Заглянула она и в глухую полесскую деревеньку "Большие Мазаи". Но заглянула как-то неуклюже, одним нетрезвым глазком, перекрасив белый снег в серые, завалявшиеся кучки грязи. Неожиданный приход такой весны, конечно же, сильно испортил настроение жителям деревеньки. Всем пятерым. Но больше всех (будто жена, впервые увидевшая выплаканными, воспалёнными глазами завалившегося в 4 утра, без получки, пьяного мужа) расстроилась природа. Кривенькие, уставшие от зимы берёзки, казалось, скривились ещё больше. Прилетевшие было из южных широт птицы, испугавшись, быстренько улетели обратно. Даже вороны и воробьи, никуда и никогда дальше деревенской свалки не летавшие, стали, вдруг, суетиться и собираться в стаи.
Злые, проснувшиеся раньше времени после зимней спячки (по пояс в воде из-за таяния снега) медведи, объявили войну всему живому и теперь бесцельно шатались по лесу, натыкаясь на пни, и пугая друг друга. Вся остальная лесная живность, либо издохла от страха, либо притаилась до лучших дней.
И только по затопленным весенним паводком лугам, еле-еле, сражаясь с порывами ветра, плыла утлая лодчонка деда Мазая. Похудевшие за зиму до кожи и костей зайцы-беляки при виде приближающейся помощи безрадостно виляли тем, что раньше называлось хвостиком.
От полувекового перегара деда Мазая зайцев тошнило. Прямо в лодку. Деду Мазаю же от этого было радостно. Вот уже восемьдесят лет.