Цепью из скорпионов сине-стального цвета связал мне руки.
Так он запретил мне даже пытаться общаться с ним.
И ушел.
Он не простил мне того удара,
Он многого мне не простил.
Я по-прежнему могу ходить по настоящему Хеми,
Брать книги, за право прочесть которые
Многие продали бы душу,
Я по-прежнему хожу лабиринтами великой земли,
Что однажды восстанет во весь свой рост
Над убожеством мира...
Но столько лет я берег слова, подгоняя по росту
Буквы,
Плетя соцветья слогов, я алмазами шлифовал
Каждый знак,
Следя, чтобы крошки не крали мухи,
Столько лет я выщелущивал смысл,
Меняя местами слова и борясь со слогами,
Что не ложились в вязь, как с врагами.
Это было идеальное заклинание,
Заклинание-просьба,
Заклинанье-попытка...
Мы и так последние годы разве что только
Случайно встречались
На синих песках Хеми,
Он разворачивался и -
Уходил.
Я бесцельно бродил, лабиринты шагами мерял,
Пугал скорпионов и скарабеев,
И верил. Я верил. Я отчаянно верил
В свое заклятье, что он остановится,
Скажет: "Хм!" и позволит продолжить...
...И начал, как подобает куску протоплазмы,
Со слов: "Дай мне..."
В следующий миг
Черногривый лев
Раскаленный, рдяной печатью запечатал мне губы.
Цепью из скорпионов сине-стального цвета связал мне руки.
Так он запретил мне даже пытаться общаться с ним.
И ушел.
А другие черногривые львы
Сделали вид, что не видели,
Некоторые даже приветливо фыркали,
В конце концов, силу ожога льва у меня на груди
Не содрать никому,
Даже ему...
Даже ему...
У каждого черногривого льва свои печати со своими цепями
И я могу говорить с другими черногривыми львами,
Но что может сказать человек, который искуснейшее заклятье
Начал со слов: "Дай мне", говорить собираясь о своей
Последней земной любви?
Заклятье осталось, оно абсолютно цело.
Хочешь - спиши в пергамент,
Хочешь - с барханов ори,
Но после печати и скорпионов мой лев не услышит меня -
Зови, не зови.
Жди, не жди.
Не услышит, но видеть может!
Заклятье вырезать на груди, там все равно стоит печать "ожог льва", мне не надо ничего говорить, и хоть не должны отвечать, но такое созвучие, как заклятие и печать - все же лучше,
чем шелест песка, похожий на шелест бального платья, мне же не надо будет ничего говорить - просто рвануть на груди рубаху и поднять руки, оплетенные скорпионами, да, знаю, в этот миг они будет перевозбужденными и печать будет гореть на губах сильнее стократ, это удел человека, даже такого, как я, кто спокойно ходит по настоящему Хеми...
На куске парчи лежит нож из металла, неведомого человеку.
Я читаю книгу с золотыми листами,
Неподалеку от фараонского гроба.
Может, я жду, что кто-то из черногривых шепнет: "Попробуй"?
Жди, не жди, зови, не зови - должно что-то стоить твоей последней земной любви?