Аннотация: Сходство героев с реальными людьми и совпадения сюжета с реальными событиями случайны.
10 место в жюрейском списке ВК-5. Маска Керсти
Доработано, обновлено 07.12.2018
Я шагала по длинному-длинному коридору. Никого, все на занятиях, первая пара заканчивается. Достала из кармана юбки ключ с биркой, открыла тяжёлую двухстворчатую дверь, вошла в полукруглый зал с невероятно высокими потолками и огромными окнами. Ступеньки на сцену, никаких кулис. Вместо задника - портрет Ленина во всю стену. Стук моих каблуков в гулкой тишине. Через пару часов принесут аппаратуру - микрофоны, усилители, колонки. С утра до поздней ночи здесь будет толпиться народ, с которым мне работать несколько дней - выстраивать и обкатывать фестивальный концерт.
Но пока никого нет, зал только мой. Подошла к большому концертному роялю, сияющему чёрными глянцевыми боками, подвинула стул, открыла крышку, осторожно прикоснулась к клавишам. Обожаю это мгновение... Первый аккорд разорвал тишину. Акустика в пустом зале удивительная. Пальцы сами привычно заскользили, выпевая мелодию Элтона Джона. Звуки идут от лопатки, плеча, на кончиках пальцев они уже родились, осталось лишь зачерпнуть их и щедро выплеснуть вверх, в лепнину потолка, в белизну строгих колонн. Огромный инструмент открывает себя не каждому, лишь в моих объятиях нежится, будто игривый мурлыкающий чёрный котёнок. И поёт, всё смелее. Стены просыпаются, вторят, воздух танцует, перебирает, как струны, бьющие в окна солнечные лучи, наполняясь переливами и трелями.
Хорошо, что я не стала музыкантом, как хотел отец. Со своим весьма скромным дарованием затерялась бы меж сотен других середнячков, оставаясь лишь фоном для немногих настоящих звёздочек... Зато теперь я - пианист номер два и единственная признанная девушка-фортепиано на весь технический университет. Потому меня и взяли в оборот с первого курса, поручив заниматься факультетской художественной самодеятельностью. Когда я играю на университетской сцене прелюдию Рахманинова, переполненный зал боится дышать, и никто не ищет огрехи в моей несовершенной технике...
Разогрелась, первое ощущение чуда ушло. Теперь всё буднично, теперь лишь подготовка праздника для тех, кто прохладным весенним вечером придёт в зал и сядет в неудобные деревянные кресла, чтобы восхищаться и переживать вместе с нами - теми, кто на сцене. Мы - особая каста, артисты, популярные люди. Нам прощают мелкие шалости и прогулы. Нас знают, о нас сплетничают и просто говорят, с нами все здороваются. Разве что автографы не берут - не принято...
Хорошего понемножку, пора репетировать номер. Начало... Первые звуки, как колокольчики - музыка ветра... Потом вступают нижние регистры, создавая обрамление голосу...
Эти летние дожди,
Эти радуги и тучи...
Ага, пришла Нелька. Она тоже любит послушать свой голос в этом удивительном зале, когда он ещё пуст. Есть, что послушать. У моей школьной подружки абсолютный слух, я поняла это ещё классе в седьмом. К слуху в комплект прилагается голосок не сильный, но очень верный и гибкий. Кажется, нет такой ноты, которую Нелька не смогла бы взять. И нет такой песни, которую не смогла бы спеть. У неё как-то получается подражать известным исполнителям, оставаясь совершенно самобытной. Она будто вдыхает себя в каждое слово, в каждый звук. Никогда не училась музыке, откуда что взялось - непонятно. Талант...
Внешность у неё весьма обыкновенная, даже заурядная. Среднего роста, широкая в кости, но вполне стройная. Каштановые кудри до плеч, чуть раскосые, глубоко посаженные чёрно-карие глаза, ямочки на щеках, прямой нос, большой расплывчатый рот. Руки и вовсе неприглядные - узловатые, с некрасивыми толстыми пальцами. Мне не нравится, как она двигается на сцене: что-то есть в её пластике вычурное, картинное, нелепое. Но когда Нелька открывает рот и издаёт первый звук, все эти мелочи больше не имеют ровно никакого значения. Она поёт слова так, что им безоговорочно веришь и тут же начинаешь её любить.
Я её полюбила не из-за голоса, а просто так. Нелька хорошая девчонка, добрая, искренняя, щедрая, открытая и любознательная. Мне с ней интересно и тепло. Частенько мы сиживали в её крохотной комнатушке, за печкой, пили чай со всякой вкуснятиной. Она жила в старом бревенчатом домике, совсем недалеко от школы, за мостом через Каменку. Отец Нельки давно умер, старшая сестра вышла замуж, остались они вдвоём с мамой. Мама заведовала отделом в гастрономе, потому в их доме всегда было, чем полакомиться. И что выпить. Мама очень редко заходила в комнату к Нельке. Только если под хмельком. Меня удивляло, как Нелька орала на мать и с плохо скрываемым презрением, даже с ненавистью буквально выталкивала её из комнаты. Мать, что удивительно, не сопротивлялась, только улыбалась как-то жалко, пришибленно... Я каждый раз стыдила подругу: нельзя так с матерью разговаривать. Но она только отмахивалась: "Ничего, переживёт!"
Наша дружба крепка не только взаимопониманием и общими девчачьими секретами. Вдвоём мы не просто болтали и сплетничали - работали. Делали новые песни. Моего голоса хватало, чтобы составить Нельке пару, красивый интервал. Но больше и чаще она пела одна, я только аккомпанировала. И нам это нравилось.
***
Всё началось ещё в школе, там мы стали дуэтом и поймали первый успех. Конечно, школа маленькая, масштаб не тот. Вот в университете, где тысячи студентов - другое дело. Нелька не стала никуда поступать после школы, а пришла в универ работать библиотекарем. Там мы продолжили заниматься и выступать вместе. Там Нелька встретила Машу.
Маша училась на третьем курсе консерватории и подрабатывала - вела у нас вокальный кружок. Её преподаватель - знаменитая прима Оперного театра Любовь Мясницкая - муштровала Машку, держала в ежовых рукавицах: лепила из подающей надежды девушки настоящую оперную диву. А Машка послушала Нельку и предложила ей позаниматься постановкой голоса. Конечно, почему бы и нет, когда такой случай сам в руки приплыл.
Занимались они за закрытыми дверями, даже меня не пускали. Через месяц Машка решила показать, что у них получается. Я была готова к чему угодно, только не к этому. Нелька открыла рот, и в комнате зазвучало настоящее, чистое, сильное колоратурное сопрано! Я онемела и забыла, как дышать. Это было потрясающе! Меня поразило и другое: Нелька, сложившая руки перед собой, как настоящая певица, стала вдруг удивительно гармоничной. Вся вычурность и картинность её поз и жестов органично встроилась в образ исполнительницы классической оперной музыки.
Период попсы закончился безвозвратно. Нелька желала петь только классику. Мне пришлось подучиться, чтобы ей аккомпанировать. С огромным удовольствием подруга исполняла романсы, и особенно полюбила "Соловья" Алябьева. После такой резкой смены репертуара нас стали охотно приглашать не только в студенческие, но и во взрослые компании, чтобы развлекать народ в перерывах между тостами, закусками и танцами. Мы не обижались: каждая возможность проявить и показать себя казалась нам счастьем.
Общая наша эйфория длилась недолго. Случилось то, что и должно было случиться: Нелька выдержала вступительные испытания, её зачислили на первый курс музыкального училища, отделение эстрадного вокала. Я от души радовалась за подругу. Теперь уже издалека. Жизнь завертела нас и разметала в разные стороны.
Лишь однажды Нелька позвонила мне и пригласила провести вечер вместе. Мы поехали в гости к Нелькиной подружке по музучилищу Юле со звучной фамилией - Альтаирова. Добрались довольно быстро, подружка жила в том же районе, в старом двухэтажном доме, из тех, что строили пленные немцы. Квартира по меркам тех лет была весьма просторная, Юля жила в ней одна. В гостиной стоял настоящий кабинетный рояль. Я подумала, что предстоит музыкальный вечер, и стала мысленно перебирать уже подзабытый наш с Нелькой репертуар. Но... К инструменту так никто и не подошёл.
Альтаирова выставила на стол бутылки с незнакомыми иностранными этикетками, банку с икрой, небрежно, крупными кусками накромсала янтарный сыр и настоящую сырокопчёную колбасу. Откуда такая роскошь на столе простой студентки? Оказалось, у неё роман с генералом. Обожает, носит на руках, осыпает дорогими подарками. В разговоре выяснилось, что генерал - не единственный воздыхатель. Альтаирова демонстрировала роскошные шубы и бриллианты - подарки любовников. Нелька смотрела ей в рот, как заворожённая и тихонько шептала мне на ухо, что у Юлии чудесный голос, потому её частенько приглашают выступать на концертах, дают небольшие роли в спектаклях местных театров и, что самое главное, регулярно зовут на закрытые вечеринки для высокопоставленных товарищей. Девушка она красивая, разбитная, мужиками вертеть умеет, потому и живёт - как сыр в масле катается. Ей на курсе все завидуют страшно. Нелька счастлива, что у неё такая замечательная подруга.
Тем временем, разговор перешёл на жизнь в училище. Со слов Альтаировой, это просто клоака, сборище подлецов и завистников. Каждый стремится стать заметным, забраться на ступеньку повыше, потопив конкурентов. Интриги, стукачество, подлые подставы - арсенал обширен, и в средствах никто не стесняется. Только Нелька, святая душа, сторонится этой грязной возни. Но с её весьма скромным дарованием и слишком мягким характером пробиться будет ох как нелегко... По спецпредметам тянется кое-как, с тройки на четвёрку. Если повезёт, возьмут в хор Театра Оперетты, и только на подмены, если кто из основного состава заболеет. Даже место певички в захудалом кабаке на окраине ей не светит - там своя мафия, чужих не пускают. Нелька смотрела в окно отсутствующим взглядом и никак не реагировала, как будто речь шла не о ней...
По домам разошлись глубокой ночью, и я ещё долго пребывала под тягостным впечатлением от внезапно открывшейся оборотной стороны мира настоящего, профессионального, "высокого" искусства... И в очередной раз похвалила себя за то, что не погналась за журавлём в небе. Синица в руках хоть и проще, но надёжнее.
Я сколотила вокально-инструментальный ансамбль, взяла в него девушку - скрипачку с неплохим голоском, и с головой нырнула в аранжировки, репетиции, концерты, аплодисменты своей, родной, доброжелательной студенческой публики. От Нельки не было никаких известий. Я скучала по ней, по девчачьим посиделкам за печкой, по нашему дуэту. Когда становилось совсем тоскливо, вспоминала тот вечер, когда она дебютировала на университетской сцене.
***
Для исполнения романтичной песни на прекрасные стихи Семёна Кирсанова требовался сценический наряд. Жили мы тогда небогато, днём и ночью думали, где взять концертное платье - голову сломали. Нашли в комиссионке по дешёвке что-то бесформенное, сооружённое из креп-жоржета нежно-персикового цвета, всё в фестончиках и складочках. Подогнали по фигуре, кое-что подправили в фасоне - и... Под светом прожекторов на сцену выплыло нечто воздушное, эфемерное, струящееся теплом. Нелька присела на стул, и платье улеглось вокруг, как облако в лучах закатного солнца. Отрешённое лицо, микрофон в руках, поющие струны рояля... И - голос, чистый, как небо, умытое летним дождём.
Будто будут острова,
Необычные поездки,
На цветах - росы подвески,
Вечно свежая трава.
Вечно свежая... Когда мы молоды, жизнь кажется тягучей, медленной, нескончаемым вечным праздником.
***
Но опомнись - рассуди,
Как непрочны, как летучи
Эти радуги и тучи,
Эти летние дожди.
Когда это случилось? Когда впервые коснулась Нельки печать "звёздности"? Да, ещё в школе. Мы учились не в обычной школе. Просто наши дома случайно оказались поблизости. А школа была самая что ни на есть центровая. Основной контингент - сынки и доченьки профессоров, академиков, партийных бонз и больших начальников. Большинству привилегированных деток хватало ума и воспитания, чтобы держать себя на равных с нами. Но не всем.
После одного из школьных концертов, где Нелька произвела очередной фурор, к ней подошёл "звёздный принц" - сын очень высокопоставленных и известных в городе родителей. Что могло их связывать, кроме его минутной прихоти? Да ничего. Это видели все, кроме Нельки. Она безнадёжно влюбилась, и даже бывала счастлива, когда "звёздный мальчик" изредка от скуки забегал к ней на огонёк - выпить, закусить и получить порцию беззаветной любви, поклонения и молодого, горячего тела. Мать Нельки радовалась и готовила приданое дочери. Иногда, выпив для храбрости, заглядывала в комнатку к "молодым". Может быть, потому дочь, сгорая от стыда, так злилась на мать - живую иллюстрацию её, нелькиного, простецкого происхождения. Может быть, потому она с таким упорством стремилась найти своё место на большой сцене, срывать восторженные аплодисменты публики. Чтобы хоть на шаг приблизиться, подняться, дотянуться до него... Когда "звёздный принц" окончательно остыл и исчез из жизни Нельки, она затосковала...
Я по-прежнему ничего о ней не знала, лишь отрывочные и разноречивые сведения прилетали иногда от бывших одноклассников. Старый домик снесли, им с матерью дали квартиру в новостройке, и след Нельки затерялся.
Через несколько лет нас всех разыскал и собрал энергичный и деятельный Серго, единственный бизнесмен из нашего класса. Мы собрались в его новой квартире на окраине города. Шум, гам, разговоры, смех, песни, танцы - всё, как бывает, когда после долгой разлуки встречаются повзрослевшие друзья детства. Нельки не было. Я спросила про неё у Серго. "Так она живёт в моём доме, в соседнем подъезде! Я её звал, обещала быть. Сейчас сходим за ней", - за Серго увязались ещё двое наших ребят. Они вернулись примерно через полчаса, какие-то хмурые. Сказали, что не застали Нельку дома. Я заподозрила, что тут нечисто, и вытащила Серго на лестничную площадку покурить.
- Ну и что там с Нелькой? Давай-давай, не молчи, рассказывай.
- Ты давно с ней виделась?
- Да уж лет шесть.
- Тебе будет неприятно...
Я напряглась.
- Нас мать впустила, зашли в комнату. Нелька спала.
- Вроде, рано ещё...
- В комнате бардак, сама как из помойки. Рядом с кроватью стакан и пустая бутылка из-под "Агдама".
- Не может быть! Ты меня разыгрываешь...
- Хочешь - иди сама посмотри. Но не советую. Мать тоже бухая, еле на ногах стояла. Похоже, теперь на пару с мамашей квасят.
- А как же...
- Нельку выгнали из училища через год. За неуспеваемость и прогулы.
Я схватилась за голову. Хмель слетел вместе с весельем. Серго затянулся сигаретой и продолжил:
- Встретил её пару лет назад случайно на рынке. Продавала какую-то мелочёвку. Замёрзшая, нос сизый, к бутылке прикладывалась - "грелась". Я замолвил словечко, устроил её в киоск торговать кассетами. Точка в большом магазине, хоть в тепле. Она три месяца продержалась и - всё, ушла в запой. Мало того, хозяин обнаружил крупную недостачу. Пришлось извиниться и покрыть ему убытки. Вот так...
Долго, очень долго я не могла прийти в себя. Стала расспрашивать других, кто что знает. Больше всех узнала от Миррки, ставшей квалифицированным психиатром. Через её добрые руки уже прошли несколько человек из нашего выпуска. Одну девушку она так и не смогла спасти, как ни старалась. Героин, передоз, смерть в неполных двадцать пять лет. Как это всё далеко, как нереально... Неужели наши девчонки, такие светлые, такие чистые, смогли вот так распорядиться своими жизнями? Невозможно поверить... "Нелька не сегодня, так завтра - моя пациентка, даже не сомневайся", - сказала Мирра.
С тех самых пор наш узкий мир друзей детства чётко разделился на две неравные части: мы - и пациенты Мирры. Между нами будто бы встала незримая, но прочная стена. Смотреть за эту стену было страшно. Видеть за ней знакомые лица - ужасно. Ум понимал эту дикую реальность, а душа не принимала, сжималась в трясущийся комок и отказывалась соглашаться с тем, что видели глаза. Панический, утробный страх заставлял отгородиться ещё сильнее. Они - пациенты - стали прокажёнными. К ним не хотелось подходить близко. К ним не хотелось прикасаться. Чтобы случайно не подхватить смертельную болезнь, которая выкашивает всех без разбора. Даже самых лучших. Звёздных.
***
Лет через десять по случаю юбилея школы снова решили встретиться. Из-за моей сломанной ноги собрались у меня дома. Нашли и позвали всех, даже сильно постаревшую классную руководительницу, даже тихоню и стукачку Леську, которая превратилась в грубиянку и матерщинницу. Даже Нельку. Она сидела за столом тихая, молчаливая. Я боялась смотреть ей в лицо, разглядывала украдкой. Осунулась и как будто уменьшилась. Она совсем не пила спиртное. Когда народ дошёл до нужной кондиции, и из воздуха материализовалась гитара, запели все. Кроме неё. Сначала Нельку не трогали, а потом стали просить спеть. Она тихо, но твёрдо отказалась. Так отказалась, что больше её уговаривать не стали...
Она позвонила мне через два дня. Ей нужен был кто-то, чтобы выговориться. Тогда я и узнала, что же случилось с нашей звёздочкой. Она так и не научилась сражаться за место под солнцем, расталкивая локтями сокурсниц, не прошла испытания разгульной 'богемной' жизнью, сорвалась с катушек, запила и не смогла остановиться. Как в тумане прошли вызовы к начальству, отчисление. Одиночество и тупое равнодушие. Потом дни, месяцы, годы стали щёлкать, как счётчик в такси: чем дальше, тем дороже.
Опомнилась, перестала пить, устроилась на работу. Там познакомилась с мужчиной. Симпатичный, весёлый, не жадный. Быстро поженились, забеременела, родила дочку. Скоро она узнала, что муж на игле. Года через два он впервые сделал укол Нельке. Дальше как будто долгий провал с редкими просветами сквозь мутную пелену. Милиция, обыск, суд, срок. Мужу дали восемь лет. Снова долгий провал. Очнулась, мать уже совсем плохая, за внучкой смотреть не может. Нелька с трудом устроилась на работу, дочку взяли в садик. Вскоре у матери случился инсульт. Четыре года Нелька ходила за обездвиженным телом, четыре года металась между работой, садиком, школой, кастрюлями и судном, стиркой и уборкой... Похоронила мать. Муж отсидел своё, вернулся. Зажили тихо, счастливо. Купили дачку, стали возиться в саду, на огороде. Муж весной поехал домик посмотреть, проверить, как зиму простоял. Шёл по берегу реки, поскользнулся, ударился головой о камень и упал в воду. Тело нашли через трое суток...
Я слушала Нельку, которая рассказывала свою историю ровным будничным голосом, без надрыва, слёз и истерики. Слушала и думала: как, почему, за что одной женщине досталось столько испытаний? Почему мы все двигаемся вперёд и вверх, а она болтается в какой-то склизкой яме, из которой нет выхода?.. Под конец она спросила, может ли прийти ко мне в гости вместе с дочкой, посидеть по-семейному. Конечно, я согласилась, потому что поверила - она завязала.. И будто огромный, тяжёлый, грязный камень свалился с души.
Она позвонила снова. Ночью. Пьяная. Стала плакать и жаловаться, что её никто не понимает. А я чувствовала, как опять вырастает между нами незримая стена, в которой нет двери. И не будет никогда. Я не позволю. Потому что нет больше человека по имени Нелька. То, что со мной разговаривает, уже давно стало чем-то другим... Путано и бессвязно ходила она по словесному кругу, вскрикивала, что-то глотала, пока не замолчала на полуслове. Наверное, отключилась.
Больше я никогда её не видела и не слышала.
***
Год назад на мою страничку в "Одноклассниках" зашла молодая девушка со знакомой фамилией. Я заглянула к ней с ответным визитом. С экрана на меня смотрела моя звёздная подруга, её смеющееся лицо, обрамлённое каштановыми кудрями. Только очень молодая, и одежда современная... Дочка. Нелькина дочка выросла и стала удивительно похожа на маму.
Что довелось пережить тебе, девочка? Даже подумать страшно. Вечно пьяная мать или совсем не обращает на тебя внимания, или куражится, помыкая тобой, или лезет со своими слюнявыми и слезливыми нежностями. Как ты всё это вынесла? Что ты ела, как делала уроки, кто стирал и гладил твою одежду? Что шептали за твоей спиной учителя и одноклассники?.. Но ты выросла, и - я верю - вопреки всему, сохранила душу чистой. И всё у тебя ещё впереди...
Наверное, ты хочешь спросить: почему я не спасла твою маму? Почему малодушно отступила в сторону и оставила её наедине с демонами, пожиравшими душу?..
Соберусь с духом и отвечу. Страх. Мне помешал страх. Демоны подступали и ко мне. И однажды передо мной разверзлась бездна. И я заглянула в неё. Она звала, и зов звучал в сердце неземной, чарующей музыкой. Он обещал вечную безмятежную радость, ликование и ощущение себя центром Мироздания, его средоточием, его самой яркой звездой. Для этого достаточно совершить малый, совсем незаметный шажок - всего лишь налить и выпить. А потом ещё. И ещё. И снова. И стена, та самая стена, за которой люди становятся пациентами Мирры, за которой мрак, ужас и смерть, покажется безобидной линией, начерченной мелом на асфальте. Шаг, всего один шаг.
Я остановилась у черты. Из последних сил удержала себя. А моя дорогая подруга была уже по другую сторону. Подать ей руку означало упасть и пропасть вместе с ней. Она была обречена. И я спасла того, кого пока ещё могла спасти - себя.
Я не горжусь этим. Просто так получилось.
Хочешь узнать, что чувствует моя дочь?.. Она ненавидит меня. За детство похожее на твоё, девочка. Мой жгучий стыд и раскаяние ничего не могут изменить, не могут растопить её заледеневшее сердце.
Мы не заслужили прощения. Простить нужно вам, для вас самих, чтобы не тащить груз обиды за собой - в вашу жизнь. Чтобы оставить за спиной то, что уже пройдено. То, чего не изменить.
Дай тебе Бог, девочка, всего светлого. И, пожалуйста, постарайся не сердиться на маму.