|
|
||
"5 кб", жюрейский список. | ||
- Хоп! Хоп! Секунда, две, четыре! Стропы, парашют! - орет инструктор. Марти висит, держась за чертовы стропы, и оглядывается. Рядом Отто: зубы стиснуты, костяшки на кулаках побелели, но держится. Отто хочет стать настоящим десантником, вот и рвет задницу на каждом занятии. Сначала их учили падать - с двух метров на маты: не держаться на ногах, упасть и перекатиться. Это просто. Потом - тренировка на стропах. Прыгнул, повис, две секунды - смотри вверх, проверяй. Руки дрожат. - Хоп! Хоп! - кричит инструктор Борн. Глотка у него луженая. Красный берет похож на индюшачий гребень, морда загорелая - до медного цвета, плечи-табуретки. Отто смотрит на Борна горящими глазами, как пацан на карусель: еще бы, настоящий десантник. Марти плевать на него хотел. И на десантуру тоже. Его в этот полк определили случайно. Он и в армию-то случайно попал. - Хоп! Хоп! Борн по-прежнему кричит, хотя парни уже надрессированы до автоматизма. Завтра - учебная вышка. Вечером в казарме - вялые разговоры о девках. Все устали, но Отто бодрится и рассказывает о рыженькой канадке. Остальные лениво подкидывают вопросы. Марти засыпает и видит рыжую канадку с лицом его соседки Анны. Та спускается на парашюте в казарму (крыша? а нет ее - это же сон) и голосом инструктора Борна рявкает: "Подъем!". ... Пора на занятия. Группа марширует к вышке, и Борн покрикивает: - Веселей, ребята! Твою мать! Эта вышка издали казалась безобидной, а теперь видно, что она с шестиэтажный дом. С нее прыгать?! - Поднимаемся! Лестница постанывает под сотней ботинок. Марти топочет вместе со всеми. Некстати вспоминается высокое кресло в парикмахерской, на котором он, трехлетний, орал, как резаный, и звал маму. Там, наверху - одно узкое и длинное помещение, в дальнем конце - открытый проем. К потолку крепится трос, и к нему цепляют стропы. Пристегнуться, подойти к проему, прыгнуть и скользить по тросу. Поехали? Очередь Марти еще не подошла. Он стоит, как и все, у стены и смотрит - как и все! - в сторону проема. Оказывается, шагнуть в пустоту - даже на стропах - не каждый способен. А шагнуть нужно самому, заботливый сапог инструктора тут не поможет. Некоторые стоят в проеме минуты по две и все-таки не решаются, отходят. Группа молчит: ни смешков, ни трепа, обычно сопутствующего ожиданию, только Борн выкликает: - Следующий! Следующий! Пахнет потом и еще чем-то, неопределимым: не то железом, не то кожей. Марти ждет. Сможет он? Прыгнет? Опять это кресло. Тогда пол ушел из-под ног и стало зыбко, и страшно - как теперь болтаться в воздухе? Отто не прыгнул. Он стоял на самом краю, примеривался, переступал то вперед, то назад и отошел от проема, кусая губы. - Следующий! Очередь Марти. Сможет он? Нет?.. На краю прохладно. Ветерок гуляет по лицу, бездна манит, а ноги будто приросли к полу. Секунды цедятся сквозь Марти. Одна, вторая, третья... Кресло, рыжая канадка на парашюте, бледный Отто. Ну же, ну?! Вдохнуть и... И выдохнуть в полете! И скользить по тросу, держась за стропы, и смотреть вверх, как положено, а потом вниз, и смеяться. Лети, мальчик.
|