Аннотация: Помолясь, приступаю. По задумке этот проект должен охватить отрезок жизни представителей моего поколения. Протяженность - примерно 15 лет. Или больше. Название пока рабочее. Вам, мои близкие и любимые, ныне живущие и ушедшие.
Семь лет. Семь лет назад он ушёл от нас. Наш "три дэ" - во всех смыслах большой человек Димыч, Друг и Доктор с заглавной буквы. Его не стало так неожиданно... Сломал ногу, лежал дома в гипсе. Тромб оторвался и оборвал жизнь. Так чудовищно и нелепо, что в это невозможно поверить. В последние годы он всё чаще говорил о том, что жизнь ему не мила. Пытался ли он свести с ней счёты? История умалчивает. Но факт упрям и неумолим: наш друг хотел уйти, и его не стало.
На свой пятидесятый день рождения он не пришёл. Друзья снова собрались, а он как будто задержался, или вышел на минуту, надев на внушительный торс белоснежный халат...
Так уж повелось, что дни рождения Димыча отмечались в эндоскопическом отделении - нескольких небольших смежных комнатах здания областного онкодиспансера. Димыч заведовал отделением много лет и был диагностом от Бога. Многие из нас, наши дети, родные, друзья прошли через его руки, каждый получил помощь, напутствие, добрые ободряющие слова.
Димыч никогда не знал заранее, сколько народу придёт его поздравить дождливым осенним днём. Дверь отделения, выходящая во двор диспансера, беспрестанно открывалась: шли друзья, коллеги, знакомые, близкие и не очень - все, кто хотел воспользоваться случаем и увидеть Димыча, поговорить, прислониться к мягкому плечу, посмеяться его шуткам. Вручали подарки, говорили тосты, обнимали именинника и объяснялись ему в любви. Пели песни, танцевали, стараясь не очень сильно шуметь: всё же за стеной - больные. Спеша по своим делам, убегали одни, на смену им приходили другие, и каждый был обласкан, каждый уносил с собой порцию тепла большого сердца большого человека. Последним всегда уходил его бывший сокурсник, коллега и самый надёжный друг Лёня - талантливый врач и лучший музыкант из всех, кого я знала.
На похороны пришли многие. Казалось, скорбная очередь за прощанием уходит в горизонт, в бесконечность. Пусть это прозвучит пафосно, но память о Димыче не закончится. Пока живы мы и наши дети, он есть, он здесь. Иногда мне кажется, что я слышу дыхание и голос, отчётливо вижу лицо. Хотя, почему "кажется"? Вижу его мягкие черты и волосы цвета спелой соломы, аккуратную бородку а-ля Феликс Дзержинский, пристальный и ласковый взгляд светло-голубых глаз.
***
Листаю страницы альбома со старыми фотографиями. Им не менее десяти лет, а некоторым - намного больше. Запахи, звуки, цвета нахлынули и пробежали волной мурашек по телу. Трудно выстроить в голове связный рассказ о тех незабываемых днях, вспоминаются лишь эпизоды, куски, отрывки, хаотично возникающие вопреки последовательной шкале времени. Уж так выходит.
В ушах звучат бессмертные "Битлы", наше первое по-настоящему музыкальное лето тысяча девятьсот девяносто четвёртого прошло под знаком Жуков. "IfIfell" - поразительно красивая песня, и так замечательно поётся на два голоса. Мелодию разложили на гармоничные интервалы до нас, мы лишь добиваемся чистоты звука. Лёня строг и требователен. Абсолютный слух - это и благо, и крест: фальшь звучит для него, как железо по стеклу. Болезненно морщась и встряхивая копной непослушных тёмно-русых волос, он упорствует в своём перфекционизме: "Давай ещё раз, соберись". Фальшивлю, конечно, я. Не то чтобы слух музыкальный отсутствует - он как раз на месте. Не абсолютный, но годный. Увы, без постоянных тренировок голос отказывается координировать со слухом. Сама слышу, что лажа, вести мелодию точно никак не получается. Лёня раздосадован, но сдерживается. Он вообще очень спокойный, иногда даже слишком.
Я знаю его давно. Точнее, познакомились всего-то года четыре назад, но о его существовании и музыкальных талантах знала с ранней юности. Лёня - сын моей бывшей заведующей кафедрой. Ещё совсем молодой девчонкой мне довелось поработать под её началом. Женщина строгая, властная, вызывающая одним взглядом благоговейный ужас. Не знаю, может быть, у них в породе есть что-то такое, но её сына я тоже побаиваюсь. С тех самых пор, когда нас впервые свела вместе шарапская земля...
***
Шарап - это волшебное место, девяносто первый километр к югу от Новосибирска, объект летнего паломничества юных созданий, коими становились и мы, продлевая молодость простым естественным путём - окунаясь с головой в беззаботную студенческую среду. Подгадав отпуска к одной дате, в последних числах июля мы на три недели оставляли свои привычные беличьи колёса и ныряли в безвременье, в отдых, превращающий нашу жизнь в непрерывное ликование, восторг, щенячью радость. Воздух Шарапа пьянил, заставляя привыкшие к асфальту ноги неуклюже путаться в траве, оступаться на выпирающих из земли сосновых корнях, осторожничать, утопая в мягкой хвое. Походки наши тут же менялись, превращаясь из суетливых - в вальяжные, замедленные, будто рапидные.
Выдержав дежурный ритуал унижения, ежегодно исполняемый бессменным начальником студенческого лагеря Славой Щучкиным, и забрав вожделенные ключи от домиков, мы получали на складе у ворчливого сторожа Кузьмича солдатские одеяла, драные общаговские простыни, наволочки, застиранные вафельные полотенца и большие оранжевые тазики. Мы не бежали - летели по узкому шаткому мостику через стеклянную гладь пруда, густо заросшего водорослями до самой поверхности, к нашим временным жилищам, вольготно расположившимся в светлом корабельном сосновом бору.
И сразу накрывала непривычная городскому уху тишина, оттенённая шумом ветра, играющего с верхушками вековых сосен, цокотом белки, птичьим гомоном, сухим треском упавших веток и шишек под ногами. И сердце замирало от предчувствия встречи с большой водой: совсем рядом, за ближними деревьями угадывалось окно Обского моря - водохранилища, разлившегося между берегами на несколько километров.
Но сначала - привести в порядок домики, подмести и помыть полы, расставить и застелить кровати, разложить вещи, организовать кухню и столовую под открытым небом. Мужчины отправляются вырубать сухостой на дрова для костра и мангала: вечером, когда стемнеет, будет зажарен и мгновенно поглощён традиционный шашлык, открывающий сезон. Нежнейшие свиные антрекоты с тонким жирком уже порублены на куски и маринуются в большом эмалированном ведре, утопая в мягких помидорах, толстых кольцах лука, веточках зелени и ароматных специях. По одному подтягиваются друзья, приятели, знакомые из нашего и соседнего лагеря, принадлежащего дружественному вузу. Слухи разлетаются по лесу мгновенно: все уже знают, что мы приехали, и ближе к ночи можно будет заглянуть на огонёк, обменяться новостями, отведать истекающего соком умопомрачительно вкусного мяса, послушать песни и спеть вместе с нами.
За приготовлениями и не заметили, как солнце ушло на закат, с воды потянуло прохладой, зазвенели прятавшиеся в траве комары. Отдыхающий народ постепенно сменил легкомысленные шорты и сарафаны на штаны и лёгкие куртки. У мангала священнодействует двоюродный брат Лёни - Генка, плотный голубоглазый блондин, говорун и шутник. На работе он - серьёзная, непростая птица: старший оперуполномоченный по особо важным делам. Отдавая должное профессии, с подачи Димыча, мы нежно зовём его "мент поганый". В Шарапе, кроме перманентной травли баек и анекдотов, его главная и почётная обязанность - жарка шашлыка, и он готовится, нажигая угли из сосновых поленьев.
Наши мужчины разыскали и притащили народное достояние - грубо сколоченный деревянный стол, покрашенный тёмно-зелёной краской, и установили возле нашего домика, рядом с крыльцом под окошком веранды. Мы, девчонки, накрываем поляну: споласкиваем пупырчатые огурчики, мясистые помидоры, сладкий перец, свежую зелень, намазываем на хлеб паштеты из маленьких цветных баночек, выкладываем всё это на разнокалиберные тарелки. В знаменитые розовые пластиковые стаканчики (наши многолетние спутники) наливаются привезённые из города напитки. Первый тост всегда произносит Лёня - самый главный старожил Шарапа, он здесь, можно сказать, вырос. И тост этот всегда одинаковый: "Родина, я вернулся!"
Утолив голод, разомлев от непередаваемо блаженного ощущения первого шага в отдых, мы, не сговариваясь, поворачиваемся к Лёне. Он угадал нашу просьбу: появилась заслуженная "Кремона", он тихо перебирает струны, морщась, подкручивает колки. Всё, инструмент настроен, под шарапскими соснами зазвучал гитарный перебор, и дружно вступили голоса, выводя мелодию "Тайной вечери" из легендарной рок-оперы "Иисус Христос - суперзвезда".
Дуся, посмотри, какая прелесть!
Вермут стоит рубль тридцать две.
Дуся, ты найди скорее денег
И купи бутылочку мине.
Когда мы втроём (я, Лёня и Димыч), на слове "две" наши голоса расходятся в трезвучие с переходом из большой секунды в терцию. Такую красоту странно слышать посреди леса лишь тем, кто нас не знает. А нас здесь знают все. Дети преподавателей института, живущих по соседству, до того привыкли к нашему ночному пению, что без него не засыпают.
Водка продаётся в жидком виде.
Это ни о чём не говорит.
Если б продавалась в твёрдом виде,
Мы б её и грызли, и скребли.
Кто слышит эту песню впервые, валится со смеху от того, насколько жёстко диссонирует ангельски нежная мелодия с хулиганским текстом. Да, мы такие: любим и посмеяться, и похулиганить, и рассказать неприлично смешной анекдот.
На третий день отдыха мы обычно страдаем крепатурой всех мышц: тело болит от плавания, удалых походов на вёслах, кручения педалей катамаранов и подвижных игр, лицо сводит от непрекращающегося хохота.
Но сегодня мы просто наслаждаемся друг другом, вкусным воздухом, запахом костра, плавным течением вечера. И главное - это непередаваемое чувство единения, бесконечного доверия нашему маленькому миру. Здесь, в глухом лесу, за многие километры от цивилизации, нам так уютно, безопасно и безмятежно, как будто мы снова стали детьми, и нас ждёт бесконечный праздник, один на всех. Не давит больше на плечи груз повседневных забот и проблем, и спины поёживаются от зуда в лопатках, будто там потихоньку пробиваются крылья, готовые поднять нас ввысь и унести в бархатно-чёрное шарапское небо, в густую россыпь звёзд...