У дверей поселкового гастронома, на перевёрнутом щелястом ящике из-под каких-то консервов, сидит худощавый, с выпирающими сквозь тонкую куртку мослами, мужчина неопределённого возраста. Такому как он, можно было бы дать как тридцать, так, и все пятьдесят лет. Бурая кожа его лица носила на себе следы и множества обморожений, и не сходящего от длительного пребывания на солнце загара, а светло - серого цвета его глаза, кажутся выгоревшими на том же солнце. Откинутый на лопатки капюшон анораки, тоже уже изрядно выгоревшей, позволяет увидеть довольно богатую русую шевелюру, спадающую на его плечи. Его лицо: узкое, с невысокими скулами и прямым носом, можно было бы назвать интересным, если бы не слишком неаккуратно постриженная пегая борода, и порыжелые от курения усы, что намекало на то, что человек этот явно лишен домашнего надзора, и, более того, в таком надзоре не нуждающийся. У ног этого мужчины лежит крупный беспородный кобель, и здесь же, прислонен к ящику, на котором сидит этот человек, старый, видавший виды станковый рюкзак. До открытия магазина осталось ещё не менее получаса, но мужчина этот явно никуда не торопится. Время от времени, он достаёт из кармана куртки пачку "примы", и закуривает, сплёвывая рыжей слюной себе под ноги. Другого народа около магазина пока нет. На улице прохладно, и понапрасну стынуть желающих не находится, и только одинокий местный БОМЖ крутится невдалеке от магазина, бросая, время от времени, настороженные взгляды на этого странного мужчину. Наконец, он решается, и делает в его сторону несколько шагов. Остановившись, в четырёх - пяти метрах от мужчины с собакой, БОМЖ окликает его: "Здорово, Шитик! Не угостишь сигареткой?!" Пёс, только что спокойно лежавший у ног своего хозяина, тут же сел, и слегка оскалившись, зарычал, явно адресуя свою угрозу замершему в отдалении мужику. Тот, кого только что подошедший БОМЖ назвал Шитиком, скользнул равнодушным взглядом по фигуре мужика, и, достав из пачки сигарет одну из них, уложил её на ноготь среднего пальца правой кисти, после чего, щёлкнул ею в направлении подошедшего: "Держи!" - и вновь уставился глазами себе под ноги. Поймав на лету посланную ему сигарету, БОМЖ тут же ретировался куда-то в сторону, явно опасаясь лежавшей у входа в магазин собаки.
За пять минут до открытия магазина, когда у его дверей стал собираться народ, Шитик, - так будем называть его и мы, откинул клапан своего станкового рюкзака, откуда стал осторожно извлекать уложенный в него мешок, вслед за которым, из рюкзака показалась серая кошачья лапа, закогтившая ткань мешка. Шитик слегка шлёпнул пальцами по этой лапе: "Сиди, стервец, и не высовывайся!" - после чего лапа тут же исчезла в недрах рюкзака. Сцена эта выглядела весьма забавно. Снова рюкзак прислонен к ящику. "Сторожи, Звонок!" - сказал Шитик, и прошел в открывшуюся дверь магазина. Теперь, собака, не отвлекаясь ни на что, упёрлась взглядом в рюкзак хозяина, будто пытаясь его загипнотизировать. Прошло не менее получаса, прежде чем Шитик появился из магазина, таща на своём плече мешок набитый продуктами и сигаретами. Больше я его в посёлке не встречал, но однажды, в разговоре с Юрием Ротовым, моим другом из штатных охотников, как-то к слову пришлось мне вспомнить этого странного мужчину, впервые встреченного мною в посёлке, и я помянул его прозвище. Юра оживился, и кое-что рассказал мне о нём, предупредив, правда, что всё, что он мне расскажет о нём, должно остаться между нами. За прошедшие годы, изменились многие обстоятельства, сделавшие бесполезным исполнение данного когда-то мною Юрию слова. Надеюсь, пары страниц текста будет достаточно для объяснения изменившейся ситуации, позволяющей мне это.
Никто в нашем районе, за исключением, пожалуй что, трёх - четырёх людей, не знает, откуда он впервые появился у нас, и чем он занимался раньше. Однако то, что он в охотничьем деле неплохо смыслит, было заметно сразу. Где его настоящий дом, и есть ли он у него, тоже никому не известно, так как самостоятельных договоров с тем же госпромхозом, он никогда не заключает, а пользуется тем, что через штатных охотников, да, и то, не через всех, заключивших договора с госпромхозом, или с совхозом "Россохинским", он сдаёт свою пушнину, покрывая ею план "штатника", которому в свою очередь, это приносит прибыль уже тем, что позволяет свои, образовавшиеся излишки шкурок реализовать через чёрный рынок. Что его заставляет поступать подобным образом, - никто не знает. Подозреваю, что причина кроется в том, что он по какой-то известной ему одному необходимости, вынужден скрывать своё здесь присутствие. Может, с зоны какой-нибудь сбежал? - высказал предположение Юра, - хотя, не похож он на прожженного ЗК. Да не об этом, собственно речь, а о том, что заработки его от реализации сданной пушнины, - самые минимальные, и он не стремится их увеличить. Конечно, я не исключаю того, - сказал Юрий, - что и он в некоторых случаях вынужден пользоваться чёрным рынком, но я сам этого не видел, и не слышал о нём ничего подобного, ни от кого. Он не имеет постоянного участка для охоты, и только через некоторых из нас узнаёт о наличии свободных для его охоты мест, временами, уходя даже в другие районы, пограничные с нами, и, даже в Якутию, не каждый год, появляясь в нашем районе. Прозвище своё, я думаю, он получил за то, что живёт он по примеру ручейника, шитика, по-иному, всюду таская за собою и свою палатку, и всё своё имущество. С капканами охотится мало, так как капканная охота здорово привязывает охотника к определённой местности, да и таскать груз из этих капканов ему одному тяжело. Его собака, "Звонок", - как он зовёт её, несмотря на своё дворянское происхождение, - отличная охотничья собака, а кот "Барсик", которого он постоянно носит в рюкзаке, в специально для него сшитом меховом кукуле, его, как он говорит, амулет, с которым собака его очень дружит. Больше ничего, известного ему на тот момент о Шитике, Юра сообщить не мог, скорее всего, потому, что и сам знал не многое.
Через год после этого моего разговора с Юрием Ротовым, я оказался проездом в отдалённый посёлок Балыгычан, в посёлке лесозаготовителей "Лунном", до которого добирались зимником. После короткой в нём остановки, с неизменным чаепитием в местной столовой, мы отправились дальше. Стоял декабрь, с уличными морозами за минус пятьдесят, и наша машина по хорошо накатанному, и пока ещё не разбитому зимнику, на некоторых участках разгонялась до приличных для зимника шестидесяти километров, изредка мягко ныряя в участки просевшей снежной трассы, ограниченной по обеим сторонам высокими снежными отвалами. Из кабины нашей машины видимость несколько большая, чем из салона, а так как однообразие снежной дорожной ленты вьющейся в снежном же тоннеле, - утомительно, то я старательно вытягиваю шею, рискуя свернуть её на какой-нибудь колдобине. Мне хочется увидеть окружающий дорогу ландшафт, недоступный обозрению в другие времена года. В нескольких километрах от "Лунного", на льду ручья, замечаю каркасную палатку, такую, какую местные жители используют исключительно для подлёдной рыбалки, обеспечивая достаточным комфортом удовлетворение своей страсти. Прошу шофёра, Козлова Юру, остановиться на переезде через замёрзший ручей. Мне не понятно, что здесь может ловить местный рыбак, на промёрзшем до дна ручье, и я вылезаю из машины. Следов от дороги к палатке нет, но из трубы, выведенной из палаточной разделки, идёт дым. Значит, - хозяин палатки на месте. Делаю несколько шагов по довольно глубокому снегу в сторону палатки, и от неё почти сразу отделяется фигура, незамеченной мною прежде, собаки рыжей масти, которая в нашем направлении делает короткий рывок, но, тут же, останавливается, после громкого оклика невидимого мне человека, скрытого, пока что, от меня палаткой. Отчётливо в морозном воздухе прозвучала кличка собаки "Звонок", и я уже почти уверен, что человек, тут же показавшийся из-за палатки, - это, Шитик. Человек встал на лыжи, прислоненные до этого к торцу палатки, и не особенно торопясь, направился в нашу сторону, сопровождаемый своей собакой. В рыхлом снегу, широкие лыжи идущего Шитика (теперь я почти уверен в том, что это он), погружаются почти на 30-40 сантиметров, и я понимаю, что оставив в салоне машины свои лыжи, сделал глупость, попытавшись пройти пешком до палатки, до которой идти нужно было бы мне не менее двухсот метров, а это заняло бы, как минимум, двадцать минут. Подойдя к нашей машине, Шитик поздоровался со мною, на что я ответил встречным приветствием, назвав его прозвищем услышанным мною прежде.
- Я о вас немного знаю от Юры Ротова. - ответил я.
- А, ну, - это ничего! - ответил он. - Знаком он вам, что ли?
- Друг он мой! А я, - Сеймчанский доктор, - хирург. Еду в Балыгычан, и лекарства везу с собою. Если в чём проблема есть, так могу, чем смогу, помочь.
- Анальгина, если есть у вас, оставьте мне пачку. Зубы временами болят, особенно, на морозе. Шитик заглянул через лобовое стекло в кабину машины.
- Сколько вас здесь?
- Я, да шофёр.
- Пошли тогда ко мне. Чаю попьём! Только свои кружки с собою захватите.
Зову с собою Юру Козлова, и вытаскиваю из салона свои и его лыжи, давая им на морозе остыть, чтобы на них не налипал снег. Шитик уже ушел к своей палатке, не дожидаясь нас. Одет он был чересчур легко для такой погоды. Захватив с собою взятые в дорогу бутерброды, следом за шитиком пошагали и мы. Подошли к более чем скромному жилищу, которое таковым назвать можно было только с большой натяжкой. Маленькая, два на один метр, каркасная палатка, установленная на лыжах, внутри которой была небольших размеров жестяная печурка, а по торцу и слева от входа в палатку располагались узкие жердяные нары, покрытые продольно располосованной медвежьей шкурой. На короткой, торцевой части нар свёрнутый рулоном спальный мешок. Нас троих было явно многовато для этого тесного жилища. Пола в палатке не было, и его заменял коротко ломаный кедровый стланиковый лапник брошенный прямо на снег. Напротив раскалённой до красна печки, на нарах лежал серый, довольно крупный кот, который на наше появление отреагировал только слегка, и весьма лениво приоткрывшимися глазами, но он тут же их смежил, видимо, потеряв к нам всякий интерес. Пока пили крепко заваренный чай с бутербродами, захваченными нами с собою из машины, - понемногу разговорились, и я, между делом, поинтересовался, каким ветром его занесло в тайгу, да, в такие, далёкие от минимального комфорта условия? Прищурившись, то ли от сигаретного дыма попавшего ему в глаза, то ли по другой какой причине, Шитик искоса глянул на меня и Юру Козлова, и по всей вероятности не нашел в моём вопросе ничего необычного для себя.
- Дело прошлое, полтора года в зоне, лишили меня Московской прописки, а бомжевать, как некоторые наши граждане, я не счёл для себя возможным. Место жительства для меня было определено совсем в других, далёких отсюда краях, где в местной милиции мне сразу объяснили, что сидеть мне теперь, и сидеть до скончания века, и тут же посоветовали мне; по добру, по здорову, валить от них куда подальше. Как попал сюда, - знать не обязательно, а вот как выбраться отсюда, - плохо себе представляю. Здесь, наверное, и останусь! О вас я тоже кое-что от Ротова слышал, так потому и говорю вам это. Надеюсь, не во вред себе я вам это сказал?
- Не во вред!
- Ну, и ладно, - коли так! Юру, если увидите, предупредите, что я в марте навещу его в посёлке, или, если доберусь через Балыгычан, - буду на Сувое.
- На новый год, - ответил я, - я думаю, с Юрой встречусь у себя дома, привет ему от вас передам. Что вам из Балыгычана привезти на обратном пути?
- Хлеба, если можно, несколько буханок, желательно, замороженного, соли пачку, да спичек пару десятков коробков. Мои отсырели, и плохо зажигаются. Мы попрощались.
На обратном пути мы остановились на том же самом участке дороги, и я отнёс соль, хлеб и спички в пустую палатку Шитика. Он, видимо, был в это время в тайге на охоте.
В сентябре следующего года, встретившись с Юрием Ротовым, я узнал, что Шитик отправится на охоту в верховья Сугоя, где в предыдущий охотничий сезон, промысловый участок пустовал. В первых числах января 1982 года, навестивший меня дома Юрий рассказал, что пару недель назад, он был на участке, где должен был охотиться Шитик, но свежих его следов он так и не нашел. Участок, по его мнению, не опромышлялся почти месяц. Юра нашел остатки остова палатки Шитика, брезент которой был разодран в клочья, судя по всему, медведем шатуном. Там же нашел он обрывки рюкзака и куртки Шитика, а в раскопанном Юрой снежном намёте, нашел он уже изрядно погрызенную лесными животными тушу убитого медведя. Останков же Шитика, и его животных под снегом он не нашел. С Юрой мы выпили за упокой души Шитика, фамилии которого ни Юра, ни я, так и не узнали. Тремя годами позднее, не стало и Юрия.