Главный редактор журнала "..." с тоской смотрел на сидящего напротив него писателя.
- Вам бы... отдохнуть, Григорий Тимофеевич, - сказал главный редактор. - Выглядите Вы, честно говоря...
- Что? Не очень? Да? - спросил писатель.
- Вы работать-то можете, Григорий Тимофеевич, - спросил главный редактор. - Если нет... Скажите прямо, я попрошу кого-нибудь другого.
- Нет-нет, - поспешно отвечал Григорий Тимофеевич. - Зачем же другого. Сам всё сделаю.
- Сделаете? - недоверчиво спросил главный редактор.
- Вы же меня знаете, Аркадий... Вот чёрт, отчество Ваше... забыл.
- Афанасьевич, - равнодушно подсказал главный редактор.
- Мысли в кучу соберу и... Аркадий Афанасьевич, вот верите, есть, есть хороший сюжет, - говорил Григорий Тимофеевич.
- Эх, Чугунов, Чугунов, - с сожалением произнес Аркадий Афанасьевич. - Даю Вам один день. Чтобы завтра рассказ был у меня. И не надо вот этого всего: сюжета и прочего. Рассказик, небольшой, странички на три-четыре. Ну вспомните, как в институте, на первом курсе, вас учили. Мне главное, чтобы Вы, в рассказе своём, отразили проблему гениальности. Понимаете?
- Конечно, понимаю, - стал уверять Чугунов. - Гениальность и человек. Проблема века.
- Да ну Вас, Чугунов, к лешему, - лениво воскликнул главный редактор, - ну какая там проблема века? Никогда такой проблемы не было и не будет. Тоже мне, проблема. Напишите про человека, само собой гениального, и если можно, Чугунов, не больше чем на три- четыре странички. Больше пятисот рублей я Вам всё равно не заплачу.
- Я всё сделаю, Аркадий... вот зараза, всё время забываю Ваше отчество.
- Афанасьевич, - лениво подсказал главный редактор.
- Я всё сделаю очень хорошо, Аркадий Афанасьевич, - пообещал Чугунов, подымаясь и собираясь уходить.
- Да, чуть не забыл, - остановил писателя главный редактор. - Герой Вашего рассказа должен быть безусловно гениальным человеком. Вы понимаете?
- Я понимаю, Афанасий Аркадьевич, - от волнения писатель перепутал имя с отчеством.
- Вот идиот, - тихо, но без какого-либо стеснения, произнес главный редактор. - Чугунов, ведь Вы же закончили литературный институт. Почему Вы такой дурак?
- Я не дурак, - ответил Чугунов. - Малость с придурью, это верно. Но не дурак.
- Вы какой институт закончили, Чугунов? - спросил главный редактор.
- Так это... - впечатление было такое, как будто Чугунов вспоминал, какой же это он заканчивал институт.
- Забыли что ли? - спросил главный редактор, - ладно. Проехали.
- Московский. Московский литературный институт имени Чехова, - радостно закричал Чугунов. - Антона Павловича, - зачем-то добавил он.
Главный редактор смотрел на Чугунова и думал о России, о тех проблемах, какие сегодня решались в России. Он думал о том, что скорее всего Чугунов - пьяница, и что на Руси все писатели были пьяницами.
- Что Вы так кричите? - тихо спросил главный редактор. - Вы, что, не умеете тихо разговаривать? Вас этому разве не учили в Вашем московском литературном институте?
- Нет, - ответил Чугунов и широко улыбнулся. - Нас учили писать, а не разговаривать. Тем более, тихо.
- Писать надо тоже уметь тихо, Чугунов, - сказал главный редактор. - Жизнь, Чугунов, показывает, что чем тише писатель умеет писать, тем он талантливее. Понимаете?
- Пытаюсь, - честно ответил Чугунов.
- Рассказ Ваш, Григорий Тимофеевич, должен быть очень тихим, - тихо произнес главный редактор. - Понимаете?
- Должен быть тихим, - тихо повторил за редактором Чугунов.
- Настолько тихим, чтобы наши читатели не сразу даже услышали его, - ещё тише произнес главный редактор.
- Чтобы читатели не услышали сразу, - шепотом повторил Чугунов.
- Ну это уж Вы слишком, Григорий Тимофеевич, тихо, - главный редактор вернулся к обычной громкости своего голоса. - Что-то наш читатель конечно услышать должен. В противном случае, зачем вообще что-то писать. Но орать не следует. Вы меня поняли?
- Идите, Чугунов, и помните, что Вы пишите про гения и гений должен быть нашим современником, - сказал напоследок главный редактор, вставая и протягивая Чугунову руку.
Всю дорогу до дома Чугунов думал о том, что же ему такого написать. Все мысли его были сосредоточены на рассказе. Не заметил даже, как и до дома добрался. И когда жена позвала его ужинать, он даже не сразу сообразил, чего от него хотят. Всё это время он сидел за своим столом в своём кабинете и никак не мог начать писать.
В кабинет заглянула жена. Жену звали Ириной. Женаты они были уже пятый год. Поженились сразу после того как Григорий Тимофеевич закончил институт. Детей у них пока не было. Как-то всё не получалось. Когда Гришу кто-нибудь спрашивал о том, почему у него нет детей, он мрачно отвечал на это, что в неволе не размножается.
- Гриша, иди обедать, - позвала жена.
- Ирина! - приход жены рассердил Григория. - Ты же видишь, я работаю.
- Поешь и работай, - спокойно сказала Ирина.
Григорий Тимофеевич кушал без настроения. Всем своим видом он показывал, что недоволен.
- Положить, - мрачно ответил Григорий. - Очень вкусно. Спасибо.
Ирина положила мужу ещё две котлеты и пюре.
- Ты меня перекармливаешь, разве ты не понимаешь, - сказал Григорий Тимофеевич, уплетая за обе щеки. - Мои мозги от этого хуже работают. Я уже ничего не соображаю. Я ведь как поем, так меня сразу в сон клонит. Студень - вкусный. И суп грибной - объедение. А это? Пирожки с мясом? Господи, я уже засыпаю. Передай мне рыбу и горчицу. Глаза слипаются.
- Ну так ты и поспи, - ответила Ирина. - Компот будешь?
- Буду, - пробурчал Григорий Тимофеевич. - Но ты учти, что через час ты меня должна разбудить. Мне обязательно сегодня надо написать рассказ. Аркадий Афанасьевич сказал, что к утру рассказ должен быть на его столе.
- Ты компот с ватрушкой будешь? - спросила Ирина.
- Ватрушкой? А кроме ватрушек ещё есть что-нибудь? - спросил Григорий Тимофеевич.
- Кекс творожный, - ответила Ирина. - Я его сегодня испекла. Думала, вечером мы с тобой после ужина его съедим. Но если хочешь, Гришенька, то можешь и сейчас.
- Ириша, душенька, ну какой там ещё ужин, - взмолился Григорий Тимофеевич. - Мне же надо работать, а ты про какой-то ужин. Давай, кекс и ватрушку я лучше сейчас съем, а ужинать вовсе не буду.
- Правильно, - сказала Ирина. - Супа не хочешь больше?
- Нет, - ответил Григорий Тимофеевич.
Григорий Тимофеевич съел большую ватрушку и здоровый кусок кекса. Запил всё это компотом и пошёл спать к себе в кабинет.
Через час Ирина пришла его будить.
- Гриша, вставай, - будила Ирина.
- Я не могу, - жалостливо произнёс Григорий Тимофеевич. - Можно я ещё посплю. Хотя бы полчасика?
- Тебе надо рассказ написать, Гриша, - говорила Ирина. - Про гениального человека. Ты разве забыл? Вставай.
- Я напишу, обязательно напишу, Ирина, - не открывая глаз, отвечал Григорий Тимофеевич. - Через часик. Можно? Давай ещё часик посплю, а ты меня разбуди.
- Ну ладно, - ответила Ирина, - спи.
По правде говоря, ей было жалко Григория Тимофеевича. Во-первых, она очень его любила и считала безусловным гением. А тем более, он сейчас так сладко спал, а тут рассказ какой-то. Ирина была уверена, что Григорий Тимофеевич совсем не бережёт себя. С тем она и вышла из кабинета, тихо прикрыв за собой дверь, думая о том, что бы приготовить мужу на ужин.
Больше всего на свете Григорий Тимофеевич любил поспать после обеда. В своём кабинете, на своём любимом кожаном диване. Григорий Тимофеевич, как правило, засыпал, мечтая о великом. Это их ещё на первом курсе московского литературного института имени Чехова А.П. учили, что писатель обязан засыпать, мечтая о великом. Не важно о чём, главное, чтобы мечты были о чем-то грандиозном. Ну, вот Григорий Тимофеевич и мечтал.
В этот раз он мечтал о том, как завтра принесёт в редакцию и положит на стол Аркадия Афанасьевича свой рассказ. А главный редактор прочитает и какое-то время будет просто молча сидеть, задумавшись о чём-то. Потом, как бы очнувшись от своих размышлений, Аркадий Афанасьевич посмотрит на Чугунова и скажет: "Чугунов, а ведь Вы... гений."
Постепенно фантазии Чугунова перешли в сновидение.
- Ну что Вы, Аркадий Афанасьевич, какой там... гений, - скромно отвечал Григорий Тимофеевич.
- Нет-нет, и не спорьте, - говорил главный редактор. - Гений и всё тут. И, бога ради, оставьте это Ваше "Аркадий Афанасьевич". Для Вас я хочу быть просто Аркашей. И обращайтесь ко мне на "ты".
- Тогда и Вы... То есть ты, называй меня просто Гришей, - попросил Григорий Тимофеевич.
- Нет, - резко ответил главный редактор. - Пока не заслужил такой чести. Вот когда издам полное собрание Ваших сочинений, вот тогда только и смогу, сказать Вам... Даже язык не поворачивается.
- Полное собрание чего? - переспросил Чугунов.
- Полное собрание сочинений Григория Тимофеевича Чугунова! - гордо ответил главный редактор. - Надо будет поработать над обложкой. Подписку читателей можно начать хоть сегодня. Уверен, что с этим у нас проблем не станет. Первый тираж в десять тысяч экземпляров. Вот только... - главный редактор задумался.
- Что такое, Аркаша? - испуганно спросил Григорий Тимофеевич.
- Да, - как-то нерешительно мямлил главный редактор, - у нас ведь, Григорий Тимофеевич, нет ни одного Вашего произведения. Вот, разве что, только этот рассказ. А хотелось бы что-нибудь так на ... - главный редактор задумался, - томиков так на пятнадцать. А? Найдётся у Вас? Что-нибудь. Ну вроде этого рассказа. А?
- Томиков на пятнадцать? - задумчиво произнёс Григорий Тимофеевич.
- Можно и больше, - решительно ответил главный редактор. - Если есть. А у Вас ведь... наверное есть что-то ещё? Дома?
- Дома? - переспросил Григорий Тимофеевич.
- Ну да, дома, - говорил главный редактор. - Вы вот что, Григорий Тимофеевич, Вы давайте-ка сейчас ноги в руки и домой. Берите всё и тащите сюда.
- Всё? - ужаснулся Григорий Тимофеевич. - И стихи?
- А у Вас и стихи есть!? - восторженно воскликнул главный редактор.
- Есть, - ответил Григорий Тимофеевич.
- Это превосходно, Григорий Тимофеевич, - сказал главный редактор. - Сейчас возвращается мода на стихи. Мы издадим их отдельными томами. Два тома, по триста пятьдесят страниц, двенадцатым шрифтом. А Вы, Григорий Тимофеевич, стихи под свои именем пишете? Что если нам придумать Вам псевдоним? Ну, скажем, - главный редактор задумался, - Тимофей Григорьев! А? Как? Вам нравится? Писатель -- Григорий Тимофеев, а стихи -- Тимофея Григорьева? По-моему, замечательно.
- Я не думал об этом. Но если честно, то... Мне нравится. Я бы даже вообще всё бы издал под этим псевдонимом, - откровенно признался Чугунов.
Главный редактор какое-то время просто молча смотрел на Чугунова, затем встал со своего места и обнял Григория Тимофеевича.
- Идите, голуба моя, домой, - сказал на прощание главный редактор. - Забирайте там всё, что есть и тащите сюда.
Домой Григорий Тимофеевич доехал на такси.
- Обед на столе, - услышал он голос жены, как только вошёл в квартиру. - Мой руки и садись за стол.
- Какой обед, Ирина, - ответил Григорий Тимофеевич. - Тут такое творится.
Григорий Тимофеевич вкратце объяснил супруге в чём дело.
Через пять минут они оба, как угорелые, носились по квартире в поисках выдающихся произведений Григория Тимофеевича. За час удалось набрать в общей сложности страниц двести. Большинство из этих страниц несли на себе рукописный текст.
- Это всё? - мрачно спросил Григорий Тимофеевич.
- Ты очень много выкидывал, Гриша, - жалостливо произнесла Ирина. - Я же говорила тебе, чтобы ты не выкидывал, что когда-нибудь может пригодиться.
- Я выкидывал, потому что уверен был, что всё это дрянь, - сказал Григорий Тимофеевич. - Кто же знал, что всё это окажется творением гениальной личности.
- Ну отнеси пока это, - робко предложила Ирина.
- Это? - спросил Григорий Тимофеевич, глядя на жалкие двести листов, что держал в своих руках. - Здесь, Ириша, и на один томик не тянет.
Через час эти двести страниц лежали на столе у главного редактора.
- Ну что же, - сказал главный редактор. - Всё это, конечно, замечательно, но... Увы! Маловато! Для полного-то собрания сочинений! А? Как думаете?
- Не будете печатать? - спросил Григорий Тимофеевич.
- Будем, будем, - ответил главный редактор. - Куда же нам теперь деваться-то. Но издадим, конечно, не как полное собрание сочинений, а... Сборник избранных! А? Как? Здорово я придумал?
- Здорово, - ответил Григорий Тимофеевич.
Сборник избранных произведений Григория Тимофеевича Чугунова вышел уже через неделю. Вышел под псевдонимом -- Тимофей Григорьев. Григорий Тимофеевич получил в редакции свои тридцать экземпляров и теперь ехал с ними домой. В метро он достал один экземпляр и стал его перечитывать. На десятой странице Григорий Тимофеевич уснул.
Проснулся Григорий Тимофеевич, как ни странно, в своём кабинете, на своём любимом диване. Был уже час ночи. Чувствовал себя Григорий Тимофеевич прескверно. Голова болела и очень хотелось пить. Времени на то, чтобы написать рассказ о гениальном современнике, оставалось совсем ничего. Каких-то пять часов.