Днем она наполнена движением, солнечным светом, суматохой и вкусными запахами.
А сейчас - ночь, тишина, сигарета, шоколадный аромат коньяка в пузатом бокале дурманит голову.
Огоньки от трех свечек расцвечивают клетчатую скатерть мигающими пятнами, и привычные предметы оживают.
За окном - зима. Я люблю зиму. Небо светло-серое, жемчужное, хотя кто-то назвал бы этот оттенок грязно-серым. Голые ветви деревьев расчерчивают это туманное великолепие на неизвестные фигуры, и эта природная геометрия не оставляет меня равнодушной. Красиво!
Все как на акварели, написанной на мокрой бумаге - помню, в детстве любила так рисовать...
Тишина. И только вдруг ворона: "Кра. Кра-кра". И опять тихо.
Проехала одинокая машина.
Машина для меня удивительно одушевленное существо. Да и "лица" у них, у машин, всегда разные, даже если одной модели, я давно это заметила. Как морды у собак.
Едет теперь где-то эта грустная машинка, крутит колеса не спеша - рано, ох как рано! Снег падает на крышу, на стекло, оседает на фарах.
Умывается. Разогревается. Просыпается.
Появляется и азарт - вот ту, синюю, перегоним? Ага, прибавили, вот вам - хитро подмигнула правым глазом и свернула в темный переулок.
Дела, дела...Бог в помощь!
А у меня все то же: чай, свечи, ручка, бумага и обрывки мыслей, связанные узлами и украшенные сложносочиненными бантиками. Так и стремятся попрыгать на бумагу, сложиться в несимметричный узор - смешной ли, грустный ли - не важно. Главное, чтобы глаза по нему передвигались с удовольствием.
Пусть кто-нибудь еще почувствует это спокойствие, эту тишину, этот уют, вкус почти остывшего чая с лимоном, увидит игру теней на стене справа - куда там дискотечным огням с их строгим механическим ритмом!
Часы мерно отстукивают свою чечетку.
Стиральная машина смотрит круглым прозрачным глазом, подбадривает - давай, давай, я слушаю, не сплю.
А цветок на окне ( так и не знаю, как он называется ) уже давно спит - ему, в горшке, и дела нету до моих измышлений. Ночь - значит спать надо, а не дурью маяться. Строгий.
Я его побаиваюсь, поэтому поливаю строго по графику.
А вот рюмки и бокалы на деревянной полке всегда жили своей интересной, полной взлетов, а чаще - падений, жизнью. Всегда независимы. Хотят разобьются, хотят нет. А то и вовсе в позу встанут, как эта серая в сердечко чашка: треснет где-нибудь у ручки и наблюдает с издевкой: ну, что сделаешь? Выбрасывать жалко, но и пить из треснутой вроде бы тоже нельзя. Вот и стоит на полке, глаза мозолит. Не буду на нее смотреть, а то еще загордится.
Ёршик для бутылок в углу раковины - сноб. Взирает на всех свысока, морщась своим красным небритым лицом. Им и пользовались-то один раз, тогда как губок для мытья посуды перевелось несметное количество. "Что с них взять - работяги-плебеи!" - думает он. Мысль эта у него одна, с ней и живет. "У меня есть мысль и я ее думаю!" - это про моего ершистого философа.
Ёршик был куплен вместе с неудобной пластмассовой разделочной доской, и оба они мнят себя аристократами. Доска, правда, туповата. Но я ей об этом не говорю - вдруг обидится, что потом на обиженной доске хорошо порежешь? Если только пальцы.
Ножницы, те, которые в комплекте с ножами, очень умные. Я к их мнению прислушиваюсь. Очкастые такие, как резанут - так уж сразу правду-матку.
Сейчас интеллигентно дремлют - одним глазом, что поменьше. А другим на меня посматривают - мол, засиделась, голубушка, пора и спать.
Отвернусь. Ну их, очень уж серьезны, да и вообще: много о себе воображают. Я ведь и в ящик могу убрать - видели умных, не боимся.
С прихватками мы дружим. Редко подводят, всегда веселые, всегда на подхвате. Ну и я их тоже не забываю - стираю часто, сушу на сквознячке.
А у аптечки за прозрачным стеклом - бессонница. Да и нельзя ей засыпать - вдруг понадобится что, вот и дежурит на кухне круглосуточно. Одни Витамины в баночке видят, что здорова и смотрят осуждающе. Хоть баночка и из темного стекла, я чувствую строгие взгляды сотни таблеток. Сидит тут, мол, расслабиться не дает. И свое здоровье портит. Медицина, одно слово.
Солонка - добрая душа. Дружит с перечницей, уже не тоскует по ёмкости для горчицы ( ее разбили год назад, и место ее так пустым и осталось).
Часто беседует с пухлой сахарницей о смысле жизни. Причем, замечу - о смысле жизни человека. Вот ведь недалёкие - участь горчичницы их ничему не научила!
Да, философов у меня на кухне проживает много.
Хлебница вот тоже. Далеко стоит от солонки, а то бы они спелись. Но ей и так не скучно. Она часто задумчиво морщит лоб, и вид имеет весьма творческий. Все жду - может, книгу напишет
А в целом все это беспокойное хозяйство любимо мной и обожаемо.
Даже самые маленькие и, казалось бы, малосущественные частички нашей жизни составляют ее прелесть.
И пусть улыбнутся те, кому смешны диалоги с сахарницей.