Если прямо пойдешь, то что ищешь, найдешь. Только это уже настоящая ложь.
Белая Гвардия "Голубая стрела"
Брат!
В ответ -- тишина, хлесткая как пощечина.
Брат!
Кровь из рассеченного лба заливает глаза. Он отирает ее тыльной стороной ладони. Перчатка грязная и уже насквозь мокрая. Дрожь отвращения пробегает по его лицу.
Конь под ним беспокойно пляшет.
-- аva rucК, -- негромко произносит воин. -- Не бойся.
За спиной повозки с ранеными, целая вереница повозок. Кто может, едет верхом; но таких немного. И лучше не вспоминать, сколькие остались лежать в узком, каменистом ущелье, когда накатилась невесть какая по счету волна врагов.
Брат!
Тишина звенит в ушах. Кони храпят, тихонько звякает сбруя. Удушливый туман жадной пастью поглощает звуки; висящая мгла скрадывает все вокруг, и на расстоянии десяти шагов уже ничего не разглядеть. Он должен пройти этим путем. И провести остальных; иной дороги нет.
Туман пожирает и осанвэ, и он не может дозваться, кричи-не кричи. Он должен вести выживших; но как он может идти вперед без него? Все равно что плыть с одной рукой; все равно что драться в кольце; все равно, что...
Брат!
Как только они перебрались через брод, их окутала мгла, вечно висящая над этими гиблыми местами. Они ехали бок о бок; когда же и как брата не оказалось рядом?
Где-то южнее граница зачарованного леса, граница Лестанорэ. На севере вздымаются Эред Горгорот, но в клубящихся туманах не видно даже их пиков. Тьелперинквар кусает губы. Он давно уже не тот юнец, что судорожно хватался за рукоять меча при виде врагов; но сейчас лицо его белее, а пальцы холоднее вечных снегов вершин. Левая рука на перевязи, и повязка постепенно набухает кровью все сильнее. Правая рука его стискивает поводья так, будто это последняя нить, что связывает его с миром. И с отцом.
Брат!
Тишина смеется над ним. Туман колышется, принимая очертания невообразимых фигур. Раненых много; и с каждым мгновением шансы добраться до безопасного места уменьшаются.
Вперед, шепчет туман. Вперед, если ты хочешь спасти их.
Я не могу идти без него. Не могу бросить.
Там, за спиной, за разоренным Химладом, остались другие твои братья, вкрадчиво говорит туман. Ты не жалеешь -- о них?
Они продержатся. Мы при всем желании, на последнем пределе сил не могли к ним пробиться.
А если они погибли? Если огонь пожрал их, и обугленные кости некому даже схоронить?
Химринг никогда не падет!
Но есть еще равнина между рукавами Гелиона, которую оркам так удобно заполонить и вырезать все живое. А дальше лежит Таргелион, Дор-Карантир, и некому прийти туда на помощь, издевался туман.
-- Ложь и морок, -- громко сказал Тьелкормо Туркафинвэ. -- Морок и ложь.
Он вопросительно взглянул на Тьелперинквара, который был уже прямо-таки мертвенно-бледным.
-- Ничего, -- одними губами ответил тот, -- будто осанвэ утыкается в глухую стену. Будто...
-- Нет, -- резко оборвал Тьелкормо. -- Нет, я бы... почувствовал.
Туман. Сколько он едет в этом непроглядном мареве, которое застилает глаза? Туман облепляет его мокрыми лапами. Он не ранен, но едва держится в седле от усталости; и конь уже спотыкается, бредет все медленнее.
Нет. Нельзя останавливаться. Вперед!
Больше всего он боялся, что ездит кругами. Что будет блуждать тут, пока его не призовет Мандос. А до этого -- он знал, каким-то внутренним чувством знал -- до этого еще долго, и он сполна хлебнет и этого тумана, и этой наползающей со всех сторон, ухмыляющейся жути.
Он машинально коснулся меча. Поможет ли верная, собственной рукой закаленная сталь против того, что скрывается в этой мгле?
Если бы хоть луч света. Никогда в жизни не было так тяжело дышать; отравленный воздух раздирает грудь, и каждый вдох дается с неимоверным трудом.
Он закрывает глаза и бросает поводья.
Тьелкормо не знал, что делать. Как искать брата в этих сумрачных местах, где непонятно куда идти и вернешься ли ты назад? Кто будет охранять раненых? Многим становится хуже и хуже; здешний воздух вместо того, чтобы придать сил, отнимает последние. И не сгинут ли ушедшие на поиски так же бесследно и беззвучно?
Несколько сот лет тому назад он кинулся бы на поиски не раздумывая, очертя голову. Но то было раньше; сейчас он в ответе за тех, кто рядом.
Такой выбор стоял перед тобой когда-то, Макалаурэ?
Сын Феанаро стискивает зубы.
В этот раз я не буду поступать так, как кажется правильным и разумным.
Тварь напала со спины. Впрочем, в этом клубящемся сумраке он едва бы смог заметить ее и прямо перед собой. Спасла его только быстрая реакция и веками отточенное чувство опасности. Он словно ощутил волну злобы, вздымающуюся позади, и резко развернул коня, выхватывая меч.
Вовремя. В тумане светились шесть глаз. Через несколько мгновений он смог различить очертания уродливого туловища. Тварь колебалась, примеривалась, с какой стороны лучше ударить, чтобы наверняка достать теплое, живое, полное сладкой крови тело.
Он почувствовал, как его заливает ярость. Как меч в руке начинает петь мелодию боя. Как лопаются стягивающие горло незримые путы отчаяния.
-- Ну же! Давай!
И она бросилась.
Тьелперинквар покачнулся, побледнел еще сильнее, хотя казалось, куда же дальше, и схватился здоровой рукой за голову.
У Тьелкормо в голове будто разбилось стекло, и мелкие осколки впились в нервные окончания.
-- Помощь... -- выдохнул Тьелкормо. В голове продолжало биться стекло, но он не обращал внимания на раздирающую виски боль. -- Выровнять строй! Следить за флангами!
Нолдор стянулись теснее. Он видел, как верные брата хватаются за головы. Значит, тоже звали; и теперь непроницаемое нечто поддалось, пропустило осанвэ, но отплатило за эту возможность выворачивающей нутро болью.
Ничего. Он перетерпит.
Потому что никакая боль не сравнится с однажды пережитым на берегу Митрима.
Брат!
Я иду.
Часть 2. Тайных дел мастер.
Странное дело, они провели в Нарготронде уже почти год, но он все никак не мог привыкнуть. Каменные своды давили на него, каменные стены душили его... его? Он с легкостью проводил недели и месяцы в Ногроде, все это время не видя света ни солнца, ни луны, ни звезд, и чувствовал себя привольно и сладко, ограняя камни, вырезая из камня, видя только камень.
Иное было тут. Брат его всегда рвался на волю из пещер, а в эти и вовсе старался не возвращаться, и, пожалуй, впервые в жизни он его понимал и сам стремился наружу. Иногда ему казалось, что чей-то пристальный взгляд следит за ним, скользит по спине, когда он идет по извилистым бесконечным коридорам. Он боролся с собой и твердил, что ему только кажется, но пару раз не сумел совладать с этим неприятным чувством и оборачивался, словно ожидая увидеть того, кто наблюдает за ним. Тогда ощущение взгляда исчезало, и хотя в сплетении переходов никого не оказывалось, ему чудилось, что где-то вдали мелькает зеленоватая тень. Он тер лоб и шел дальше, в который раз говоря себе, что пора, пора уходить, пока не случилось чего-то плохого и страшного. А оно не может не случиться, раз так давят стены и потолок, раз чей-то взгляд преследует тебя и какие-то тени мечутся по углам.
Он снял перевязь с мечом и устало опустил его на стол. Оружие тяжело брякнуло о мраморную столешницу. Он сел на стул, стоявший рядом, положил было руки на стол, но тут же отдернул их, едва коснувшись холодной поверхности.
-- Накрыть его надо чем-то... -- пробормотал он. -- Холодный настолько, что обжигает.
Сидящий напротив брат слегка усмехнулся.
-- Мне тут тоже до сих пор не по себе, -- он немного помолчал. -- Иногда даже что-то чудится... -- он поднялся и, подойдя к столу, провел по нему ладонью. Мрамор не нагрелся ничуть.
-- Чудится? -- переспросил брат, все же облокачиваясь на стол.
-- Да, -- кивнул второй. -- Кажется иногда, что словно кто-то следит за мной в коридорах.
Он снова провел по столу кончиками пальцев.
-- И два раза я видел тень.
-- Ты уверен, что тебе не показалось?
-- Я ни в чем здесь не уверен, -- тихо, будто про себя прозвучал ответ. -- Ни в чем.
Он смотрел, как сын возится с какими-то камнями, пытаясь придать им новый, только ему одному пока ведомый цвет. Ловкие руки вертят минералы, проворно смешивают что-то в медных чашках, он прищуривается, добавляет на глаз еще щепотку из одного стакана, щепотку из другого, встряхивает, фыркает, морщится, сыпет что-то белое, снова встряхивает, опять морщится... Тонкие пальцы выпачканы, на лбу тоже разводы после того, как мастер несколько раз провел по нему рукой.
Наконец он кивает сам себе головой, улыбается, отставляет чашки в сторону и, развернувшись, замечает отца. Тот смотрит на сына, чуть сдвинув брови, но в глубине его глаз прыгают искорки веселья.
-- Atar... -- слегка виновато выдыхает сын, -- извини, я не заметил, как ты вошел.
Тот уже открыто улыбается.
-- Помнишь, как ты впервые пришел к деду в мастерскую?
Сын опять провел рукой по лбу, добавив еще один штрих в богатую палитру оттенков на лице.
-- Помню. Я стоял и ждал, пока он меня заметит...
-- А потом решил привлечь его внимание, -- подсказал отец.
-- Я же не знал, что эта стеклянная вазочка была в подарок бабушке и что он ее два дня делал, -- ответил тот, невинно глядя на отца. Точь-в-точь таким же взглядом, как много лет назад маленький эльф смотрел на весьма огорченного внуком деда.
-- Жаль, что тут у тебя вазочек нет, -- в тон ему ответил отец. -- Предлагаю заслуженному мастеру умыться, переодеться, и выехать с нами на волю.
Сын кивнул, налил в таз для умывания воды и начал ожесточенно тереть руки.
-- Ты лоб-то отмой, -- смеясь, посоветовал отец.
Сын сменил в тазу воду и принялся за лицо.
-- А вообще... -- дальнейшая фраза в буквальном смысле слова потонула, когда он опустил голову в таз, -- ...зря, -- долетело сквозь фырканье.
-- Что, прости, зря? Зря я не выучил язык рыб? Пожалуй, что и так, но я же не знал, что тебе приспичит на нем изъясняться.
-- Зря зовешь меня так, -- пояснил сын, наконец вынырнув. -- Какой я мастер, по сравнению с тобой и дедом?
Братьев бы повидать. Кажется, тысячу лет как не. Кажется, чей-то взгляд ползает по спине. Кажется, вечность тут, в этих резных камнях. Кажется, что вино кровь превращает в яд.
Ловкие руки вертят камни, проворно смешивают что-то в медных чашках. Тонкие пальцы перебирают минералы, слегка звенят от прикосновений мастера тончайшие листы золота, и закипает что-то в тигле, и звучат тихие слова, и плавится серебро...
-- Ты сам на себя не похож. Почти неделю взаперти, -- взгляд как немой вопрос.
-- Не выходит что-то пока никак, -- устало пожимает плечами.
-- Ну же, давай, развеешься. Может, скорее пойдет, -- берет за руку.
-- Нет, я лучше камень другой поищу...
Он идет скорым шагом в глубь Нарготронда, туда, ближе к земному нутру. Камни по-прежнему давят и душат, но он не замедляет шаг и не опускает голову. Ощутив уже ставший почти привычным взгляд, даже не испытывает желания обернуться. Ему нужен камень. Верный камень.
Внезапно чувство, что на него кто-то смотрит, пропало. Впереди замаячила зеленоватая тень. Чем ближе он подходил, тем ярче становилось зеленое сияние. Вот уже десять шагов осталось... Тень отделилась от стены.
Он увидел невысокую женщину в зеленом платье, переливающемся как шелк. Она сделала шаг ему навстречу.
-- Что, мастер, не вышла твоя задумка?
Он отрицательно покачал головой.
-- А ты иначе попробуй. Камень тебе будет, по твоим мыслям.
-- Кто ты такая? -- вместо ответа спросил он.
Усмехнулась она.
-- Про то тебе знать не надо. Ну как, пойдешь со мной за камнем? Или испугался? -- и смеется.
-- Кого мне боятся? -- вскинул он бровь. -- Веди.
Хлопнула она в ладоши легонько.
-- Что же, пойдем. Только на слуг моих не наступи -- беда будет.
Мастер глянул под ноги, а на полу ящерок видимо-невидимо, и все они разные -- зеленые, синие, цвета глины или песка, с золотыми крапинками, с узорами, а иные как стекло блестят. Поднял он голову, а женщина уже вперед ушла. Волосы у нее иссиня-черные, в косу заплетены, а ленты красно-зеленым отливают.
-- Догоняй, мастер, -- позвала через плечо.
Куда они не повернут, все ей открыто, будто тайные ходы везде знает. Только кончились давно палаты Нарготронда, в этом он был твердо уверен, а тут все равно залы огромные, и стены у них разные: то зеленые, а то желтые, с медными цветами, синие или лазоревые. Они идут, а платье на ней меняется под стать залам. То оно блестит, то алмазами засверкает, то покраснеет, то зеленым станет опять.
Наконец, они вошли в огромную залу, такую, что ему показалось, будто и стен у нее нет, и будто не зала это, а лес. Деревья там стоят высокие, только не живые, а каменные, а под ними трава, и тоже из камня. Солнца в горе нет, а светло, будто вечер ясный. Он пригляделся. Под деревьями кружились золотые змейки, от них и шел свет.
Женщина поманила его рукой и указала на большую поляну.
-- Тут и найдешь камень любой, какой тебе по сердцу и какой мысли твоей подходит.
-- Благодарю за помощь твою, -- он поклонился и направился к поляне.
Сколько он искал там, что ему нужно, он не знал. Но найдя заветный камень, который словно сам лег в руку, и вернувшись ко входу в залу, он увидел, что она все так же стоит, будто и не пошевельнулась.
-- Вижу, нашел, что тебе нужно, -- одобрительно сказала она, а сама чуть нахмурилась, будто неладно ей.
-- Нашел... Спасибо тебе еще раз за это, -- мастер чуть помедлил. -- Там я заметил колонну с накрытым платком верхом. Что там? Ты столько мне показала, покажи и это, -- попросил он.
-- Цветок то. В нем вся сила камня раскрыта. Показать-то просто, да потом жалеть будешь.
-- Не отпустишь из горы? -- тихо спросил он.
-- Зачем не отпущу! Дорога открыта, да только ко мне же возвращаются, -- загадочно ответила женщина.
-- Все равно покажи, -- упрямо тряхнул головой он. -- Если держать не будешь, сам не захочу сюда вернуться.
-- Будь по твоему, -- медленно сказала она. -- Но запомни слова мои.
-- Готово. Ты посмотри-ка на это!
-- Что там?
-- Вглядись! Видишь? Можно смотреть куда угодно. Я назвал их зрячие камни, Палантиры.
Он долго всматривается в темную глубину палантира.
-- Ты велик, брат...
***
Перед тем, как его брат пал, сраженный потомком человека, он заметил возле плеча короля синдар знакомую тень.
Ты ошибся, брат мой, и напрасно пропустил удар. Это не та, о которой были все мысли твои. Эта зеленая тень -- за мной.
Часть 3. Характер.
....And Curufin moreover was of perilous mood.
Осень обрушилась на Химринг месяц назад буйными грозами. Где-то внизу, в долинах, еще наверняка доцветало лето, но на Вечностуденом холме терпкий холод уже вступил в права. По ночам увядающую траву прихватывал иней, а вчера Майтимо заметил на лужах хрупкий ледок и подумал, что скоро, скоро придет и зима... И славно. Он не любил жары, и вовсе не требовалось спрашивать, почему.
Спрашивать, впрочем, было некому; Макалаурэ уехал неделю назад навестить младших братьев. Майтимо собирался тоже, но в последний момент передумал. Отчего? Всю неделю, что прошла с момента отъезда брата, он тщетно задавал себе этот вопрос и не находил ответа.
-- А Финдекано не любит холод... -- пробормотал Майтимо, вглядываясь в начинающую синеть вечернюю даль. Да нет, не приедет он, в сотый раз повторил себе Майтимо.
Но если не Финьо, то кто же?
Ответ на этот вопрос старший сын Феанаро получил очень скоро. Едва он собрался сесть за письмо в Хитлум, раздался стук, и в дверь просунулся его оруженосец. Майтимо вопросительно поднял бровь.
-- Гонец, -- сказал тот. Показалось ли, или оруженосец был удивлен, если не сказать, поражен?
-- Проси, -- ответил лорд. Промелькнула мысль, что он в простой повседневной одежде, не очень-то подходящей для приема послов, но Майтимо тут же ее отринул. Величие лорда не зиждется на его одеяниях.
Оруженосец распахнул дверь, и в покои вошел высокий эльф. Сделав несколько шагов вперед, он склонился перед главой Первого Дома.
-- Приветствую, лорд Маэдрос, -- начал посланник.
Майтимо остановил его взмахом левой руки.
-- Мое имя Нельяфинвэ Майтимо, -- спокойно сказал он. -- Мы можем говорить на синдарине, но прошу звать меня на языке моего народа.
Гонец склонил голову в знак согласия и продолжил:
-- Я прибыл из Дориата по поручению моего короля Элу Тингола. Он доверил мне передать письмо главе Первого Дома, -- с этим словами он раскрыл поясную сумку и протянул Майтимо сложенный пергамент.
-- Благодарю за то, что ты проделал столь долгий и трудный путь, -- если Майтимо и удивился, то ничем этого не показал. -- Анквалэ, -- лорд кивнул в сторону оруженосца, -- проводит тебя в покои, где ты сможешь отдохнуть. Потом приглашаю тебя разделить с нами вечернюю трапезу.
-- Благодарю и тебя за гостеприимство. Но позволь спросить, когда будет ответ? Дело срочное, и не терпит промедления.
Майтимо слегка нахмурился.
-- Ответ будет скоро.
Посланник Тингола поклонился в последний раз и вышел в сопровождении Анквалэ.
Оставшись один, Майтимо развернул письмо Тингола. Он ожидал увидеть острый, четкий кирт, однако с удивлением, не меньшим, чем в момент, когда узнал, чей посланник к нему прибыл, и со вспыхнувшей где-то в глубине сердца теплотой узнал округлую нежность тенгвара.
-- Дело, видно, и впрямь срочное, -- усмехнулся Майтимо.
Ему не потребовалось и пяти минут, чтобы прочесть письмо и принять решение.
Спустившись минут через пятнадцать в залу, служившую столовой, Майтимо застал там только нетерпеливо расхаживающего гонца. Завидев лорда, он резко развернулся к нему и застыл.
-- Да, теперь я понимаю, что тебя сюда привел отнюдь не пустяк, -- сказал Майтимо.
-- Каков твой ответ, лорд Нельяфинвэ? -- на лице посланника мелькнула на миг тень тревоги, но он быстро совладал с собой.
-- Нет, -- просто ответил Майтимо.
Да что же ему сегодня постоянно что-то мерещится в вечерних тенях? Вот и сейчас показалось, что вассал Тингола вздохнул с облегчением.
-- Благодарю за ответ, лорд. Позволь мне уехать немедля.
В этот раз Майтимо не счел нужным скрывать удивление.
-- Не поев и не отдохнув? На ночь глядя? -- он посмотрел в окно, за которым уже сгустились сумерки.
-- Ты же понял, что мешкать нельзя, -- ответил гонец.
Майтимо задумчиво кивнул.
-- Пожалуй. Возьми тогда любого свежего коня, а насчет припасов в дорогу я сейчас распоряжусь.
Гонец вдруг улыбнулся.
-- Почту за честь. Мне было... интересно взглянуть на живую легенду, -- неожиданно добавил он.
Впрочем, окончание его речи было еще более неожиданным.
-- Но гораздо сильнее мне бы хотелось увидеть брата твоего, менестреля, -- он склонил голову в прощальном жесте и направился к двери.
-- Постой, -- окликнул его Майтимо. -- Ты не назвал своего имени. Может, в Дориате так принято, но не в Химринге.
Гонец на миг задержался и оглянулся.
-- Даэрон, -- ответил он и покинул залу.
А на следующий день приехали те, кого Майтимо не видел уже давно. И признаться, сильно скучал. Они появились, когда сам Майтимо уехал к дальнему форпосту. Вернувшись уже после полудня, он застал в крепости шум, суматоху и беготню. Бросив поводья конюшему, Майтимо взлетел по узкой лестнице. И столкнулся в первом же зале с братьями. Сразу оба схватили его в объятья, и Майтимо, опьяненный внезапной радостью, тихо рассмеялся.
-- Но как...? -- наконец спросил он, вглядываясь в их лица.
Возвращаемся в Нарготронд, говорили глаза Атаринкэ.
Нет, в Химринг, к Нельо!, разворачивалась память Тьелкормо.
А Нан-Дунгортэб?, звучал вопрос младшего.
Пробились же с ранеными, вчетвером тем более проскочим!, звенел ответ Тьелкормо.
-- Как видишь, проскочили, -- нарушил тишину Атаринкэ.
-- Вчетвером? -- вместо ответа спросил Майтимо.
-- Да, -- сказал Тьелкормо. -- Мы привезли дочь Тингола.
-- Вы привезли кого?! -- между бровями Майтимо легла жесткая складка.
-- Послушай, Майтимо, -- торопливо заговорил Тьелкормо, -- она вбила себе в голову, что влюблена в смертного, в атани...
-- Который к тому же отправился за нашим Сильмариллом, -- встрял Атаринкэ.
-- ... а мне жизни без нее нет, -- закончил Тьелкормо, не обращая внимания на слова брата.
Складка между бровями стала еще глубже.
-- Ты хоть знаешь, от кого я вчера получил письмо? -- голос Майтимо не предвещал не только ничего хорошего, но способен был заморозить, наверно, сотню балрогов. -- От Синдиколло. Он предлагал мне найти ее... за награду.
-- Неужели отдаст Сильмарилл, который потребовал у смертного? -- зло усмехнулся Атаринкэ.
-- Так далеко его щедрость не простирается, -- в тон ему ответил Майтимо, -- он пообещал мне всего лишь пол-Дориата и ее в жены.
-- И ты...? -- подался вперед Тьелкормо.
-- Я не охотник на дев, -- жестко ответил брат.
Тьелкормо в запале шагнул вперед, но на плечо ему легла рука Атаринкэ. Несколько секунд Тьелкормо вглядывался в лицо старшего.
-- Ты просто ее еще не видел, брат. Ты просто ее еще не видел.
-- Вот пойду и погляжу, -- едва сдерживая гнев, бросил тот.
Услыхав, как открывается тяжелая дверь, Лютиэн резко развернулась и бросилась к вошедшему. Но мольбы о помощи и милости замерли у нее на устах, едва она догадалась, кто этот высокий нолдо. Совладав с собой, она все же обратилась к нему.
-- Тьелкормо был прав, -- глухо пробормотал Майтимо, отшатнувшись. Он провел рукой по лбу.
-- Ты останешься здесь, -- отрывисто бросил Майтимо. -- Может, мне не суждено взять тебя в жены, но я хотя бы смогу смотреть на тебя.
С этими словами он ушел, оставив Лютиэн в тоске и грусти.
В Химринге воцарилась мрачная, тяжелая, давящая тишина. Тьелкормо отправил Хуана в покои Лютиэн, "чтобы она не сбежала", как он выразился, но на деле -- чтобы не оставлять ее наедине со старшим. Сам Тьелкормо брата избегал, узнав о его решении. Очарованный красой дочери Тингола, он мгновенно понял, что заставило Майтимо так круто изменить отношение к этой истории.
Тот же и не искал встречи с Тьелкормо. Майтимо все также занимался делами крепости, фехтовал во дворе с подрастающими эльфами и запирался по вечерам в своих покоях. Тщетно Атаринкэ пытался с ним поговорить, старший уходил от ответа, как рыба из рук, отделываясь ничего не значащими фразами.
Напрасны были и его попытки вразумить Тьелкормо. Тот мгновенно вспыхивал, стоило Атаринкэ лишь слегка коснуться этой темы. И так горячего нрава от роду, при одной только тени намека на Лютиэн Тьелкормо превращался в сущую копию отца, так что Атаринкэ только качал головой, сомневаясь, что по праву носит свое имя.
Напряжение достигло высшей точки, когда в один прекрасный день оба столкнулись у дверей покоев Лютиэн.
-- Что ты тут забыл? -- процедил сквозь зубы Тьелкормо, обратившись к брату впервые после того памятного разговора в день их прибытия.
-- Это ты, видно, забыл, -- также холодно ответил Майтимо, -- что это моя крепость, и я хожу, где мне вздумается.
-- Вот и иди, -- с нажимом произнес Тьелкормо, еле сдерживаясь.
-- Я и пришел, -- отпарировал старший, собираясь открыть дверь.
Неизвестно, чем бы кончилось дело, но из коридора вдруг возник Атаринкэ и схватил за руки белого от ярости Тьелкормо.
-- Хватит! -- прошипел он ему. -- Одумайся, слышишь! Неужели ты поднимешь руку на брата из-за нее?
Тьелкормо посмотрел на Атаринкэ, сузив глаза. Ничего не ответив, он вырвался из стальной хватки брата и скрылся в темноте коридора.
Лютиэн проснулась посреди ночи от того, что Хуан тихо зарычал.
-- Тихо ты! -- цыкнул кто-то на пса в темноте. Лютиэн испуганно вскочила с кровати.
-- Собирайся, быстро, -- сказал ей вошедший.
-- Зачем... -- начала было дочь Тингола, но на нее шикнули, как до этого на Хуана.
-- Ты еще хочешь найти своего смертного? Тогда собирайся.
Лютиэн покидала в дорожный мешок свои скромные вещи. Неожиданный спаситель схватил ее за руку и вывел из комнаты, велев Хуану идти следом.
Они спустились вниз, во двор крепости, но к воротам не пошли, а свернув вправо, очутились у небольшой дверцы в стене.
-- Вот твой плащ, -- на руки Лютиэн упал тяжелый сверток. -- Убирайся. Никто не встанет между ними. Пусть лучше Тьелкормо останется без Хуана, чем без брата. Уходи, и запомни: я убью тебя, если ты еще раз попадешься нам на пути.