Наверное, для меня, прожившего в нем более 40 лет - да.
Срубленный более ста лет назад из отборной сосны и обшитый досками двухэтажный особняк до революции принадлежал священнику Глебскому. Был он разделен фактически на 4 части, по две в каждом крыле. Каждое из крыльев имело в длину метров 12-14, и в ширину столько же. Широкая лестница из мощных досок вела из парадного наверх. Была основательная лестница и на черном ходу, но со временем возник пристрой, благодаря которому она потеряла всякий смысл. Высокие красивые лепные потолки, светлые, большие комнаты радовали глаз, просторные прихожие вызывали уважение.
Революции и войны переделили и перекроили Дом внутри, а квартиранты священника сменились коммунальными жильцами, превратившими добротное жилье в муравейник, благо, огромное количество дверей в Доме позволяло постоянно менять планировку, и из одной квартиры можно было сделать две или даже три...
Строение венчал чердак, на который вели выходы из коридоров второго этажа. Заглянув туда, можно было убедиться, насколько основательно и грамотно Дом возведен.
С крыши отрывался превосходный вид на Волгу и Нижегородский откос, на здание радиолаборатории, на кинотеатр им. Минина и саму улицу Минина, душисто-липовую. Не раз меняла она название, была Жуковской и Университетской, но именно она оставалась для обитателей Дома главной дорогой, она привела меня впервые в школу, на работу, к первой любви.
Из-за постоянного надругательства коммунальщиков и потребительского отношения жильцов Дом был болен... Вентиляционные отверстия и трубы давно забились грязью и паутиной. Штукатурка во многих местах потрескалась, что-то постоянно кренилось, влага, беспрестанно сочившаяся из неисправных труб водопровода и канализации, приводила в негодность стены и потолки. В некоторых местах бревна превратились в труху, и невозможно было даже забить гвоздь. Снаружи Дом выглядел еще молодцом, да вот только крыльцо парадного, украшенное сверху прибитой на счастье подковой, сильно накренилось, и один столб был заменен сколоченными брусьями.
Центрального отопления не было - топили русскую и голландские печки. Пахло березовыми поленьями, которые дедушка приносил из сарая, я любил сдирать с них бересту и, поджигая ее, растапливал печь. Зимой мне нравилось вечерами сидеть у печки и смотреть на огонь. Меня научили, как нужно правильно складывать поленья, чтобы воздух проходил между ними и огонь лучше горел, я знал, когда нужно было открывать и закрывать дымоход, чтобы не потерять тепло и не пустить в дом угарный газ.
Половину кухни занимала русская печь и пристроенная к ней плита, сложенные из красного кирпича и покрытые побелкой. На этой плите постоянно что-то готовилось, кипело, шкворчало и всегда из-за этого было невообразимо дымно и жарко.
Печи хорошо согревали дом, но требовали много дров. Дедушка запасал их ежегодно целую машину, сам пилил, колол, а я, маленький был всегда рядом с ним и помогал ему возиться с ними и укладывать в сарай. В 60-х годах, когда производили капремонт, в Дом пришел газ, водопровод, и поставили газовое отопление. Проблемы с дровами постепенно исчезли.
Дом стоял в замечательном дворе, образованном брандмауэрами соседнего дома и художественного музея и заборами, закрывавшими проход с улицы.
Был тут сад, огороженный небольшим штакетником. Здесь росли вишни, рябина, китайка, шиповник. В те годы когда китайки родилось много, мама собирала ее за компанию с соседками и варила варенье, замечательное, янтарное, с хвостиками.
В саду мы часто играли в прятки, ножички, в бадминтон или в войну. Вообще тут было где спрятаться! Был у нас во дворе штаб и много других, совершенно потайных от родителей мест. От сада вдоль брандмауэра тянулись дровяные сараи, сколоченные из досок, они продолжались и за нашим домом и заканчивались у красно-кирпичного пристроя-балкона, возвышавшегося у черного хода.
Кирпич и известковый раствор источили дожди и ветер, который, как в аэродинамической трубе постоянно завывал в безымянном переулке, ведущем на Откос. Совсем еще недавно мой сын, так же, как когда-то и я, любил залезать на этот балкон, тут у него было любимое место для игр и наблюдений зимой и летом.
Вокруг дома был разбит небольшой палисадник. У соседей на солнечной стороне росли лилии, золотые шары. Перед нашими окнами со стороны кинотеатра рос жасмин, а со стороны двора - малина, крыжовник, вишня, черноплодная рябина, ерга.
Перед правым крылом дома стоял громадный тополь. Его обильная крона возвышалась над всем Домом и по весне засыпала двор липкими чешуйками, которые приклеивались к обуви и в большом количестве приносились домой. Летом двор наполнялся пухом. Тополь имел и еще одну вредную привычку - в ненастье его верхняя ветка на ветру, раскачиваясь, сотрясала крышу и терлась об нее, издавая зловещий скрип. Почему-то долгое время коммунальщики боялись спилить эту ветку, полагая, что она, падая, проломит крышу?
Дом согревал зимой, летом, в жару его основательные деревянные стены долго сохраняли внутри прохладу. В те времена, когда холодильников не было, сени помогали в жару сохранить продукты, а зимой там можно было запасти картофель.
Времена года сменялись, люди уходили из жизни и рождались, кто-то из ребят женился и переехал, кто-то ушел в армию, жизнь шла своим чередом. Но однажды возникла ситуация, заставившая задуматься... Пришли агенты по недвижимости и пообещали обитателям нашего двора квартиры в больших домах, со всеми удобствами, с телефонами, балконами, лоджиями...
Такие визиты бывали и ранее. Строительные компании с вожделением поглядывали на аппетитный кусок земли в центре города, и все же что-то мешало им развернуться. Но времена менялись, теперь Дому действительно угрожала опасность, в игру вступили большие деньги и большие люди, и судьба его, равно как и судьба всего двора была предрешена. Расставаться с этим местом было жалко, жизнь была прожита здесь, но реальность была такова, что вкладывать силы и средства в поддержание Дома, двора было совершенно бесполезно.
Измученные отсутствием элементарных удобств жильцы вновь и вновь собирались за обсуждением грядущего: - ситуация, требовавшая принятия серьезных решений, сплотила людей, которым стало не до сна. Каждый ждал чего-то лучшего для себя, и боялся продешевить. Какие только заманчивые варианты ни рассматривались. Кому-то грезились коттеджи без соседей в экологически чистых районах, а кто-то мечтал о скромной двухкомнатной в рамках трамвайного кольца... Агентство, забросив удочку с наживкой, казалось, вовсе никуда не торопится, время шло, а ничего не происходило. Ожидание перемен сделалось нестерпимым.
Всем хотелось решения проблемы до зимы. Любые новости от наших покупателей разносились мгновенно, их искажала и приукрашивала фантазия наших соседей, но по- прежнему ничего серьезного не происходило.
Но вот долгожданные переговоры с агентством недвижимости начались. Были назначены сроки нашей явки в агентство к директору, Татьяне, чьим именем скромно называлась эта риэлтерская контора.
Был жаркий, палящий день. В предбаннике агентства "Татьяна" нас охватила кондиционерная прохлада, и мы наслаждались ею целый час, ожидая аудиенции. Наконец, мы в Татьянином кабинете. Внешность женщины, восседавшей на кресле за большим столом из миланского ореха, была яркой. Золотые волосы, спадавшие на контрастно-черный деловой костюм, громадный золотой крест на очень высокой и чересчур открытой груди, навевавшей мысли о силиконе, дорогие бриллианты в ушах - все это резко выделялось на фоне кабинета, темного и крайне захламленного бумагами и брошюрами. Заструился бестолковый разговор о моих предках, проживших свою жизнь в Доме и об их вкладе в искусство, затем это сменилось осторожным зондированием наших финансовых возможностей и, наконец, - "что же мы все-таки желаем?" По сути, были даны обещания предоставить нам достойную квартиру в достойном месте и т.д., и т.п. и место это даже было оговорено.
На прощание хозяйка кабинета обронила несколько дежурных фраз о себе любимой, и о такой трудной и нужной работе, которую она для всех нас делает и - до встречи...
В целом такая же встреча у Татьяны состоялась и с остальными гражданами нашего двора, явившимися на прием в свое время.
Чья-то судьба решилась просто, кто-то торговался, были и люди непреклонные, вообще не желающие переговоров. Прикрепленный к нашему дому агент в вечернее время на своей машине часто возил нас и других жильцов и показывал квартиры, которые могли быть нам приобретены взамен нашей.
Стройка надвинулась на Дом со стороны откоса. Громадный котлован, вырытый в считанных метрах от нашего фундамента, горы глины и камней, возвышающиеся над всем являли собой жуткое зрелище. От маленького внутреннего дворика со стороны черного хода не осталось и следа. Теперь здесь месили грязь сапоги строителей, валялись доски, и арматура. Брандмауэр художественного музея был обнажен и уходил на самое дно ямы. Работа кипела и днем и ночью, не прекращаясь на сон и обед, при любой погоде. Рабочие мастерили опалубку свай, закачивали из машин сотни тонн раствора, сваривали арматуру, разогревали битум, разводя костер прямо под нашим окном, самым бессовестным образом угрожая пожаром...
Дом сжался, собрал последние силы, приготовившись к худшему. Он любил и берег своих жильцов. А они, не спасшие его от гниения и потоков воды, берегли его на этот раз от огня и не раз с тревогой поглядывали в окно, почуяв запах дыма.
Бесконечная зима все-таки прошла, стройка закончилась, Дом пережил и этот кошмар. Растаявший снег обнажил вокруг кучи мусора и жалкие остатки забора, любимый жасмин в палисаднике был уничтожен и погребен под строительными отходами. Измотанные зимой и стройкой жильцы Дома беспомощно взирали на окруживший их хаос и ждали с надеждой перемен.
Я привычным движением толкнул входную дверь, все было здесь по-прежнему, только полное отсутствие мебели несколько пугало и не покидало ощущение того, что все тут уже не твое. Ласковые лучи солнца беспрепятственно попадали в большую комнату, рисуя на печке силуэт оконной рамы. Легкий налет пыли, потревоженный ногой, обозначил линии лучей, паучок, сидевший в центре комнаты, напуганный моим появлением, заметался, ища укрытия.
Все двери были открыты и можно было бы прокатиться в квартире на велосипеде по кругу. Я перешел в соседнюю угловую комнату, тот же запах был тут, как и много лет, привычный запах Дома. Воспрянувшая после весны зелень как и прежде поднималась в палисаднике, и головки водосбора раскачивались на ветру и постукивали в окно. Выгоревший на свету линолеум хранил след от вывезенного шкафа, стоявшего сорок лет на этом месте. А вот бывшая бабушкина комната. Тут по-прежнему прохладно и темно. Проверив еще раз по привычке заперты ли окна, я вышел на кухню закрыл капающую воду в ванной и выключил газ в котле. Последний взгляд на сени, на дверь, любовно обтянутую мною с помощью супруги яркой клеенкой с веселым цветочным рисунком... Выйдя во двор, я заметил, что земля не укрыта пухом, поскольку гигантский тополь все же был спилен, лишь пенек высотой в полтора метра торчал под окнами соседей.
Первые удары пришлись на крышу. Вековая пыль чердака серым облаком изверглась из слухового окна, из проломов в шифере и поползла по двору и переулку. В ту пору зима уже давно вступила в свои права, но снега почти не было, повсюду вокруг Дома краснели замерзшие кучи глины, тут и там виднелись обломки израненных деревьев и кустов. Совсем недавно мы в этом палисаднике с другом в тени этих деревьев отмечали мой переезд, теперь от лавочки под окнами остался лишь один столбик, второй был снесен экскаватором. От штакетника не было и следа. Я замер в переулке, наблюдая за происходящим, комок предательства встал в горле.
Дом зиял пустыми глазницами, окна были вынуты, внутри все было разграблено и ободрано. Даже совсем уже непригодные дырявые радиаторы отопления куда-то исчезли.
Экскаватор трудился со стороны сараев, растаскивая по бревнам правое крыло. Что-то глухо ухнуло внутри, полетела сажа, куски кирпичей. Мощный ковш зацепил зубьями крыльцо, потянул - жалобно застонали гвозди, вылезая из досок обшивки. Еще через минуту раздался раскатистый грохот и рухнула лестница, которую в детстве мы так любили, где сидели и играли с мальчишками в парадном на согретых солнцем досках...
Звякнули остатками стекол три маленьких окошка над входом в парадный, где часто любили сидеть дворовые собаки и кошки. Часть стены над бывшим крыльцом сложилась и причудливо ощерилась досками из под лестницы, напоминая исполинскую челюсть фантастического чудовища. Утопая в клубах пыли, Дом разваливался на моих глазах.
Принявшись за наше крыло, рабочие, все в пыли и саже, разбирали еще пригодные для дачи или сада доски и бревна, ругая бригадира на чем свет стоит. Вновь и вновь экскаватор наносил удары по Дому, утюжа гусеницами наш палисадник. Я, пораженный этой картиной, стоял в безымянном переулке, поеживаясь от холодного ветра. То ли от пыли, то ли еще от чего на глаза навернулись слезы, еще две минуты помедлив, я вышел на откос и, не оборачиваясь, быстро навстречу ветру зашагал в сторону своего нового дома.
Время - лучший лекарь. То, что случилось с Домом отодвинулось на второй план, жизнь поставила новые проблемы. Устройство на новом месте, приятные хлопоты и заботы о новом гнезде поглотили меня с головой. А ночами мне часто тогда снился Дом.
И каждый раз, когда проезжаю мимо на работу или прогуливаюсь в выходной по любимой улице, сердце замирает при виде места, где прожил столько лет, где все было так знакомо и дорого. Переменилось здесь все, нет в помине ни дома ?8, ни двора, да и переулок неузнаваемо преобразился. Новый красавец дом (почему-то ?8-б) со светлой мансардой встал вплотную к тротуару, отгородившись от шума и уличной пыли модными стеклопакетами. Невысокий, но комфортабельный он являл собой все достижения нового строительства из импортных материалов. Стильное крыльцо с фонариком возвышалось со стороны бывшего кинотеатра (а теперь престижного ночного клуба), под ним стояло несколько иномарок.
Много лет прошло с тех пор, когда мы счастливо жили на Минина; порой встречая старых знакомых или бывших соседей, нет-нет да и добрым словом вспомнишь это место, знавшее наше детство и юность, где каждое дерево и каждый куст были родными.
Да, было здесь когда-то семь лип. Лишь одна не сохранилась, с большим наростом на северной стороне. Однажды наша дочь Марина, возвращаясь из детского сада, засмотрелась на что-то, ударилась головой об этот нарост и набила себе шишку. Долго мы шутили вспоминая тот эпизод, говоря, что и у дерева тоже выросла шишка от удара...
Теперь только эти чудом уцелевшие шесть старых лип по-прежнему стоят тут, молчаливо храня память о том, что здесь было, о Доме, о тех, кто в нем жил.
![иллюстрация [Ю.Лебский]](/img/l/lebskij_a_j/homertf/dom.jpg)