Аннотация: Эта история, похожая на быль и небыль одновременно, сложилась из того и другого. А чего больше, судить Вам...
Лео и Лио представляют:
"История актрисы"
Зима в провинциальном городке. Вьюжная. Снежная, какие бывают только в России. Из окна небольшой уютной комнаты со старинной мебелью и печью с изразцами город виден, как на ладони: новостройки с застекленными лоджиями, окруженные старыми деревянными домами с каминными трубами - в городке сохранилось немало старинных особняков уездной знати и купечества. Сверкают золотом недавней реставрации купола многочисленных церквей, чудом сохранившихся за семь с лишним десятилетий упорной борьбы государства с церковью. Река, оседланная двумя мостами, покрылась прочным льдом, по глади которого предприимчивые кооператоры катают детишек и отдыхающую молодежь на лихих тройках. На правом берегу пылает разноцветием неоновых радуг главная площадь, куда выходят фасады трех основных учреждений: Мэрии, Драматического театра, и казино "Слободушка" с одноименным рестораном, - новехонького, пластикового, разукрашенного золотыми петушками флюгеров и африканскими пальмами в витринах бутиков, занимающих фасад первого этажа.
Взгляд молодой женщины, сидящей перед старинным трюмо у окна, замер на театре. Величественные колонны, отделанные бронзой двери высотой в два человеческих роста, синий купол над сценой, выдержавший фашистские бомбардировки и осаду двух веков. Над главным входом горят зеленым неоном три слова: "Шекспир. Ромео и Джульетта".
Джульетту играет другая! Вика задернула шторы и присела к трюмо, щелкнула выключателем. Из зеркала с волшебной золотистой подсветкой на нее смотрела измученная и потерянная, но все еще красивая Актриса Первых ролей.
Дрогнули крупные вишневые губы, выразительные и без косметики: - Нет повести печальнее на свете, чем повесть о несыгранной Джульетте...
За окном все огни города напоминали: "Ты приползешь через полгода - на коленях!"
Не приползла.
Сначала перестал появляться роскошный белый лимузин у ее подъезда. Исчезли шикарные букеты с тропическими цветами на пальмовых ветках. Следом за ними исчезли восторженные отзывы местной прессы и телевидения, куда-то испарились бурные прогнозы ее грядущей популярности - вплоть до приглашения в солнечный Голливуд. Потом перестали звонить друзья и знакомые. И, наконец, закончились деньги. Не легко растрачиваемые суммы на ежедневные расходы - их она не замечала. Закрылся - без ее ведома - неисчерпаемый, казалось, счет в Сбербанке. Наличности в кошельке осталось ровно столько, чтобы прожить пару недель.
Ну, что же, жизнь не кончилась с Его немилостью. И Вике ли теряться от подобного поворота. С ее внешними данными, талантом, интеллектом, энергией, и прочими способностями, она может пойти в любую фирму. Остается только выбрать.
Директор местной радиостанции, он же хозяин единственного видеопроката, оказался в длительной командировке, и без него никто не смог решить вопрос с трудоустройством актрисы. Знакомый фотограф, у которого была собственная студия, укатил в свадебное путешествие. Нужно было подыскать временный вариант.
- Вы?! - президент крупной торговой компании на каждом спектакле с ее участием неизменно сидел в первом ряду, и обязательно являлся в гримуборную примадонны со свежими фиалками, - вы хотите работать у нас?! Это большая честь для фирмы! Но, боюсь, мне нечего вам предложить - вакансий, кроме, пардон, кассира, сейчас нет...
Виктория махнула изящной рукой: - Ну и ладно, - не сидеть же Ей, в самом деле, в кассе. Достаточно других предприятий.
Потом были посещения концерна "Волгосплав" и модного бутика "Три поросенка". Из офиса "Волгосплава" вчерашняя прима вылетела с возмущенным воплем, призывающим некоего Андрея Альбертовича убрать свои грязные руки, из бутика вышла, задумчиво склонив точеную русоволосую голову. Стать "лицом" этой фирмы - живым манекеном, работающим шесть дней в неделю по двенадцать часов, с тридцатиминутным обеденным перерывом, заработной платой в два раза ниже, чем в театре, и без официального оформления она была не готова.
"Что же за невезение такое?" - Виктория подняла взгляд и увидела, как в это самое мгновение срывают с рекламного щита ее портрет в роскошном лилово-серебристом костюме Джульетты. В мозгу что-то щелкнуло, и всплыло обещание Михаила: "Я устрою тебе ад! Ты будешь получать пинки и плевки повсюду, где ни появишься! Тебе назначат такую цену, что массовка помрет со смеху!" - в тот день она ушла от него с гордо вскинутой головой, оскорбленная до глубины души, но полная планов все забыть, отдохнуть, и самостоятельно устроить свою жизнь без его подачек.
В родном городке оказалось не так много фирм, которым бы сама она хотела предложить собственные услуги: в качестве фотомодели, администратора, или менеджера по работе с персоналом - ладить с людьми Виктория всегда умела.
Ей стало по-настоящему жутко, когда все эти организации ответили отказом. И ведь в большинство приличных и перспективных заведений города она не могла обратиться, поскольку они принадлежали Ему...
Расставшись с парой любимых вещей, и протянув вдвоем на мамину пенсию еще два месяца, Вика так и не дождалась ни ответа директора радиостанции, ни возвращения фотографа. Пересилив себя, она зашла на биржу труда.
- Кто нас посетил! Рады! Огромная честь!- засуетился руководитель биржи, мужчина средних лет, как и все должностные лица населенного пункта, заядлый театрал, поклонник таланта, желающий успеха и процветания, - Чем можем помочь?
- Я... что вы можете мне предложить?..
- Стул. И чашечку кофе.
Вика уже собралась с мыслями: - Геннадий Васильевич, я о работе.
- Ах, о работе... Следовательно, ужасные слухи о том, что вы не вернетесь на сцену, вовсе не слухи... Какая потеря!
- Прошу вас, давайте поговорим о деле.
- Да-да, уважаемая Виктория Анатольевна, о деле, - чиновник опустился на стул и извлек из ящика стола пухлый блокнот. Пролистал, поясняя, - резерв... Право же, мне неудобно Вам подобное предлагать, но из лучших вакансий осталось две: продавщица в вокзальный буфет - работа, однако, временная, на срок декрета основного работника... и, ох, неловко-то как... в городскую баню требуется ночная уборщица...
Молодая женщина побледнела: - Что же у вас считается худшим?
- А, вот, - начальник биржи взял распечатку, лежащую на столе, - оператор колбасного цеха. Сиделка для инвалидов по вызову. Дворников, как всегда, не хватает... куда же вы, Виктория Анатольевна?
Она вышла под дождь и стиснула зубы, чтобы не расплакаться. Негодяй, это Он все устроил!
С отчаяния она проработала месяц в колхозной теплице, но сезонная работа закончилась сбором урожая.
Приятельницы, которые еще узнавали Вику на улице и в магазинах, громко возмущались и сочувствовали ее положению: - Кошмар какой! Совсем эти "новые русские" народ заели! Викуля, а почему бы тебе в столицу не уехать? Такой талант пропадает! Ах, да, мама лежит в параличе... извини, - но большинство, стоило ей отойти, злорадно посмеивались вслед, - вот и поживи как все, куколка! А то все на мерсах, да на вольвах разъезжала, да в шубках, при камушках, которые простым бабам и не снились!
Для Вики было дикостью покинуть родной город. Помимо больной матери, привычно радующего пейзажа за окном, воспоминаний о детстве и юности, - почему она должна уезжать?! Она дважды возвращалась домой - после медицинского, и после окончания театрального училищ, хотя были предложения и в Москву, и в Петербург. Но тогда она еще любила Его...
После очередного, мотивированного надуманными причинами увольнения, она не выдержала, и позвонила: - Михаил...
- Оооо!.. Наша звезда! Тебя прогнали из детского сада, я слышал? Как же так, дорогая? У такой дивной фемины не в порядке анализы! Ты, часом, не на панель подалась, родная? - голос трезвый, расчетливо жестокий.
- Миш, я тебя спросить хочу...
Наступила пауза. Вика слышала, как щелкнула знакомая платиновая зажигалка.
- О чем?
- Мама тебе в детстве сказки читала?
- Чего?..
- "Волшебника изумрудного города"...
- Ты свихнулась, а?
- Ответь - читала?
- Ну...
- И ты помнишь, о чем мечтал Железный дровосек?
- Детка, я твой бред слушаю только потому, что угробил на тебя три года жизни и двести тонн баксов!
- Миша, ты будешь мечтать о том же самом... - она положила трубку. Хотелось одного - расплакаться, наконец. Но мама за стеной не должна была этого слышать.
Несколько месяцев назад она смертельно обидела Хозяина города.
Как-то вечером Михаил влетел в их роскошно обставленную, евростандартовскую гостиную непривычно возбужденный, и сходу распахнул створки бара.
- Что случилось, дорогой? - Вика отложила сценарий и подошла к нему, заглянула в лицо, - подожди пить. Расскажи, что?
- Чего рассказывать? - он раздраженно отмахнулся, - эта идиотка залетела. А через месяц - Париж!
Вика ничего не поняла: - Идиотка? Париж? Ты о чем?
- О чем, о чем? О поездке во Францию, где половина экспонатов Русского салона - мои! А Эльвирочка, референтка хренова, явилась нынче из учебного отпуска с торчащим пузом! Четвертый месяц! И ведь ни одна скотина в офисе ни словом не обмолвилась! - Михаил опрокинул в рот стакан виски. И налил еще.
Вика облегченно вздохнула: - Господи, я думала, что-то и впрямь стряслось! Милый, не о чем так переживать - женщины на пятом месяце смотрятся очаровательно - парижане это оценят.
- Чего-чего?- в светло-серых глазах мужчины вспыхнули злые огоньки, - хоть ты не умничай! Щас! Попрусь с брюхатой референткой! А если ее блевать потянет во время банкета? Или гормоны в башку вдарят, когда переводить будет нужно?!
Виктория пожала плечами и отошла от него: - Найми переводчика. Но, знаешь, я уверена, что с Эльвирой все будет в порядке.
- Не будет, - отрезал он, - я ей прямо сказал: или аборт, или - катись, милочка!
Молодая женщина пораженно смотрела на человека, с которым прожила вполне счастливо три года. Но которого, кажется, плохо знала: - Миш, ты серьезно? Ты так сказал?..
- А чего мне с ней миндальничать?
Виктория возмущенно всплеснула руками: - Ты соображаешь, что несешь?! И что ты творишь?! Как ты можешь вмешиваться в подобные дела? У Эльвиры будет ребенок, и выгнать ее ты не посмеешь!
- Не посмею? - второй стакан последовал в искривленный раздражением рот молодого бизнесмена. Закусив горстью соленых орешков, он круто развернулся к подруге, - и ты серьезно, да?..
- Абсолютно. Я не позволю тебе вести себя по-свински! - Виктория еще сильнее выпрямилась под его горячечно бегающим взглядом.
- Не посмею?! Я?!
- Михаил, ложись спать. Утром ты сам поймешь, что должен извиниться перед бедной девочкой! - Вика открыла дверь в спальню, но он прошел через всю гостиную к двери, ведущей в прихожую, и пинком ноги распахнул ее, - я не посмею! Совсем охренели, дуры! Я и тебя выгоню, если пожелаю! Пошла вон отсюда!
Она не стала спорить. Молча оделась и уехала к маме. Поплакала на лестничной площадке, выкурила несколько сигарет, и успокоилась на мысли, что Михаил, должно быть, расстроен еще чем-то, помимо беременности помощницы, и принял уже на работе. Завтра все уладится. Он заедет за ней с цветами, и они помирятся, как бывало и прежде.
Заезжать утром домой она не стала, а сразу отправилась на репетицию. Но не успела добраться до своей уборной - ее вызвали к директору театра.
- Виктория Анатольевна... Вика... присядьте...
- Матвей Романович, репетиция через десять минут, и если этот разговор можно отложить, я была бы вам благодарна.
- Не уверен, что вам туда нужно... - она впервые видела директора театра в столь подавленном настроении, - я вынужден вам сообщить, Виктория Анатольевна, что ваш контракт с сегодняшнего дня мы расторгаем...
- Что?.. Это - шутка? - она попыталась улыбнуться.
- К сожалению, нет. Обстоятельства вчерашнего вечера таковы, что вы больше не можете служить в нашем театре...
- Вы хотите сказать, что моя ссора... вы с ума сошли?! - Виктория вспыхнула до корней волос, - нет, простите, сошел с ума кое-кто другой... "И сейчас я ему вправлю мозги!.." - подогреваемая гневом, она отправилась в офис Михаила. На месте Эльвиры сидела хорошенькая незнакомая брюнетка лет двадцати.
- Простите, Михаил Борисович не может вас принять, он очень занят! - девица загородила дверь роскошным телом. Она была выше актрисы на полголовы, но Виктория сумела пробить себе дорогу в знакомый до мелочей кабинет генерального директора, где тот совещался со своими бритоголовыми замами, Костей и Ромой. Оба смутились при виде посетительницы.
- Ты что творишь, капиталист доморощенный?! Где Эльвира? А вы, чурбанчики для дров, что, не можете сказать, что его заносит?
Михаил поморщился и с расстановкой отчеканил: - Если бы ты вошла с извинениями за вчерашнее, я бы, возможно, простил...
Вика подошла к столу, склонилась над дорогим бюваром и прочей заморской канцелярщиной: - Кого ты из себя корчишь? Генри Форда? Дональда Трампа? А смахиваешь при этом на диктатора из дешевенькой пьески!
- Охрану сюда! Уберите ее! А ты запомни, сучка говорливая, я тебя уничтожу! Будешь жить в аду! И еще приползешь на коленках, так и знай!
Она плюнула в его перекошенное лицо, отбросила руки охранников, и вышла на улицу, твердо решив забыть свою жизнь с этим чудовищем, как дурной сон. Тогда это было гораздо легче, чем теперь, когда месть Хозяина города ежедневно била по ее напряженным до предела нервам, самолюбию, профессиональному и человеческому достоинству. И даже по надежде на счастливые перемены.
Вика вытерла катящиеся по лицу, беззвучные слезы, и взглянула на свое трюмо, уставленное баночками с кремами, гримом, кисточками и шиньонами - всем, что с любовью собирала с ранней юности, мечтая о сцене: - Неужели - отыграла? Ну, нет! Я еще выйду на сцену! Но только - как?.. Господи, помоги мне хоть ты..." - она вновь бросила затравленный взгляд на укрытый снегом город и многочисленные, горящие закатным жаром церковные купола.
Женский силуэт едва проглядывался под двумя толстыми одеялами, и Вика удивленно спросила: - Мам, а что ты так укуталась? Не простыла ли?
Софья Павловна удивленно смотрела на дочь: - А ты разве не чувствуешь, как холодно?
Вика подошла к окну, забралась рукой за экран батареи, и только сейчас ощутила, что ее саму вот-вот заколотит от сильнейшего озноба: - Отключили! В двадцать градусов мороза! С ума они там посходили? - до жилищной конторы она не дошла - на дверях подъезда красовалось объявление об аварии на теплотрассе, и призыв к гражданам жильцам без паники дождаться окончания восстановительных работ. Ждать пришлось целых четыре дня. На следующей неделе все повторилось, но на сей раз ремонт затянулся на десять дней. Потом в доме внезапно возникли перебои с холодным водоснабжением. Приехала какая-то комиссия, походила по двору и подвалу, и укатила.
А тридцать первого декабря в доме замигал и погас свет. Кто-то из соседей забарабанил в их дверь, и с лестницы донеслось: - Все из-за тебя, курва! Скандалистка! Чтоб тебе провалиться!
Похолодев всем телом, Вика только сейчас поняла, что происходит.
"Ты будешь жить в аду!"
Мама, укутанная в теплый плед, и подкрашенная в честь праздника, прижалась лбом к чадящей печи с давно не чищенным дымоходом, и тихо заплакала: - Девочка моя, за что тебе все это? Господи, и как земля такого Ирода носит?..
Вика на негнущихся ногах принесла ей успокоительное, и уложила спать.
Сквозь крохотное пятнышко на стекле, отогретое дыханием, бывшая прима смотрела на разноцветные огни фейерверков, взмывающие в ночное небо над празднично разукрашенной "Слободушкой", Мэрией и Драмтеатром. На Главной площади полным ходом шло светское гулянье. Подлетали к остекленному крыльцу лихие тройки с бубенцами, курсирующие между казино и банными рядами. Гости в распахнутых шубах пили шампанское прямо у входа, целовались и обнимались с приятелями, играли в снежки, водили хороводы вокруг шикарной голубой ели в сверкающих гирляндах - по праву местные журналисты писали, что таких елок не видели даже в Кремле. Звуки хлопушек, женский и детский визг, крики радости, поздравления, вспышки зажигалок, снующие в коротких мгновениях мрака огоньки сигарет. Как все это было знакомо, и как далеко. Виктория Соловьева, вчерашняя примадонна местных подмосток, негласная первая леди города, в течение трех лет была королевой новогодних балов, которые Михаил Ершов закатывал в своей "Слободушке".
Прижавшись пылающим лбом к заиндевевшему стеклу, молодая женщина вспоминала обо всем этом великолепии без сожаления. Не было зависти к беспечной пьяной толпе бывших друзей и поклонников, гнева и обиды на всех этих людей, не раз называвших себя ценителями ее таланта, и бросивших на произвол озверевшему самодуру.
Вика закрыла глаза и прижала руки к груди. Толком она не умела молиться, хотя выросла среди древних церквей русской земли. Душой она обратилась к Тому, кто все знает и видит: "Почему люди становятся такими пустыми, добившись всего? Есть деньги, власть, успех... Чего им не достает? Что они теряют, перестав быть людьми? И как же ТЫ можешь терпеть эту мерзость? Сделай же что-нибудь! Прошу не ради себя - ради тех людей, которые из-за этого ничтожества страдают в холодных квартирах. Ради детей, которые в праздничную ночь сидят в темноте! Ради моей мамочки - ведь ей нельзя волноваться!"
Накануне Рождества к Соловьевым заглянула соседка: - Вик, я к тебе. Вернее, за тобой, - Антонина Ивановна отказалась раздеться и пройти, - дочка за мной приехала, в Москву забирает. И место мое в больнице освобождается. Работы, как всегда, не в проворот, так что, и думать тут нечего, бери документы, и едем.
- Антонина Ивановна, я... - Вика так растерялась, что не знала, что и сказать. Диплом медсестры давно пылился на полке, она и думать не думала о возвращении в медицину, - да ведь я пять лет, как училище закончила, и ни дня по специальности не работала. Да, и, сами знаете, не дадут мне устроиться... Только вас подведу!
Старейшая в городе медсестра похлопала ее по руке: - Ты не думай, а одевайся, девонька. За тебя уж подумали, и ждут именно тебя.
В кабинете главного врача было сильно накурено. Дмитрий Николаевич Кашин вполне оправдывал определение "нашего", данное ему по дороге Антониной Ивановной - пожилой провинциальный профессор, немного чудаковатого вида, с растрепанными седыми кудрями, круглыми очками, и внимательными, добрыми глазами. Он принял Вику с улыбкой, от которой у нее сразу стало тепло на душе: - Я вас беру, и ничего не бойтесь, Виктория Анатольевна. Здесь мое царство-государство. Господа на джипах здесь не командуют.
Вика пожала плечами: - Санитаркой я еще могла бы, но медсестрой навряд ли - нужно ведь курсы переподготовки проходить...
- Антонина Ивановна сказала, что вы сами матери капельницы ставите, соседям уколы и банки делаете, и недавно в медицинском кабинете в школе помогали, так, что же вас смущает? Курсы пройдете практическим образом. Беру ответственность на себя, - профессор уверенно кивнул, - за вашей работой присмотрят сестры. Они и помогут, если что. Договорились?
Вика чувствовала, как у нее от волнения кружится голова. Поднявшись со стула, она вложила свою тонкую аристократическую ладонь в широкую ладонь главврача, и улыбнулась - впервые за много месяцев: - Договорились. И спасибо вам!
Он лишь махнул рукой: - Не стоит благодарности. Завтра приступайте к работе.
Профессор оказался прав - Вика работала в городской больнице уже второй месяц, и никто ее не беспокоил, не пытался уязвить или унизить. В первые недели персонал несколько настороженно относился к ее пребыванию в больнице, старшие сестры ходили буквально по пятам, проверяя, как новенькая выполняет назначения лечащих врачей и проводит процедуры с больными. А через месяц, накануне ее Дня рождения, Викторию Соловьеву перевели на отделение интенсивной терапии, где требовалось быть предельно собранной и профессиональной - Вика прекрасно справлялась.
В день своего двадцати шестилетия она пришла на работу с тортом, и увидела в ординаторской накрытый праздничный стол с букетом роз в центре. Врачи, медсестры и санитары дружно пропели на русский манер входящее в моду "Хэпи бездей", подарили имениннице красочное издание "Истории Русского театра", после чего профессор Кашин произнес тост от имени всех коллег: - Уважаемая Виктория Анатольевна! Мы видели вас в длинных платьях на сцене - и, даст Бог! - еще увидим! И в белом халате на сцене реальной жизни. Я выражу общее мнение персонала больницы, если скажу, что талантливый и высоко духовный человек талантлив везде и всегда, какими бы ни были обстоятельства жизни! За вас, дорогая. Долгие лета!
А еще через неделю произошло то, чего Вика боялась сильнее всего на свете - осколок, засевший в груди матери с 1943 года, двинулся к сердцу. Вика провела в больнице несколько бессонных ночей. Состояние Софии Павловны стабилизировалось, но врачи не скрывали, что из-за преклонного возраста и общего состояния организма все может измениться не в лучшую сторону...
Ясным мартовским утром, приняв душ, и наскоро позавтракав, Вика побежала на работу. У главного входа она с изумлением увидела скопление иномарок. Ее буквально ослепили вспышки многочисленных фотокамер. Со всех сторон к молодой женщине кинулись местные репортеры: - Госпожа Соловьева, что вы думаете о случившемся? Такая трагедия, не правда ли? Ваше мнение чрезвычайно интересно нашим телезрителям и радиослушателям! Пожалуйста, несколько слов для городского Вестника! Все с нетерпением ждут вашей реакции!
Из дверей приемного отделения выскочили двое знакомых санитаров и буквально отбили ее у толпы журналистов, увели растерянную Вику внутрь.
- Саша, Иван, а что стряслось-то? Что за столпотворение?.. - некоторые машины были ей слишком хорошо знакомы.
- Вика, иди к главному, он ждет тебя...
Но сначала она забежала к маме. Убедившись, что с ней все в порядке, Вика быстро переоделась в белый халат, и отправилась к главврачу. В приемной она столкнулась с выходящим мэром и его свитой.
"И что все это значит?.."
В кабинете профессора было накурено сильнее обычного. Сам Дмитрий Николаевич стоял у распахнутого окна. При виде входящей Вики он с грохотом закрыл ставни, и кивнул молодой женщине на стул: - Садитесь. Можете закурить.
- А можно сначала спросить, что здесь происходит?.. - все ее нутро сжалось в тугой комок тревоги и недоверия - неужели, опять начинается? И теперь уже на уровне городских властей, инкриминирующих ей трудоустройство без надлежащей профессиональной переподготовки?..
Профессор Кашин протянул ей свою зажигалку и глухо отчеканил, глядя Вике в глаза: - Час назад Михаил Ершов доставлен к нам после автокатастрофы. Его вырезали из кузова машины. Перелом позвоночника. Сложнейшая черепно-мозговая травма. Была остановка сердца. Сейчас он в операционной. Ждем ведущего сосудистого хирурга из столицы.
Вика опустилась на стул, машинально взяла со стола зажигалку, так же неосмысленно достала из кармана пачку "Космоса", прикурила. У нее застучало в висках, но не от крепкого табака. Она думала о том, как совсем недавно молила о Высшей справедливости: "Господи, но я же не ЭТОГО просила! Это слишком ужасно! Даже для него..."
Видя, что она не собирается падать в обморок, и постепенно приходит в себя, главврач раздумал давать антишоковое средство, и попросту предложил молодой женщине полстакана водки: - Давайте, деточка, одним залпом. Вот и умница! - сам он тоже выпил, и закурил едва ли не двадцатую за утро сигарету, - так и бывает, Вика... И не нужно этого самоедства, которое делает вам честь, но абсолютно не уместно в данной ситуации. Вы здесь ни при чем, о чем бы вы там ни думали ранее! Слышите меня?
- Да... - она пораженно смотрела в глубокие, мудрые глаза за чуть затемненными стеклами очков, - Дмитрий Николаевич, насколько... Что с ним будет?..
- Мы не боги, - профессор развел руками, - работают лучшие специалисты. Хирург из Москвы прилетит через четверть часа...
Вика всхлипнула, и тут же зажала рот рукой, мысленно приказывая себе собраться и не устраивать сцен.
- Но какие у него шансы выжить?..
- Один из ста, - главврач был предельно откровенен, - и вам лучше временно перейти в кардиологию. Будете за мамой ухаживать...
- Но вы же сами...
- Да, обычно я не допускаю своих работников к уходу за родственниками, но сейчас у нас сложились не вполне обычные обстоятельства... Вы не можете, не должны ухаживать за Ершовым!
Вика вскочила, как ужаленная: - Это почему?!
- Потому что он не может быть вашим пациентом! Потому что я так решил! - профессор нервно раздавил в пепельнице окурок.
- Или потому, что вас просил об этом мэр?! - молодая женщина выпрямилась в струнку, - Дмитрий Николаевич, я не врач. И не давала клятвы Гиппократа. Но совесть у меня есть! И если вам нужны клятвы, - она закашлялась от волнения, - пожалуйста - я клянусь, что не причиню Ему вреда, и буду исполнять свой долг по уходу за больным!
Главврач внимательно смотрел ей в глаза, крутя в руках зажигалку. После тридцатисекундного молчания он просто кивнул: - Хорошо, идите на свой пост, - ему было вовсе не до смеха после сумасшедшего утра. Но, едва за молодой женщиной захлопнулась дверь, профессор широко усмехнулся: - О, женщины, кто вас поймет?!
продолжение следует
возможно...