Напрямую, через чащобу пробирался Бондаренко по ущелью с отстрелянным
кабанчиком за плечами. Он торопился. Ему надо успеть засветло добраться до кишлака, чтоб застать местного егеря Карима. Он устроит ему ночлег, угостит чаем и раздобудет к утру ишака, чтоб вывезти трофей на дорогу к проходящему
автобусу.
Иван Платонович Бондаренко, а среди близких просто Платоныч - крепкий выносливый охотник и не дашь ему прожитых пятидесяти лет, с его тёмной, кучерявой шевелюрой и добрым взглядом серых глаз. При этом он отличный стрелок и опытный следопыт, побывавший в самых отдалённых и глухих
ущельях Гисарских гор.
В небольшом, знакомом кишлаке, уже погвузившимся в ночную темень, охот-
ника встретил дружный лай местных собак. В окне Карима тускло светилась керосиновая лампа.
--А у меня, Платоныч, гости,-- сообщил Карим, поздоровавшись,-- охотников в сарай переночевать пустил.
--Ну и меня туда же.
Попив чаю и обменявшись новостями, Платоныч подвесил на ночь на дереве своего кабанчика, повыше от собак.
Зайдя в сарай, Карим бросил в потёмках матрац на душистое луговое сено и
молча подвёл за руку Платоныча. Сбросив сапоги, гость положил под голову
рюкзак и прикрылся плащом. Карим, тем временем, сунул в печурку немного дров и вышел.
В помещении расположились пять - шесть охотников. Кто-то уже похрапывал, а кто продолжал в полголоса рассказывать охотничьи байки.
--А я расскажу быль,-- начал очередной рассказчик,-- идём мы недавно с приятелем по незнакомому, глухому ущелью и вдруг, перед нами, как из-под
земли появился снежный человек. Мы аж оторопели. Присмотрелись, а ока-
залось это худющая, изнеможённая женщина, вся в отрепьях и босиком. Она
упала перед нами на колени и слёзно умоляла, чтоб помогли ей выбраться
из этой глуши. Её обманным путём привезли из Полтавщины и продали
в рабство, здешнему хозяину..
--Ну ладно, завтра доскажешь,-- остановил его кто-то,-- нам вставать рано.
--Оксаны что ли? Это надо у Лунина спросить, в Управлении геологии.
Карим до рассвета поднял Платоныча. Во дворе уже стоял ишак с проввод-
ником подростком. Погрузив кабанчика, Платоныя дружески попрощался с
Каримом, оставив ему пачку патрон.
*
В Управлении геологии Бондаренко разыскал Лунина. Из-за широкого заваленного бумагами стола, поднялся опрятный, слегка лысеющий шатен в
бифокальных очках с позолоченной оправой.
--Так Вы и есть Бондаренко!-- воскликнул Лунин, когда гость представился,--
я много слышал о Вас. Присаживайтесь,-- показал он на кресло,-- чем могу быть Вам полезен?-- спросил Лунин, протягивая гостю пиалку чая.
--Я по поводу Оксаны,-- начал Бондаренко, отхлебнув глоток,-- что с ней?
--Оксаны? Ах да Оксаны,-- повторил Лунин,-- это невероятная, ужасная история, отдающая средневековьем. Некий Саид, демобилизовавшись где-то на Полтавщине, уговорил её поехать в Среднюю Азию, обещав здесь беззаботную райскую жизнь. Она соблазнилась, поверила и приехала. А родители его были категорически против женитьбы на иноверке. Ну и продали её какому-то хозяину, не-то дезертиру, не-то байскому отпрыску, скрывающемуся в глуши.
--А где Саид?
--Не знаю. Но главное не Саид и не хозяин, а хозяйский прислужник Акбар.
Он держит Оксану в чёрном теле, принуждает к рабскому труду, бьёт плёткой, стращает собакой. Так она умоляла написать её отцу, чтоб он приехал и освободил её, через милицию. Мы хотели сами сразу её увезти, но она боялась, что хватится и пустит по следу собаку. Письмо я послал,-- добавил Лукин,-- и возможно отец скоро приедет.
--А где вы её встретили?-- спросил Бондаренко.
Повернувшись к стенке, Лунин отодвинул шторку, закрывавшую карту и показал карандашом: --Вот тут, возле реки Вахш. Ущелье большое, места глу-
хие, труднодоступные, поблизости и селений нет.
Внимательно посмотрев на карту, Бондаренко заметил: -- Эти места мне знакомы. По верху древняя конная дорога проходила, а немного ниже большой родник обросший кустами.
--Всё верно,-- подтвердил Лунин,-- мы там фляги пополняли.
--Вы не будете возражать, если я встречусь с её отцом,-- предложил Бондаренко,--может чем помогу?
--Пожалуйста, я буду Вам только благодарен.
*
Ответа на письмо долго ждать не пришлось. Приехали вдвоём - отец Костюк с сыном Богданом. Отец - лет шестидесяти, небольшой, поджарый, подёрнутый сединой, с тоской и печалью в глазах.
--Третий год ни каких вестей, как в воду канула,-- пожаловался он сиплым голосом,-- вконец измаялись.
Ну а сын Богдан - двухметровая глыба силён, могуч и говорит густым басом
из-под рыжих усов, свисающих, как моржовые клыки.
--"Такой может и кстати."-подумал Бондаренко.
Посоветовались, наметили план и уже ранним утром тронулись в путь. Захва-
тили кое-что на дорогу, а Бондаренко, как всегда, свой неразлучный браунинг.
Где с попутной, а где пешком и только к концу дня вышли по разбитой конской дороге к началу ущелья
--Пока доберёмся стемнеет, надо дождаться утра,-- решил Платоныч,-- здесь переночуем.
Прогрели костром землю, покрыли лапником и улеглись, прикрывшись пологом палатки.
На утро перед ними открылось дикое, заросшее ущелье. Ни тропинки не видно ни прогалин, ни каких признаков о его обитателях.
Осенний день обещал быть тёплым и ясным. С тревогой и надеждой стали спускаться по пологому склону, бороздя утреннюю, росистую траву. По дороге с шумом вспорхнула куропатка и дугой спланировала в соседнее ущелье. Промель-
кнула в кустах рыжая лисица. Где-то послышался дробный стук дятла.
--Тише!-- сказал вдруг шёпотом Платоныч и поднял вверх указательный палец,
-- здесь что-то есть,--добавил он и приложил ладони к ушам. Вынув бинокль он прислонился к дереву и стал внимательно осматривать местность.
--Вижу крышу,--сообщил он не отрываясь,-- под деревом ишака, а в стороне
дымок от костра и кажется двое людей.
--А Оксана, там?-- перебил его Костюк.
--Лиц не видно. Ладно, вы спускайтесь, а я ещё осмотрюсь для страховки.
Идите тихо, осторожно, лучше застать их врасплох .
Сойдя в ущелье, Богдан с отцом увидели, затаившийся в арчёвнике, не большой но добротный дом, за ним три-четыре приземистых строения, выложенных из местного камня, а в стороне какие-то посадки. Перед самым домом им преградил путь смуглый бородатый мужчина с маленькими, злыми глазами. На нём был пёстрый национальный халат, подвязанный кушаком и галоши на босу ногу. В руках он держал плеть.
--Здесь дороги нет!-- оборвал он не отвечая на приветствия.-- Уходите назад!
--А мы пришли к Вам,-- пояснил Костюк, догадываясь, что это и есть Акбар.
--Я Вас не знаю, уходите!--настаивал он, повышая голос.
--Нам не ты нужен,-- сказал Богдан и резко отстранив его, показал на висевший на верёвке, прохудившийся женский платок с украинскими узорами,-- приведи
её, без неё не уйдём!
На шум приоткрылась дверь и в проёме показался тучный, растолстевший,
как насосавшийся клещ, хозяин. Пробежав хмурым взглядом по не званным
пришельцам, он что-то сказал Акбару. Дверь после этого захлопнулась и щёл-
кнул засов.
Акбар тут же вывел, за ошейник из конуры, привязанную, огромную, сторо-
жевую собаку. Звякнув цепью, она стряхнула с себя облако пыли, поморщи-
лась на яркое солнце и повела носом. На её загривке поднялась дыбом шерсть
и сверкнул, угрожающий оскал клыков.
--Уходи! Собак пущу!-- крикнул Акбар,--придерживая её за ошейник.
Выскользнув из рук Аебара, она стала метаться, дёргая цепью и рычать, брыз-
гая слюной и лязгая зубами, как волчьим капканом. Богдан схватил из костра
тлевшую головешку и прикрыв отца встал в оборону.
Изловчившись, Акбар вновь поймал за ошейник, вставшую на дыбы собаку
и уже отстёгивал зацеп... Но тут грохнул выстрел. Взмыла над деревьями стай-
ка голубей, а из-за кустов вышел Платоныч, с ещё дымящимся ружейным стволом. А под, растянувшейся на земле собакой, растекалась красная лужа.
--Оксана!!!-- вырвалось из груди Богдана и раскатистое эхо пронесло это имя
над ущельем, проникая во все тайники и укрытия. А в ответ глухо, как из-под
земли, послышался пронзительный женский крик. Кинувшись на зов, они нашли
её на задворках, запертой в полуподвале. Пока отец пытался выдернуть, закли-
нившую щеколду, Богдан вырвал дверь с петлями и Оксана бросилась к ним
в объятия.
--О мои родненькие! О мои спасители! Я знала, что вы придёте. Я молилась...
Подойдя к Акбару, Богдан вознёс над ним свой кулак, как кузнечный молот, но проскрипев зубами, отошёл.
--Оксана,-- обратился он к ней,-- ну-ка врежь ему хорошенько.
А она тихо, сквозь слёзы, сказала что-то, только ему понятное, но очень обидное и оскорбительное и подтянув за бороду, смачно плюнула в его, пере-
косившуюся от страха и злости, физиономию.
Пока отец отвязывал ишака, а Богдан усаживал на него Оксану, Платоныч
многозначительно дал, на последок, Акюару, понюхать кончик ствола своего
браунинга.
Обескураженный Акбар опустился на землю, перед бездыханной собакой, при-