Аннотация: Опубликован в сборнике "Йа, Шуб-ниггурат!", Фантастический калейдоскоп
Hell is full of good meaning and wishings
Беспощадный свет разъедал сомкнутые веки. Бон сморщился, пытаясь плотнее сжать их, уберечь глаза от боли. Вскинул руки к лицу, но лишь впустую потратил силы: рук не было. Впрочем, и лицо, и глаза стали своего рода иллюзией, точкой приложения мучений.
Она не сказала, что будет так больно. Конечно, предупредила о возможных необычных ощущениях, но ведь Бон согласился сам, никто не принуждал. Напротив - просил, умолял указать ему дорогу. И предостережения не остановили его.
***
Дурацкое прозвище "Бонифаций" (или коротко - Бон) прилипло к мальчику с гордым именем Лев давно и прочно, ибо с самого детства Бон стал на путь известного циркового льва-альтруиста из старого мультика. С малолетства его дразнили сверстники, без устали награждали щипками, тычками и подзатыльниками, зная, что он всё стерпит и никому не пожалуется. Игрушки у Бона не задерживались - все подарки он тут же раздавал соседским детям, тащил в детский сад, а позже и в школу. Бессмысленно и бесполезно было покупать ему что-то ценное - всё моментально падало в яму его странной доброты и исчезало без следа.
В остальном он рос обычным ребёнком, прилежно учился, охотно помогал матери по дому, с удовольствием ездил с отцом на рыбалку и в лес по грибы. Родители, в конце концов, смирились с его необычной щедростью и кротостью: они очень любили своего Лёвушку, единственное чадо.
Через семь лет, когда надежда пополнить семью следующим отпрыском окончательно угасла, бог даровал ещё одного ребёнка, девочку. Бон обожал сестрёнку, при одном взгляде на неё всё внутри разрывалось от нежности, от неутолимого желания приголубить, защитить, уберечь. Когда девочка, наречённая Варварой и тут же переименованная в Барбариску (или Барби), болела (а это случалось довольно часто), брат не отходил от кроватки, просиживая возле неё ночи напролёт. Он настойчиво отправлял измученную мать отдохнуть, а сам до утра слушал слабое дыхание сестры, впивался глазами в синюю жилку, едва заметно вздрагивающую под истончённой кожей.
Доброта и кротость Бона не распространялись более на весь мир, теперь средоточием любви и альтруизма стала сестрёнка, лишь она одна. Брат стал для Барби идеальным защитником. Бывший недотёпа неожиданно преобразился: когда дело касалось сестры, он становился непреклонным, неумолимым, безжалостным. Никто не смел обидеть девочку. Ко всем, кто пытался сблизиться с ней, брат относился неприязненно, подозревал в дурных замыслах и всячески препятствовал общению. В конце концов, все отстали от них. У Бона не было друзей, а у Барби - подруг. Им хватало друг друга.
Сестрёнка не отличалась большим прилежанием, но Бон заботился о том, чтобы она вовремя готовила домашние задания: терпеливо растолковывал непонятные места, решал вместо неё скучные задачки. Иногда Бон словно зависал в безвременье: взгляд останавливался, а пальцы осторожно перебирали завитки её волос цвета спелой пшеницы, неслышно касаясь шеи, плеч, спины. Она изредка бросала на брата острый короткий взгляд, от которого сердце становилось большим, билось глухо, неровно, падая куда-то в солнечное сплетение и замирая на краю гулкой ямы - чёрной, как безлунная ночь.
***
Шло время, миновало детство, пронеслось отрочество, юность умчалась вскачь. Бон учился, как одержимый, ведь он поставил перед собой цель: Барби, единственная любимая сестричка, ни в чём не должна нуждаться. И брат шёл к своей цели, как бульдозер, не замечая препятствий. Окончив университет, вместе с красным дипломом Лев получил приглашение в крупную фирму - официального дилера всемирно известного бренда. Там, где сверстники безнадёжно буксовали, Бон брал высоту за высотой, совершив за считанные годы головокружительный взлёт по карьерной лестнице. Деньги в семье перестали быть проблемой, теперь их хватало на то, о чём родители в его годы и мечтать не смели. Бон купил для них небольшой добротный домик в пригороде, и они переехали доживать свой век в достатке, в приятных хлопотах по нехитрому хозяйству, оставив городскую квартиру в полном распоряжении детей.
Барби, окончив школу, наотрез отказалась учиться дальше. Бон определил её на стажировку в свою компанию, а после устроил офис-менеджером. Они оставались всё такими же неразлучными, как в детстве. Почти такими же. Барби вытянулась и распустилась, как цветок, в одночасье превратившись в удивительно притягательное создание: нежный абрис лица, тонкий стан, грациозная походка.... От ухажёров отбоя не было, но Бон выстроил вокруг сестры такую непроницаемую стену, что даже самые настойчивые и изобретательные со временем сдались и отступились.
Девушка принимала заботу брата как должное, лишь посмеиваясь над неуклюжими попытками поклонников штурмовать "неприступную крепость". Но так не могло продолжаться вечно, и сестра стала тяготиться мягкой, но всё более стесняющей опекой. Замкнулась, подолгу молчала, порой раздражалась по пустякам, дерзила и кричала, запиралась в своей комнате, чтобы всласть нарыдаться. А потом вдруг всё прекратилось. Барби снова стала хорошей девочкой, приветливой и послушной. Правда, время от времени она исчезала куда-то после работы, под любым предлогом избегая настойчивых расспросов. Иногда возвращалась под утро, осунувшаяся, с незнакомым холодным блеском во взгляде, дрожащая, будто в ознобе. От неё остро пахло опасностью. В руках Бона она согревалась, отходила, снова становилась домашней, родной, привычной. Но что-то внутри неё оставалось чужим, недоступным, пугающим. Бону казалось, что в самой глубине её глаз клубится что-то ненастное, грозовое, предвещающее беду.
Встревожившись не на шутку, Бон проследил за девушкой и выяснил, что она записалась на тренинг личностного роста. Пробиться на занятия ему не удалось, но он подкараулил руководителя, статную моложавую женщину за пятьдесят, дорого и со вкусом одетую. Они вышли в парк. Дама присела на скамейку, закинув ногу на ногу, приподняла край длинной юбки и предоставила Бону созерцать точёные лодыжки. Не торопясь, достала мундштук и тонкую сигариллу, закурила, и лишь после этого обратила взгляд на собеседника. Смотрела пристально, оценивающе, лицо не выражало никаких эмоций. Она отвечала на вопросы односложно и уклончиво, предложила записаться в следующий набор через пару месяцев, "чтобы увидеть ситуацию изнутри и убедиться самому: его сестре ничто не угрожает, напротив, она счастлива, как никогда раньше". Когда Бон узнал стоимость курса, очень удивился: сумма была вполне подъёмная даже для Барби с её скромной зарплатой.
Бон подумал и решил оставить всё, как есть. Он и так контролирует почти каждый шаг сестры. Она впервые приняла самостоятельное решение, так пусть потешится, почувствует себя более свободной. На этом брат успокоился и даже отпустил Барби "с ночёвкой на дачу к однокласснице". Он знал, что поедет она действительно за город - в пансионат, на очередной тренинг "с полным погружением", но не хотел выдавать своей осведомлённости, простив любимице невинную ложь.
***
Вечером в воскресенье Барби не вернулась домой. Мобильник равнодушным голосом робота предлагал перезвонить позднее. В какой именно пансионат уехала группа, Бон знал, но и там не отвечал ни один телефон. Бон среди ночи помчался на поиски. Его встретил тёмный запертый корпус, никаких признаков жизни. В полиции над Боном только посмеялись, предположив, что "сестрёнка загуляла с парнем, нарезвится - вернётся". От гаденькой ухмылки на лице дежурного Бона затошнило. Разве можно представить, что она... его милая, нежная, единственная... может быть... с мужчиной!.. С кем-то ещё, не с ним!..
И Бона накрыло. Он не помнил, как оказался дома, лежащим в пальто на кровати сестры, зарывшись лицом в ночную рубашку, хранящую её запах. В ту ночь Бон впервые почувствовал желание безраздельно обладать. В самом ужасном смысле. Слово "грех" колотилось в висках, билось в груди, спустилось в пах, пробудив то, чего Бон страшился. Он хотел Барби и благодарил бога, что её сейчас нет рядом, иначе никто не смог бы его удержать.
Всё поплыло, как в тумане. Бон больше не искал сестру. Он боялся её найти.
Они увиделись только через два дня. Барби, как ни в чём не бывало, вернулась вечером домой. Поставила в прихожей сумку с вещами и, не раздеваясь, прошла в комнату Бона. Она смотрела странно, будто изучая его заново. Это был взгляд взрослой женщины, много повидавшей и желающей новых впечатлений. Подошла близко, прижалась грудью и скользнула рукой в брюки, ни на мгновение не отрывая взгляда от его глаз...
Дальше наступил провал. Бон ничего не успел понять, осознать. Его фактически изнасиловали. Нет, не так, насилия не случилось. Просто воля Бона была полностью парализована, осталось только тело, которое хотело соития, как никогда раньше. Барби - милая нежная послушная сестрёнка - обжигала острыми умелыми прикосновениями, действовала, как заправская шлюха. Сумасшедшая, одержимая шлюха. Она шептала ему на ухо непристойности, кусала и облизывала, отдавалась разнузданно, требовательно, будто использовала его тело, как инструмент для наслаждения. Путаные мысли скользили где-то по грани сознания Бона, но ничего не меняли: властвовало лишь тело, превратившееся в один изнывающий от вожделения орган...
Барби скакала на нём, как заведённая. Когда он был готов излить семя, голос её стал низким и хриплым. "Теперь ты мой раб!" - кричала она, - "Ты слышишь? Имя моё - Барбело, и я твоя госпожа!" Глаза её расширились, налились краснотой, затопившей белки, и стали похожи на раскалённые угли. Она задёргалась, издала звериный рык и обмякла. Он долго кончал и одновременно приходил в себя. Сознание прояснялось, накатывал липкий холодный ужас, а семя всё изливалось и изливалось толчками, опустошая тело и наполняя душу тьмой, вязкой и нестерпимо горячей, как расплавленный гудрон.
***
Неодолимая тяга к покаянию выматывала, таскала за собой по улицам под секущим лицо дождём и стылым ветром. "Ненавижу, ненавижу, ненавижу себя!" - твердил Бон, как мантру, но слова не приносили облегчения. Глушил сознание алкоголем, пил в тёмных барах, забегаловках, возле ночных киосков. Голова становилась тяжёлой, будто набитая грязной мокрой ватой, и это не спасало от тьмы, поселившейся под солнечным сплетением и не дающей дышать. Как будто сквозняк образовался внутри, и в зияющую дыру утекали силы, желания, оставляя лишь пустоту и тупую боль под ложечкой. Бон не мог идти домой, он ночевал в пустой квартире сослуживца, уехавшего в отпуск - холостяцкой берлоге, хозяин которой особо не заботился о чистоте и порядке. Завалившись на видавший виды диван, Бон забывался тяжёлым сном, в котором снова и снова всплывал кошмар грехопадения. Сознание отталкивало образ изменившейся до неузнаваемости сестры, скрывало его, оберегая остатки рассудка от окончательного расстройства, от безумия. В каком-то полусне-полубреду Бон позвонил шефу и наплёл что-то про плохое самочувствие, попросил отпуск за свой счёт. Он не смог спросить о сестре. Ничего не желал знать, хотел всё забыть, но разве это возможно... Она - всё, что у него было, всё, чем он дорожил, ради чего жил... Мир рассыпался на части, как песочный замок, смытый приливной волной, растёкся грязной лужей, поглотив всё, что было смыслом существования.
***
Она появилась через неделю. Неслышно вошла в комнату, всколыхнула спёртый воздух волной запаха терпких незнакомых духов, и снова у Бона дрогнуло и потянуло в паху. Нет, только не это! Он попытался сконцентрироваться и усилием воли подавить накатившее желание.
Как она его нашла?.. Какая разница. Нашла. Присела на диван, взъерошила волосы лёгкими тёплыми пальцами, как будто не было ничего: кончилось наваждение, он проснулся после долгого и самого страшного в жизни сна. Перехватил руку и прижал пальцы к губам: "Прости!.. Прости меня! Не знаю, что на меня нашло!" Он не помнил, что его Барби превратилась в демоницу, исчадие ада, потому что этого просто не могло быть! Только он один виноват во всём, не сумел уберечь свою милую девочку от... самого себя! Это он - монстр, его надо умертвить, заспиртовать и показывать в кунсткамере. И нет ему прощения!
- Хочешь, я помогу тебе смыть грех? Хочешь снова примириться с собой и заслужить моё прощение? - Барби говорила голосом мягким, по-кошачьи вкрадчивым - новым, незнакомым.
- Да, больше всего на свете! - Бон вдруг поверил, что избавление возможно, что всё ещё может быть очень хорошо! Они вернутся в свою уютную квартирку, снова вдвоём, и он будет любить её так же преданно и нежно, как раньше. Как старший брат - защитник и опора...
- Пойдём со мной.
Предвкушение покоя, безмятежной радости, тихого счастья затопило с головой, Бон больше ни о чём не мог думать, только торопил сестру, когда они шли туда, в место очищения и искупления.
Всё было буднично и просто. Та самая дама, что вела тренинги, сидела в кресле. Бона усадили на стул, стоящий напротив. Больше в комнате не было никакой мебели. Белые стены, мертвенно-белый свет, будто льющийся со всех сторон. Прохладно. Бон поджал мгновенно озябшие ноги и поёжился.
- Будет немного неприятно, придётся потерпеть. Закройте глаза и думайте о сестре.
Боль навалилась сразу, как будто на него вылили бочку кислоты. Он сжал зубы, чтобы не закричать. Но всё прошло очень быстро, боль утекла и рассеялась, тело расслабилось, и Бон отчётливо услышал биение своего сердца, отдававшее в виски. Звук нарастал, ритм сбивался, как будто сумасшедший барабанщик без устали колотил тамтамами по голове. И с каждым ударом росло вожделение. Сестра... Нет... Не его любимица Барби, а беспощадная и нестерпимо желанная госпожа Барбело с ужасающей ясностью встала перед мысленным взором. И Бон поплыл за ней, будто привязанный, туда, вперёд, всё дальше в яркий режущий свет - свет адского пламени.
Короткая слепящая вспышка, последняя боль - и Бон погрузился в спасительную, тёплую, умиротворяющую вечную тьму.
***
Человек вышел из здания, вскинул руку, будто защищаясь от бьющего в глаза солнечного света, огляделся и направился по улице в сторону центра. С каждым шагом походка становилась всё более уверенной. Привычно хлопнув по карману, мужчина скривился: ну да, этот хренов праведник Бонифаций даже не курил.