- Зачем ты привез меня сюда, - спросила она с тихой злобой в голосе, и пнула белый песок.
Он попал мне в лицо, на секунду лишив дыхания.
Я лежал в полуторастах метрах от Финского залива, на ухоженном пляже, на голом песке, лицом почти вниз, достаточно вниз, чтобы никого не видеть.
Ветер дул с моря, он нес песок снизу, с пляжа, в городок. Потоки песка неслись вопреки законам физики, просачивались во все щели, заметали улицы.
Я не знал, зачем мы сюда приехали.
Два месяца назад Макс позвонил мне и спросил, хочу ли я участвовать в его новом проекте.
- Мы снимем пансионат в Усть-Нарве, я уже договорился какой, соберем там весь народ. Хочу, чтобы ты там подиджеил, и сыграл что-нибудь. А давай ты семинар проведешь? Я пригласил Cтарцева, у него офигенная коллекция фотографий.
И вообще, у меня такие идеи! Мы с Яспером уже сделали макет для пригласительных билетов.
Боюсь, что народ ошизеет, когда увидит.
Будут ребята из Питера, очень интересная группа.
Я заеду к тебе на днях, договоримся.
Чего молчишь?
- Понял, - ответил я. Я представил Усть-Нарву, пансионат, белый пляж, обкуренный народ, валяющийся на поляне, и мне захотелось вспомнить те времена, когда я играл в ресторане и вел настолько же бардачную жизнь. - Согласен. А что я делать буду? У тебя план есть?
- Нету еще. Да зачем план. Типа мы заезжаем в пансионат дня на три, деньги уже есть, из культурного фонда, я с хозяевами договорился. Пансионат просто культовый. Участникам жилье бесплатно. Мы тебе с Настюхой дадим комнату. Прикинь. Там на месте сориентируемся. Ты хотел со Старцевым познакомиться. Ты меня слышишь?
- Ну, - ответил я.- А семинар на какую тему?
- Придумай что-нибудь. Типа там про твоих там джазменов. Ну думай, короче. Луйк приезжает, будет вести занятия по созданию презентационного клипа.
Настюхе привет.
Эти занятия мне потом понравились больше всех остальных. Я сидел один-одинешенек на стуле с железными ножками и смотрел, как Луйк монтирует клип. Материал уже был отснят, и в клипе Луйк шел по прибрежной полосе, держа камеру на коротком ремешке. Камера раскачивалась, в ее объектив попадал то песок пляжа, абсолютно пустынного, то кусок неба, абсолютно безоблачного.
Все это сопровождалось надрывным звуком, похожим на скрип уключин. И казалось, кто-то взмывает на медленно ползущих к горизонту качелях.
Настя с Лилей сидели тогда на крыльце и курили. То есть, конечно же, курила Настя, а Лиля просто сидела рядом с ней. Наверное, утешали друг друга. Как мы с Луйком, вдвоем, в огромном пустом зале, загаженном вчерашней дискотекой, липком от выпитого пива, забросанном какой-то рваной бумагой. Луйк был не один, и я был не один, и это было очень утешительно для нас обоих.
Но все же я так и не знал, зачем мы туда приехали. За два месяца изменилось слишком многое. Настя стала работать в театре, где художником был Макс.
Я даже не интересовался, что там у них произошло. Просто Насти со мной больше не было.
Макс - настоящий друг. Наверное, об этом смешно сейчас говорить, но...
Просто Насти у меня уже не было.
Поэтому-то я и не знал, зачем мы туда приехали.
Она швырнула песок мне в лицо, я промолчал.
Она села рядом и сказала:
- Я могла остаться дома. Могла помочь маме. У меня работа несделанная. Ни один выходной не могу отдохнуть. Шаль никак не довяжу. К семинару надо готовится. Зачем ты привез меня сюда? Такая пошлая тусовка. Собрались все, только чтоб напиться и за чужие деньги повалять дурака.
Она вертела в руке какой-то желтый предмет. Я вырвал его и бросил в море. Предмет не долетел до воды и упал рядом с камнем. Это была книга. Она раскрылась в полете и сейчас лежала, шелестя страницами.
Я вернулся в пансионат.
Он в самом деле был культовый. Я думал, таких уже не бывает. Мы приехали утром, часов в десять. Дом выглядел покинутым людьми. На лужайке валялись пустые бутылки и клочья яркой бумаги, Между деревьями висел большой плакат. На траве лежали два человека, возможно, мертвецки пьяные.
- Ну и где тут может быть вход? - спросил Урмас.
- Я говорила, не надо сюда ехать, идиотизм какой-то. Тем более, так рано. Вообще, это не фестиваль, а просто очередная пьянка твоих дружков. Я заранее знала, что все так будет.
- Настя, - сказал Урмас. - Давай сначала войдем в дом.
Пансионат стоял прямо на берегу. Его стена упиралась в металлический забор, который отделял море от города, и он принимал на себя удары потоков песка.
Вход оказался с противоположной морю стороны. Мы прошли деревянную веранду и вошли в зал, в котором накануне была дискотека.
На ободранном диване, наполовину стащив с него чехол, полулежал сонный охранник.
На столе перед ним валялись какие-то тряпки и книги, на полу лежал театральный занавес с пришпиленными к нему бумажками.
- Они стекла тут три месяца не мыли. Смотри, какой у них паркет. Кто тут отдыхает? Лиля, пошли прогуляемся по дому, - мрачно сказала Настя. Мы с Урмасом вышли на веранду. В пыльных стеклах змеились трещины.
-Вот видите, - сказала женщина в цветастом халате, проходя мимо, - теперь стекло меняй. Конечно, деньги заплатили, но я же тоже тут не нанималась ходить за ними. А если оно сейчас выпадет на голову кому-нибудь? Кто будет отвечать? Этот длинный у них, который по-русски не разговаривает, повесил тут вчера прожектор, и плохо закрутил, наверное.
- Скорее всего, от тепла треснуло, - пояснил Урмас.
- От какого тепла? Я же говорю, прожектор привинтили плохо. - Женщина выволокла с веранды на улицу один из стульев с железными ножками, производя невероятный грохот, и встала на него, чтобы заклеить трещины липкой лентой.
- Пойду по дому прогуляюсь, - сказал я.
- Давай. Вообще бы я не отказался позавтракать, - ответил Урмас, осматриваясь по сторонам.
Худенькая девушка в очень узкой розовой юбке и босиком пробежала по веранде и довольно мелодичным голосом спросила у женщины в халате: "Have you ever seen my shoes?".
- Щас, подожди, позову тебе вашего длинного, - сказала цветастая тетка, надкусила конец липкой ленты, наклеила на стекло, разгладила - и удовлетворилась результатами работы. - Щас позову. Или этого, который с деньгами.
Она ушла в дом, я вошел следом.
На втором этаже стоял рояль, который едва сошел бы даже для декорации. На его ободранной черной груди зияли раны. Клавиши почти все были целы, и светились желтым, как слоновьи бивни. Я дотронулся до одной, она не ответила.
Паркет кое-где был выкорчеван из пола. На нем валялась мятая бумага и куски фольги. Фольга взялась, видимо, из коридора, где на лестничной площадке было сооружено что-то вроде палатки для аппаратуры. С бачка в туалете свисала осклизлая веревка с петлей на конце. Я хотел вымыть руки, но не смог открыть кран. Из окна туалета виднелось море.
- Пойдем на пляж, - сказал я Урмасу, вернувшись на веранду.
- Погоди, смотри, - прервал он меня, кивая в сторону лужайки. - Вон твой писающий мальчик.
Я увидел Яспера, сидящего на корочках и смотревшего на мир взглядом неофита.
- Hi guys, - очень невнятно пробормотал Яспер, продолжая смотреть прямо перед собой. - Haven"t you see her shoes here somewhere. She"s from Island. Hope they were not stollen.
- Расслабься, - ответил Урмас по-эстонски. - Не видели мы ее башмаков. Мы вообще никого еще не видели. Где Макс?
-Спит. Наверное. Я тоже спал. Я ушел с дискотеки в полвосьмого. - И он сочно зевнул. - Короче, я спать, парни.
Яспер поднялся, не только распрямляясь, как пружина, но и несколько раскручиваясь вдоль оси, и, еле поднимая ноги, побрел в дом. Маргус назвал его писающим мальчиком потому, что пригласительный билет на фестиваль изображал голого Яспера, мочившегося сквозь перила древнего особняка. Пригласительный был стилизован под старинную открытку, и в сочетании с гибким телом Яспера, наверное, представлял художественную ценность, хотя и мало кем понятую.
- Он вообще дурак, если хочет, чтобы я осталась в таком клоповнике, тут даже руки помыть негде. Я не знаю, какие идиоты покупают сюда путевки. Я здесь даром не останусь.
- Насть, - сказал Урмас, не оборачиваясь. - Не злобствуй. Пойдем лучше завтракать.
Мы прошли один переулок и увидели кафе с террасой.
- Это цыганское кафе, там хозяин - цыган.
- Ну и что, Насть, выглядит прилично, давай зайдем?
- Ай, Урмас, да здесь вообще нет приличных кафе. Ну если все за...
Мы сели за единственный свободный столик. На столешнице коричневела лужица.
- Стол хоть вытрите, - сказала Настя подошедшей черноволосой молодке с голубым бантом на затылке.
- Щас, - ответила молодка нагло.
- Лиля, пошли отсюда, - Настя резко поднялась со стула.
- Кофе. Со сливками, - заказал я.
- Бутылку воды, - поддержал меня Урмас.
Молодка, загораживавшая собой проход, двинулась в сторону кухни, шелестя расшитыми шлепанцами.
Настя с Лилей прошли за ограду и сели на скамеечку напротив нас. Молодка принесла кофе и воду, и вполне опрятную тряпку для вытирания стола.
Кофе был очень хорош.
- Я бы что-нибудь съел, - пробурчал Урмас. - Но девчонки обидятся.
Я наблюдал. Настя курила, смотря перед собой невидящими глазами. Черные глаза, черные волосы, твердый профиль. И рядом Лиля - тонкая, белая, кудрявая.
По двору бродил пузатый кривоногий цыган, совсем седой и уродливый, осматривая ограду.
- Вот смотри, у них работают только женщины. Мужчины только воруют или играют в карты.
Цыган поднял на нас глаза, будто услышал, повернулся и быстро заковылял к дому.
Мы рассмеялись. Лиля смотрела на нас сквозь бьющее в глаза солнце.
Пансионат оживал. Все шли на пляж.
- Бр-р-р, - вслух подумала Настя. Ветер гнал песок в город, насыпая его в сандалии.
Из дверей пансионата вышел Макс. Он быстро подошел к нам, пожал руку Урмасу, сказал: "Привет, ребята", и заглянул мне в глаза.
- Ну как доехали? Мы тут поздно легли. Есть хотите? У нас повар-кришнаит. Он приготовил пахлаву. Или халаву какую-то. Сейчас принесу, если осталась.
Я знал этого повара. Он ездил на всякие тусовки такого рода и, будучи мизантропом, не вылезал из кухни все дни фестивалей, даже спал там. Он работал в кришнаитской столовой у вокзала, где я обедал, если оказывался днем в городе.
Макс появился с огромным блюдом, на котором лежало что-то рассыпчатое и неоднородное.
- Ложек нет,- извиняющимся голосом сказал он. - Но пахлаву едят руками. Саш, ты трубу привез?
- В машине, - ответил я. Еда была непонятная, но вкусная.
- Я тебя поставлю после этого постмодернистского фильма, который питерцы привезли, это примерно в полседьмого. Сыграй Эллингтона, а?
- Угу. Что сегодня стоит посмотреть?
- Да там весь день отличные вещи. Наверху сейчас показ фильмов тридцатых годов, тут будет Луйк. Часа в три будет шикарный перфоманс, к нам из Исландии приехала одна концептуальная группа. Часов в пять (Яспер скажет) - у питерцев большая программа с фильмами и дискуссия. Мы вчера их смотрели - здорово.
Потом постмодернисты - выставка будет, там Яспер такую коллекцию нарыл - ты, кстати, видел картинки Старцева? - ну и потом ты. Договорились?
- Ладно-ладно.
- Я пошел, мне тут надо народ уже поднимать.
На поляне Яспер писал программу дня фестиваля на большой простыне серебристого цвета.
Он помахал нам рукой.
На пляже Урмас быстро разделся и побежал к воде. На полпути он передумал и вернулся. Я не экспериментировал. Я лег на горячий песок прямо в рубашке, лицом вниз, и стал с закрытыми глазами представлять себе, как Настя и Лиля бредут вдоль берега с закатанными до колен джинсами. Настя - крепкая, в черной майке, и Лиля, тонкая, высокая, в длинной полупрозрачной блузке.
Я проснулся оттого, что Настя стояла рядом со мной и говорила. Потом пнула песок, и он попал мне прямо в лицо.
Я даже почувствовал себя легче.
Жаль, что ненадолго.
Мы нашли хорошее кафе. Дорогое, но совсем приличное.
- Вот не люблю такие заведения, - сказала Настя. - Как они однообразны. В Вильнюсе у каждого кафе - свое лицо. А здесь, куда ни зайди, одно и то же. Просто как близнецы-братья. Я даже могу поспорить, что знаю все сорта пива, которые здесь продают.
- А мне нравится, - возразил Урмас и улыбнулся Лиле. Лиля чуть не рассыпала соленые орешки на скатерть, и очень покраснела.- Я вообще люблю, когда что-нибудь соответствует ожиданиям. Например - ссылки на веб-странице должны быть синего цвета, - тут он опять посмотрел на Лилю, но Лиля уже задумалась о своем, и, как маленькая птичка, ушла в дыхание и созерцание жизни за окном.
- Я люблю прийти в незнакомый дом и по обивке двери догадаться, кто там живет. И если человек похож на моего друга, значит, я хочу ему доверять. Вот пиво. Я в жизни не куплю пиво, которое никогда не пил.
- А я куплю, - твердо сказала Настя.- Ты просто эстонец, хоть и русский совсем. Ты не ездил в Вильнюс с нами ни разу, и не знаешь, что бывают другие места, без этих дурацких столиков и стульчиков. Видеть их не могу уже. И вообще, еще одно слово про компьютеры, и я уеду домой.
Нам принесли большие куриные шницели с грибным соусом и салатом. Лиля заказала омлет с какой-то начинкой и теперь с ужасом смотрела на огромную груду, дымящуюся на тарелке. Настя курила и пила пиво.
- Насть, а на чем ты домой поедешь? - спросил Урмас невинным голосом. Я пнул его под столом. Настя встала и вышла на улицу.
Я вышел следом.
Перфоманс был абсолютно идиотский. Вначале выяснилось, что для его показа нужен бассейн. Бассейн нашли в пансионатской бане. Мы должны были заходить в помещение по трое, и очередь змеилась по всему двору. Дело клонилось к вечеру, во двор выползли даже те, что спали весь день. Пестрые стандартизированные девушки, какие-то пьяные музыканты из Риги, мим из Питера, который час назад топтал красный флаг. Мы только что обсудили это дурацкое шоу за пивом в цыганском ресторанчике, откуда вернулись согревшимися и подобревшими. Настя молчала.
Урмас с Настей и Лилей вошли первыми, пробыли за дверью около пяти минут и молча вышли. Мне попались два спутника - маленький бородатый мим и какой-то совершенно седой панк с букетиком цветов за лентой джинсовой панамы.
За обеденным столом сидели три исландские девицы - я вспомнил, что в афише у них у всех фамилии заканчивались одинаково, типа - Гуннарсдоттир, Ларсдоттир и Густавсдоттир. У этих доттир - худеньких, маленьких, лет под тридцать, были музыкальные инструменты, у одной флейта-пикколо, у другой - треугольник. Третья играла на ксилофоне. Они спели какую-то песню, я не слушал ее, потому что вдруг понял, как сыграю сегодня Эллингтона. Потом кто-то из девушек что-то сказал, и я почувствовал, что меня подтолкнули к дверям.
Я вышел - ветер был очень свежим. Я сразу озяб. На краю песочницы сидели Урмас и Лиля.
- Дай ключи, за курткой схожу,- сказал я, и вдруг заметил пристальный взгляд Лили за мою спину. Я обернулся. В этот момент Настя взяла Макса за руку и они вошли в дом.
- Пошли вместе, - сказал Урмас.
Возле машины стоял давешний мим и что-то громко говорил. На правом крыле урмасовской Мазды зияли две глубокие царапины.
- Ты помнишь, что за машина стояла тут?, - спросил меня Урмас. У него было просто невероятное лицо. Я его таким не видел.
- Вишневая "Пежо", - ответил мим. Я развел руками.
- Я в полицию, - пробормотал Урмас.
- Куртку. И трубу.
У меня была хорошая труба, я работал на нее полтора года.
Возле пансионата на лавочке сидела девочка в клешах и розовой куртке. Лицо у нее было очень нежное и совсем невинное. Я присел рядом.
- Ты откуда? - спросила она и посмотрела на мою трубу. - Это что у тебя?
- Таллинн. Труба моя.
- Ой, а мы из Риги! А ты будешь играть? А когда? Я хочу послушать! - Тут она заговорщицки улыбнулась, и добавила. - Я тебя сразу заметила.
- Я буду играть для тебя, хочешь?
- Ой, хочу... А когда?
Я не знал. Время совсем остановилось. Я смотрел на стеклянные пансионатские двери и мне хотелось взять камень и залепить им в эти грязные стекла, а потом вытащить наружу железноногий столовский стул и добить им все, что осталось.
Яспер махал мне рукой.
Я подошел к нему.
- Я тебя объявлю через десять минут, - сказал он почему-то по-русски.
Я играл Эллингтона для той девочки, которую даже не знал, как зовут. Это была старая композиция. Три известные вещи, какими я их знаю и люблю. Я всегда начинал с "Каравана", потому что его можно очень долго и тягуче играть, и возвращаться к нему из любой точки. В каркасе "Каравана" очень легко импровизировать.
Играть было трудно. Воздух уходил куда-то из моей груди мимо мундштука. Я смотрел на девочку. Он сидела, как воробышек, на краю скамейки, и напоминала мне Лилю, Лилю светлую, Лилю одинокую, Лилю десятилетней давности, когда я ее еще не знал.
Я вдруг рискнул отступить от привычной схемы и убежал вверх. Так я еще не играл, но понял, что надо сделать, чтобы вернуться обратно, и даже позволил себе немного поперебирать высокие ноты. Маленькая Лиля завороженно смотрела на меня, и я забыл обо всем, я улетел опять, и снова сбежал по ступеням пассажа за барьерчик "Каравана". Я играл и забыл, что я хотел плакать, я уже только хотел летать. Маленькая Лиля улыбалась мне.
Я не заметил, как справа выросла какая-то тень, меня что-то толкнуло, и я упал на спину, ударившись затылком о крыльцо. Трубу я спас. Мундштук был в крови. Макс стоял возле меня на коленях и что-то говорил. Я встал. Маленькая Лиля плакала. Я подошел к ней.
Какая-то усталость накатила на меня, я хотел пойти к машине, и вспомнил, что ее нет. Яспер совал мне в руки салфетки. Я вытер кровь с губ. Голова почти не болела.
Настя стояла рядом, и в руке у нее был футляр от трубы.
- Я говорила, я говорила, - повторяла она.
- Поедем домой, - сказал неизвестно откуда возникший Урмас. Он был мрачен. У меня не было желания говорить с ним о том, что он делал в полиции. В конце концов, все оборачивалось полнейшим дерьмом.
Было свежо. Темнело. Дорога двумя стенами елей уносилась назад, светлячками мерцали столбики ограждений, небо было изумрудное - там, где оно приподнималось над лесом. Никто из нас не плакал, и мне казалось это очень странным.
Возле Азериской заправки Урмас остановился.
- Кофе, - сказал он. Все мы стали как-то непохожи на себя.
Я не хотел ни пить, ни курить. Урмас смотрел в чашку кофе, Лиля смотрела на картину на стене.
- Ненавижу. - сказала Настя. - Ненавижу. Зачем мы туда поехали, зачем?
Я встал. Лиля рванулась следом. Урмас удержал ее.
- Иди, - сказал он мне. - Иди, мы тебя подберем по дороге.
Я вышел. Ночь уже легла. Я выдохнул в ночную темноту, и пошел в противоположную сторону.