет­ся ря­дом с ней.
   - Те­перь, по­след­нее, - по­сле не­ко­то­рой пау­зы, ска­за­ла Ле­на. - Всё, о чём я те­бе сей­час го­во­ри­ла, долж­но ос­тать­ся ме­ж­ду на­ми - это пер­вое; вто­рое - ни о чем из ска­зан­но­го мною, - я не жа­лею, но, по­жа­луй­ста, не за­да­вай­ся, и не за­ди­рай нос; и, третье - по­вто­ряю прось­бу: даль­ше то­го пре­де­ла, ко­то­рый на­ми был до­пу­щен, не за­хо­дить!
   На ка­ж­дый из пунк­тов за­клю­чи­тель­но­го Ле­ни­но­го мо­но­ло­га Лёш­ка со­глас­но ки­вал го­ло­вой. Сил го­во­рить что-ли­бо, у не­го не ос­та­лось. Воз­вра­ща­лись к её до­му мол­ча, но дер­жась за ру­ки. Ле­на во вто­рой ру­ке не­сла бу­ке­тик по­да­рен­ных Лё­шей не­за­бу­док, он - её сум­ку со зло­по­луч­ным ку­паль­ни­ком. По­дой­дя к Ле­ни­но­му до­му, он уви­дел в ок­не её ба­буш­ку, ко­то­рая, улыб­нув­шись, кив­ну­ла ему как ста­ро­му зна­ко­мо­му.
   - За­хо­ди, Лё­ша! - при­от­крыв ста­вень, по­зва­ла она.
   - Спа­си­бо! Я до­мой спе­шу!
   - Про­во­ди, хо­тя бы, в дом, не здесь же про­щать­ся, - ска­за­ла Ле­на, и за ру­ку втя­ну­ла его на крыль­цо, а от­ту­да, протолкнула в се­ни, где, чмок­нув его в ще­ку, и, вздох­нув, ска­за­ла: "Ка­жет­ся, я в те­бе не ошиб­лась".
   - За "ка­жет­ся" - спа­си­бо! - Леш­ка не ос­тал­ся в дол­гу.
   Ле­на за­смея­лась.
   - Ты, ока­зы­ва­ет­ся, ещё и яз­ва по­ря­доч­ная!
   Толь­ко сей­час они за­ме­ти­ли в даль­ней по­луть­ме се­ней стоя­щую с би­до­ном в ру­ке ба­буш­ку.
   - На по­ро­ге не стой­те - про­скво­зит вас, кон­шпи­ра­то­ры! - По­хо­же, на­ро­чи­то ис­ка­зив сло­во, ска­за­ла она, и про­шла в гор­ни­цу, ос­та­вив дверь в неё от­кры­той. Лёш­ка, толь­ко что за­стиг­ну­тый ба­буш­кой Ле­ны врас­плох, пы­тал­ся, бы­ло, улиз­нуть на ули­цу.
   - Ну, уж нет! - Ле­на схва­ти­ла его за ру­ку. - Те­перь, ты не име­ешь пра­ва ос­та­вить де­вуш­ку од­ну на рас­тер­за­ние ба­буш­ке. - И на ухо: - Как по­це­луи по­лу­чать, - вот он ты! А как от­вет дер­жать, - ищи вет­ра в по­ле! Смот­ри, я ба­буш­ке по­жа­лу­юсь! У неё мо­гут воз­ник­нуть не­ко­то­рые во­про­сы к нам, а ты, как я по­ни­маю, об­ла­да­ешь да­ром мо­шен­ни­че­ст­ва! От­вер­тишь­ся! Не впер­вой, не­бось, де­ву­шек с пу­ти ис­тин­но­го сби­вать! - За­смея­лась. - Дер­жись те­перь! Она у ме­ня ба­буш­ка очень стро­гая, мо­жет и роз­га­ми вы­драть! - Она втолк­ну­ла в ком­на­ту Лё­шу. - Вот он, ба­буш­ка, - вя­жи его!
   Ба­буш­ка, слы­шав­шая, по всей ве­ро­ят­но­сти, Ле­ни­ны сло­ва, ко­то­рые до­но­си­лись до неё из се­ней, при­ня­ла тон Ле­ны.
   - Те­бе, му­ха, - и роз­га пер­вая! Ишь ты, на слад­кое раз­ла­ко­ми­лась, - смот­ри мне!.. Хва­тит бол­тать! Марш, ру­ки мыть, - и за стол! А то, - смот­рю, ва­ши жи­во­ты ско­ро к хреб­там под­тя­нет.
   По­ка мы­лись, Лё­ша ше­по­том спро­сил Ле­ну: "А она де­ду не рас­ска­жет о нас?"
   - Рас­ска­жет, но не всё. - Прыс­ну­ла в ла­до­ни с во­дой Ле­на. - Она луч­ше лю­бо­го пар­ти­за­на мол­чать уме­ет!
   Брыз­нув ему на про­ща­нье во­дой в ли­цо, она пом­ча­лась по се­ням к ком­на­те, опа­са­ясь от­вет­ной его ак­ции. С пис­ком вле­тев в ком­на­ту, она спря­та­лась за спи­ну ба­буш­ки и по­ка­за­ла Лё­ше от­ту­да язык.
   - Не дог­нал!
   - За стол, де­ти! - ско­ман­до­ва­ла ба­буш­ка, сме­ясь. - Чис­то дет­ский сад!
   Хо­рош, дет­ский сад - ви­ди­мо, вме­сте с Ле­ной по­ду­мал Лё­ша, по­то­му что оба они од­но­вре­мен­но, прыс­ну­ли сме­хом.
   - Не взрос­лые же, - как ина­че? - ба­буш­ка вни­ма­тель­но гля­ну­ла на внуч­ку, а за­тем на Лё­шу.
   Та­рел­ки с су­пом стоя­ли толь­ко пе­ред ре­бя­та­ми. Ба­буш­ка си­де­ла на­про­тив них, под­пе­рев го­ло­ву ру­кой об­ло­ко­тив­шей­ся на сто­леш­ни­цу. Она раз­гля­ды­ва­ла и свою внуч­ку, и это­го при­шло­го маль­чиш­ку, воз­мож­но, срав­ни­вая их, и че­му-то улы­ба­ясь. Ви­ди­мо, ей нра­вил­ся этот кур­ча­вый маль­чик, ко­то­рый ещё по про­шло­му го­ду за­пом­нил­ся ей сво­ей от­нюдь не по­каз­ной скром­но­стью. Его по­сто­ян­ная го­тов­ность к сму­ще­нию но­си­ла поч­ти ре­лик­то­вый ха­рак­тер, и, воз­мож­но, на­по­ми­на­ла ей: дру­гие вре­ме­на, дру­гую жизнь, дру­гое об­ще­ст­во, ок­ру­жав­шее их. Она встре­ти­лась взгля­дом с Лё­шей.
   - Что, Алё­ша, си­дишь, как со­сва­тан­ный, ку­шай, да­вай! На Ле­ну, вон, по­смот­ри, да при­ме­ру её сле­дуй!
   - Она, на­вер­ное, на­роч­но срав­ни­ла ме­ня с со­сва­тан­ным, - ре­шил Лё­ша и, как обыч­но, зар­дел­ся пре­да­тель­ским ру­мян­цем.
   - Эка, крас­на де­ви­ца! - ба­буш­ка, слов­но на­роч­но под­на­чи­ла его. - Где это ты, му­ха, та­ко­го стес­ни­тель­но­го ку­ли­ка на­шла, на ка­ком бо­ло­те вы­ис­ка­ла?
   Ле­на прыс­ну­ла в та­рел­ку:
   - Не сме­ши, ба­буш­ка, Ле­нин­град ведь на бо­ло­те сто­ит, - от­ту­да, и за­ле­тел к нам.
   Лё­ша до­ел свой суп, с тру­дом по­дав­ляя же­ла­ние сбе­жать от­сю­да ку­да по­даль­ше.
   - Лад­но, ми­лый, не сму­щай­ся, и не об­ра­щай на ста­рую баб­ку вни­ма­ния, - уте­шаю­ще ска­за­ла Ле­ни­на ба­буш­ка, - мне-то од­ной в до­му, да це­лы­ми дня­ми так, - скуч­но бы­ва­ет, вот, я с ва­ми и на­хо­жу се­бе раз­вле­че­ние. - Она вы­шла из ком­на­ты, но ско­ро вер­ну­лась, не­ся та­рел­ку с тво­ро­гом и бан­ку со сме­та­ной.
   - Ешь­те луч­ше, да, коль же­ла­ние бу­дет, мо­же­те ещё не­мно­го по­гу­лять. А хо­ти­те, так и до­ма ос­та­вай­тесь. Де­душ­ка-то, в го­род на па­ру дней уе­хал, на со­ве­ща­ние ка­кое-то, с ва­ми мне, мо­жет, и ве­се­лей бу­дет.
   - Ба­буш­ка, - ли­цо Ле­ны по­ро­зо­ве­ло, - мож­но, мы на се­но­вал за­ле­зем?
   Ба­буш­ка вни­ма­тель­но по­смот­ре­ла на внуч­ку, по­том, на Лё­шу, ко­то­рый то­же слег­ка зар­дел­ся. Прось­ба Ле­ны, об­ра­щен­ная к ба­буш­ке, очень сму­ти­ла его, и за­ста­ла врас­плох, на что, за­ме­тив его ре­ак­цию, Ле­на дос­та­точ­но гром­ко, что­бы слы­ша­ла ба­буш­ка, ска­за­ла: "Фа­ри­сей!"- и толк­ну­ла его лок­тем в бок. Ба­буш­ка, за­ме­тив это, по­ка­ча­ла го­ло­вой, и по­гро­зи­ла Ле­не паль­цем. Од­на­ко её от­вет был не тем, ко­то­ро­го Лё­ша ждал от неё.
   - По­ле­зай­те, коль охо­та. Ты-то, Лё­ша, ведь не ку­ришь? - спро­си­ла она на вся­кий слу­чай. - Да нет, - не ку­ришь! - Са­ма се­бе от­ве­ти­ла она. - Паль­цы-то твои - бе­лые, без жел­тиз­ны. Так ведь?
   Лё­ша кив­нул го­ло­вой. За­ле­зая по при­став­ной ле­ст­ни­це из се­ней на се­но­вал, на­хо­дя­щий­ся над ко­ров­ни­ком, при­стро­ен­ным к на­руж­ной сте­не до­ма, Лё­ша кра­ем гла­за ви­дел стоя­щую вни­зу ба­буш­ку, в ру­ках ко­то­рой бы­ло ста­рое бай­ко­вое одея­ло.
   - Возь­ми его, Ле­на, с со­бой, всё ведь се­но на се­бе в дом по­тя­нешь, да и Лё­ше в сен­ной тру­хе по де­рев­не ид­ти, слав­но ли бу­дет? -
   Ле­на по­уп­ря­ми­лась, но одея­ло взя­ла.
   - Ба­буш­ка! - ска­за­ла она на­пос­ле­док. - Ес­ли ус­нем, ча­са че­рез два, до тем­на что­бы - раз­бу­ди нас. Лё­ше, в тем­но­те ид­ти, че­рез лес-то, - страш­но бу­дет!
   - Кну­том вас бу­дить, аль кну­то­ви­щем?
   Она вы­да­ла шлеп­ка внуч­ке, и уш­ла в гор­ни­цу. Под­няв­шись на се­но­вал, Ле­на хи­хик­ну­ла: "Как я те­бя при ба­буш­ке, лов­ко?"
   - Ма­ло те­бе ба­буш­ка под­да­ла, нуж­но бы, - по­боль­ше!
   По­сте­ли­ли на се­но одея­ло, и улег­лись ря­дом.
   - Я здесь час­то сплю, - ска­за­ла Ле­на. - В хо­ро­шую по­го­ду здесь так слав­но ды­шит­ся, а в не­на­стье - хо­ро­шо спит­ся.
   Она, ви­ди­мо, и вправ­ду на­ме­ре­ва­лась за­снуть - го­во­ри­ла, ед­ва сдер­жи­вая зе­во­ту.
   - Толь­ко, Алё­ша, - без глу­по­стей! Мы ведь с то­бой до­го­во­ри­лись, - пом­нишь? И тут же, не до­жи­да­ясь от­ве­та, ров­но за­ды­ша­ла, ут­кнув­шись в его пле­чо ли­цом.
   Он ещё не­ко­то­рое вре­мя ле­жал, гля­дя на по­тем­нев­шие от вре­ме­ни стро­пи­ла, вы­смат­ри­вая лас­то­чек за­ле­тав­ших в ок­но, уст­ро­ен­ное под конь­ком кры­ши. Где-то в даль­нем уг­лу се­но­ва­ла бы­ло уст­рое­но их гнез­до, в ко­то­ром птен­цы под­ни­ма­ли ис­тош­ный писк при ка­ж­дом при­лё­те к ним ро­ди­те­лей. На од­ной из стро­пи­лин он за­ме­тил оси­ное гнез­до, из ко­то­ро­го вре­мя от вре­ме­ни вы­ле­та­ли де­ло­ви­тые осы, зуд­ли­вое жуж­жа­ние ко­то­рых баю­ка­ло. Лё­ша ус­нул.
   Не склон­ный к дли­тель­ным снам, тем бо­лее, днём, - он про­снул­ся пер­вым, и об­на­ру­жил, что оба они ска­ти­лись в лож­бин­ку под их одея­лом, и те­перь ле­жат в об­ним­ку. Ру­ка его под Ле­ни­ной го­ло­вой, слу­жи­ла ей чем-то вро­де по­душ­ки. Её же ру­ка, об­хва­тив по­пе­рек его грудь и вто­рую его ру­ку, не да­ва­ла ему ше­вель­нуть­ся, не по­тре­во­жив Ле­ну. Пять-семь ми­нут он ещё по­ле­жал, бо­ясь по­ше­ве­лить­ся. Се­го­дняш­ний ли раз­го­вор был то­му при­чи­ной, или ещё не впол­не со­шед­шая с не­го сон­ная одурь, но не вол­но­ва­ла его сей­час; ни те­п­ло­та Ле­ни­ной гру­ди, ни сам этот се­но­валь­ный ин­тим. Её ле­вая но­га, за­ки­ну­тая во сне на его но­ги, то­же не да­ва­ла ему воз­мож­но­сти по­ше­ве­лить­ся, что­бы улечь­ся по­удоб­нее, но ему бы­ло при­ят­но ощу­щать её го­ря­чее ды­ха­ние на сво­ей шее, с дет­ским по­са­пы­ва­ни­ем в са­мое его ухо. При­кры­вав­шая ле­вое Ле­ни­но пле­чо ру­ка Алё­ши, пред­став­ля­лась ему щи­том, ог­ра­ж­даю­щим её от всех не­при­ят­но­стей. Ему с ней бы­ло те­п­ло и уют­но, и он во­все не хо­тел её ско­ро­го про­бу­ж­де­ния. Дверь в се­нях скрип­ну­ла.
   - Ре­бя­та! - ти­хо по­звал го­лос ба­буш­ки. - Вы там, слу­ча­ем, - не умер­ли?
   Не же­лая бу­дить Ле­ну, Лё­ша не ото­звал­ся.
   За­скри­пе­ли сту­пень­ки ле­ст­ни­цы, и го­ло­ва ба­буш­ки по­ка­за­лась над брев­ном, вен­чаю­щим верх­ний край на­руж­ной сте­ны се­ней. Уви­дев по­вер­ну­тое к ней ли­цо Алё­ши и свою внуч­ку, мир­но со­пя­щую у не­го на пле­че, ба­буш­ка ше­по­том ска­за­ла: "Бу­ди её, Алё­ша, а то по­том до по­лу­но­чи бу­дет ко­ло­бро­дить, а ут­ром её бу­дет не раз­бу­дить!"
   Ска­зав это, она ста­ла мед­лен­но спус­кать­ся по ле­ст­ни­це, и ско­ро не­гром­ко хлоп­ну­ла две­рью, за­крыв её за со­бой.
   - Ле­на! - впол­го­ло­са ок­лик­нул её Лё­ша. - Про­сы­пай­ся!
   Он ле­гонь­ко по­тряс её за пле­чо, и, не до­ж­дав­шись от­ве­та, по­дул ей в за­ты­лок и шею. Ни­ка­кой ре­ак­ции. До­тя­нув­шись паль­ца­ми до су­хой тра­вин­ки, при­лип­шей к её пла­тью, он стал ще­ко­тать ею ухо Ле­ны, на что она, в кон­це кон­цов, от­реа­ги­ро­ва­ла. От­крыв гла­за, и не ме­няя по­зы, она оце­ни­ла об­ста­нов­ку, и ещё сон­ны­ми гла­за­ми по­смот­ре­ла на Лё­шу.
   - Ты что, Алё­ша, не спал?
   - Спал. - От­ве­тил он.
   - А как же так по­лу­чи­лось, что мы с то­бой ле­жим в об­ним­ку?
   - На­вер­ное, Ле­на, те­бе так удоб­нее бы­ло спать. - Про­сто объ­яс­нил си­туа­цию он.
   Ле­на про­сну­лась окон­ча­тель­но.
   - И ты ме­ня, - ни-ни, ни паль­цем?..
   - Где уж мне бы­ло те­бя тро­нуть, и чем? Ты ме­ня так по­вя­за­ла, что мне и ше­вель­нуть­ся не бы­ло ни­ка­кой воз­мож­но­сти!
   Ле­на удов­ле­тво­рен­но хмык­ну­ла.
   - И пра­виль­но сде­ла­ла, что по­вя­за­ла, а то, - знаю я вас, - на­ха­лов!
   Она до­воль­но за­смея­лась: "Хо­ро­шо хоть ба­буш­ка нас в та­ком ком­по­те не ви­де­ла!"
   - На­счет ком­по­та - не знаю, но нас она ли­це­зре­ла во всей кра­се!
   - Не ври, Лё­ша! - встре­во­жен­ная Ле­на, се­ла.
   - Я те­бе, как мне ка­жет­ся, ни­ко­гда не врал, ну, раз­ве что, ра­зо­чек! - вспом­нил он про­шло­год­нее при­клю­че­ние.
   - Лад­но, по­шли, что ли, - там раз­бе­рём­ся!
   Под­няв­шись с одея­ла, Ле­на от­рях­ну­ла с Лё­ши при­лип­шую к его ру­баш­ке и брю­кам сен­ную тру­ху. То же са­мое она по­зво­ли­ла сде­лать с со­бой Лё­ше, пре­ду­пре­див, прав­да: "Не пе­ре­ста­рай­ся!"
   Спус­тив­шись в се­ни, Лё­ша уло­жил ле­ст­ни­цу вдоль сте­ны. Ба­буш­ка встре­ти­ла их впол­не ми­ро­лю­би­во.
   - Вы­спа­лись?
   Ле­на по­смот­ре­ла на ба­буш­ку.
   - Слу­шай, ба­бу­ля, мо­жет, не сто­ит го­во­рить де­ду о не со­всем при­лич­ном по­ве­де­нии тво­ей внуч­ки?
   - При­лич­но это, или не­при­лич­но - не те­бе рас­су­ж­дать, не мне су­дить. Спа­ли вон, - как ко­тя­та, и что с то­го? А что го­во­рить мне де­ду, - не те­бе ме­ня учить! Са­ма знаю! - Ба­буш­ка ус­мех­ну­лась че­му-то. - Жди­те, сей­час чай­ник при­не­су. - И вы­шла в се­ни.
   Ле­на по­ве­се­ле­ла.
   - Ба­буш­ка у ме­ня - во! - И она по­ка­за­ла боль­шой па­лец.
   - Ви­жу, Ле­на, она и, прав­да, очень хо­ро­шая!
   По­сле чая, Лё­ша бы­ст­ро по­ки­нул гос­те­при­им­ный дом. На ули­це уже стем­не­ло, но лун­ный диск ещё толь­ко верх­ним сво­им кра­ем по­ка­зал­ся над чер­нею­щей кром­кой даль­не­го ле­са. С тру­дом уга­ды­вая в тем­но­те тро­пу, Лё­ша на­пра­вил­ся в сто­ро­ну мель­ни­цы, где на­ме­ре­вал­ся в эту ночь пе­ре­но­че­вать. По­след­нее вре­мя он пред­по­чи­тал но­че­вать в ша­ла­ше, весь­ма для этой це­ли удоб­но обо­ру­до­ван­ном им. Лишь из­ред­ка, да и то, - в не­по­го­ду, про­во­дил он вре­мя на мель­ни­це. Спус­тив­шись на тро­пин­ку, иду­щую вдоль реч­ки, он по­пал в кро­меш­ную те­мень, ко­то­рую соз­да­ва­ли бе­ре­го­вые за­рос­ли кус­тар­ни­ка - с од­ной сто­ро­ны; с дру­гой - край не­боль­шой ро­щи, рас­по­ло­жен­ной по ска­ту не­боль­шо­го по­ло­го­го хол­ма. Он шел, ощу­пью оп­ре­де­ляя плот­ность на­би­той в тра­ве тро­пы. Дви­гал­ся мед­лен­но, по­ка не вы­шел на от­кры­тое ме­сто, с ко­то­ро­го на­чи­нал­ся пред­пло­тин­ный плес. Здесь он ос­та­но­вил­ся, и сел на зна­ко­мый ему ва­лун, тор­ча­щий гор­бом из тра­вы. Он ог­ля­дел­ся. Над го­ло­вой и за его спи­ной яр­кой хру­сталь­ной рос­сы­пью по­бле­ски­ва­ли ско­п­ле­ния звезд, сре­ди ко­то­рых, бе­ле­со­ва­той, мут­ной до­рож­кой про­лег­ли сто­жа­ры. На­про­тив Лё­ши, над бе­ре­го­вым ле­сом, уже вы­ка­ти­лась пол­ная лу­на, све­тив­шая блед­но-го­лу­бым све­том, вы­чер­нив про­ти­во­по­лож­ный бе­рег, спря­тан­ный от лун­но­го све­та. Се­реб­ри­стая лун­ная до­рож­ка на­ис­ко­сок пе­ре­черк­ну­ла зер­каль­ную по­верх­ность ог­ра­ни­чен­но­го пло­ти­ной во­до­ёма. Днев­ная ду­хо­та дав­но спа­ла, и от ре­ки пах­ло во­дой. Её за­пах сме­ши­вал­ся с за­па­ха­ми лу­го­вых трав. Ти­хо. Нет обыч­но­го птичь­е­го го­мо­на и днев­но­го стрё­ко­та куз­не­чи­ков - толь­ко па­ра ко­ро­сте­лей скри­пу­чи­ми го­ло­са­ми пе­ре­го­ва­ри­ва­лась за ре­кой, да тре­тий вто­рил им от­ку­да-то из­да­ле­ка ед­ва раз­ли­чи­мым, слов­но от­да­лен­ное эхо, го­ло­сом. В за­во­ди плес­ну­ла круп­ная ры­ба, от вспле­ска ко­то­рой по­бе­жа­ли по во­де рас­хо­дя­щие­ся кру­ги, на­ру­шив­шие вод­ную гладь. Дрог­ну­ла лун­ная до­рож­ка, рас­сы­па­лась се­реб­ром и че­шуй­ка­ми пер­ла­мут­ра, но па­рой ми­нут спус­тя всё ус­по­кои­лось, и буд­то за­таи­лось. От­сю­да не вид­но де­рев­ни, но её от­да­лен­ные по­лу­сон­ные зву­ки до Лё­ши ещё до­но­сят­ся: ча­ще все­го - это брёх со­бак, или ржа­ние ло­ша­дей, вы­па­сае­мых по но­чам за мос­том, на дру­гом бе­ре­гу реч­ки. Ви­ди­мо, учу­яв Лё­шу, и хо­зяй­ский дво­ро­вый пёс со стран­ной клич­кой Бас - по­дал свой го­лос, и па­рой ми­нут спус­тя чёр­ной те­нью вы­ныр­нул из тем­но­ты, лёг­ким ры­ча­ни­ем обо­зна­чая своё при­сут­ст­вие. По­дой­дя вплот­ную к Лё­ше, он шум­но, ко­рот­ки­ми вдо­ха­ми об­ню­хал спи­ну маль­чи­ка, и тут же, за его спи­ной усел­ся в тра­ву, где на­чал ис­то­во, со сла­до­ст­ным под­вы­ва­ни­ем, че­сать­ся. Го­нять блох бы­ло во­об­ще его лю­би­мым за­ня­ти­ем. На­ко­нец, и Бас по­ки­нул Лё­шу, ос­та­вив его од­но­го. Спать со­всем не хо­те­лось. Все днев­ные пе­ре­жи­ва­ния ос­та­лись в сто­ро­не. Он про­сто си­дел, смот­рел, и слу­шал. Ино­гда, из ни­от­ку­да вы­ны­ри­ва­ли чёр­ные те­ни ле­ту­чих мы­шей, зиг­за­га­ми пе­ре­чёр­ки­ва­ли ос­ве­щае­мое лу­ной про­стран­ст­во, и тут же рас­тво­ря­лись в те­нях де­ревь­ев или кус­тов. И ни­ка­ко­го шу­ма, слов­но при­ви­де­ния: бы­ли, - и ис­чез­ли. В го­ло­ве Лё­ши мыс­лей нет ни­ка­ких. Мозг его от­ды­ха­ет. За день сго­ре­ли все эмо­ции про­шед­ше­го ут­ра, ос­та­вив пе­пел не­оп­ре­де­лён­но­сти и не­яс­ной тре­во­ги, по­хо­жей на ут­ра­ту. Не­мно­го по­го­дя, он всё-та­ки вер­нул­ся к со­бы­ти­ям ны­неш­не­го ут­ра. Па­мя­тью он от­ли­чал­ся от­мен­ной; и в ту ночь, и мно­го лет спус­тя, он пом­нил ка­ж­дую фра­зу, ка­ж­дое сло­во, ка­ж­дую ин­то­на­цию, с ко­то­рой это сло­во бы­ло про­из­не­се­но Ле­ной в то са­мое ут­ро. Слов­но за­ло­го­вую рас­пис­ку, вне­сен­ную в гросс­бух ра­бот­ни­ком лом­бар­да, он до­слов­но пе­ре­нёс в свой днев­ник всё ска­зан­ное ею в то ут­ро. За­чем он это сде­лал? Бог его зна­ет! Бу­дет вре­мя, на­сту­пит тот мо­мент, ко­гда за од­ну толь­ко эту за­пись, про­чи­тан­ную ма­те­рью без его раз­ре­ше­ния, он ед­ва не по­ки­нул свой дом. Всё по­сте­пен­но вер­ну­лось на кру­ги своя: он из до­ма не ушел, но и ма­те­ри сво­ей ни­ко­гда так и не про­стил слиш­ком на­стой­чи­во­го за­гля­ды­ва­ния в свою ду­шу. То­гда же, он по­сту­пил с мак­си­маль­ной про­сто­той, раз­ре­шаю­щей ра­зом все про­бле­мы, - унич­то­жил все свои днев­ни­ки, ко­то­рые вёл бо­лее де­ся­ти лет, ли­шив тем са­мым не­ча­ян­но­го чи­та­те­ля ин­те­рес­ных под­роб­но­стей сво­ей жиз­ни, а се­бя - па­мя­ти.
   Про­шед­ший день чуть упо­ря­до­чил его по­ни­ма­ние по­ве­де­ния с ним Ле­ны, и в со­пос­тав­ле­нии с со­бы­ти­ем двух­не­дель­ной дав­но­сти, это по­зво­ли­ло раз­ре­шить не­ко­то­рые, быв­шие не­по­нят­ны­ми ему до сих пор мо­мен­ты их взаи­мо­от­но­ше­ний. В это ле­то, с са­мо­го пер­во­го дня их встре­чи, взаи­мо­от­но­ше­ния их вре­ме­на­ми при­об­ре­та­ли весь­ма за­пу­тан­ный, - пу­гав­ший Лёш­ку ха­рак­тер. Он не все­гда по­ни­мал, че­го Ле­на до­би­ва­ет­ся от не­го, а, до­га­ды­ва­ясь о её ис­тин­ных на­ме­ре­ни­ях, вре­ме­на­ми, впа­дал в па­ни­ку, под­час, со­вер­шая по­ступ­ки со­всем не те, ко­то­рых она жда­ла от не­го. Од­на­ж­ды, он по­пла­тил­ся за эту не­по­нят­ли­вость сво­им но­сом, рас­ква­шен­ным Ле­ной уда­ром ла­до­ни по его ли­цу. Это про­изош­ло на са­мой се­ре­ди­не реч­ки у ог­ром­но­го кам­ня, воз­вы­шаю­ще­го­ся над во­дой поч­ти на метр. Лё­шу, со­про­во­ж­дав­ше­го Ле­ну в оче­ред­ном за­плы­ве по ре­ке, она по­про­си­ла под­са­дить её на этот мо­но­лит. По­ло­жив на тра­ву Ле­ни­ны ве­щи, Лё­ша по­слуш­но спус­тил­ся с бе­ре­га в во­ду, и до­б­рал­ся до кам­ня, око­ло ко­то­ро­го те­че­ни­ем был на­мыт пес­ча­ный бу­гор, по­зво­лив­ший ему встать на дно. При­вык­ший без об­су­ж­де­ний вы­пол­нять все при­хо­ти Ле­ны, Лё­ша ос­та­но­вил­ся у кам­ня и по­смот­рел на неё. Чуть уди­вил его Ле­нин на­пря­жен­ный взгляд, с за­стыв­шей по­лу­улыб­кой на гу­бах, но зна­че­ния это­му он не при­дал. Раз­вер­нув его спи­ной к кам­ню, и при­жав его к не­му, Ле­на по­про­си­ла Лё­шу сце­пить пе­ред со­бою паль­цы рук "в за­мок".
   - Я вста­ну на твои ру­ки как на сту­пень­ку, а ты ме­ня под­са­дишь. По­нял?
   - Ко­неч­но, по­нял! - кив­нув го­ло­вой, под­твер­дил Лё­ша, что тут же и по­пы­тал­ся ис­пол­нить.
   Всё, что про­изош­ло в сле­дую­щий мо­мент, по­ра­зи­ло его сво­ей стре­ми­тель­но­стью. Паль­цы но­ги Ле­ны "со­рвав­шись" с упо­ра, скольз­ну­ли по его ла­до­ням, ни­зу жи­во­та и бёд­рам, по­пут­но, ед­ва не ста­щив с не­го тру­сы, а те­ло Ле­ны, со­скаль­зы­вая, ока­за­лось плот­но при­жа­тым к его гру­ди об­хва­тив­шей шею Лё­ши Ле­ни­ной ру­кой, не даю­щей ему воз­мож­но­сти ото­дви­нуть­ся от неё. Вто­рая Ле­ни­на ру­ка в это вре­мя сколь­зи­ла по его те­лу; лег­ко и бы­ст­ро, слов­но по стек­лу. В не­сколь­ких сан­ти­мет­рах от сво­их глаз он уви­дел рас­ши­рен­ные зрач­ки Ле­ны, за­стыв­шие в не­под­виж­но­сти, - тём­ные и пу­гаю­щие. Вне­зап­но он ощу­тил те­п­ло её влаж­ных губ на сво­их гу­бах, и, вдруг... он с си­лой от­толк­нул Ле­ну от се­бя. Не удер­жав­шись на но­гах, она упа­ла, скрыв­шись с го­ло­вой под во­дой. Вы­ныр­нув­шую из во­ды Ле­ну, Лё­ша не уз­нал. Она его ис­пу­га­ла. Её ис­ка­жен­ное яро­стью ли­цо при­ко­ва­ло к се­бе Лёш­кин взгляд. Кра­ем гла­за он уви­дел вы­ле­тев­шую из-под во­ды её ру­ку, про­сле­дил её по­лёт, слов­но за­дер­жан­ный во вре­ме­ни, но, да­же об­ла­дая хо­ро­шей ре­ак­ци­ей, он не сде­лал по­пыт­ки увер­нуть­ся от этой ле­тя­щей ла­до­ни. Са­мо­го уда­ра он поч­ти не ощу­тил, и лишь спус­тя не­сколь­ко се­кунд по­чув­ст­во­вал вкус кро­ви во рту, а, опус­тив гла­за, за­ме­тил, как в струе вод­но­го по­то­ка обе­га­ет его те­ло алая по­лос­ка. Под­няв гла­за на Ле­ну, встре­тил­ся с ней взгля­дом, и вне­зап­ная жа­лость к ней про­бу­ди­лась в нём: жа­лость и рас­кая­ние. Не­по­нят­ная ему при­чи­на рас­кая­ния, и не­по­нят­ная ему жа­лость. Он по­чув­ст­во­вал, что чем-то оби­дел, и, ед­ва ли, не ос­кор­бил Ле­ну, в гла­зах ко­то­рой те­перь он ви­дел ужас от со­де­ян­но­го, и со­жа­ле­ние об этом. Толь­ко сей­час он за­ме­тил, что она пла­чет. Мол­ча, не де­лая да­же по­пы­ток ос­та­но­вить про­дол­жаю­щее­ся но­со­вое кро­во­те­че­ние, Лёш­ка сто­ял пе­ред пла­чу­щей Ле­ной, со­вер­шен­но не по­ни­мая, че­го ему ос­та­лось ждать от неё даль­ше, и что са­мо­му де­лать в соз­дав­шей­ся си­туа­ции. Сде­лан­ный Ле­ной на­встре­чу ему шаг, её ру­ка с при­горш­ней во­ды, ко­то­рой она смы­ла кровь с его ли­ца, - слег­ка ус­по­кои­ли Лё­шу. При­жав­шись ли­цом к его ще­ке, Ле­на сквозь всхли­пы­ва­ния про­шеп­та­ла: "Про­сти ме­ня, Алё­ша! Я знаю, что по­сту­пи­ла от­вра­ти­тель­но, но, ес­ли ты не про­стишь ме­ня, я не знаю, что с со­бой сде­лаю!"
   Лёш­ка, всё ещё сто­яв­ший при­жав­шись ло­пат­ка­ми к шер­ша­во­му хо­лод­но­му гра­ни­ту, про­дол­жал мол­чать, но его ру­ка поч­ти не­про­из­воль­но лег­ла на спи­ну Ле­ны, про­ве­ла по её ло­пат­кам, и мяг­ко опус­тив­шись на та­лию де­воч­ки, по­ве­ла её с со­бой к бе­ре­гу. Ско­сив на Ле­ну гла­за, он уви­дел на её ли­це раз­ма­зан­ную по не­му соб­ст­вен­ную кровь, ко­то­рую тут же смыл вто­рой - сво­бод­ной сво­ей ру­кой. Вы­брав­шись на бе­рег, и сев на тра­ву, они дол­го мол­ча­ли, и до са­мо­го воз­вра­ще­ния Ле­ны до­мой ме­ж­ду ни­ми со­хра­ня­лось ка­кое-то чув­ст­во тре­во­жа­ще­го их, не то по­лу­про­ще­ния, не то, че­го-то не­дос­ка­зан­но­го ими. Ле­на по­сто­ян­но за­гля­ды­ва­ла в ли­цо Лё­ше, и, вре­мя от вре­ме­ни, сно­ва при­ни­ма­лась пла­кать. К её до­му по­до­шли в ран­ние, от за­тя­нув­ших всё не­бо об­ла­ков, су­мер­ки. В по­луть­ме при­хо­жей Ле­на сно­ва ти­хо спро­си­ла: "Ты про­стил ме­ня?"
   - Ку­да же я де­нусь!? Про­стил, ко­неч­но, - да я и не сер­дил­ся на те­бя во­все, хо­тя и не по­нял; за что по­лу­чил по но­су?
   - Ко­гда-ни­будь рас­ска­жу, но, - не сей­час. До­го­во­ри­лись?
   Лёш­ка кив­нул го­ло­вой: "На ко­гда-ни­будь, - при­хо­дит­ся со­гла­сить­ся".
   И вот, все­го че­рез две не­де­ли, Лё­ша сам, без до­пол­ни­тель­ных Ле­ни­ных разъ­яс­не­ний, мно­гое по­нял из то­го, что слу­чи­лось с ним дву­мя не­де­ля­ми рань­ше.
   Се­го­дняш­ние Ле­ни­ны сло­ва пред­на­зна­ча­лись толь­ко ему од­но­му. Они бы­ли её прось­бой, воз­мож­но - её моль­бой, её обе­ща­ни­ем, за­ро­ком и обе­том, - чем угод­но! Он ощу­щал вы­стра­дан­ность ска­зан­но­го ею. Он умел со­стра­дать. Вспом­нив о Ле­не, он улыб­нул­ся. Лё­ша по­пы­тал­ся дать се­бе сло­во не при­чи­нять ей не­при­ят­но­стей, по­доб­но се­го­дняш­ней, и не му­чить её. Но, поч­ти сра­зу, эгои­сти­че­ское "Я" боль­но на­пом­ни­ло ему о се­бе, ко­лю­чим спаз­мом сда­вив гор­ло. Он уже на­чал ис­пы­ты­вать за­ви­си­мость от её за­бав на гра­ни доз­во­лен­но­го, при­вык быть с нею в по­сто­ян­ном на­пря­же­нии. Мно­го поз­же, уже став вра­чом, он на­шел это­му объ­яс­не­ние: его ор­га­низм стал при­вы­чен к боль­шим до­зам ад­ре­на­ли­на, и стал тре­бо­вать от сво­его хо­зяи­на до­пол­ни­тель­ных под­пи­ток им, что он ино­гда и по­зво­лял се­бе в даль­ней­шей сво­ей жиз­ни, соз­да­вая си­туа­ции, свя­зан­ные с боль­шим рис­ком, вы­ход из ко­то­рых, сла­ва Бо­гу, не ос­та­вил его ин­ва­ли­дом. Лё­ша, вздох­нув, под­нял­ся с кам­ня, и по­шел к мель­ни­це. На пло­ти­не за­дер­жал­ся, и за­гля­нул вниз под мос­тки - ту­да, ку­да сте­ка­ла, пе­ре­ли­ва­ясь че­рез де­ре­вян­ные ши­бе­ра пло­ти­ны из­бы­точ­ная, по­сто­ян­но на­ка­п­ли­ваю­щая­ся у за­пру­ды во­да. Она опа­да­ла по по­чер­нев­шим дос­кам на про­гнив­ший на­стил, по­кры­тый во­лок­на­ми ти­ны и пуч­ка­ми на­по­ен­но­го вла­гой мха. Ни­же пло­ти­ны сла­бо све­ти­лись под лун­ным све­том тор­ча­щие над во­дой вер­хуш­ки ог­ром­ных ва­лу­нов, ос­но­ва­ния ко­то­рых бы­ли за­ли­ты во­дой, мас­ля­ни­сто мер­цаю­щей в по­луть­ме но­чи. Лёш­ка по­шел на мель­ни­цу, где и лег в свою по­стель, с на­де­ж­дой, что ут­ро ока­жет­ся муд­ре­нее ве­че­ра. Под дос­ка­ми по­ла ше­бар­ши­лись, по­пис­ки­вая, мы­ши. В пли­цах во­дя­но­го ко­ле­са пле­ска­лись струй­ки во­ды, па­дав­шие со стек­лян­ным зво­ном на кам­ни, ле­жав­шие да­ле­ко вни­зу. Лун­ный свет, про­ни­кав­ший че­рез за­по­ро­шен­ное му­кой ок­но мель­ни­цы и па­ру от­ду­шин на вто­ром эта­же, се­реб­рил­ся лёг­кой пы­лью в мед­лен­ной ка­ру­се­ли не­за­мет­но­го воз­душ­но­го по­то­ка. Лё­ша ус­нул.
   Чуть свет его раз­бу­дил гор­ла­стый хо­зяй­ский пе­тух, из­брав­ший в ка­че­ст­ве три­бу­ны по­рог мель­ни­цы, дверь ко­то­рой бы­ла от­кры­та на­стежь. По всей ве­ро­ят­но­сти, хо­зяе­ва уже вста­ли и вы­пус­ти­ли ку­ри­ное пле­мя во двор. Иван Иль­ич ещё не за­пус­кал свой ге­не­ра­тор, зна­чит, у Лё­ши ещё бы­ло вре­мя, что­бы не­мно­го по­ва­лять­ся в по­сте­ли, но, вспом­нив, что на се­го­дня, он, обе­щал ор­га­ни­зо­вать для Ле­ны по­ход в ни­зо­вье ре­ки, где и сам по­ка не был, он бы­ст­ро вско­чил с по­сте­ли. Нуж­но бы­ло то­ро­пить­ся. На­ско­ро свер­нув ру­ло­ном по­стель, и при­крыв её чис­тым кус­ком па­ру­си­ны, он вы­шел на ули­цу. Бас дре­мал, под­ста­вив ли­ня­лый бок сла­бо све­тив­ше­му сквозь гус­той ту­ман солн­цу. А ту­ман был из­ряд­ный. Его пе­ле­на мет­ро­вой тол­щи­ны се­рой пе­ри­ной на­кры­ла весь плёс. Всё, что ни­же пло­ти­ны, бы­ло во­об­ще не вид­но, и толь­ко вер­хуш­ки при­реч­ных кус­тов вы­гля­ды­ва­ли из клу­бя­ще­го­ся се­ро­го ме­си­ва, плот­ность ко­то­ро­го, ка­за­лось, бы­ла ощу­ти­ма ру­кой. С плё­са ту­ман, стру­ясь че­рез верх­ние кром­ки ши­бе­ров, мяг­ким по­то­ком спа­дал на до­ща­тый на­стил, по ко­то­ро­му всё так же хлю­пая, тек­ла не­ви­ди­мая под ним во­да. Вни­зу, скольз­нув по на­сти­лу, ту­ман­ный по­ток со­еди­нял­ся с ко­лы­шу­щей­ся се­рой мас­сой во­дя­ных па­ров, уже ско­пив­ших­ся там, и рас­тво­рял­ся в ней. Тра­ва в обиль­ной ро­се, и про­хлад­но. Лёш­ка опо­лос­нул ли­цо пря­мо с пло­ти­ны и по­бе­жал к до­му. Ан­то­ни­на Ива­нов­на, же­на мель­ни­ка, - груз­ная жен­щи­на, с пол­ны­ми, в ва­ри­коз­ных уз­лах но­га­ми, уже го­то­ви­ла зав­трак: яич­ни­цу со сви­ни­ной.
   - Са­дись, ше­ла­пут, - по­зва­ла она Лё­шу за стол, - до­мой-то, что дня­ми не хо­дишь? Ото­щал! Не­бось, мать не уз­на­ет. Что я ей ска­жу?
   - Тёть Тонь, - Леш­ка скор­чил ро­жу; за­ка­тив гла­за, и втя­нув ще­ки, - я бу­ду Ко­ще­ем бес­смерт­ным, а та­кие жи­вут очень дол­го! Сыт я, тёть Тонь!
   - До­га­ды­ва­юсь я, чем ты кор­мишь­ся! Да лад­но уж; она де­воч­ка хо­ро­шая, да и те­бе не скуч­но. Гри­бов бы, что ль, на­брал! - по­про­си­ла она.
   - Се­го­дня и на­бе­ру, - по­обе­щал Лё­ша. - Кор­зин­ку толь­ко дай­те!
   Ан­то­ни­на Ива­нов­на уш­ла в кла­дов­ку, из ко­то­рой вер­ну­лась со сред­них раз­ме­ров кор­зи­ной.
   - Ива­ну мо­ему не­ко­гда, а мне до ле­су толь­ко и дой­ти. Но­ги не хо­дят!
   По­зав­тра­кав на­ско­ро, Лё­ша по­бе­жал на по­лян­ку за не­за­буд­ка­ми. Брю­ки его, от обиль­ной ро­сы очень бы­ст­ро на­мок­ли поч­ти до ко­лен. Бу­ке­тик не­за­бу­док он со­брал бы­ст­ро, а по­том, по­шел кра­ем ле­са, дер­жа в по­ле зре­ния ре­ку. Он на­шел из­ряд­ное ко­ли­че­ст­во по­до­си­но­ви­ков, ко­то­рых це­нил как лю­би­тель-эс­тет за их на­ряд­ный вид, и не­сколь­ко бе­лых гри­бов. Кор­зи­ну он на­пол­нил бо­лее чем на­по­ло­ви­ну и этим впол­не удов­ле­тво­рил­ся, по­счи­тав свою за­да­чу вы­пол­нен­ной. С ни­ми и вер­нул­ся на мель­ни­цу, где от­дал хо­зяй­ке свою до­бы­чу. Та бы­ла ра­да.
   - Сей­час-то ку­да?
   Лё­ша гля­нул на хо­ди­ки, ви­сев­шие над сто­лом. На­ча­ло вось­мо­го. Рань­ше де­вя­ти ча­сов Ле­на обыч­но из до­ма не вы­хо­ди­ла, но об этом он умол­чал. Он вы­вер­нул на кле­ён­ку гри­бы и, за­брав кор­зин­ку, вы­шел из до­ма. Сно­ва вер­нул­ся в лес, где опять очень бы­ст­ро на­со­би­рал не мень­шее, чем до это­го, ко­ли­че­ст­во гри­бов.
   С ни­ми он и от­пра­вил­ся к Ле­не, не­ся их в ка­че­ст­ве по­во­да для ви­зи­та. Ба­буш­ка Ле­ны оце­ни­ла его улов­ку.
   - Ох, и пры­ток ты, Алё­ша, - ска­за­ла она, по­тре­пав его по го­ло­ве. - Ле­на-то, вот толь­ко сей­час встать из­во­ли­ла.
   Лё­ша с ис­пу­гом гля­нул на на­стен­ные ча­сы. Бы­ло толь­ко по­ло­ви­на де­вя­то­го. М-да! - От­ме­тил он про се­бя. - Ви­зи­тёр!
   - Вы из­ви­ни­те ме­ня, по­жа­луй­ста, за мой столь ран­ний ви­зит, ча­сов-то у ме­ня нет, - пы­та­ясь оп­рав­дать­ся, ска­зал он.
   - Э, ми­лок, в де­рев­не все уже дав­но в по­ле, на ра­бо­те. У нас ра­но вста­ют. Ран­ние-то пташ­ки уже зо­бы на­би­ли, - до­ба­ви­ла она.
   Дверь от­кры­лась, и во­шла Ле­на. Её за­спан­ное ли­цо при ви­де Лё­ши изо­бра­зи­ло удив­ле­ние, но, уви­дев бу­ке­тик не­за­бу­док, она, слег­ка по­крас­нев, ши­ро­ко улыб­ну­лась.
   - Вот, спя­щая ца­рев­на, твой-то ка­ва­лер уже и гри­бов на­со­би­рал, по­ка ты спишь!
   Ба­буш­ка по­ка­за­ла Ле­не кор­зи­ну с гри­ба­ми. Ле­на за­дер­жа­лась на по­ро­ге ком­на­ты: "Алё­ша, ты хоть спал се­го­дня, или всю ночь цве­ты с гри­ба­ми со­би­рал?" Гла­за её плу­то­ва­то при­щу­ри­лись.
   - Иди, иди, му­ха, - ска­за­ла ба­буш­ка, - хо­тя бы, умой­ся со сна.
   Ле­на дол­го не вы­хо­ди­ла к сто­лу, а, вой­дя в ком­на­ту, вы­гля­де­ла слег­ка оза­бо­чен­ной.
   - Что с то­бой, Ле­на? - спро­сил Лё­ша.
   - Всё нор­маль­но, Лё­ша, толь­ко пла­ны на­ши при­дёт­ся слег­ка из­ме­нить.
   - Что из­ме­нить? - не по­няв её, спро­си­ла ба­буш­ка.
   - План про­гул­ки - вот что!
   Лё­ша то­же ни­че­го не по­нял, но, по­счи­тал за луч­шее, лиш­ний раз про­мол­чать. На­до бу­дет - по­том ска­жет са­ма. От зав­тра­ка он от­ка­зал­ся, но ста­кан чая с мо­ло­ком вы­пил "за ком­па­нию", как пред­ло­жи­ла ба­буш­ка. Ко­гда вы­хо­ди­ли из до­ма, он об­ра­тил вни­ма­ние на поч­ти пус­тую сум­ку Ле­ны, ко­то­рую она по­ло­жи­ла в по­рож­нюю кор­зин­ку. Он ос­та­но­вил­ся, и, вы­тя­нув из кор­зин­ки её сум­ку, по­пы­тал­ся в неё за­гля­нуть, но тут же по­лу­чил по ру­ке её ла­до­нью.
   - Не смей гля­деть! - Ле­на по­смот­ре­ла ему в ли­цо до­воль­но стро­го. - Как не стыд­но, Алё­ша?
   Ле­на про­дол­жа­ла раз­гля­ды­вать его в упор, а ли­цо, и шея, и уши её бы­ли пун­цо­вы­ми.
   - Ле­на, - Лёш­ка ис­пу­гал­ся её ре­ак­ции, - но ты ос­та­ви­ла до­ма ку­паль­ник, - и его там нет!..
   - И быть не долж­но! - до­ба­ви­ла она.
   - Но я хо­тел се­го­дня схо­дить с то­бой вниз по те­че­нию ре­ки, где, воз­мож­но, луч­шие для твое­го пла­ва­ния мес­та!
   Го­лос Алё­ши по­доз­ри­тель­но за­дро­жал, и Ле­на, сме­нив, по­сле не­ко­то­ро­го раз­ду­мья, гнев на ми­лость, уже спо­кой­но ска­за­ла: "Алё­ша, ни се­го­дня, ни зав­тра, ни по­сле­зав­тра - я пла­вать не бу­ду. Ты ме­ня по­нял?"
   - Нет! - че­ст­но при­знал­ся он.
   - В тво­ём, Алё­ша, про­све­ще­нии есть яв­ный про­бел, но я по­ка не очень точ­но знаю, как его за­крыть. По­шли! По­том, как-ни­будь, раз­бе­рем­ся! Вре­мя под­ска­жет - как.
   Гля­нув сбо­ку на на­су­п­лен­ное Лё­ши­но ли­цо, Ле­на по­ло­жи­ла ру­ку на его пле­чо.
   - Не оби­жай­ся, Алё­ша, на ме­ня. Те­бе, и прав­да: не все­гда, и не всё нуж­но знать, что мо­жет ока­зать­ся в сум­ке у жен­щи­ны. По­нял ме­ня?
   - В чу­жую сум­ку за­гля­ды­вать нель­зя - я это знаю, но ни­че­го, кро­ме ку­паль­ни­ка твое­го, я там и не на­де­ял­ся уви­деть. И его, и пла­тье твое, и бю­ст­галь­тер, и тру­си­ки, - я за то­бой но­шу, и те­бя это нис­коль­ко не сму­ща­ет. А сей­час, из-за ка­ко­го-то тря­поч­но­го лос­кут­ка да клоч­ка ва­ты - ты го­то­ва бы­ла ме­ня убить! Так, что ли? Ни­че­го не по­ни­маю!
   Он ос­та­но­вил­ся, ус­та­вив­шись в ли­цо Ле­ны ду­раш­ли­во ок­руг­лив­ши­ми­ся гла­за­ми. Ре­ак­цию Ле­ны Лёш­ка пре­ду­га­дать не мог. Она рух­ну­ла в тра­ву и, да­вясь от хо­хо­та, ста­ла ка­тать­ся по ней. Смея­лась до слёз.
   - Лёш­ка, ты ли­бо ред­ко­ст­ный бал­бес, за что, - из­ви­ни ме­ня, ли­бо - не мень­ший по ред­ко­сти про­фан, что со вре­ме­нем про­хо­дит. Вот уж не ду­ма­ла, что бу­ду вы­сту­пать в ро­ли учи­те­ля фи­зио­ло­гии. Иди, иди впе­рёд, и не ог­ля­ды­вай­ся! При­дём на ме­сто, и я те­бе как мож­но по­пу­ляр­нее, но не всё, - рас­ска­жу. Ос­таль­ное, ес­ли лю­бо­пыт­но, про­чи­та­ешь в книж­ках.
   Пра­вым бе­ре­гом ре­ки обош­ли сто­ро­ной ост­ро­вок с мель­ни­цей и до­мом мель­ни­ка, ми­но­ва­ли ша­лаш, брев­но, с бе­ре­го­вы­ми за­рос­ля­ми ку­ги, и, прой­дя ещё око­ло ки­ло­мет­ра, на­шли кра­си­вый и, воз­мож­но, дос­та­точ­но глу­бо­кий за­тон­чик, у ко­то­ро­го ос­та­но­ви­лись. Всю до­ро­гу, по­ка шли, вре­мя от вре­ме­ни Лё­ша слы­шал за сво­ей спи­ной пры­ска­нье Ле­ны, ко­то­рая, ви­ди­мо, жи­во се­бе пред­став­ля­ла и его ду­раш­ли­вое вы­ра­же­ние ли­ца, и, воз­мож­но, свои объ­яс­не­ния с ком­мен­та­рия­ми на не­ко­то­рые, мо­гу­щие воз­ник­нуть у не­го во­про­сы. Это её сме­ши­ло, но, не толь­ко. Уже на мес­те, где они рас­по­ло­жи­лись, Ле­на, взяв сум­ку из Лё­ши­ной кор­зин­ки, и, ска­зав ему: "Я на ми­ну­точ­ку от­лу­чусь!" - ис­чез­ла за кус­та­ми, от­ку­да ско­ро и поя­ви­лась, за­бро­сив на хо­ду свою сум­ку в его кор­зи­ну.
   Про­сле­див взгля­дом за бро­шен­ной в кор­зи­ну сум­кой, Лёш­ка с оби­дой спро­сил: "Не до­ве­ря­ешь, что ли? С со­бой те­перь за­би­ра­ешь!"
   Этим он вы­звал но­вый бур­ный при­ступ Ле­ни­но­го хо­хо­та.
   - Лёш­ка, - ты ме­ня уби­ва­ешь! - Ле­на, вы­ти­рая слё­зы, смот­ре­ла на не­го как на экс­по­нат из кун­ст­ка­ме­ры. - От­ку­да ты на мою го­ло­ву сва­лил­ся? Лёш­ка, ми­лый, о ка­ком та­ком до­ве­рии ты го­во­ришь? В чём ты ме­ня по­доз­ре­ва­ешь? Я те­бе всё, что ска­за­ла вче­ра, мо­гу по­вто­рить и се­го­дня - сло­во в сло­во! Се­го­дня ты ме­ня про­сто вы­ну­ж­да­ешь го­во­рить те­бе о том, что до оп­ре­де­лен­ной по­ры знать маль­чиш­кам не по­ло­же­но, а ес­ли они и уз­на­ют кое-что че­рез сво­их дво­ро­вых при­яте­лей, то это, на­вер­ное, не со­всем то, и не так, как это есть на са­мом де­ле! Не по­нял?
   - Нет! - Лё­ша смот­рел на Ле­ну слег­ка оду­рев­шим взгля­дом.
   - По­до­ж­ди! - ска­за­ла она. - Дай, со­бе­русь с мыс­ля­ми!
   На ми­ну­ту за­мол­ча­ли оба. Лё­ша ждал, что она ска­жет.
   - По­слу­шай, - на­ко­нец ска­за­ла она, - то, что я те­бе сей­час по­ста­ра­юсь втол­ко­вать, - это не тай­ны под­во­рот­ни, ко­то­ры­ми маль­чи­ки и де­воч­ки де­лят­ся друг с дру­гом, - мне это рас­ска­за­ла ма­ма, по­сле то­го, как са­ма про­чи­та­ла не­об­хо­ди­мую ли­те­ра­ту­ру, и кое-что, из ею про­чи­тан­но­го, да­ла по­чи­тать и мне. Мо­их воль­ных фан­та­зий на за­дан­ную те­му, - ты не ус­лы­шишь. Лё­ша, про­шу те­бя, слу­шая ме­ня, не за­ка­ты­вай, по­жа­луй­ста, глаз, не крас­ней и не мор­щи нос. Фа­ри­сей­ские штуч­ки те­бе мо­гут по­вре­дить. Я бу­ду го­во­рить те­бе о се­бе, о том, ка­кие мы есть на са­мом де­ле. А ты по­ста­рай­ся ме­ня по­нять! Сна­ча­ла, я хо­чу спро­сить те­бя, до­га­дал­ся ли ты, за­чем я толь­ко что ухо­ди­ла вон в те кус­ты? - Ли­цо Алё­ши бы­ст­ро за­але­ло. - Не мол­чи! Ты не на школь­ном уро­ке, и от­ме­ток я те­бе ста­вить не со­би­ра­юсь. От­ве­чай же!
   - Пи­сать! - вы­да­вил из се­бя Лё­ша.
   - Пра­виль­но, Алё­ша - и не толь­ко. Но об этом не­сколь­ко позд­нее. Вре­мя от вре­ме­ни, ты ведь за­ме­тил, я так же вот по­ки­даю те­бя на па­ру ми­нут, но ни­ко­гда, в от­ли­чие от те­бя, с цве­точ­ка­ми из этих кус­ти­ков не воз­вра­ща­юсь. То­же мне, кон­спи­ра­тор на­шел­ся! Ты ду­ма­ешь, что я не об­ра­ти­ла вни­ма­ния на то, что ты вче­ра в на­шем до­ме, про­быв в нём бо­лее че­ты­рёх ча­сов, и за пред­ше­ст­вую­щие твое­му ви­зи­ту как ми­ни­мум три ча­са ни ра­зу ни­ку­да не от­лу­чал­ся, и, из­ви­ни, да­же не спро­сил ме­ня, где у нас туа­лет. Ду­маю, что, ухо­дя от нас, ты ед­ва до­бе­жал до пер­вых кус­тов, где те­бя ни­кто не смог бы за­ме­тить. Так это или не так? От­ве­чай!
   Лёш­ка мол­ча кив­нул го­ло­вой.
   -Ты пред­по­чи­та­ешь упи­сать­ся, но не соз­нать­ся в сво­ей ес­те­ст­вен­ной фи­зио­ло­ги­че­ской по­треб­но­сти. - Она с на­жи­мом вы­де­ли­ла эти сло­ва. - Ум­ней, Алё­ша! Ме­ня твои фо­ку­сы с цве­точ­ка­ми убе­дить не су­ме­ли. Даль­ше: го­лод, жа­ж­да, так на­зы­вае­мое по­ло­вое вле­че­ние, - она слег­ка зап­ну­лась, но про­дол­жи­ла, - всё это из об­лас­ти фи­зио­ло­гии. Это, ес­ли хо­чешь знать, природой обусловленная по­треб­ность ор­га­низ­ма для под­дер­жа­ния сво­ей жиз­не­дея­тель­но­сти. Я чи­та­ла, что толь­ко что ро­див­ший­ся ре­бё­нок сра­зу пы­та­ет­ся до­быть се­бе про­пи­та­ние из гру­ди ма­те­ри, ина­че го­во­ря, удов­ле­тво­рить свою фи­зио­ло­ги­че­скую по­треб­ность в пи­ще, и ду­ет в свои пе­лён­ки безо вся­ких там цве­точ­ков, в от­ли­чие от не­ко­то­рых... А те­перь, вер­нём­ся к то­му, с че­го мы на­ча­ли. Ты сам, Алё­ша, при встре­че со мной в этом го­ду от­ме­тил, что я очень из­ме­ни­лась за про­шед­ший год. Так это, или нет?
   Лё­ша кив­нул го­ло­вой.
   - Я бо­юсь, что из те­бя сей­час сло­ва не вы­тя­ну, как из дво­еч­ни­ка, тор­ча­ще­го у дос­ки, по­это­му, возь­му на се­бя сме­лость от­ве­чать за те­бя, а ты, хо­тя бы го­ло­вой ки­вай, ес­ли я ска­жу прав­ду.
   Лёш­ка со­глас­но кив­нул го­ло­вой
   - Вот так и де­лай! Так вот: ты при встре­че ска­зал мне, что я вы­рос­ла. Так это бы­ло?
   Опять Лё­шин ки­вок.
   - Мо­ло­дец! Ты не ска­зал, но от­ме­тил дру­гое - мою грудь, на ко­то­рую ты так бес­сты­же ус­та­вил­ся. Так?
   Лёш­ка за­лил­ся крас­кой, и сно­ва кив­нул го­ло­вой.
   - Со­об­ра­жа­ешь, на что смот­реть! - Ле­на поч­ти ве­се­ло по­смот­ре­ла на не­го. - А то­гда-то, толь­ко, яко­бы, рост мой и уви­дел - скром­ни­ка из се­бя изо­бра­зил! Лад­но, - за­бы­то! Так вот, Алё­ша, я те­бе не раз го­во­ри­ла, что я по­взрос­ле­ла, а то, что не толь­ко на­ли­чие у ме­ня жен­ской гру­ди де­ла­ет ме­ня дос­та­точ­но взрос­лой, ты дол­жен был до­га­дать­ся сам. Я, Алё­ша, по­взрос­ле­ла на­столь­ко, что мо­гу ро­жать де­тей. Ты, я на­де­юсь, не ду­ма­ешь, что те­бя тво­ей ма­ме при­нес аист, или те­бя на­шли в ка­пу­ст­ной гряд­ке. Так вот, грудь моя - это бу­ду­щая сто­ло­вая мое­го ре­бён­ка, бу­ду­ще­го, ко­неч­но, ко­то­рый бу­дет у ме­ня от муж­чи­ны. Но для это­го все­го, - у ме­ня, во мне про­ис­хо­дят оп­ре­де­лен­но­го ро­да из­ме­не­ния, при­ше­ст­вие ко­то­рых у ка­ж­дой жен­щи­ны, на­чи­ная с оп­ре­де­лен­но­го воз­рас­та, со­про­во­ж­да­ет­ся вы­де­ле­ни­ем кро­ви, ча­ще, еже­ме­сяч­но, по не­сколь­ку дней. По­это­му, я в та­кие дни ку­пать­ся не мо­гу. А для че­го у ме­ня тот свёр­ток в сум­ке, вме­сто ку­паль­ни­ка, - до­га­дай­ся сам.
   Ле­на смот­ре­ла на ма­куш­ку низ­ко опус­тив­ше­го го­ло­ву Лё­ши. Уши его го­ре­ли.
   - Лад­но, Алё­ша, всё это нор­маль­но для нас обо­их, и нет ни­ка­ких про­блем, а те, что есть, - вре­мен­ные. Я и са­ма всё это ста­ла уз­на­вать со­всем не­дав­но - око­ло по­лу­го­да на­зад, хо­тя, и из­на­чаль­но бы­ла чу­точ­ку про­све­щён­ней те­бя в этом во­про­се. Всё-та­ки - я де­вуш­ка, и с та­ки­ми же, как я, об­ща­юсь. А ты, луч­ше най­ди ка­кую-ни­будь кни­гу по фи­зио­ло­гии, и про­чи­тай её. Мо­жет, по­нра­вит­ся, и ста­нет она, воз­мож­но, тво­ей про­фес­си­ей. Ты, Алё­ша, по­нял то, что я те­бе ска­за­ла, или не очень?
   - До­га­дал­ся, и по­нял. - На­ко­нец, бурк­нул он, не под­ни­мая го­ло­вы.
   - Что ж так мно­го тра­гиз­ма в тво­ём го­ло­се, Лё­ша?
   Ле­на при­се­ла пе­ред ним на кор­точ­ки, и за под­бо­ро­док под­ня­ла его го­ло­ву до уров­ня сво­его ли­ца. Гряз­но­ва­тый след вла­ги, про­ка­тив­шей­ся по его ли­цу, ос­та­вил сви­де­тель­ст­во осоз­нан­ной им став­шей ре­аль­но­стью уг­ро­зы ско­ро­го его рас­ста­ва­ния с Ле­ной, и, воз­мож­но, на­все­гда. Её упо­ми­на­ние ка­ко­го-то муж­чи­ны, от ко­то­ро­го у неё бу­дет ре­бё­нок, он вос­при­нял как не­что уже свер­шив­шее­ся или, по край­ней ме­ре, оп­ре­де­лён­ное на бли­жай­шее вре­мя свер­ше­ние.
   - Ты что, Алё­ша? - Ле­на ла­до­нью вы­тер­ла его ли­цо.
   Она не по­ня­ла его фан­та­зий­ной ги­по­те­зы, и в лёг­ком за­ме­ша­тель­ст­ве гла­ди­ла его во­ло­сы, чем вы­зва­ла у не­го ост­рый при­ступ жа­ло­сти к се­бе, Ле­не и ещё, Бог зна­ет: к ко­му, или че­му. У не­го от­кры­лись хля­би не­бес­ные, сте­кав­шие по под­бо­род­ку на по­дол Ле­ни­но­го пла­тья. Ле­на вспо­ло­ши­лась.
   - Ду­ра, я ка­кая! Объ­яс­ни­ла, на­зы­ва­ет­ся, че­ло­ве­ку суть фи­зио­ло­гии. Лё­ша! Лё­ша! - тор­мо­ши­ла она его.
   Но его, что на­зы­ва­ет­ся, про­рва­ло - он не мог ос­та­но­вить­ся. Всё на­ко­п­лен­ное за по­след­ние дни на­пря­же­ние нер­вов, поч­ти по­сто­ян­ное стрес­со­вое со­стоя­ние, - со­рва­ло в нём ка­кой-то пре­до­хра­ни­тель, раз­ру­ши­ло внеш­нюю за­щит­ную обо­лоч­ку, слов­но, со­дра­ло живь­ем с не­го ко­жу, и он по­чув­ст­во­вал се­бя вдруг ма­лень­ким и без­за­щит­ным, ли­шен­ным ро­зо­вых ил­лю­зор­ных оч­ков, да­рив­ших ро­ман­ти­че­ские пред­став­ле­ния о той же люб­ви. Да­лась ему - эта чёр­то­ва фи­зио­ло­гия! Он су­нул­ся ли­цом в тра­ву, и ещё до­воль­но дол­го Ле­на гла­ди­ла во­ло­сы и вздра­ги­ваю­щую спи­ну это­го, ока­зы­ва­ет­ся, вновь не­по­нят­но­го ей Алёш­ки, ко­то­рый, она те­перь это точ­но зна­ла, стал са­мым до­ро­гим ей че­ло­ве­ком. В ней, по­ми­мо тех чувств, ко­то­рые она ис­пы­ты­ва­ла к не­му и рань­ше, про­сну­лось не­что схо­жее с ма­те­рин­ским чув­ст­вом, тре­бо­вав­шим от неё жа­ло­сти к Лё­ше, и его за­щи­ты.
   - Алё­шень­ка, пре­кра­ти, по­жа­луй­ста, - пла­чу­щим го­ло­сом по­про­си­ла она его, - ина­че, я са­ма раз­ре­вусь!
   Лё­ша по­сте­пен­но за­тих, ви­ди­мо вы­пла­кав всё, что у не­го на­ко­пи­лось в ду­ше. Он встал, не ог­ля­ды­ва­ясь на Ле­ну, по­до­шел к во­де и опо­лос­нул опух­шее от слёз ли­цо. Вер­нув­шись на ме­сто, он сел на ко­ло­ду и за­крыл гла­за, бо­ясь но­во­го по­то­ка слёз, и сви­де­тель­ст­ва это­му Ле­ны. Она се­ла у его ног на тра­ву, и по­ло­жи­ла свою го­ло­ву ему на ко­ле­ни. Те­перь он сам, всё так же, не от­кры­вая глаз, гла­дил её го­ло­ву и пле­чи. Ти­пич­ная ис­те­ро­ид­ная ре­ак­ция, ска­зал бы лю­бой пси­хи­атр, ока­жись он ря­дом с ни­ми в тот мо­мент. Но та­ких спе­циа­ли­стов - ря­дом не ока­за­лось. Да и не нуж­ны они бы­ли этим под­ро­ст­кам. Они по­том до­воль­но дол­го си­де­ли на ста­рой ко­ло­де, мол­ча гля­дя на во­ду. У Лё­ши в го­ло­ве бы­ла зве­ня­щая пус­то­та. До его соз­на­ния не до­хо­ди­ло ни зву­ка, а ли­цо по­ка­лы­ва­ло, слов­но ост­ры­ми игол­ка­ми, но не боль­но. У Ле­ны, всё ещё с опа­ской по­гля­ды­вав­шей на не­го, Лё­шин эмо­цио­наль­ный срыв вы­звал ощу­ще­ние со­вер­ше­ния ею ка­кой-то не­по­пра­ви­мой глу­по­сти, ме­ру ко­то­рой она не по­ни­ма­ла.
   - Лё­ша! - она об­ня­ла его за пле­чи и при­тя­ну­ла к се­бе. - Про­шу те­бя, ес­ли мо­жешь, объ­яс­ни мне, что за глу­пость я те­бе смо­ро­зи­ла? Что я сде­ла­ла не так?
   Лё­ша пус­ты­ми гла­за­ми про­дол­жал смот­реть пе­ред со­бой. Он ни­как не от­реа­ги­ро­вал на Ле­нин во­прос, буд­то, не слы­шал его во­все. Ле­на по­вто­ри­ла во­прос, с тем же ре­зуль­та­том. Лёш­ка мол­чал. Она на­силь­но раз­вер­ну­ла его ли­цом к се­бе, и ис­пу­га­лась. Аб­со­лют­но пус­тые Лёш­ки­ны гла­за, на за­стыв­шем, по­се­рев­шем мас­ко­об­раз­ном ли­це, при­ве­ли её в пол­ное смя­те­ние. Она вновь опус­ти­лась в тра­ву на ко­ле­ни, пря­мо на­про­тив Лёш­ки, и, схва­тив его за пле­чи, ста­ла силь­но тря­сти, от от­чая­ния гром­ко кри­ча ему в ли­цо.
   - Оч­нись! Не пу­гай ме­ня! Слы­шишь, Алё­ша!?
   Ре­ак­ция Алё­ши бы­ла та­кой, буд­то его уда­ри­ли: он рез­ко от­шат­нул­ся от Ле­ны, ед­ва не вы­рвав­шись из её рук, гла­за его на се­кун­ду мет­ну­лись удив­лен­ным взгля­дом по сто­ро­нам, и вдруг, впол­не ос­мыс­лен­но ос­та­но­ви­лись на Ле­не. Ли­цо его ста­ло при­об­ре­тать обыч­ную ок­ра­ску. Он уви­дел пе­ред со­бой Ле­ну с ис­ка­жен­ным стра­хом ли­цом, с мел­ко под­ра­ги­ваю­щим под­бо­род­ком. Его слу­ха дос­тиг её зве­ня­щий, не­ес­те­ст­вен­но гром­кий крик, ещё ми­ну­ту на­зад ед­ва слы­ши­мый, слов­но зву­чал он че­рез ват­ную по­душ­ку, по­это­му, смыс­ла её слов он по­про­сту не раз­би­рал.
   - Что с то­бой, Ле­на? - спро­сил он уча­ст­ли­во. - Что слу­чи­лось?
   И тут на­ста­ла оче­редь Ле­ны лить слё­зы, с дет­ски­ми всхли­пы­ва­ния­ми и обиль­ны­ми со­п­ля­ми в при­да­чу. Те­перь он, ус­по­каи­вая её, но­сил гор­стя­ми во­ду, смы­вая с её ли­ца и слё­зы, и жид­кие со­п­ли. На­ко­нец, ус­по­кои­лась и она. Вы­те­рев на­пос­ле­док её мок­рое ли­цо сво­ей ру­баш­кой, он об­нял Ле­ну, и при­жал к се­бе, впер­вые по­зво­лив се­бе по­це­ло­вать её в шею.
   - Ус­по­кой­ся! - По­след­ний раз про­шеп­тал он ей в са­мое ухо. И она утих­ла, пре­кра­тив всхли­пы­ва­ния ко­рот­ким су­до­рож­ным вдо­хом.
   По­лу­ча­сом поз­же, пы­та­ясь как-то ра­зо­брать­ся в про­изо­шед­шем, она вы­яс­ни­ла, что Лё­ша со­всем ни­че­го не пом­нит с мо­мен­та, ко­гда он вы­мыл ли­цо и сел на ко­ло­ду. Ина­че го­во­ря, он не ме­нее по­лу­ча­са как бы от­сут­ст­во­вал, - был за по­ро­гом сво­его соз­на­ния.
   - Алё­ша, ска­жи мне всё же, - до­пы­ты­ва­лась вновь Ле­на, - что из ска­зан­но­го мною так те­бя рас­строи­ло?
   - Не знаю, Ле­на, но, на­вер­ное, это то, что ты ме­ня вер­ну­ла сво­ей фи­зио­ло­ги­ей ту­да, ку­да мне воз­вра­щать­ся не хо­те­лось, - на зем­лю.
   Она не­по­ни­маю­ще гля­ну­ла ему в гла­за. Он ус­мех­нул­ся.
   - Я здесь, и ни­ку­да, по­жа­луй, боль­ше не со­би­ра­юсь. Ты зна­ешь, - про­дол­жил он, - моё к те­бе от­но­ше­ние сей­час при­об­ре­ло не­сколь­ко иные фор­мы, не очень при­выч­ные для ме­ня вче­раш­не­го. Ты до се­го мо­мен­та бы­ла для ме­ня вне по­нят­ной те­бе этой са­мой фи­зио­ло­гии, свое­об­раз­ным эль­фом; ре­аль­но­стью, за­ме­шан­ной на меч­те. Ты стёр­ла меч­ту, ос­та­вив ре­аль­ность в го­лом, функ­цио­ни­рую­щим по за­ко­нам фи­зио­ло­гии ви­де. Я по­нят­но вы­ра­жа­юсь? - Те­перь он смот­рел ей пря­мо в гла­за, ища в них от­вет на по­став­лен­ный во­прос.
   - Те­перь я та­кая те­бе не нуж­на? - Ле­на на­пря­жен­но ждет, что от­ве­тит Алек­сей.
   - По­хо­же, Ле­на, мы с то­бой по­ме­ня­лись ро­ля­ми - те­перь ты го­во­ришь глу­по­сти. Я, как и пре­ж­де, ну­ж­да­юсь в те­бе, но ты не­ча­ян­но раз­ру­ши­ла не со­всем ре­аль­ный мир мое­го вос­при­ятия те­бя. Не­у­же­ли ты ду­ма­ешь, что я не знал о су­ще­ст­во­ва­нии боль­шин­ст­ва фи­зио­ло­ги­че­ских по­треб­но­стей че­ло­ве­ка? Ко­неч­но, знал! Но что мне до тво­их бес­цве­точ­ных по­хо­дов в кус­ти­ки, ес­ли я их да­же не пы­тал­ся ана­ли­зи­ро­вать. Мне нуж­на ты, а не твоя фи­зио­ло­гия. За­чем мне пре­па­ри­ро­вать те­ло кра­си­вой де­воч­ки, ес­ли я и так ви­жу её со­вер­шен­ст­во. И о взаи­мо­от­но­ше­нии по­лов - я дос­та­точ­но про­све­щён. И из­вест­но мне, что я не най­ден в ка­пус­те, и не дос­тав­лен поч­то­вым аи­стом вме­сто по­сыл­ки. Из­вест­но мне так­же, в ре­зуль­та­те ка­ко­го дей­ст­ва по­лу­ча­ют­ся де­ти, до­воль­но час­то, кста­ти, без люб­ви двух лю­дей друг к дру­гу, что для ме­ня, по мо­им по­ня­ти­ям, не­при­ем­ле­мо. По край­ней ме­ре, сей­час - я в это ве­рю. Что же ка­са­ет­ся жен­ской фи­зио­ло­гии, то для ме­ня ты яви­лась от­кры­ти­ем, с ко­то­рым я мог бы и по­до­ж­дать до разъ­яс­нён­но­го то­бой мо­мен­та. Лен­ка, ми­лая, - Лё­ша впер­вые по­зво­лил се­бе на­звать её так, - во всех мо­их зна­ни­ях об от­но­ше­нии муж­чин и жен­щин я был ско­рее эк­лек­ти­ком, сме­шав­шим ре­аль­ность с ро­ман­ти­кой. Мне боль­ше по ду­ше пред­став­лять те­бя жи­ву­щей в воз­душ­ном зам­ке, чем в ком­му­наль­ной квар­ти­ре, в ко­то­рой бо­ги не жи­вут.
   Ли­цо Ле­ны зар­де­лось.
   - Но ты же чи­тал, как я по­ня­ла, ро­ма­ны Мо­пас­са­на и Зо­ля, - вста­ви­ла своё сло­во Ле­на.
   - Мо­гу про­дол­жить спи­сок, до­ба­вив в не­го и Баль­за­ка, и Стен­да­ля, и Раб­ле, и ещё мно­гих из тех, ко­го те­бе ко­гда-ни­будь, воз­мож­но, за­хо­чет­ся про­чи­тать. Но, ни в од­ной из них ни­че­го не на­пи­са­но о жен­ской фи­зио­ло­гии. Ска­жу те­бе, что, про­чи­тав "Де­ка­ме­ро­на", я от­дох­нул с "Бе­гу­щей по вол­нам", а Ас­соль мне бли­же Пыш­ки, Зур­ба­ган или Лисс, бли­же и по­нят­нее Па­ри­жа, так же, как вы­ду­ман­ные под­ви­ги ба­ро­на Мюнх­гау­зе­на, или ка­пи­та­на Бла­да, мне сей­час нуж­нее вос­по­ми­на­ний о толь­ко что про­шед­шей вой­не. Иде­аль­ных лю­дей, Ле­ноч­ка, не бы­ва­ет, но лю­бят всех, или, - поч­ти всех. Зна­чит, лю­ди нау­чи­лись не за­ме­чать ре­аль­но су­ще­ст­вую­щих не­дос­тат­ков сво­их из­бран­ни­ков, а, на­про­тив, на­де­ля­ют их те­ми ка­че­ст­ва­ми, ко­то­рых у них нет и в по­ми­не. Твой се­го­дняш­ний урок, Ле­на, я, ко­неч­но, уч­ту. Что же ка­са­ет­ся мо­ей фи­зио­ло­гии - не уве­рен, что ис­прав­люсь. Я че­ло­век стес­ни­тель­ный, и из­ме­нить в се­бе что-то, мне край­не труд­но. И по­след­нее, Ле­на, - ска­зал он, - пя­тью ми­ну­та­ми рань­ше ты спро­си­ла ме­ня: нуж­на ли ты мне та­кая? Нуж­на, Ле­на, и, воз­мож­но, имен­но та­кая, ка­кая ты есть. Та­кая ты мне боль­ше нуж­на, чем де­воч­ка, не знаю­щая то­го, что ей са­мой, в кон­це кон­цов, нуж­но от ме­ня, и что она мо­жет дать от се­бя мне. Я очень хо­чу, что­бы мы не по­те­ря­ли друг дру­га. Один во­прос, ко­то­рый бес­по­ко­ит ме­ня: кто тот муж­чи­на, от ко­то­ро­го, как ты ска­за­ла, у те­бя бу­дет ре­бё­нок?
   - Те­бя дей­ст­ви­тель­но ин­те­ре­су­ет этот во­прос, Лё­ша?
   - Бо­лее чем, ин­те­ре­су­ет! - Лё­ша гус­то по­крас­нел.
   - А ты сам, Алё­ша, ни­ка­ких пред­по­ло­же­ний вы­ска­зать не мо­жешь?
   - Не ри­ск­ну!
   - А ты по­про­буй всё же ри­ск­нуть, - мо­жет, по­лу­чит­ся! - Ле­на смот­рит на Алё­шу при­щу­рен­ны­ми вни­ма­тель­ны­ми гла­за­ми.
   - Бо­юсь, Ле­на!
   - Не ме­ня ли бо­ишь­ся?
   - Те­бя и бо­юсь!
   - Тру­сиш­ка! По­раз­мыш­ляй на до­су­ге - мо­жет, что на ум и при­дёт!
   С это­го мо­мен­та, в их взаи­мо­от­но­ше­ни­ях ус­та­но­ви­лось свое­об­раз­ное рав­но­пра­вие, хо­тя и с со­хра­нив­шим­ся внут­рен­ним на­пря­же­ни­ем. Иг­ры кон­чи­лись. И Ле­на и Алек­сей - оба они ста­ли ста­ра­тель­но из­бе­гать "ще­кот­ли­вых" мо­мен­тов в об­ще­нии друг с дру­гом поч­ти до са­мо­го отъ­ез­да Ле­ны. Од­ни лишь не­за­буд­ки, не­из­мен­но по­став­ляе­мые к Ле­ни­но­му "дво­ру" Лё­шей, ос­та­ва­лись ста­биль­ным зна­ком вни­ма­ния к ней, зна­ком их друж­бы. Те­перь уже Лё­ша ча­ще за­гля­ды­вал в Ле­ни­ны гла­за, по­дол­гу и не­от­рыв­но гля­дя в их, от­ра­жаю­щую не­бо бес­по­кой­ную го­лу­биз­ну. Ле­на в та­кие мо­мен­ты за­ми­ра­ла, слов­но, ожи­дая че­го-то. Ча­ще все­го, Лё­ша мол­ча пре­кра­щал своё изу­че­ние Ле­ни­ных глаз, ино­гда, по­зво­ляя се­бе це­ло­вать её в под­став­лен­ную щё­ку. Иной раз, он брал Ле­ни­ну ру­ку и, под­но­ся её к сво­ему ли­цу, це­ло­вал ей паль­цы, од­но­вре­мен­но, гля­дя в её гла­за. Его, вдруг про­явив­шая­ся мол­ча­ли­вость, дер­жа­ла Ле­ну в по­сто­ян­ном на­пря­же­нии, уси­ли­ваю­щем­ся в его при­сут­ст­вии. Ба­буш­ка Ле­ны, на­ко­нец, не вы­дер­жа­ла пер­вой, и при оче­ред­ном по­яв­ле­нии в их до­ме Лё­ши, на­пря­мик спро­си­ла его о при­чи­не поя­вив­ших­ся у внуч­ки из­ме­не­ний в её по­ве­де­нии. За­од­но, она так­же за­ме­ти­ла ему са­мо­му, что и в его соб­ст­вен­ном по­ве­де­нии поя­ви­лись, как она ска­за­ла, ано­ма­лии.
   Лё­ша дей­ст­ви­тель­но стал ме­нее улыб­чи­вым, и прак­ти­че­ски пе­ре­стал крас­неть на обыч­ные ба­буш­ки­ны под­нач­ки. Со­че­та­ние двух не­из­вест­ных в од­ной за­дач­ке, её яв­но на­сто­ро­жи­ло, и Алё­ше бы­ла по­нят­на её тре­во­га за внуч­ку. Ещё не­де­лю на­зад, ста­рая жен­щи­на, с улыб­кой от­ме­чав­шая Лё­ши­ну за­ви­си­мость от Ле­ни­ных при­чуд, и в шут­ку на­зы­вав­шая его Ле­ни­ным хво­сти­ком, не мог­ла се­бе пред­ста­вить, что всё так кру­то мо­жет из­ме­нить­ся в их от­но­ше­ни­ях. Те­перь уже Ле­на бы­ла с Лё­шей бо­лее чем пре­ду­пре­ди­тель­на. В до­ме у них она не от­хо­ди­ла от не­го ни на шаг, гля­де­ла ему в гла­за ка­ким-то не­зна­ко­мым, с по­сто­ян­ным во­про­сом, взгля­дом. Бы­ло, от­­­­­­ч­е­­го ба­буш­ке бес­по­ко­ить­ся. Ле­на, быв­шая в ком­на­те в мо­мент за­дан­но­го ему во­про­са, с тре­во­гой в дро­жа­щем го­ло­се, умо­ляю­ще вскрик­ну­ла: "Ба­буш­ка, не на­до!" - И, вско­чив со сту­ла, по­пы­та­лась вы­бе­жать из ком­на­ты, но в две­рях бы­ла ос­та­нов­ле­на Лё­шей.
   - Пой­ди на ме­сто, Ле­ноч­ка, по­си­ди спо­кой­но. Я от­ве­чу, коль во­прос мне за­дан.
   Ле­на по­слуш­но вер­ну­лась за стол, и, опус­тив го­ло­ву, се­ла на своё ме­сто.
   - Ана­ста­сия Фё­до­ров­на, - ска­зал Лё­ша ров­ным, поч­ти спо­кой­ным го­ло­сом, ко­то­ро­го от не­го ба­буш­ка Ле­ны, про­сто не ожи­да­ла, - ни­че­го страш­но­го с Ле­ной не про­изош­ло. Да, вы за­ме­ти­ли, что она из­ме­ни­лась за по­след­нее вре­мя, и, коль ско­ро эти из­ме­не­ния у неё про­изош­ли при её по­сто­ян­ном об­ще­нии со мной, то и при­чи­ну этих из­ме­не­ний вы, ес­те­ст­вен­но, ус­мат­ри­вае­те во мне. Вы не­да­ле­ки от ис­ти­ны, но я мо­гу дать вам че­ст­ное сло­во, что ни­че­го пре­до­су­ди­тель­но­го, с точ­ки зре­ния взрос­лых лю­дей, ме­ж­ду на­ми не про­изош­ло, да и не мо­жет про­изой­ти. Про­сто, она и я - мы оба - слег­ка по­взрос­ле­ли. Но вас ин­те­ре­су­ет, ес­те­ст­вен­но, Ле­на, но ни­как не я. Од­на­ко на­ша друж­ба, - имен­но, друж­ба, Ана­ста­сия Фё­до­ров­на, тре­бу­ет ино­гда уточ­не­ния гра­ниц её рас­про­стра­не­ния - чем мы, соб­ст­вен­но, и за­ни­ма­ем­ся в на­стоя­щее вре­мя, без ка­ко­го-ли­бо ущер­ба для чис­то­ты Ле­ны, так как не не­сет в се­бе ни­че­го по­роч­но­го. Ле­на - хо­ро­шая де­воч­ка, и она мне нра­вит­ся. Мне хо­ро­шо с ней, как, на­де­юсь, и ей со мною. Не нуж­но опа­сать­ся за неё. Я уже дал вам сло­во, га­ран­ти­рую­щее чис­то­ту на­ших от­но­ше­ний. Вас удов­ле­тво­ря­ет мой от­вет?
   - Муд­рё­но ты, Алё­ша, го­во­ришь, но я по­ня­ла всё, и ве­рю те­бе. А вот от­че­го это внуч­ка моя пла­чет - ума не при­ло­жу.
   И вер­но. Ле­на, на ко­то­рую Лё­ша всё то вре­мя, по­ка он го­во­рил, не об­ра­щал вни­ма­ния, ут­кнув­шись лбом в сто­леш­ни­цу, уже всхли­пы­ва­ла. Он пер­вым, обо­гнав ба­буш­ку, по­до­шел к Ле­не и, по­ло­жив свою ла­донь на её за­ты­лок, на­кло­нил­ся к её ли­цу.
   - Ну, что ты, глу­пень­кая, пла­чешь? Что слу­чи­лось?
   Ле­на раз­вер­ну­лась, об­хва­ти­ла Лё­шу за его та­лию и, ут­кнув­шись ли­цом в его жи­вот, вдруг, за­ли­лась сле­за­ми; всхли­пы­вая и шмы­гая но­сом. Ба­буш­ка, на­блю­дав­шая со сто­ро­ны за этой сце­ной, на­ко­нец, ска­за­ла: "По­хо­же, гра­ни­ца ва­шей друж­бы, о ко­то­рой ты мне так хо­ро­шо толь­ко что ска­зал, про­хо­дит вы­ше на вер­шок тех со­плей, ко­то­рые она сей­час ве­ша­ет на твою ру­баш­ку".
   - Тут? - Ле­ша ткнул се­бя паль­цем в грудь.
   - Имен­но! - кив­нув го­ло­вой, от­ве­ти­ла ба­буш­ка.
   Уже вы­хо­дя из гор­ни­цы, она по­со­ве­то­ва­ла: "Вы­три ей слё­зы и со­п­ли, и пусть идёт, мо­ет свою мур­лын­дию. Чай бу­дем пить". - С эти­ми сло­ва­ми она ки­ну­ла на стол по­ло­тен­це, сня­тое с гвоз­дя.
   - Же­ни­хае­тесь вы - вот что!.. Друж­ба!.. Гра­ни­цы ка­кие-то!.. Се­бе и мне моз­ги пач­кае­те! Ну, вас со­всем! - С эти­ми сло­ва­ми она за­хлоп­ну­ла за со­бой дверь. Лё­ша, ото­рвав, на­ко­нец, от сво­его жи­во­та Ле­ни­но ли­цо, за­гля­нул в не­го, при­сев для это­го пе­ред нею на кор­точ­ки. Всё её ли­цо бы­ло за­ли­то сле­за­ми, раз­ма­зан­ны­ми до под­бо­род­ка. Он стал це­ло­вать его, от глаз до губ, и Ле­на не про­ти­ви­лась это­му.
   - Со­лё­ная, - ска­зал он, - но вкус­ная!
   Ле­на сла­бо улыб­ну­лась. Он вы­тер ей ли­цо ки­ну­тым ба­буш­кой по­ло­тен­цем.
   - Иди, умой­ся!
   Под­тал­ки­вая её ле­гонь­ко в спи­ну к по­ро­гу ком­на­ты, он сам вы­шел в се­ни, где нос к но­су столк­нул­ся с хо­зяи­ном, при­шед­шим со­всем не кста­ти, во вне­уроч­ное вре­мя. Ле­на ми­мо де­да про­скольз­ну­ла, опус­тив го­ло­ву.
   - Что слу­чи­лось? - спро­сил он Лё­шу.
   Лё­ша, не най­дя от­ве­та, по­жал пле­ча­ми, но из кон­ца се­ней уже спе­ши­ла ба­буш­ка с чай­ни­ком в од­ной ру­ке, дру­гой ру­кой она из­да­ли ма­ха­ла де­ду, что­бы он шел в гор­ни­цу, не за­да­вая лиш­них во­про­сов Лё­ше. Де­душ­ка Ле­ны, про­пус­тив свою бла­го­вер­ную впе­ре­ди се­бя, на по­ро­ге обер­нул­ся, и, при­сталь­но по­смот­рев на Лё­шу, мол­ча за­хлоп­нул за со­бою дверь. Лё­ша про­шел к Ле­не, и уви­дел её, при­кла­ды­ваю­щую мок­рые хо­лод­ные ла­дош­ки к сво­им ще­кам. Ото­рвав их от её ли­ца, он опять по­це­ло­вал её гу­бы, мяг­кие и про­хлад­ные. Ле­на улыб­ну­лась.
   - Без­образ­ник ты, Алё­ша! Я мол­чу, - а ты этим поль­зу­ешь­ся. Хо­ро­шо ли это?
   - Ещё как хо­ро­шо-то! По край­ней ме­ре, мне!
   - Мне то­же, Алё­ша.
   Вы­мыв ру­ки и ли­цо, Лё­ша плес­нул во­дой на свою грудь, за­мо­чив ру­баш­ку. Мок­рое пят­но, об­ра­зо­вав­шее­ся на гру­ди, сли­лось с пят­ном ос­тав­лен­ным сле­за­ми Ле­ны.
   - По­шли!
   Дед при­щу­ром, и до­воль­но бла­го­склон­ной по­лу­улыб­кой встре­тил вхо­дя­щую па­ру.
   - Ты что, на го­ло­ву се­бе ру­ко­мой­ник оп­ро­ки­нул? - спро­сил он Лё­шу, уви­дев мок­рое пят­но на его ру­баш­ке. Лё­ша по­жал пле­ча­ми. Ба­буш­ка, оце­нив его улов­ку, ус­мех­нув­шись, ска­за­ла: "Во­да те же слё­зы - вы­со­хнет!" - лег­ко пе­ре­фра­зи­ро­вав на­род­ную ис­ти­ну. Они встре­ти­лись взгля­да­ми, и од­но­вре­мен­но улыб­ну­лись: она - оце­нив Лёш­ки­ну так­тич­ность, он - це­ня её до­гад­ли­вость. Из-за сто­ла Лё­ша под­нял­ся пер­вым.
   - С ва­ше­го раз­ре­ше­ния, - ска­зал он, - мы с Ле­ной пой­дём по­гу­лять. Не воз­ра­жае­те? - и по­смот­рел в ли­цо хо­зяи­на.
   - Ты бы, Лё­ша, не нас, а Ле­ну спро­сил, хо­чет ли она это­го?
   - Вы стар­ший в до­ме, по­то­му, у вас и спра­ши­ваю.
   - Мно­го вы нас рань­ше спра­ши­ва­ли? Те­перь де­ло ва­ше - иди­те, ес­ли Ле­на не воз­ра­жа­ет.
   - Не воз­ра­жа­ет! Прав­да, Ле­на?
   - За ме­ня ре­шил? А ес­ли, воз­ра­жаю? - Впер­вые Ле­на вме­ша­лась в за­столь­ный раз­го­вор.
   - Ес­ли воз­ра­жа­ешь, - бу­дешь си­деть до­ма!
   Лё­шу за­бав­ля­ла воз­ник­шая си­туа­ция. Он ждал Ле­ни­но­го от­ве­та с не­тер­пе­ни­ем. Ста­ри­ки вни­ма­тель­но смот­ре­ли на Ле­ну и Лё­шу. Зная до­воль­но строп­ти­вый ха­рак­тер сво­ей внуч­ки, они мог­ли ожи­дать ка­ко­го угод­но от неё от­ве­та, и со­всем не то­го, ко­то­рый на­де­ял­ся ус­лы­шать от неё Лё­ша.
   - Я с то­бой пой­ду!
   Ле­на вста­ла из-за сто­ла и вы­шла в се­ни. По­про­щав­шись с хо­зяе­ва­ми, вы­шел и Лё­ша. Уже вый­дя за пре­де­лы се­ла, и спус­ка­ясь по тро­пе, ве­ду­щей к ре­ке, Ле­на вне­зап­но ос­та­но­ви­лась, и, гля­дя се­бе под но­ги, спро­си­ла Лё­шу: "А ес­ли бы я не за­хо­те­ла ид­ти с то­бой - что то­гда"?
   - То­гда бы ты си­де­ла до­ма!
   - А ес­ли бы я и до­ма не за­хо­те­ла ос­тать­ся?
   - То­гда бы ты всё рав­но при­шла ко мне!
   - По­че­му ты так ду­ма­ешь, Алё­ша?
   - По­то­му что: ни те­бе без ме­ня, ни мне без те­бя - хо­ро­шо не бы­ва­ет - вот по­че­му!
   - Ка­жет­ся, ты ме­ня убе­дил! - Ле­на об­ня­ла Лё­шу и впер­вые за по­след­нюю не­де­лю по­це­ло­ва­ла его от­нюдь не се­ст­рин­ским по­це­лу­ем.
   - От­лег­ло? - гля­дя ей в гла­за, спро­сил он.
   - Да, - про­сто от­ве­ти­ла Ле­на, - от­лег­ло!
   Уже на под­хо­де к ша­ла­шу на­чал мо­ро­сить дождь. Низ­кая, по-осен­не­му се­рая об­лач­ность не пред­по­ла­га­ла ни лив­ня, ни ско­ро­го окон­ча­ния мо­ро­ся­ще­го за­нуд­ст­ва. Они оба ныр­ну­ли под кры­шу ша­ла­ша, где, раз­вер­нув свёр­ну­тое ру­ло­ном одея­ло, бро­си­ли его на се­но, а са­ми улег­лись по­верх его. Мел­кая, ед­ва слыш­ная дробь до­ж­дя по на­мо­каю­ще­му бре­зен­ту, по­кры­вав­ше­му ска­ты ша­ла­ша, дей­ст­во­ва­ла ус­по­каи­ваю­ще. Лё­ша лег на спи­ну и, вы­тя­нув в сто­ро­ну ле­вую ру­ку, при­гла­шаю­ще под­ста­вил её в ка­че­ст­ве под­го­лов­ни­ка Ле­не, чем она и вос­поль­зо­ва­лась.
   - Мне, Ле­на, при­шла в го­ло­ву мысль за­дать те­бе во­прос, ко­то­рый де­ся­тью дня­ми ра­нее ты за­да­ла мне, - что с то­бой се­го­дня слу­чи­лось? От­че­го слё­зы?
   Ле­на по­вер­ну­лась на пра­вый бок, что­бы ви­деть ли­цо Лё­ши.
   - А ты сам не смог бы от­ве­тить на этот во­прос?
   - Мо­жет, и мог бы, но хо­те­лось бы ус­лы­шать от­вет от те­бя. Плач, Ле­на, не воз­ни­ка­ет у че­ло­ве­ка при от­сут­ст­вии оп­ре­де­лен­ных, вы­зы­ваю­щих эту ре­ак­цию при­чин. По­это­му, что ка­са­ет­ся чувств, вы­звав­ших у те­бя слё­зы, те­бе лег­че объ­яс­нить их при­ро­ду, чем мне стро­ить пред­по­ло­же­ния на эту те­му. - Он за­мол­чал.
   - Хо­ро­шо, Лё­ша, я по­ста­ра­юсь те­бе от­ве­тить. - Ле­на слег­ка вздох­ну­ла. - Ещё де­сять дней на­зад я жи­ла со­всем дру­ги­ми ощу­ще­ния­ми и бы­ла дру­гой, - со­всем дру­гой. Ед­ва от­крыв ут­ром гла­за, я ожи­да­ла твое­го при­хо­да к нам, тво­их не­за­бу­док, все­го то­го, что вме­сте с тво­им при­хо­дом ожи­да­ло ме­ня. Мне труд­но объ­яс­нить при­ро­ду мо­их же­ла­ний, всё вре­мя воз­ни­кав­ших во мне, тре­бо­вав­ших всё но­вых под­твер­жде­ний от те­бя, тво­ей при­над­леж­но­сти мне. Мне по­сто­ян­но хо­те­лось по­тор­мо­шить те­бя, об­нять, по­це­ло­вать, оби­деть, от­толк­нуть, при­лас­кать­ся к те­бе, по­чув­ст­во­вать от­вет­ную твою лас­ку и сно­ва от­толк­нуть. Мне нра­ви­лось вы­зы­вать у те­бя сму­ще­ние, и да­же стыд­ли­вость, нра­ви­лось ви­деть твою рас­те­рян­ность при мо­их, че­рес­чур воль­ных вы­ход­ках, нра­ви­лось пу­гать те­бя ими. Я управ­ля­ла то­бой, со­вер­шен­но не ду­мая о по­след­ст­ви­ях мое­го влия­ния на те­бя. И толь­ко та твоя тя­же­лая ре­ак­ция, ко­то­рую я уви­де­ла де­сять дней на­зад, при, в об­щем-то, поч­ти без­обид­ном раз­го­во­ре, за­ста­ви­ла ме­ня по­чув­ст­во­вать что-то по­хо­жее на ви­ну пе­ред то­бой, и рас­ка­я­нье. Я, по­жа­луй, впер­вые дей­ст­ви­тель­но про­чув­ст­во­ва­ла, что та­кое лю­бовь, о ко­то­рой я те­бе го­во­ри­ла и рань­ше, но осоз­на­вать её по-на­стоя­ще­му, я ста­ла толь­ко сей­час. Ты, Лё­ша, се­го­дня ба­буш­ке мо­ей го­во­рил о со­хран­но­сти мо­ей чис­то­ты, но ты сол­гал ей - не пред­на­ме­рен­но, ко­неч­но, но сол­гал, не со­всем по­ни­мая, о ком ты ей это го­во­рил. Я в тво­их пред­став­ле­ни­ях слиш­ком идеа­ли­зи­ро­ва­на. Мне ка­жет­ся, ты че­рес­чур ув­лек­ся ро­ман­ти­че­ской ли­те­ра­ту­рой и не впол­не точ­но ви­дишь про­зу жиз­ни, ок­ру­жаю­щей те­бя, хо­тя, воз­мож­но, имен­но это ме­ня боль­ше все­го в те­бе и при­вле­ка­ет. Но я и сей­час, по­ни­мая всё это, не мо­гу ска­зать - и не от­то­го, что не знаю, а по­то­му, что мне стыд­но ска­зать те­бе то, че­го я от те­бя хо­те­ла... И хо­чу... - до­ба­ви­ла она, слег­ка по­мед­лив. - В те­бе нет рав­но­ду­шия, и я чув­ст­вую твои пе­ре­жи­ва­ния, как свои, и мне стыд­но пе­ред то­бою за все те не­при­ят­но­сти, ко­то­рые я те­бе при­чи­ни­ла. Мне се­го­дня хо­те­лось про­сить у те­бя про­ще­ния при ба­буш­ке, но я ис­пу­га­лась, что бу­ду ею не­пра­виль­но по­ня­та. Ме­ня окон­ча­тель­но сло­ми­ли твои уве­ре­ния ба­буш­ке о мо­ей чис­то­те и не­по­роч­но­сти. Но будь се­го­дня на тво­ем мес­те она, ус­пей она по­дой­ти ко мне рань­ше те­бя, спро­си ме­ня об этом, я бы в тот мо­мент та­ко­го ей на­го­во­ри­ла, что се­го­дня же бы­ла бы под де­до­вым кон­во­ем от­прав­ле­на до­мой, к мо­им ро­ди­те­лям. По­дой­ди ко мне пер­вой ба­буш­ка, я на­вер­ня­ка соз­на­лась бы ей во всём, да­же в мыс­лях сво­их. Но пер­вым по­до­шел ты, ты су­шил свои­ми гу­ба­ми мои сле­зы, и, я на­де­юсь, де­лал это ис­крен­не...
   - Как и сей­час! - за­кон­чил за неё фра­зу Лё­ша, по­вер­нув­шись к ней ли­цом. При­жав Ле­ни­ны пле­чи к одея­лу, он ос­то­рож­но стал це­ло­вать её гу­бы, до­ж­дав­шись, по­ка её ру­ки не сомк­ну­лись во­круг его шеи. Кровь гул­ко за­сту­ча­ла в его вис­ках, в гла­зах по­плы­ли ро­зо­вые пят­на, а серд­це, ка­за­лось, сло­ма­ет рёб­ра. Со­скольз­нув гу­ба­ми с её ли­ца, он при­жал их к её уху и, за­хле­бы­ва­ясь, хри­п­ло за­шеп­тал: "Не сей­час, Ле­на! Нель­зя! Это­го нель­зя, - пой­ми!"
   Их обо­их бил оз­ноб, и Ле­на с тру­дом ра­зо­рва­ла коль­цо сво­их рук на его шее. Лё­ша сел око­ло Ле­ны, ли­цом к ней и ос­то­рож­но гла­дил свои­ми паль­ца­ми её гу­бы и ли­цо, бо­ясь кос­нуть­ся её гру­ди, её те­ла. Серд­це его ещё бе­ше­но ко­ло­ти­лось, гул­ко бу­хая в рёб­рах, пуль­си­руя в ушах, но уже ре­же, ре­же, ре­же.
   Вы­ров­няв, на­ко­нец, своё ды­ха­ние, Ле­на ти­хо спро­си­ла: "Те­перь ты по­нял, как вре­ме­на­ми тя­же­ло мне бы­ло сдер­жи­вать се­бя, на­хо­дясь ря­дом с то­бой?"
   Не от­ве­тив на её во­прос, Лё­ша ска­зал: "Ещё один та­кой срыв, и я за се­бя не от­ве­чаю, ли­бо, - сой­ду с ума".
   - Что же сей­час те­бя сдер­жа­ло?
   - Я по­ру­чил­ся за те­бя и се­бя пе­ред тво­ей ба­буш­кой. Я дал ей сло­во. Но я, Ле­на, не же­лез­ный - мо­гу сло­мать­ся. Нам с то­бою ос­та­лось быть здесь все­го не­сколь­ко дней - мень­ше не­де­ли, а по­том, це­лый год ждать сле­дую­щей встре­чи. Я не хо­чу, Ле­на, пор­тить твою жизнь не­мно­ги­ми ми­ну­та­ми бе­зу­мия, со­вер­шае­мо­го на­ми. Мо­жешь по­ве­рить мне, что да­ле­ко не все мои ро­ман­ти­че­ские пред­став­ле­ния о взаи­мо­от­но­ше­ни­ях муж­чин и жен­щин я по­те­рял де­сять дней на­зад. У ме­ня в за­па­се ещё ос­та­лось пред­став­ле­ние о чес­ти, - и мне оно до­ро­го. Те­бе же, я по­ста­ра­юсь ос­та­вить вы­бор в ожи­да­нии сле­дую­ще­го го­да. За год мо­жет из­ме­нить­ся всё. Пом­ни, что я бу­ду ждать те­бя. Са­ма-то ты сю­да прие­дешь?
   - Поч­ти уве­ре­на в этом. Мои ро­ди­те­ли ме­ня все­гда по­сы­ла­ли сю­да на ле­то, под над­зор ба­буш­ки и де­да. Вряд ли, что-ни­будь мо­жет из­ме­нить­ся за год.
   - Ле­на, что-то мне го­во­рит, что ад­рес мой те­бе при­дёт­ся взять!
   - Хо­ро­шо! - со­гла­си­лась она. - По­том на­пи­шешь.
   - Кста­ти, Ле­на, ме­ня ин­те­ре­су­ют твои ба­буш­ка с де­дом - кто они? Что-то не очень они по­хо­жи на ти­пич­ных сель­ских жи­те­лей. Речь у них не та­кая, - слиш­ком пра­виль­ная. Ле­на за­смея­лась.
   - Я по­ра­дую сво­их ста­ри­ков твои­ми на­блю­де­ния­ми. Но ты прав. Дед мой ро­дил­ся в 1890 го­ду. В 1914 го­ду окон­чил уни­вер­си­тет, по­лу­чил ди­плом аг­ро­но­ма. Вско­ре, по­пал сра­зу на фронт, где был ра­нен, а в гос­пи­та­ле встре­тил ба­буш­ку, ко­то­рая за ним уха­жи­ва­ла. В том же го­ду они по­же­ни­лись. До ре­во­лю­ции ба­буш­ка окон­чи­ла, ка­жет­ся, в 12-м го­ду, гим­на­зию, и, по­сле гра­ж­дан­ской вой­ны, до 1948 го­да, она ра­бо­та­ла в шко­ле учи­те­лем рус­ско­го язы­ка. Ма­ма моя ро­ди­лась в 1915 го­ду. Ви­дишь, я те­бе поч­ти всю их под­но­гот­ную рас­ска­за­ла. Здесь они жи­вут с 1945 го­да. Вот, по­жа­луй, и всё. Да, Лё­ша, ин­те­рес­но, что и ба­буш­ка от­ме­ти­ла твою речь, ска­зав, что ты весь­ма на­чи­тан­ный юно­ша.
   - Я, Ле­ноч­ка, на­чал чи­тать с пя­ти лет. Ме­ня в гос­пи­та­ле, ку­да я час­то хо­дил к ма­ме, нау­чил гра­мо­те один ра­не­ный, дол­го ле­чив­ший­ся там. К со­жа­ле­нию, дет­ских книг у ме­ня не бы­ло, кро­ме "Ри­ки-Ти­ки-Та­ви" Ки­п­лин­га, да "Ска­зок дя­дюш­ки Ри­му­са" Джоэ­ля Хар­ри­са, по­сле ко­то­рых, я взял­ся за Го­го­ля, Ма­ми­на-Си­би­ря­ка, Че­хо­ва - всё в жур­наль­ном ва­ри­ан­те еще до­ре­во­лю­ци­он­ной "Ни­вы". Ко­ро­че, чи­тал всё под­ряд, что под ру­ку по­па­да­ло. В шко­ле учусь: ни шат­ко, ни вал­ко, и, кро­ме ис­то­рии и ли­те­ра­ту­ры, мне по­хва­стать­ся не­чем. Мо­жешь так сво­ей ба­буш­ке и ска­зать - обол­тус, мол, Лёш­ка. Оба они за­смея­лись.
   - А кем хо­чешь стать?
   - Ли­бо фи­ло­ло­гом, ли­бо фи­зио­ло­гом. - Они пе­ре­гля­ну­лись.
   - А ты всё-та­ки "яз­ва", Лёш­ка! - Ле­на при­тя­ну­ла его за шею к се­бе.
   - По­це­луй! У те­бя это хо­ро­шо по­лу­ча­ет­ся.
   - Лен­ка, не за­во­дись!
   - Ну, ра­зо­чек-то мож­но?
   Лё­ша вы­пол­нил её прось­бу, мяг­ко ка­са­ясь её слег­ка опух­ших губ.
   - Смот­ри, Ле­на, дед за­ме­тить мо­жет, да и ба­буш­ка твоя гла­за­ста.
   - Ну и пусть ви­дят! Мне с то­бой хо­ро­шо!
   - Слу­шай, Лё­ша, а как же увя­зать твои не со­всем со­вре­мен­ные пред­став­ле­ния об от­но­ше­нии лю­дей с те­ми ав­то­ра­ми, ко­то­рых ты за эти дни мне пе­ре­чис­лил?
   Лё­ша улыб­нул­ся.
   - Ты зна­ешь, Ле­на, к де­ся­ти го­дам я дей­ст­ви­тель­но пе­ре­чи­тал мас­су та­кой ли­те­ра­ту­ры, от ко­то­рой у боль­шин­ст­ва ны­неш­них стар­ше­класс­ни­ков зу­бы сво­дит. Но за по­след­ние год-два я пе­ре­чи­тал: Майн Ри­да, Ку­пе­ра, Гри­на, Дже­ка Лон­до­на, Жюль Вер­на, Валь­те­ра Скот­та и т.д. Ко­ро­че, за ли­те­ра­тур­ным обе­дом съел сна­ча­ла вто­рое, а за­тем, при­нял­ся за пер­вое блю­до. Ис­тин­но дет­ской ли­те­ра­ту­ры поч­ти не чи­тал. Вру! Люб­лю чи­тать сказ­ки.
   - Серь­ёз­но?
   - Впол­не серь­ёз­но. Ме­ня они ув­ле­ка­ют изо­щрен­но­стью фан­та­зии ав­то­ров...
   - По­до­ж­ди! - ос­та­но­ви­ла его Ле­на. - А де­воч­ки у те­бя бы­ли? Дру­жил с кем-ни­будь из них?
   - До по­за­прош­ло­го го­да бы­ла од­на де­воч­ка, стар­ше те­бя го­да на три. Я её да­же лю­бил! Все­гда встре­чал из шко­лы, и но­сил за нею её порт­фель...
   - А она?
   - Она - вро­де те­бя: то под­руж­кой сво­ей на­зо­вёт, то же­ни­хом, то бра­тиш­кой - по на­строе­нию. Как ви­дишь, вы, де­вуш­ки, в от­но­ше­нии ме­ня осо­бым раз­но­об­ра­зи­ем не от­ли­чае­тесь.
   - А ты це­ло­вал­ся с ней?
   - Лен­ка, о чём ты го­во­ришь? Она бы­ла стар­ше ме­ня на че­ты­ре го­да, а ей бы­ло с кем и без ме­ня це­ло­вать­ся. Хо­тя, од­на­ж­ды, за во­ро­ван­ные для неё цве­ты, она ме­ня по­це­ло­ва­ла в лоб - как по­кой­ни­ка, а цве­ты сна­ча­ла не взя­ла. Я, ко­неч­но, рас­пла­кал­ся, цве­ты об ас­фальт... По­том, мы тут же по­ми­ри­лись. У неё в это вре­мя да­ри­те­лей цве­тов дос­та­точ­но бы­ло и без ме­ня.
   - Что же ты?
   - А что я? Рев­но­вал, ко­неч­но!
   - Бес­со­ве­ст­ный! Мне та­кое рас­ска­зы­ва­ешь! Я рев­ную!
   - Не к ко­му, ми­лая, рев­но­вать. Я для неё "умер" че­рез пять ми­нут по­сле рас­ста­ва­ния, а мо­жет, и не су­ще­ст­во­вал для неё во­все. Хо­тя, нет, - я сол­гал! Она, ско­рее, бы­ла мо­ей "днев­ной" ма­мой во всё то вре­мя, по­ка мы с ней бы­ва­ли вме­сте. Два с лиш­ним го­да на­зад, дя­дя, у ко­то­ро­го она жи­ла, от­пра­вил её к ма­те­ри - ка­жет­ся, в Са­мар­канд. Ма­му её ещё до вой­ны ту­да вы­сла­ли.
   - Стран­но, Алё­ша, ты рас­ска­зы­ва­ешь мне это так про­сто, так от­кры­то де­лишь­ся со мною сво­ей жиз­нью, что мне да­же ста­но­вит­ся стыд­но пе­ред то­бой, буд­то я без спро­су за­шла в чу­жую ком­на­ту и тро­гаю чу­жие ве­щи.
   - По­че­му же чу­жие - мои. А пус­каю я те­бя в эту ком­на­ту - сам. Мне в этой ком­на­те од­но­му пло­хо. С то­бой - уют­ней!
   - Это хо­ро­шо, что уют­ней. - По­мол­чав, со­гла­си­лась Ле­на.- Мож­но те­бе за­дать по­след­ний во­прос?
   - Слу­шаю!
   - Те­бе ко­гда-ни­будь, - при­хо­ди­лось драть­ся?
   - Боль­ше, чем хо­те­лось бы! Я по­нял, Ле­на, по­че­му ты за­да­ла этот во­прос. Те­бя удив­ля­ет, что я лег­ко, как те­бе ка­жет­ся, мо­гу за­пла­кать. Так? -
   Ле­на кив­ну­ла го­ло­вой.
   - На­ши дво­ро­вые и школь­ные раз­бор­ки все­гда про­хо­дят с со­блю­де­ни­ем оп­ре­де­лён­но­го "ко­дек­са чес­ти": один на один, и до пер­вой кро­ви. Мой нос - моё сла­бое ме­сто, по­это­му, и по­то­му, что про­иг­ры­вать я не же­лаю ка­те­го­ри­че­ски, про­дув один раз, я сно­ва тре­бую са­тис­фак­ции от сво­его про­тив­ни­ка, в чём от­ка­зать мне он не име­ет пра­ва. Слу­ча­ет­ся, что я де­русь ка­ж­дую школь­ную пе­ре­ме­ну до тех пор, по­ка не рас­ква­шу нос сво­ему про­тив­ни­ку. По­это­му, со мною сей­час не очень лю­бят свя­зы­вать­ся - се­бе до­ро­же. Про­иг­рав, я не пла­чу. Я мо­гу за­пла­кать от оби­ды, на ко­то­рую я не мо­гу ни­чем от­ве­тить аде­к­ват­но, не ос­корб­ляя, в свою оче­редь, оби­дев­ше­го ме­ня. Мо­гу за­пла­кать от жа­ло­сти, хо­тя бы к ля­гуш­ке, или яще­ри­це, по­те­ряв­шей по мо­ей ви­не хвост. Книж­ные чув­ст­вен­ные эпи­зо­ды мо­гут вы­звать у ме­ня по­доб­ную ре­ак­цию, ка­кие-то сце­ны в филь­мах, да всё что угод­но, - в том же ду­хе. Всё это - со вре­ме­нем прой­дёт! - Он за­мол­чал.
   - Лё­ша, а по­че­му ты ме­ня ни о чём не спра­ши­ва­ешь?
   - Что спра­ши­вать, ес­ли ты мне са­ма уже мно­гое о се­бе рас­ска­за­ла, да не­мно­го ба­буш­ка твоя о те­бе, дос­ка­за­ла мне.
   - Ко­гда это она ус­пе­ла?
   - Доль­ше спать по ут­рам на­до, то­гда и ещё что-ни­будь уз­наю.
   - А мне ба­буш­ка ни­че­го о ва­ших раз­го­во­рах не го­во­ри­ла.
   - За­чем те­бе-то о на­ших раз­го­во­рах знать?
   - Лю­бо­пыт­но всё же!
   - Хо­ро­шо, мо­гу из­ло­жить уз­нан­ное мною. До чет­вер­то­го клас­са ты жи­ла с де­дом и ба­буш­кой, и учи­лась в ме­ст­ной шко­ле. В шко­лу по­шла здесь же. Сей­час пой­дёшь в вось­мой класс, и од­но­вре­мен­но про­дол­жишь обу­че­ние в му­зы­каль­ной шко­ле. У те­бя есть в шко­ле маль­чик, а воз­мож­но, да­же два, или три...
   - По­стой, Алё­ша, - не за­ви­рай­ся! У ба­буш­ки та­ких све­де­ний нет, и быть не мо­жет, по­то­му что в шко­ле у ме­ня ни­ко­го нет, и един­ст­вен­ный, весь­ма про­тив­ный маль­чиш­ка у ме­ня - это ты. Ах ты, жу­лик! - Ле­на при­да­ви­ла Лё­шу к одея­лу и, не най­дя, что дру­гое мож­но в этой си­туа­ции пред­при­нять, про­сто, по­це­ло­ва­ла его.
   - По­хо­же, Ле­ноч­ка, мы с то­бой взя­лись ком­пен­си­ро­вать од­ним ра­зом не­до­вы­пол­нен­ный за про­шед­шую не­де­лю план по по­це­лу­ям.
   - За­то, ес­ли рань­ше - я од­на ста­ра­лась, сей­час ты ли­ди­ру­ешь.
   - При­ят­ное ли­дер­ст­во! - соз­нал­ся Алё­ша.
   Он вы­гля­нул из ша­ла­ша, но мог это­го и не де­лать. Дождь всё так же щёл­кал мел­ки­ми ка­п­ля­ми по мок­рой па­ру­си­не.
   - За то­бой кто-ни­будь прие­дет? - спро­сил Лё­ша.
   - Мо­гут прие­хать, или при­шлют за мной ма­ши­ну. Ско­рей все­го, бу­дет ма­ма. - Ле­на вздох­ну­ла. - Да­вай ещё по­ва­ля­ем­ся. Мне не хо­чет­ся ид­ти до­мой.
   - Час-пол­то­ра в за­па­се у нас ещё есть, - ска­зал Лё­ша. - Па­дай!
   Он опять лёг на спи­ну, вновь под­ста­вив под Ле­ни­ну го­ло­ву, от­ве­дён­ную в сто­ро­ну ру­ку: "Ло­жись!" Впро­чем, Ле­на её иг­но­ри­ро­ва­ла и уло­жи­ла свою го­ло­ву на его грудь, по­удоб­ней, ко­моч­ком при­жав­шись к не­му.
   - Мне хо­лод­но! Об­ни­ми ме­ня! - по­про­си­ла она, тё­п­лым ды­ха­ни­ем об­да­вая его шею.
   Про­сну­лись од­но­вре­мен­но, в ра­но на­сту­пив­ших дожд­ли­вых су­мер­ках. Мо­рось не пре­кра­ща­лась
   - Мы же сей­час вы­мок­нем за де­сять ми­нут, - оза­бо­чен­но ска­за­ла Ле­на.
   - Всё нор­маль­но! - Лё­ша встрях­нул одея­ло. - На­кинь его на се­бя, и до мель­ни­цы ты не вы­мок­нешь. А там най­дёт­ся и курт­ка, и плащ.
   - Алё­ша, а там ме­ня Иван Иль­ич мо­жет уви­деть. Что он мо­жет по­ду­мать о нас?
   - А что он дол­жен по по­во­ду нас ду­мать, ес­ли на­ши с то­бой про­гул­ки дав­но, да и, по­жа­луй, для всех, ста­ли сек­ре­том По­ли­ши­не­ля.
   - А кто это та­кой, - По­ли­ши­нель?
   - Фран­цуз­ский Пет­руш­ка, - тип, сек­ре­ты ко­то­ро­го всем дав­но из­вест­ны.
   - По­бе­жа­ли!
   До­бе­жав до пло­ти­ны, Ле­на на­от­рез от­ка­за­лась ид­ти на мель­ни­цу, и они по­бе­жа­ли даль­ше. Лёш­ки­на ру­баш­ка, да и шта­ны бы­ли уже мок­ры на­сквозь от до­ж­дя, и ока­ты­ваю­щих его во­дя­ных по­то­ков с ве­ток кус­тов. Он бе­жал впе­ре­ди Ле­ны, об­тря­хи­вая кус­ты, что­бы ей не дос­та­лось от хо­лод­но­го ду­ша. Од­на­ко одея­ло всё же на­бряк­ло до­ж­де­вой вла­гой, и уже ед­ва сдер­жи­ва­ло её. К до­му при­бе­жа­ли од­но­вре­мен­но с вер­нув­шим­ся хо­зяи­ном, ко­то­рый бу­к­валь­но за­тол­кал их в се­ни, где, уви­дев ляз­гаю­ще­го зу­ба­ми Лёш­ку, сра­зу про­вел его во вто­рую по­ло­ви­ну до­ма, в Ле­ни­ну ком­на­ту, где бы­ла ус­та­нов­ле­на рус­ская печ­ка, тыль­ной сто­ро­ной вы­хо­дя­щая в гор­ни­цу.
   - Раз­де­вай­ся! - ско­ман­до­вал он. - Жи­во! Ко­му го­во­рят!?
   Сам вы­шел из ком­на­ты. Под Лё­шей уже об­ра­зо­ва­лась не­боль­шая лу­жа, на­тёк­шая с его брюк. Ру­баш­ку он снял, но ос­тал­ся сто­ять в брю­ках. Он по­до­шел к тё­п­ло­му бо­ку печ­ки, и при­жал­ся к ней ло­пат­ка­ми. Его бил оз­ноб. Вер­нул­ся хо­зя­ин. В его ру­ках бы­ли ша­ро­ва­ры, в ко­то­рых в про­шлом го­ду Ле­на вы­хо­ди­ла из до­му в про­хлад­ную по­го­ду. Уви­дев ещё оде­то­го Лё­шу, Ле­нин де­душ­ка при­крик­нул на не­го: "Ты что это сто­ишь? Ко­ман­ды не слы­шал? Не­мед­лен­но раз­де­вай­ся, а это на­де­вай! Да тру­сы ото­жми, ес­ли про­мок­ли. Мож­но пря­мо на пол. Всё рав­но лу­жу ос­та­вил".
   - Я не мо­гу это­го на­деть. - Ска­зал Лёш­ка.
   - Это ещё по­че­му?
   - Они Ле­ни­ны.
   - Ре­зон­но! Да толь­ко она из них уже вы­рос­ла. На­де­вай! Не пла­тье же её я те­бе пред­ла­гаю. И, бы­ст­ро ис­пол­нять!
   Дед вы­шел из ком­на­ты в се­ни, от­ку­да Лё­ша ус­лы­шал его ворч­ли­вое объ­яс­не­ние сво­ей суп­ру­ге: "Лен­ки­но, ви­дишь ли, стес­ня­ет­ся на­деть. Хо­тя, - мо­ло­дец! Её убе­рёг!"
   Че­рез па­ру ми­нут, по­сту­чав­шись, в ком­на­ту во­шла ба­буш­ка Ле­ны. За­брав Лё­ши­ны мок­рые ве­щи, она вы­шла, но ещё че­рез па­ру ми­нут вер­ну­лась, дер­жа в ру­ках сви­тер, опять же, яв­но Ле­нин.
   - На­де­вай!
   - Ле­нин! - про­мям­лил Лё­ша.
   - Ле­нин, Ле­нин - не чу­жой те­бе - на­де­вай, и по­мал­ки­вай! Мыть ру­ки, и за стол!
   Ко­гда Лё­ша во­шел в гор­ни­цу, пер­вой, кто от­ме­тил его по­яв­ле­ние, бы­ла Ле­на.
   - А вот и моя под­руж­ка при­шла! - Чем мгно­вен­но вы­зва­ла у Лё­ши яр­кий ру­мя­нец на ще­ках.
   - Цыц, му­ха! Ес­ли бы не он, ты бы сей­час бы­ла ху­же его, а зав­тра, со­п­ля­ми мая­лась бы. Луч­ше спа­си­бо ему ска­жи. Он из-за твое­го уп­рям­ст­ва про­сту­дить­ся мо­жет. - Дед сер­ди­то по­гро­зил Ле­не паль­цем, слиш­ком при­сталь­но гля­нув в её ли­цо. Лё­ша за­мер. Гу­бы Ле­ны бы­ли пре­да­тель­ски при­пух­ши­ми.
   - М-да-с! - толь­ко и ска­зал де­душ­ка. - "Под­руж­ка"! Так-то, мать! По­да­вай че­го на стол - да с по­дог­ре­вом! Я вот это­му "под­ру­гу" лож­ку вод­ки в чай во­лью, а се­бе по­бо­лее.
   - Нет! - за­про­тес­то­вал Лё­ша. - Я да­же за­па­ха вод­ки не пе­ре­но­шу!
   - Эвон как, - не пе­ре­но­сит! Я ж те­бе не пить пред­ла­гаю, а в чай. Хо­тя, как зна­ешь, но, то­гда, - мё­ду, - и обя­за­тель­но! А что у те­бя с гла­за­ми, сы­нок? - вдруг спро­сил он.
   - Ни­че­го, - от­ве­тил, по­жав пле­ча­ми, Лё­ша, хо­тя вспом­нил го­ря­чее жже­ние в них, и ро­зо­вый свет, там - в ша­ла­ше.
   - Ну-ка, к зер­ка­лу по­дой­ди, да на се­бя глянь!
   Лё­ша по­слуш­но встал и по­до­шел к зер­ка­лу. Он уви­дел, что скле­ры его бы­ли яр­ко-ма­ли­но­во­го цве­та.
   - Не знаю, - ска­зал он, - от­ку­да это, - сам не пой­му. -
   - И у Еле­ны, вон, на ле­вом пле­че си­няк... (Моя ру­ка,- от­ме­тил со стра­хом Лё­ша.)
   - М-да-с! - по­вто­рил дед. - Де­ла!.. Сва­ли­лись, что ль, от­ку­да? - Дед опять вни­ма­тель­но гля­нул на внуч­ку, на Лё­шу и, от­ве­дя, на­ко­нец, гла­за от Лё­ши­но­го ли­ца, мах­нул ру­кой. - Бе­да с ва­ми со все­ми!.. -
   Ле­на си­де­ла при­тих­шая, бо­ясь под­нять гла­за на де­да и ба­буш­ку, ко­то­рая то­же по­гля­ды­ва­ла ис­пы­тую­ще на внуч­ку и Лё­шу. Лё­ша счел за бла­го по­ки­нуть Ле­нин дом, и вы­гля­нул в ок­но. На ули­це кро­меш­ная тьма, а по по­до­кон­ни­ку всё так же по­сту­ки­ва­ли ка­п­ли до­ж­дя.
   - Я до­мой пой­ду, - ска­зал он.
   - Си­ди, го­ре­мыч­ный, - хо­док, на­зы­ва­ет­ся! Шта­ны твои да ру­баш­ка, дай Бог, у печ­ки толь­ко к ут­ру и вы­со­хнут. Здесь ос­та­нешь­ся но­че­вать! - ска­за­ла ба­буш­ка. Дед со­глас­но кив­нул го­ло­вой.
   - Ска­жи, Лё­ша, на­ко­нец, - спро­си­ла ба­буш­ка, - я вот с пер­во­го раза, ко­гда с то­бой го­во­ри­ла, да и се­го­дня, от­ме­ти­ла твою речь, в ко­то­рой зву­чат сло­ва от­нюдь не из школь­ной про­грам­мы. Ты не оби­жай­ся на ме­ня, но мне ин­те­рес­но знать, с кем дру­жит на­ша един­ст­вен­ная внуч­ка, что ты за че­ло­век, чем ды­шишь? - Она вы­жи­даю­ще смот­ре­ла на Алек­сея.
   - Ана­ста­сия Фё­до­ров­на, я во­прос ваш по­нял, но не знаю, как от­ве­тить на не­го. Я про­сто чи­таю всё под­ряд, безо вся­кой сис­те­мы, но не из школь­ной про­грам­мы. Ме­ня от неё тош­нит! -
   - Вот так-то, мать! - по­дал го­лос дед.
   - Чем же те­бе шко­ла не уго­ди­ла, мо­жет, под­ска­жешь? Ведь я в шко­ле пре­по­да­ва­ла два­дцать пять лет, и всё ли­те­ра­ту­ру. -
   - Я знаю, - Ле­на мне о вас рас­ска­зы­ва­ла. -
   - Вот, му­ха, все­гда пер­вой на мёд ся­дет! - Ба­буш­ка шут­ли­во по­гро­зи­ла Ле­не паль­цем. - Про­дол­жай, Лё­ша.
   - С че­ты­рёх­лет­не­го воз­рас­та ме­ня обу­чал гра­мо­те, чте­нию один ра­не­ный сол­дат, ле­жав­ший в гос­пи­та­ле, где ма­ма ра­бо­та­ла мед­се­ст­рой. Он ле­жал очень дол­го, и вре­ме­ни нау­чить­ся гра­мо­те - у ме­ня бы­ло дос­та­точ­но. С пя­ти лет я чи­тал са­мо­стоя­тель­но. Жи­ли мы в эва­куа­ции, в Горь­ком, дет­ских книг у нас ни­ка­ких не бы­ло, по­это­му, я и чи­тал всё, что под ру­ку по­па­дет­ся. По­лу­чи­лось, что по­па­да­лось то, что дей­ст­ви­тель­но бы­ло мне нуж­но - на­вер­ное, так. А в шко­ле "мою­щая ра­му ма­ма", да "ку­шаю­щая ка­шу Ма­ша" ме­ня про­сто не ин­те­ре­со­ва­ли, и уче­ник из ме­ня по­лу­чил­ся так се­бе - не­пу­те­вый. - Алё­ша гру­ст­но улыб­нул­ся.
   - На­вер­ное, у те­бя бы­ли про­бле­мы с учи­те­ля­ми?
   - С не­ко­то­ры­ми, - да, - бы­ли, и есть про­бле­мы. Ино­гда, ме­ня вы­став­ля­ют из клас­са, что­бы я чи­тал свои кни­ги где-ни­будь на ле­ст­ни­це, до­жи­да­ясь кон­ца уро­ка. С дру­ги­ми учи­те­ля­ми, - на­обо­рот; от­но­ше­ния очень хо­ро­шие. Я бы­ваю у них до­ма, и они мне да­ют чи­тать свои кни­ги по мо­ему, в ос­нов­ном, вы­бо­ру.
   - А иг­ры во дво­ре, с ре­бя­та­ми? Там как?
   - Не без это­го, ко­неч­но, но с кни­гой ин­те­рес­ней про­во­дить вре­мя.
   - Что же ещё те­бя, кро­ме книг, ин­те­ре­су­ет?
   - Ис­то­рия, хо­тя - это то­же кни­ги, пу­те­ше­ст­вия - и это кни­ги; му­зеи люб­лю, те­атр. В те­атр, прав­да, мно­го не на­хо­дишь­ся - с день­га­ми не гус­то, но я на­шей со­сед­ке по ле­ст­ни­це,- она ин­ва­лид, хо­жу в ма­га­зин за по­куп­ка­ми, а она мне кон­тра­мар­ки в кон­сер­ва­то­рию да­ёт.
   - А ма­ме с то­бой труд­но? -
   - На­вер­ное, труд­но, но она - ма­ма. До­ба­вить к это­му мне не­че­го.
   - А здесь те­бе нра­вит­ся? - по­дал го­лос дед.
   - Очень!
   - А ес­ли, без Ле­ны?
   - Не очень! - от­кро­вен­но от­ве­тил Лё­ша и гля­нул на Ле­ну, ли­цо ко­то­рой зар­де­лась.
   И дед, и ба­буш­ка - друж­но рас­смея­лись.
   - Лё­ша, ты все­гда так от­кро­ве­нен? - опять спро­си­ла ба­буш­ка.
   - Не со все­ми, и не все­гда. Ино­гда, - от­кро­ве­ние вре­дит. Луч­ше про­мол­чать.
   - По­след­ний во­прос, Алё­ша. Что для те­бя яв­ля­ет­ся са­мым глав­ным в че­ло­ве­ке?
   - Честь, со­весть, доб­ро­та, - поч­ти не за­ду­мы­ва­ясь, от­ве­тил Лё­ша, и пря­мо в ли­цо по­смот­рел ба­буш­ке.
   - У-у-у. - Про­гу­дел дед. - И это из книг?
   - И из них то­же!
   - Лад­но, Нас­тя, - хва­тит! А то мы маль­чиш­ку как на до­про­се дер­жим. Да­вай-ка, ко сну го­то­вить­ся.
   Ба­буш­ка вы­ве­ла Лё­шу в се­ни и взя­ла его за пле­чо.
   -Ты что же мне под ко­нец гля­дел­ки уст­ро­ил? Ут­рен­ний раз­го­вор вспом­нил?
   - Да! - про­сто от­ве­тил он. - Его!
   - Не оби­жай­ся, Лё­ша, но вы вер­ну­лись не со­всем в по­ряд­ке. Ты по­нял ме­ня?
   - По­нял, Ана­ста­сия Фё­до­ров­на, но ут­рен­ние свои сло­ва я мо­гу и сей­час по­вто­рить до­слов­но, от­ве­чая за ка­ж­дое из них. У ме­ня па­мять хо­ро­шая.
   - В этом-то я, до­ро­гой, убе­ди­лась. Ве­рим мы вам! Обо­им ве­рим! Всё хо­ро­шо! Иди, спи спо­кой­но. Пой­дёшь на­верх. Ле­ноч­ка сей­час по­мо­жет те­бе. Ут­ром я бу­дить те­бя не ста­ну. Сам вста­нешь, ко­гда вы­спишь­ся. Я бу­ду до­ма.
   Ле­на вы­шла в се­ни с па­рой оде­ял в ру­ках, ко­то­рые пе­ре­да­ла Лё­ше, а са­ма по ле­ст­ни­це за­бра­лась на се­но­вал. Лё­ша, сле­дом за ней под­няв­ший­ся с одея­ла­ми, ждал, по­ка Ле­на за­сте­лет по­стель. Ко­гда всё бы­ло за­кон­че­но, он ощу­тил в тем­но­те ру­ку, пой­мав­шую его за шею, при­тя­нув­шую Лёш­ки­ну го­ло­ву на­встре­чу её гу­бам: мяг­ким и тё­п­лым. За­тем ше­пот в са­мое ухо, лёг­кий, слов­но шо­рох тра­вы: "Спа­си­бо те­бе, Алё­ша, за этот день! Ты и де­ду мо­ему по­нра­вил­ся. А он раз­бор­чи­вый в лю­дях".
   - Лад­но, Ле­ноч­ка, зав­тра до­го­во­рим. Иди, а то ста­ри­ки бу­дут вол­но­вать­ся. -
   Ле­на прыс­ну­ла сме­хом: "И есть от­че­го!"
   При­дер­жи­вая Ле­ну за ру­ку, он ос­то­рож­но под­вёл её к ле­ст­ни­це и по­до­ж­дал, по­ка она твер­до не вста­ла на её сту­пе­ни, по­сле че­го, встав на ко­ле­ни, при­бли­зил своё ли­цо к Ле­ни­но­му, и по­це­ло­вал, слег­ка ка­са­ясь её губ.
   - Бе­ги спать. Зав­тра уви­дим­ся!
   По кры­ше, кры­той дран­кой, мо­но­тон­но шур­шал дождь, ост­ро пах­ло све­жим се­ном. Сни­зу, под се­но­ва­лом, из­ред­ка тя­же­ло взды­хая, хрум­ка­ла жвач­кой ко­ро­ва и, вре­ме­на­ми, пе­тух впол­го­ло­са, ви­ди­мо, спро­со­нья, при­гла­шал сво­их кур к при­снив­ше­му­ся ему про­ся­но­му зер­ныш­ку. Лё­ша до­воль­но бы­ст­ро ус­нул. Он про­снул­ся ра­но от зво­на мо­лоч­ной струи, бью­щей в жес­тя­ное дно по­дой­ни­ка. Го­лос Ле­ни­ной ба­буш­ки впол­го­ло­са со­вес­тил ко­ро­ву, ко­то­рая, пе­ре­би­рая ко­пы­та­ми по до­ща­но­му по­лу, ви­ди­мо, ме­ша­ла хо­зяй­ке до­ить се­бя. Ча­сом рань­ше крик пе­ту­ха ед­ва дос­тиг Лё­ши­но­го соз­на­ния, но не раз­бу­дил его. Сей­час, он про­снул­ся, и в су­ме­реч­ной по­луть­ме пы­тал­ся раз­гля­деть пе­ре­пле­те­ния стро­пил. Птен­цы лас­то­чек уже по­ки­ну­ли гнез­до, и в их уг­лу бы­ло не­при­выч­но ти­хо. Не бы­ло слыш­но и гу­де­ния ос, да и са­мо их гнез­до в се­но­валь­ной по­луть­ме по­ка за­мет­но не бы­ло. Ско­сив гла­за вле­во, где не так дав­но ря­дом с ним ле­жа­ла Ле­на, он раз­гля­дел ка­кое-то пят­но на одея­ле, и, про­тя­нув ру­ку, об­на­ру­жил слег­ка под­вяв­ший бу­ке­тик цве­тов. Вче­раш­ние не­за­буд­ки, до­га­дал­ся он. При­нес­ла-та­ки ве­че­ром, по­ти­хонь­ку спря­тав их от ме­ня. Ему ста­ло уют­но и хо­ро­шо от мыс­ли, что она это сде­ла­ла для не­го. Вни­зу ти­хо звяк­ну­ла дуж­ка по­дой­ни­ка, скрип­ну­ли во­ро­та хле­ва, за­тем, по­слы­шал­ся го­лос Ле­ни­ной ба­буш­ки, и шлеп­ки её ла­до­ни по ко­ровь­е­му кру­пу. "Иди, ми­лая, иди, да­вай!" - под­го­ня­ла ко­ро­ву ба­буш­ка. Ед­ва пе­ре­сту­пив по­рог хле­ва, ко­ро­ва труб­но за­мы­ча­ла, слов­но при­вет­ст­вуя сво­их, уже вы­пу­щен­ных на ули­цу то­ва­рок. С ули­цы, ей от­ве­ча­ли мы­чань­ем го­ло­са её со­пле­мен­ниц, и слы­ша­лось глу­хое бря­ка­нье бо­тал, под­ве­шен­ных на их шеи. Сни­зу, из се­ней глу­хой го­лос де­да спро­сил: "Он там не за­мерз, слу­ча­ем? Ночь-то, - про­хлад­ной се­го­дня бы­ла".
   - Не дол­жен! Я ему два одея­ла с Ле­ной пе­ре­да­ла.
   - С вче­раш­не­го ку­па­ния, не­бось, до обе­да про­спит?
   - Нет, не по­хо­же. Он, ка­жись, из ран­них пта­шек...
   - А ве­щи-то его про­сох­ли?
   - Про­сох­ли - ку­да они де­нут­ся?
   Дед ти­хо брен­чал ру­ко­мой­ни­ком и фыр­кал в во­ду. Ба­буш­ка, по всей ве­ро­ят­но­сти, стоя­ла ря­дом с ним.
   -А Лен­ка-то, Лен­ка - что ты ска­жешь, - ок­ру­ти­ла пар­ниш­ку! - ти­хо по­смеи­ва­ясь, и всё так же фыр­кая в во­ду, про­го­во­рил дед.
   - Мно­го ты по­ни­ма­ешь, Са­ша! Ещё не­из­вест­но, кто ко­го ок­ру­тил. Да­ром, что мо­ло­же её, а ха­рак­те­ру-то, а го­но­ру - на дво­их!
   - Да не го­нор это - гор­дость.
   - А вот это, ста­рый, по­жа­луй, - по­рок!
   - Не ме­ша­ло бы нам по­боль­ше та­ких по­роч­ных иметь!
   Они про­шли в гор­ни­цу. Лё­ша по­ле­жал ещё с от­кры­ты­ми гла­за­ми, и опять про­ва­лил­ся в сон. На этот раз, сон его был ко­ро­ток. Око­ло по­ло­ви­ны вось­мо­го он встал, встрях­нул и сло­жил оба одея­ла, а за­тем, спус­тил­ся в се­ни, вы­ло­жив на бо­ко­вую стой­ку уло­жен­ной вдоль сте­ны ле­ст­ни­цы бу­ке­тик не­за­бу­док, ос­тав­лен­ный ве­че­ром у не­го Ле­ной. Хо­зяи­на до­ма уже не бы­ло. Ана­ста­сия Фё­до­ров­на в кла­дов­ке кру­ти­ла руч­ку се­па­ра­то­ра, ко­то­рый мо­но­тон­но жуж­жал.
   - Про­снул­ся, Алё­ша? - вме­сто от­ве­та на при­вет­ст­вие, спро­си­ла она. - Иди, бу­ди под­руж­ку, а то она спать мо­жет до обе­да. Я её де­сять ми­нут на­зад пы­та­лась из по­сте­ли вы­удить. Не вста­ёт! По­пы­тай­ся ты, у те­бя, мо­жет, луч­ше по­лу­чит­ся. -
   Вой­дя в ком­на­ту Ле­ны, Лё­ша уви­дел её спя­щей на ди­ва­не свер­нув­шей­ся ка­ла­чи­ком, с под­тя­ну­ты­ми к жи­во­ту ко­ле­ня­ми. Од­на ру­ка её, вы­про­стан­ная из-под одея­ла, сви­са­ла поч­ти до по­ла. Ро­зо­вая ще­ка, ухо, нос и гу­бы - всё это вы­гля­де­ло весь­ма ап­пе­тит­но, и Лё­ша на­кло­нил­ся к её ли­цу. В сле­дую­щее мгно­ве­ние ру­ка Ле­ны, ко­то­рая до это­го без­воль­но и вя­ло све­ши­ва­лась с по­сте­ли, вдруг схва­ти­ла паль­ца­ми за его во­ло­сы и по­тя­ну­ла к се­бе, по­ка ли­ца Ле­ны и Лё­ши не кос­ну­лись друг дру­га.
   - Под­крал­ся! - за­шеп­та­ла она. - Ох, и жу­лик! Да, не упи­рай­ся ты! - Она, при­крыв гла­за, под­ста­ви­ла гу­бы и при­ка­за­ла: - Це­луй, и ухо­ди, по­ка ба­буш­ка не уви­де­ла.
   - Она ме­ня к те­бе и при­сла­ла.
   - Вот это да! Не­у­же­ли, она до­га­да­лась?
   - Она, Лен­ка, зна­ет - за­чем ей до­га­ды­вать­ся? Так что хва­тит при­тво­рять­ся - вста­вай, да­вай!
   Он ещё раз по­це­ло­вал под­став­лен­ные ему тё­п­лые гу­бы и уже гром­ко, что­бы слы­ша­ла ба­буш­ка.
   - Сей­час во­ды при­не­су! -
   Ле­на на­роч­но взвизг­ну­ла, ко­гда Лё­ша был уже на по­ро­ге ком­на­ты, от­че­го он пу­лей вы­ле­тел от­ту­да, и за­хлоп­нул дверь.
   - Ти­хо, ог­ла­шен­ные, - две­ри сне­сё­те! - Ба­буш­ка, сме­ясь, спро­си­ла - Спа­ла, что ль?
   - Нет! - че­ст­но при­знал­ся Лё­ша.
   - То-то у те­бя во­ло­сы ды­бом вста­ли. Под­ка­рау­ли­ла, не­бось?
   - Под­ка­рау­ли­ла! - Со­гла­сил­ся он.
   - Вот та­кие они и бы­ва­ют - Еви­ны доч­ки. Век учись! Ле­на! - по­зва­ла ба­буш­ка, - Иди-ка ко мне!
   Ле­на вы­шла из ком­на­ты, по­тя­ги­ва­ясь и лох­ма­тя на хо­ду свои во­ло­сы.
   - При­вет, ба­буш­ка! Ка­кой я сей­час сон ви­де­ла! У-у-х!
   - Сей­час твой сон во­ды в умы­валь­ник при­не­сёт, - ещё раз смо­жешь его уви­деть. Смот­ри, по­ка не на­до­ест!
   Лё­ша при­нёс в дом во­ду и на­лил её в умы­валь­ник, плес­нув на­пос­ле­док Ле­не за шкир­ку хо­лод­ны­ми брыз­га­ми. Визг Ле­ны и то­пот ног по се­ням.
   - Му­ха, пре­кра­щай ба­ло­вать­ся! Грей утюг, да вы­гла­ди Лё­ши­ну ру­баш­ку - я вче­ра её по­сти­ра­ла, - со­хнет в тво­ей ком­на­те.
   - Я сам! - сму­тил­ся Лё­ша.
   - Ни­ка­ких, "сам"! Пусть она гла­дит! Бу­дет знать, чем же­ни­хов­ст­ва за­кан­чи­ва­ют­ся. Да по­то­ро­пись! Я ско­ро свои де­ла за­кон­чу, и зав­тра­кать бу­дем. А ты, Лё­ша, мне по­ка по­мо­жешь. -
   За­кон­чив до­маш­ние де­ла, се­ли за стол. Пе­ред зав­тра­ком Лё­ша вы­гля­нул в ок­но. Ве­тер поч­ти ра­зо­гнал вче­раш­нюю сплош­ную об­лач­ность, и те­перь бы­ст­ро уно­сил ос­тат­ки её ку­да-то в сто­ро­ну Плюс­сы. Солн­це вре­ме­на­ми ис­че­за­ло, при­кры­вае­мое об­рыв­ка­ми бы­ст­ро сколь­зя­щих об­ла­ков. На ули­це бы­ло гряз­но, но ве­тер, ка­чаю­щий кус­ты и кро­ны де­ревь­ев, дол­жен был вско­ро­сти под­су­шить и зем­лю, и тра­ву, а за­од­но, и окон­ча­тель­но смах­нуть ос­тат­ки вла­ги с ли­ст­вы де­ревь­ев на зем­лю. Ле­на с Лё­шей си­де­ли за сто­лом друг на­про­тив дру­га, ос­та­вив ба­буш­ку, си­дя­щую в тор­це сто­ла, рас­смат­ри­вать их, та­кие уми­ро­тво­рен­ные сей­час ли­ца. Она раз­гля­ды­ва­ла ре­бят с чуть за­мет­ной гру­стью, ви­ди­мо, по­ни­мая, что их сча­стье близ­ко­го и, ко­неч­но, чув­ст­вен­но­го об­ще­ния, вот-вот за­кон­чит­ся дра­мой рас­ста­ва­ния а, воз­мож­но, и тра­ге­ди­ей пол­ной раз­лу­ки, ко­то­рую им по­ка не да­но пре­ду­га­дать. Ут­ром, зай­дя в ком­на­ту внуч­ки, она за­ста­ла Ле­ну уже про­снув­шей­ся, с сияю­щи­ми сча­сть­ем гла­за­ми, про­тя­ги­ваю­щей ей на­встре­чу ру­ки, при­гла­шаю­щие к жен­ско­му об­ще­нию.
   - Ба­буш­ка, мож­но с то­бой по­шеп­тать­ся? -
   Ан­то­ни­на Фе­до­ров­на при­се­ла на ди­ван ря­дом с внуч­кой.
   - Ну, что, му­ха, слу­чи­лось? - а са­ма уже до­га­да­лась, что Ле­не на­до вы­го­во­рить­ся, по­де­лить­ся с кем-то близ­ким, са­мым для неё со­кро­вен­ным. Она, чуть­ем взрос­ло­го, про­жив­ше­го боль­шую жизнь муд­ро­го че­ло­ве­ка, по­ня­ла, ка­кую бу­рю чувств, ка­кое смя­те­ние пе­ре­жи­ва­ла в эти дни её де­воч­ка: лю­би­мей­шее и са­мое до­ро­гое для неё су­ще­ст­во. Она не ста­ла ожи­дать Ле­ни­ных при­зна­ний, а про­сто спро­си­ла: " Влю­би­лась, что ль?" -
   Ле­на се­ла в по­сте­ли и, ут­кнув­шись ли­цом в ба­буш­ки­но пле­чо, об­ня­ла её, кив­нув го­ло­вой, но, не го­во­ря ни сло­ва. Ото­рвав­шись, на­ко­нец, от ба­буш­ки, она на­взничь упа­ла на по­душ­ку го­ло­вой, с лёг­кой улыб­кой гля­дя ку­да-то в по­то­лок. На­ко­нец, Ле­на ше­по­том спро­си­ла ба­буш­ку: " А ты-то, - от­ку­да это зна­ешь?" -
   - Лен­ка, му­ха ты эта­кая, да на ва­ших ли­цах та­кое мож­но про­чи­тать, что да­же в свят­цы за­гля­ды­вать не на­до. Мне гла­за, что ль, за­сти­ло? Хо­ро­шо всё это, Лен­ка, да мав­ри­тан­ские ва­ши стра­сти ме­ня пу­га­ют. По­смот­ри, что с гла­за­ми твое­го маль­чиш­ки де­ла­ет­ся: так ведь и ос­леп­нуть не­дол­го, иль, че­го не по­па­дя, - на­тво­рить. Дол­го ль со­рвать­ся?
   Ле­на сно­ва се­ла в по­сте­ли, при­бли­зив своё ли­цо к ба­буш­ки­но­му.
   - А что, ес­ли уже со­рва­лись?
   - Что ты, Лен­ка? Бог с то­бой! Что ты та­кое го­во­ришь? Он ведь и вче­ра ве­че­ром дал мне по­нять, что у вас с ним ни­че­го не бы­ло. -
   Ле­на вздох­ну­ла, но тут же улыб­ну­лась.
   - Дей­ст­ви­тель­но, ба­буш­ка, не бы­ло, - толь­ко це­ло­ва­лись. Он мне вче­ра то­же ска­зал, что те­бе сло­во за нас обо­их дал.
   - Са­мой-то, сла­бо, что ли, пом­нить об этом?
   - C ним, - сла­бо, ба­буш­ка.
   - Да ведь ты ре­бё­нок, а он и те­бя ещё мо­ло­же!
   - Всё, ба­буш­ка, я сей­час по­ни­маю, но толь­ко сей­час. Ино­гда, и с ним спо­кой­но, а по­том, всё вдруг, - как взрыв ка­кой-то, - ни­че­го с со­бой не мо­гу по­де­лать! Вот то­гда он ме­ня и дер­жит, вро­де тор­мо­за.
   - То-то вче­ра дед сле­ды это­го тор­мо­за на тво­ём ле­вом пле­че и от­ме­тил. Его, что ль, сле­ды?
   - Его!
   - И спра­ва то­же? - Ба­буш­ка паль­цем до­тро­ну­лась до пра­во­го Ле­ни­но­го пле­ча.
   - И там его! - кив­ну­ла Ле­на.
   - Ес­ли уж дер­жать, то, как сле­ду­ет! - ре­зю­ми­ро­ва­ла ба­буш­ка. - Чтоб не бры­ка­лась! Та­кой, Лен­ка, мо­жет, те­бе и бу­дет ну­жен, но не сей­час! Сей­час, - ра­но­ва­то вам об этом ду­мать. Су­ма­сшед­шие вы оба! -
   Ле­на за­смея­лась.
   - Мне, ба­буш­ка, с ним очень хо­ро­шо! А те­бе, по­ка он ря­дом со мною, за ме­ня долж­но быть спо­кой­но.
   - С ва­ми бу­дешь, по­жа­луй, спо­кой­ной! Вста­вать-то, со­би­ра­ешь­ся или день в по­сте­ли до ве­че­ра про­ве­дёшь?
   - Ба­бу­ля, по­про­си Лё­шу раз­бу­дить ме­ня. Ска­жи ему, что я ещё сплю. Лад­но?
   Она так про­си­тель­но гля­ну­ла в ли­цо ба­буш­ке, что та, на­ко­нец, не вы­дер­жав её взгля­да, ска­за­ла: "Бог с то­бою, - ска­жу, но в грех ты ме­ня вво­дишь, "му­шен­ция"!
   Ле­на бро­си­лась об­ни­мать ба­буш­ку.
   - Слав­ная ты у ме­ня, ба­буль­ка - са­мая луч­шая ба­буш­ка в ми­ре!
   - Лад­но уж под­ли­зы­вать­ся - ле­жи, жди. Сей­час ведь при­ска­чет. То­же, по­ди, не из же­ле­за сде­лан. Маль­чик он хо­ро­ший!.. Честь! Со­весть! Доб­ро­та! Ку­да, это по­том ухо­дит?.. Дай-то Бог, что­бы это всё при нём и ос­та­лось!
   Она вы­шла из ком­на­ты.
   Сей­час, си­дя за сто­лом, Ле­на час­то под­ни­ма­ла на Лё­шу гла­за, встре­ча­лась с ним взгля­дом, и опус­ка­ла их, ра­до­ст­но улы­ба­ясь и крас­нея.
   - Ешь­те вы оба, не­че­го в гля­дел­ки иг­рать, - ворч­ли­во сде­ла­ла им за­ме­ча­ние ба­буш­ка. - По­го­да раз­гу­ли­ва­ет­ся, че­го до­ма-то си­деть? -
   За­кон­чив зав­трак, Лё­ша вы­шел в се­ни, но сра­зу вер­нул­ся от­ту­да, дер­жа в ру­ке ос­но­ва­тель­но под­вяв­ший бу­ке­тик не­за­бу­док, по­ло­жив его пе­ред Ле­ной на стол.
   - Вот, на­шел. Ты, Ле­на, ви­ди­мо, слу­чай­но его по­те­ря­ла. -
   Он спо­кой­но смот­рел Ле­не пря­мо в гла­за.
   - Не слу­чай­но, и не по­те­ря­ла!.. - по­ка­зав ему при этом язык, ска­за­ла Ле­на.
   - За­вял ведь - при­дёт­ся об­но­вить! Пой­дёшь со мной?
   - А ты у ба­буш­ки спро­си, мож­но ли мне с то­бой пой­ти? Вот со­гла­сит­ся - то­гда, и по­смот­рим!
   - За­би­рай, Алё­шень­ка, эту за­но­зу!
   - Ну, коль за­но­за, - при­дёт­ся та­щить её, хо­тя бы, из-за сто­ла! - И он за ру­ку по­та­щил слег­ка упи­рав­шую­ся Ле­ну.
   Улич­ный пе­сок уже ус­пел впи­тать в се­бя из­бы­ток вла­ги, а час­тич­но, и под­сох­нуть под ра­зо­грев­шим зем­лю солн­цем. В по­кры­тых тра­вой ни­зи­нах вла­га ещё по­бле­ски­ва­ла. Пти­чий го­мон за­пол­нял при­реч­ный кус­тар­ник и лес. Про­во­да на стол­бах элек­тро­про­вод­ки у но­во­го ко­ров­ни­ка про­вис­ли под тя­же­стью об­ни­зав­ших их слов­но бу­сы со­тен лас­то­чек. Стаи сквор­цов сры­ва­лись при их при­бли­же­нии с ря­бин и че­рё­мух, у ко­ров­ни­ка не­ис­тов­ст­во­ва­ли во­ро­бьи, да из-под ног брыз­га­ми вы­ле­та­ли куз­не­чи­ки. Зем­ля, по­сле вче­раш­ней не­по­го­ды, об­сы­ха­ла и на­би­ра­ла те­п­ло. Свёр­ну­тое ру­ло­ном вы­со­хшее одея­ло ви­се­ло че­рез пле­чо Алек­сея, в ру­ке ко­то­ро­го бы­ла кор­зин­ка с по­ло­жен­ной в неё сум­кой Ле­ны с ку­паль­ны­ми при­над­леж­но­стя­ми. Они по до­ро­ге свер­ну­ли к ша­ла­шу, за­ки­ну­ли в не­го одея­ло и по­шли даль­ше вдоль бе­ре­га ре­ки. Вы­со­ко в не­бе па­ри­ла па­ра кор­шу­нов, пу­гав­шая свои­ми рез­ки­ми кри­ка­ми вся­кую мел­кую жив­ность. Ле­на ос­та­но­ви­лась и, за­про­ки­нув го­ло­ву, ста­ла смот­реть на па­ря­щих в не­бе птиц.
   - Вот бы так по­ле­теть, как они, - ска­за­ла она, и вздох­ну­ла - сво­бод­ные! -
   Дой­дя до даль­не­го, не­дав­но от­кры­то­го ими удоб­но­го для ку­па­ния уча­ст­ка ре­ки с дос­та­точ­но ши­ро­ким плё­сом, они ос­та­но­ви­лись, и Ле­на по­до­шла к бе­ре­гу, где по­про­бо­ва­ла ру­кой во­ду.
   - Не жар­ко бу­дет, но ку­пать­ся мож­но. Ты бу­дешь? - за­да­ла она Лё­ше обыч­ный во­прос.
   - По­ка, - не тя­нет.
   - А я, - бу­ду! -
   Зай­дя Лё­ше за спи­ну, Ле­на по­про­си­ла его не обо­ра­чи­вать­ся. Лё­ша си­дел ли­цом к во­де, мол­ча смот­рел на неё, на пла­ваю­щие жел­тые кув­шин­ки, бе­ре­го­вые, влаж­ные ещё тра­вы, и не очень ве­сё­лые мыс­ли бро­ди­ли у не­го в го­ло­ве. Им ос­та­лось все­го три-че­ты­ре дня до Ле­ни­но­го отъ­ез­да, до го­дич­ной раз­лу­ки, ко­то­рая не­из­вест­но чем кон­чит­ся для них. Вто­рой раз, за по­след­ние два дня, у не­го поя­ви­лось не­хо­ро­шее пред­чув­ст­вие, и не­яс­ная тре­во­га, ни­чем вро­де бы не под­твер­ждён­ная, о воз­мож­ной ка­кой-то ка­та­ст­ро­фе в его или Ле­ни­ной жиз­ни. Де­лить­ся сво­ей тре­во­гой с Ле­ной он не хо­тел, да, соб­ст­вен­но, чем она мо­жет быть под­твер­жде­на, коль ско­ро всё по­ка идёт хо­ро­шо. Ми­мо не­го про­шла Ле­на, и, ко­гда он, слег­ка по­вер­нув го­ло­ву, гля­нул ей в спи­ну, кровь при­ли­ла к его ли­цу. Ле­на шла к во­де пол­но­стью об­на­жен­ной. Сде­лав шаг за край бе­ре­га, она во­шла в во­ду, так и не обер­нув­шись к не­му. Лё­ша да­же зу­ба­ми за­скри­пел от до­са­ды, но ре­шил сде­лать вид, что не об­ра­тил на её вы­ход­ку вни­ма­ния. Она по­плы­ла при­лич­ным брас­сом. Её спи­на и яго­ди­цы, про­све­чи­ва­ли под тон­ким сло­ем во­ды неж­ны­ми фар­фо­ро­вы­ми бли­ка­ми. По­ка Ле­на плы­ла вниз по те­че­нию, он уже ре­шил про се­бя, что са­мым луч­шим в дан­ной си­туа­ции бу­дет од­но, - не за­ме­чать её на­го­ты. По­ду­мав так, он и в са­мом де­ле тут же поч­ти ус­по­ко­ил­ся, и при­нял вид, ес­ли не рав­но­душ­ный, то внеш­не не­оп­ре­де­лён­ный. Не ме­няя преж­ней по­зы, он стал ожи­дать Ле­ну. Ко­гда Ле­на ста­ла вы­хо­дить из во­ды, он от­во­ра­чи­вать­ся от неё не стал. Всё так же, без вы­ра­жен­но­го лю­бо­пыт­ст­ва гля­дел он на неё, хо­тя чув­ст­во­вал, что гус­тая бу­рая пе­ле­на вста­ёт пе­ред гла­за­ми. В его го­ло­ве опять, от­да­ва­ясь зво­ном в ушах, гро­хо­тал мо­лот. Ру­ки мел­ко за­дро­жа­ли, но он про­дол­жал сдер­жи­вать се­бя. Гля­дя ему в ли­цо, Ле­на по­до­шла к Лё­ше, ос­та­но­ви­лась, мет­ра не до­хо­дя, и не де­лая ни­ка­ких по­пы­ток при­крыть свою на­го­ту.
   - Нрав­люсь?
   Для Лё­ши этот её во­прос был при­выч­ным, за­да­вае­мым ему Ле­ной поч­ти еже­днев­но, но, не в та­кой же об­ста­нов­ке. Обыч­но, он, вме­сто от­ве­та на не­го, мол­ча ки­вал го­ло­вой, ог­ра­ни­чи­вая, тем са­мым, свой от­вет на не­го, лишь из­ред­ка, по­зво­ляя се­бе крат­кое "Да", под­твер­ждая тем са­мым дав­но из­вест­ную ей ис­ти­ну его от­но­ше­ния к ней. И не впер­вой бы­ло ви­деть ему её об­на­жен­ной, но, - из­да­ли, ко­гда она по­зво­ля­ла се­бе при­ём сол­неч­ных ванн, че­му сви­де­тель­ст­во­вал ров­ный за­гар её те­ла; от шеи до стоп, лишь спе­ре­ди пре­ры­вае­мый аб­со­лют­но бе­лым тре­уголь­ни­ком ос­тав­лен­ным плав­ка­ми, ко­то­рые ей сши­ла ба­буш­ка вза­мен бро­ни ку­паль­ни­ка, ко­то­рый Ле­на про­дол­жа­ла но­сить с со­бою на ре­ку, где ре­гу­ляр­но мо­чи­ла его в во­де, по­сле че­го, столь же ре­гу­ляр­но су­ши­ла ку­паль­ник на солн­це, вслед­ст­вие че­го, к ав­гу­сту ме­ся­цу он из­ряд­но вы­ли­нял. Сей­час Ле­на стоя­ла пе­ред ним, гля­дя в Лё­ши­но ли­цо слег­ка при­щу­рен­ны­ми гла­за­ми, в ко­то­рых был вы­зов и ожи­да­ние. Во рту Лё­ши ста­ло го­ря­чо и су­хо, слов­но ему сде­ла­ли укол хло­ри­сто­го каль­ция. Лип­кую слю­ну он про­гло­тил с тру­дом, при­выч­но, впро­чем, кив­нув го­ло­вой, од­но­вре­мен­но, омыв взгля­дом всё её те­ло. Ему по­ка­за­лось, что шея его раз­бух­ла, и сда­ви­ла гор­ло, от­че­го ему ста­ло труд­но ды­шать. В мет­ре от не­го стоя­ла Ле­на, и она жда­ла от не­го ка­ких-то слов. Пау­за за­тя­ну­лась. Позд­нее, вспо­ми­ная этот эпи­зод, Лё­ша все­гда ко­рил се­бя за его за­вер­ше­ние. Он спра­ши­вал се­бя: от­ку­да взял­ся под­чёрк­ну­тый ри­го­ризм у не­го - не­по­ло­воз­ре­ло­го юн­ца, во имя че­го он де­мон­ст­ри­ро­вал его Ле­не, яв­но, да­же не ис­пы­ты­вая же­ла­ния ост­ро реа­ги­ро­вать на эту её вы­ход­ку. Всё, что про­изош­ло в сле­дую­щий мо­мент, - про­изош­ло спон­тан­но, и, как бы, вне уча­стия его соз­на­ния. Он тя­же­ло гля­нул в Ле­ни­но ли­цо, мед­лен­но под­нял­ся на но­ги и, взяв мяг­ко за её ле­вое пле­чо, слег­ка по­вер­нул те­ло Ле­ны бо­ком к се­бе, а за­тем, ко­рот­ким, но хлё­ст­ким уда­ром ла­до­ни при­пе­ча­тал её к Ле­ни­ной яго­ди­це. Ле­на, не ожи­дав­шая это­го уда­ра, ко­рот­ко вскрик­ну­ла, но да­же ша­га в сто­ро­ну не сде­ла­ла. На её яго­ди­це за­але­ла вся пя­тер­ня Лё­ши. Не ска­зав ни сло­ва, он по­до­шел к кор­зи­не, вы­нул из неё по­ло­тен­це, ко­то­рое да­ла им с со­бою ба­буш­ка, и, по­дой­дя к Ле­не, мол­ча на­чал вы­ти­рать ей спи­ну. По­ка он её вы­ти­рал, она не ше­вель­ну­лась. Вы­те­рев Ле­ну, он от­бро­сил на тра­ву по­ло­тен­це, взял в ла­до­ни её ли­цо и по­це­ло­вал в гу­бы, по­сле че­го спро­сил: "Всё по­ня­ла?"
   Из Ле­ни­ных глаз ка­ти­лись слё­зы, но она кив­ну­ла со­глас­но го­ло­вой. Лё­ша под­нёс к ней её ве­щи.
   - Одень­ся, Ле­на! -
   Сам сел ря­дом, вновь раз­гля­ды­вая во­ду. Серд­це его по­ти­хонь­ку ус­по­каи­ва­лось, но в го­ло­ве дер­жал­ся звон, и его ушей зву­ки ок­ру­жаю­ще­го дос­ти­га­ли, слов­но че­рез ва­ту. Одев­шись, Ле­на мол­ча се­ла ря­дом с ним и при­жа­лась лбом к его пле­чу. Лё­ша про­дол­жал смот­реть на во­ду, яв­но не пред­став­ляя, чем всё это за­кон­чит­ся. Он ни­как не ожи­дал от се­бя та­кой ре­ак­ции на Ле­ни­ну вы­ход­ку. Ему бы­ло жал­ко Ле­ну, ко­то­рую он шлёп­нул с та­кой си­лой, что сам до сих пор ощу­щал жже­ние в ла­до­ни, слов­но от ожо­га.
   - Про­сти ме­ня, ес­ли мо­жешь! - ус­лы­шал он, на­ко­нец, ти­хо ска­зан­ные Ле­ной сло­ва. Ты был прав!
   Её мяг­кие и тё­п­лые гу­бы ед­ва дот­ра­ги­ва­лись до ко­жи его пле­ча.
   - За­бу­дем, Ле­на, этот эпи­зод. Хо­ро­шо?
   Она кив­ну­ла.
   - За­бу­дем!
   - Ты пой­ми, Ле­на, что мне сей­час са­мо­му боль­но, от­то­го что я те­бе при­чи­нил боль, тя­же­ло от­то­го, что сей­час я не мо­гу в пол­ной ме­ре со­от­вет­ст­во­вать те­бе в по­ло­вом от­но­ше­нии так, как нам это­го хо­чет­ся. Мне нуж­но для это­го ещё год, воз­мож­но, - два. У ме­ня ни­ко­гда ни­че­го по­доб­но­го ни с кем не бы­ло. Ты у ме­ня един­ст­вен­ная, ко­му я мо­гу это ска­зать, с кем мне всё это хо­чет­ся пе­ре­жить, но не так, как сей­час! Я хо­чу быть с то­бой, но быть муж­чи­ной во всех от­но­ше­ни­ях пол­но­цен­ным, что­бы у те­бя ни­ко­гда не воз­ник­ло же­ла­ния срав­ни­вать ме­ня с кем-то тем, с кем срав­не­ние бу­дет не в мою поль­зу, от­че­го, у те­бя мо­жет поя­вить­ся со­жа­ле­ние о том, что пер­вым тво­им муж­чи­ной ока­зал­ся не впол­не со­зрев­ший юнец. Ме­ня бе­сят эти ого­род­ные срав­не­ния: "со­зрел, не доз­рел", но я вы­ну­ж­ден при­нять их к све­де­нию, так как аль­тер­на­ти­вы это­му - у ме­ня нет. Мно­гое за­ви­сит от те­бя, ес­ли, не всё! Су­ме­ешь ли ты до­ж­дать­ся ме­ня, не за­бу­дешь ли, не поя­вит­ся ли кто-то дру­гой у те­бя - всё в тво­их ру­ках. А я бу­ду жить ожи­да­ни­ем на­шей встре­чи, ве­ря в те­бя. Дру­го­го ва­ри­ан­та для ме­ня не су­ще­ст­ву­ет. Пом­ни, что я люб­лю те­бя, и ты для ме­ня дей­ст­ви­тель­но един­ст­вен­ная. И, по­след­нее. Ска­зан­ное мною тво­им ста­ри­кам о том выс­шем, что для ме­ня яв­ля­ет­ся са­мым до­ро­гим, и чем мне труд­но по­сту­пить­ся: о чес­ти, со­вес­ти и доб­ро­те - не пус­той звук. По­это­му: твоя и моя честь, моя со­весть, в от­вет на доб­рое к нам от­но­ше­ние с их сто­ро­ны, - есть за­лог мое­го к те­бе от­но­ше­ния. Я пре­да­вать не умею! - Ска­зав это, Лё­ша впер­вые по­смот­рел в ли­цо Ле­ны, ко­то­рое ста­ло пун­цо­вым.
   - Те­бе за ме­ня стыд­но? - спро­си­ла она.
   - Да ни сколь­ко! Ведь де­ло не в том, что я те­бя уви­дел го­лой, - это ме­ня со­всем не сму­ти­ло. Не впер­вой! К твое­му те­лу, - кра­си­во­му, кста­ти, - ты ме­ня уже при­учи­ла. Ты, Ле­на, долж­на пом­нить то, что я ска­зал те­бе вче­ра там, в ша­ла­ше: "Ещё один та­кой срыв, и я за се­бя не от­ве­чаю, или - сой­ду с ума!" Я, Ле­на, хо­чу от­ве­чать за все свои по­ступ­ки, и дол­жен от­ве­чать не толь­ко за се­бя, но и за те­бя. В этом и есть прин­цип со­блю­де­ния чес­ти и со­вес­ти, на ко­то­рые ты, бес­со­ве­ст­ная, по­ку­ша­лась. А го­лы­шом мы с то­бою оба друг пе­ред дру­гом - уже дав­но от­ме­ти­лись. Как ты то­гда ска­за­ла: "ни­че­го осо­бен­но­го"! Боль­но? - спро­сил он, на­ко­нец.
   - У ме­ня до сих пор по­па го­рит! - Она ус­мех­ну­лась. - По­ста­рал­ся от ду­ши при­ло­жить­ся. Ну и ру­ка у те­бя, Лёш­ка! Слу­шай! А ес­ли у ме­ня там бу­дет си­няк, что я ма­ме ска­жу?
   - Ска­жешь, что ушиб­лась.
   - Угу! На ла­донь твою упа­ла! Лё­ша, по­жа­луй­ста, толь­ко не сер­дись, я без вся­кой зад­ней мыс­ли те­бя про­шу, - по­смот­ри, и оце­ни, что там у ме­ня де­ла­ет­ся? У ме­ня, и прав­да, вся по­па го­рит. Она вста­ла с брев­на, и, под­няв по­дол пла­тья, по­вер­ну­лась к Лё­ше бо­ком. От­тя­нув кни­зу Ле­ни­ны тру­сы, он ужас­нул­ся: баг­ро­вая его пя­тер­ня чёт­кой при­пух­ло­стью воз­вы­ша­лась на ко­же её яго­ди­цы.
   - Лен­ка, что хо­чешь, де­лай, но с ма­мой в ба­ню вме­сте не хо­ди.
   - Я ба­буш­ке по­ка­жу, мо­жет, при­ду­ма­ет что-ни­будь?
   - А как ты на­ме­ре­на объ­яс­нить ей по­яв­ле­ние на тво­ей по­пе мо­ей пя­тер­ни?
   - Вот тут ты мо­жешь не вол­но­вать­ся! Я ей се­го­дня ут­ром мно­гое о се­бе, да и о те­бе, кста­ти, рас­ска­за­ла, так что по­яв­ле­ние тво­ей пя­тер­ни на мо­ей по­пе она, по­жа­луй, и одоб­рит.
   - Муд­рая жен­щи­на! - оце­нил Лё­ша ба­буш­кин взгляд на внуч­ки­но вос­пи­та­ние. Он, как и в про­шлом го­ду, по­шел ис­кать по­до­рож­ник, ко­то­рый оты­скал­ся не сра­зу.
   - Си­няк, по­жа­луй, всё рав­но бу­дет, но, воз­мож­но, мень­ше, чем ожи­да­ет­ся сей­час. По­во­ра­чи­вай­ся!
   Смо­чен­ные во­дой ли­стья по­до­рож­ни­ка он уло­жил по мес­ту от­пе­чат­ка сво­ей ла­до­ни и при­жал их тру­са­ми. Ле­на не вы­дер­жав, про­из­нес­ла с ус­меш­кой: "Ви­де­ла бы моя ба­буш­ка нас сей­час!.."
   - До­мой вер­нёшь­ся - по­ка­жешь ба­буш­ке, но я бо­юсь, в свя­зи с этим, для се­бя ос­лож­не­ний. -
   - Не бой­ся, моя ба­буш­ка, по­хо­же, от­не­сёт­ся с по­ни­ма­ни­ем к про­изо­шед­ше­му.
   За цве­та­ми всё же схо­ди­ли и, слег­ка опо­здав к обе­ду, яви­лись в Ле­нин дом. Лё­ша сра­зу за­со­би­рал­ся к се­бе на мель­ни­цу, но ба­буш­ка на­стоя­ла на том, что­бы он ос­тал­ся обе­дать с ни­ми.
   - Не то­ро­пи­тесь, Лё­ша, раз­бе­гать­ся; ко­гда ещё встре­ти­тесь в сле­дую­щий раз? - Она по­ни­маю­ще улыб­ну­лась.
   Ве­че­ром, пе­ред са­мым ухо­дом Лё­ши из их до­ма, ба­буш­ка по­до­шла к не­му и, по­тре­пав ру­кой по го­ло­ве, ска­за­ла: "Му­ха мне рас­ска­за­ла кое-что, и по­ка­за­ла - не знаю толь­ко, всё ли рас­ска­за­ла. До­пы­ты­вать­ся не бу­ду. Чув­ст­ву­ет она се­бя пе­ред то­бой ви­но­ва­той. Я от неё се­го­дня с ут­ра ус­лы­ша­ла воз­мож­ную при­чи­ну про­изо­шед­ше­го, и, ес­ли это так... Да не ос­ку­де­ет ру­ка даю­ще­го! Но уж боль­но ты, дру­жок, не­рас­чет­лив! - Она за­смея­лась. - Чуть по­при­дер­жи ко­ней, сы­нок!"
   С тем Лё­ша и ушел.
   Два дня спус­тя ма­ма Ле­ны прие­ха­ла за ней, на­ме­ре­ва­ясь са­ма па­ру дней по­быть с ро­ди­те­ля­ми. Ба­буш­ка уп­ре­ди­ла свою дочь, уже с ут­ра ис­то­пив ба­ню и спро­ва­див в неё внуч­ку. Лёш­ке, до­жи­дав­ше­му­ся Ле­ну в до­ме, она ни­че­го сна­ча­ла не ска­за­ла, но, вер­нув­шись из ба­ни, где тёр­ла Ле­не спи­ну, она, по­кру­тив го­ло­вой, всё же ска­за­ла: "Хоть мер­ку с тво­ей ру­ки, Лё­ша, сни­май - в ак­ку­рат, твоя от­ме­ти­на. На­до ж так по­ста­рать­ся!"
   По­лу­ча­сом поз­же в дом во­шла Ле­на: рас­крас­нев­шая­ся и до­воль­ная. В се­нях, лов­ко, по­ка ба­буш­ка от­вер­ну­лась, чмок­ну­ла Лё­шу в ще­ку.
   - По­до­ж­ди ме­ня: я сей­час пе­ре­оде­нусь, и вый­ду. -
   Но убе­жать Ле­не до при­ез­да ма­мы так и не уда­лось. Из тор­моз­нув­шей у ка­лит­ки эм­ки вы­шла Ле­ни­на ма­ма - Ли­дия Алек­сан­д­ров­на и, уви­дев Лё­шу, по­здо­ро­ва­лась с ним.
   - А Ле­на где?
   - Сей­час долж­на вый­ти. По­шла пе­ре­одеть­ся.
   - С ут­ра, что ль, ка­рау­лишь? По­мо­ги луч­ше сум­ки в дом за­не­сти.
   Лё­ша с го­тов­но­стью под­хва­тил тя­же­лые сум­ки из рук шо­фё­ра, и за­нес их в дом.
   - По­сле­зав­тра по­рань­ше за­ез­жай за на­ми! - ска­за­ла шо­фё­ру Ле­ни­на ма­ма, и Лё­ша ус­лы­шал, как за­хлоп­ну­лась двер­ца ма­ши­ны.
   В се­ни вы­шла ба­буш­ка, и из ком­на­ты вы­бе­жа­ла Ле­на. По­це­ло­вав­шись с ма­те­рью, она тут же ска­за­ла ей: "Я пой­ду по­гу­лять с Лё­шей. Не воз­ра­жа­ешь?"
   - Ну вот, пол­то­ра ме­ся­ца не ви­де­лись, а ты тут же за по­рог. Пусть се­го­дня Лё­ша по­гу­ля­ет один.
   - По­го­ди, Ли­да! - ба­буш­ка взя­ла за ру­ку Ле­ну, - Пусть идёт вме­сте с Лё­шей, а с ней вы ещё на­смот­ри­тесь друг на дру­га. За год на­до­ест обе­им, да и мне с то­бой хо­чет­ся по­об­щать­ся без тво­ей гла­за­стой му­хи.
   По­ка Ле­ни­на ма­ма со­об­ра­жа­ла, что к че­му, ба­буш­ка, толч­ком в спи­ну, спро­ва­ди­ла внуч­ку на ули­цу, от­ку­да Ле­на с Лё­шей мгно­вен­но ис­па­ри­лись, - от гре­ха по­даль­ше! Гу­ля­ли поч­ти до тем­но­ты, и часть сво­ей про­гул­ки за­ме­ни­ли ва­ля­ни­ем в ша­ла­ше, где дол­го об­су­ж­да­ли, кто, чем бу­дет за­ни­мать­ся зи­мой, да ре­ша­ли во­про­сы пись­мен­ных со­об­ще­ний друг дру­гу. Об­ме­ня­лись ад­ре­са­ми, но до­го­во­ри­лись не пи­сать об­рат­ных ад­ре­сов на кон­вер­тах, да ча­ще са­мим за­гля­ды­вать в поч­то­вый ящик, и ещё, быть ос­то­рож­нее в вы­ра­же­ни­ях при на­пи­са­нии пи­сем. Ма­ло ли что? Не удер­жа­лись: без по­це­лу­ев, и объ­я­тий - не обош­лось, а Ле­на ещё и всплак­ну­ла слег­ка - ей, ви­ди­мо, нра­ви­лось, как Лё­ша су­шил её слё­зы гу­ба­ми. До­го­во­ри­лись, ут­ром встре­тить­ся у ша­ла­ша, что­бы Лё­ша не мо­зо­лил (как он вы­ра­зил­ся) Ле­ни­ной ма­ме гла­за сво­им при­сут­ст­ви­ем.
   Про­во­жая Ле­ну, они ос­та­но­ви­лись на пло­ти­не. Осень ещё не на­сту­пи­ла, и де­ре­вья стоя­ли в зе­лё­ном убо­ре, но жух­лые ко­раб­ли­ки из жел­тых ли­сть­ев уже тол­пи­лись не­боль­ши­ми фло­ти­лия­ми у опу­щен­ных ство­ров пло­ти­ны. Лас­точ­ки как-то вдруг сра­зу ис­чез­ли, и их от­сут­ст­вие ста­ло за­мет­но. Бы­ло гру­ст­но, и уже поч­ти оди­но­ко, слов­но рас­ста­ва­ние уже про­изош­ло.
   - Лё­ша, - го­лос Ле­ны чуть дрог­нул, - ты ни о чём не свер­шив­шем­ся в это ле­то не жа­ле­ешь?
   - Ес­ли ты про­дол­жа­ешь вче­раш­ний мой раз­го­вор с то­бой - не жа­лею! У нас с то­бой бы­ло мно­го хо­ро­ших дней, Ле­на, - очень хо­ро­ших, про­дол­же­ния ко­то­рых я бы очень хо­тел. Но хо­теть не­воз­мож­но­го, все рав­но, что кор­мить го­лод­но­го на­ри­со­ван­ным на хол­сте на­тюр­мор­том. Я, Ле­на, сам люб­лю по­меч­тать, но, од­но­вре­мен­но, бу­ду ждать те­бя столь­ко, сколь­ко бу­дет нуж­но. И ещё, да­вай до­го­во­рим­ся: пер­вый, кто при­ез­жа­ет сю­да, кла­дет у ша­ла­ша не­за­буд­ки, что­бы тот, кто прие­дет сле­дую­щим, знал, что его ждут.
   - А зав­тра ты их при­не­сёшь?
   - Как все­гда, Ле­ноч­ка!
   У края кус­тов, от­ку­да тро­па про­дол­жа­лась от­кры­тым по­лем до са­мой де­рев­ни, они опять ос­та­но­ви­лись, и сно­ва Ле­на всплак­ну­ла. Лё­ша и сам был го­тов к это­му, но дер­жал­ся, и Ле­ни­ны слё­зы его до­ко­на­ли.
   - Не на­до, Лен­ка, пла­кать! Я с то­бой те­ряю всё своё са­мо­об­ла­да­ние, на ко­то­ром толь­ко и дер­жусь. Ты ко­гда-ни­будь ви­де­ла маль­чи­шек, пла­кав­ших столь­ко, сколь­ко я при те­бе?
   - М-м-м... - Ле­на по­мо­та­ла го­ло­вой.
   - То-то же! Дер­жись са­ма, а я как-ни­будь сам по­ста­ра­юсь не раз­ню­нить­ся. - Он вы­тер Ле­ни­ны слё­зы ты­лом сво­ей ла­до­ни.
   - По­шли, что ли!
   Под­ве­дя Ле­ну к её до­му, он, раз­вер­нув­шись, поч­ти бе­гом по­шел об­рат­но к мель­ни­це.
   Стем­не­ло бы­ст­ро, по­гру­зив в ноч­ную чер­но­ту пред­пло­тин­ный во­до­ём, про­ти­во­по­лож­ный бе­рег ко­то­ро­го был окайм­лён на­ви­саю­щи­ми над во­дой кус­та­ми. Ме­сяц, толь­ко что под­няв­ший­ся над де­ревь­я­ми, сла­бо ос­ве­щал мер­цаю­щую звёз­да­ми мас­ля­ни­сто-чёр­ную по­верх­ность во­ды. От­ку­да-то из-под кус­тов поя­ви­лись мел­кие вол­ны, рас­хо­дя­щие­ся кру­га­ми. Слы­ша­лось ос­то­рож­ное по­кря­ки­ва­ние уток, и шлё­паю­щие зву­ки, со­про­во­ж­даю­щие их корм­ле­ние. Па­ра уток, поя­вив­шая­ся вро­де ни­от­ку­да, скольз­нув вдоль те­ни кус­тов над са­мой во­дой, сде­ла­ла по­лу­круг, и се­ла пря­мо на­про­тив си­дя­ще­го на кам­не Лё­ши. За его спи­ной пи­ск­ну­ла ка­кая-то пи­чу­га, и опять всё смолк­ло. Чув­ст­во не­пре­хо­дя­щей тре­во­ги не ос­тав­ля­ло его. Что-то под­ска­зы­ва­ло ему, что се­го­дняш­ний при­езд Ле­ни­ной ма­мы вы­гля­дел не впол­не ес­те­ст­вен­но, не так, как в про­шлом го­ду, и пер­вый её взгляд, бро­шен­ный на не­го, не от­ли­чал­ся про­шло­год­ним ра­ду­ши­ем, да и её же­ла­ние ос­та­вить Ле­ну при се­бе, он рас­це­нил как не­кое ему пре­ду­пре­ж­де­ние. Те­ря­ясь в до­гад­ках, он по­пы­тал­ся се­бя убе­дить в том, что всё это он при­ду­мал сам, что Ле­ни­на ма­ма дей­ст­ви­тель­но со­ску­чи­лась по до­че­ри, ко­то­рую дав­но не ви­де­ла, а его пре­бы­ва­ние в их до­ме дей­ст­ви­тель­но для неё бы­ло ник­чем­ным и т.д.; всё в том же ду­хе. Что же ка­са­ет­ся взгля­да, бро­шен­но­го ею в его спи­ну, и слу­чай­но пе­ре­хва­чен­но­го им, то это мож­но от­не­сти толь­ко к его по­вы­шен­ной на­сто­ро­жен­но­сти, с ко­то­рой он по­след­ние два дня ожи­дал встре­чи с нею. Был в этом тре­вож­ном для не­го ожи­да­нии, и эле­мент рев­но­сти, ко­то­рую он ощу­тил при встре­че ма­те­ри с до­че­рью. Ещё он по­нял, что с ма­те­рью Ле­ны, - Ли­ди­ей Алек­сан­д­ров­ной, ему очень не хо­чет­ся встре­чать­ся, но встре­ча эта, всё-та­ки, вероятно, долж­на со­сто­ять­ся. Не­хо­тя, он по­брёл на мель­ни­цу, но во дво­ре встре­тил от­ды­хаю­ще­го на крыль­це Ива­на Иль­и­ча, ко­то­рый, слег­ка вы­пив, по сво­ему обык­но­ве­нию за­бав­лял­ся с со­ба­кой, ки­дая ей пал­ку в даль­ний угол дво­ра. Со­ба­ка бе­га­ла за ней, хва­та­ла её в зу­бы и, ду­раш­ли­во тря­ся по­лу­об­вис­ши­ми уша­ми, та­щи­ла хо­зяи­ну в ру­ки, ожи­дая от то­го по­ощ­ре­ния. Слы­ша­лось обыч­ное в та­ких слу­ча­ях: "Лимпс, Бас, мож­но! Толь­ко лимпс!"
   По­здо­ро­ва­лись. Лё­ша ска­зал Ива­ну Иль­и­чу, что уе­дет, ско­рее все­го, по­сле­зав­тра, и по­шел к мель­ни­це.
   - По­до­ж­ди, Лё­ша! - ок­лик­нул его хо­зя­ин. - Сей­час ужи­нать бу­дем. -
   Лё­ша вер­нул­ся к крыль­цу и сел ря­дом с Ива­ном Иль­и­чом.
   - На сле­дую­щий год - прие­дешь ли?
   - На­вер­ное! - от­ве­тил Лё­ша.
   - Ну, да­вай! При­ез­жай! Ты нам не в тя­гость. До­ма, по­ди, за­жда­лись?
   - Воз­мож­но.
   На крыль­цо вы­шла хо­зяй­ка, и при­гла­си­ла их в дом. Ели с ог­ром­ной ско­во­ро­ды жа­ре­ную мо­ло­дую кар­тош­ку со сви­ни­ной. Хо­зя­ин про­пус­тил па­ру сто­пок вод­ки, за­ку­сив её зе­ле­ным лу­ком и жир­ным кус­ком сви­ни­ны. Он со­об­щил сво­ей суп­ру­ге, что Лё­ша по­сле­зав­тра уез­жа­ет до­мой, и Ан­то­ни­на Ива­нов­на по­про­си­ла Лё­шу при­слать ле­кар­ст­во для её боль­ных ног. Лё­ша по­обе­щал вы­пол­нить за­каз, и ушел к се­бе на мель­ни­цу спать. Под на­туж­ный и мо­но­тон­ный, по­вто­ряю­щий­ся че­рез рав­ные про­ме­жут­ки вре­ме­ни скрип во­дя­но­го ко­ле­са, он вско­ре ус­нул.
   Про­снул­ся чуть свет, всё с тем же ощу­ще­ни­ем так и не про­шед­шей за ночь тре­во­ги. С дву­мя до­воль­но боль­ши­ми кор­зи­на­ми он ушел в лес, так и не ос­тав­шись на зав­трак. Ос­та­вив од­ну из кор­зин на тро­пе у края ле­са, с дру­гой, он по­шел вдоль опуш­ки, и до­воль­но бы­ст­ро на­пол­нил её. Эта часть ле­са, по ка­кой-то не­ве­до­мой ему при­чи­не, ме­ст­ны­ми жи­те­ля­ми поч­ти не по­се­ща­лась. По­втор­но, уже с дру­гой кор­зи­ной, пер­вую ос­та­вив на тро­пе, он про­шел чуть даль­ше, всё тем же кра­ем ле­са, столь же ус­пеш­но на­пол­нив и её. По­пут­но, свер­нув к по­ля­не с не­за­буд­ка­ми, на­рвал и их, по­ло­жив цве­ты по­верх гри­бов. На крыль­це хо­зяй­ско­го до­ма ос­та­вил од­ну из кор­зин. Со вто­рой кор­зи­ной он по­шел к кам­ню у края за­пру­ды, где обыч­но от­ды­хал, воз­вра­ща­ясь от Ле­ны. К ша­ла­шу он не по­шел, же­лая пе­ре­хва­тить Ле­ну здесь, на по­ло­ви­не пу­ти к не­му. Не же­лая тас­кать­ся с гри­ба­ми по­пус­ту, по­ста­вил кор­зи­ну с ни­ми в тень кус­та. По­лу­ча­сом поз­же, он на­чал нерв­ни­чать, т.к. вре­мя обыч­но­го по­яв­ле­ния Ле­ны про­шло. Лё­ша с кор­зи­ной по­шел к де­рев­не, и, уже вый­дя на по­след­ний, от­кры­тый уча­сток тро­пы, за­ме­тил, что Ле­на по ней спус­ка­ет­ся ему на­встре­чу, но, в со­про­во­ж­де­нии сво­ей ма­мы. Уви­дев Лё­шу с кор­зин­кой, мать и дочь ос­та­но­ви­лись, ожи­дая его. Он за­ме­тил Ле­ни­но дви­же­ние на­встре­чу ему, но уви­дел, что мать взя­ла Ле­ну за ру­ку и, оче­вид­но, что-то ска­за­ла ей, на­кло­нив к ней го­ло­ву. У не­го не­хо­ро­шо коль­ну­ло в гру­ди, и он внут­рен­не сжал­ся, про­дол­жая, од­на­ко, ид­ти на­встре­чу им. Встре­тив­шись с Ле­ной и Ли­ди­ей Алек­сан­д­ров­ной, он ос­та­но­вил­ся, и по­ста­вил кор­зи­ну в тра­ву у сво­их ног. По­здо­ро­вал­ся с обеи­ми, и от­дал Ле­не цве­ты, про­сле­див за тем, как у Ле­ни­ной ма­мы это вы­зва­ло не­про­из­воль­ную, бы­ст­ро про­бе­жав­шую по её ли­цу гри­ма­су не­до­воль­ст­ва, вслед за ис­чез­но­ве­ни­ем ко­то­рой, ли­цо её за­сты­ло в ка­кой-то не­под­виж­но­сти, и уже ни­че­го не вы­ра­жа­ло. Лё­ша пе­ре­дви­нул кор­зи­ну к но­гам Ле­ны: "Возь­ми в дом". Он ожи­дал, что имен­но сей­час и со­сто­ит­ся раз­го­вор с Ли­ди­ей Алек­сан­д­ров­ной, и не хо­тел при­сут­ст­вия при нём Ле­ны, так как по­чув­ст­во­вал вдруг не­одо­ли­мое же­ла­ние про­ти­во­сто­ять этой уве­рен­ной в се­бе жен­щи­не, пусть, и ма­те­ри близ­ко­го ему че­ло­ве­ка. Он уже не мог про­стить ей толь­ко что про­мельк­нув­ше­го на её ли­це, как ему по­ка­за­лось, пре­зри­тель­но­го вы­ра­же­ния. Его, что на­зы­ва­ет­ся, ста­ло "за­но­сить", что в шко­ле за­кан­чи­ва­лось га­ер­ски­ми вы­ход­ка­ми, не все­гда, впро­чем, без­обид­ны­ми для учи­те­лей.
   - Что это? - ско­сив гла­за на Лё­ши­ну кор­зи­ну, спро­си­ла Ли­дия Алек­сан­д­ров­на.
   - Гри­бы, - из­воль­те ви­деть. Они са­мые! - он по­жал для пу­щей убе­ди­тель­но­сти пле­ча­ми в от­вет на её яв­но не­су­раз­ный во­прос. Ле­на вста­ви­ла своё сло­во: "Он нам их час­то при­но­сит".
   - Нам не нуж­но тво­их гри­бов, Лё­ша! Ос­тавь их се­бе! -
   Ли­цо Ле­ни­ной ма­мы ста­ло по­кры­вать­ся крас­ны­ми пят­на­ми. Лёш­ка ед­ва га­лант­но не рас­кла­нял­ся, с ядо­ви­тым "мер­си!" впри­да­чу.
   - Я са­ма от­не­су их в дом! - ска­за­ла Ле­на с вы­зо­вом.
   Она уже по­чув­ст­во­ва­ла, что про­ис­хо­дя­щее, не очень на­по­ми­на­ет впол­не нор­маль­ное же­ла­ние ма­мы по­бли­же по­зна­ко­мить­ся с Лё­шей, о чем ещё час на­зад она объ­я­ви­ла Ле­не, и про­тив че­го по­че­му-то воз­ра­жа­ла ба­буш­ка.
   - Не смей! - В го­ло­се ма­те­ри Ле­ны по­слы­ша­лись ме­тал­ли­че­ские нот­ки, и Лё­ша за­ме­тил взгля­ды ма­те­ри и до­че­ри, ко­то­ры­ми они об­ме­ня­лись. Не очень при­вет­ли­вые у той и дру­гой, но у Ле­ны на ли­це он за­ме­тил уп­рям­ст­во, ко­то­ро­го он за ней рань­ше не знал. Не го­во­ря ни сло­ва, Лё­ша вы­вер­нул гри­бы в тра­ву ря­дом с тро­пой и, в упор гля­дя в ли­цо Ли­дии Алек­сан­д­ров­ны, спро­сил: "Я по­нял, что вы хо­те­ли со мной по­го­во­рить? Ес­ли это так, то я го­тов вы­слу­шать вас, и дать от­вет на лю­бой за­дан­ный ва­ми во­прос. Я пра­виль­но вас по­нял?" - Ли­дия Алек­сан­д­ров­на кив­ну­ла го­ло­вой.
   - Ес­ли мож­но, ко­неч­но, про­во­ди, или, - пра­виль­ней, - ПРОВОДИТЕ ме­ня на то ме­сто, где вы обыч­но про­во­ди­те с Ле­ной вре­мя.
   Ска­за­но это бы­ло не без не­при­кры­то­го вра­ж­деб­но­го сар­каз­ма, с на­ро­чи­тым вы­де­ле­ни­ем сло­ва "про­во­ди­те", в ко­то­ром Лё­ша ус­лы­шал ос­кор­би­тель­но - пре­неб­ре­жи­тель­ное об­ра­ще­ние к не­му на "ВЫ".
   - Из­воль­те! - От­вет его был зер­ка­лен по ин­то­на­ции, и он ед­ва не рас­шар­кал­ся с шу­тов­ским по­кло­ном при сло­ве "из­воль­те". Он по­вер­нул­ся, и по­шел по тро­пе на­зад, в сто­ро­ну мель­ни­цы, по­ма­хи­вая пус­той кор­зин­кой. Лё­ша шел не то­ро­пясь, но мать и дочь от не­го от­ста­ли на пять - шесть мет­ров. За­тем, по­слы­ша­лись бы­ст­рые ша­ги, и Ле­ни­на ру­ка об­хва­ти­ла его паль­цы, изо всей си­лы сжав их. Не раз­го­ва­ри­вая, дош­ли до пло­ти­ны, на мос­тки ко­то­рой он вы­ста­вил пус­тую кор­зин­ку. Даль­ше по­шли на­лег­ке, толь­ко у Ле­ны в ру­ке всё так же ос­та­вал­ся бу­ке­тик не­за­бу­док. Пе­ре­хо­дя по брев­ну че­рез ру­чей, он, как обыч­но, по­дал ру­ку Ле­не, пе­ре­ве­дя её на дру­гой его бе­рег, а за­тем про­тя­нул ру­ку Ли­дии Алек­сан­д­ров­не.
   - Не на­до! Я са­ма справ­люсь!
   - Из­ви­ни­те! - Лё­ша уб­рал ру­ку, и они про­шли даль­ше до ша­ла­ша, где он сде­лал ос­та­нов­ку. Его про­дол­жа­ло "за­но­сить", и он не без вы­зо­ва об­ра­тил­ся к ма­те­ри Ле­ны.
   - Ли­дия Алек­сан­д­ров­на, то ме­сто, где я ос­та­вил кор­зи­ну, - это мель­нич­ная за­пру­да, а мель­ни­ца, в ко­то­рой я ино­гда но­чую, рас­по­ло­же­на чуть даль­ше её - на ост­ро­ве. Вы долж­ны бы­ли ви­деть её. Хо­зяе­ва, кста­ти ска­зать, дос­той­ней­шие лю­ди - ре­ко­мен­дую! -
   Ле­на смот­ре­ла на Алек­сея с тре­во­гой. Та­ким она его не зна­ла. Тон, ко­то­рым го­во­рил он, ма­ло по­хо­дил на при­ми­ри­тель­ный.
   - А вот это жи­ли­ще, Ли­дия Алек­сан­д­ров­на, долж­но вас за­ин­те­ре­со­вать осо­бо. - Он по-те­ат­раль­но­му от­вел в сто­ро­ну ша­ла­ша ру­ку. - Ка­ж­до­днев­ный мой, а на слу­чай не­по­го­ды, и Ле­нин кров. Ино­гда, я здесь но­чую, в ожи­да­нии ут­рен­ней ры­бал­ки. - Он ныр­нул в ша­лаш, от­ку­да под но­ги Ли­дии Алек­сан­д­ров­ны вы­ки­нул одея­ло, ко­те­лок, па­ру жес­тя­ных кру­жек и ло­жек. В его ру­ках, при по­яв­ле­нии Лё­ши из ша­ла­ша, она уви­де­ла жес­тя­ную бан­ку с мно­же­ст­вом мел­ких ды­ро­чек в крыш­ке.
   - Это вот, не же­лае­те ли по­смот­реть, обыч­ные зем­ля­ные, и, да­же, на­воз­ные чер­ви - га­дость, ко­неч­но, не­сус­вет­ная, но ры­бам нра­вит­ся!
   От про­тя­ну­той Лё­шей бан­ки с чер­вя­ми Ли­дия Алек­сан­д­ров­на от­шат­ну­лась, воз­мож­но, пред­по­ло­жив, что од­ним по­ка­зом чер­вей он мо­жет не ог­ра­ни­чит­ся.
   Ле­на смот­ре­ла на Алё­шу, не уз­на­вая его. Он в упор гля­дел в гла­за её ма­ме, го­ро­дя всю эту га­ли­ма­тью, а та стоя­ла пе­ред ним, слов­но в оце­пе­не­нии: ни сло­ва, ни жес­та про­тес­та, ни воз­му­ще­ния. Лё­ша за­швыр­нул бан­ку в ша­лаш, и до­ба­вил уже с вы­зо­вом: "А вот это моя и Ле­ни­на удоч­ки!" - и ткнул паль­цем под куст, где они ле­жа­ли в тра­ве. - За­меть­те, Ли­дия Алек­сан­д­ров­на; у ме­ня здесь ДВЕ круж­ки и ДВЕ лож­ки, но один ко­те­лок, да, без та­ре­лок, и од­но одея­ло, увы, - без по­ду­шек. Вы это хо­те­ли уви­деть и ус­лы­шать?! Мы мо­жем про­дол­жить на­шу экс­кур­сию до мес­та, где Ле­на ку­па­ет­ся - тут не­да­ле­ко. Я, к со­жа­ле­нию, пло­вец ни­ка­кой, и, по­это­му, этот факт для ме­ня стес­ни­те­лен.
   - Серь­ёз­но? - не без иро­нии, спро­си­ла, на­ко­нец, его Ле­ни­на ма­ма.
   - Впол­не серь­ёз­но! Так пой­дем даль­ше, или бу­дем раз­го­ва­ри­вать здесь? -
   Ле­ни­на мать вдруг без­раз­лич­но мах­ну­ла ру­кой: "Мож­но и здесь!" - и ста­ла ог­ля­ды­вать­ся, ища, на что бы сесть.
   Лё­ша раз­ло­жил на тра­ве одея­ло.
   - При­са­жи­вай­тесь!
   Она се­ла на одея­ло, с не­ко­то­рым лю­бо­пыт­ст­вом раз­гля­ды­вая Лё­шу, ко­то­рый сел на­про­тив неё в тра­ву.
   - На­де­юсь, что Ле­ни­но при­сут­ст­вие сей­час для нас не обя­за­тель­но? - спро­сил он, гля­дя пря­мо в гла­за Ле­ни­ной ма­ме.
   - В об­щем-то, да.
   - Ле­ноч­ка! - Лё­ша обер­нул­ся к стоя­щей за его спи­ной Ле­не. - Очень про­шу те­бя, ос­тавь нас с тво­ей ма­мой вдво­ём. Нам нуж­но по­го­во­рить. Схо­ди на пер­вый плёс, и, ес­ли за­хо­чешь, ис­ку­пай­ся там. Во­да се­го­дня долж­на быть тё­п­лой.
   Ле­на стоя­ла, не обо­ра­чи­ва­ясь, и он взял её за паль­цы, по­тя­нув к се­бе. В гла­зах Ле­ны стоя­ли слё­зы, и, уви­дев их, Лё­ша вско­чил на но­ги. Взял её за пле­чи.
   - Иди, Ле­ноч­ка, иди! И пла­кать не нуж­но. Всё бу­дет хо­ро­шо! -
   Он ты­лом кис­ти про­вел по её ли­цу, и обер­нул­ся к Ле­ни­ной ма­ме. В его гла­зах она уви­де­ла то­же слё­зы. Лё­ша ожи­дал, по­ка не стих­нут за спи­ной Ле­ни­ны ша­ги. Сно­ва под­нял гла­за на Ле­ни­ну ма­му. Их баг­ро­вый цвет был пу­гаю­ще не­ес­те­ст­ве­нен.
   - Ли­дия Алек­сан­д­ров­на, я вам всё ска­зал, и всё по­ка­зал из то­го, что вы хо­те­ли, и, воз­мож­но, да­же боя­лись уви­деть, но, на все воз­мож­ные ва­ши во­про­сы, я мо­гу со­вер­шен­но че­ст­но от­ве­тить од­ним толь­ко сло­вом: НЕТ! Су­ще­ст­ву­ет, прав­да, один во­прос, на ко­то­рый я не смо­гу от­ве­тить от­ри­ца­тель­но, но, бо­юсь, вы его за­да­ди­те да­ле­ко не сра­зу. Он вас, по су­ти де­ла, не ин­те­ре­су­ет во­все, - а жаль! С не­го на­до бы­ло бы на­чать наш раз­го­вор, ко­то­рый пре­вра­тил­ся в мой мо­но­лог.
   Лё­ша за­мол­чал. Ку­раж его про­пал. Он уви­дел, как дро­жа­щие паль­цы Ле­ни­ной ма­мы опус­ти­лись в кар­ман лёг­ко­го жа­ке­та, от­ку­да из­влек­ли уз­кий, свет­ло­го ме­тал­ла порт­си­гар с ка­кой-то мо­но­грам­мой на его крыш­ке. От­крыв его, Ли­дия Алек­сан­д­ров­на дос­та­ла тон­кую па­пи­ро­ску с зо­ло­тым обод­ком на мунд­шту­ке, и при­ку­ри­ла её от вде­лан­ной в порт­си­гар за­жи­гал­ки. В про­шлом го­ду, по край­ней ме­ре, при Лё­ше, она не ку­ри­ла. Сде­лав не­сколь­ко за­тя­жек, она о зем­лю при­га­си­ла оку­рок и ста­ла ог­ля­ды­вать­ся, ища, ку­да его бро­сить.
   - Где тут у те­бя пе­пель­ни­ца? -
   - Я не ку­рю! Брось­те на ко­ст­ри­ще сле­ва от вас. -
   Бро­сив оку­рок, она под­ня­лась, и по­до­шла к тро­пин­ке. По­смот­рев на Лё­шу аб­со­лют­но спо­кой­но, и поч­ти от­ре­шен­но, ска­за­ла: "На­гу­ляе­тесь, при­хо­ди с Ле­ной к нам до­мой. По­ста­рай­тесь ус­петь к трём ча­сам". По­вер­ну­лась, и по­шла в сто­ро­ну до­ма. Вы­нув из ша­ла­ша па­кет с по­ло­тен­цем, Лё­ша по­шел к Ле­не, ко­то­рую уви­дел си­дя­щей на брев­не у пер­во­го, столь па­мят­но­го им плё­са. По­до­шел, и сел ря­дом с ней, об­няв ру­кой за пле­чи.
   - Как де­ла твои, Ле­ноч­ка?
   - А твои?
   - Мои, сла­ва Бо­гу, впол­не при­лич­но, че­го и те­бе же­лаю.
   - А ма­ма где?
   - Идет сей­час до­мой, ку­да ожи­да­ет те­бя вме­сте со мной к трём ча­сам дня.
   - Ты это серь­ёз­но, Алё­ша?
   - Серь­ёз­ней, - не бы­ва­ет.
   - Я боя­лась уви­деть вме­сто те­бя свою ма­му.
   - До­га­ды­ва­юсь, от­че­го ты да­же ку­пать­ся не ста­ла. На ули­це-то, вон ка­кая те­п­лынь сто­ит.
   - А мне се­го­дня и не ис­ку­пать­ся! Ку­паль­ник я до­ма ос­та­ви­ла, - не до ку­па­ния мне бы­ло.
   - Лад­но, уж - раз­де­вай­ся здесь, а я по­ка от­вер­нусь. Плы­ви вниз, - к даль­не­му плё­су, твои ве­щи я ту­да при­не­су. По­ло­тен­це у ме­ня с со­бой.
   Не­сколь­ко ми­нут спус­тя он ус­лы­шал плеск за сво­ей спи­ной и обер­нул­ся. Ле­на уда­ля­лась от не­го, и сол­неч­ные бли­ки вновь тан­це­ва­ли на её спи­не, но се­го­дня он не ис­пы­ты­вал ни­че­го дру­го­го кро­ме бла­го­дар­но­сти Ле­не, за её до­ве­рие ему. Что там го­во­рить о его не­дав­нем стра­хе, ведь сей­час он смот­рел на её те­ло, за­быв обо всём, кро­ме её са­мой. Он её лю­бил, а се­го­дня - за­вое­вал, вы­дер­жав про­ти­во­стоя­ние её ма­мы. Лёш­ка был горд и сча­ст­лив. По­доб­рав Ле­ни­ны ве­щи, он по­шел по тро­пе до даль­не­го плё­са, где сел на брев­но, ожи­дая её. Под­плы­ла Ле­на, и, не вы­хо­дя из во­ды, вы­жи­даю­ще по­смот­ре­ла на не­го.
   - Че­го ждёшь? Вы­ле­зай, по­ка не за­мёрз­ла!
   Ле­на по­ка­ча­ла го­ло­вой, но по­шла ему на­встре­чу, как и по­зав­че­ра, но с улыб­кой тор­же­ст­ва на гу­бах.
   - По­вер­нись, бес­сты­жая!
   Лё­ша вы­тер ей спи­ну и от­дал по­ло­тен­це. За­тем он ото­шел, и от­вер­нул­ся. Ле­на бы­ст­ро оде­лась.
   - Во­да про­хлад­ная, - ска­за­ла она. - За­мёрз­ла! Пой­дём по­ка в ша­лаш - там те­п­лей!
   Рас­сте­лив одея­ло на за­но­во пе­ре­во­ро­шен­ное се­но, улег­лись на не­го.
   - Что же ты мне се­го­дня раз­ре­шил поя­вить­ся пе­ред то­бой го­лы­шом, а по­зав­че­ра, мне же за это по по­пе уда­рил?
   - Не знаю, Ле­на, на­вер­ное, по­то­му, что те­ло у те­бя дей­ст­ви­тель­но кра­си­вое, а я кра­со­ту це­ню! На­вер­ное, и по­то­му, что ме­ня пе­ре­ста­ёт стес­нять твоё те­ло. По­след­нее - это то, что я хо­тел по­смот­реть, как вы­гля­дит моя пе­чать.
   - Ну, и как?
   - До­ку­мент - твоя по­па - луч­ше!
   - Жу­лик!
   Её пух­лые гу­бы он мяг­ко ло­вил свои­ми по­тре­скав­ши­ми­ся гу­ба­ми, гла­дил че­рез пла­тье её грудь и жи­вот и вдруг, пе­ре­ка­тив­шись на спи­ну, за­ми­рал, слов­но в оце­пе­не­нии. Че­рез не­сколь­ко ми­нут всё по­вто­ря­лось сна­ча­ла, но уже Ле­на от­тал­ки­ва­ла его ла­до­нью в грудь, го­во­ря: "Не за­во­дись, Алё­ша!" - и он за­ти­хал. На­ко­нец, он ото­дви­нул­ся от Ле­ны.
   - Не мо­гу боль­ше так!..- А сам сно­ва це­ло­вал её паль­цы, шею и уши. Вне­зап­но Ле­на се­ла и по­ло­жи­ла свою ла­донь на его гу­бы.
   - Всё, Алё­ша, хва­тит се­бя и ме­ня из­во­дить!-
   Оба на не­ко­то­рое вре­мя за­тих­ли, слу­шая бие­ние сво­их сер­дец и ощу­щая не­имо­вер­ную сла­бость во всём те­ле, за ко­то­рой по­сле­до­вал крат­ко­вре­мен­ный сон. Лё­ша опять про­снул­ся пер­вым, и с тре­во­гой по­смот­рел во­круг, не очень по­ни­мая; не про­спа­ли ли они слиш­ком дол­го. Нет, - вро­де, не про­спа­ли. Солн­це толь­ко не­дав­но пе­ре­ва­ли­ло за пол­день, но, от гре­ха по­даль­ше, сле­до­ва­ло всё же слег­ка по­то­ро­пить­ся. Ле­на, не из­ме­няя сво­ей при­выч­ке, слад­ко со­пе­ла ему в шею, ще­ко­ча его нос и гу­бы рас­пу­щен­ны­ми во­ло­са­ми. Сду­вая их, он её раз­бу­дил. Слад­ко по­тя­нув­шись, она се­ла.
   - Слу­шай, Лё­ша, а мы не про­спа­ли?
   - По солн­цу су­дя, - не долж­ны бы про­спать, но, спро­сить не­ко­го. Сей­час и пой­дём. По­ле­жи пять ми­нут, Ле­ноч­ка, спо­кой­но. Хо­ро­шо?
   - Ко­неч­но, хо­ро­шо! - и она опять лег­ла ря­дом, по­ло­жив го­ло­ву на его пле­чо.
   - Ле­на, - по­дал го­лос Лё­ша, - а кем твоя ма­ма ра­бо­та­ет?
   Ле­на за­смея­лась: "А ты раз­ве не знал?"
   - Ты, мне, ка­жет­ся, не го­во­ри­ла.
   -Хо­ро­шо! Спе­шу те­бя об­ра­до­вать: она пре­по­да­ет в шко­ле ли­те­ра­ту­ру и рус­ский язык, - как ба­буш­ка.
   - По­нят­но, - про­тя­нул не очень ве­се­ло Алек­сей. - Мне на учи­те­лей ве­зёт, но и им на ме­ня то­же.
   - А что та­кое, Алё­ша?
   - По­ни­ма­ешь, Ле­на, учи­тель, в си­лу сво­его про­фес­сио­наль­но­го менторства, счи­та­ет всех, кто млад­ше его, объ­ек­том, к ко­то­ро­му при­ло­же­ние его зна­ний обя­за­тель­но, а су­ж­де­ния их: про­вер­ке, и ос­па­ри­ва­нию, тем бо­лее, - не под­ле­жат.
   - Но ты-то, я на­де­юсь, су­мел её пе­ре­убе­дить?
   - Хо­чешь, - ес­ли че­ст­но?
   - Хо­чу!
   - Я не пе­ре­убе­ж­дал её во­все! Поч­ти всё, что я хо­тел ска­зать ей, - я ска­зал при те­бе. По­сле твое­го ухо­да, я по­зво­лил се­бе ска­зать ей не бо­лее трёх-че­ты­рёх фраз.
   - Что ж то­гда её так из­ме­ни­ло в от­но­ше­нии те­бя?
   - Всё, Ле­на, про­сто: она прие­ха­ла уже на­стро­ен­ной про­тив ме­ня, куль­ти­ви­руя в се­бе этот на­строй, слов­но сор­то­вую ре­пу. Ни­ка­ких до­во­дов за­щи­ты она от ме­ня при­нять не смог­ла бы. До это­го она долж­на бы­ла дой­ти са­ма, что она и сде­ла­ла. Я ей про­сто не ме­шал свои­ми сло­ва­ми. Она их на­шла са­ма, - без мо­ей по­мо­щи. А в за­щи­те, она бы уви­де­ла по­пыт­ку скрыть что-то от неё, что она не при­ня­ла бы.
   - Ты это сей­час при­ду­мал? -
   - Нет, Ле­на, не сей­час, и не при­ду­мы­вал я это­го во­все. Всё де­ла­лось на уров­не ин­туи­ции, а это суть зна­ния тех, с кем име­ешь де­ло.
   - Ты про­сто жу­лик!
   - Нет, Ле­на, я не жу­лик. Я - ум­ный! Те­бе со мной по­вез­ло. Це­луй, да­вай, и по­шли!
   Ле­на по­це­ло­ва­ла Лёш­ку, и на­ро­чи­то об­лиз­ну­ла гу­бы: "Вкус­но!"
   Они по­шли к Ле­ни­но­му до­му до­воль­ные со­бою, и ок­ру­жаю­щим их ми­ром. Под­хо­дя к до­му, Ле­на на­роч­но взя­ла Лё­шу за ру­ку, и, уви­дев в ок­не до­ма ли­цо ма­те­ри, ска­за­ла: "Пусть при­вы­ка­ет!"
   В до­ме сто­ял ду­хо­ви­тый за­пах гри­бов. Ещё про­хо­дя то ме­сто, где Алё­ша вы­вер­нул в тра­ву гри­бы, он от­ме­тил их ис­чез­но­ве­ние, но не при­дал это­му зна­че­ния. Ма­ло ли кто мог ими по­поль­зо­вать­ся. Те­перь, он оце­нил этот по­сту­пок ма­те­ри Ле­ны как факт не­кой по­пыт­ки при­ми­ре­ния, что он и при­нял к све­де­нию. Они при­шли до­мой поч­ти во­вре­мя, да­же, - чуть рань­ше. Ба­буш­ка, про­хо­дя ми­мо них с ка­ст­рю­лей в ру­ках, улыб­нув­шись Лё­ше, обод­ряю­ще ему под­миг­ну­ла. Дед, то ли ува­жи­тель­но, то ли - де­мон­ст­ра­тив­но, на гла­зах до­че­ри по­дал ему ру­ку, от­че­го Лё­ша сму­тил­ся. У не­го на ду­ше по­те­п­ле­ло от их уча­стия, не по­чув­ст­во­вать ко­то­ро­го он не мог. Ещё на крыль­це, кри­ти­че­ски ос­мот­рев Ле­ни­но ли­цо, он от­ме­тил чуть боль­шую при­пух­лость её губ, да бо­лее яр­кую, чем обыч­но, их ок­ра­ску. Лад­но, ре­шил он, - воз­мож­но, сой­дёт и так.
   - Се­го­дня у нас гриб­ной день! - объ­я­ви­ла за сто­лом ба­буш­ка. Лё­шень­ке спа­си­бо, - ува­жил нас!
   Слег­ка сму­щен­ный вни­ма­ни­ем, Лё­ша, не вы­дер­жав его, - по­крас­нел.
   - Эк, в те­бе крас­ки сколь­ко, - за­сме­ял­ся дед, - всем дев­кам на за­висть! Где, мать, на­ша за­вет­ная?
   Ба­буш­ка по­ста­ви­ла на стол гра­фин­чик со слег­ка жел­то­ва­той жид­ко­стью, и три стоп­ки для взрос­лых.
   - На ме­ду! - Дед щёлк­нул ног­тем по гра­фи­ну. - По­мо­га­ет от всех хво­рей!
   - Ну-ну, ста­рый, те­бе ли на них жа­ло­вать­ся? - Ба­буш­ка ве­се­ло по­гля­ды­ва­ла на не­го, од­но­вре­мен­но, ис­ко­са бро­сая взгля­ды на свою дочь. Та си­де­ла, слег­ка за­ду­мав­шись, не очень реа­ги­руя на сло­ва сво­их ро­ди­те­лей. На­ко­нец, она под­ня­ла гла­за на Лё­шу, и впол­не серь­ёз­но, чем сму­ти­ла его, ска­за­ла: "Из­ви­ни ме­ня, Алё­ша, я бы­ла не пра­ва се­го­дня ут­ром. Да­вай за­бу­дем об этом!"
   Ли­цо Лё­ши по­баг­ро­ве­ло, и ко­лю­чий ком в гор­ле пе­ре­хва­тил его ды­ха­ние. Он за­хри­пел, пы­та­ясь от­ве­тить ей что-то при­ми­ри­тель­ное, но не смог ска­зать ни сло­ва, и, вы­ско­чив в се­ни, при­сло­нил­ся спи­ной к сте­не. Поч­ти два дня не­яс­ной до се­го­дняш­не­го ут­ра тре­во­ги, про­ти­во­стоя­ние че­ло­ве­ку, об­ла­даю­ще­му бо­лее силь­ным, чем он, влия­ни­ем на Ле­ну, при­ве­ли его к нерв­но­му сры­ву. Его би­ла круп­ная дрожь, унять ко­то­рую он ни­как не мог. Он сдер­жи­вал се­бя изо всех сил, что­бы не раз­ры­дать­ся. Из вновь от­крыв­шей­ся две­ри вы­шла Ле­ни­на ма­ма, и, по­дой­дя к не­му, об­ня­ла Лё­шу за пле­чи. Сдер­жи­вая се­бя ос­тат­ка­ми сил, он не­чле­но­раз­дель­но мы­чал, де­лая су­до­рож­ные вдо­хи. Ли­дия Алек­сан­д­ров­на при­жа­ла его ли­цо к сво­ей гру­ди.
   - Ус­по­кой­ся, Алё­ша, а ме­ня, про­шу, - про­сти. Пло­хо, ви­ди­мо, я учи­ла пе­да­го­ги­ку.
   - Всё! Всё про­шло! - ска­зал он, на­ко­нец, и, ото­рвав своё ли­цо от гру­ди Ле­ни­ной ма­мы, же­ст­ко дву­мя ла­до­ня­ми про­вел по сво­ему ли­цу так, слов­но пы­тал­ся снять с не­го всю ко­жу. Слёз у не­го не бы­ло.
   В ком­на­ту вер­ну­лись вме­сте.
   - Из­ви­ни­те ме­ня!
   Лё­ша по­оче­ред­но по­смот­рел на ста­ри­ков и Ле­ну. Ста­ри­ки сде­ла­ли вид, что ни­че­го не про­изош­ло. Ле­на же, час­то бро­са­ла на не­го взгля­ды, слов­но пы­та­ясь что-ли­бо про­чи­тать на его ли­це. Но ни­че­го она на нём не про­чи­та­ла. Оно уже бы­ло слов­но мас­ка - не­про­ни­цае­мым. По­сле обе­да, Ле­на с Лё­шей вы­шли на крыль­цо, где на сту­пень­ках на­шли Ли­дию Алек­сан­д­ров­ну. Не же­лая пре­ду­пре­ди­тель­ных на­став­ле­ний, Лё­ша ска­зал ей, что они бу­дут у ре­ки - тут ря­дом. Он по­ка­зал ру­кой в ко­нец при­реч­ной ни­зи­ны, ту­да, где на­чи­на­ет­ся кус­тар­ник. "На сто мет­ров даль­ше то­го мес­та, где я с ва­ми се­го­дня ут­ром встре­тил­ся". - Уточ­нил он, и, не до­жи­да­ясь её от­ве­та, взял Ле­ну за ру­ку.
   - По­шли!
   Ли­дия Алек­сан­д­ров­на смот­ре­ла им в спи­ны, всё то вре­мя, по­ка они шли от­кры­тым лу­гом, но за­тем, рез­ко свер­нув к ре­ке, они ис­чез­ли за за­рос­ля­ми ив­ня­ка. Сра­зу за мос­том, ни­же по те­че­нию, ре­ка раз­ли­ва­лась в до­воль­но ши­ро­кое мел­ко­во­дье, за­рос­шее осо­кой, ку­гой, кув­шин­ка­ми да щучь­ей трав­кой. Вдоль бе­ре­га, в про­зрач­ной во­де про­све­чи­ва­ли сред­них раз­ме­ров ва­лу­ны, по­кры­тые кос­ма­ми ти­ны, ше­ве­ли­мы­ми сла­бым те­че­ни­ем. Мел­кая ры­бёш­ка суе­ти­лась на про­гре­той солн­цем при­бреж­ной от­ме­ли, где по дну мед­лен­но пе­ре­дви­га­лись поч­ти не­ви­ди­мые в при­дон­ном со­ре ру­чей­ни­ки, а по по­верх­но­сти сколь­зи­ли во­до­мер­ки, со­рев­ну­ясь с мел­ки­ми, се­реб­ри­сты­ми, слов­но ртуть, жуч­ка­ми. На кам­ни, тор­ча­щие из во­ды, вре­мя от вре­ме­ни са­ди­лись су­ет­ли­вые си­ни­цы, ко­то­рые, опас­ли­во ози­ра­ясь, вдруг что-то склё­вы­ва­ли с их кра­ёв, но, тут же сры­ва­лись с мес­та, и уле­та­ли, что­бы ми­ну­той поз­же вновь сесть ли­бо на этот, ли­бо на дру­гой ка­мень. Ре­бя­та си­де­ли на об­лом­ке тол­сто­го брев­на, тес­но при­жав­шись друг к дру­гу пле­ча­ми. Из тро­ст­ни­ка, пуч­ка­ми тор­ча­ще­го из во­ды, ти­хо вы­плы­ла ут­ка, ко­то­рая, за­бав­но пе­ре­во­ра­чи­ва­ясь вниз го­ло­вой, и под­гре­бая лап­ка­ми, до­бы­ва­ла со дна корм, ско­рее все­го, мел­ких ули­ток. Опас­ли­во по­бле­ски­вая в сто­ро­ну ре­бят бу­син­ка­ми чёр­ных глаз, она про­плы­ла ми­мо них вверх, про­тив те­че­ния, но у са­мо­го бе­ре­га, так близ­ко от них, что мож­но бы­ло раз­гля­деть все под­роб­но­сти её опе­ре­ния. На­ле­те­ла стай­ка мел­ких ку­лич­ков, рас­сев­ших­ся на пло­ской по­верх­но­сти боль­шо­го ва­лу­на, ед­ва вы­сту­паю­ще­го над во­дой. Де­ло­ви­то пе­ре­го­ва­ри­ва­ясь, они об­сле­до­ва­ли весь ка­мень, склё­вы­вая с его по­верх­но­сти толь­ко им ви­ди­мую до­бы­чу, и вдруг, с кри­ком, вся их стай­ка друж­но со­рва­лась с мес­та, и пе­ре­ле­те­ла на пес­ча­ную ко­су, где про­дол­жи­ла свой пре­рван­ный про­мы­сел. Ре­бя­та си­де­ли не­под­виж­но, и аб­со­лют­но ти­хо. Лё­ша дер­жал ла­донь Ле­ны на сво­ей ла­до­ни и, вре­ме­на­ми, вто­рой ру­кой гла­дил её паль­цы: без­дум­но и ав­то­ма­ти­че­ски. Всё уже бы­ло ска­за­но. Тре­во­га поч­ти утих­ла, сме­нив­шись тоск­ли­вым ощу­ще­ни­ем пред­стоя­ще­го рас­ста­ва­ния. Солн­це уже кло­ни­лось к за­ка­ту, за­це­пив вер­хуш­ки де­ревь­ев ниж­ним сво­им кра­ем, ко­гда они уви­де­ли груп­пу мо­ло­дё­жи, с кри­ка­ми и сме­хом пе­ре­хо­дя­щую мост че­рез реч­ку и иду­щую, по всей ве­ро­ят­но­сти, на вы­со­кий ле­вый бе­рег, ту­да, где на фо­не не­ба вид­не­лись боль­шие ка­че­ли. Осень бы­ла уже близ­ка, и в кро­нах де­ревь­ев всё от­чет­ли­вее про­яв­ля­лись зо­ло­ти­стые пят­на го­то­вых упасть на зем­лю ли­сть­ев. Всё ча­ще по во­де оди­но­ки­ми чел­на­ми, а то и це­лы­ми ка­ра­ва­на­ми про­плы­ва­ли они ми­мо си­дя­щих ре­бят. Це­п­ля­ясь за края вы­сту­паю­щих из во­ды кам­ней, за тра­ву, они на­чи­на­ли мед­лен­но вра­щать­ся, же­ман­но по­ка­чи­ва­ясь, и, как бы валь­си­руя. Те­ни уд­ли­ни­лись, и за­мет­но по­хо­ло­да­ло из-за по­тя­нув­шей от во­ды сы­ро­сти.
   - По­си­ди здесь! - по­про­сил Лё­ша, а сам, бы­ст­ро под­няв­шись, ушел к до­му, где по­про­сил у Ли­дии Алек­сан­д­ров­ны сви­тер для Ле­ны.
   Кри­ти­че­ски ог­ля­дев Лё­шу, та уш­ла в ком­на­ту, но поч­ти сра­зу вер­ну­лась, не­ся шер­стя­ную коф­ту и сви­тер.
   - Сам то­же на­день что-ни­будь из это­го - ина­че, про­сту­дишь­ся.
   По­бла­го­да­рив её, Лё­ша вер­нул­ся к Ле­не и про­тя­нул ей ве­щи: "Оде­вай­ся!"
   - Кто дал? - спро­си­ла Ле­на.
   - Твоя ма­ма.
   Ле­на, удов­ле­тво­рён­ная от­ве­том, со­глас­но кив­ну­ла, ви­ди­мо, за­ра­нее пред­ви­дев его. На­дев на се­бя сви­тер, она от­да­ла Лё­ше плот­ной вяз­ки коф­ту, ско­рее все­го, её ма­мы.
   - На­день, по­жа­луй­ста! Про­хлад­но!
   Лё­ша не стал уп­ря­мить­ся, он дей­ст­ви­тель­но на­чал за­мер­зать. Сно­ва се­ли ря­дом, всё так же плот­но при­жав­шись друг к дру­гу. Солн­це уже се­ло, и толь­ко на за­па­де уз­кая ро­зо­ва­тая по­лос­ка за­ка­та ед­ва от­те­ня­ла чёр­ные све­чи вер­ху­шек ве­ко­вых елей, воз­вы­шаю­щих­ся над ос­таль­ным ле­сом. На дру­гом, про­ти­во­по­лож­ном бе­ре­гу, не­вда­ле­ке от ка­че­лей вспых­нул кос­тёр, и пер­вые, сна­ча­ла блек­лые, но за­тем, с уси­ли­ваю­щей­ся тем­но­той, ста­но­вясь всё яр­че, по­ле­те­ли в не­бо сно­пы искр. Те­ни ка­чаю­щих­ся на ка­че­лях при вспыш­ках ко­ст­ра вдруг ис­че­за­ли на мгно­ве­ние, ус­ту­пая ме­сто баг­ро­вым фан­тас­ма­го­ри­че­ским ле­тя­щим чу­до­ви­щам, ко­то­рые тут же ус­ту­па­ли ме­сто тем же те­ням. Ти­хо. Лишь зву­ки тон­ко по­зва­ни­ваю­щих в кам­нях струй во­ды на­ру­ша­ют реч­ную ти­ши­ну. Ущерб­ная лу­на ед­ва вы­све­чи­ва­ет блед­ную до­рож­ку на во­де, под­чёр­ки­вая чер­но­ту на­сту­паю­щей но­чи, и влаж­ный хо­лод, иду­щий от во­ды. Уже по пол­ной тем­но­те, они за­ме­ти­ли че­ло­ве­ка, иду­ще­го по тро­пе в их на­прав­ле­нии. В ру­ках иду­ще­го был за­жжен­ный фо­на­рик. По пят­ну свет­ло­го пла­тья, Ле­на уз­на­ла свою мать, чуть бы­ло не про­шед­шую ми­мо них. Ок­лик­ну­ла её. Ли­дия Алек­сан­д­ров­на по­до­шла, и Лё­ша встал, пред­ло­жив ей сесть ря­дом с ни­ми. Она не воз­ра­жа­ла, и се­ла ря­дом с Ле­ной, с дру­гой от Лё­ши сто­ро­ны. Он снял с се­бя коф­ту и пред­ло­жил ей на­ки­нуть её на се­бя.
   - Не нуж­но, Алё­ша, - от­ка­за­лась она. - Я к вам на па­ру ми­нут: по­си­жу, - и уй­ду.
   То, что на Лё­ши­ну ла­донь сно­ва лег­ла ру­ка её до­че­ри - она уви­де­ла, но про­мол­ча­ла, хо­тя и за­ме­ти­ла, как его вто­рая ру­ка на­кры­ла паль­цы Ле­ны. По­си­дев с ре­бя­та­ми не­сколь­ко ми­нут, про­шед­ших в пол­ном мол­ча­нии, она вста­ла, и, ухо­дя, ска­за­ла Ле­не, что­бы та, по воз­вра­ще­нии до­мой, пе­ре­да­ла Лё­ше свой сви­тер. "По­ка до мель­ни­цы дой­дёт - за­мёрз­нет" - до­ба­ви­ла она... И уш­ла. О вре­ме­ни воз­вра­ще­ния Ле­ны в дом - она не на­пом­ни­ла ни еди­ным сло­вом. По­лу­ча­сом поз­же, мас­ля­ни­стый блеск вод­ной по­верх­но­сти на­чал мут­неть и, на­ко­нец, ис­чез во­все, при­кры­тый тон­кой плён­кой сколь­зя­ще­го над во­дой се­ро­ва­то­го ту­ма­на. Лё­ша по­тро­гал ру­кой но­ги Ле­ны, ко­то­рые по­кры­лись му­раш­ка­ми.
   - За­мёрз­ла, а мол­чишь! -
   Он рас­тёр ей ко­ле­ни и го­ле­ни ру­ка­ми, и за ру­ку под­нял с брев­на.
   - Ид­ти нуж­но, Ле­ноч­ка! -
   Под­ни­ма­лись к де­рев­не, ощу­пью оп­ре­де­ляя до­ро­гу. Во дво­ре ос­та­но­ви­лись, и он по­це­ло­вал ей обе ла­дош­ки, а за­тем, и гу­бы. Ле­на об­хва­ти­ла его за шею, и он ощу­тил смо­чив­шие его шею слё­зы.
   - Не плачь, ми­лая, всё бу­дет хо­ро­шо! -
   Кра­ем гла­за он уви­дел в тём­ном ок­не мельк­нув­шее бе­лое пят­но чье­го-то ли­ца. На­вер­ное, ба­буш­ки­но. Ещё раз, уже в се­нях, по­сле пе­ре­оде­ва­ния, ед­ва ка­са­ясь друг дру­га гу­ба­ми, по­про­ща­лись.
   Лё­ша ушел к се­бе на мель­ни­цу.
   Не спа­лось, и в на­сту­пив­шей но­чи, ед­ва сме­нив­шей ве­чер, столь не­удач­но для не­го на­чав­ше­го­ся дня, впер­вые за по­след­ние два го­да Алек­сей со­вер­шен­но не­ожи­дан­но для се­бя вспом­нил Та­ню, и, да­же, по­пы­тал­ся про­ана­ли­зи­ро­вать своё к Ле­не от­но­ше­ние, срав­ни­вая его с быв­шей сво­ей при­вя­зан­но­стью к Та­не. Ни­че­го рав­но­знач­но­го в сво­ей бли­зо­сти к ним обе­им, он вы­явить не су­мел. Воз­мож­но, пол­ное по­ни­ма­ние это­го раз­ли­чия при­шло к не­му го­да­ми позд­нее, ну, а сей­час, ему при­шло в го­ло­ву пред­по­ло­жить воз­мож­ную ре­ак­цию Та­ни на его с Ле­ной об­ще­ние.
   Сон не при­хо­дил, и он, лё­жа в сво­ей по­сте­ли, ши­ро­ко от­кры­ты­ми гла­за­ми смот­рел в по­то­лок, где ви­дел ед­ва раз­ли­чи­мый во тьме люк, ве­ду­щий на вто­рой этаж мель­ни­цы. Звон ка­пель во­ды па­даю­щих в реч­ную во­ду с плиц за­мер­ше­го мель­нич­но­го ко­ле­са, слов­но мет­ро­ном за­во­ра­жи­вал его сво­ей раз­ме­рен­но­стью, но, не ме­шая его мыс­лям. По­ду­мав о воз­мож­ной Та­ни­ной ре­ак­ции на его бли­зость с Ле­ной, Лё­ша вдруг по­нял, что ре­ак­ция её бы­ла бы од­но­знач­но по­ло­жи­тель­ной, и, без­ус­лов­но, при­бли­жен­ной к той ре­ак­ции, что се­го­дня про­де­мон­ст­ри­ро­ва­ла Ли­дия Алек­сан­д­ров­на в до­ме сво­их ро­ди­те­лей, а позд­нее, - и на ре­ке. При­няв это своё пред­по­ло­же­ние как факт, ис­клю­чаю­щий вся­че­ские со­мне­ния, он мыс­лен­но вер­нул се­бя к Ле­не, и сво­ему от­но­ше­нию к ней. Три дня на­зад он впер­вые ска­зал Ле­не, что лю­бит её, и те же сло­ва, но уже в свой ад­рес, он слы­шал ещё рань­ше от неё. Всё в его го­ло­ве сме­ша­лось, на­ру­шив чёт­кий строй впи­тан­ных соз­на­ни­ем по­ня­тий, при­ви­тых ему чте­ни­ем ро­ман­ти­че­ской ли­те­ра­ту­ры, при­ори­те­том ко­то­рой бы­ла лю­бовь к един­ст­вен­но­му из­бран­ни­ку, и, обя­за­тель­но, - на всю жизнь. Но, он то: пом­нил свою ре­ак­цию на отъ­езд Та­ни, свою рев­ность к то­му же Жень­ке, а позд­нее, к её длин­но­но­го­му пар­ню. Что же то­гда бы­ло с ним рань­ше - ес­ли не лю­бовь? А ес­ли это так и бы­ло, то всё, что про­ис­хо­дит сей­час, не мо­жет счи­тать­ся лю­бо­вью. Или, воз­мож­но, с Та­ней бы­ло что-то дру­гое? Вне­зап­но, как оза­ре­ние, всплы­ло в его па­мя­ти ещё од­но ли­цо; ли­цо близ­ко­го ему че­ло­ве­ка, - Ли­ды, умер­шей три го­да на­зад его млад­шей, лю­би­мой им тёт­ки, ре­ак­ция на смерть ко­то­рой, и его ре­ак­ция на отъ­езд Та­ни, бы­ла так схо­жа, что вы­зва­ла у не­го чув­ст­во рав­но­цен­но­сти по­те­ри их обе­их. Вре­мя ото­дви­ну­ло от не­го ост­ро­ту пе­ре­жи­ва­ний из-за их по­те­ри, и он уви­дел как бы со сто­ро­ны не тре­бую­щую глу­бо­ко­го ана­ли­за суть их свя­зи с ним. Она, - эта связь бы­ла в обо­их слу­ча­ях род­ст­вен­ной. С Ли­дой, всё по­нят­но, - она и бы­ла его род­ной тёт­кой, за­ни­мав­шей ме­сто в его жиз­ни ме­ж­ду ма­мой и им, - Лёш­кой, и бы­ла Ли­да для не­го, в си­лу не слиш­ком боль­шо­го воз­рас­тно­го от­ли­чия от сво­его пле­мян­ни­ка, - как род­ная се­ст­ра, с со­от­вет­ст­вую­щим к ней со сто­ро­ны Лёш­ки от­но­ше­ни­ем. Та­ня то­же бы­ла близ­ка ему, и то­же, - как се­ст­ра. Она бы­ла про­дол­же­ни­ем Ли­ды, бо­лее близ­ким, - ду­хов­ным про­дол­же­ни­ем; ли­шен­ным се­мей­ных обя­за­тельств в от­но­ше­нии его, но ос­та­вив­шей лёг­кость сво­бод­но­го об­ще­ния друг с дру­гом, не отя­го­щае­мой со­блю­де­ни­ем ка­ких-ли­бо иных тре­бо­ва­ний, кро­ме дру­же­ских. Лёш­ки­на рев­ность к обо­им её ка­ва­ле­рам, бы­ла про­дик­то­ва­на его стра­хом за неё, и, не бо­лее то­го. Уяс­нив для се­бя этот факт, - Лёш­ка вздох­нул с ви­ди­мым об­лег­че­ни­ем.
   Он вновь вер­нул­ся к Ле­не, от­но­ше­ния с ко­то­рой се­го­дня офор­ми­лись для не­го окон­ча­тель­но. Не­смот­ря на ска­зан­ное им ей три дня на­зад "люб­лю", но­вая фор­ма их бли­зо­сти, впер­вые под­твер­ждён­ная его сло­ва­ми - по­ка сму­ща­ла его. Лё­ше ка­за­лось, что за сло­вес­ным ут­вер­жде­ни­ем их люб­ви, долж­но по­сле­до­вать не­что та­кое, что мог­ло бы в кор­не из­ме­нить их са­мих. Что кон­крет­но долж­но про­изой­ти - он не знал, но по­ка что от­вер­гал, как не­при­ем­ле­мую, ин­тим­ную бли­зость. Сдер­жи­вае­мый дан­ным им Ана­ста­сии Фё­до­ров­не сло­вом, и под­чёр­ки­ваю­щим не­об­хо­ди­мость его ис­пол­не­ния, сво­им по­ве­де­ни­ем, Лё­ша за­гнал сам се­бя в угол обя­за­тельств, на­ру­ше­ние ко­то­рых ста­ло бы для не­го ка­та­ст­ро­фой. По­лу­то­ра­ме­сяч­ной дав­но­сти Ле­ни­на аг­рес­сив­ная ре­ак­ция, про­де­мон­ст­ри­ро­ван­ная у боль­шо­го кам­ня на ре­ке, ис­пу­га­ла Лёш­ку не­ус­той­чи­во­стью его по­зи­ции в про­ти­во­стоя­нии ей. И позд­нее: её про­во­ци­рую­щие его за­плы­вы в об­на­жен­ном ви­де, не­од­но­крат­ные воз­вра­ты к ост­рым те­мам их взаи­мо­от­но­ше­ний, час­тые, как бы слу­чай­ные, объ­я­тия и по­це­луи, - всё это вы­би­ва­ло его из при­выч­ной ко­леи по­ве­де­ния, и, иной раз, до­во­ди­ло до му­чи­тель­ных го­лов­ных бо­лей. Не бу­ду­чи по­сле­до­ва­тель­ным в сво­их рас­су­ж­де­ни­ях, се­го­дняш­ний день, - ту его часть, ко­то­рой за­вер­шил­ся ут­рен­ний ви­зит Ли­дии Алек­сан­д­ров­ны к их ша­ла­шу, Алё­ша в укор се­бе не по­ста­вил, но су­мел от­ме­тить, что се­го­дняш­няя на­го­та Ле­ны бы­ла ему по-на­стоя­ще­му при­ят­на, и впер­вые не ис­пу­га­ла его. Их ны­неш­ние от­но­ше­ния, он, по­жа­луй, рас­це­ни­вал по­ка как по­пыт­ку сбли­же­ния юно­ше­ской вос­тор­жен­ной люб­ви, с лю­бо­вью взрос­лых лю­дей, но без бы­то­вой обы­ден­но­сти, не раз от­ме­чае­мой им в семь­ях его то­ва­ри­щей, и у со­се­дей по квар­ти­ре, ко­то­рые об­ра­зо­ва­ние сво­их се­мей, не­ред­ко объ­яс­ня­ли как обыч­ную не­об­хо­ди­мость, в ко­то­рой мес­та сло­ву лю­бовь, - не на­хо­ди­лось. Он не­од­но­крат­но слы­шал от взрос­лых пу­гав­шее его сло­во "при­выч­ка", ко­то­рая, яко­бы, толь­ко и удер­жи­ва­ла их се­мьи от рас­па­да. Во­пию­щая, как ему ка­за­лась, не­спра­вед­ли­вость это­го по­ня­тия, во­пло­щён­но­го в уг­ро­жаю­щее веч­но­му сча­стью сло­во, на­сто­ра­жи­ва­ла его, и пу­га­ла ли­те­ра­тур­ной под­твер­ждён­но­стью это­го, поч­ти пре­до­пре­де­лён­но­го ис­хо­да от­но­ше­ний двух лю­бя­щих друг дру­га лю­дей. Всё, что угод­но, - но толь­ко не это! Ему ка­за­лось, что он знал то, что мож­но про­ти­во­пос­та­вить гру­бо­му вме­ша­тель­ст­ву при­выч­ки, раз­ру­шаю­щей лю­бовь - толь­ко её са­му. Сей­час, он точ­но знал толь­ко то, что Ле­на ему нуж­на, но се­бя с ней он хо­тел чув­ст­во­вать рав­ным, и не ве­до­мым ею, но, ско­рее, - ве­ду­щим её. Он по­взрос­лел.
   Се­го­дняш­нюю рез­кую сме­ну от­но­ше­ния к се­бе и Ле­не со сто­ро­ны её ма­мы, Лё­ша при­нял как до­б­рый знак не обыч­ной то­ле­рант­но­сти ин­тел­ли­ген­та, а ско­рее, как знак со­чув­ст­вен­но­го по­ни­ма­ния их со­стоя­ния, и до­ве­рия им. Са­ма Ле­на бы­ла ос­то­рож­на в оп­ре­де­ле­нии гла­вен­ст­ва мне­ний ро­ди­те­лей в сво­ей се­мье, но за всем ею не­дос­ка­зан­ным, ему ви­дел­ся про­шло­год­ний встреч­ный взгляд её от­ца, ещё то­гда вы­звав­ший в ду­ше Лё­ши же­ла­ние про­ти­во­сто­ять ему. Не­осоз­нан­ное, но впол­не кон­крет­ное же­ла­ние. Его не по­ки­да­ло ощу­ще­ние не­за­вер­шен­но­сти это­го про­ти­во­стоя­ния. Что-то ещё бу­дет!
   Под эти раз­мыш­ле­ния Лё­ша за­дре­мал, и со­про­во­ж­дае­мый сон­ны­ми грё­за­ми, в кон­це кон­цов, - за­снул.
   Ут­ром, чуть свет, Але­ша сбе­гал за цве­та­ми и уже око­ло се­ми ча­сов ут­ра сто­ял у крыль­ца хо­зяй­ско­го до­ма с рюк­за­ком за пле­ча­ми. С хо­зяе­ва­ми по­про­щал­ся те­п­ло, обе­щав свое воз­вра­ще­ние на сле­дую­щий год. Обе­щал, и ис­пол­нить прось­бу хо­зяй­ки на­счет нуж­ных ей ле­карств. Хо­зя­ин из до­ма вы­нес лит­ро­вую бан­ку мё­да, ко­то­рый он вы­гнал на­ка­ну­не.
   - Это те­бе, и тво­ей ма­ме!
   Пом­ня на­каз Ле­ни­ной ма­мы шо­фё­ру на­счёт бо­лее ран­не­го при­ез­да, - Лё­ша то­ро­пил­ся. По­дой­дя к их до­му, он с об­лег­че­ни­ем от­ме­тил, что сле­дов ма­ши­ны пе­ред до­мом нет, и ос­тал­ся ждать на ули­це, по­ка кто-ни­будь вый­дет из до­ма. В ру­ках он дер­жал Ле­нин сви­тер и бу­ке­тик не­за­бу­док. Де­душ­ка вы­гля­нул пер­вым.
   - За­хо­ди! Что сто­ишь? До­ма уже все вста­ли! -
   Лё­ша снял в при­хо­жей рюк­зак, и по­ло­жил его на пол.
   - То­же, что ль, со­брал­ся?
   - А что мне те­перь здесь де­лать?
   - То­же вер­но! - ска­зал дед, и по­ка­чал го­ло­вой. - За­хо­ди, да­вай в гор­ни­цу!
   Де­душ­ка Ле­ны от­крыл дверь на­стежь: "Здесь они все!"
   Уви­дев вхо­дя­ще­го в ком­на­ту Лё­шу, Ле­на под­бе­жа­ла к не­му и, при­няв из его рук цве­ты, по­це­ло­ва­ла его в ще­ку. Ма­ма её и бро­вью не по­ве­ла, а ба­буш­ка про­ци­ти­ро­ва­ла: "Чуть свет уж на но­гах! И я у ва­ших ног". - Чем вы­зва­ла ру­мя­нец сму­ще­ния у Лё­ши и Ле­ны.
   - Он то­же до­мой со­брал­ся. - Ска­зал во­шед­ший в ком­на­ту Ле­нин де­душ­ка.
   Ли­дия Алек­сан­д­ров­на, слег­ка по­мед­лив, ска­за­ла: "Мы те­бя до ав­то­бус­ной стан­ции в Слан­цах под­ве­зём". Ле­ша сму­тил­ся, и стал от­не­ки­вать­ся.
   - Лад­но, уж, коль едешь до­мой, то всё по­пут­ное за на­ми!
   Она взя­ла из его рук Ле­нин сви­тер и тут же, рас­па­ко­вав уже за­кры­тый че­мо­дан, уло­жи­ла его. По­сле зав­тра­ка ба­буш­ка вы­ве­ла Лё­шу с со­бой в со­сед­нюю ком­на­ту, где по­про­си­ла его на­пи­сать свой ад­рес.
   - Ма­ло ли что? - ска­за­ла она. - Мо­жет, те­бе же и при­го­дит­ся. -
   Да­ла на вся­кий слу­чай и свой.
   - Ле­на, му­ха на­ша, ме­ня по­про­си­ла об этом, а я от­ка­зать не смог­ла. Слав­ные вы, ре­бя­та, но жизнь ино­гда и не та­ких ло­ма­ет. Жал­ко бу­дет, еже­ли что!..-
   Её не со­всем яс­ные упо­ми­на­ния о воз­мож­ных не­при­ят­но­стях для Ле­ны и для не­го, - Лё­шу на­сто­ро­жи­ли.
   - Что слу­чи­лось? - спро­сил он Ана­ста­сию Фё­до­ров­ну.
   - По­ка, вро­де ни­че­го, да кто его зна­ет? - сно­ва, не впол­не яс­но от­ве­ти­ла она.
   Подъ­е­ха­ла ма­ши­на, и про­сиг­на­ли­ла у во­рот. Опять про­шло­год­ний ри­ту­ал про­ща­ния в до­ме. При вы­хо­де из ком­на­ты, в окон­ном стек­ле Лё­ша уви­дел от­ра­же­ние ба­буш­ки Ле­ны, кре­стя­щей их спи­ны. Вот те­бе и быв­шая учи­тель­ни­ца! - по­ду­мал он. По­про­щав­шись на ули­це с до­че­рью и внуч­кой, ста­ри­ки не обош­ли вни­ма­ни­ем и Лё­шу: де­душ­ка по­жал его ру­ку по-муж­ски креп­ко, а ба­буш­ка по­це­ло­ва­ла его в лоб, ска­зав на про­ща­нье: "Дай вам Бог сча­стья, ми­лые!"
   С тем и уе­ха­ли. Ле­ни­на ма­ма си­де­ла на пе­ред­нем си­де­нье, ря­дом с шо­фё­ром. Сза­ди: Ле­на с Лё­шей, а ря­дом с ни­ми бы­ли уло­же­ны ка­кие-то па­ке­ты, сум­ки и Лё­шин рюк­зак. Еха­ли мол­ча, и Лё­ша всю до­ро­гу дер­жал паль­цы Ле­ны в сво­ей ла­до­ни, иной раз, ос­то­рож­но пы­та­ясь гла­дить их. Пе­рио­ди­че­ски он встре­чал­ся гла­за­ми в зер­ка­ле с гла­за­ми Ли­дии Алек­сан­д­ров­ны, ко­то­рая тут же от­во­ди­ла их в сто­ро­ну. Вре­ме­на­ми, Ле­ни­ны гла­за на­чи­на­ли по­доз­ри­тель­но бле­стеть, и то­гда она на не­ко­то­рое вре­мя своё ли­цо от­во­ра­чи­ва­ла к ок­ну. Лё­ша в та­кие мо­мен­ты за­став­лял се­бя сдер­жи­вать­ся, что уда­ва­лось ему с боль­шим тру­дом. До­воль­но бы­ст­ро дое­ха­ли до Слан­цев. Ма­ши­на за­тор­мо­зи­ла у зда­ния ав­то­во­кза­ла. Со сло­ва­ми: "Я на ми­ну­точ­ку от­лу­чусь!" - шо­фёр по­шел, ви­ди­мо, за па­пи­ро­са­ми, по на­прав­ле­нию к ларь­кам, стоя­щим чуть в сто­ро­не от во­кза­ла. Не об­ра­щая вни­ма­ния на мать, Ле­на об­хва­ти­ла Лё­шу за шею, и при­жа­лась ли­цом к его ще­ке. Ли­дия Алек­сан­д­ров­на де­ли­кат­но не по­вер­ну­ла к ним го­ло­вы. У Лё­ши в ушах сто­ял звон. Он на про­ща­нье боль­но сда­вил Ле­ни­ны паль­цы в сво­ей ла­до­ни, по­це­ло­вал её в лоб, и, за­брав свой рюк­зак, вы­шел из ма­ши­ны, за­хлоп­нув двер­ку. При­от­крыв её со сто­ро­ны Ли­дии Алек­сан­д­ров­ны, он по­про­щал­ся и с ней, по­сле че­го, не ог­ля­ды­ва­ясь, по­шел в во­кзаль­ное зда­ние. В этот мо­мент он был на гра­ни ис­те­ри­ки, и бо­ял­ся обер­нуть­ся, что­бы ни­кто не ви­дел его слёз. Ах, это же­ла­ние про­де­мон­ст­ри­ро­вать свою гор­дость, не­уме­ние дать во­лю сво­им чув­ст­вам, да не по­ка­зать при этом свою сла­бость, тем бо­лее, - со сле­за­ми, удер­жи­вать ко­то­рые, под­час, вы­ше тво­их сил... За­чем всё это, ес­ли це­на все­му - раз­лу­ка, дли­тель­но­сти ко­то­рой на тот мо­мент не знал ни­кто!?
   Лё­ша не ощу­щал ок­ру­жаю­щей его ре­аль­но­сти на про­тя­же­нии ка­зав­ших­ся ему го­да­ми не­сколь­ких дней. Ни встре­ча с ма­те­рью, ни при­бли­же­ние школь­ных за­ня­тий, ни дво­ро­вые встре­чи с вер­нув­ши­ми­ся с ка­ни­кул при­яте­ля­ми - ни­что его не ин­те­ре­со­ва­ло. Це­лы­ми дня­ми на­про­лёт он бес­цель­но сло­нял­ся по го­ро­ду, по Нев­ским на­бе­реж­ным, по пар­кам, вы­би­рая мес­та по­ук­ром­ней, по­даль­ше от люд­ских глаз... По­жа­луй, имен­но то­гда, в тот год, Алё­ша впер­вые ощу­тил в пол­ной ме­ре спо­кой­ную кра­со­ту осе­ни и тихую пре­лесть мо­ро­ся­ще­го до­ж­дя на по­лу­тём­ных и пус­тын­ных Нев­ских на­бе­реж­ных. Ни­кто не дол­жен был ему ме­шать ду­мать, вспо­ми­нать и слы­шать Ле­нин жур­ча­щий, с ед­ва за­мет­ным грас­си­ро­ва­ни­ем го­лос, на ухо, поч­ти не­слыш­но, зо­ву­щий его, обе­щаю­щий своё воз­вра­ще­ние, обе­щаю­щий на­де­ж­ду. Но по­сте­пен­но, - все, или поч­ти все его пе­ре­жи­ва­ния об­ре­ли ус­той­чи­вую фор­му внут­рен­ней го­тов­но­сти к ожи­дае­мой встре­че, и на­де­ж­ды на неё. В де­каб­ре он по­лу­чил от Ана­ста­сии Фё­до­ров­ны кон­верт, в ко­то­ром на­хо­ди­лось не­рас­пе­ча­тан­ное Ле­ни­но пись­мо, пер­вым сло­вом в ко­то­ром, по­сле при­вет­ст­вия ему, бы­ло сло­во "ка­та­ст­ро­фа"! Из пись­ма Ле­ны он уз­нал, что отец её, най­дя Ле­нин днев­ник, про­чи­тал его. До­ма был уст­ро­ен гран­ди­оз­ный скан­дал с тре­бо­ва­ни­ем от ма­те­ри Ле­ны ме­ди­цин­ско­го ос­ви­де­тель­ст­во­ва­ния до­че­ри, и, в ко­неч­ном ито­ге, с за­пре­том впредь её по­ез­док на ле­то к ста­ри­кам в де­рев­ню. От­ве­тив Ана­ста­сии Фё­до­ров­не, Лё­ша про­сил её на­чать пись­мо Ле­не без­обид­ной фра­зой: "Твоё пись­мо дос­тиг­ло сво­его ад­ре­са­та... А даль­ше, пи­ши­те всё от се­бя".
   Вто­рое пись­мо от Ле­ны он по­лу­чил в фев­ра­ле сле­дую­ще­го го­да, при­слан­ное той же по­чтой. В нём Ле­на со­об­ща­ла, что с но­во­го го­да жи­вет в Тал­лин­не, в се­мье бра­та от­ца - сво­его дя­ди. В Тал­линн же, на­ме­ре­ны пе­ре­ехать и отец с ма­те­рью, как толь­ко ут­ря­сут жи­лищ­ные про­бле­мы. Пись­мо было вновь без об­рат­но­го ад­ре­са. О пред­стоя­щем ле­те в нём не бы­ло ска­за­но ни сло­ва. Боль­ше от Ле­ны пи­сем он не по­лу­чал. По­пыт­ка Лё­ши че­рез Ана­ста­сию Фё­до­ров­ну по­лу­чить хоть ка­кие-ни­будь све­де­ния о судь­бе Ле­ны, ни к ка­ко­му ре­зуль­та­ту не при­ве­ла. Ста­ри­ки и са­ми бы­ли в пол­ном не­ве­де­нии о пла­нах Ле­ни­ных ро­ди­те­лей на гря­ду­щее ле­то. Он всё же ре­шил вер­нуть­ся в па­мят­ные ему мес­та в на­де­ж­де, что всё из­ме­нит­ся к луч­ше­му. Но "вдруг" не слу­чи­лось.
   Ле­том 1953 го­да Лё­ша в оче­ред­ной раз по­ехал в те же мес­та. Пер­вы­ми, ко­го он на­вес­тил, бы­ли Ле­ни­ны ста­ри­ки. Алек­сандр Ан­д­рее­вич за про­шед­ший год силь­но по­ста­рел, осу­нул­ся, и как-то сник. Оде­ж­да на нём ста­ла из­лиш­не про­сто­рной, и ви­се­ла меш­ком. В нём уже не ос­та­лось бы­лых ко­ман­дир­ских ух­ва­ток, по­блек да­же его го­лос. Ста­ри­ки бы­ли ра­ды его ви­деть, и, хо­тя они по­ни­ма­ли, что от­сут­ст­вие в их до­ме лю­би­мой внуч­ки на­пря­мую свя­за­но с Лё­ши­ным здесь пре­бы­ва­ни­ем, - его в этом не ви­ни­ли. Опа­са­ясь не­ожи­дан­ных и не­же­ла­тель­ных встреч, Лё­ша, как и пре­ж­де, ос­та­но­вив­ший­ся у мель­ни­ка, еже­днев­но про­дол­жал при­но­сить бу­ке­ти­ки не­за­бу­док, ко­то­рые скла­ды­вал у вхо­да в ша­лаш, но, ни ра­зу он не от­ме­тил чье­го-ли­бо ин­те­ре­са про­яв­ляе­мо­го к ним. Ещё па­ру раз на­вес­тив Ле­ни­ных ста­ри­ков, к ко­то­рым он при­хо­дил обя­за­тель­но с кор­зи­ной гри­бов, Лё­ша в кон­це ав­гу­ста вер­нул­ся в Ле­нин­град. В день отъ­ез­да он за­шел по­про­щать­ся к ста­ри­кам, и впер­вые уви­дел слё­зы на гла­зах Алек­сан­д­ра Ан­д­рее­ви­ча. И про­щал­ся он, как буд­то, на­все­гда.
   - Не по­ми­най ме­ня ли­хом, сы­нок, и будь сча­ст­лив!
   Лё­ша обе­щал им при про­ща­нии, что на сле­дую­щий год вер­нёт­ся обя­за­тель­но.
   Оче­ред­ной год про­шел для не­го бо­лее спо­кой­но, чем пре­ды­ду­щий. Мол­ча­ние Ле­ны хо­ро­ни­ло все его на­де­ж­ды, ос­тат­ки ко­то­рой ед­ва те­п­ли­лись в его ду­ше, упор­но не же­лав­шей её пол­но­го ис­чез­но­ве­ния. Он стро­ил са­мые фан­та­сти­че­ские пред­по­ло­же­ния от­но­си­тель­но Ле­ни­но­го мол­ча­ния, вплоть, до со­дер­жа­ния её под до­маш­ним аре­стом, но всё бы­ло зна­чи­тель­но про­за­ич­ней. Два­ж­ды по­вто­рен­ная ба­буш­кой фра­за в пись­мах пре­ды­ду­ще­го го­да о до­шед­ших до ад­ре­са­та пись­мах, на­ве­ла Ле­ни­но­го от­ца на пра­виль­ную мысль о том, что ба­буш­ка ис­поль­зу­ет­ся как по­сред­ник в пе­ре­сы­лае­мых Лё­ше пись­мах, по­сле че­го, са­мих пи­сем Ле­на в ру­ках боль­ше не дер­жа­ла, и мог­ла поль­зо­вать­ся толь­ко их пе­ре­ска­за­ми в воль­ном из­ло­же­нии от­ца или ма­те­ри. За­пис­ка же Лё­ши, с его ад­ре­сом, бы­ла изъ­я­та от­цом у Ле­ны сра­зу же по воз­вра­ще­нии её из де­рев­ни, а на па­мять - она Лё­ши­но­го ад­ре­са не пом­ни­ла. В пер­вых чис­лах ию­ля 1954 го­да Лё­ша по­лу­чил от Ана­ста­сии Фё­до­ров­ны пись­мо, из­ве­щав­шее его о том, что око­ло двух не­дель на­зад скон­чал­ся Алек­сандр Ан­д­рее­вич. На его по­хо­ро­нах бы­ла вся се­мья, и на со­ро­кад­нев­ных по­мин­ках уча­стие Ле­ны бо­лее чем ве­ро­ят­но. Ука­за­на бы­ла и да­та их про­ве­де­ния. На па­ру дней рань­ше окон­ча­ния спор­тив­ных сбо­ров - Лё­ша по­ки­нул их, от­ка­зав­шись от уча­стия в пред­стоя­щих со­рев­но­ва­ни­ях, что вы­зва­ло бур­ную ре­ак­цию тре­не­ра. На сле­дую­щий день, он уже под­хо­дил к до­му Ана­ста­сии Фё­до­ров­ны. Он под­нял­ся на крыль­цо, где его уже встре­ча­ла Ле­ни­на ба­буш­ка. Ана­ста­сия Фё­до­ров­на об­ня­ла и по­це­ло­ва­ла Лё­шу пря­мо на крыль­це до­ма, за­ме­тив сра­зу его по-муж­ски раз­ви­тую мус­ку­ла­ту­ру под на­тя­ну­той на гру­ди и ру­ка­вах ру­баш­кой.
   - Жаль, Са­ша те­бя та­ким не ви­дит, - тут же всплак­ну­ла она со­всем по-ста­ру­ше­чьи.
   Про­мок­нув уг­лы глаз фар­ту­ком, она на па­ру ша­гов ото­шла от не­го, и, оки­нув все­го взгля­дом, про­ком­мен­ти­ро­ва­ла: "Рос­том Ле­ну толь­ко и дог­нал, но ру­ки-то у те­бя ка­кие, слов­но из ве­рё­вок сви­ты. Муж­чи­на, од­ним сло­вом!"
   Лё­ша, как и пре­ж­де, за­ру­мя­нил­ся от сму­ще­ния.
   - И крас­неть ты, Алё­ша, не ра­зу­чил­ся: то - и хо­ро­шо, то - и слав­но! Са­ша, жаль, не ви­дит! - по­вто­ри­ла она. - Ос­та­вай­ся-ка ты, Лё­ша, по­ка у ме­ня, хоть по­го­во­рим да, мо­жет, чем по­мо­жешь мне. -
   Лё­ша охот­но со­гла­сил­ся. Он по­ин­те­ре­со­вал­ся, есть ли до­ма не ко­ло­тые дро­ва.
   - Да как им не быть? С фев­ра­ля не­при­бран­ные ле­жат на зад­нем дво­ре. Хо­зяи­ну, - Са­ше - не мог­лось уже, а мне бы­ло не­до­суг ими за­ни­мать­ся - за Са­шей хо­ди­ла. -
   Она по­ка­за­ла Лё­ше, где взять то­пор, и он ушел с ним на зад­ний двор, где у ба­ни на­шел сва­лен­ные, и ещё не ко­ло­тые бе­рё­зо­вые чур­ки, ко­то­рые он тут же на­чал ко­лоть, на­хо­дя в этом на­стоя­щее удо­воль­ст­вие от реа­ли­за­ции рас­пи­рав­шей его си­лы. Ча­сом поз­же, Ле­ни­на ба­буш­ка вы­шла на зад­ний двор, и, стоя за Лё­ши­ной спи­ной, мол­ча на­блю­да­ла за его ра­бо­той. Мок­рая от по­та спи­на ши­ро­ким кли­ном шла от уз­кой его та­лии к взду­ваю­щим­ся мы­шеч­ны­ми бу­гра­ми пле­чам. Ру­ки его уже на­бряк­ли ус­та­ло­стью, но про­дол­жа­ли мер­но под­ни­мать тя­же­лый ко­лун, точ­но опус­кая его на тор­цы чу­рок, раз­ва­ли­вая их с од­но­го уда­ра. Вре­ме­на­ми, он брал то­по­ри­ще од­ной ру­кой и, так же мер­но опус­кая ко­лун, от­ка­лы­вал от раз­ва­лен­ной по­ло­ви­ны чур­ки нуж­но­го раз­ме­ра по­ле­нья, ко­то­рых уже ско­пи­лась во дво­ре при­лич­ная ку­ча. Ба­буш­ка по­зва­ла Лё­шу к сто­лу. Он по­про­сил чуть по­до­ж­дать, по­ка не сло­жит уже ко­ло­тые дро­ва в по­лен­ни­цу.
   - По­сле, Лё­ша, сло­жишь, хо­тя бы, и зав­тра. По­ку­шай, да с до­ро­ги от­дох­ни! -
   Он опо­лос­нул­ся до поя­са из боч­ки с до­ж­де­вой во­дой, стоя­щей под ска­том кры­ши, и про­шел в дом. За сто­лом Ана­ста­сия Фё­до­ров­на ска­за­ла, что ожи­да­ет Ле­ну дня че­рез два - не ра­нее, а вот кто ещё прие­дет, она ска­зать не бра­лась.
   - Со­ро­ко­ви­ны не празд­ник - при­гла­шать не го­же. Кто смо­жет - тот и прие­дет.
   Од­на­ко при­ез­да зя­тя в свой дом она не ожи­да­ла. На по­хо­ро­нах, - вер­нее, по­сле них - кру­то с ним по­го­во­ри­ла. Уе­хал оби­жен­ным. По­сле обе­да, Лё­ша на­тас­кал дров в при­хо­жую ба­ни, и не­сколь­ко оха­пок в даль­ний ко­нец се­ней, вы­ло­жив их не­боль­шой по­лен­ни­цей на па­ру тон­ких слег, по­ло­жен­ных на пол. До ужи­на про­дол­жал ру­бить и скла­ды­вать дро­ва, но их ос­та­лось еще дос­та­точ­но - на весь сле­дую­щий день ра­бо­ты.
   - Где ж ты так ко­лоть дро­ва нау­чил­ся? - спро­си­ла Ана­ста­сия Фё­до­ров­на.
   - До­ма - боль­ше не­где. - Лё­ша улыб­нул­ся. - У нас, хоть и в цен­тре Ле­нин­гра­да жи­вем, но ото­пле­ние до сих пор печ­ное, так что мне это за­ня­тие дав­но зна­ко­мо.
   - То-то и вид­но по тво­им ух­ват­кам, твоё зна­ком­ст­во!
   Ве­че­ром, воз­вра­ща­ясь с зад­не­го дво­ра, он от­крыл во­ро­та хле­ва, и за­гля­нул ту­да. Пус­то­той и не­жи­тью пах­ну­ло от­ту­да. Толь­ко в даль­нем кон­це пус­то­го хле­ва сон­но квох­та­ли ку­ры, уса­жи­ваю­щие­ся на на­сес­те.
   - Ко­ро­ву про­да­ли? - спро­сил он у Ана­ста­сии Фё­до­ров­ны.
   - А и про­да­ла, - ко­му те­перь её мо­ло­ко нуж­но? Са­ши нет, и Ле­ны нет. Ни­ко­го нет! Ос­та­лась од­на. Се­на мне не за­го­то­вить. Не ре­зать же её, сер­деш­ную?
   Она опять про­мок­ну­ла гла­за фар­ту­ком. Лё­ша уже за­ме­тил, что по срав­не­нию с про­шлым го­дом, Ана­ста­сия Фё­до­ров­на очень сда­ла: ста­ла плак­си­ва, по­ту­ск­не­ла гла­за­ми. Сло­ма­лась, - од­ним сло­вом.
   Но­че­вал Алё­ша всё на том же се­но­ва­ле, где в том же, по­за­прош­ло­год­нем уг­лу, всё ещё ос­та­ва­лась ку­ча ста­ро­го се­на, да­же, со сле­да­ми, воз­мож­но, Ле­ни­но­го те­ла на нём. Она, ско­рее все­го, здесь и но­че­ва­ла в дни по­хо­рон де­душ­ки. Лё­ша ла­до­нью ощу­пы­вал вмя­ти­ны в се­не: здесь го­ло­ва, спи­на, но­ги, вро­де да­же с от­кло­не­ни­ем вбок - как пред­став­ля­лось ему, буд­то бы он ви­дел её спя­щей; свер­нув­шей­ся, как обыч­но, ка­ла­чи­ком. Ут­ром, чуть свет, он от­пра­вил­ся к Ива­ну Иль­и­чу пре­ду­пре­дить его о зав­траш­нем пе­ре­ез­де на мель­ни­цу. Свою за­держ­ку у Ана­ста­сии Фё­до­ров­ны так и объ­яс­нил, как бы­ло на са­мом де­ле, - не­об­хо­ди­мо­стью сво­ей по­мо­щи ей. Иван Иль­ич по­ни­маю­ще кив­нул го­ло­вой.
   - По­мочь на­до, а к нам до­ро­гу зна­ешь - при­дёшь, ко­гда ос­во­бо­дишь­ся. -
   От мель­ни­цы Лё­ша про­шел на по­лян­ку с не­за­буд­ка­ми, за­рос­ли ко­то­рых ста­ли гу­ще, но не­ряш­ли­вей. На­брав их це­лую охап­ку, он унес их все в дом к Ана­ста­сии Фё­до­ров­не. Та по­ни­маю­ще улыб­ну­лась.
   - Всё пра­виль­но, Алё­ша, так и на­до де­лать! Толь­ко бы Ле­на прие­ха­ла! - ска­за­ла она, и вздох­ну­ла.
   По­сле обе­да, ко­гда Алек­сей уже за­кан­чи­вал ук­ла­ды­вать ко­ло­тые дро­ва в шта­бе­ля, к до­му подъ­е­ха­ла ма­ши­на. Ус­лы­шав шум её дви­га­те­ля, он ра­зо­гнул спи­ну и за­мер, как был, с по­лень­я­ми в ру­ках. Серд­це его за­би­лось так, слов­но оно пы­та­лось про­ло­мить­ся сквозь рёб­ра на­ру­жу. Он при­слу­шал­ся, но, ус­лы­шав не­зна­ко­мые ему муж­ской и жен­ский го­ло­са, за­кон­чил на­ско­ро ра­бо­ту. Во двор вы­шла ба­буш­ка и ска­за­ла, что прие­хал пле­мян­ник со сво­ей же­ной и что, по их све­де­ни­ям, ско­ро долж­на подъ­е­хать Ле­на с ма­мой.
   - Ос­та­вай­ся, Лё­ша, - пред­ло­жи­ла Ана­ста­сия Фё­до­ров­на, - по­до­ж­ди Ле­ну.
   - Нет, Ана­ста­сия Фё­до­ров­на, я уй­ду, и Ле­не ни­че­го не го­во­ри­те обо мне. За­хо­чет, пусть при­дёт са­ма! Не нуж­но ни­че­го ей го­во­рить!
   Ба­буш­ка ус­мех­ну­лась: "Ты, что же, Лё­ша, ду­ма­ешь, она не пой­мёт, чьи цве­ты сто­ят в её ком­на­те? Не я же их ту­да при­нес­ла!"
   - Всё рав­но, про­шу вас, ни­че­го ей не го­во­ри­те... Ес­ли не спро­сит... - до­ба­вил он, и ушел.
   Он за­шел на мель­ни­цу, со­брал всё тот же ко­те­лок, круж­ки, лож­ки, по­ло­тен­це и одея­ло, по­сле че­го, от­пра­вил­ся к сво­ему ша­ла­шу. Ещё ут­ром он его слег­ка под­пра­вил, пе­ре­крыв но­вы­ми вет­ка­ми кры­шу, и на­ки­нул по­верх неё, взя­тый с со­бой ста­рый ку­сок бре­зен­та. Из ко­пен, стоя­щих в даль­нем кон­це по­ля, он на­тас­кал све­же­го се­на и вы­бро­сил ста­рое се­но, уже пре­вра­тив­шее­ся в тру­ху. Его бил оз­ноб. Что­бы хоть чем-ни­будь за­нять се­бя, он схо­дил на мель­ни­цу за удоч­кой и чер­вя­ми, с чем вско­ре и вер­нул­ся на преж­нее ме­сто. Он оп­ре­де­лен­но хо­тел вку­сить "до упо­ра": и стра­ха ожи­да­ния, и нерв­ной дро­жи, и на­де­ж­ды, и стра­да­ния - буд­то все­го это­го ему не хва­ти­ло за про­шед­шие два го­да. С удоч­кой он ушел на ме­сто их так стран­но воз­ник­шей друж­бы, а позд­нее, и люб­ви. Жар­ко и душ­но. В ко­лы­шу­щем­ся над ре­кой дым­ча­том ма­ре­ве ка­ча­ют­ся стеб­ли ро­го­за, осо­ки и ку­ги. Раз­мы­ты и штри­хи за­ви­саю­щих над во­дой стре­коз, ко­то­рые внезапно сры­ва­ют­ся ку­да-то в сто­ро­ну, и ис­че­за­ют во­все, ли­бо, вновь за­ви­са­ют в по­лу­то­ра-двух мет­рах от толь­ко что ос­тав­лен­но­го ими мес­та. Низ­ко, над са­мой во­дой, ед­ва не ка­са­ясь её крыль­я­ми, про­но­сят­ся стри­жи и лас­точ­ки. Куз­не­чи­ки стре­ко­чут звон­ко и мо­но­тон­но. В даль­нем про­све­те меж двух лес­ных мас­си­вов, ог­ра­ж­даю­щих с обе­их сто­рон при­реч­ную до­ли­ну, не­бо на­по­ми­на­ет окис­лив­ший­ся сви­нец: та­кое же се­рое и туск­лое. От­ку­да-то из-за ле­са до­но­сит­ся дол­гий ро­кот от­да­лён­но­го гро­ма. Взвол­но­ван­ный на­де­ж­дой на ско­рую встре­чу с Ле­ной, Лё­ша не очень вни­ма­те­лен. Он пло­хо сле­дит за по­плав­ком, и не­в­по­пад под­се­ка­ет ры­бу, ко­то­рая се­го­дня ха­ляв­но сдёр­ги­ва­ет чер­вей с крюч­ка его удоч­ки. Но, жи­вой, не­обы­чай­но азарт­ный клёв, на­ко­нец, за­ста­вил его чуть от­влечь­ся от сво­их мыс­лей, и это ста­ло при­но­сить ре­зуль­тат. Пой­ман­ную ры­бу он сни­мал с крюч­ка и бро­сал об­рат­но в во­ду, по­даль­ше от мес­та своей ры­бал­ки. Оч­нул­ся он от вне­зап­но по­тем­нев­ше­го не­ба, и под­нял гла­за. Аб­со­лют­но чёр­ная в цен­тре, с се­ры­ми клоч­ко­ва­ты­ми лох­моть­я­ми по кра­ям ту­ча сколь­зи­ла из-за бли­жай­ше­го, на не­боль­шой воз­вы­шен­но­сти стоя­ще­го ле­са, на­кры­вая его, це­п­ля­ясь за вер­хуш­ки са­мых вы­со­ких де­ревь­ев, слов­но, сре­зая их, и край её уже за­вис над го­ло­вой Алек­сея. По­дул рез­кий хо­лод­ный ве­тер, под­няв­ший в воз­дух слои се­на с даль­них ко­пен, уно­ся их за ре­ку, под­бра­сы­вая и кру­жа, слов­но за­бав­ля­ясь тво­ри­мым бес­чин­ст­вом. Вне­зап­но, не­бо грох­ну­ло од­но­вре­мен­ным взры­вом ты­сяч пе­тард. Зем­ля вздрог­ну­ла. Ог­лу­ши­тель­ный жес­тя­ной треск на мгно­ве­ние смял Лё­шу, а го­лу­бое пла­мя, плес­нув­шее из клу­бя­щей­ся над ним ту­чи, вон­зи­лось в не­да­ле­кий кус­тар­ник. Ту­ча не­слась над до­ли­ной, с не­имо­вер­ной ско­ро­стью, по­гло­щая про­стран­ст­во, мгно­вен­но скры­вая в се­рой пе­ле­не до­ж­дя не­да­ле­кие от Алек­сея кус­ты и де­ре­вья. От­бро­сив в тра­ву уди­ли­ще, он ки­нул­ся в сто­ро­ну ша­ла­ша, но, про­бе­жав не­сколь­ко мет­ров, пе­ре­шел на спо­кой­ный шаг. Рух­нув­ший на не­го ли­вень за па­ру се­кунд вы­мо­чил его до нит­ки. Он шел поч­ти ощу­пью, ви­дя тро­пу толь­ко под со­бой. Куст, за ко­то­рым сто­ял ша­лаш, свои­ми вет­вя­ми гнул­ся поч­ти до са­мой зем­ли, при­жи­мае­мый свер­ху по­то­ка­ми низ­вер­гае­мой на не­го во­ды. Ед­ва не нау­гад най­дя вход в ша­лаш, Лё­ша на ули­це снял с се­бя ру­баш­ку и шта­ны, ски­нул обувь и, ос­та­вив всё это на тра­ве, ныр­нул в ша­лаш, где снял с се­бя тру­сы, ко­то­рые тут же от­жал.
   Пя­тью ми­ну­та­ми рань­ше он по­нял, что на­де­ж­ды уви­деть здесь Ле­ну, у не­го прак­ти­че­ски нет. На­вер­ня­ка, из де­рев­ни, стоя­щей на воз­вы­шаю­щем­ся над до­ли­ной при­гор­ке, все про­ис­хо­дя­щие в на­стоя­щее вре­мя сти­хий­ные пе­ри­пе­тии бы­ли вид­ны мно­го рань­ше, чем мог их уви­деть Алек­сей. Этим об­стоя­тель­ст­вом, ве­ро­ят­но, и ру­ко­во­дство­ва­лась Ле­на. А, воз­мож­но, она, про­сто, ещё не прие­ха­ла. Лё­ша был силь­но раз­до­са­до­ван этим сво­им пред­по­ло­же­ни­ем, и на­хо­дил­ся поч­ти в от­чая­нии. Он сто­ял у вхо­да в ша­лаш, поч­ти пол­но­стью за­го­ра­жи­вая в не­го вход. Ту­ча, ещё ви­сев­шая над до­ли­ной, и всё ещё про­дол­жаю­щий­ся ли­вень, день пре­вра­ти­ли в позд­ний ве­чер с глу­бо­ки­ми су­мер­ка­ми. Оче­ред­ная яр­кая вспыш­ка мол­нии, со­про­во­ждаемая страш­ным гро­хо­том, на мгно­ве­ние, как при фо­то­вспыш­ке, ос­ве­ти­ла в даль­нем кон­це ша­ла­ша сжав­шую­ся в ко­мо­чек жен­скую фи­гу­ру. И, хо­тя ли­цо её бы­ло за­кры­то при­жа­ты­ми к не­му ру­ка­ми, мгно­ве­ния хва­ти­ло, что­бы Лё­ша уз­нал Ле­ну. Он бы­ст­ро, по­ка ещё дер­жа­лась кро­меш­ная те­мень, на­тя­нул на се­бя мок­рые тру­сы, и толь­ко по­сле это­го, сде­лав па­ру ша­гов в на­прав­ле­нии Ле­ны, при­сел на кор­точ­ки воз­ле её ног, и, про­тя­нув свою ру­ку, ощу­пью на­шел её за­пя­стье. Он при­тя­нул Ле­ни­ну ру­ку к се­бе, и стал це­ло­вать её паль­цы, ла­дош­ки и пред­пле­чья, по­ка не по­чув­ст­во­вал на сво­ём пле­че сколь­зя­щих по его ко­же паль­цев. Ка­кое-то вре­мя всё про­ис­хо­ди­ло мол­ча. На­ко­нец, ед­ва не шо­ро­хом про­зву­чав­ший го­лос Ле­ны - вы­вел его из оце­пе­не­ния.
   - Алё­ша, ми­лый, про­шу те­бя, толь­ко - без слов, по­мо­ги мне рас­стег­нуть пла­тье. Я при­шла сю­да, что­бы быть с то­бой! Мне от те­бя боль­ше ни­че­го дру­го­го не нуж­но! Я жда­ла те­бя два го­да, ко­то­рые мне жить не хо­те­лось! Ты не пред­став­ля­ешь се­бе, на что я по­шла ра­ди это­го дня... Я ко­гда-то да­ла се­бе сло­во, что, как толь­ко встре­чусь с то­бой, я ста­ну жен­щи­ной - тво­ей жен­щи­ной! По­след­ст­вия ме­ня то­гда не ин­те­ре­со­ва­ли. Не ин­те­ре­су­ют они ме­ня, и сей­час. Про­шу те­бя, толь­ко не от­ка­зы­вай мне в мо­ём же­ла­нии, ина­че, я не вы­дер­жу - я ум­ру! -
   Она го­во­ри­ла, а он ощу­щал на сво­ей спи­не и гру­ди, бе­гу­щие по его ко­же лёг­кие паль­цы, ко­то­рые, слов­но про­ве­ряя - он ли это, сколь­зи­ли по не­му, ед­ва ка­са­ясь и вздра­ги­вая, буд­то, по ним про­бе­гал ток. Он не мог го­во­рить. Лё­ша за­ды­хал­ся, при­жи­ма­ясь ли­цом к её гру­ди, за­ры­ва­ясь им в её во­ло­сы, гу­ба­ми ощу­щая тё­п­лый бар­хат её ко­жи. Серд­це его бе­ше­ным рит­мом вы­сту­ки­ва­ло од­но лишь сло­во: она, она, она!
   Сту­чав­шие в его го­ло­ве мо­ло­точ­ки пуль­са, гул­кие уда­ры серд­ца в гру­ди, кровь, жа­ром об­дав­шая ли­цо и шею, и, пол­ная по­те­ря кон­тро­ля над со­бою - вот во что пре­вра­ти­лась его вы­ну­ж­ден­ная ас­ке­за. Он боль­ше не хо­тел пом­нить о дан­ном ко­гда-то Ана­ста­сии Фё­до­ров­не сло­ве, о чес­ти: сво­ей и Ле­ны. Ле­на это­го хо­те­ла! Её же­ла­ние бы­ло для не­го сей­час вы­ше лю­бо­го за­ко­на, тем бо­лее что оно сов­па­да­ло с его же­ла­ни­ем, со столь дол­го сдер­жи­вае­мым чув­ст­вом, что бро­ня рас­суд­ка не вы­дер­жа­ла. Дро­жа­щие Лё­ши­ны ру­ки, пу­та­ясь, с тру­дом рас­стег­ну­ли пу­го­вич­ки на спин­ке Ле­ни­но­го пла­тья, рас­пус­ти­ли крюч­ки на её та­лии, по­мог­ли снять пла­тье, и, от­ки­нув его в сто­ро­ну, ли­ши­ли её те­ло ос­тат­ков оде­ж­ды. Од­но­вре­мен­но, Ле­ни­ны ру­ки спра­ви­лись с его не­муд­ря­щей оде­ж­дой, по­зво­лив, на­ко­нец, ощу­тить свою пол­ную на­го­ту, не стес­няю­щую друг дру­га, не бес­чес­тив­шую их, не пят­нае­мую хан­же­ски­ми рас­су­ж­де­ния­ми о воз­рас­тных гра­ни­цах воз­мож­ной плот­ской люб­ви. Они без вся­ко­го сму­ще­ния по­зна­ва­ли те­ла друг дру­га пер­вы­ми чис­ты­ми и от­кро­вен­ны­ми при­кос­но­ве­ния­ми; два ди­ле­тан­та: Адам и Ева, вдво­ём раз­гры­заю­щие пре­сло­ву­тое яб­ло­ко с дре­ва по­зна­ния - эти двое, од­но­вре­мен­но со­шед­ших с ума лю­дей. При­род­ный ин­стинкт при­вел их, в кон­це кон­цов, к ис­точ­ни­ку пол­но­го на­сла­ж­де­ния друг дру­гом.
   Что бы об этом не пи­са­ли рань­ше, - ночь пол­ная стра­сти не мо­жет быть длин­ной, а эта Лё­ши­на ночь бы­ла са­мой ко­рот­кой в его жиз­ни, и она дли­лась все­го один миг, но, - ка­кой миг! Он, - этот миг, сто­ил всей его пре­ды­ду­щей жиз­ни. Сло­ва, ко­то­рые он слы­шал от Ле­ны, сли­лись для не­го в не­скон­чае­мую му­зы­ку вос­тор­га, в ко­то­рой, смыс­ла ска­зан­но­го ею - он не по­ни­мал, и мно­го­го из ска­зан­но­го ею, уже че­рез ми­ну­ту он вспом­нить не смог бы, но, её го­лос; за­во­ра­жи­ваю­щий оча­ро­ва­ни­ем его зву­ча­ния, мно­гие го­ды спус­тя - вспо­ми­нал­ся ему, те­ря­ясь по­сте­пен­но в да­ли про­шед­ших лет, слов­но, пут­ник, ухо­дя­щий за го­ри­зонт.
   Дале­ко за пол­ночь Ле­на взмо­ли­лась: "Алё­ша, ми­лый, я боль­ше не мо­гу, у ме­ня сил нет!" Только то­гда, и он ощу­тил не­имо­вер­ную ус­та­лость, на­ва­лив­шую­ся на не­го, рас­сла­бив­шую всё его те­ло. Под­ве­ден­ной под её шею ру­кой, Лё­ша по­вер­нул Ле­ну к се­бе, ка­кое-то вре­мя про­дол­жая неж­но лас­кать её те­ло, и це­ло­вать опух­шие гу­бы, чуть при­тра­ги­ва­ясь к ним свои­ми, ис­тер­зан­ны­ми ею гу­ба­ми. На­ко­нец-то, он ощу­тил се­бя сча­ст­ли­вым. Ле­на бы­ла с ним, и это бы­ло глав­ным в его жиз­ни - всем, че­го он в дан­ный мо­мент хо­тел. Ше­пот Ле­ны в его ухо под­твер­ждал это.
   - Алеш­ка, ми­лый, - я ис­пол­ни­ла всё, о чём меч­та­ла, и ни о чём не жа­лею. Я сча­ст­ли­ва! Ты ока­зал­ся прав! Я пом­ню всё ска­зан­ное то­бою два го­да на­зад. То­гда, - та­кой но­чи у нас, я ду­маю, не мог­ло бы быть. Се­го­дняш­няя ночь, я знаю, ос­та­нет­ся со мною на­все­гда, на всю жизнь! Я сча­ст­ли­ва! - по­вто­ри­ла она.
   Лё­ши­ны гу­бы сно­ва пой­ма­ли её грудь, а ру­ки опять за­сколь­зи­ли по её спи­не от ло­па­ток до яго­диц...
   - Су­ма­сшед­ший! - на­ко­нец, ска­за­ла она. - Я и так не знаю, ко­гда ожи­ву от все­го это­го.-
   Ле­на под­ня­лась, и вы­шла из ша­ла­ша. Вер­нув­шись, на­кло­ни­лась над вхо­дом в не­го, и за­гля­ну­ла внутрь.
   - По­ло­тен­це есть?
   - Есть, ко­неч­но!
   - Мне нуж­но ис­ку­пать­ся!
   Ле­на по­шла к во­де, и Лё­ша вы­шел сле­дом за ней. Бы­ла ночь: звезд­ная и яс­ная. Лу­на стоя­ла вы­со­ко над ле­сом, та­ин­ст­вен­но, си­не­ва­тым све­том ос­ве­щая его зуб­ча­тые кон­ту­ры, се­реб­ря влаж­ную ещё ли­ст­ву кус­тов и тра­ву, свер­кая в ря­би на вод­ной по­верх­но­сти, под­ни­мае­мой ку­паю­щей­ся Ле­ной. Её мок­рое те­ло бле­сте­ло бли­ка­ми го­лу­бо­го пер­ла­мут­ра. Бы­ло ти­хо, и дос­та­точ­но те­п­ло.
   - Иди ко мне, Лё­ша, - по­зва­ла Ле­на, - те­бе то­же по­мыть­ся не ме­ша­ет.
   Лё­ша спус­тил­ся в реч­ку и, по­дой­дя к Ле­не, стал опо­лас­ки­вать её спи­ну, не за­бы­вая од­но­вре­мен­но це­ло­вать все дос­туп­ные ему мес­та, вре­ме­на­ми, про­во­дя ру­кой по ин­тим­ным за­ко­ул­кам её те­ла.
   - Нет, Лё­ша, нет! - Ле­на мяг­ко от­во­ди­ла его ру­ку. - Я дей­ст­ви­тель­но ус­та­ла, и се­го­дня боль­ше уже ни на что не спо­соб­на! -
   Она по­мог­ла ему вы­мыть­ся, и они вме­сте вы­шли из во­ды на бе­рег, где по­оче­рёд­но вы­тер­ли друг дру­га по­ло­тен­цем. Вер­ну­лись в ша­лаш толь­ко по­сле то­го, как от­жа­ли, так и про­дол­жав­шую ле­жать в тра­ве Лё­ши­ну мок­рую оде­ж­ду, ко­то­рую раз­ве­си­ли на вет­ках кус­та. Не­бо уже на­ча­ло се­реть, но до вос­хо­да солн­ца ос­та­ва­лось ещё не ме­нее ча­са, или да­же бо­лее то­го. За­бра­лись в ша­лаш, и, как бы­ли раз­де­ты­ми, так и улег­лись ря­дом, плот­но при­жав­шись друг к дру­гу.
   - Ле­на, от­веть мне, а что ты ска­жешь сво­ей ма­ме, ко­гда вер­нёшь­ся до­мой? Что ска­жешь ба­буш­ке? -
   - Ни­че­го, Алё­ша, не ска­жу. Пе­ред тем, как пой­ти к те­бе, я ска­за­ла им, что­бы ме­ня се­го­дня не жда­ли!
   - И что ма­ма от­ве­ти­ла те­бе? -
   - Пред­ставь се­бе, - ни­че­го! Она уже до­га­да­лась, что я се­го­дня сде­лаю всё по-сво­ему, и ни­кто ме­ня ос­та­но­вить не смо­жет. Мо­жешь быть уве­рен, Лё­ша, что я ни на од­ну ми­ну­ту не со­мне­ва­лась в том, что на­ша се­го­дняш­няя встре­ча ра­но или позд­но, всё рав­но, со­стоя­лась бы. Ни­кто, ни один муж­чи­на не смог бы до­тро­нуть­ся до ме­ня рань­ше те­бя. Я это зна­ла ещё то­гда, - два го­да на­зад, ко­гда вы­слу­ши­ва­ла от от­ца ос­корб­ле­ния в твой и свой ад­рес. Он ме­ня то­гда шлю­хой обоз­вал. По­сле это­го, мне мой дом ка­жет­ся тюрь­мой, - и я его не­на­ви­жу, но до окон­ча­ния шко­лы мне ни­ку­да из не­го не деть­ся. Бо­юсь, что да­же пас­порт мой, ко­гда я его по­лу­чу, отец от ме­ня от­бе­рёт. Се­го­дня, Алё­ша, я дей­ст­ви­тель­но сча­ст­ли­ва, и это сча­стье по­да­рил мне ты. Ты не за­бы­вал ме­ня, и я сча­ст­ли­ва, что смог­ла по­да­рить те­бе эту ночь та­кой, ка­кой, я ду­маю, ты её се­бе пред­став­лял. Я мо­гу пред­по­ло­жить, что ни­ко­гда боль­ше не уви­жу те­бя, и ос­тав­шие­ся нам два дня бу­дут дня­ми на­ших по­след­них встреч, но - это уже и не важ­но. Пом­нить те­бя я бу­ду все­гда, и мне хо­те­лось бы толь­ко, что­бы и ты этот день пом­нил всю жизнь. До­го­во­ри­лись?
   - Нет, - не до­го­во­ри­лись! Мне не­по­нят­но, по­че­му у те­бя воз­ник­ло пред­по­ло­же­ние о том, что всё мо­жет быть кон­че­но ме­ж­ду на­ми?
   - Алё­шень­ка, ми­лый, я вы­тор­го­ва­ла у от­ца эти три дня, в об­мен на обе­ща­ние стать же­ной сы­на ка­ко­го-то круп­но­го его на­чаль­ни­ка, ед­ва ли, не ми­ни­ст­ра. Ме­ня уже офи­ци­аль­но со­сва­та­ли. По­нял, на­ко­нец? Ес­ли не по­нял, я по­ста­ра­юсь объ­яс­нить точ­нее. Отец мой стро­ит свою карь­е­ру, сту­пень­кой ко­то­рой, мо­гу стать я. Я пол­но­стью за­ви­си­мый от не­го че­ло­век. Мне нуж­но ещё год учить­ся в шко­ле, а те­бе - и то­го боль­ше, и нам ни­кто не по­зво­лит жить друг с дру­гом. Мы для всех ма­ло­лет­ки. Нас про­сто унич­то­жат, рас­топ­чут, оболь­ют гря­зью, от ко­то­рой бу­дет ни­ко­гда не от­мыть­ся. Те­бе, я это­го не же­лаю. От­пус­кая ме­ня сю­да, он был убе­ж­ден, что те­бя здесь не бу­дет. Ина­че бы, - не от­пус­тил. Он рис­ко­вал, но ему бы­ло нуж­но моё со­гла­сие на бу­ду­щее за­му­же­ст­во с сы­ном нуж­но­го ему че­ло­ве­ка. В про­шлом го­ду, он да­же от­пра­вил ме­ня с ма­мой в Крым, в ком­па­нии пар­ня, став­ше­го не­дав­но офи­ци­аль­ным мо­им же­ни­хом, и с его ро­ди­те­ля­ми. Он, не очень стес­ня­ясь ме­ня, - тор­гу­ет мною. Но я про­да­лась для те­бя, для се­бя, - для нас обо­их. Сей­час, я бы вы­шла за­муж за лю­бо­го, кто со­гла­сил­ся бы на мне же­нить­ся, толь­ко бы быть по­даль­ше от сво­его до­ма. Те­перь, ты по­нял ме­ня?
   Лё­ша мол­чал по­тря­сен­ный. По­лу­ча­сом ра­нее, он чув­ст­во­вал се­бя сча­ст­ли­вей­шим из лю­дей. И вдруг, - всё рух­ну­ло. На этот раз, по­хо­же, окон­ча­тель­но! Не до­ж­дав­шись от не­го от­ве­та, Ле­на по­вер­ну­лась к не­му. По ли­цу Лё­ши тек­ли слё­зы, бли­ка­ми свер­кая в его гла­зах и на ще­ках. За по­след­ние два го­да, он ни ра­зу не ро­нял ни од­ной сле­зы, а тут... Это бы­ли слё­зы от­чая­ния, от пол­но­го бес­си­лия что-ли­бо из­ме­нить в сво­ей и Ле­ни­ной жиз­ни. Ле­на гу­ба­ми сни­ма­ла с его ли­ца слё­зы, мяг­ко и ос­то­рож­но ка­са­ясь его ис­тер­зан­ных губ, - це­ло­ва­ла его, гла­ди­ла го­ло­ву - уте­шая его, слов­но ма­лень­ко­го.
   - Мо­жет, Лё­ша, я за­бе­ре­ме­нею? Вот то­гда... Хо­тя, - это поч­ти ис­клю­че­но!
   - По­че­му?
   - По­зав­че­ра у ме­ня за­кон­чи­лись ме­сяч­ные. По­нял?
   - Те­перь, - да!
   - По­хо­же, Лё­ша, ты с фи­зио­ло­ги­ей по­нем­но­гу зна­ко­мишь­ся?
   - С жен­ской - да! И не без тво­ей по­мо­щи!
   - Су­дя по все­му, Алё­ша, я у те­бя бы­ла пер­вой жен­щи­ной, с ко­то­рой ты по­зна­вал лю­бовь? - по­лу­ут­вер­ди­тель­но спро­си­ла Ле­на. -
   - Не­у­же­ли, Ле­на, это не бы­ло яс­но с са­мо­го на­ча­ла? Два го­да на­зад я те­бе го­во­рил, что хо­чу с то­бой чув­ст­во­вать се­бя муж­чи­ной, и стать им, я хо­тел имен­но с то­бой, и, боль­ше ни с кем. На­де­юсь, что это у ме­ня по­лу­чи­лось.
   - Ну, а сви­де­тель­ст­ва мое­го де­бю­та в ка­че­ст­ве жен­щи­ны, ты, Алё­ша, най­дёшь на одея­ле, ко­гда окон­ча­тель­но рас­све­тёт. Зна­ешь, Алё­ша, я ведь ни­ко­гда рань­ше да­же пред­по­ло­жить не мог­ла, что ко­гда-ни­будь ста­ну чьей-ли­бо лю­бов­ни­цей, и это, ско­рее все­го, по­то­му, что бы­ла уве­ре­на в даль­ней­шей на­шей с то­бой со­вме­ст­ной жиз­ни, что ме­ня впол­не уст­раи­ва­ло с то­го са­мо­го мо­мен­та, ко­гда ты ме­ня, а я те­бя - мы оба уви­де­ли друг дру­га го­лы­ми. Ведь я уже то­гда ре­ши­ла, что ес­ли маль­чик и де­воч­ка ви­де­ли друг дру­га го­лы­ми, зна­чит, им не­че­го боль­ше стес­нять­ся друг дру­га, по­то­му что они по­том долж­ны стать му­жем и же­ной. А ты мне ещё в пер­вый день по­нра­вил­ся, - это, ко­гда жу­ка ло­вил. И на сле­дую­щий день, по­это­му, я на­роч­но смот­ре­ла на те­бя го­ло­го. Мои пред­став­ле­ния о взрос­лых бы­ли имен­но та­ки­ми. Я ду­ма­ла, что и у них всё про­ис­хо­дит точ­но так же. Уви­де­ли друг дру­га го­лы­ми, - и по­же­ни­лись. От­сю­да же бы­ло и моё к те­бе че­рес­чур на­стой­чи­вое при­ста­ва­ние. - Она за­смея­лась. - На­ив­но, ко­неч­но, но мне так хо­те­лось, что­бы это бы­ло прав­дой!
   - Ле­на, а по­че­му ты пе­ре­ста­ла пи­сать мне пись­ма, ко­то­рые я ждал ка­ж­дый день, в эти, про­шед­шие поч­ти два го­да?
   - По­ка я жи­ла в Тал­лин­не, ме­ня, ви­ди­мо, по прось­бе от­ца, по­сто­ян­но кон­тро­ли­ро­ва­ла се­мья его бра­та: про­во­жая в шко­лу, и встре­чая ме­ня из неё. Пи­сать из до­ма пись­ма, та­ким об­ра­зом, я не мог­ла. В шко­ле я под­ру­жи­лась с од­ной сво­ей од­но­класс­ни­цей, и, од­на­ж­ды, до­ве­рив­шись ей, по­про­си­ла её от­пра­вить пись­мо те­бе, ад­ре­со­вав его, как и пре­ды­ду­щие два, сво­ей ба­буш­ке. Че­рез день по­сле это­го, ди­рек­тор шко­лы вы­звал в неё мое­го дя­дю, а класс ве­се­лил­ся, ци­ти­руя аб­за­цы мое­го пись­ма. Я то­гда чуть не по­ве­си­лась, но, стру­си­ла в по­след­ний мо­мент. По­втор­но рис­ко­вать, я уже не хо­те­ла, так как не ве­ри­ла боль­ше ни од­но­му че­ло­ве­ку.
   - Ты сей­час - дашь мне свой ад­рес?
   - Не дам, Алё­ша, и по­то­му не дам, что да­же в слу­чае, ес­ли ты прие­дешь в Тал­линн, ты ме­ня смо­жешь уви­деть толь­ко из­да­ле­ка. Вне до­ма, я од­на на ули­це не по­яв­ля­юсь. Шко­ла - дом, - вот моя до­ро­га, и то, в со­про­во­ж­де­нии ма­мы. И про­гул­ки, в том же со­ста­ве, да, ещё, не­сколь­ко раз отец раз­ре­шил Ар­ноль­ду, - мо­ему, те­перь уже офи­ци­аль­но­му же­ни­ху, про­гул­ки со мною, с вы­ез­дом за го­род. Так-то вот, Алё­ша!
   Солн­це со сто­ро­ны из­го­ло­вья, че­рез вет­ки, при­кры­ваю­щие зад­нюю стен­ку ша­ла­ша, ста­ло ос­ве­щать те­ла Ле­ны и Лё­ши, ро­зо­ва­ты­ми бли­ка­ми иг­рая на бед­рах и жи­во­тах обо­их. Ле­на по­смот­ре­ла на Алек­сея и улыб­ну­лась.
   - Зна­ешь, Алё­ша, ме­ня все-та­ки не по­ки­да­ет же­ла­ние за­бе­ре­ме­неть от те­бя, и, ес­ли се­го­дня к ве­че­ру я бу­ду в со­стоя­нии сно­ва по­вто­рить эту ночь, я при­ду к те­бе, и, будь, - что бу­дет! Стоп! Стоп! Толь­ко не сей­час! - Она чуть от­толк­ну­ла Лё­шу в грудь. - Сей­час от ме­ня ос­та­лись од­ни тряп­ки! - Она за­смея­лась. - На­силь­ник! Твои ве­щи ско­ро вы­со­хнут на солн­це, и мы вдво­ём, по­нял ме­ня, - вдво­ём пой­дём к нам до­мой. Ни те­бе, ни мне - нам обо­им стес­нять­ся не­че­го. Всё, что нуж­но бу­дет ска­зать, я ска­жу и ма­ме и ба­буш­ке са­ма.
   - А твой дя­дя с же­ной?
   - Их это во­об­ще не долж­но ка­сать­ся.
   На даль­нем кон­це по­ля, там, где стоя­ли рас­тре­пан­ные пред­гро­зо­вым шква­лом коп­ны се­на, по­слы­ша­лись люд­ские го­ло­са. Лё­ша на­тя­нул на се­бя под­сох­шие тру­сы, по­мог за­стег­нуть на Ле­не бю­ст­галь­тер, и, по­ка она про­дол­жа­ла за­вер­шать свой туа­лет, мол­ча на­блю­дал за нею. Вый­дя из ша­ла­ша, Ле­на на­кло­ни­лась к его вхо­ду.
   - По­дай, Лё­ша, одея­ло, я его за­сти­раю. -
   Лё­ша ото­дви­нул­ся и вы­про­стал из-под се­бя одея­ло, на ко­то­ром уви­дел сле­ды, о ко­то­рых го­во­ри­ла Ле­на. Он от­дал одея­ло Ле­не, и она спус­ти­лась с ним к ре­ке. На­блю­дав­ший за нею Алек­сей, ед­ва не за­пла­кал от вновь по­се­тив­шей его тос­ки, из-за ско­ро­го рас­ста­ва­ния. Со­ро­кад­нев­ные по­мин­ки на­ме­ча­лись на зав­тра, а ут­ро по­сле­зав­траш­не­го дня для них обо­их ста­но­ви­лось ут­ром их окон­ча­тель­но­го рас­ста­ва­ния, ес­ли не... Толь­ко бы - да! Лё­ша не мог пред­ста­вить се­бе веч­ной па­мя­ти, веч­ных вос­по­ми­на­ний, вме­сто веч­ной люб­ви. По­ка что, са­мо по­ня­тие "веч­ность" бы­ло не­дос­туп­но его по­ни­ма­нию, в ко­то­ром уме­ща­лась толь­ко его, не столь про­дол­жи­тель­ная жизнь. Не мо­жет быть, твер­дил он се­бе, что всё то, что се­го­дня с ни­ми про­изош­ло, ос­та­нет­ся толь­ко в па­мя­ти. Это долж­но же как-то из­ме­нить от­но­ше­ние Ле­ни­но­го от­ца к Ле­не, и к не­му - Лё­ше! Твер­дя это се­бе, как за­кли­на­ние, он ни ми­ну­ты не со­мне­вал­ся в том, что един­ст­вен­но веч­ной мо­жет быть толь­ко их лю­бовь, дли­тель­ность ко­то­рой не бы­ла для не­го из­ме­ри­ма ни чем.
   Ча­сом поз­же, он на­дел уже про­сох­шую ру­баш­ку, и не со­всем вы­со­хшие брю­ки. На но­гах вы­со­хнут, - ре­шил он. Они дош­ли до мель­ни­цы, и пе­ре­шли по пло­ти­не на дру­гую сто­ро­ну ре­ки. Лё­ша за­бе­жал в дом, где дос­тал из рюк­за­ка сухую ру­баш­ку и брю­ки, вы­ве­сив на улич­ной ве­рев­ке свои, ещё влаж­ные брю­ки. Ру­баш­ка же бы­ла та­кой, как буд­то её ко­ро­ва же­ва­ла. Ан­то­ни­на Ива­нов­на, же­на мель­ни­ка, оце­ни­ла внеш­ний вид Лё­ши, срав­нив его с Ле­ни­ным ви­дом: один, яв­но, вче­ра по­бы­вал под лив­нем, - зна­чит, но­че­вал на ре­ке; у де­воч­ки пла­тье су­хое, и чис­тое - зна­чит, из до­ма при­шла, про­сто, она, ви­ди­мо, ран­няя пташ­ка. Вот толь­ко гу­бы у то­го и дру­го­го по­доз­ри­тель­но опух­шие, а у Лё­ши, так, и во­все, - как раз­би­тые. Сле­до­ва­тель­но, ре­ши­ла она, - це­ло­ва­лись! Ло­ги­ка де­ре­вен­ской жен­щи­ны под­ска­за­ла ей, что здесь не без ме­ст­ных аму­ров обош­лось. Вот вер­нёт­ся до­мой Иван, и она с ним по­де­лит­ся свои­ми, по это­му по­во­ду, со­об­ра­же­ния­ми. Лё­ша с Ле­ной про­шли на по­лян­ку с не­за­буд­ка­ми, где Ле­на мол­ча на­блю­да­ла за тем, как Лё­ша со­би­рал для неё бу­кет. Со­брав его, они вновь вер­ну­лись на пра­вый бе­рег ре­ки, и на­пра­ви­лись к Ле­ни­но­му до­му, где за­ста­ли толь­ко ба­буш­ку и Ле­ни­ну ма­му. Ли­дия Алек­сан­д­ров­на оце­ни­ваю­щим взгля­дом по­смот­ре­ла в ли­ца до­че­ри и Алё­ши, и, сра­зу всё по­ня­ла. В Алек­сее её по­ра­зи­ло его не со­от­вет­ст­вую­щее воз­рас­ту фи­зи­че­ское раз­ви­тие, ко­то­рое сра­зу бро­си­лось ей в гла­за. Пе­ред ней сто­ял муж­чи­на с ли­цом юно­ши. Это­го она со­всем не ожи­да­ла уви­деть. Он не был ак­се­ле­ра­том, но его раз­ви­тие, фи­зи­че­ское, не в по­след­нюю оче­редь, а об ум­ст­вен­ном она уже два го­да на­зад оп­ре­де­лён­ное пред­став­ле­ние со­ста­ви­ла, яв­но го­во­ри­ло ей, что этот маль­чик - тот са­мый муж­чи­на, ко­то­ро­го она бы не про­тив иметь в ка­че­ст­ве му­жа до­че­ри, в бу­ду­щем, ко­неч­но. Но муж её, ещё три го­да на­зад не вос­при­нял Алё­шу в ка­че­ст­ве дос­той­но­го его до­че­ри то­ва­ри­ща, а сей­час, он от­во­дил ей ед­ва-ли не глав­ную роль в по­строе­нии сво­ей карь­е­ры. Се­го­дняш­няя ночь, под­твер­ди­ла ей и то, что дочь вы­рос­ла, и име­ет свою точ­ку зре­ния на пла­ны от­ца, ко­то­рую она го­то­ва от­стаи­вать сво­им, не слиш­ком ори­ги­наль­ным спо­со­бом, воз­мож­но, ока­жу­щим­ся дей­ст­вен­ным в про­ти­во­стоя­нии ему. Ли­дии Алек­сан­д­ров­не не­об­хо­ди­мо бы­ло оп­ре­де­лить­ся со сво­ей ре­ак­ци­ей, ко­то­рую, ра­но или позд­но, нуж­но бу­дет про­де­мон­ст­ри­ро­вать сво­ей под­рос­шей до­че­ри, а, ве­ро­ят­но, и Алек­сею. По­до­шед­шая к ре­бя­там ба­буш­ка, яс­но­сти в ре­ше­ние этой про­бле­мы не до­ба­ви­ла, ска­зав аб­со­лют­но спо­кой­но, буд­то ни­че­го не про­изош­ло: "Де­ти, да­вай­те зав­тра­кать - всё уже поч­ти ос­ты­ло, до­жи­да­ясь вас".
   Ко­гда за­кан­чи­вал­ся зав­трак, Ли­дия Алек­сан­д­ров­на ска­за­ла Лё­ше: "Мне, Алё­ша, нуж­но по­го­во­рить с Ле­ной". -
   Алек­сей встал, на­ме­ре­ва­ясь вый­ти из ком­на­ты.
   - Лё­ша, не ухо­ди! - го­лос Ле­ны слег­ка на­пряг­ся.
   Он вер­нул­ся на ме­сто, и встал за спи­ной Ле­ны, ко­то­рая са­ма на­ча­ла раз­го­вор с ма­те­рью.
   - Не нуж­но, ма­ма, де­лать вид, что всё то, что со мной про­ис­хо­дит, ка­са­ет­ся толь­ко те­бя и ме­ня. Алё­ша МОЙ! По­ни­ма­ешь? МОЙ! Я его за­по­лу­чи­ла, по­то­му что очень хо­те­ла это­го! Я люб­лю его, и ты зна­ешь об этом!
   - Но, отец!.. Но, сва­тов­ст­во Ар­ноль­да!.. Ведь ты да­ла со­гла­сие на за­му­же­ст­во с ним.
   - Не на­до, ма­ма, за­во­дить это­го раз­го­во­ра. Отец мною рас­по­ря­дил­ся как ве­щью, и ты зна­ешь об этом.
   - Но ты со­гла­си­лась с ним!.. -
   - В об­мен на при­езд сю­да, - к Алё­ше! И ещё ска­жу те­бе: ес­ли я смо­гу за­бе­ре­ме­неть от Алё­ши, - к чер­ту Ар­ноль­да, и па­пи­ну карь­е­ру! И Ар­ноль­ду я, кста­ти, ска­жу, что жи­ла с лю­би­мым че­ло­ве­ком. Хо­чу по­смот­реть на его ли­цо по­сле это­го. -
   - Но всё, что у вас про­изош­ло, - про­изош­ло слиш­ком ра­но! -
   - Нет, ма­ма, не ра­но, - в са­мый раз, и я, как жен­щи­на, се­го­дня по­ня­ла это. Кста­ти, мой па­па это­му со­дей­ст­во­вал в не­ма­лой сте­пе­ни, - ведь за­прет­ный плод, как из­вест­но, сла­док. А от сла­до­сти - грех не вку­сить. С тем же Ар­ноль­дом, он с удо­воль­ст­ви­ем, я ду­маю, дав­но бы ме­ня уло­жил в по­стель. Сам бы за ру­ку при­вёл.
   - Что ты та­кое об от­це го­во­ришь?! -
   - Знаю, ма­ма, - что го­во­рю! Я не за­бы­ла то­го, как он ме­ня на­звал два го­да на­зад. Мо­жет, - на­пом­нить?
   - Пе­ре­стань, про­шу те­бя, Ле­на! -
   - Хо­ро­шо! Эту те­му мы с то­бой, ма­ма, за­кро­ем - мне она са­мой про­тив­на! Но се­го­дня, мы с Лё­шей опять бу­дем вме­сте, и не пы­тай­ся нас ос­та­но­вить, ина­че, я го­то­ва ри­ск­нуть всем, - да­же жиз­нью! -
   Лё­ша толь­ко сей­час за­ме­тил си­дев­шую у ок­на спи­ной к ним Ле­ни­ну ба­буш­ку. Она, ка­за­лось, ни­че­го не слы­шит. В её опу­щен­ных пле­чах ви­де­лась ему апа­тия, и пол­ная без­у­ча­ст­ность.
   - Но, Алё­ша, - ли­цо Ли­дии Алек­сан­д­ров­ны об­ра­ти­лось к не­му, - ты-то, что обе­щал два го­да на­зад? Ты кра­си­во, я слы­ша­ла, го­во­рил о чес­ти, чис­то­те Ле­ны, о со­вес­ти... -
   Алек­сей рез­ко, буд­то его толк­ну­ли, по­вер­нул­ся ли­цом к Ле­ни­ной ма­ме.
   - Ли­дия Алек­сан­д­ров­на, я не хо­тел вме­ши­вать­ся в ваш раз­го­вор с Ле­ной, но, коль ско­ро, вы ме­ня спро­си­ли об этом, - я вам от­ве­чу. Нач­нём, по­жа­луй, с чес­ти. Вы, я на­де­юсь, со­гла­си­тесь с тем, что тре­бо­ва­ния со­блю­де­ния чес­ти не мо­гут быть од­но­сто­рон­ни­ми, - толь­ко от ме­ня и Ле­ны, ми­нуя, ска­жем, вас, или ва­ше­го му­жа - Ле­ни­но­го от­ца. Ска­жи­те, по­жа­луй­ста, вы дей­ст­ви­тель­но ве­ри­те в то, что че­ло­век чес­ти мо­жет по­зво­лить се­бе чи­тать чу­жие днев­ни­ки, хо­тя бы, и сво­ей до­че­ри? А на­вя­зы­вать ей не­нуж­ное за­му­же­ст­во, в уго­ду сво­им карь­ер­ным ам­би­ци­ям, - он то­же мо­жет? А ос­корб­лять свою дочь тре­бо­ва­ни­ем ме­ди­цин­ско­го ос­ви­де­тель­ст­во­ва­ния, - это то­же по­зво­ли­тель­но для тех, кто сме­ет тре­бо­вать от дру­гих со­блю­де­ния за­ко­нов чес­ти? Всё, что про­ис­хо­дит в ва­шем до­ме, по мень­шей ме­ре, от­вра­ти­тель­но, и не очень на­по­ми­на­ет че­ло­ве­че­ские от­но­ше­ния. Мне не очень по­нят­но, по­че­му Ле­на на­хо­дит­ся в сво­ём до­ме на пра­вах за­клю­чён­но­го? Ес­ли вы счи­тае­те ошиб­кой её друж­бу со мной, - дай­те ей оши­бить­ся са­мой. Не на­до за­бы­вать, что эта са­мая "ошиб­ка" длит­ся уже че­ты­ре го­да. Вы хо­ти­те, Ли­дия Алек­сан­д­ров­на, про­жить две жиз­ни: свою и Ле­ни­ну, ото­брав у неё пра­во, жить сво­ей жиз­нью, и, на­вя­зы­вая ей то, что ей пре­тит. За что вы её так не лю­би­те? Ведь она же - ва­ша дочь! О мо­ей и Ле­ни­ной чес­ти - луч­ше во­об­ще не го­во­рить. К со­жа­ле­нию, вы ут­ра­ти­ли пра­во ин­те­ре­со­вать­ся мо­ей че­стью. Но она, - моя честь, во мне жи­вёт. Для ме­ня до­ро­ги в Ка­нос­су нет. Я чист и чес­тен пе­ред Ле­ной, так же, как и она пе­ре­до мною, а боль­ше, для ме­ня пре­тен­ден­тов, кро­ме Бо­га, на от­пу­ще­ние мо­их гре­хов, - нет. Cлово, ко­то­рое я дал Ана­ста­сии Фё­до­ров­не, - я сдер­жал. К вам, Ли­дия Алек­сан­д­ров­на, у ме­ня прось­ба: по­жа­лей­те вы Ле­ну! Мы лю­бим друг дру­га! До ме­ня, - я знаю, - вам де­ла нет. По­жа­лей­те её!.. -
   Спазм сда­вил гор­ло Лё­ши, и по­след­нюю фра­зу он с тру­дом про­хри­пел, по­сле че­го, за­мол­чал, де­лая су­до­рож­ные по­пыт­ки, что­бы не раз­ры­дать­ся, как ма­лень­кий маль­чик. Ли­дия Алек­сан­д­ров­на мол­ча смот­ре­ла на Лё­шу, не пы­та­ясь боль­ше спра­ши­вать его ни о чём. Ана­ста­сия Фё­до­ров­на тя­же­ло под­ня­лась со сту­ла, и, про­хо­дя ми­мо до­че­ри, взя­ла её за ру­ку.
   - Иди, Ли­да, ос­тавь их в по­кое. Не те­бе их су­дить! Нет им су­дей на зем­ле, а уж в ва­шей се­мье - тем бо­лее! -
   Обе вы­шли из ком­на­ты.
   Вер­нув­шая­ся че­рез ми­ну­ту ба­буш­ка спро­си­ла: "Алё­ша, ты мне по­мо­жешь?"
   - Да, ко­неч­но! - с го­тов­но­стью от­ве­тил Лё­ша.
   - Се­го­дня суб­бо­та, а зав­тра - по­ми­нать бу­дем - всем бу­дет не­ко­гда. Бань­ку бы нуж­но ис­то­пить. По­мо­жешь? Вёд­ра для во­ды, в сен­цах сто­ят. Дро­ва, - ты сам сло­жил, хо­тя, мож­но бы­ло бы, и до­ба­вить не­множ­ко.
   - Хо­ро­шо, Ана­ста­сия Фё­до­ров­на, я всё сде­лаю!
   - Ты уж из­ви­ни, Алё­ша, да пле­мян­ник с же­ной с ут­ра в лес ушел, и про­сить мне боль­ше не­ко­го. Да, ре­бя­та, ещё ска­жу: нет на вас гре­ха, а Бог, ва­ши гре­хи раз­бе­рёт там, на­вер­ху. Здесь же, и су­дей над ва­ми нет! Толь­ко ма­му твою, Ле­ноч­ка, - доч­ку мою, - не очень осу­ж­дай! Она ме­ж­ду то­бой и от­цом, как ме­ж­ду двух ог­ней жи­вёт: ни то­го бы не оби­деть, ни дру­го­го - оба нуж­ны! Ну, да­вай­те, зай­ми­тесь де­лом! Кста­ти, Лё­ша, се­го­дня здесь же и по­мо­ешь­ся, не всё же в реч­ке с ля­гуш­ка­ми ку­пать­ся. По­ло­тен­це я те­бе дам.
   Лё­ша на­тас­кал в бан­ный ко­тёл во­ды, за­пол­нил ею и боч­ку, стоя­щую во дво­ре под де­ре­вян­ной крыш­кой. Рас­то­пил ба­ню, и при­нёс не­сколь­ко до­пол­ни­тель­ных оха­пок дров в бан­ную до­ща­тую при­хо­жую. Са­ма же ба­ня, и пред­бан­ник, бы­ли вы­пол­не­ны еди­ным сру­бом, как из­ба пя­ти­стен­ка. То­пи­лась ба­ня "по-чёр­но­му", а иных бань, по­кой­ный хо­зя­ин не при­зна­вал. Лё­ша ушел на зад­ний двор, до­би­вать не слиш­ком боль­шой ос­та­ток бе­рё­зо­вых чу­рок. Пе­ред этим, он от­пра­вил Ле­ну от­ды­хать на се­но­вал. К это­му вре­ме­ни, она, что на­зы­ва­ет­ся, кле­ва­ла но­сом. До­ру­бив дро­ва, и уло­жив их в по­лен­ни­цу, он под­мёл щеп­ки к ко­ло­де, и от­пра­вил­ся в дом. Ана­ста­сия Фё­до­ров­на по­ка­за­ла ему ру­кой на ле­ст­ни­цу.
   - По­ле­зай, да­вай к Ле­не, да по­спи­те до обе­да. Не вы­спа­лись, по­ди! - до­ба­ви­ла она, ус­мех­нув­шись. - Раз­бу­жу, ко­гда на­до бу­дет. За ка­мен­кой, без вас, Ли­да при­смот­рит.
   Два­ж­ды, Лё­шу уго­ва­ри­вать не при­шлось. Он за­брал­ся на се­но­вал, где на­шел дав­но уже спав­шую Ле­ну, ка­ла­чи­ком свер­нув­шую­ся на одея­ле. В ку­ла­ке её был за­жат бу­ке­тик не­за­бу­док, уже из­ряд­но под­вяв­ший. Лё­ша лег ря­дом, под­ве­дя под Ле­ни­ну го­ло­ву свою ру­ку. Ле­на да­же не про­сну­лась.
   Сам он про­снул­ся че­рез три ча­са, по­чув­ст­во­вав под со­бою слег­ка про­ги­баю­щие­ся под чьи­ми-то но­га­ми дос­ки се­но­валь­но­го на­сти­ла. От­крыл гла­за, и встре­тил­ся взгля­дом с гла­за­ми Ли­дии Алек­сан­д­ров­ны.
   - Бу­ди её, Алё­ша, - ска­за­ла она впол­го­ло­са, и по­шла к ле­ст­ни­це.
   Лё­ша стал ос­то­рож­но бу­дить Ле­ну, ко­то­рая пе­ре­ста­ла со­петь ему в шею, и чуть по­вер­ну­ла го­ло­ву ли­цом вверх, слов­но спе­ци­аль­но под­став­ляя для по­це­луя при­пух­шие гу­бы, что он и сде­лал, до­бив­шись её пол­но­го про­бу­ж­де­ния.
   - Вста­вай, Лен­ка, тру­ба зо­вет в по­ход! - И ше­по­том на ухо: - Я те­бе ни­где си­ня­ков не ос­та­вил?
   - А что с то­го, ес­ли и ос­та­вил?
   - Ско­ро с ма­мой в ба­ню пой­дёшь! Вот что!
   - Ну, и что? Ес­ли где и есть, - что за бе­да?! - Ле­на слад­ко по­тя­ну­лась. - По­шли, что ли!
   Вни­зу Лё­ша встре­тил­ся с Ле­ни­ным двою­род­ным дя­дей и его же­ной. По­зна­ко­ми­лись без из­лиш­не вни­ма­тель­ных взгля­дов; про­сто и од­но­слож­но от­ве­тив на при­вет­ст­вие друг дру­га. По­сле обе­да: с жа­ре­ной кар­тош­кой и гри­ба­ми на вто­рое, все по оче­ре­ди по­шли мыть­ся в ба­ню; на­чи­ная с па­ры пле­мян­ни­ка с же­ною. По­след­ним, по­сле Ле­ны с её ма­мой и бабушкой, - мыл­ся Лё­ша, заранее пре­ду­пре­див­ший, что силь­но­го жа­ра не вы­но­сит, и, по­то­му, не пре­тен­ду­ет на бо­лее ран­нее мы­тьё. Не­за­мет­но по­до­шел и ужин, по окон­ча­нии ко­то­ро­го на ули­це бы­ло уже су­ме­реч­но. Лё­ша, в ожи­да­нии Ле­ны, сел на крыль­цо. Ка­кое-то вре­мя спус­тя, из при­от­кры­то­го ком­нат­но­го ок­на до не­го до­нес­лись го­ло­са Ана­ста­сии Фё­до­ров­ны и Ли­дии Алек­сан­д­ров­ны. Он не при­слу­ши­вал­ся к то­му, о чём они го­во­ри­ли, - был за­нят свои­ми, не очень ве­се­лы­ми мыс­ля­ми, но об­ры­вок фра­зы, про­из­не­сен­ной Ле­ни­ной ма­мой, он от­чет­ли­во ус­лы­шал, так как бы­ла она ска­за­на все­го в мет­ре от не­го, - у са­мо­го ок­на.
   - Пусть идут но­че­вать, ку­да хо­тят!..
   - Тьфу ты, Ли­да! Бог зна­ет, что ты го­во­ришь! Се­но, не очень чис­тое одея­ло - ули­ца, од­ним сло­вом! О до­че­ри по­ду­май!
   - А он о чём ду­ма­ет? А са­ма Ле­на?
   - Лю­бовь у них, - что им ду­мать о чём-то дру­гом! Вот пусть в ба­не и лю­бят­ся! Су­хо, чис­то и те­п­ло. Там, и по­сте­ли им.
   - Да ты по­ду­май, ма­ма, - мать по­стель до­че­ри и её лю­бов­ни­ку го­то­вит! Не смеш­но?!
   - Ли­да, ты что, - взду­ма­ла те­перь её не­вин­ность бе­речь?! Позд­но­ва­то! Здесь бу­дут, - это я те­бе го­во­рю!
   - Де­лай, ма­ма, са­ма, - как зна­ешь, а ме­ня - уволь!..
   Из даль­ней ком­на­ты вы­шла Ле­на, и взя­ла Лё­шу за ру­ку.
   - По­шли, Лё­ша!
   - Эй, мо­ло­дежь! По­до­ж­ди­те-ка ме­ня!
   Ре­бя­та ос­та­но­ви­лись, ожи­дая ба­буш­ку. Вый­дя на крыль­цо, а за­тем, мед­лен­но спус­тив­шись с не­го, она по­ма­ни­ла их за со­бою, а са­ма по­шла в на­прав­ле­нии зад­не­го дво­ра, где в ле­вом его уг­лу рас­по­ла­га­лась ба­ня. При­от­крыв в неё дверь, и ощу­тив душ­ное те­п­ло, она ска­за­ла: "Дверь по­дер­жи­те ча­сок от­кры­той, что­бы вся вла­га ис­па­ри­лась, и ка­мен­ка по­ос­ты­ла. Лё­ша, ты сей­час пой­дёшь со мною в са­рай, где я дам те­бе ши­ро­кий мат­рас, и па­ру по­ду­шек с одея­ла­ми. Про­сты­ни, Ле­на, и на­во­лоч­ки - возь­мёшь до­ма, в сун­ду­ке, что сто­ит в тво­ей ком­на­те. В об­щем, рас­по­ла­гай­тесь здесь. Не­че­го на­род сме­шить, и бо­ляч­ки на­жи­вать. Здесь есть всё, в том чис­ле - тё­п­лая во­да".
   - Ба­буш­ка!.. - Ле­на ед­ва не за­пла­ка­ла от из­лиш­ней, как ей ка­за­лось, от­кро­вен­но­сти ба­буш­ки.
   - Что, - ба­буш­ка? Ты ду­ма­ешь, что я се­го­дня ог­лох­шей бы­ла, ко­гда ты с ма­те­рью раз­го­ва­ри­ва­ла? И как раз­го­ва­ри­ва­ла! Ты хо­чешь за­бе­ре­ме­неть от Алё­ши? Ва­ляй­те! Бог вам в по­мощь! Но де­лать это на­до не в кус­тах, хо­тя, воз­мож­но, там боль­ше ро­ман­ти­ки! Вот вам ло­же, на ко­то­ром по­ло­ви­на де­ре­вен­ских де­тей в Рос­сии сде­ла­на. Лю­бовь долж­на быть чис­той во всех от­но­ше­ни­ях. Всё для вас тут есть!
   - Но что ска­жет на это ма­ма?!
   - Ма­ма?! У те­бя грудь пят­ни­стая, как у ле­о­пар­да, и Лё­ша не луч­ше те­бя вы­гля­дит, да и не очень-то ты скры­ва­ла, чем вы пре­ды­ду­щую ночь за­ни­ма­лись, и, су­дя по все­му, со­би­рае­тесь за­ни­мать­ся се­го­дня. Ме­ня, и твою ма­му - это ин­те­ре­су­ет толь­ко с ги­гие­ни­че­ской точ­ки зре­ния. Ко­ро­че, де­лай­те то, что я вам ве­лю! По­шли, Алё­ша! - Она раз­вер­ну­лась, и по­шла к при­строй­ке, в ко­то­рой бы­ла, су­дя по все­му, ве­ще­вая кла­до­вая. Лё­ша за­брал всё, что она вы­да­ла ему, и, на­пут­ст­вуе­мый лёг­ким под­за­тыль­ни­ком, вы­дан­ным ему на про­ща­нье, унёс всё в ба­ню, где в тем­но­те раз­ло­жил при­не­сен­ное им, на ши­ро­кий по­лок. Ско­ро при­шла и Ле­на, в ру­ке ко­то­рой, кро­ме бе­лья, был и фо­на­рик. Они се­ли на ска­мей­ку, оша­ра­шен­ные сло­ва­ми ба­буш­ки, и аб­со­лют­ной апа­тич­но­стью Ле­ни­ной ма­мы, вдруг сдав­шей­ся под на­тис­ком до­че­ри, и не же­лаю­ще­го ей ус­ту­пать Алек­сея. За­дви­нув на за­сов две­ри пред­бан­ни­ка, они вы­клю­чи­ли фо­на­рик, и мол­ча раз­де­лись, ос­тав­шись сто­ять бо­си­ком на тё­п­лом и чуть влаж­ном по­лу. Тем­но­та ук­ра­ла те­ло Ле­ны, ко­то­рое те­перь бе­ле­ло слег­ка ос­ве­щае­мое лун­ным све­том, ед­ва про­ни­каю­щим в по­ме­ще­ние че­рез за­коп­чен­ное стек­ло не­боль­шо­го окош­ка. Лё­ша по­до­шел к Ле­не, под­хва­тил её те­ло на ру­ки, и бе­реж­но по­ло­жил на по­стель. Они боль­ше не в си­лах бы­ли сдер­жи­вать се­бя. Ес­ли вче­ра у Лё­ши сра­ба­ты­ва­ли ка­кие-то мо­раль­ные ог­ра­ни­че­ния, стес­няю­щие его, то се­го­дня, все его ком­плек­сы ку­да-то ис­чез­ли, слов­но их ни­ко­гда и не бы­ло. Сно­ва, как и на­ка­ну­не, они бы­ли гар­мо­нич­ной па­рой, и друг дру­га в этой гар­мо­нии стои­ли, и до­пол­ня­ли.
   Се­рый ут­рен­ний свет, слег­ка за­му­тив­ший стек­ло бан­но­го окош­ка, за­стал их в по­сте­ли, в со­стоя­нии пол­но­го из­не­мо­же­ния и от­ре­шен­но­сти, за­кон­чив­шей­ся про­ва­лом в сон. Как все­гда, Лё­ша про­снул­ся пер­вым, и, встав с по­сте­ли, на­ки­нул на Ле­ну про­сты­ню, при­крыв её на­го­ту, а за­тем, вы­шел из ба­ни, при­тво­рив за со­бою дверь. Уви­дев­шая его в ок­но ба­буш­ка, вы­шла во двор. Кри­ти­че­ски ос­мот­рев его ли­цо, - крат­ко кон­ста­ти­ро­ва­ла: "Кра­ше в гроб кла­дут! Ле­на где?"
   - От­ды­ха­ет!
   - Пред­став­ляю се­бе её вид! Иди, и, хо­тя бы, по­ешь! До обе­да, вам, ре­бя­та, нуж­но при­вес­ти се­бя в бо­лее или ме­нее нор­маль­ный вид. Да, ка­кой там вид?! - Она мах­ну­ла ру­кой. - Схо­ди в Ле­ни­ну ком­на­ту, да по­смот­ри на се­бя в зер­ка­ло.
   Лё­ша по­шел, и по­смот­рел. На не­го из зер­ка­ла гля­нул не он, а кто-то дру­гой. Вва­лив­шие­ся, с тём­ны­ми об­рам­ле­ния­ми те­ней, гла­за, вы­пи­раю­щие ску­лы, и вскло­ко­чен­ные во­ло­сы. Рас­чёс­кой, ле­жав­шей на по­до­кон­ни­ке, он при­вёл во­ло­сы в по­ря­док. Так, вро­де, луч­ше - ре­шил он. На шее, поч­ти оже­рель­ем вкру­го­вую си­не­ли сле­ды, ос­тав­лен­ные Ле­ни­ны­ми гу­ба­ми. Да и гу­бы, по­жа­луй, ни­ку­да не спря­чешь: ис­ку­сан­ные и опух­шие, с вы­ра­жен­ной си­не­вой. В ком­на­ту во­шла ба­буш­ка.
   - Ну, что, - на­смот­рел­ся?
   - На­смот­рел­ся! -
   - Как же вы так не­ак­ку­рат­но, ре­бя­та?! Раз­ве ж, так мож­но? - Она по­ка­ча­ла го­ло­вой. - Не­бось, и Лен­ка, не луч­ше вы­гля­дит? Бе­да ведь бу­дет, ес­ли её та­кой уви­дит отец. -
   - А у неё и сей­час бе­да, Ана­ста­сия Фё­до­ров­на! Ху­же этой бе­ды не бы­ва­ет! - Лё­ша по­вер­нул­ся к ней ли­цом. - По­сле отъ­ез­да Ле­ны я за­дер­жусь здесь на три-че­ты­ре не­де­ли, и бу­ду ждать от неё пись­ма на ва­ше имя. У нас ма­ло шан­сов на её бе­ре­мен­ность в этот срок, но мне на­до знать, ес­ли это про­изой­дёт. Я очень хо­чу её бе­ре­мен­но­сти, и мне она нуж­на не мень­ше, чем ей са­мой, - ес­ли, не боль­ше!
   - Ну, о чем ты, сы­нок, го­во­ришь? О ка­кой бе­ре­мен­но­сти? Ей че­рез па­ру не­дель бу­дет толь­ко ше­ст­на­дцать лет, а те­бе - все­го пят­на­дцать. Ты что, се­мью с нею взду­мал соз­да­вать?
   - Да! Я пой­ду ра­бо­тать, и бу­ду учить­ся! Я бу­ду всё для неё де­лать! Пой­ми­те ме­ня пра­виль­но! Ты­ся­чи ре­бят мое­го воз­рас­та сей­час ра­бо­та­ют на за­во­дах, а чем я ху­же их!?
   - По­ни­маю, сы­нок, но ду­маю, что то­бой сей­час ру­ко­во­дит толь­ко страсть, ко­то­рая со вре­ме­нем, по­верь мо­ему опы­ту, - про­хо­дит. Что то­гда?
   - Что же мне де­лать, - ес­ли я её люб­лю?
   - Сей­час, - ни­че­го не де­лать. Ждать! Од­на­ко на­де­ж­ды на её бе­ре­мен­ность, у вас не очень мно­го, уж мо­жешь мне по­ве­рить! Ина­че, Лё­ша, ре­ак­ция её ма­мы бы­ла бы мно­го жест­че, и вам бы это при­нес­ло ку­да мень­ше ра­до­сти. Поль­зуй­тесь тем, что есть! На вот, возь­ми по­ка. - Она по­лез­ла в шкаф­чик, ви­ся­щий на сте­не ря­дом с ок­ном, дос­та­ла от­ту­да ба­ноч­ку с ва­зе­ли­ном, и ко­ро­боч­ку с зе­ле­но­ва­то-се­рым по­рош­ком. - С по­за­прош­ло­го го­да дер­жу, - ска­за­ла она - Лен­ке тво­ей зад­ни­цу ма­за­ла, - от тво­ей пе­ча­ти спа­са­ла!
   - Что это? - спро­сил Лё­ша.
   - Ба­дя­га, сы­нок, - трав­ка та­кая - от си­ня­ков спа­са­ет. Возь­ми на па­лец не­множ­ко ва­зе­ли­на, да мак­ни его за­тем в по­ро­шок, а уж по­том вти­рай его в свои, и Ле­ни­ны мет­ки, ко­то­рые вы друг дру­гу ос­та­ви­ли. Да смот­ри, что­бы она, по­ка не смо­ешь эту га­дость, те­бя в эти мес­та не це­ло­ва­ла, да и сам с ней будь по­ак­ку­рат­ней. Ру­ки по­сле это­го про­мой, и, что­бы в гла­за по­ро­шок не по­пал. По­нял те­перь?
   - По­нял!
   - И ещё. Иди сей­час к Ле­не, и раз­бу­ди её. Ос­мот­ри, как сле­ду­ет, всё её те­ло, что­бы ни на од­ном, бо­лее или ме­нее от­кры­том мес­те, си­ня­ков у неё не ос­та­лось. На грудь-то её, отец вряд ли смо­жет по­смот­реть, а гу­бы и про­чее - по­смот­ри. - При сло­ве "про­чее" Лё­ша по­крас­нел. - Лад­но те­бе, де­ви­цу крас­ную изо­бра­жать! Бе­ги, да­вай к Ле­не, по­ка все в раз­бро­де.
   За­хва­тив с со­бой на­пут­ст­вие ба­буш­ки, и вы­дан­ное ею ле­кар­ст­во от лю­бов­ных утех, Лё­ша по­бе­жал к Ле­не и, за­став её ещё спя­щей, стал бу­дить её. С тру­дом, и да­ле­ко не сра­зу, про­бу­ж­де­ние её бы­ло дос­тиг­ну­то. Лё­ша ос­мот­рел Ле­ни­но те­ло со всех сто­рон. Сле­дов, тре­бую­щих унич­то­же­ния, бы­ло пре­дос­та­точ­но, и ра­бо­ты ему хва­ти­ло ещё на це­лый час. Ув­лек­шись, он за­был на­каз ба­буш­ки не це­ло­вать там, где бы­ла по­ло­же­на ва­зе­ли­но­вая с ба­дя­гой смаз­ка, и те­перь, Лё­ши­ны гу­бы по­лы­ха­ли жгу­чей бо­лью. На солн­це ли­цо Ле­ны вы­гля­де­ло да­ле­ко не луч­шим об­ра­зом, и ма­ло чем от­ли­ча­лось от Лё­ши­ной фи­зио­но­мии. Осо­бен­но при­ме­ча­тель­но вы­гля­де­ли её гу­бы; опух­шие, хо­тя, и без си­не­вы. Лё­ша, в этом от­но­ше­нии, был бо­лее ак­ку­ра­тен. Стоя во вре­мя их позд­не­го зав­тра­ка на­про­тив них, ба­буш­ка ка­ча­ла го­ло­вой, но, вре­ме­на­ми, она улы­ба­лась, гля­дя на то, как этот ма­ло­еж­ка Лё­ша упи­сы­ва­ет всё под­ряд. За­шед­шая в ком­на­ту Ле­ни­на ма­ма, ещё с по­ро­га, уви­дев ли­ца обо­их, об­хва­ти­ла ла­до­ня­ми свои вис­ки, и вы­шла из ком­на­ты, де­мон­ст­ри­руя тра­гизм си­туа­ции.
   Око­ло пя­ти ча­сов ве­че­ра, все со­бра­лись за сто­лом, что­бы в сво­ём уз­ком кру­гу - по­мя­нуть де­да, в час его смер­ти. Си­де­ли ти­хо, и поч­ти не раз­го­ва­ри­вая. Взрос­лые вы­пи­ли по рюм­ке вод­ки. Ба­буш­ка, Ли­дия Алек­сан­д­ров­на и Ле­на - друж­но всплак­ну­ли, и че­рез час, все ра­зо­шлись из-за сто­ла - всяк, по сво­им де­лам. Лё­ша увёл Ле­ну в ба­ню; до­сы­пать не­дос­пан­ное, а сам, вме­сте с пле­мян­ни­ком Ана­ста­сии Фё­до­ров­ны, взял­ся пра­вить за­ва­лив­ший­ся сег­мент за­бо­ра, за­ме­нив сгнив­ший на уров­не зем­ли опор­ный столб. Спать со­би­ра­лись ло­жить­ся по­рань­ше, так как Ле­ни­на ма­ма на­ме­ре­ва­лась уже к ве­че­ру зав­траш­не­го дня ока­зать­ся в Тал­лин­не. Лё­ша хо­дил не­при­ка­ян­ной те­нью, не зная: ку­да се­бя деть, чем за­нять. На­ко­нец, уже по на­сту­пив­шим су­мер­кам он ушел в ба­ню, и за­крыл за со­бою дверь на за­движ­ку. Раз­дев­шись, он лёг ря­дом с Ле­ной, впро­чем, не тро­гая её, а толь­ко по­ло­жив её го­ло­ву на свою ру­ку, пе­ре­мес­тив её с по­душ­ки. Ле­на, тут же, по­удоб­нее, пе­ре­мес­ти­ла го­ло­ву на его грудь. Лё­ша не спал. Не­ви­дя­ще гля­дя в по­то­лоч­ную чер­но­ту, он с тос­кой ду­мал о ско­ром рас­ста­ва­нии с Ле­ной, с ко­то­рой, за по­след­ние два дня он на­столь­ко срос­ся ду­хов­но и те­лес­но, что не мог се­бе пред­ста­вить да­же крат­ко­вре­мен­ной с ней раз­лу­ки, не го­во­ря уже о пер­спек­ти­ве окон­ча­тель­но­го рас­ста­ва­ния с нею. На гла­за его, вре­мя от вре­ме­ни, на­плы­ва­ли слё­зы жа­ло­сти, как к ней, так, и к се­бе, вре­ме­на­ми, ста­но­вив­шие­ся сле­за­ми бес­силь­ной яро­сти, от ко­то­рой он сто­нал. В один из та­ких мо­мен­тов Ле­на про­сну­лась, и, гу­ба­ми по­тя­нув­шись к его ли­цу, ощу­ти­ла на них соль его слёз. По­гла­ди­ла его ли­цо: "Ус­по­кой­ся, ми­лый, мо­жет, всё об­ра­зу­ет­ся".
   Он ле­гонь­ко це­ло­вал её, ста­ра­ясь не ос­тав­лять на её, слиш­ком чув­ст­ви­тель­ной ко­же, сле­дов сво­их губ. Ле­на сла­бо от­ве­ча­ла на лас­ки Лё­ши, по­жа­ло­вав­шись на пло­хое са­мо­чув­ст­вие. И вер­но: Лё­ша уже об­ра­тил вни­ма­ние на её слиш­ком го­ря­чее те­ло, вя­лость рук и губ. Он встал, и, одев­шись, вы­шел во двор. В ок­не гор­ни­цы он уви­дел свет, и за­гля­нул в не­го. Че­рез ок­но уви­дел Ана­ста­сию Фё­до­ров­ну, ко­то­рая рас­кла­ды­ва­ла на сто­ле что-то вро­де пась­ян­са. Он во­шел в дом, и по­сту­чал в дверь гор­ни­цы, по­сле че­го - от­крыл её. Ана­ста­сия Фё­до­ров­на не­до­умен­но по­смот­ре­ла на не­го.
   - Что, Алё­ша, слу­чи­лось?
   - У Ле­ны, ка­жет­ся, тем­пе­ра­ту­ра, мо­жет, таб­лет­ка пи­ра­ми­до­на у вас най­дёт­ся?
   Ба­буш­ка за­шла в Ле­ни­ну ком­на­ту, от­ку­да при­нес­ла таб­лет­ку, и ста­кан с во­дой.
   - По­шли, Лё­ша, со мной, я по­смот­рю, что там с нею.
   - Она раз­де­та!
   - А ка­кой же ей с то­бой быть? Не ос­леп­ну! Фо­на­рик-то, у вас, по­ди?
   - Да!
   - То­гда, по­шли!- Они вы­шли во двор, и на­пра­ви­лись к ба­не.
   - По­до­ж­ди ме­ня здесь, Лё­ша, - я ско­ро вый­ду.
   Че­рез не­сколь­ко ми­нут она дей­ст­ви­тель­но вы­шла и, ос­та­но­вив­шись око­ло Лё­ши, впол­го­ло­са ска­за­ла: "Ни­че­го вро­де опас­но­го нет, но умерь­те, как мо­же­те, свой пыл, до­ро­гие. Она ещё де­воч­ка, по су­ти сво­ей, а вы оба за­бы­ли об этом. Пе­ре­еда­ние, Лё­ша, бы­ва­ет страш­нее го­ло­да! Лад­но, - иди, да, сколь­ко мож­но, по­бе­ре­ги её се­го­дня. Да что это я, ста­рая, - ка­кое та­кое - се­го­дня? Иди уж!"
   Лё­ша за­шел в ба­ню и за­крыл дверь на за­сов.
   -У те­бя, Ле­на, что-ни­будь бо­лит? - спро­сил он.
   - Лёш­ка, ми­лый, да у ме­ня всё бо­лит по­сле пер­во­го же дня, но я, - по­ка с то­бой!
   Эту ночь они про­ве­ли бо­лее спо­кой­но, лишь из­ред­ка по­зво­ляя се­бе вспыш­ки стра­сти. Ле­на вре­ме­на­ми за­бы­ва­лась, по­гру­жа­ясь в крат­кий сон, но са­мо­го Лё­шу, сон в эту ночь так и не по­се­тил.
   Око­ло вось­ми ча­сов ут­ра, оба они вы­шли из ба­ни с за­рё­ван­ны­ми ли­ца­ми, и, взяв­шись за ру­ки, бы­ст­ро по­ки­ну­ли двор. Ле­ни­ны ма­ма и ба­буш­ка смот­ре­ли им в спи­ну, по­ка они не ис­чез­ли за кус­тар­ни­ком, в ко­то­рый ны­ря­ла тро­пин­ка, ве­ду­щая к мель­ни­це. Они при­шли на по­лян­ку с не­за­буд­ка­ми, где Лё­ша на­рвал бу­кет, и от­дал его Ле­не в ру­ки. По­том, они не­сколь­ко ми­нут по­стоя­ли, друг на­про­тив дру­га. Ле­на дву­мя ру­ка­ми дер­жа­ла бу­ке­тик не­за­бу­док, а Лё­ша це­ло­вал её паль­цы - неж­но, слов­но гу­бы. Об­рат­но воз­вра­ща­лись мед­лен­но. До­ма их ждал зав­трак, но Лё­ша от не­го от­ка­зал­ся, и вы­шел на крыль­цо, где сел на сту­пень­ку с чув­ст­вом пол­но­го опус­то­ше­ния в ду­ше. Ба­буш­кин пле­мян­ник с же­ной, во­зи­лись око­ло сво­ей ма­ши­ны, вы­ве­ден­ной со дво­ра за во­ро­та. Они ук­ла­ды­ва­ли ве­щи в ба­гаж­ник: как свои, так и Ле­ны, и её ма­мы, ко­то­рых они обе­ща­ли от­вез­ти до Тал­лин­на этим же днём. По­до­шла Ле­на, и вста­ла у Лё­ши за спи­ной, за­пус­тив свои паль­цы в его кур­ча­вые во­ло­сы, окон­ча­тель­но взлох­ма­тив их, и так ли­шен­ные по­ряд­ка за­вит­ки. Ба­буш­ка по­зва­ла всех в дом на за­клю­чи­тель­ный пре­дотъ­езд­ной ри­ту­ал. Все мол­ча при­се­ли во­круг сто­ла. И ба­буш­ка, и дочь её - Ли­дия Алек­сан­д­ров­на: од­на - уг­лом фар­ту­ка, вто­рая - плат­ком, - су­ши­ли ти­хие слё­зы. Ле­на с Лё­шей си­де­ли ря­дом, не под­ни­мая глаз от по­ла. Все вста­ли, и по­шли к вы­хо­ду из до­ма, ос­та­вив в ком­на­те Лё­ну с Лё­шей. Об­хва­тив Лё­ши­но ли­цо ла­до­ня­ми, Ле­на за­гля­ну­ла ему в не­го, и уви­де­ла не­жи­вые, за­пол­нен­ные сле­за­ми гла­за, смот­ря­щие сквозь неё. Гу­бы и под­бо­ро­док Лё­ши дёр­га­лись, и кри­ви­лись в не­мыс­ли­мых су­до­рож­ных гри­ма­сах. Ле­на силь­но при­жа­ла его ли­цо к сво­ему, и ста­ла це­ло­вать его гу­бы, ку­сая их в кровь, тон­ко, поч­ти по-ще­ня­чьи, по­ску­ли­вая.
   Во­шед­шая в ком­на­ту мать Ле­ны, уви­дев их, вновь вы­шла во двор. На­ко­нец, Ле­на, ото­рва­лась от Лё­ши, и, по­звав его за со­бой, - вы­шла из ком­на­ты. Сде­лав не­сколь­ко ша­гов, он вновь ос­та­но­вил­ся у по­ро­га се­ней, и, ут­кнув­шись в их угол ли­цом, за­тряс­ся в без­звуч­ном ры­да­нии. Вновь, вер­ну­лась Ле­на, в со­про­во­ж­де­нии ма­мы. Ле­на ото­рва­ла Лёш­ку от сте­ны, раз­вер­нув его ли­цом к се­бе.
   - Лё­шень­ка, ми­лый, что же ты де­ла­ешь? Ты что, - хо­ро­нишь, что ль, ме­ня? Ну, мо­жет быть, мы с то­бою на сле­дую­щий год ещё уви­дим­ся? Ну же, - по­ду­май! У нас ещё мно­го вре­ме­ни впе­ре­ди, а ес­ли бу­дет, как за­ду­ма­ли, - то, и вся жизнь! Ну же, Лё­ша, дер­жись! Ты же - муж­чи­на! Не де­лай мне боль­но!
   По­сте­пен­но, Лё­ша ус­по­ко­ил­ся, и, сте­рев ла­до­нью слё­зы с ли­ца, вы­шел на ули­цу сле­дом за нею. Все уже си­де­ли в ма­ши­не, и жда­ли толь­ко Ле­ну. На зад­нем си­де­нье, там, ку­да она долж­на бы­ла сесть, ле­жал бу­ке­тик не­за­бу­док. Лё­ша, вы­нув его, по­са­дил на ме­сто Ле­ну, и по­ло­жил бу­ке­тик ей на ко­ле­ни.
   - На­пи­ши! - про­шеп­тал он ей на ухо. - Я бу­ду ждать пись­ма здесь. - По­це­ло­вал её в гу­бы, и за­хлоп­нул двер­цу.
   Ма­ши­на тро­ну­лась, и Лё­ша до са­мо­го по­во­ро­та сле­дил за нею, слов­но на­де­ясь взгля­дом вер­нуть её, или - ос­та­но­вить.
   По­лу­ча­сом поз­же, Ана­ста­сия Фё­до­ров­на, обес­по­ко­ен­ная от­сут­ст­ви­ем Лё­ши, по­шла его ис­кать, и, на­шла в ба­не. Он сто­ял ко­ле­ня­ми на ска­мей­ке, ут­кнув­шись ли­цом в Ле­ни­ну по­душ­ку, и без­утеш­но ры­дал, слов­но ма­лень­кий ре­бё­нок. Она от­ве­ла его в дом, а са­ма, тут же, - от гре­ха по­даль­ше, со­бра­ла их по­стель. Она и рань­ше зна­ла о чрез­мер­ной эмо­цио­наль­но­сти Лё­ши, но столь тя­же­лой с его сто­ро­ны ре­ак­ции на Ле­нин отъ­езд, - ни­как не ожи­да­ла. Оши­боч­но со­еди­няя его внеш­нюю, поч­ти взрос­лую стать, с его впол­не взрос­лой ре­ак­ци­ей на уп­ре­ки Ле­ни­ной ма­мы, вы­ска­зан­ные ему два дня на­зад, она бы­ла уве­ре­на и в его эмо­цио­наль­ном взрос­ле­нии, что бы­ло да­ле­ко не так! Те­перь, пе­ред ней был ре­бё­нок, ко­то­ро­го жес­то­ко об­ма­ну­ли, ли­шив пред­ме­та его обо­жа­ния - его пер­вой, на­стоя­щей люб­ви. Ещё в те­че­ние ча­са Лё­ша на­хо­дил­ся в до­ме Ана­ста­сии Фё­до­ров­ны. Си­дя за сто­лом, он без­у­ча­ст­но смот­рел пе­ред со­бой, но вряд ли что-ни­будь мог ви­деть. Че­рез час, он под­нял­ся из-за сто­ла, и по­до­шел к две­ри.
   - До сви­да­ния, Ана­ста­сия Фё­до­ров­на, я пой­ду к се­бе. К вам, по­ка я здесь, - бу­ду за­хо­дить!
   - Ос­тал­ся бы ты, Лё­ша! -
   - Нет, здесь я не вы­дер­жу! Про­сти­те ме­ня за всё! -
   Ана­ста­сия Фё­до­ров­на по­до­шла к не­му, по­це­ло­ва­ла в лоб, и пе­ре­кре­сти­ла.
   - Бог те­бя про­стит, - а мне, и про­щать не­че­го. Всё прой­дёт, до­ро­гой! Всё прой­дёт! За­хо­ди, по­ка здесь, - не за­бы­вай ста­ру­ху!
   Не за­хо­дя на мель­ни­цу, он ушел к ша­ла­шу. С отъ­ез­дом Ле­ны, для не­го ис­чез смысл его су­ще­ст­во­ва­ния, и он впал в до­воль­но про­дол­жи­тель­ную де­прес­сию, с поч­ти еже­нощ­ны­ми сле­за­ми и гал­лю­ци­на­ция­ми. На дос­та­точ­но дли­тель­ное вре­мя он пол­но­стью ушел в се­бя, в свои пе­ре­жи­ва­ния. Един­ст­вен­ным че­ло­ве­ком, с кем он про­дол­жал под­дер­жи­вать от­но­ше­ния, ос­та­вав­шим­ся свя­зую­щим с вос­по­ми­на­ния­ми о Ле­не зве­ном, - бы­ла её ба­буш­ка. Он еже­днев­но при­хо­дил к ней, ино­гда, вы­пол­няя её не­зна­чи­тель­ные по­ру­че­ния. Из­ред­ка, за­хо­дил, что­бы про­сто по­си­деть, и по­мол­чать. При­дёт, по­здо­ро­ва­ет­ся, по­си­дит мол­ча, и уй­дёт, - так и не ска­зав ни сло­ва.
   Ка­ж­дый день, при­хо­дя к Ана­ста­сии Фё­до­ров­не в дом, он смот­рел на неё во­про­шаю­щи­ми гла­за­ми. Но, вся­кий раз, встре­тив его взгляд, она от­во­ди­ла гла­за в сто­ро­ну, слов­но, чув­ст­вуя за со­бою ка­кую-то ви­ну, и, от­ри­ца­тель­но ка­ча­ла го­ло­вой. Лё­ша осу­нул­ся, и по­тем­нел ли­цом, воз­мож­но, и от за­га­ра, и, да­же фи­зи­че­ски, он вы­гля­дел сей­час не столь впе­чат­ляю­ще, как в пер­вый день сво­его при­ез­да. И по­ход­ка его, от­ли­чав­шая­ся рань­ше лёг­ко­стью, ста­ла тя­же­лой, ли­шен­ной энер­гии мо­ло­до­го те­ла. Толь­ко что но­ги не во­ло­чит, как-то, гля­дя на не­го, по­ду­ма­ла ба­буш­ка, о чём, поз­же и ска­за­ла ему.
   Про­шел уже поч­ти ме­сяц, ко­гда, при оче­ред­ном Лё­ши­ном ви­зи­те к ней, Ана­ста­сия Фё­до­ров­на про­тя­ну­ла ему за­пе­ча­тан­ный кон­верт, без об­рат­но­го на нём ад­ре­са. Тря­су­щи­ми­ся ру­ка­ми, тут же, при Ана­ста­сии Фё­до­ров­не, Лё­ша вскрыл его. Гла­за его сра­зу вы­хва­ти­ли из все­го тек­ста по­след­нюю фра­зу: "Все­гда, и с лю­бо­вью, бу­ду пом­нить те­бя! Твоя Ле­на".
   - Всё! - ска­зал он глу­хо. - Те­перь, - ВСЁ! - И, по­вер­нув­шись, вы­шел из до­ма, ком­кая в ку­ла­ке пись­мо.
   В эту ночь, про­ве­ден­ную им, как и пре­ды­ду­щие, в ша­ла­ше, Лёш­ка ры­дал, как ма­лень­кий, ед­ва ус­по­каи­ва­ясь, и вновь тря­сясь всем те­лом, слов­но, в оз­но­бе. Ви­ди­мо, он вы­пла­кал то­гда все слё­зы, и до­б­рых де­сять лет по­на­до­би­лось, что­бы вспом­нить ему о них. Но это уже - из дру­гой жиз­ни.
   Ут­ром сле­дую­ще­го дня он поя­вил­ся в до­ме Ана­ста­сии Фё­до­ров­ны, силь­но по­ху­дев­ший, и осу­нув­ший­ся, с рюк­за­ком на ле­вом пле­че.
   - Я при­шел к вам по­про­щать­ся, Ана­ста­сия Фё­до­ров­на. Про­сти­те ме­ня, ещё раз про­шу вас, ес­ли что-то бы­ло не так! Пус­то во мне, и тя­же­ло! -
   Он по­ло­жил на стол кон­верт, на ко­то­ром бы­ло на­пи­са­но Ле­ни­но имя.
   - Ес­ли бу­дет воз­мож­ность, - прие­дет же она ко­гда-ни­будь, - от­дай­те ей это моё пись­мо. По­чтой его не по­сы­лай­те - про­па­дёт, я чув­ст­вую. Толь­ко, в ру­ки ей пе­ре­дай­те! Вот и всё! Про­щай­те!
   Ана­ста­сия Фё­до­ров­на по­це­ло­ва­ла его в лоб, и пе­ре­кре­сти­ла.
   - Спа­си те­бя Бог!
   С тем он и ушел.
   Тре­мя го­да­ми поз­же, сын Ива­на Иль­и­ча Сеп­по - Ро­ман, за­ехав на па­ру дней по де­лам в Ле­нин­град, ос­та­но­вил­ся в до­ме Лё­ши. За раз­го­во­ром, он ска­зал, что в ию­ле это­го - 1957 го­да, Ана­ста­сия Фё­до­ров­на по­сле­до­ва­ла за сво­им му­жем. На её по­хо­ро­нах бы­ла вся её се­мья: дочь с му­жем, внуч­ка с му­жем, и пле­мян­ник с же­ной.
   Две­на­дцать лет спус­тя, по­сле рас­ста­ва­ния с Ле­ной, Лё­ша вер­нул­ся в па­мят­ные ему мес­та. Прие­хал от­ды­хать не один, а с мо­ло­дой же­ной, ко­то­рая к это­му вре­ме­ни бы­ла бе­ре­мен­на. Ос­та­но­ви­лись всё у то­го же Ива­на Иль­и­ча, пе­ре­ехав­ше­го к то­му вре­ме­ни в де­рев­ню "Гор­ка", на про­ти­во­по­лож­ной от де­рев­ни "Руя" сто­ро­не ре­ки. Ста­рый дом их - сго­рел, как они ут­вер­жда­ли, от под­жо­га. Ве­че­ром пер­во­го, по­сле их при­ез­да дня, си­дя с Ива­ном Иль­и­чом на крыль­це до­ма, Алек­сей ус­лы­шал от не­го, что в до­ме Алек­сан­д­ра Ан­д­рее­ви­ча и Ана­ста­сии Фё­до­ров­ны, жи­вут те­перь по­сто­рон­ние лю­ди, а к ста­ри­кам на мо­ги­лу при­ез­жа­ет два­ж­ды в год толь­ко их внуч­ка, с му­жем и деть­ми. Да, вот, дня­ми долж­на прие­хать, как раз, на день смер­ти сво­ей ба­буш­ки. Здесь ря­дом, в на­ча­ле де­рев­ни, они свою чёр­ную "Вол­гу" и ста­вят, а по­том, на клад­би­ще идут. Иван Иль­ич ис­ко­са гля­нул на Лё­ши­но ли­цо, но ни­че­го на нем не про­чи­тал. Алек­сей сде­лал вид, что не за­ме­тил это­го взгля­да. Ря­дом с ним си­де­ла его мо­ло­дая кра­си­вая же­на, а вос­по­ми­на­ния о той дав­ней, - пер­вой его люб­ви, пусть и коль­ну­ли его серд­це, но - не так боль­но, и не так ост­ро, как это бы­ло ко­гда-то, - две­на­дцать лет на­зад. Те­перь уже, дав­ным-дав­но! Лё­ша, по­сле то­го - 1954 го­да, с гре­хом по­по­лам окон­чил шко­лу, от­слу­жил в ар­мии, а сей­час, учил­ся в ме­ди­цин­ском ин­сти­ту­те, в од­ной груп­пе со сво­ею же­ной. От­ды­хая здесь, они еже­днев­но со­вер­ша­ли про­гул­ки по зна­ко­мым Лё­ше мес­там. Един­ст­вен­ным ме­стом, ку­да он свою же­ну ни­ко­гда не во­дил, бы­ла по­лян­ка с не­за­буд­ка­ми. Её Лё­ша из па­мя­ти вы­черк­нул на­все­гда.
   Од­на­ж­ды, че­рез не­де­лю по­сле их при­ез­да на от­дых, про­хо­дя ули­цей де­рев­ни по до­ро­ге, ве­ду­щей к ре­ке, Лё­ша из­да­ле­ка уви­дел при­бли­жаю­щую­ся к ним мо­ло­дую ин­те­рес­ную жен­щи­ну, дер­жав­шую за ру­ку де­воч­ку лет пя­ти, в ру­ке ко­то­рой был за­жат бу­ке­тик не­за­бу­док. По­за­ди их шел маль­чик лет вось­ми, ко­то­рый тон­ким пру­ти­ком ще­ко­тал де­воч­ке го­лые но­ги. Де­воч­ка обо­ра­чи­ва­лась, по­ка­зы­ва­ла маль­чи­ку язык, и кор­чи­ла ему смеш­ные ро­жи­цы. По­за­ди этой трои­цы, мет­рах в де­ся­ти от них, шел рых­ло­ва­тый, но до­воль­но мо­ло­дой муж­чи­на, оде­тый не по-ме­ст­но­му: в ши­ро­кую рас­ши­тую ру­баш­ку с во­рот­ни­ком "апаш", бе­лые брю­ки и па­ру­си­но­вые туф­ли. Его го­ло­ву при­кры­ва­ла со­ло­мен­ная шля­па. Он шел, по­ну­ро опус­тив го­ло­ву, ви­ди­мо, тя­го­тясь про­гул­кой, и всё вре­мя вы­ти­рал по­тею­щее ли­цо за­жа­тым в ку­ла­ке плат­ком. Лё­ша и Ле­на сра­зу уз­на­ли друг дру­га, но лишь дви­же­ни­ем век они по­здо­ро­ва­лись друг с дру­гом, да лег­кая по­лу­улыб­ка, про­мельк­нув­шая на пух­лых Ле­ни­ных гу­бах, по­ка­за­ла Лё­ше: Ле­на пом­нит всё! Всё пом­нил, ока­зы­ва­ет­ся, и он!
   Всё здесь опи­сан­ное - прав­да! Ис­клю­че­ние: не­сколь­ко имен ос­нов­ных ге­ро­ев этой по­лу­дет­ской дра­мы, за­вер­шив­шей­ся по­лу­взрос­лой тра­ге­ди­ей.
   Воз­мож­но, что они оба по­ка жи­вы. Лю­бовь, ко­то­рую они пе­ре­жи­ли, и ко­то­рая, я на­де­юсь, у обо­их ос­та­ви­ла в серд­цах глу­бо­кую, пусть и за­тя­нув­шую­ся руб­ца­ми ра­ну, име­ет пра­во на хо­тя бы крат­ко­вре­мен­ную реа­ни­ма­цию, ибо им, - жи­ву­щим, ни­че­го дру­го­го не ос­та­лось се­бе же­лать. Их ждут уже бе­ре­га Ко­ци­та.
  
   Ле­нин­град-Сейм­чан - ст. Но­во­ла­за­рев­ская 1951-1954,1982-2006 го­ды.
  

P. S. ВСЁ ПРО­ШЛО

   Мно­го лет под­ряд, ка­ж­дый лет­ний се­зон мне до­во­ди­лось со­вер­шать по­езд­ки, це­лью ко­то­рых был ба­наль­ный от­дых. Мои во­яжи про­хо­ди­ли че­рез мес­та хо­ро­шо из­вест­ные мне, ос­та­вив­шие в мо­ей па­мя­ти не толь­ко при­ят­ные, но и горь­кие вос­по­ми­на­ния. Мес­та эти за­ни­ма­ли сре­дин­ное по­ло­же­ние ме­ж­ду пунк­том от­прав­ки - Пе­тер­бур­гом, и пунк­том мое­го ко­неч­но­го на­зна­че­ния, на­хо­дя­щим­ся в Псков­ской глу­бин­ке. Две - три по­езд­ки за лет­ний се­зон, да, в оба кон­ца, в ко­неч­ном ито­ге, по­зво­ля­ли мне в те­че­ние не­сколь­ких се­кунд вновь ви­деть бе­ре­га Руи - реч­ки мо­ей юно­сти. Ка­ж­дую свою по­езд­ку, подъ­ез­жая к ней, я ста­но­вил­ся пре­дель­но вни­ма­тель­ным к ок­ру­жаю­щим до­ро­гу пей­за­жам, но край­не ред­ко, и с ка­ж­дым го­дом всё ре­же, на­хо­дил я в них то, что мог­ло под­твер­дить со­хра­не­ние мо­ей па­мя­ти: де­рев­ня у мос­та не та, мост дру­гой, и толь­ко реч­ка, хоть и от­да­лён­но, на­по­ми­на­ла ту са­мую Рую, вос­по­ми­на­ния о ко­то­рой тре­во­жи­ли ме­ня весь пре­ды­ду­щий год - вре­мя эпи­сто­ляр­но­го под­твер­жде­ния её су­ще­ст­во­ва­ния: в со­вер­шен­но ином ви­де, и ином об­рам­ле­нии. Ка­ж­дая та­кая по­езд­ка, в ко­то­рой я был все­го лишь пас­са­жи­ром ма­ши­ны, не по­зво­ля­ла мне про­яв­лять из­лиш­нюю на­стой­чи­вость в по­ис­ках под­твер­ждаю­щих мои вос­по­ми­на­ния ланд­шафт­ных под­роб­но­стей бы­ло­го. В Ан­тарк­ти­че­скую зи­мов­ку 2006 - 2007 го­дов я взял с со­бою ог­ром­ную ки­пу ста­рых сво­их за­пи­сей. Боль­шую их часть мож­но было по пра­ву от­не­сти к днев­ни­ко­вым, за­ни­мав­шим боль­шой объ­ём, с со­вер­шен­ной не­воз­мож­но­стью бы­ст­ро­го на­хо­ж­де­ния нуж­но­го мне на дан­ный мо­мент раз­де­ла. Пе­ре­во­дом ру­ко­пис­но­го тек­ста в ком­пь­ю­тер­ный, а с не­го, и в пе­чат­ный, я и за­нял­ся под ру­ко­во­дством сво­его кол­ле­ги - ане­сте­зио­ло­га, Цвет­ко­ва Ан­д­рея, ибо зна­ние мною ком­пь­ю­те­ра, бы­ло, и во мно­гом ос­та­ёт­ся по сию по­ру, - эм­брио­наль­ным. Ан­д­рей и стал, по пра­ву, пер­вым мо­им чи­та­те­лем, а этой гла­ве, я це­ли­ком и пол­но­стью обя­зан толь­ко ему.
   Сол­неч­ным ран­ним май­ским ут­ром 2007 го­да, мы оба от­пра­ви­лись на его ма­ши­не, на по­ис­ки уте­рян­но­го мною. Без­воз­врат­но ли? По­сле зи­мы, раз­би­тое гру­зо­вы­ми ма­ши­на­ми шос­се на­по­ми­на­ло свои­ми вы­бои­на­ми по­сле­во­ен­ные грун­тов­ки, за­став­ляя Ан­д­рея всё вре­мя уп­раж­нять­ся в до­рож­ном сла­ло­ме, что­бы не пре­рвать на­ше пу­те­ше­ст­вие до­рож­ным не­за­пла­ни­ро­ван­ным про­ис­ше­ст­ви­ем. По­след­нюю треть пу­ти, по обо­чи­нам до­ро­ги нас со­про­во­ж­да­ли жел­тею­щие ос­то­вы вы­со­хших про­шло­год­них ги­ган­тов - бор­ще­ви­ка, в не­дав­ние го­ды рас­се­лив­ше­го­ся в на­ших кра­ях, на­во­дя­ще­го ка­кую-то, поч­ти мис­ти­че­скую жуть, слов­но кос­ми­че­ские при­шель­цы на зем­ных або­ри­ге­нов. Ле­том, в по­ру их бур­но­го рос­та, это ощу­ще­ние ещё бо­лее гне­ту­ще. Не на­ших кра­ёв это рас­те­ние! Ми­но­ва­ли Слан­цы, и до де­рев­ни Вы­скат­ка, всё, бо­лее или ме­нее, уз­на­вае­мо с до­ро­ги, и, раз­ве что, ок­ру­жаю­щие до­ро­гу по­ля, ото­дви­ну­ли от са­мой до­ро­ги лес­ные мас­си­вы, а соб­ст­вен­но де­ре­вен­ский пей­заж той же Вы­скат­ки, при­об­рёл смесь строе­ний ок­ра­ин за­хо­лу­ст­ных Рос­сий­ских го­ро­дов, дач­ных по­сёл­ков, и ма­лой то­ли­ки ис­тин­но сель­ских строе­ний. Свер­ну­ли на­пра­во, и по не­скон­чае­мым до­рож­ным вы­бои­нам, ос­тав­шие­ся при­мер­но три ки­ло­мет­ра едем к Руе. Подъ­ез­жая к ней, ми­но­ва­ли ос­тат­ки ка­кой-то де­рев­ни, в ко­то­рой при­знать ту, пре­ж­де на­ве­щае­мую мною, я ни­ко­им об­ра­зом не смог. Вот и мост че­рез реч­ку: С ка­мен­но-бе­тон­ны­ми ус­тоя­ми, по­стро­ен­ный с пер­спек­ти­вой на мно­гие го­ды поль­зо­ва­ния им. Сле­ва, у са­мо­го мос­та, ко­рот­кий грун­то­вый про­сё­лок, пе­ре­хо­дя­щий в де­ре­вен­скую улоч­ку, с до­ма­ми рас­по­ло­жен­ны­ми па­рал­лель­но реч­ке, что тон­кой ни­тью по­свер­ки­ва­ет ме­ж­ду кус­тов, вы­рос­шим по её бе­ре­гам, ко­со спол­заю­щим к во­де, сра­зу за обо­чи­ной до­ро­ги. Мне эта де­рев­ня со­вер­шен­но не зна­ко­ма. Я рас­те­рян, и не знаю, как ком­мен­ти­ро­вать сво­ему спут­ни­ку уви­ден­ное мною. Пе­ре­ез­жая мост, вгля­ды­ва­юсь сквозь его ог­ра­ж­де­ния в нит­ку вью­ще­го­ся под ним, ско­рее, ру­чья, чем реч­ки; в три - че­ты­ре мет­ра ши­ри­ной, у ко­то­рой ни­же мос­та нет да­же на­мё­ка на её, ко­гда-то от­пе­ча­тав­ший­ся в мо­ей па­мя­ти, ши­ро­кий раз­лив. Не бы­ло его тут, - НЕ БЫ­ЛО НИ­КО­ГДА!
   До­воль­но при­лич­ным от­рез­ком шос­се дое­ха­ли до Плюс­сы, и на её бе­ре­гу сде­ла­ли ос­та­нов­ку, что­бы по­лю­бо­вать­ся на неё: тихую и мед­ли­тель­ную; ка­кую-то по-рос­сий­ски при­вет­ли­вую - с лен­цой и по­ко­ем. Пе­ре­ку­си­ли на при­бреж­ной по­ля­не, и сде­ла­ли на про­ща­нье не­сколь­ко фо­то­гра­фий, на ко­то­рых де­ре­вья, стоя­щие на про­ти­во­по­лож­ном бе­ре­гу от­ра­же­ны в спо­кой­ной гла­ди во­ды вверх но­га­ми, и бо­лее чёт­ко, чем са­ми сни­мае­мые на­ми объ­ек­ты. Воз­вра­ща­ясь к бе­ре­гам Руи, по­пут­но свер­ну­ли на ас­фаль­ти­ро­ван­ную лес­ную до­рож­ку, ухо­дя­щую па­рал­лель­но рус­лу Плюс­сы в лес. Че­рез 300 - 400 мет­ров до­ро­га упёр­лась в глу­хое вы­со­кое ог­ра­ж­де­ние че­го-то по­хо­же­го на не­боль­шой за­вод, или, ско­рее, ле­со­пил­ки. Ещё по до­ро­ге к Плюс­се я об­ра­тил вни­ма­ние на ши­ро­кие про­се­ки и пус­то­ты по­лей по обе­им сто­ро­нам до­ро­ги, из­ме­нив­шим в кор­не ланд­шафт­ное ок­ру­же­ние её преж­них лет. Ста­ло по­нят­ным и при­сут­ст­вие здесь это­го пред­при­ятия. Воз­вра­ща­ем­ся к уже од­на­ж­ды пе­ре­се­чён­но­му на­ми мос­ту че­рез Рую, и сра­зу за мос­том сво­ра­чи­ва­ем на ули­цу не­зна­ко­мой по про­шлым мо­им вос­по­ми­на­ни­ям де­рев­ни. Нам по­вез­ло. У вы­ез­да из де­рев­ни сто­ит ста­рый "Мо­ск­вич", в ко­то­ром си­дят трое муж­чин. Чет­вёр­тый, су­дя по все­му, во­ди­тель, на­ме­ре­ва­ет­ся сесть за руль. Ос­та­нав­ли­ва­ем­ся ря­дом с их ма­ши­ной, и я, вый­дя из сво­ей, об­ра­ща­юсь к во­ди­те­лю с во­про­сом, яв­но про­во­ци­рую­щим або­ри­ге­на на раз­вёр­ну­тый от­вет: "Ска­жи­те, по­жа­луй­ста, эта де­рев­ня, слу­чай­но, не Руя?"
   - Нет! - от­ве­тил он - Руя рас­по­ло­же­на вы­ше по те­че­нию, а по­пасть в неё мож­но дву­мя пу­тя­ми: ли­бо, вер­нув­шись в Вы­скат­ку, и про­ехать дру­гой до­ро­гой до Руи, ли­бо, здесь же, сра­зу за мос­том свер­нуть на грун­тов­ку, и по ней, че­рез де­рев­ню "Гор­ка" дое­хать до нуж­ной вам де­рев­ни. Всё на­чи­на­ет схо­дить­ся, и да­же на­зва­ние де­рев­ни "Гор­ка", ко­то­рое я за­был, но она-то и бы­ла тем по­след­ним ме­стом, где я встре­тил Ле­ну, спус­тя две­на­дцать лет по­сле на­ше­го рас­ста­ва­ния, - и это "срос­лось". Муж­чи­не, с ко­то­рым я раз­го­ва­ри­вал, по­хо­же, не ме­нее пя­ти­де­ся­ти лет, и я, с уже но­вой на­де­ж­дой спра­ши­ваю его, не мо­жет ли он что-ни­будь вспом­нить о мель­ни­це, сто­яв­шей на реч­ном ост­ров­ке, и мель­ни­ке, - Сеп­по Ива­не Иль­и­че. Муж­чи­на по­жи­ма­ет пле­ча­ми. Не пом­нит! С зад­не­го си­де­нья ма­ши­ны от­клик­нул­ся па­рень лет сем­на­дца­ти: "Мель­ни­ка то­же не знаю, но ост­ров вы­ше по те­че­нию ре­ки есть, и на нём ос­тат­ки ка­ких-то строе­ний, то­же име­ют­ся". Бла­го­да­рю их, - и мы про­ща­ем­ся. Ос­та­лось, уви­деть свою "Трою".
   Въез­жа­ем на гряз­ный уха­би­стый про­сё­лок, свер­нув на не­го с шос­се сра­зу за мос­том, и уже на пер­вой сот­не мет­ров мы по­па­ли на ля­гу­ша­чью свадь­бу: не­сколь­ко со­тен ля­гу­шек в про­гре­той солн­цем мел­ко­вод­ной лу­же спа­ри­ва­ют­ся, друж­но, кто чем мо­жет: кто спер­мой, кто ик­рой, спо­соб­ст­вуя вос­пол­не­нию сво­его по­том­ст­ва, не за­бы­вая, впро­чем, и о кор­ме их при­род­ным ре­гу­ля­то­рам по­го­ло­вья - ме­ст­ных аи­стов. Лу­жа ки­пит в бро­унов­ском воз­бу­ж­де­нии ля­гу­шачь­их тел, ба­рах­таю­щих­ся в сме­си бу­рой бо­лот­ной во­ды и блед­но-го­лу­бой ля­гу­шачь­ей ик­ры, по­пи­рае­мой и пе­ре­ме­ши­вае­мой их ла­па­ми, слов­но, в жи­во­тво­ря­щем мик­се­ре. Ос­та­вив се­бе на фо­то­па­мять этот мо­мент из жиз­ни зем­но­вод­ных, мы по­еха­ли даль­ше, и, на­ко­нец, дос­тиг­ли де­рев­ни "Гор­ка", ко­то­рую че­рез со­рок с лиш­ним лет мне уже и не уз­нать; так здесь всё из­ме­ни­лось.
   Де­рев­ня "Гор­ка" - все­го не­сколь­ко до­мов, и один из них, по­хо­же, тот, в ко­то­ром я в 1966 го­ду ос­та­нав­ли­вал­ся у Ива­на Иль­и­ча, про­ве­дя в нём часть от­пус­ка вме­сте с же­ной. Но спро­сить - не у ко­го: дво­ры пус­тын­ны, а от хо­ж­де­ния по до­мам я се­бя из­ба­вил, из-за чув­ст­ва не­по­нят­но­го мне са­мо­му стес­не­ния. По до­ро­ге, сра­зу за де­рев­ней, свер­нув­шей вле­во, пе­ре­се­ка­ем ре­ку по дру­го­му мос­ту - близ­не­цу, то­го мос­та, ко­то­рый мы пе­ре­сек­ли два­дца­тью ми­ну­та­ми ра­нее. Ни­же это­го мос­та реч­ка хоть и ши­ре то­го уча­ст­ка, что мы на­блю­да­ли в ниж­ней час­ти её те­че­ния, но и здесь ши­ри­на её не пре­вы­ша­ет 8-10 мет­ров, что ни­как не со­от­вет­ст­ву­ет преж­ним мо­им пред­став­ле­ни­ям о ней, т.к. быв­ший ко­гда-то на этом мес­те её раз­лив - от­сут­ст­ву­ет, как та­ко­вой. Воз­вы­шаю­щий­ся кру­то­яр про­ти­во­по­лож­но­го бе­ре­га есть, но уже без тех, ог­ром­ных ка­че­лей на её бе­ре­гу. И кус­тар­ник по обо­им бе­ре­гам, то­же ни­ку­да не ис­чез, но де­рев­ня, рань­ше ото­дви­ну­тая от ре­ки мет­ров на 50 - 70, нын­че сполз­ла поч­ти к са­мо­му её бе­ре­гу, ос­та­вив ка­кую-то ка­мен­ную хо­зяй­ст­вен­ную по­строй­ку в со­стоя­нии за­пу­щен­но­сти и раз­ва­ла, на са­мой её ок­раи­не - бли­жай­шей к мос­ту. Са­ма де­рев­ня как-то съё­жи­лась, зна­чи­тель­но по­те­ряв в сво­ей для ме­ня при­вле­ка­тель­но­сти, и, вро­де бы, да­же сме­сти­лась бли­же к ко­ров­ни­ку, стоя­ще­му там же, где он сто­ял пре­ж­де. Над де­рев­ней по-преж­не­му воз­вы­ша­ет­ся во­до­на­пор­ная баш­ня, увен­чан­ная мас­сив­ным гнез­дом аи­стов; ос­но­ва­тель­ным, но не­ряш­ли­вым. Нет в де­рев­не глав­но­го для ме­ня; ос­но­вы мо­их вос­по­ми­на­ний - до­ма Ле­ни­ных ста­ри­ков, хо­тя ланд­шафт­ное ок­ру­же­ние са­мой де­рев­ни ос­та­лось не слиш­ком по­тре­во­жен­ным вре­ме­нем. Од­на­ко че­го-то мне всё же не хва­та­ло, за что пре­ж­де це­п­лял­ся взгляд, без вся­ко­го по­ну­ж­де­ния оты­ски­ваю­щий ори­ен­тир, оп­ре­де­ляв­ший точ­ность ме­сто­на­хо­ж­де­ния. Я не сра­зу по­нял от­сут­ст­вие это­го ори­ен­ти­ра, а, по­няв, - рас­стро­ил­ся. Ис­чез­ла ро­ща, верх­няя часть ко­то­рой хо­ро­шо про­смат­ри­ва­лась в ки­ло­мет­ре от де­рев­ни. Кто-то прель­стил­ся не­боль­шим лес­ным мас­си­вом, и свёл его. Очень жаль! Ро­ща эта бы­ла од­ной из вех мо­их вос­по­ми­на­ний, на­по­ми­на­ни­ем о днях дав­но ми­нув­ших, и ук­ра­ше­ни­ем при­реч­ной до­ли­ны. На­ко­нец-то, поя­ви­лась пер­вая жи­вая ду­ша встре­чен­ная на­ми в этой де­рев­не. Ос­та­нав­ли­ваю де­вуш­ку лет два­дца­ти, ко­то­рая спус­ка­ет­ся ули­цей к мос­ту. В ру­ках она не­сёт муж­ские брю­ки, ко­то­рые, по всей ве­ро­ят­но­сти, на­ме­ре­на вы­сти­рать в реч­ной во­де. За­даю ей по­втор­ный за это ут­ро во­прос о мель­ни­це и мель­ни­ке, по­пут­но вы­ска­зы­вая удив­ле­ние от­сут­ст­ви­ем реч­но­го раз­ли­ва ни­же мос­та. Де­вуш­ка ока­за­лась сло­во­охот­ли­вой. Ко­рот­ко, она нам объ­яс­ни­ла, что мель­ни­ца дей­ст­ви­тель­но ко­гда-то стоя­ла на ре­ке, но по­том сго­ре­ла. Сеп­по Ива­на Иль­и­ча она не зна­ет, но слы­ша­ла о нём. Пло­ти­ны око­ло быв­шей мель­ни­цы дав­но нет, и, по­это­му, уро­вень во­ды в ре­ке упал, да и де­ре­вян­ный мост, пред­ше­ст­вен­ник то­го бе­тон­но­го строе­ния, что мы сей­час ви­дим пе­ред со­бой, - дав­но сне­сён, а этот мост, уже тре­тий по счё­ту по­стро­ен­ный по­сле сно­са де­ре­вян­но­го мос­та. Тре­тий, как и все пре­ды­ду­щие мос­ты сме­щае­мый при по­строй­ке вниз по те­че­нию от пред­ше­ст­вую­ще­го ему. Ста­ло по­нят­но ис­чез­но­ве­ние быв­ше­го ко­гда-то на этом мес­те ши­ро­ко­го вод­но­го зер­ка­ла: пло­ти­на раз­ру­ше­на, и уро­вень во­ды в ре­ке упал, но сам, низ­кий в этом мес­те бе­рег, чуть под­ня­ли, за­сы­пав его кам­ня­ми и галь­кой, пе­ре­не­сен­ных на бе­рег, с быв­шей ко­гда-то здесь от­ме­ли.
   По­бла­го­да­рив де­вуш­ку, мы с Ан­д­ре­ем ре­ши­ли прой­тись бе­ре­гом Руи до ост­ро­ва, на ко­то­ром ко­гда-то стоя­ла мель­ни­ца, а, воз­мож­но, и даль­ше - на сколь­ко хва­тит на­ших сил, и же­ла­ния.
   Ста­рой тро­пы ис­кать не при­шлось, т.к. её, по­про­сту, не бы­ло. Быв­ший бе­ре­го­вой кус­тар­ник за про­шед­шие го­ды раз­рос­ся, пе­ре­полз на уча­ст­ки, ого­лив­ше­го­ся, вслед­ст­вие па­де­ния уров­ня во­ды, реч­но­го дна, по­ста­рел и вы­сох, под на­тис­ком про­шед­ших лет, мес­та­ми - пал, за­хла­мив, кое-где со­хра­нив­шие­ся про­га­лы, ва­леж­ни­ком, ко­то­рый пе­ре­пле­тён с но­вы­ми про­рас­таю­щи­ми сквозь не­го по­бе­га­ми ив­ня­ка. Ид­ти, про­ди­ра­ясь че­рез этот дре­вес­ный хлам, бы­ло весь­ма труд­но, но воз­вра­щать­ся уже не хо­те­лось. Прой­дя па­ру со­тен мет­ров, мы упёр­лись в жер­де­вую из­го­родь, спус­каю­щую­ся от­ку­да-то с вер­ши­ны всхол­мка, воз­мож­но, от са­мо­го ко­ров­ни­ка, со­всем не­ви­ди­мо­го на­ми от бе­ре­га реч­ки. Мет­рах в три­дца­ти от на­шей из­го­ро­ди, вид­не­лась дру­гая её сто­ро­на, ог­ра­ни­чи­ваю­щая из­ры­тый, су­дя по сле­дам, свинь­я­ми, вы­пас. В раз­ных кон­цах об­шир­но­го за­го­на пас­лось три пред­ста­ви­те­ля их пле­ме­ни: бли­же к ре­ке мо­гу­чий бо­ров, с не ус­ту­паю­щей ему ста­тя­ми свинь­ёй, а с при­гор­ка, на­прав­ля­ясь в на­шу сто­ро­ну, спус­ка­лась ещё од­на пред­ста­ви­тель­ни­ца то­го же ро­да, нес­шая на сво­ём пя­тач­ке из­ряд­ный ко­мок при­лип­шей к не­му зем­ли. Об­хо­дить этот - не­по­нят­ных раз­ме­ров за­гон, по­втор­но про­ди­ра­ясь че­рез гряз­ные кус­ты, - у нас же­ла­ния не бы­ло, и, в на­де­ж­де, что всё обой­дёт­ся без осо­бых про­ис­ше­ст­вий, мы друж­но пе­ре­ва­ли­ли че­рез жер­ди за­бо­ра, и по­бе­жа­ли по­пе­рёк за­го­на к про­ти­во­по­лож­ной сто­ро­не из­го­ро­ди. Мы очень то­ро­пи­лись, и, как я по­нял, взби­ра­ясь по жер­дям на из­го­родь, - пра­виль­но сде­ла­ли. Сиг­нал тре­во­ги, под­ня­тый га­ре­мом, бо­ров по­нял как при­зыв к ата­ке, что до­ба­ви­ло нам пры­ти, ес­те­ст­вен­ной в дан­ной си­туа­ции. Сле­дую­щие не­сколь­ко со­тен мет­ров мы сно­ва шли вдоль рус­ла ре­ки, по дну её быв­ше­го по­то­ка, став­ше­го те­перь гус­то за­рос­шим ив­ня­ком бе­ре­гом. Так, про­ди­ра­ясь сквозь кус­ты, мы шли, по­ка не дош­ли до коч­ка­сто­го, за­рос­ше­го тра­вой по­ля, - дна быв­ше­го пред­пло­тин­но­го плё­са, за ко­то­рым рус­ло реч­ки рез­ко су­жа­лось, пре­вра­ща­ясь в мел­ко­вод­ный ка­ме­ни­стый пе­ре­кат, по­пе­рёк ко­то­ро­го, чуть на­ис­кось ле­жа­ло по­чер­нев­шее брев­но - ос­та­ток то­го, что не­ко­гда бы­ло мель­нич­ной пло­ти­ной, за ко­то­рой на­хо­дил­ся тре­уголь­ной фор­мы ост­ров - цель на­ше­го пу­те­ше­ст­вия. Ос­тат­ки пред­пло­тин­но­го рас­ши­рен­но­го рус­ла ещё со­хра­ня­ли свои кон­ту­ры, но и об­рам­ле­ние его, и внеш­ний об­лик то­го, что ос­та­лось на са­мом ост­ро­ве, вы­зва­ло в ду­ше ще­мя­щее чув­ст­во тос­ки и не­до­уме­ния. Ост­ров ли­шен­ный за­щи­щав­шей его бре­вен­ча­той дам­бы, яв­ляв­шей­ся про­дол­же­ни­ем пло­ти­ны, зна­чи­тель­но осел и умень­шил­ся в раз­ме­рах, ви­ди­мо, по­те­ряв часть сво­ей пло­ща­ди смы­той ве­сен­ни­ми па­вод­ка­ми, унич­то­жив­ши­ми его жи­во­пис­ную пре­лесть. Воо­ру­жив­шись для на­дёж­но­сти дву­мя жер­дя­ми, и за­ка­тав вы­ше ко­лен брю­ки, я, не сни­мая крос­со­вок, пе­ре­пра­вил­ся по ка­ме­ни­сто­му пе­ре­ка­ту на ост­ров, на­чав его ос­мотр с уз­ко­го от­во­да вод­но­го по­то­ка, ку­да мель­нич­ное ко­ле­со сбра­сы­ва­ло во­ду, на кам­ни, ле­жа­щие на два - три мет­ра ни­же не­го. Ог­ром­ные ва­лу­ны те­перь ле­жат в мет­ре - по­лу­то­ра от про­сев­ше­го бе­ре­га, а над ни­ми за­вис про­ржа­вев­ший ге­не­ра­тор, не­ко­гда баю­кав­ший ме­ня сво­им мо­но­тон­ным ур­ча­ни­ем. Он за­вис над кам­ня­ми, вце­пив­шись тор­ча­щим из ста­ни­ны бол­том в ку­сок бе­тон­ной по­душ­ки - это всё, что ос­та­лось от мель­ни­цы. Ос­таль­ное вы­го­ре­ло пол­но­стью, или бы­ло смы­то с ост­ро­ва па­вод­ком, до­вер­шив­шим чьё-то пас­куд­ст­во. Быв­ший хо­зя­ин мель­ни­цы: Сепп Иван Иль­ич, ни­ко­гда на мель­ни­це не ку­рил, и, да­же то­гда, ко­гда сго­рел его соб­ст­вен­ный дом, он су­мел за­щи­тить са­му мель­ни­цу, но от ван­да­лов спа­се­ние най­ти труд­но; ос­тав­лен­ная без по­сто­ян­но­го над­зо­ра мель­ни­ца, ста­ла лёг­кой до­бы­чей ка­ко­го-то идио­та. От са­мо­го до­ма Ива­на Иль­и­ча ос­тал­ся толь­ко фун­да­мент, ед­ва вы­сту­паю­щий над зем­лёй.
   Гля­дя на сле­ды по­жа­ров, час­то ли мы за­ду­мы­ва­ем­ся о при­чи­не их воз­ник­но­ве­ния; не тех, ба­наль­ных слу­ча­ях бы­то­вой не­ос­то­рож­но­сти, а за­ло­жен­ной в нас - Рус­ских лю­дях, при­выч­ке к не­объ­ят­но­сти про­сто­ров ок­ру­жаю­щих нас, к раз­бро­сан­но­сти на­ших при­род­ных бо­гатств. Ощу­ще­ние ог­ром­но­сти ок­ру­жаю­ще­го нас ми­ра, ли­ша­ет не­ко­то­рых на­ших со­гра­ж­дан чув­ст­ва не­вос­пол­ни­мо­сти лю­бой по­те­ри - да­же соб­ст­вен­ной, в чу­жом же дос­тат­ке ощу­ща­ет­ся ими соб­ст­вен­ная ущерб­ность, ко­то­рая на­зы­ва­ет­ся за­ви­стью, той, что на­хо­дит вы­ход в унич­то­же­нии чу­жо­го иму­ще­ст­ва. Соз­да­ёт­ся впе­чат­ле­ние, что часть гран­ди­оз­ных по­жа­ров вре­мя от вре­ме­ни воз­ни­ка­ет в на­шей стра­не от ба­наль­но­го же­ла­ния не­ко­то­рых на­ших со­гра­ж­дан рас­ку­рить си­га­ре­ту, для че­го спич­ки, или за­жи­гал­ки ока­зы­ва­ет­ся ма­ло, - ну­жен, по мень­шей ме­ре, храм Ар­те­ми­ды, а че­го луч­ше - Рим. Чем дру­гим мож­но объ­яс­нить на­ли­чие та­ко­го ко­ли­че­ст­ва, жи­ву­щих сре­ди нас пи­ро­ма­нов: до­мо­ро­щен­ных Не­ро­нов и Ге­ро­ст­ра­тов? В 1966 го­ду Иван Иль­ич, и его же­на в один го­лос ут­вер­жда­ли, что дом их сго­рел в ре­зуль­та­те под­жо­га. Судь­ба мель­ни­цы, кос­вен­но под­твер­жда­ет это, - ими вы­ска­зан­ное пред­по­ло­же­ние.
   На бе­рег, к ожи­дав­ше­му мое­го воз­вра­ще­ния Ан­д­рею, я вер­нул­ся преж­ним пу­тём, но, не­ся в се­бе ес­ли не рас­кая­ние, су­ти ко­то­ро­го я не мог оп­ре­де­лить, то что-то по­хо­жее на под­няв­ший­ся со дна ду­ши мут­но­ва­тый оса­док оби­ды за всё увиденное, не су­мев­шее ода­рить ме­ня ни чем, кро­ме гру­сти по про­шед­ше­му.
   Обо­гнув пра­вым бе­ре­гом этот по­лу­смы­тый при­ют мо­их вос­по­ми­на­ний, мы про­шли бе­ре­гом ре­ки, чуть об­ме­лев­шей, но в ос­нов­ном, со­хра­нив­шей от по­ся­га­тельств вре­ме­ни очер­та­ния сво­их бе­ре­гов. По­ля, по их кра­ям - быв­шие се­но­кос­ные уго­дья, нын­че по­кры­ва­ют­ся коч­кар­ни­ком, а кус­ты ив­ня­ка - пе­ре­стар­ки, кое-где, сгнив - упа­ли на зем­лю, до­ба­вив ей ве­сен­ней не­ряш­ли­во­сти, не ус­пев­шей до лет­ней по­ры спря­тать эту не­ряш­ли­вость в тра­вя­ном сво­ём по­кро­ве. И даль­ней ро­щи, ко­гда-то гра­ни­чив­шей с бе­ре­гом Плюс­сы, уже нет. Све­де­на! Нет и глав­но­го мое­го ори­ен­ти­ра: об­шир­но­го, шат­ром сво­ей кро­ны на­ви­сав­ше­го над мо­им ша­ла­шом иво­во­го кус­та, ос­нов­но­го мое­го сви­де­те­ля и то­ва­ри­ща то­го дав­не­го че­ты­рёх­ле­тия, по­ис­ка­ми ко­то­ро­го я за­нял­ся. Един­ст­вен­ным, чёт­ко обо­зна­чен­ным ори­ен­ти­ром про­шло­го, ос­тал­ся ог­ром­ный гра­нит­ный ва­лун, воз­вы­шаю­щий­ся, как и пре­ж­де, над во­дой, на са­мой се­ре­ди­не реч­но­го по­то­ка. Но, и он уже про­сел в во­ду. Это всё, что ос­та­лось от мо­ей "Трои"!
   Я стою на бе­ре­гу ед­ва за­мет­ной на кар­те реч­ки Руи: реч­ки мо­ей юно­сти. Стою на­про­тив это­го ог­ром­но­го кам­ня, и мол­чу. Мол­чит и он - хо­ро­ший мой сви­де­тель. Я не ри­ск­нул кос­нуть­ся опи­са­ни­ем все­го то­го, че­му сви­де­те­лем был этот ку­сок гра­ни­та, ос­та­вив на бу­ма­ге все­го лишь на­мёк на его уча­стие в мо­ей жиз­ни. Пусть это ос­та­нет­ся толь­ко во мне, и для ме­ня.
   Где-то за пе­ре­лес­ком, на дру­гом бе­ре­гу ре­ки раз­да­лось глу­хо­ва­тое ку­ко­ва­ние ку­куш­ки. Яр­кое солн­це при­пе­ка­ет мою го­ло­ву, и я, при­крыв гла­за, вдруг сно­ва ока­зы­ва­юсь ле­жа­щим в тра­ве, сно­ва ви­жу бе­гу­щую в ней жу­же­ли­цу, ко­то­рую пы­та­юсь ос­та­но­вить, но чья-то тень па­да­ет на мою ру­ку, дер­жа­щую бы­лин­ку... Мне не хо­чет­ся от­кры­вать глаз... Ку-ку, ку-ку, ку-ку...
   Ка­жет­ся, ку­куш­ка не же­ла­ет быть щед­рой ко мне, - но это уже и не важ­но. ВСЁ ПРО­ШЛО! Sic!
   Санкт-Пе­тер­бург 2007 год.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"