Аннотация: Фаенфир ДеКосте Вандерс - инквизитор с огромным стажем, справляющийся с самыми сложными делами. Пока волею судьбы, работа не столкнула его с женщиной, что перевернула всё с ног на голову.
Инквизитор.
Часть первая.
Глава 1.
Все закружилось, завертелось, перед глазами поплыли тени, а к горлу подступила тошнота. За несколько бесконечно длинных секунд меня трижды бросило в пот. Факелы ослепительно моргнули и погасли с тихим нервирующим шепотом, шум которого непрерывно нарастал в ушах, отзываясь невыносимой болью в пульсирующих висках. Рот наполнился вязкой, солоноватой слюной, проглотить или сплюнуть которую никак не удавалось. Дышать стало затруднительно: каждый судорожный последующий вдох отзывался агонией в легких, будто в них насыпали битого стекла. Когда эта мука закончилась я так и не понял. Просто осознал, что с яростью вцепился во что-то массивное и жадно глотаю сырой, горьковатый воздух, насквозь пропитанный экскрементами.
Стошнило. Вот ведь парадокс, вокруг непроглядная тьма, что даже я до конца не уверен, существую ли на самом деле, а окружающий мир так и норовит закружить в своих крепких объятиях мое бренное тело.
Внезапно пол подо мной мелко затрясся, вынуждая крепче ухватиться за ближайший столб, и молиться, чтобы это было что-нибудь устойчивое: не хотелось бы падать на грязный пол камеры. Тут даже сами стены не смогли бы вспомнить, когда в последний раз в них убирались. И не то, что бы во мне в одночасье проснулся страх запачкаться. Но ведь здесь есть вещи более мерзкие банальной грязи. Что-то тяжелое, с оглушительным стуком, упало на каменный пол в паре дюймов от моего лица, и я с испуганным вскриком отпрянул назад и попытался открыть глаза: Все та же колючая темнота, что и с закрытыми веками. А быть может, я все-таки ослеп?
Качало знатно, и первое время приходилось прикладывать немалые усилия, чтобы удержать равновесие. А когда головокружение сошло, потянулся к полам туники, где во внутреннем кармане хранил огниво. Стальной брусок тяжелым кастетом лег в мои трясущиеся ладони и отточенным движением соприкоснулся с жестким ребром кремния, высекая сонм искр, на мгновение осветивших мои пальцы. Отлично! С глазами все в порядке. Осталось найти, что поджечь...
- Так, и где тут факел? - Вопрос был риторическим, я знал в этой камере все, до последней мелочи. Говорил вслух, скорее, для успокоения собственных нервов. Коих скоро попросту не останется, чтобы оставаться беспристрастным и хладнокровным, как того требует бесов кодекс. Где-то далеко послышались всплески взволнованной воды - давно тут не было такой тишины, чтобы сквозь нее пробивались звуки природы. Немного помедлив, сделал шаг в сторону выхода, где в деревянной кадке покоились пропитанные в смоле факелы, рассчитанные как раз на подобный случай.
Оглушительный удар, будто шаровая молния разорвалась над головой, заставил стены содрогнуться. От неожиданности, пальцы разжались, а кремний упал и звонко откатился в сторону. На осознание момента ушло всего пару ударов сердца, и я поспешно рухнул на колени, принимаясь искать спасительные толики света, но все попытки найти свой камень, в таком разнообразии мелкого мусора, были обречены на провал. И откуда здесь столько хлама? Да еще и звуки с верхних этажей! Они не должны доходить до нулевой отметки, как ни крути: каменная шкура, соединяющие этажи в этом месте особенно плотная. Предвосхищая мой вопрос, с потолка посыпалась каменная кладка, поднимая кверху плотные залежи пыли.
Пыль стремилась заполнить как можно больше пространства. Клубилась, забивалась в глаза и уши. Заползала в рот и ноздри, заставляя чихать и кашлять, отплевываться и ругаться в голос. Чтобы хоть как-то спастись от этого ужаса, пришлось подняться и наощупь двинуться к выходу, а, сдвинув дубовую, обитую стальными клиньями дверь, выпасть в мрачный коридор.
- Что за черт здесь творится? - Прорычал я и тут же прикусил язык, когда мелкая крошка сводчатых сталактитов начала осыпаться. Мой голос, в сотню раз множенный эхом, умчался вдаль коридора, разнося весть о наглеце, посмевшем прервать покой здешних стен и там же затих, под аккомпанемент обрушившейся породы.
Что ж, теперь отчётливо ясна причина громких недавних ударов и кучи мелких камней на полу. Остаётся нерешённым вопрос, кому же я должен быть благодарен за столь дешевую халтуру при уборке камер от сталактитов и, как мне стоит вознаградить отличившегося работника...
"Надо выбираться" - пожалуй, единственная здравая мысль за весь день.
Здесь стояла та же непроглядная тьма, что и в камере, но мне свет и не был нужен: я знал, что через четыреста девяносто восемь шагов будет поворот направо с поднимающейся вверх лестницей. Руку я прислонил к шершавой стене, и уверенно направился к выходу. Но, несмотря на мою осведомленность о расположении здешних катакомб, все равно, двигаться приходилось нарочито медленно, тщательно ощупывая мыском каждый дюйм, во избежание неожиданностей.
За весь пройденный путь моя рука дважды проваливалась в пустое пространство камер, и тогда приходилось обходить тяжелые двери. В такие моменты, когда ладонь всего на секунду переставала чувствовать опору под собой, как раз, между мгновением, когда пальцы вновь коснуться древних, неровных, угловатых ребер пещерного коридора, на меня находила такая дикая паника, что приходилось пересиливать себя, чтобы двинуться дальше. Казалось, вот сделаю шаг, а там пропасть. Однажды столкнулся с ледяным железом двери. Потянуть за ручку, чтобы позвать кого-нибудь я не посмел: хотелось производить как можно меньше шума. И так, каждый мой неверный и неловкий шаг, сопровождался гулким эхом и градом маленьких камешков, сыплющихся в неприятной близости от моей головы. Усугублять свое положение не стоит. Лучше сосредоточиться на подсчете шагов и мыслях о свежем воздухе, воде, еде и, возможно, стоит заглянуть в какую-нибудь таверну и напиться, чтоб снять стресс. Инкогнито, естественно. Хотя, если прибуду с официальным визитом, то требуемое выдадут задаром. Да еще и лучших подавальщиц приставят к "чудом освободившемуся" столику. Но в этом варианте никто не гарантирует, что подавальщицы не плюнут мне в тарелку с супом? Глупенькие, думают, что так могут насолить жестокому и страшному мне? Будь я из высокородных, возможно из этой затеи вышел какой толк. Но таким как я, что, в свое время, и с помойки жрать не брезговали, чужие слюни не помеха хорошей трапезе.
Минуты, проведенные в темноте, успели показаться вечностью. Шаг за шагом, я брел в сторону лестницы, а число четыреста девяносто восемь так и не наступало. В голове поселилась крамольная мысль, нашедшая отклик в какой-то части моего разума, что заговорил со мной голосом давно почившего деда:
- "А с чего ты решил, что лестница не завалена или не обрушена от твоих феерических криков? Уверен, что сможешь пройти дальше?" - Его голос был густым, тягучим как горячая карамель, с неприкрытой усмешкой и легким укором, что заставлял почувствовать себя глупым несмышленышем. Деду не нужно было повышать тон, чтобы вызвать во мне сожаление о содеянном. Достаточно было в обычной его манере высказать волновавший его вопрос, иронично вздернуть густую бровь на бледном, сухом, казалось, пергаментном лице и чуть приподнять уголки тонких обветренных губ в обрамлении неравномерной щетины, чтобы я весь сжался и уверовал, что идея и вправду была не лучшей. Уж не знаю, стоит поблагодарить судьбу или проклясть ее за то, что в редкие моменты холодный рассудок говорит со мной голосом деда. Да и, признаться, как-то попривык за столько времени. Видно мириться с его постоянным присутствием, помогал тот факт, что "рассудок" не болтает без умолку, а просыпается лишь в ситуациях воистину патовых и помогает сделать необходимые выводы и принять взвешенные решения.
- "Верно. - Довольно протянул еще один голос. Женский. Мамин. Нежный, ласковый, вязкий и липкий, что патока, от того болезней воспринимается смысл высказанных слов. Я уже и не помню, каков на вкус материн голос, но отчего-то был уверен, что этот, поселившийся в моей голове - фальшивый, хоть и плотно прирос к материному образу: молодой женщины лет тридцати, в мятом переднике. Она вытирает об него мозолистые руки и отводит в стороны, раскрывая объятия непутевому сыну. Одной ладонью поглаживает мою спину, а другой зарывается в волосы, и пальцами перебирает, пока я пытаюсь вдохнуть ее аромат. Чем она пахнет, тоже не помню, и сейчас, кроме промерзлой сырости ничего не ощущаю. Поднимаю голову, чтобы разглядеть ее лицо, но и его черты смазаны. Какого же цвета ее глаза? Мамины губы расплываются в насмешливом оскале. - Может твоя судьба, сгнить в переходах подземных коридоров?"
И все-таки я не был полностью уверен, что голос этот - плод воображения, но мечтал о том, чтобы это оказалось так. Отвечала "мама", как правило, за совесть. Она мастерски укрощала хорошее настроение и прививала чувства неполноценности, ущербности и полной несостоятельности как личности. Я же привычно отмахивался, притворяясь равнодушным, но отчего-то старался работать яростнее. Видимо, в тайне надеясь услышать заслуженную похвалу. В общем, совесть работала сверхмеры и делала все, чтобы я, внезапно, не ощутил себя всесильным паладином. В отличие от "деда", болтать она могла непрерывно, выставляя на смех самые сокровенные мысли.
- "Заткнись. Даже если этот проход завален, есть и другие", - скрипнул зубами я.
- "И долго ли ты проходишь в темноте? Как знать, Фаенфир, может следующий шаг, станет твоим последним". - Расхохоталась "мать", но послушно отступила во тьму. В кои-то веки, просто растворилась по первой просьбе. Хоть и осталась себе верна: Высказала гадость, прекрасно осознавая, что я ухвачусь за мысль и буду ее с остервенением терзать, обдумывая сотни раз с разных ракурсов. Но, вот ведь дилемма: а способен ли дух, порожденный моим сумасшествием на собственные умозаключения, или это я сам себя презираю?
Рука вновь провалилась в пустоту камеры, как раз в ту секунду, когда оттуда послышалось напряженное копошение, и я замер, не в силах сделать шаг ни внутрь, ни дальше, к вожделенному правому повороту к лестнице наверх.
Кто там? Дознаватель или жертва?
Будто в ответ на мой вопрос, шорох повторился, а затем раздался хруст сломанной кости, в невероятной тишине подвальных стен, показавшийся непростительно громким. И они, стены, с удовольствием впитали в свою шкуру новый звук и разнесли эхом по всей кишке коридора. Я вжался в откинутую дверь, а шумный посетитель камеры, видимо сам не ожидавший от себя подобной неловкости, испуганно пискнул и засеменил когтистыми лапками по каменному полу.
- Крыса! - выдохнул я.
Сердце еще долго нервно подпрыгивало в груди, но останавливаться, надолго не стоит. Вдруг хвостатая тварь вернется и решит подзакусить мной, а на запах крови непременно сбегутся ее сородичи, и тогда - поминай, как звали. Никто и не найдет старину Фаенфира - крысы не чтут честь и не оставляют опознавательных знаков на память безутешным потомкам.
Один поспешный широкий шаг в слепую неизвестность и ладонь вновь касается ледяной шкуры шершавых стен. Неприветливых, влажных, вечно норовящих оцарапать плоть об острые края, словно дикий зверь, впиваясь каменными клыками в мозолистые пальцы руки. И отпустить бы, чтобы не израниться - кровь привлечет крыс, - да только дух захватывает от мысли, что потеряю последний ориентир и изголодавшаяся по блудникам тьма, поглотит меня целиком. И неизвестно, чего боюсь сейчас более: притихшей темноты, или проклятых крыс. Нет уж! Пусть лучше камни ранят плоть - руки, ноги мы как-нибудь залечим, - чем потерять от страха остатки разума. Воодушевляло еще и то, что та камера, от которой на добрый десяток шагов успел отойти, должна была стать последней: следующий провал выведет наружу. С этой мысли шаги стали более уверенными и широкими: выбраться наверх, к свету, стало едва ли не единственным моим желанием. И я уже совсем разогнался, когда наступил на что-то и едва не потерял равновесие. Судя по звуку, потревоженный предмет имеет деревянную структуру. Неужели, кем-то брошенный факел? Это меня немного отрезвило: бегать я больше не собирался. Напротив, остановился и начал думать, стоит ли брать с собой неожиданную находку? Не отрывая от ледяной стены околевших рук, ногой попытался достать до места, куда, судя по недавнему звуку, откатился факел, но все тщетно. То ли не достаточно вытянулся, то ли совсем не там искал, а продолжить путь мне пришлось без дубинки. Да и к слову, к чему она мне? Зажечь огонь все равно не смогу - кремний потерян. Разве что в качестве оружия. Но от кого мне тут отбиваться? Только от случайно встреченных заключенных, которые спят и видят моей смерти. Но это при условии, что они также освободились и набредут на меня в темноте. Да и тюремный этаж не в этом крыле. Тогда, быть может от крыс? Да, тут бы оружие, конечно не помешало, но, скорее, успокоения ради. Потому как с этими тварями, когда они толпой прут, одной дубинкой не отобьешься.
Еще один шаг, и в голове вновь зазвучал голос матери:
- "Четыреста девяносто восемь". - Был он хоть и с насмешливыми нотками, в которых отчетливо мне виделось превосходство. Как тогда в детстве, когда услышал с её уст, победное: "Ну, я же говорила, что так будет!". Когда я упал с крыши, с ворованными яблоками из соседского двора. Яблоки те были зеленые, горько-кислые, даром, что здоровые, размером с ладонь. Такие даже черви есть брезговали, и мать заранее предупреждала, чтоб не ползал на покосившийся курятник. Говорила, мол, и себе шею сломаю, и крышу своим весом протопчу. Но яблоки не выбросила - собрала, да насушила для компота. Какие никакие, а все равно витамины. Но вот сейчас в ее притворно ласковом, фальшивом голосе, плескались панические нотки.
- ... девяносто восемь. - Ошеломленно повторил я, и сердце екнуло, когда рука не нашарила ничего кроме шершавых острых камней на стене, ничем не отличающихся от других на моем пути.
Шаг вперед...
Еще шаг...
И ЕЩЕ...
Остановился. Оглянулся.
Может, пропустил, и та ниша в стене, что я принял за вход в камеру, была выходом с нулевой отметки?
- Раз... два... три... четыре... - от волнения начал вслух пересчитывать количество пройденных дверей. Медленное перебирание чисел всегда действовало на меня успокоительно, не раз уберегая от горячих поступков, но сейчас зародыш паники не пожелал покидать пригретое место в моем теле.
- "А не мог ли ты перепутать направление, когда выпадывал из своей камеры, и пойти не правой стороной, а левой". - Усмехнулся "дед". В отличие от "матери", он всегда пребывал невозмутимым. Как-то в раннем детстве, перед самой его смертью, спросил о том, почему он в любой ситуации остается хладнокровен? На что получил насмешливый ответ: "Так я ж не девка, чтоб в истерику впадать без поводу-то. Это пусть мамаша ругает тебя, бестолочь, и воспитывает по совести. Да, токмо, даже она понимает, что покуда в заднице свербеть не перестанет, толку с тех криков и порок - никакого. Разве что отдушина". Как же мне не хватало его потом! Сколько раз задавался вопросом, что бы он сказал по тому, или иному поводу? Несчетное количество раз мысленно обращался к нему за помощью, но все равно перепугался, когда "старик" заговорил со мной по собственной воле. Говорю так, будто верю в спиритизм! Но этот бред звучит лучше, чем осознание собственного сумасшествия. Хочется рассмеяться себе в лицо над тем, каким ущербным я стал. Прикрываюсь от реальности обтекаемыми формулировками и бегу прочь от правды. Маленький я, непременно возненавидел бы свою повзрослевшую личность.
А в "дедушкиной" теории есть смысл. По этому коридору камеры и впрямь располагаются равно с обеих сторон. Вот только куда приведет меня выбранный путь: К выходу, или к одной из многочисленных развилок нулевого этажа? Может вернуться и проверить нишу в стене? Я, конечно, почти полностью уверен, что там окажется камера, но вот та ничтожно малая доля вероятности нахождения там нужной лестницы, изъедает меня изнутри.
- "Нет. - Внезапно раздалось из-за спины незнакомым голосом. Подпрыгнув от неожиданности, резко развернулся и замахнулся в предполагаемое лицо говорящего, но рука, по инерции прошла дальше, не встретив препятствий на своем пути. И прежде чем я смог о чем-либо подумать, обладатель хрипловатого баритона, скрывающийся позади, добавил, чуть высунувшись из-за моего плеча до уровня ушной раковины: - Иди дальше. Вернуться, всегда успеешь".
Осознание, что рядом никого нет, а голос - очередной выкидыш моего больного разума, - пришло не сразу. По спине торопливо пробежали мурашки, и я передернул плечами, стряхивая оцепенение. Гораздо больше времени потребовалось на восстановление относительного спокойствия. Как только сердце прекратило свои попытки пробиться сквозь ребра, послушно двинулся дальше, с удивительной легкостью и небывалой уверенностью, будто переложил ответственность за принятое решение на чужие плечи.
Через семьдесят шесть шагов, показавшихся бесконечно длинными, руку обожгло холодом стальных клиньев, обрамляющих тяжелый прямоугольник деревянной двери, а я остановился. Планировка на нулевой отметке была такой, чтобы несведущий, например, вырвавшийся заключенный, непременно прошел мимо нужной двери. Так как они ничем не отличались друг от друга внешне. Чтобы узнать, что находится за дверью, необходимо ее открыть. А учитывая, что в целях безопасности выход к лестнице обычно запирался на ключ - задача с потенциальным побегом усложнялась в несколько раз. И это еще не учитывая регулярный обход каждого уровня нарядом смотрителей. Продрогшими пальцами нащупал тяжелую связку из пяти ключей на поясном крепеже и, выловив подходящий, провернул его в замочной скважине. Петли протяжно всхлипнули, а я сделал несмелый шаг вглубь и облегчённо выдохнул, когда мыском массивного сапога уткнулся в первую, высеченную из грубого камня, ступень.
Наверное, шаги были недостаточно широки. Ведь в обыденной жизни, как правило, не видишь причин обращать внимание на такую незначительную мелочь, как расстояние между ногами, или количество шагов. Это как вести счет вдохам и выдохам, - занятие совершенно бесполезное. И я обратил на это расстояние внимание, только потому, что за последнюю неделю конкретно эту камеру посетил чаще, чем собственную спальню. А возвращаюсь из нее обычно едва ли не ползком, с трудом перебирая ногами. Помню, как на вторые сутки, пять дней назад, вышел за порог и ужаснулся протяженностью коридоров. Прикинул расстояние до выхода, прислушался к собственным ощущениям и с тоской взглянул на дверь камеры, со всей серьезностью размышляя, не остаться ли ночевать прямо здесь.
- Только освободились, господин Вандерс? - Послышался позади сухой, безэмоциональный голос Носильщика Хармса и я нехотя развернулся к нему. В ярком свете факельных огней передо мной предстала внушительная туша смотрителя. Хармс обладал воистину впечатляющими для человека размерами, а под форменным камзолом с эмблемой Братства, которые носили все служители нашего замка, безошибочно угадывались налитые мускулы. Если такой бугай решит прогуляться по окрестным лесам, то на следующее же утро по всему городу разнесется весть о блуждающем медведе, которая обрастет ужасающими душу подробностями еще к обеду. И уже к вечеру будет готов отряд смельчаков с вилами, для уничтожения, посягнувшего на их имущество монстра. К слову, даже эта потенциальная толпа самопровозглашенных рыцарей не вызвала бы в нашем смотрителе даже малый дискомфорт. Еще, будучи сопливым юнцом, когда встречал его в коридорах, проявлял невероятные чудеса гибкости, задирая голову, чтобы разглядеть его грузное, некрасивое лицо. И спустя много лет, когда я сам мог похвастать высоким ростом и, за счёт регулярных нагрузок - немаленькими формами, мне все так же приходится сильно откидывать голову назад, чтобы встреться с ним взглядом. Что он с такими данными делает здесь? Хороший вопрос, но не оригинальный. Как по мне, Хармсу ничего не стоит попасть в личную сотню герцога. Напротив, последний сочтет за честь принять на службу подобный экспонат. Но наш смотритель слишком нечестолюбив и во всем довольствуется малым. О себе предпочитает молчать, личных отношений не заводит, но одинаково терпелив и уважителен со всеми от верхушки до заключенных. Вообще, не такой уж большой проблемой являлась эта напускная загадочность и, при должном желании, кто-нибудь давно уже выяснил бы обо всех скелетах в шкафу Хармса. Но то ли желания подобного ни у кого не появилось, то ли за проявленную человечность местные прониклись взаимным уважением к личной жизни сторожа, только никто не спешил сорвать замки с его секретов. Даже для меня Хармс стал неотъемлемой частью замкового интерьера: странный, гротескный, немного жуткий, но привычный, как та недосоленная похлебка, что каждый день шлют из кухни.
- Здравствуйте, Смотритель. Как продвигается обход? - Поддержал относительно светскую беседу я в тот день. - Есть ли что требующее моего вмешательства?
Он лишь одобрительно кивнул, и прошел вперед, полагая, что я последую за ним. В последний раз с тоской оглянулся на дверь - не судьба мне, видимо, сегодня поспать, - и решительно направился за смотрителем.
- А правду говорят, что женщина, которой вы сейчас занимаетесь, обвиняется в убийстве детей? - Негромко поинтересовался он, не оборачиваясь. Вот сдалась им эта баба?! Аж зла не хватает. Все обвинение держится на неподтвержденных показаниях сомнительных свидетелей. Весомых причин держать ее в подобных условиях даже с лупой искать запаришься. И я из-за нее второй день на ногах, практически без перерыва на сон и еду. И это не считая того, что от основных обязанностей меня никто не освобождал. Может, удастся спихнуть ее какому-нибудь более ретивому сотруднику?
- Обвиняют. - Поморщившись, подтвердил я и поторопился поравняться с Хармсом.
- И что, призналась? - Он скосил взгляд в мою сторону.
Ага, конечно! Не от личной же симпатии я в ее обществе ночи провожу. Да еще и в такой экстремальной обстановке...
- Хармс, - раздраженно бросил я, - вы же не из праздного интереса меня искали?
Смотритель, будто не заметив мой тон, спокойно кивнул:
- Меня попросили проводить вас к его Святейшеству. - Безэмоционально выдал он и ускорился, оставляя меня брести позади. И быть может, сказалось переутомление от бессонных ночей, но коридор тогда показался бесконечным. Дыхание успело сбиться и ноги еле передвигались, а заветный выход так и не приблизился ни на дюйм.
"Да сколько же тут идти?!" - едва не провыл я вслух, и весь оставшийся путь до лестницы уткнулся в пол, чтобы не споткнуться от накатившей усталости. И, как-то незаметно для себя начал считать шаги. Кто ж знал, что эта минутная блажь поможет мне выжить? Впрочем, путь еще не завершен.
Я глубоко вдохнул кисловатый, пыльный воздух и громко закашлялся. Вот в такие моменты осознаешь, что вокруг сплошная сырость и плесень, которая успела стать неотъемлемой твоей частью. Она давно живет в моих легких, вызывая время от времени приступы дикого кашля. Интересно, сколько времени еще пройдет, прежде чем я начну, как и другие, харкать кровью?
Кажется, прошла вечность, прежде чем я добрался до лестничного пролета. Но сейчас, стоя у своей цели, отчего-то колебался идти вперед. В уязвленное сознание проникла мысль, что рано или поздно кто-нибудь все равно спустится на нулевую отметку с факелом. Так может, стоило ждать на месте, а не бродить в потемках? И если бы позади не послышался частый скрежет когтистых лапок, привлеченный то ли скрипом заржавевших петель, то ли недавним приступом кашля, я так и не решился бы шагнуть вперед.
Ненавижу крыс! Еще не хватало составить им мясной рацион из-за чьего-нибудь промедления.
Планировка лестничного пролета позволяла идти, раскинув руки в стороны. Озябшие кисти касались шершавых, усыпанных мельчайшими бисеринками ледяной воды, стен. Пальцы срывали их, словно не расцветшие цветки, и они мстительно лопались, окатывая мои руки солоноватыми ручейками, словно слезами о безвременной своей кончине.
В этот раз не торопился. Еще свежо было воспоминание о недавнем препятствии - позабытым кем-то факеле, чуть не стоявшим мне жизни. Нет, я не склонен к отчаянному пессимизму, но кто знает, что ожидает упавшего в темноте: одни ломают ноги, другие просто теряют направление. И кто скажет, какая участь более гуманна? Как по мне, так обе весьма незавидны. Сейчас же, излишняя расторопность может обойтись куда дороже. Например, попадись мне такой же факел на ступенях и, боюсь, легким испугом в этот раз отделаться не получится. Мотивированный этими невеселыми мыслями, методично проверял ступеньку за ступенькой. Особенную осторожность начал проявлять, когда едва не наступил на вросшие в камень остроконечные колья сталагмитов. Видимо, вода окончательно сточила камни, раз порода разрослась в этом месте. Вот только, готов поклясться, что еще в начале недели, на этой лестнице ничего подобного не наблюдалось. Я судорожно сглотнул, аккуратно обходя их по дуге. Желание кубарем скатываться вниз резко поубавилось. Не то что бы я раньше испытывал непреодолимое влечение к экстремальным спускам, но на всякий случай еще плотнее прижал ладони к плачущим стенам, будто надеясь, таким образом укрепить свою веру. Ступени - неровные, разного размера, оттого точно нельзя предугадать, когда закончится одна и начнется другая. Сначала лестница уходила вперед, а затем плавно поворачивает в сторону и к вершине уйдет по головокружительному серпантину, огибая угловатую колонну.
Шаг и нога не встречает очередного препятствия. Неужели путь завершен? Аккуратно поставил ступню на пол и прощупал целостность основания. Действительно, ступени закончились. Семь несмелых шагов вглубь тесной площадки, и вытянутая вперед рука натыкается на очередную стену. Пальцы привычно нащупывают нужный камень и, сдвинув его, переходят к следующему. Комбинация из четырех правильно сдвинутых плит и внушительный прямоугольник стены с тихим шорохом отходит назад, открывая путь в комнату, ведущую в длинную кишку коридорного закутка. Я поспешно вхожу в нее и стена, с тем же старческим хрипом возвращается на свое место.
Здесь свет так же не горит, но передвижение становится легче. Ведь все наросты, грозящие свалиться на голову или продырявить ступни, остались позади. Впрочем, существует риск с разгона налететь на что-нибудь другое, так что торопиться не стоит.
На пересечение небольшой комнаты ушло гораздо больше времени, чем я рассчитывал изначально. Дело в том, что идти пришлось, держась за стену, и огибать немногочисленную мебель, в числе двух лавок. По закону подлости, лавки установили именно у той стены, за которую держался, опасаясь потерять направление. И в тот момент, когда я самозабвенно выговаривал мирозданию все, что думаю о местном дизайнере и сложившейся ситуации в целом, рука, наконец, наткнулась на деревянную дверь. Дальнейший поток слов сам собой иссяк. Из груди вырвался облегченный стон, и я поспешно нашел пальцами замочную скважину. Руки, то ли от психического давления, то ли от зверского холода, успевшего проморозить мои кости еще на нулевой отметке, тряслись, как у припадочного, и подходящий ключ удалось найти лишь с шестой попытки. Это из связки-то в пять ключей! Стареешь, Фаенфир...
Тугой замок неохотно провернулся, и дверь с протяжным скрипом приглашающе отворилась. Я стоял на пороге одного из отдаленных коридоров первого этажа, а мне в лицо беззубо скалилась голодная тьма. Сегодня она просто издевательски гостеприимна. Мне не удалось сдержать разочарованного вздоха. До последнего надеялся, встретить тут кого-нибудь из наших. Могли бы оставить какой-нибудь захудалый масляный фонарь, или слепленную из множества огарков свечу, пусть ужасно чадящую и пахнущую не лучшим образом, но то было бы верным признаком, что меня не забыли. От переизбытка нахлынувших чувств уселся возле двери, опершись спиной о стену и откинув голову назад. Перед тьмой можно ненадолго потерять лицо, а больше никто не увидит приступа моей минутной слабости. Итак, что я знаю об этом месте?
Первое - отсюда ведут шесть ходов в различные части замка, не учитывая бесконечное множество закутков, наподобие того, откуда я только что вышел.
Второе - коридоры по всей длине трижды пересекаются с другими, подобными ему, близнецами, и резко обрываются тупиками, вроде того каменного мешка, откуда я только что вылез. И это только в той части замка, где мне дозволялось находиться. Да в этом лабиринте можно бродить до конца своих дней, так и не добравшись до заветной двери. И что-то мне подсказывает, что если в ближайшее время не раздобуду питьевой воды, то конец придет очень быстро. Я поспешно отогнал мысли о жажде и подступающем голоде, сосредоточившись на знаниях местной планировки.
Итак, четыре лестничных пролета поднимаются на верхние этажи, на которых мне бывать ранее не приходилось, а если и бывал, то в сопровождении, и один непременно заблужусь в бесконечной череде поворотов, закутков и переплетений коридоров, даже будь у меня источник света. Обычно я неплохо ориентируюсь на местности, но сейчас, без освещения и точного плана строения, лучше исключить этот вариант из списка возможных. Да и большого смысла в сложившихся обстоятельствах, лезть наверх, не вижу. Остаются два пути, ведущих к входам в замок. Один - главный используют высокопоставленные лица, и проходит он через огромные молитвенные залы. Другим чаще пользуются слуги, для приема продуктов на кухню. К слову, слуг у нас действительно не много. Только повара, но и от них одно название. Всех остальных, включая и других кухонных работников, обычно заменяют недавно посвященные в диаконы и прихожане, готовящиеся в услужение, или состоящие в нем. Этим же входом нередко пользовались и мы, когда возвращались без сопровождения. Нет, конечно, есть и отдельные двери, ведущие в коридоры с нашими казармами и в тюремное крыло, но они находятся много дальше и никак не пересекаются с тем местом, в котором остановился я.
Легкий ветерок, ласково пригладил спутанные волосы и пощекотал ноздри холодным ароматом свежескошенной травы. Я нервно огляделся, словно надеясь разглядеть его источник в темноте, но, не наткнувшись взглядом, пожимаю плечами: показалось. Да и откуда тут взяться ветру, скажите мне? Будто в ответ на мои мысли ветер усилился. Ненамного, но хватило, чтобы раздалось легкое завывание, больше похожее на веселый смешок и я, не теряя ни одного удара сердца, тщательно вытер ладонь о полу внутренней туники и сунул палец в рот. Поскреб язык, обмусоливая, - руки мои давно огрубели и покрылись толстыми, шершавыми мозолями, - вынул влажный палец и сплюнул грязь на пол. Приподняв руку, поймал направление заблудившегося сквозняка и усмехнулся. Насколько помню, до черного выхода ближе, но ветерок идет с другой стороны, и здраво рассудив, что шансов выбраться, если пойду ему на встречу, будет больше, поднялся с пола.
- Вот и появился повод воспользоваться главными дверьми. - С усмешкой хмыкнул я, и привычно возложив ладонь на каменную шкуру замка, побрел вперед.
Время от времени ловил себя на отстраненных мыслях о делах службы, семье и матери в частности. Тягучие мысли липли одна на другую, не позволяя додумать их до конца. Они лениво сменялись и тут же улетучивались, оставляя после себя дразнящее чувство неудовлетворенности. Легкое раздражение от собственной несобранности росло с каждым шагом и к тому моменту, когда я готов был уже зарычать, рука наткнулась на шершавую створку.
Закрыто?!
Я с чувством выругался в адрес того ублюдка, что додумался запереть дверь в молитвенные залы, которые отродясь не закрывались на ключ. Вообще не помню, чтобы у этой двери была замочная скважина или какой-либо засов. Напротив, большую часть времени, если, конечно Его Святейшество не проводит церемонию для кого-нибудь лично, арочные створки приглашающе открыты для всех желающих. Другой разговор, что желающие исповеди среди постоянных клиентов нулевой отметки находятся крайне редко, и, как правило, ими занимаются другие люди, в иных помещениях, чаще, даже не покидая этажа. Но сам факт гостеприимства не может не радовать душу. Надо бы выяснить имя отличившегося умника и провести с ним разъяснительную беседу, в которой конкретно и четко объяснить, где вышеозначенный товарищ неправ. Но это потом. Сейчас же стоит поискать иной путь... Ведь смельчак, рискнувший сломать дверь или снести с нее замок, скорее переломает себе все кости, чем попадет в ту часть замка, что заперта на ключ. И дело вовсе не в божественном вмешательстве или патруле смотрителей, что с завидным усердием объяснит нормы поведения в приличном обществе, а в самой конструкции двери из толстого дуба со стальной обшивкой и медными рунами по периметру, которые ежедневно натирали до зеркального блеска местные услужницы. Изначально, замок Братства должен был перейти в наследство сыну четвертого герцога Антеро, потому, проводя заблаговременную реставрацию особняка, стены укрепили в два слоя, создавая для долгожданного чада собственную крепость. А когда, спустя почти месяц после окончания ремонта, герцогиня понесла здорового розовощекого младенца, общественность содрогнулась. Ведь вместо долгожданного наследника титула и земель на свет появилась девочка. Глашатаи стояли на каждом углу. Звонко перекрикивая друг друга, они цитировали громкие заголовки рекламируемых газет. А те, кто умел худо-бедно читать, ещё и выкрикивали с помостов особо приглянувшиеся выдержки из статьи... К чести герцога, дочь он принял как данность и с младенчества ни в чем ей не отказывал. Наверное, прав был дед, когда говорил, что все мужчины желают сына, а мечтают о дочке. Скандал продлился недолго, а замок через пару месяцев перешел в правление Архиепископа Жантаира Ноэль. По официальной версии, как дар Светлому Богу за здорового первенца и своего рода громкая молитва для будущих детей правильного пола. Но до моих ушей дошла еще и неофициальная, в которой, герцогиня возмутилась мрачным фасадом, неподобающим для юной леди. Лорд Антеро долго спорить, доказывая право замка на существование не стал, и подарил дочери небольшой особняк в два этажа с видом на море и, прилегающий к участку персональный пляж, на границе владений графа Нари, отсыпав последнему внушительную сумму на погашение карточных долгов. В общем, с какой стороны на ситуацию не посмотри, а никто обиженным из неё не вышел.
От тягучего потока пустых мыслей отвлекло лёгкое дуновение ветерка. Ласковое касание взъерошило волосы на затылке, словно бы погладило невидимой рукой. И от этой неожиданной ласки стало тепло на душе, все тревоги на мгновение покинули мое бренное тело, будто это не я нахожусь сейчас в недрах мрачного замка наедине с оголодавшей тьмой в поисках выхода. Наравне с временным спокойствием пришла четкая уверенность в направлении выхода.
Набрав полную грудь воздуха, как всегда делал перед важным разговором, и медленно выдохнув, я развернулся спиной к стене, что уже давно служила мне опорой. Сосчитать до трех и сделать первый шаг навстречу свежему потоку, - слишком просто в теории, а на практике ноги отказываются повиноваться.
- "Кто-нибудь знает, что безрассуднее: сделать шаг в неизвестность или бездействовать в ожидании?" - Раздался насмешливый голос "деда" и я, зажмурившись, шагаю прочь от вспотевшей под моей спиной кладки, навстречу блуждающему ветру.
Никогда еще не чувствовал себя настолько голым и беззащитным, как сейчас и желание обратно подбежать к спасительной стене необъятно росло с каждым несмелым движением вперед.
Двадцать шагов.
"Еще немного и..." - нашептывал ветер, то спеша мне навстречу, то резко менял направление, подталкивая в спину, и грозя своим непостоянством свести с ума.
Сорок...
Закрадывается ощущение, что коридор никогда не кончится и ветер лишь плод моего больного воображения, испытывающий на выносливость. Своего рода обостренная форма мазохизма, по сравнению с которой голоса - невинная шутка затосковавшего разума. И я уже почти поверил в эту теорию, но отчего-то все равно продолжал идти в неизвестность. А спустя бесконечно долгих пятьдесят шесть шагов, простертая вперёд рука наткнулась на ледяной прямоугольник двери. До конца не веря в успех своего путешествия, я обеими руками ощупал каждый дюйм дерева, в обрамлении стальных клиньев. Ухватившись за массивную, судя по ощущениям - резную ручку, я взмолился господу и потянул. Ответом мне стал протяжный старческий скрип давно проржавевших петель.
Эта маленькая победа придала мне решимости. Не смутило даже то, что за открывшейся дверью меня привычно встречала глубокая тьма, ставшая почти родной. Ещё немного помявшись у входа, я, направляемый в спину потоком блуждающего ветерка, смело перешагнул порог и принялся ощупывать свою новую темницу. Судя по ширине и протяжённости, из главного коридора я забрел в закуток.
- "Глупый малыш Фаенфир, решил, что сможет убежать от себя и пришёл туда, где никогда бы не хотел появляться". - Пропела "мать" и весело рассмеялась.
- Что ты имеешь в виду? - напряженно переспросил я, ощущая, как внутри растекается тревога и, предполагая, что её ответ мне вряд ли понравится.
- "О, так ты снизошел до разговора со своей старой матерью? - Удивилась она. - Я уж начала переживать, что уже никогда не смогу привлечь твоего внимания".
Отчего-то в этот момент я воочию увидел, как женщина с приторно медовым голосом, притворяющаяся моей матерью, промачивает расшитым платочком уголки совершенно сухих глаз. А платочек этот я вспомнил. Им матушка, обильно наслюнявив, стирала грязь с моего лица. Совершенно не помню, даже приблизительно, что чувствовал в те моменты. Что вообще положено чувствовать сопливому юнцу? Учтивость и покорность? Не знаю... сейчас ничего кроме брезгливости и глухого раздражения я не испытал.
- "Я это к тому, - заговорила она, осознав, что я не намерен далее поддерживать с ней беседу. - С чего ты взял, что этот ход выведет тебя из замка, а не приведет обратно к скрытой лестнице на нулевую отметку?" И хоть я заранее предполагал, что услышу именно это, в ушах предательски зашумело, как после удара по голове. Что ж, это будет очень жестокой шуткой, но чтобы узнать наверняка, нужно идти вперёд. Хотя, если подумать в ситуации есть и положительные стороны. Ведь закутки не имеют разветвлений, а значит, заблудиться, при всем желании не получится и, в случае наихудшего результата, я всегда смогу вернуться в коридор. Обнадеженный этими сомнительными доводами пошёл прочь от двери. Действительно, чего раньше времени впадать в отчаяние? Стоя у порога не узнать конечного результата пути. А строить предположения лучше в более комфортной обстановке.
Сколько я здесь брожу? Час? Сутки? Да какая, в общем-то, разница!? Время тут потеряло свою власть и неожиданно приобрело иной смысл. Что-то непременно возвышенное, но бесконечно далекое и не такое важное, как было всего час, день или неделю назад. Желудок уже даже не урчит, но безмолвно ноет, словно его вырезают ржавым, затупленным ножичком. И горло дерет от жажды, как при запущенной простуде, но я запрещаю себе думать о воде, переводя мысли на нейтрально-философские измышления, потому что от этого становится только хуже. От безысходности изжевал язык, пытаясь выдавить хоть каплю слюны.
- "Стой!" - скомандовал "голос из-за плеча", и я, вскрикнув от неожиданности, прижался к стене. Далекий от мужественности визг, эхом промчался вглубь коридора и растворился в мертвенной тишине, где-то вдали от меня. Интересно, к этому, новому образу, вообще возможно привыкнуть?
Когда сердце перестало отбивать бешеную дробь, отделился от стены и едва не ушел вниз, через пролом в полу. Сердце ухнуло и с новой силой заколотилось в груди.
Черт. Я так отвлекся на собственные ощущения, что не заметил, что уже не проверяю путь. Мои шаги с каждым разом становились все увереннее, и если бы не голос, рискующий стать причиной моего раннего инфаркта, то кормить бы мне крыс на дне этой ямы.
На теле выступил холодный пот, сопровождающийся нервной лихорадкой. Похоже, что "мамины" прогнозы не подтвердились. Но от этой мысли совсем не радостно.
- "Успокойся Фаенфир! - Негромко отозвался "дед", а я мысленно дал себе пощечину за едва не начавшуюся истерику. - Тебе нужно определить ширину и длину пролома".
Я нервно хохотнул, подумав, что мгновением назад, рисковал проверить еще и его глубину...
Пошарил по полу и, нащупав камешек, бросил вдаль коридора - далеко. Надо попытаться кинуть поближе, но руки пронзает крупная дрожь, и контролировать движения выходит плохо. С шумом выдохнул, надеясь привести эмоции в порядок и замахнувшись, бросил, один за другим, камешки на другой край пролома. Два из них с глухим стуком приземлились на дне ямы. Мне резко похолодало от осознания ее истинных размеров. Стоило больших усилий не убежать прочь. Не знаю, что меня остановило. Наверное, большое нежелание еще одну вечность бродить в кромешной тьме по лабиринту из бесконечных коридоров и закутков, натыкаясь на одну запертую дверь за другой. Да и, хочется верить, что блуждающий ветер привел меня сюда не на заклание...
Итак:
Яма не очень большого размера в диаметре, но просто перешагнуть ее не получится, а вот перепрыгнуть - запросто. Обойти пролом, тоже не выйдет - пол рухнул практически полностью, оставив у самого стыка стен с полом, небольшие выступы, но в самих стенах, как назло не выступал ни один камешек: кладка здесь на редкость ровная и ухватится не за что. Да и закуток хоть и узенький, но не настолько, чтобы можно было пройти, широко раздвинув ноги. Хотя... будь я гимнастом, такое провернуть - раз плюнуть. Но и тут стоит задуматься о целесообразности подобных решений.
Я снова шумно выдохнул, вытер рукавом выступившую на лбу испарину и, покидав еще с десяток камней, чтобы точно определить край, взмолился, чтобы при неудаче, смерть была быстрой. А затем торопливо, чтобы не успеть передумать, отступил на пару крупных шагов назад, разбежался и прыгнул в неизвестность.
-"Я бы на твоем месте не стала так рисковать! - Запоздало отозвалась "мать", когда я был в прыжке. - Как жаль, что пути назад нет". - Притворно шмыгнула она носом и неожиданно громко расхохоталась, а я увидел отголосок ее мыслей: Свое переломанное, окровавленное тело, содрогающееся в мучительной агонии на дне этой ямы. Мой, постепенно стекленеющий взгляд, устремлен на растекшийся неподалеку подземный водоем, в который стекают несколько густоватых, кровавых ручейков. В голове лениво промелькнула мысль, что, упади я в него, и подобной участи можно было бы избежать. Последнее, что увидел, прежде чем взгляд окончательно остекленел - серая, усатая морда крысы, с налитыми кровью глазками, жадно вгрызающаяся нереально острыми зубами мне в горло.
Оглушительный звук, пронесшийся по всему закутку, ознаменовал удачное приземление. Позади, вниз посыпалась каменная крошка, а я раздраженно проорал в темноту:
- Заткнись, старая стерва! Засунь свое мнение себе в глотку и подавись им от обилия яда, лживая тварь! - Ответом мне стало ее презрительное хмыканье.
Нервная дрожь вернулась, сопровождаемая сонмом панических мыслей, основой которых была навязчивая истина: "как же опасно прыгать в темноте". Внезапно захлестнувшая с головой обида на бесконечно долгие мгновения погрузила меня в омут отчаяния. Я с яростью начал выискивать виновных в своём положении. Обдумывать, в мельчайших подробностях, как буду наказывать всех и каждого. Хотелось орать во всю глотку, крушить стены и отправлять на тот свет прямым ударом ноги по их надменным физиономиям, навечно запечатлённых на уродливых рожах сытых ублюдков.
- "Не время поддаваться эмоциям, Фаенфир!" - Сочувственно произнес "дед". Его замечание звонкой пощечиной отозвалось в сознании, мгновенно охлаждая пыл. Я молча приподнялся и нашарил ладонью каменные ребра коридора. Похлопал стену и медленно, выверяя каждый шажок, двинулся дальше.
Не могу сказать, как долог был мой путь, как, впрочем, объективно судить, насколько он длинен, не берусь. До ушей начали долетать посторонние звуки, нарастающие, с каждым приближающим меня к выходу шагом. И, наконец, настал момент, когда я оказался рядом с дверью, за которой весело щебетали птицы. Радости моей не было предела: Еще немного и я вновь глотну свежего воздуха.
Я навалился всем телом на железный прямоугольник, и сердце ухнуло вниз, когда дверь не подалась вперед.
Закрыто?!
Яростно пнул по ней и согнулся от боли на полу. Я уже собирался подняться, прижавшись к стене, как оцарапал руку о торчавший из стены металлический штырь.
- Да что ж за день то такой? - Разъярённо проорал в темноту и резко выдернул выпирающую железку, с которой свалился ключ и звонко отпрыгнул к двери.
Дрожащими руками, отыскал его и поднес к замочной скважине. Ледяной, с ржавым налетом ключ, тоскливо скрипнул в замке и дверь с оглушительным скрежетом отводилась. А меня ослепило полуденным светом. Зажмурив, слезящиеся глаза, я вошел в новое помещение - комнатку для уединенных исповедей, и прикрыл дверь.
Когда слезы пересохли, я приоткрыл глаза и мутным взором оглядел комнатушку. Голые стены, пыльный пол, грязь на сломанном подоконнике, и небольшой проем выбитого окна, наскоро заколоченный несколькими досками. Удивляться чему-либо, желания не было. Недолго думая, выбил доски ударом ноги и спокойно вылез из проема.
Свобода!
Мягкая трава под окном приняла меня как родного. Неподалеку, я нашел ручей, в котором умылся и напился. Вода была сладкой, ледяной и я бы еще долго любовался мерцаниями яркого солнца в ее бликах, если бы не приглушенный тихий смешок, заставивший меня оглянуться.
Вместо монументального замка, на меня смотрел полуразрушенный потемневший монстр. Окна забиты досками и пластинами железа. Кое-где части стены и вовсе отсутствуют, а вокруг разбросаны камни. Ни толпы храмовников в окружении прихожан, ни стягов нашего братства на стенах - не было абсолютно ничего.
- Не понял! Где замок? Где народ?
Послышался тихий женский смешок, и меня пронзил холодный пот.
- Ведьма! - потрясенно прошептал я.
Твою ж мышь! Что она там сказала?
Память услужливо предоставила картину подвальной камеры. Потемневший отбитый камень на стенах. Ставшие, за десятилетие работы родными сырость и затхлость. По углам обильное кружево паутины, и сколько от нее не избавляйся, пауки, раз за разом возвращаются. Несколько чадящих факелов в специальных креплениях на стенах, рассеивают мрак. В дальнем углу высокая клетка с задвижкой, из которой выглядывают красноглазые мордочки. Крысы шипят, кидаются друг на друга и пробуют на зуб стальные прутья. Что ж, пусть грызут. Из этой клетки можно выбраться только двумя способами. Первый из которых, - я лично открою заслон, что делать сегодня не собираюсь. Второй - в переработанном виде. Менее приятный вариант, но тоже меня вполне устраивает. Меньше их будет бегать под ногами - меньше шансов стать частью их обеда.
По периметру дальней стены стоят высокие стеллажи, на коих покоится инвентарь. Кресло допроса, стул ведьмы, подвесная дыба, жаровня и обыкновенный кол располагались так, чтобы подопытный видел весь ассортимент дознавателя, а эти ребята с фантазией. Порой диву даешься с их выдумок. И где только таких изуверов находят? А какие исполнительные: Свыше только намекнули на нужный результат, а эти ребята уже свои выводы сделали и исполнили в лучшем виде. Вот что значит, подойти к делу с душой. Хотя, работа, откровенно говоря, у них мерзкая и неблагодарная. Как, в общем-то, и моя.
Работа у инквизиторов нервная, но голодным спать не приходится. Платят не то что бы много, но больной матери на неплохого лекаря и сестрам на кусок хлеба и кринку молока, денег хватает. А еще статус в обществе свое дело играет - простой народ тебя хоть и ненавидит всеми фибрами души, но нападать открыто, бояться, ибо контора сама себя давно зарекомендовала как опасных охотничьих псов на службе католической веры. Но все же, находятся индивиды, которым терять больше нечего, - церковь все забрала. Так что, по некоторым районам города, где уже успели выделиться особо деятельные инквизиторы, лучше в одиночку не бродить, - забьют до смерти, не ногами, так камнями. Не выжигать же целый квартал из-за одного недотепы...
Да, работа грязная, но где в наше время найдешь непыльную? Разве что в королевском дворце, но кто меня туда впустит? Я ж без роду, без племени - из низшего сословия. Таким разве что скотный двор подметать доверят за миску мутных помоев. Так что тепленькое, пусть и с душком, место на службе духовенства, для меня в свое время, стало манной небесной.
Мать, конечно, обозлилась сильно. Сказала, что на порог не пустит, что нет сына у нее больше, но деньги исправно принимает. Оно и понятно, кушать всем хочется. А деньги, как известно, запаха не имеют.
У противоположной от входа стены послышалось слабое постанывание. Дознаватель сегодня - молодой парнишка лет двадцати - двадцати пяти, в черной тряпичной маске на нижней половине лица и повязанном на голову платке, так, чтобы выглядывали только глаза, обильно поливал водой, висевшую на дыбе женщину. С ее давно слипшихся в грязные колтуны волос, обильно стекала вода. Влажные, они липли к лицу с запекшейся кровью, к обнаженному телу, покрытому огромными фиолетово-зеленоватыми пятнами синяков, и к кровоточащим ранам от ударов плетью на спине. Она даже не подняла головы, и мне пришлось подходить почти вплотную. Резкий запах испражнений, рвоты и крови ударил в ноздри так, что я пошатнулся.
Сколько людей побывало в этом замке, не вспомнят, наверное, и сами стены. Кому-то хватало морального давления и лицезрения на гордость наших дознавателей - высокий, длинный стеллаж, доверху набитый различными "игрушками" по последнему писку моды и техники, чтобы осознать свою вину в полной мере, или дать нужные показания. А кому-то, как этой женщине, приходилось задержаться. В принципе, были еще третий тип "клиентов" - те, чьи останки навечно остались гнить в стенах этого замка. Но это не ее случай. Таким как она одна дорога - на городскую площадь, где состоится показательная казнь, - обвинение в колдовстве так просто не замолчать. Народ требует зрелищ, а власть... в принципе, власть от ярких зрелищ тоже не отказывалась. Особенно, если казнь приведет к мирному сосуществованию. А когда спокойствие закончится, всегда можно подавить зарождающийся бунт новым зрелищным представлением.
Слипшиеся губы, из которых доносилось натужное сопение шевельнулись.
- Сними - прохрипела она, и если бы я не стоял так близко, ничего бы не услышал, кроме тихого постанывания.
- Признаешься ли ты, Анна Сент-Хонн, в сговоре с дьяволом, в наведении порчи на измор скота, очаровании и прелюбодеянии с чужим мужем, обучении собственных детей ереси, несоблюдении церковных догм и отрицании Господа Бога? - По памяти зачитал я, не особо вдумываясь в смысл обвинений. Мое дело не думать, а выбить признание. За лишние проявления мозговой активности, недолго и самому оказаться на ее месте.
- Сними - сухо повторила пленница. Я лишь вздохнул: уже неделю возимся с этой упрямицей. И мне, в отличие от палачей-дознавателей, не приносят ни малейшего удовольствия ее крики, но сделать ничего не могу, кроме как отложить вопрос до завтра. И это мы уже не раз проходили. Начальство вполне непрозрачно намекнуло, что с результатами затягивать не стоит.
Я отошел к стене и присел на небольшой стул. Молодой парнишка в маске тут же шагнул к жертве пыток и провернул колесо, натягивающее веревки на конечностях пленницы, на пол оборота. Тело вытянулось, как по струнке и болезненный вопль не заставил себя ждать. Повторил процедуру дважды, а потом вернул рычаг в изначальное положение. Надо же, этот палач не такой изверг, как его предшественники. Интересно, как долго проживет здесь его человечность?
Я дождался, когда плачь, утихнет, и шагнул к повисшему на креплениях телу.
Анна тихонько поскуливала и никак не отреагировала на мое появление.
- Признаешься ли ты, Анна Сент-Хонн... - закончить мне не дали, у стены, за моей спиной послышались звуки льющейся воды.
Резко обернулся: Мой дознаватель, оголив зад, мочился на темный камень стен.
- Эй, ты! - грубо обратился к нему. Звук стих, он, не разворачивая корпус, повернул голову на голос. - Ты вообще охамел? Как я тут работать должен?
- Так ведь и без меня сыро и пахнет. - Робко отозвался мальчишка.
- И что? Может, еще посреди камеры сральню устроим? - Зло прошипел я. - А ну марш отсюда! И впредь, свои личные дела делаешь в свободное от работы время и вне пыточной.
- Но я же... - начал тот
- Мне плевать. В свободное от работы время хоть крестиком вышивай, а в рабочее - изволь работать. И в следующий раз потрудись сходить в туалет заранее. А теперь брысь отсюда.
- А как же? - Он быстро натянул широкие штаны, подвязал пояс и, нетерпеливо приминаясь с ноги на ногу, кивком головы указал на подопытную.
- Не уйдет, небось! - съязвил я. - Закончишь свои дела и вернешься. И поживее! Я не собираюсь из-за тебя тут ночи коротать!
Повторять не пришлось. Резво выскочив из камеры, он побежал по коридору.
Я вздохнул, шагнул к ведру, зачерпнул оттуда воды, принюхался - отдаёт кислинкой, но выбирать, впрочем, не приходится. Вернулся к девушке и протянул черпак к ее губам - не думаю, что ее догадывались поить. Анна слепо ткнулась в него, а потом жадно припала. Глотки были большими, жадными. Она то и дело давилась, но ни на секунду не отлипла от ковша.
- Ты уж извини, палачей манерам не обучают. - Подумал немного и добавил: - Дознавателей и инквизиторов тоже.
- Да не торопись ты, - рявкнул я, когда она вновь надрывно закашлялась. - Не отберу.
Замерла, посмотрела на меня недоверчиво исподлобья.
- Ты бы призналась уже, всем бы лучше было. - По-доброму предложил я.
- Моим детям не будет лучше. - Хрипло отозвалась пленница.
В этом она права. Но судьба ее детей уже предрешена. Не сегодня, так завтра, Анна возьмет на себя все обвинения, подтвердит причастность ко всему злу в городе. Признание, в ее случае - дело времени. Кому-то "наверху" она сильно не понравилась. А как только она даст показания - детей, как прямое свидетельство падения матери в глазах церкви, также поведут на костры. Для профилактики. А предварительно, пустят по кругу, в доказательство порочности отпрысков ведьмы.
- Отпусти - умоляюще взывает женщина.
Легко сказать отпусти. Если б от меня тут что-то зависело, так может и отпустил бы. Но я человек подневольный. Надо мной еще целая пирамида таких же, как я. Впрочем, подо мной, тоже не мало. Я высоко забрался по службе, и мне есть куда падать. Так стоит ли рисковать ради каждого встречного своей собственной головой? Думаю, ответ очевиден:
- Нет - отрезал я.
- Умоляю тебя, во имя Света, отпусти...
Вот это ирония, ведьма говорит о Свете. Но даже если и отпущу - перерезать веревки, а потом сказать, что она сорвала - вполне реально. Они ж ей таких способностей навесили - задавиться от зависти можно. Вот только, она уже неделю висит на дыбе и, избавившись от пут, первым делом рухнет на каменистый пол, без сил. И вот кто ее потащит? Я? Оно мне надо?
Либо мысли мои нашли яркое отражение на моем лице, либо Анна к своим незаурядным способностям приобрела еще и чтение оных, потому как она лишь грустно усмехнулась.
- Анна... - помедлив, начал я. - Не для протокола. Твои дети... ты же их не убивала, как некоторые предполагают, правда?
- Не говори ерунды. - Тихо отозвалась она.
- А зачем же ты их спрятала? - вслух пробормотал я, на что получил насмешливый ответ:
- Просто ты никогда никого не любил.
Очень своевременное замечание,- скептически подумал я.
- А ты все-таки подумай над тем, чтобы согласиться с обвинением. - По-дружески предложил я. - Дальше будет хуже. Сверху дали отмашку на крайние меры.
Слова словно прошли сквозь неё, не вызвав не единого протеста.
- Сегодня я подписал приказ о формировании поисковой группы. - Безэмоционально продолжил я. - Они найдут твоих детей и доставят в штаб. Живыми или мертвыми.
Анна вздрогнула, резко вскинула голову и обожгла меня яростным взглядом. Четким, звенящим от ненависти голосом, не сводя потемневших глаз, она выговорила:
- Фаенфир ДеКосте Вандерс! Я, Анна Сент-Хонн, будучи принародно оклеветана и безосновательно обвинена в сговоре с дьяволом, очаровании и растлении чужих мужей, убое скота, преподавании ереси собственным детям, отсутствии веры, колдовстве и убийстве, - принимаю свою судьбу и проклинаю тебя огнем, водой, железом, временем, совестью и любовью!
Последнее, что я услышал, прежде чем пыточную качнуло - далекий грудной смех.
И вот смотрю я сейчас на некогда величественное здание и понимаю, что проклятие ведьмы все же нашло свое применение. Но вот как оно проявит себя дальше можно только гадать.
- Эй! - Послышалось за спиной. - Ты кто такой? - Я вздрогнул, и резко подскочив с земли, развернулся на голос. - Ааа - протянул неизвестный и вышел из тени дерева. - Ты, от Фрола?! - не то спросил, не то утвердил.
Голос, принадлежал парнишке лет двадцати трех. Короткие, соломенного цвета волосы непокорно торчали в разные стороны, а красная льняная рубаха, свободного кроя, явно говорила, что ко мне обращается человек далеко не низшего сословия. В целом, паренек впечатления не создавал: не высок, шириной плеч не выделяется. Сразу и не определишь, подтянут он, или просто не упитан, впрочем, какая разница. Лицо покрыто густой светлой, с рыжим вкраплением, щетиной. Хотя, для щетины растительность была несколько большевата, но чтобы гордо назваться бородой, ей еще расти не меньше пары недель.
- Я Фрай - он протянул руку для пожатия.
Я удивленно хлопнул глазами - таким как я, пожимать руку брезгуют, или опасаются. А этот малыш - сама простота, будто не ведает, что перед ним зубастый зверь.
Неуверенно протянул ладонь, слегка ухватился за кончики его пальцев и коротко потряс. Фрай, вскинул бровь.
- Фаенфир, - представился я и отдернул руку обратно.
- Стра-анно, - задумчиво протянул Фрай, оглядывая меня цепким взглядом. - Когда Фрол заявил, что приведет кого-то, я готов был поспорить, что это будет девушка. Не похоже, что у него есть друзья среди парней. - Засмеялся он. - Тебе все объяснили? Нет? Чертов Фрол! Пойдем, поговорим по дороге.
Он слегка похлопал по спине, когда я поравнялся с ним, и повлек в тень двух вековых сосен, что раскинули свои хвойные лапы над лесом.
Сосны? Лес?
Нет, замок инквизиторов и раньше не стоял в центре столицы, но и в глуши не находился. Одна его сторона окидывала тенью небольшую часть города, а другая вела прямиком к просторным лугам. И если разрушение монументального здания вызвала инициация ведьмы, которая, по личным причинам решила пощадить меня, то появление разношерстного леса я объяснить не мог, сколько ни пытался.
- Кстати, а почему ты сидел там, а не на месте сбора? - Отвлек меня от размышлений Фрай. - Заблудился, или наш общий знакомый и тут выделился, и неправильно назвал тебе координаты?
Я пробубнил что-то невнятное, совершенно сбитый с толку.
Что здесь вообще происходит? Куда ведет меня Фрай? Кто такой Фрол?
Вопросы так и сыпались, только ответа у меня не было ни на один.
- Раньше участвовал в подобных мероприятиях?
Я неопределенно повел плечом. Знать бы еще, что он имеет в виду.
Хотя, из болтовни пацана можно сделать выводы, что ведут меня, скорее всего не к эшафоту. А судя по поведению, - меня не признают и не боятся, а таких людей боюсь уже я.
- Понятно, - усмехнулся он. - Фаенфир, у тебя клевый прикид для новичка. Сам шил?
Угу, конечно, так и вижу себя штопающего по ночам износившиеся шапероны и туники!
- Нет, обычно мне их выдают уже готовыми.
- Тоже неплохо, - пожал плечами Фрай. - Детально. Хотя поясок не каноничен. В то время использовали другую ткань и фибулу принадлежности к церкви пристегивали чуть левее, так, чтобы шаперон не слетал под порывом ветра. Прямо над сердцем, а у тебя посередине. Давай исправлю.
Я остановился, как вкопанный, совершенно сбитый с толку. В голове без конца крутились слова:
"В то время?" и "Не каноничен?". Знать бы, что он имел в виду. А парнишка, не теряя времени, подскочил ко мне в плотную, и начал отряхивать от пыли одежду, приговаривая:
- В следующий раз, постарайся до конца разобраться в персонаже и точно передать его характер и одежду.
"Постараться разобраться в персонаже? Да я, можно сказать, родился в этой шкуре".
Фрай отцепил брошь, покрутил в руках, разглядывая, и довольно причмокнув, прицепил ее набок.
- Лучше, вместо фибулы носи крест. - Со знанием поведал он и кивнул, подтверждая свои слова.
"Этот щенок что, собирается меня учить, как правильно носить одеяние, которое я ношу без малого десяток лет?" - Желание придушить наглого мальчишку росло на глазах. - "А тот факт, что инквизиторам крест носить не полагается его, кажется, вообще не смущает. Да меня за такое самодурство отправят под гильотину. Или, может он просто перепутал меня с приблудным монахом, поэтому не разделяет всеобщей истерии?"
- Только жаль, что твой наряд инквизитора немного не к месту. - Отошел он и склонил голову набок в попытке оценить мой внешний вид. И видимо поймав мой совершенно дикий взгляд, снизошел до объяснений:
- У нас в этом сезоне основная тема: осада замков. Хотя... Думаю, у тебя появится возможность, выделится, если сыграешь инквизитора правдоподобно. Думаю, пару "еретиков" мы тебе выделим. А дальше, позволяю твоей фантазии разгуляться на полную.
Он подмигнул, и приглашающе махнув рукой следовать за ним, побрел вперед, к раскинувшим широкие лапы соснам.
А я напряженно думал о правдоподобной игре, осаде, потерянному умению нагонять страх, а когда в очередной раз в мыслях возвращался к "не каноничному поясу" и фибуле, замененной на крест, - глаз начинал нервно дергаться.
- "Ну, ведьма, услужила! Погоди, доберусь до тебя, лично подожгу твой столб и буду смотреть до последнего, как горят твои кости. Хотя нет, сначала я тебя отшлепаю, а только потом отправлю на костер!"
Ответом на мою молчаливую тираду был веселый смешок и слегка хрипящий, но вполне бодрый голос Анны Сент-Хонн раздался, как будто издали:
- Ты сначала найди меня, инквизитор...
(Конец первой главы. Спасибо, что дочитали до конца)