Лем Ирина Николаевна : другие произведения.

Однажды в старые добрые времена

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Друзья, если вы любите длинные романы в классическом стиле девятнадцатого века, с интригами, неожиданными сюжетными поворотами, со сложными отношениями героев, то роман "Однажды в старые добрые времена" - для вас. На моем сайте его можно почитать полностью. История начинается в Испании, где свирепствует католическая инквизиция. Под ее молот попадают, кроме иноверцев и еретиков, также красивые женщины, которых объявляют "ведьмами". Юной цыганке Раде угрожает опасность, молодой британский офицер помогает ей спастись и увозит на родину. Там начинается другая история - девушки Джоан. Здесь начало романа.
  Что такое родина?
  
  Это земля, которая тебя родила и взрастила. Это корень, которым ты в нее врос. И нет крепче того корня. Нет крепче впечатлений первого открытия мира - они остаются в памяти на всю жизнь. Детство не забыть, не повторить.
  
  Колыбель у каждого одна.
  
  Родина у каждого одна. Она там, где стояла твоя колыбель.
  
  Бывает, жизненные бури срывают человека с места, носят по свету, как "перекати-поле" - комок сплетенных, неприкаянных корней. Удача, если прежде, чем засохнут, попадут они в другую почву - пожирнее, посытнее.
  
  И станет она второй родиной.
  
  Но та, первая, не даст о себе забыть. Она засядет в сердце вечной тоской. Она будет тревожить и детей, и внуков и будет звать. В конце концов кто-нибудь из потомков откликнется на зов, вернется на историческую родину и, впервые ступив, ощутит, как вливаются в него ее соки, ее силы, ее кровь.
  
  И скажет он: я на родине.
  
  Пролог
  
  С незапамятных времен бродил по дорогам Европы кочевой народ - цыгане, люди без родины. Никто не знал, откуда они пришли, никто не знал, куда направляли они свои кибитки. На Британских островах их считали выходцами из Египта и называли gypsies, на Пиренейском полуострове - gitano, в восточной Европе - zigeuners. Сами себя кочевые называли roma.
  
  Века, а, может, тысячелетия назад предки их вынужденно покинули благодатную, пряно пахнущую, защищенную горами от врагов и ветров долину в Индии и отправились в вечное странствие по земле. Рома пересекали границы, не замечая и не спрашивая разрешения, чертили обозами линии на карте: от Нидерландов до Турции, от Португалии до Литвы...
  
  Надолго нигде не задерживались, в землю не врастали. Приезжали с миром, уезжали без тоски.
  
  И все же была одна страна, которую они... не то что полюбили, но жаловали больше других: Испания с ее жарким летом, короткой зимой, райскими ландшафтами, изобилием фруктов - сладких, сочных, тающих во рту. Ее жители походили на самих цыган, такие же темпераментные, жизнерадостные, бросающиеся в пляс при первых гитарных переборах.
  
  Походная жизнь не простая, но когда во рту сладко, не хочется грустить. Летом таборы кочевали по Северным Пиренеям, заходили в Италию и Францию, изредка в Германию, зимой возвращались к теплым средиземноморским берегам. Испанию навали бы они второй родиной, но забыли рома что это такое.
  
  Зарабатывали по-честному - выступлениями на рыночных площадях. Вдобавок мужчины подрабатывали нехитрыми ремеслами: обувщика, лудильщика, точильщика. Изредка и, по возможности, незаметно подворовывали, подторговывали фальшивым золотом и товарами, добытыми сомнительным путем. Женщины кроме выступлений занимались гаданием, пророчеством и другим обманом - почему нет, если людям хочется в обман верить. Дети постарше развлекали зрителей фокусами, продавали птичек, показывали чудеса дрессировки уличных собак. Малыши смешили, строя рожицы. Каждый вносил посильную лепту в благосостояние табора.
  
  Цыгане - единственный на свете народ, который ни разу не начинал войну. Местные жители их не боялись и не принимали всерьез, относились с терпением, снисхождением. Возникавшие разногласия решали переговорами, легко прощая обиды за душевное пение и виртуозное владение скрипкой.
  
  Кочевых не притесняли ни доны - богатые землевладельцы, ни мавры - арабские завоеватели, пришедшие в Испанию в средние века. Цыганская повозка на проселочной дороге была таким же обычным зрелищем, как телега крестьянина, везущего овощи на рынок.
  
  Но ничто не вечно. Времена менялись и не в лучшую сторону. В Европе назревали события, которые беспощадным молотом грозили ударить по каждой стране, по каждой семье. Не избежал удара и незлобивый, наивный народ рома, веселый напоказ, в душе несущий печаль вечного скитальца.
  
  Наступало второе тысячелетие. Люди ждали второго пришествия Христа, чтобы воспрянуть духом и возрадоваться. А пришли несчастья и гибель в масштабах, которых не знало человечество ни до, ни после. Крестовые походы подобно ненасытным драконам поглощали участников тысячами - от мирных паломников до солдат, военачальников и даже королей. Смертельные болезни, принесенные странниками и привезенные моряками из дальних стран, уносили миллионы жизней. Некому было работать на полях, выращивать хлеб и скот. Голод затмил человеческие порывы. То тут, то там возникали новые религии, одна воинственней другой, вносили разброд в головы, заставляли убивать соседей и братьев. Зло торжествовало.
  
  Человек не для того рожден, чтобы жить во зле.
  
  Народы Европы зароптали.
  
  Чтобы предотвратить великий бунт, недовольство требовалось заглушить. За дело взялась Церковь, в те времена она имела власть, какую не имел ни один король. Папа Римский - наместник Бога на земле, ответственный за порядок среди паствы, собрал кардиналов, спросил "Кто виноват в брожении умов?". Кардиналы привычно ответили "Виноват дьявол и его приспешники". Для борьбы с оными решили создать карательный орган и наделить особыми полномочиями.
  
  Занималась черная заря в истории человечества. Инквизиция пошла войной на "врагов христианства". Точного определения "врага" не существовало, им можно было объявить любого, не боясь ответственности за ошибку. В борьбе против инакомыслия лучше переусердствовать, чем недосмотреть. Странные, своеобразные, "не такие, как все" индивидуумы объявлялись неугодными Богу и подлежали уничтожению.
  
  Уничтожали основательно - в пепел.
  
  По Европе заполыхали костры. Сначала горели познавательные книги и научные труды, потом их авторы, а также еретики, иноверцы (чаще евреи), прогрессивные ученые и просто любознательные, одаренные острым умом люди. Представителей другой религии, другой расы, других обычаев и образа жизни сгоняли с насиженных мест, бросали в тюрьмы, пытали и сжигали. Имущество забирали в казну монастырей, опустевшую после массового вымирания прихожан от чумы, неурожаев и крестовых походов.
  
  Конфискация имущества оказалась доходным делом, вдобавок, изобличая "врагов", церковь показывала пастве свою заботу о ней. Суды инквизиции работали, как хорошо отлаженный механизм. Особенно они свирепствовали в Испании, фанатично верующее население, которой Ватикан считал оплотом христианства. Оплот - пример для остальных, должен быть безукоризненным. Религиозные чистки проходили здесь с жестокостью, свойственной в живой природе только человеку.
  
  В опасности оказались и рома: жили не как все и выглядели по-другому, главное же преступление - не принадлежали к христианской религии. Вообще ни к какой.
  
  А они не имели в том нужды. Старых богов забыли, новых не приобрели - из чисто практических соображений: кочевали из страны в страну, из мусульманской в католическую, далее в протестантскую или вообще языческую, зачем примыкать к одной какой-то вере, если за нее легко попасть в переделку, а то и на тот свет?
  
  Неверующий - прямой пособник сатаны. Церковники пригляделись: цыгане - враги или свои?
  
  М-м-м, не те и не другие.
  
  Вроде безобидные они, ходят по городам, народ развлекают... Надо их в свое стадо привлечь.
  
  Потребовали принять католичество.
  
  Но не учли одного: таборные живут по своим законам и чужих требований не признают. Дети свободы, не зависимые телом и духом - их невозможно заставить что-то делать, если они сами того не захотят. Рома от природы миролюбивы и безвредны, но умение выворачиваться тоже их национальная черта.
  
  В ответ на требования церкви один цыганский барон придумал хитрость, которая быстро распространилась среди кочевых. Хитрость спасла многие жизни и состояла в следующем. Барон показывал членам табора как нужно креститься. Сам заучивал какую-нибудь широко применявшуюся католическую молитву, например, обращение к Деве Марии, весьма почитаемой в Испании.
  
  Кто хорошо подготовился, тот не боялся встречи с инквизиторами. Их замечали издалека по развевающимся черным одеждам, белым воротничкам и гладко выбритым, блестящим на солнце макушкам, как принято у доминиканцев.
  
  Святые отцы подъезжали к табору - расспросить о житье-бытье, заодно о вероисповедании. Глава семьи делал благолепное лицо и выступал вперед для переговоров.
  
  - Как живете? - спрашивали монахи.
  
  - Хорошо живем, не жалуемся, - следовал ответ.
  
  - Чем зарабатываете на пропитание?
  
  - Честно зарабатываем, народ развлекаем.
  
  - Какую веру исповедуете?
  
  - Христианскую, какую же еще.
  
  - Креститься умеете?
  
  - Умеем.
  
  - Покажите.
  
  По знаку барона вся таборная семья, от мала до велика истово крестились: лоб - грудь - левое плечо - правое плечо.
  
  Вот хитрецы, правильно себя крестом осенили, но быстро не отделаются.
  
  - Молитвы знаете?
  
  - Знаем, - без запинки отвечал старший и заводил скороговоркой, подражая пастору: - Святая Мария, Матерь Искупителя, будь всегда Матерью для всех, бодрствуй над нашим странствием и сотвори, дабы мы в небе, в полноте радости созерцали Сына Твоего. Аминь.
  
  Семья хором повторяла "Аминь". Церковники смотрели, недоумевали, соображали - к чему бы еще придраться.
  
  - Кресты носите?
  
  - Носим.
  
  Барон доставал из-за пазухи дешевый, затертый от прикосновения к телу крестик на бечевке из натуральной конской кожи.
  
  - Пока только у меня. Для остальных приобретем в Медине...
  
  Или в Заморе, или в Саламанке - называл ближайший крупный город.
  
  Расспрашивать дальше не имело смысла - на каждый вопрос у шустрого цыгана готов ответ. Главный монах жевал жирными губами. Обидно уступать в споре неграмотному бродяге, еще обиднее уезжать ни с чем...
  
  А барон уже сует ему в руку презент - перстень из фальшивого золота или хлыст для лошади, а в сапог сыплет звонко журчащие монеты.
  
  С паршивой овцы хоть шерсти клок. Приняв дары, святые отцы разворачивали лошадей, оставляли кочевых в покое. До следующего раза.
  
  Не страшно им. К новой встрече подготовят новые отговорки.
  
  Массовые репрессии - отличная возможность показать народу практическую "пользу" церкви. Пусть народ не думает, что апостолы веры только и делают, что сидят по кельям, обжираются да пьянствуют. Не-е-т. Они денно и нощно озабочены спасением правоверных душ. Они скачут по следу подручных сатаны, которые норовят сбить христиан с пути истинного.
  
  Деятельность инквизиторов оказалась настолько успешной, что Папа даровал им карт-бланш, разрешил сжигать и вешать без суда и следствия. Список "врагов" расширили. Кроме еретиков, ученых и "неверных", в него занесли ведунов, целителей, колдунов, чернокнижников, алхимиков, странников, мошенников, проповедников других религий и прочая, и прочая.
  
  И невозможно было вырваться из цепких лап "цепных псов инквизиции". Не щадили они ни простого человека, ни высокопоставленного, не учитывали ни таланты, ни заслуги. Сгорели Джордано Бруно, Жанна Д"Арк, маршал Франции барон Де Рэ...
  
  Состоятельным отдавалось "предпочтение" - с них было чем поживиться.
  
  Обвинения предъявлялись огульно и бесконтрольно. Доказательства невиновности отметались сразу, доказательства вины учитывались любые, в том числе самые абсурдные. Свидетельства случайных прохожих, детей, умалишенных, которые в обычных судах не рассматривались, на судах инквизиции принимались без возражений.
  
  Впрочем, до суда мало кто доживал, на свободу не выходил никто. Уличенных в сношениях с дьяволом подвергали дьявольским пыткам, после которых люди погибали либо в монастырских застенках, либо на кострах.
  
  Власть воинствующих монахов набирала силу и черным, как у ворона, крылом накрывала континент. Открылся сезон охоты на "пособников люцифера" женского пола. Начало положил фолиант под названием "Истребление ведьм", полный фанатизма и ненависти. Написал его англиканский монах, который, по слухам, искал любовного удовлетворения, но обладал такой отталкивающей внешностью, что его отвергали не только порядочные женщины, но бывалые проститутки и неприхотливые монашки.
  
  Неудовлетворенный служитель Всевышнего решил жестко отомстить и сочинил трактат. В тридцати девяти главах он описал опасность, которую представляли дочери Евы для правоверного христианского сообщества. Он обзывал их самыми мерзкими словами, а мужчин предупреждал: нежные чувства, знаки внимания к этим падшим созданиям - прямая дорога в лапы сатаны.
  
  Трактат вышел вовремя. Святые отцы давно подозревали женщин в способностях самым дьявольским образом морочить мужские мозги. Сочинение было принято к руководству и распространено по всей Европе. Было велено выявлять и истреблять ведьм, скрывавшихся под личиной обычных женщин, ведь именно они - причина ураганов, неурожаев, болезней, войн, а также богохульного поведения мужского пола.
  
  Многие женщины поплатились жизнью за свою молодость и красоту. Ни высокий статус, ни богатство, ни общественное положение не служили защитой. Часто их устраняли из политических или финансовых соображений, чтобы нанести удар по конкуренту или врагу.
  
  Тысячи так называемых "ведьм" были сожжены на кострах, замучены в тюрьмах - по навету завистливых соседей или ревнивой жены, мечтавшей избавиться от соперницы.
  
  Судьи не утруждали себя долгим рассмотрением дел. Один факт, что обвиняемая, например, не плакала во время процесса, служил доказательством вины. Смертные приговоры выносились массово, оправдательных не выносили вообще. Зачем внушать ложные надежды?
  
  В поле зрения охотников за ведьмами попали и женщины рома, занимавшиеся исконными ремеслами: ворожбой и гаданием, песнями и танцами. Первые - колдуньи, вторые - соблазнительницы. Заступиться за них некому, сопротивляться не умеют. Легкая добыча, подумали инквизиторы и облизнулись.
  
  Кочевать по дорогам Испании становилось делом, опасным для жизни.
  
  Часть первая
  
  Рада
  
  1.
  
  Цыганский барон Хуан, мужчина сорока лет со светлой прядью - ровной, будто кто-то провел белой кистью по черным волосам, сидел возле костра. Не моргая, глядел он на пламя, беспечно прыгавшее по хворосту и с треском выпускавшее светлячки-искры в ночной воздух. Размышлял о судьбе табора.
  
  Тяжелые времена настали. То и дело доходили до Хуана слухи о притеснении братьев-цыган. Во Франции их хватали и отправляли гребцами на галеры, в Пруссии король Вильгельм издал указ казнить всех цыган, достигших восемнадцати лет. До Британских островов добралась инквизиция, а ведь было время, когда рома выступали при дворе короля Якова, и он по-королевски их наградил.
  
  В Испании дела не лучше. В Толедо создали специальный цыганский трибунал, который выносил более жестокие наказания, чем обычный. За малейшую провинность мужчин пороли кнутами до полусмерти, отрезали уши, отрубали руки, вешали. Женщин на первый раз клеймили клеймом с гербом графства, в котором задержана, на второй тоже вешали.
  
  На въезде в крупные города стояли таблички с надписью "кроме цыган и бродяг", для неграмотных - картинка с повешенным или извивающимся под плетью человечком.
  
  Еще восемь лет назад табор Хуана встречали в Севилье как желанных гостей, за выступления щедро наградили деньгами и пшеницей. А в этом году не пустили в городские ворота, и табору пришлось остановиться за холмом, вдали от зорких глаз охранников. Хуан натянул шапку пониже и отправился в город купить кой-каких продуктов, разузнать новости. Он не боялся, что схватят, был не по-цыгански высок и широк в плечах, разговаривал по-испански бегло. Принимали за местного.
  
  На улице кто-то окликнул его по имени. Оглянулся. Из проулка, в который уже закралась ночь, выглядывал бродяга - в шапке с дырками, с потеками на щеках, будто от дождя, которого целое лето не было. Или не от дождя...
  
  - Хуан, не узнаешь меня? Это я, Фернандо!
  
  Хуан пригляделся и, вроде, узнал. Нет, ошибся... Отказывался верить глазам. Фернандо, дальний родственник, не просто изменился - стал другой человек. Раньше имел выпуклую грудь и гордую осанку, как у породистого коня-трехлетка, сам Хуан ему завидовал. Теперь ему не позавидовал бы и нищий: грудь провалилась, из лохмотьев торчали тощие руки и ноги, не мытые и нечесаные волосы развалились прядками по плечам. Ничто в его облике не напоминало прежнего весельчака и балагура.
  
  Много лет назад они, двое молодых парней, с таборной семьей кочевали по Испании. Заходили в землю басков, в Португалию, зимовать отправлялись к холмам Сакромонте что под Гранадой. В холмах - неглубокие природные пещеры, рома приспособили их под зимнее жилье.
  
  Жизнь улыбалась, семья росла, табор тяжелел. Кочевать с хозяйством и детьми, которых больше, чем взрослых, стало не под силу - все равно, что перевозить с места на место город.
  
  
  
  Хуан и Фернандо разделили людей на две группы, возглавили каждый свою и отправились разными дорогами. В дальнейшем их кочевые пути пересекались раза два, потом Хуан долгое время ничего о родственнике не слышал.
  
  - Что произошло? Где твой табор?
  
  Взгляд нищего цыгана, едва загоревшийся радостью, снова погас. Вот что с ним приключилось.
  
  Несколько лет ходил Фернандо с табором по старым цыганским дорогам. Зарабатывали хорошо - женщины своими ремеслами, мужчины своими. Подворовывали по мелочи, все как обычно.
  
  - У меня кошелек такой толстый и тяжелый был, что если бы стукнул по голове, убил бы, - сказал Фернандо. Когда-то он произносил это с гордостью, теперь с горечью.
  
  Жили весело, ели досыта, и не только жареных ежей. На жирные сардинки хватало и на сангрию, от которой веселеет сердце. Зимой взрослые и дети ходили обутые. У барона Фернандо накидка имелась из настоящего волка, теплая как печка. Конь всем на зависть - гнедой красавец Корсар! Сам коричневый, будто крепко загорел на южном солнце, а грива черная с седыми прядками, точно, как у хозяина. Любил он своего Корсара пуще жены...
  
  По вечерам сидели по-семейному у костра, пели песни.
  
  Прослышали, что в Португалии народ богатый, отправились туда. Бродили от холодного побережья Ла-Коруньи до средиземноморской деревушки Фаро, там же зимовали в заброшенных амбарах.
  
  Жили как в раю. Каждый день солнце и красота вокруг, от которой поет душа. Пальмы, магнолии, фруктовые деревья вдоль дорог, на них вкуснейшие плоды - яблоки, персики, груши. Бесплатно, только руку протяни, не поленись. Фернандо один раз апельсинов так объелся, что от одного взгляда на них тошнило. Дети мандаринами кидались. Эх, счастливейшее было время!
  
  Конечно, доходили и до него слухи об инквизиции, которая охотилась на иноверцев и ведьм. Но когда желудок полон, не думаешь о плохом. В Португалии тихо было, он думал так везде, а слухи - одна болтовня и преувеличение.
  
  Не верил им.
  
  До того жаркого сентябрьского дня, когда столкнулся с фанатиками нос к носу.
  
  В сумерках миновал табор границу, остановился на ночлег вблизи большого испанского села Уэльва. Место выбрали ближе к речке, на некотором расстоянии от последнего дома. Удобно всем: пришлые селянам не мешают, и наоборот, а в случае разбойного нападения, есть к кому бежать за помощью.
  
  Не знали цыгане, что явились в самый неподходящий момент. За два дня до того в селе произошел массовый падеж скота. Потерять скот для крестьянина - большая беда. Вдобавок по неизвестной причине. Неизвестность рождает страх: вдруг за животными наступит очередь людей? Кто защитит? Кто предотвратит несчастье?
  
  Жители отправились к сельскому священнику.
  
  Тот решил, что не обошлось без вмешательства нечистой силы, и организовал крестный ход. Целый день жители молились в церкви, вечером вышли на главную улицу села.
  
  Впереди шел пастор в белых одеждах, с четками и святой книгой в руках. Он громко молился, обращался к Всевышнему за помощью, осенял крестом направо и налево. Далее шли служки с благовониями в кадилах на длинных цепях. Группа мужчин несла двухметровое, деревянное распятие с искусно вырезанной фигурой Христа. Женщины и дети несли фигурки Мадонны, кресты, лики святых. Они собирались обойти село, обозначив и освятив границу, за которую запрещено заходить дьяволу.
  
  Процессия достигла околицы. Священник возвысил голос и, проклиная врага человечества, погрозил кулаком в пространство. На словах "Да будут прокляты пособники сатаны, да гореть им вечно в адском огне!" взгляд его упал на цыган, расположившихся лагерем на поляне.
  
  Пастора осенило - сам Бог послал их в ответ на его молитвы. Процессия будет иметь больше смысла, если найдутся не воображаемые, а вполне реальные виновники несчастья. Указав на пришлых, он тем самым убьет двух зайцев: убедит прихожан в могуществе церкви и укажет врага, на которого следует излить праведный гнев.
  
  И не пришло в голову, что люди пострадают ни за что. Это не люди, а чужаки, и тем виноваты.
  
  Он указал пальцем на табор, крикнул в толпу:
  
  - Вот оно, бесовское отродье! Это их женщины наслали порчу на ваших коров. Это они задумали извести жителей деревни. Они пришли сюда, чтобы вредить! Свершите суд Божеский, бейте неверных! Пусть нечестивцы расплатятся за помощь врагу человеческому, и пусть гром Небесный их поразит!
  
  Проклятый поп, лучше бы его самого поразило громом!
  
  Фанатичной толпе не надо повторять дважды. Налетели как чумовые, не успели цыгане сообразить. Избивали жестоко всех, кто попадался под руку: женщин, пожилых, детей. Кибитки поломали, коней увели с собой, сказали - в оплату за отравленных коров. Еще сказали - убираться из села да побыстрее.
  
  А куда убираться? Ночь, лес, в лесу разбойники.
  
  Беды никто не ожидал. Уныние навалилось на таборных. Женщины плакали, дети испуганно цеплялись за юбки матерей. Мужчины растерянно качали головами. Фернандо не находил слова утешения для близких, сокрушался о Корсаре как о пропавшем члене семьи. Тогда он впервые столкнулся с насилием, о котором давно ходили слухи.
  
  Ломал голову: как помочь людям? Без кибиток не выжить. Где их взять? Купить - денег нет, построить новые - не осталось даже топора. Да без тягловой силы они бесполезны. Украсть назад украденных коней? Невозможно. В Уэльву сейчас идти - смертельный риск, а до следующей деревни полдня пути. Вернее полночи.
  
  Поздно отправляться в дорогу, решил Фернандо, дождемся утра. Переночуем на земле, голодные, под открытым небом. Одно утешение - ночи в сентябре теплые. Конечно, после случившегося трудно заснуть, но срываться с места опасно.
  
  Эх, если бы он знал, что ожидало их утром, уводил бы своих людей немедленно, лесами, звериными тропами, подальше от проклятого места...
  
  Ночь прошла спокойно. А на рассвете примчались монахи с солдатами и увели всех таборных женщин - от девочек до старух. Предъявили обвинение в колдовстве, краже и наведении порчи на скот с целью извести жителей, чтобы завладеть имуществом. Мужчины пытались пробраться в зал суда, чтобы поддержать, да их отогнали солдаты. Пригрозили, что тоже арестуют, велели убираться подальше, наставили дула. Перед ружьями без толку махать голыми руками. Убежали мужчины от охранников, как трусливые зайцы от волков...
  
  Спрятались в лесу.
  
  Собрал Феранандо оставшихся, сказал с печалью в голосе: без женщин нет семьи, без коней и кибиток нет табора. Сложил полномочия барона. Предложил каждому идти дальше своим путем. Обнялись на прощанье и разошлись кто куда.
  
  Больше не встречались. Много бед выпало потом на его долю, да о них лучше не вспоминать...
  
  Окончив рассказ, Фернандо заплакал, жалко вздрагивая тощими плечами.
  
  Не оставлять же родственника на произвол судьбы, один он долго не выдержит. Хуан позвал его с собой.
  
  Несчастье, произошедшее с семьей старого друга, заставило Хуана задуматься.
  
  Шелест юбок и глухой звук босых ног по земле вывел его из оцепенения. Жена Мария подошла. Раньше он узнавал ее по перезвону монеток, нанизанных на бечевку и окаймлявших голову в виде диадемы. Но ушли денежки одна за другой на нужды семьи: то коня подковать, то телегу подправить. Мастера свои, а материал покупать надо. Людей кормить надо. Заботиться, чтобы каждый день мука была, лепешек испечь - с чесноком для остроты или с корицей для сладости.
  
  Осталась от монисты одна денежка, самая дорогая, в один старый пиастр, который из настоящего серебра и стоит двадцать реалов. Его он сберег, чтобы повесить дочке Раде на шею, когда засватают. Тот пиастр Хуан спрятал хорошенько - внутри золотого перстня-печатки, на плоской внешней стороне которого вычеканена лошадиная голова. Это последнее украшение барона и символ власти.
  
  Марии сорок лет, она статная, как девушка, и без морщин, не состарила ее кочевая жизнь. Хуан выторговал жену у соседнего табора, дорогую цену заплатил, как за королеву - коня вороного по кличке Вулкан, самолично вырезанный и сплетенный кнут да сапоги кожаные в придачу. И ни дня не пожалел, ни минутки. Была Мария его опорой верной, помощницей, советчицей.
  
  Тронула его за плечо, спросила:
  
  - Рома, не хочешь пойти в кибитку, прилечь? Завтра рано вставать. Хорошо бы тебе отдохнуть перед дорогой.
  
  - Не до сна, румна.
  
  Растревожили его слухи. Да не слухи вовсе, а правда. О том, что дочерей цыганского племени инквизиция объявила вне закона и преследовала как самых закоренелых преступниц. Подтверждение тому судьба женщин семьи Фернандо, которые пропали в монастырских застенках. Другие подтверждения каждый день встречались на пути - свежие кострища, места публичного сожжения невинных жертв религиозного фанатизма.
  
  Страх за жену и дочь сжимал сердце барона. Мария - его друг по жизни. Дочка Рада - их птенчик нежный, душистый цветок, единственный ребенок, родилась, когда уже и не надеялись, через десять лет брака. Если с ними что-нибудь случится, Хуану тоже не жить. А остальные? Ведь он в ответе за два десятка душ, больше половины из них - женщины. Каждая в опасности.
  
  Вопрос не в том, придет ли беда в табор или не придет. Вопрос - когда она придет.
  
  Мария присела рядом, провела рукой по его длинным волосам, он любил ее прикосновения. Прижалась щекой к сильному плечу, в него проникло ее тепло. Рядом с мужем она чувствовала себя в безопасности. Один на один с врагом Хуан ее в обиду не даст. Выстоит и против троих. Но от вооруженного отряда цыгане защититься не смогут, они безоружны.
  
  Ощущение приближающей беды витало в воздухе, хотя немногие о ней догадывались. Мария разделяла тревоги мужа, его мысли. Как уберечь табор от лап инквизиторов? Как обезопасить женщин и детей? Как пережить черные времена?
  
  Вопросы, на которые трудно или невозможно найти ответы. Так стоит ли ломать над ним голову?
  
  Мария обвела глазами лагерь. Сентябрьская ночь была теплой, тихой, мирной. Неподалеку шепотом журчала речка, без устали потрескивал костер да звенела беспокойная цикада - то заливалась одной длинной руладой, то переходила на отчетливый перестук.
  
  В такую пряную, приятную ночь не верится, что беда стоит у порога.
  
  Молодые цыганки Бланка и Грэсия, уложив детей, подошли к огню. Пришли другие женщины, и самая старая цыганка Кармен, молчаливая от того, что постоянно сосала трубку. В молодости красавица и певица Карменсита не одно сердца разбила, у богатых донов на содержании жила, а всегда в табор возвращалась. Теперь сморщилась, сгорбилась, и никто не знает точно, сколько ей лет. Она и сама не знает.
  
  Мужчины уселись чуть поодаль, перекинулись парой слов и замолкли.
  
  Неловко сидеть в тишине, тревога одолевает.
  
  Если разговор не клеится, поможет песня. У цыган их много, на все случаи жизни.
  
  Мария завела любимую песню Хуана, сначала потихоньку, постепенно прибавляла голос.
  
  Ой, да не зови ты меня
  
  Не зови меня ты
  
  В дальний путь.
  
  И слова любви
  
  Не шепчи в ночи.
  
  Позабудь.
  
  Женщины подхватили припев - на разные голоса, с переливами, перепевами, взлетая и опускаясь, легко выводя сложный мотив. Мужчины подпевали, подыгрывали на гитарах.
  
  Далеко по долине разносилась песня, и такая печаль в ней звучала, что сердцу и глазам хотелось плакать.
  
  Так умеют петь только цыгане.
  
  
  
  2.
  
  
  
  Судьба подарила им еще пару месяцев спокойной жизни.
  
  В Сакромонте рома больше не ходили зимовать, про убежища прознали церковники и совершали туда регулярные набеги. Хуан повел табор к Малаге. В южных провинциях жители богаче, щедрее сыплют в цыганский тамбурин реалы и дублоны. Там и зима мягче, позволяет провести холодные месяцы с ограниченным запасом дров и теплой одежды.
  
  Еще в дороге Хуан заметил, как сильно изменилось отношение местных к таборным. Чем южнее, тем народ религиознее. Церковники пользуются безграничной властью над умами, растравляют людей, сеют ненависть. Фанатизм порождает жестокость.
  
  В Малагу войти им не разрешили. Недоверие и откровенная враждебность сопровождали табор на всем пути, мальчишки свистели вслед, мужчины крутили руками по шее и вверх, мол - вздернуть бы вас...
  
  А за что? - спросить бы их.
  
  Наконец, голодные, удрученные, без денег и припасов добрались до конечного пункта путешествия - прибрежного поселка Торремолинос.
  
  Основали его арабы, пришедшие из Северной Африки и Мавритании еще до первого крестового похода, коренные жители звали их мавры. Первым делом пришельцы установили на берегу высокую сторожевую башню - чтобы замечать врагов, приближавшихся с моря. Вокруг выстроили жилые дома, несколько мельниц и небольшой дворец для местного эмира. Городок назвали незамысловато Торремолинос - "Башня-мельница".
  
  Он входил в Гранадский эмират, который протянулся вдоль южного побережья от реки Алманзора до Гибралтара, откуда в ясную погоду видна была их родная Африка. Мавры вели себя по-хозяйски и, судя по всему, не собирались уходить. Наладили торговлю и ремесла. Возвели добротные жилища в своем, арабском стиле - из глины и песка, прохладные летом, сохраняющие тепло зимой, с террасами на крышах, внутренними двориками и арками, обвитыми виноградом. Как во всех южных странах, жизнь обитателей проходила во дворе, в дом уходили только спать. Мужчины занимались важными делами - политикой и ремеслами. Женщинам достались дела попроще - рождение детей и приготовление еды. С обоими они справлялись мастерски: детки получались красивые и смышленые, еда аппетитная и сытная, особенно лепешки, которые выпекали на внутренних стенках круглых печей.
  
  Мавры пришли в Европу с целью исламизировать население, тем не менее, вели себя корректно, местных не притесняли, поддерживали добрососедские отношения.
  
  Но под чужеземной властью жить несладко, испанцы, в конце концов, организовались и отправились на "реконкисту" - обратное завоевание собственных земель. Мавров изгнали. Заодно евреев и последователей других религий.
  
  В их опустевших жилищах еще висел вражеский дух, победители не спешили их занимать, строились поодаль.
  
  А рома не были обременены патриотическими настроениями, у них практичность на первом месте. Дома арабов как нельзя подходили для больших семей, так зачем добру пропадать, то есть пустовать? Забросили кочевые пещеры Сакромонте, про которые прознала инквизиция, и потянулись в Торремолинос, чтобы в уюте и тепле пережидать зиму.
  
  В конце осени до десятка таборов располагалось в брошенных жилищах, образуя цыганский поселок - чуть в стороне от городка, где проживало коренное население.
  
  В лучшие времена, когда имели достаточно одеял, еды и топлива, табор Хуана располагался по-королевски, занимал два-три дома. В тот год всей семьей втиснулись в один. Ничего. Как говорится "в тесноте, да не в обиде", прижмутся друг к другу, пригреются. Перезимуют потихоньку...
  
  Уставшие и голодные, устраивались на отдых. Цыгане долго горевать не умеют, вот уже послышались бодрые голоса мужчин, распрягавших коней. Замужние женщины разводили огонь, шумели посудой, молодые с котелками отправились к колодцу за водой. Дети бегали, гомоня и мешаясь под ногами. Живые звуки, от которых покой на сердце.
  
  Но не было покоя у Хуана. Вышел за дверь.
  
  Узкая улица, где двум кибиткам не разъехаться, плавно спускалась к морю. По обеим сторонам ее тянулись стены, когда-то белые и крепкие, теперь в пятнах и трещинах, как в морщинах. За ними прятались дома и дворы.
  
  Отправился Хуан вниз по улице, посмотрел, много ли семей прибыло на зимовку. Раньше в конце декабря все окрестные дома бывали заняты. Жизнь кипела: ходили в гости, собирались у костра, пили вино, пели песни. Устраивали смотрины женихов и невест, договаривались о калыме, обсуждали общие дела.
  
  Сейчас на улице тихо, безлюдно. Где другие таборные семьи? Где их бароны? Весельчак Паоло, который любил рассказывать истории про двухголовых псов и крылатых волков, которых он, якобы, видел собственными глазами. Хитрый Карлос, который так ловко выкидывал кости, что всегда выходили шестерки. Красивый и любвеобильный Арсен, которого однажды ревнивый муж пырнул в бок, а он потом с гордостью показывал шрам, задирая рубаху...
  
  Хуан обошел поселок, но лишь за одной стеной заметил дым и свет пламени. Постучал, вошел в незапертую дверь. Увидел Энрике - барона и дальнего родственника, в прошлом году они зимовали рядом. Энрике пригласил погреться возле костра, на котором стояла плоская металлическая круговина, на ней пеклась желтая, как луна, лепешка.
  
  У Энрике взгляд загнанного коня, которого хлещут плетьми все, кому не лень.
  
  - Что с тобой? - спросил Хуан и услышал еще одну невеселую историю.
  
  Табор Энрике бродил по восточным испанским провинциям, заходили на французскую территорию и в Брабант. Враждебность ощущали повсюду.
  
  - В больших городах заработать выступлениями стало почти невозможно, наших танцовщиц прогоняли с площадей палками - будто зараженных чумой, от услуг кузнецов и точильщиков отказывались, - рассказывал Энрике. - Женщины боялись гадать, продавать целебные настойки. За это сейчас на костер посылают. С танцами и песнями в деревни лучше не соваться. Местные жители смотрят угрюмо. Видно, не до веселья им. Мы питались фруктами по дороге и тем, что удавалось добыть в лесу. Ловили ежей, белок. Ну, подворовывали, конечно. От нужды, не забавы ради.
  
  Когда наступила осень, повернули к Торремолиносу. Раньше обычного. Надеялись заработать по пути, чтобы запасы сделать. Как-то остановились на ночлег возле глухой французской деревушки.
  
  Мои ребята дождались темноты, пошли на промысел. Не на грабеж, а только посмотреть, где что плохо лежит. Видят, по дороге бредет ягненок. Один. Ну, парни прихватили его с собой, семья неделю мяса не ела.
  
  Не успели добраться до табора, вслед уже неслась толпа с вилами и топорами. Мои бросили ягненка, пустились бежать. Их догнали, поколотили. Двинулись на табор. Мы по-быстрому побросали пожитки в телеги и снялись с места. От греха подальше.
  
  Куда там! Проклятые селяне пустили по нашему следу монахов. На следующий день они настигли табор, арестовали половину мужчин и почти всех женщин. Тут закон - если провинился в чем-то одном, смерть не дают. Моих обвинили в воровстве и колдовстве, чтобы сразу на костер отправить.
  
  Мы своих в беде не оставили, явились на заседание суда. И что ты думаешь? Нам слова не дали сказать! Зато селян выслушали с огромным вниманием.
  
  Первым выступал хозяин ягненка. На вопрос - почему животное среди ночи оказалось на дороге, он ответил со всей убежденностью:
  
  - Я вовремя загнал скотину в хлев. Но эти колдуньи, - показал на наших женщин, - по наущению дьявола применили обман, выманили его наружу. А их пособники, - показал на мужчин, - утащили ягненка в табор. Не для того, чтобы накормить детей, как они утверждают. Им живая кровь понадобилась для ведьмаческих ритуалов. Они бы и ребенка утащили, если бы он один гулял...
  
  Что тут началось! Шум, крики, угрозы. Спереди на нас поперла толпа, сзади прижали солдаты. И началась бойня...
  
  Шесть человек осталось от моей семьи, а когда-то она была больше твоей.
  
  Энрике повел гостя в дом. Чуть подальше от входа, на голом полу, тесно прижавшись друг к другу, лежали люди, накрытые такими рваными одеялами, что их справедливее назвать "лохмотья". С одной стороны из-под них торчали черные головы, с другой - черные ступни.
  
  - Вот Хуан, все, что у меня осталось. Из мужчин только брат с сыном, да свояк. Из женщин - моя мать и дочь-подросток. Жену свою Лалу тоже не уберег.
  
  Всхлипнул, отвернулся.
  
  - Держись, Энрике, - попытался поддержать Хуан. Самого бы кто поддержал... - Может, скоро что-нибудь изменится к лучшему. Нельзя нам падать духом.
  
  Мужчины вышли во двор. Пахло свежеиспеченным хлебом. Энрике подтянул рукав пиджака, снял горячую круговину с лепешкой, отнес в дом. Себе не взял ни кусочка, Хуану не предложил.
  
  Тот не обиделся.
  
  - А где другие семьи? Обычно в это время все дома в округе заняты.
  
  - Не знаю, - немного отрешенно ответил Энрике. - Про один табор говорили - их живьем сожгли в кибитках. Других повесили. Помнишь Арсена? Ну, охотника за юбками? Я всегда знал, не доведет до добра его любвеобильность. Соблазнил дочку губернатора то ли Валенсии, то ли Мурсии. Его насмерть запороли. Боюсь, не увидим мы больше старых друзей и родственников. Время-то, сам видишь, какое наступило. Инквизиция не дает житья. Бежать надо отсюда.
  
  - Куда бежать? Где нас ждут?
  
  - Бежать из Европы. На север. В Шотландию. Там сохранилась добрая память о цыганах. Слышал я, северные народы не такие фанатичные, как здесь. У них и вера, вроде, другая. Они вообще спокойнее, рассудительнее. Не то, что здешние баламуты, вспыхивают от одного взгляда на кочевых. И в драку лезут, не разобравшись.
  
  "Не знаю, - подумал Хуан. - Хорошо там, где нас нет. Вдруг будет хуже? Неизвестно, что на севере ожидает. Да и холодно там. Черт! И за что взъелись на цыган? Что мы им плохого сделали? Песни им пели, на гитарах играли, веселили. За это нас теперь изводят? Неужели навсегда прошли благодатные времена, когда в каждом городе встречали нас как долгожданных гостей? Когда черноглазых гитан зазывали в кабаки спеть и сплясать, и мужчины дрались за честь поцеловать их ботинок, а богатые доны и пираты осыпали их золотом..."
  
  - Поздно уже, пойду к своим. - Положил руку на плечо Энрике. Сжал. - Не отчаивайся, брат. Зиму перезимуем, а там посмотрим.
  
  Возвращаться Хуан не спешил. Долго стоял на берегу, глядел в морскую даль, которую освещала лепешка-луна. Где-то там, далеко или близко, находится цыганская родина. И неправда, что у народа рома ее нет, откуда же они тогда пришли? Родина их существует - добрая, прекрасная страна. Там нет инквизиции, нет монастырских застенков, виселиц и костров. Там все свои, все родные. Как бы туда добраться?
  
  Тревога о будущем семьи, снедавшая Хуана последнее время, передалась и жене Марии. Поджидая мужа, она присела во дворе, в уголке за печкой, дожидаясь, когда родственники улягутся спать. Приподняв передник, достала из глубокого, потайного кармана в юбке колоду карт. Ими она не играла и не гадала другим, только себе. Поднесла к губам, пошептала.
  
  Нашла крестовую даму, это она, положила в центре. Далее разложила карты - что в голове, что на сердце, что было, что будет, чем сердце успокоится.
  
  Жадно вглядывалась она в картинки, желая точнее разгадать смысл. Водила пальцем над ними, шептала, будто Мария-гадалка предсказывала Марии-женщине. Вот бубновая дама, это дочка, возле нее червонный король - молодой мужчина. Интересно кто? Она не просватана, и, вроде, ни в кого не влюблена. Рядом легла червонная девятка - любовь. Да, жаль, что карты не называют имен, очень любопытно.
  
  Красные масти вокруг Рады. Хорошо.
  
  Крестовый король - муж. Возле него крестовый туз - казенный дом. Тюрьма! Ах, беда...
  
  У Марии-дамы на сердце тоска, в голове забота. В прошлом бубновая шестерка - деньги. В настоящем винновая шестерка - неудача.
  
  Вокруг нее и Хуана одна чернота, и не сведущий в гадании догадался бы - грядет несчастье. Точно. На вопрос "что будет?" выпал винновый туз пикой вниз - смерть.
  
  Мария тихонько охнула и смешала карты. Нахмурилась. Страшно. За дочь, за всю их таборную семью. Стоит ли рассказывать мужу? А если предсказание не сбудется? Напрасно расстроит. Ему и без того тяжко, ходит, понурившись, ест и не замечает - что.
  
  "Нет, - сказала сама себе. - Карты врать не будут, тем более о близкой смерти. Надо предупредить Хуана, чтобы беда не застала врасплох".
  
  Стукнула дверь, муж вернулся. Мария вскочила, бросилась к нему. Поспешая, переступила через лежавшего у костра кузнеца Серхио. В другое время он бы вскочил, возмутился - страшное оскорбление, когда женщина касается мужчины юбкой, тем более перешагивает через него. Да остался Серхио лежать, не пошевелился даже: не те времена, чтобы скандалить.
  
  Мария тронула мужа за рукав.
  
  - Пойдем, рома, поговорим.
  
  Хуан устал, от дороги и от дум, сейчас бы прилечь, провалиться в сон, забыться хотя бы на пару часов. Но заметил беспокойные блики в глазах жены, согласно кивнул. Супруги сели рядышком у костра, Серхио молча поднялся, ушел в дом. Мария подложила хвороста.
  
  - Как дела у соседей?
  
  - Плохо.
  
  Хуан рассказал историю семьи Энрике. Жена внимательно выслушала, задала другой вопрос.
  
  - Что они собираются делать?
  
  - Бежать в Шотландию. Только сомневаюсь...
  
  - Возможно, нам тоже придется бежать, - перебила Мария, что делала нечасто. Посмотрела так, что он отшатнулся. - Нас ждет неприятность, рома. Большая беда. Мы должны быть готовы.
  
  Сомневаться, расспрашивать - нет смысла. Хуан доверял жене, она пустяками тревожить не будет.
  
  Взял руку Марии, горячо пожал.
  
  - Спасибо, что предупредила, дорогая. Я и сам предчувствовал. Придумал кое-что. Если одобришь, начнем готовиться прямо сейчас.
  
  Вот что он придумал.
  
  Под широкой рубахой, которую на людях не снимал, носил Хуан полотняных пояс, где хранил монеты, заработанные за год странствий. Барон был предусмотрительный, каждый лишний реал откладывал "на черный день", то есть про запас, когда таборные жили оседло и не ходили на заработки.
  
  Будучи главным хранителем и распорядителем денег, он расходовал их экономно, чтобы хватило на всю зиму, и в конце ее не пришлось голодать.
  
  Но, видимо, наступил тот самый "черный день".
  
  Беда стоит на пороге и уже занесла свою костлявую руку, чтобы постучать в дверь. Если придется бежать, то поодиночке или парами. Всем табором далеко не убежишь, непременно заметят и повяжут. Если схватят одного Хуана, деньги пропадут. Надо раздать их людям, поделив поровну, включая детей. Кто выживет, тому пригодится на первое время.
  
  Мария сказала:
  
  - И делить надо, не откладывая ни на минуту.
  
  Поспешила в дом. Разбудила взрослых женщин, объяснила, что делать. Всю ночь они вырезали из тряпок пояса и зашивали туда монетки. К рассвету работу закончили.
  
  Хуан приказал каждому надеть пояс под одежду и не снимать ни днем, ни ночью.
   Друзья, это начало. Роман большой, в двух книгах. Его можно полностью почитать на моем сайте "Ирина Лем приглашает", ссылка на моей странице. Заходите, у меня много чего интересного есть почитать - четыре романа и куча рассказов.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"