Левин Леонид Григорьевич : другие произведения.

Китеж уходит под воду. Часть 1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 5.83*7  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Роман о том как политики творят историю, а простые люди, увы, эти творения ощущают на своем хребте. О том, что политические игры зачастую заканчиваются совершенно непредвиденным для игроков образом, ломая судьбы стран, народов, поколений. Роман о любви и ненависти, о моряках и солдатах, разведчиках и террористах о жизни на разломе двух столетий.

Люди, я любил вас. Будьте бдительны!

Юлиус Фучик

  
  
  
  

Леонид Левин.

Китеж уходит под воду.

  
  
  
   All rights reserved. No part of this book may be reproduced, stored in a retrieval system or transmitted in any form or by any means electronic, mechanical, including photocopying, recording, or otherwise, without the prior permission of the author.
  
   Уважаемый читатель! Герои романа и положительные, и отрицательные, и вообще никакие, суть люди вымышленные, в реальном мире несуществующие. Не говори, будто они тебе кого- либо напоминают, не льсти автору. Какие еще могут быть совпадения, ассоциации, если действие романа происходит на континенте Атлантида, да в граде Китеже ...
  
  
  
  
  
   Автор выражает сердечную благодарность отличным морякам и прекрасным писателям Сергею Литовкину и Александру Покровскому за дружеские советы и предложения.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Часть 1.

Игра в одни ворота.

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Пролог.

  
  
  
  
   Грязный, смерзшийся песок, отделял холодное, маслянистое пространство бутылочно-зеленой океанской воды от черных береговых скал. Там, среди серых, будто застывших после большой стирки, подтеков подсохшей пены, оставленных прошедшим штормом, бродили, переваливаясь на коротких перепончатых лапах белые чайки.
  
   Словно моряки, сошедшие на берег после длительного плаванья, птицы орали простуженными сиплыми голосами подвыпивших боцманов. Они азартно переругивались, суматошно топтались вокруг выброшенных волнами кусков крабьих панцирей и дохлых рыбешек. Рыскали в поисках вонючих остатков пищи, выплеснутых коками из камбузов проходящих по фарватеру кораблей. Птицы дрались, вырывали клювами желанные куски друг у друга из глоток, били противников когтистыми лапами, наседали грудью, топорщили перья, воинственно приподнимали концы крыльев.
  
   Как в мире людей, так и в птичьем гвалте побеждали нахальные, смелые, сильные особи. Но, даже получив свою, лучшую, законную долю корма победители не допускали аутсайдеров к поживе. Слабые и робкие, обреченные на горькую участь второсортного прозябания, топтались в сторонке, дожидаясь жалких остатков со стола удачливых собратьев.
  
   Резкий звук ревуна, идущей в позиционном положении подводной лодки, взметнул стаю в небо, заставил оставить на берегу взаимные упреки, кормежку, любовь, сведение счетов. Птицы поднялись и заструились вслед за кораблем в сторону открытого моря. В полете чайки преобразились, перестали казаться неуклюжими и замаранными. Упругие, стремительные тела на изогнутых крыльях неслись, изящные и функциональные, в полете над гребешками оставшейся после шторма зыби.
  
   Господи, насколько же иными смотрелись птицы на береговом песке! Берег - временное пристанище, отнюдь не родная стихия чаек. То же можно сказать о моряках. Все они рождены для стихии волн и неба. Там, за полосой прибоя, остаются склоки, мелкие дрязги, всё прочее ненужное, отвратительное, лишнее, как в морском походе, так и в свободном парении.
  
   Моряки, прощаясь с уходящим вдаль берегом, выстраиваются вдоль борта. Форма нивелирует береговому наблюдателю характеры, пороки и достоинства, сливает судьбы в ровную, черно-белую ленту строя. Красота, если смотреть со стороны.
  
   Птицы пронеслись над рубкой подводного крейсера, черной и лоснящейся, словно окружающие базу скалы, увенчанной гербом одного из городов России. Взмыли над бело-синим андреевским флагом, исхлестанным ветром и порепанным от соленой воды. Застонали несчастно, причитая и всхлипывая над головами стоящих в ограждении людей в черных пилотках с потемневшими золотыми крабами. В канадках с откинутыми на спину капюшонами, в одетых поверх всего оранжевых спасательных жилетах. Стая вошла в разворот и пристроилась в кильватере, отчаянно крича, предупреждая, прощаясь.
  
   Не обращая внимания на птиц, люди, глотнув напоследок полной грудью соленого от брызг воздуха, ссыпались по очереди в рубочный люк, забрав вниз свернутый флаг. Уходящий последним старпом, привычно оглядел надолго оставляемую океану ходовую рубку, вздохнул, задраил за собой тяжелый люк и спустился через спасательную камеру в теплую, кондиционированную тушу подводного корабля.
  
   Чайки еще кричали, призывали, божились голосами пропавших, не вернувшихся из океана домой душ моряков, предупреждали, просили о чем-то, плакали. Люди не поверили и исчезли в глубине прочного корпуса.
  
   Зашипела, впускаемая клапанами в балластные цистерны забортная вода, выдавливая остатки берегового воздуха. Рубка, постепенно уменьшаясь в размерах, словно истаивая в соленой воде, тенью ушла под сомкнувшиеся и вмиг вновь покрывшиеся сеткой ряби волны. Только кильватерный след ещё некоторое время хранил память о сошедших в пучину людях, да и то недолго. Сгладился, растворился среди океана ...
  
  
  
  
  
  

Глава 1.

Кол.

  
   Утреннее солнце согнало с гор ночную прохладу. Муэдзин прокричал с минарета первый в новом дне призыв к правоверным сотворить молитву Аллаху Великому, Всемогущему, Всемилостивому.
  
   Намаз закончился. Свернув коврики, дехкане поспешили окунуться в повседневные дела, нет-нет да оглядываясь тревожно на окраину кишлака, где несколько человек из пришедших вечером воинов Аллаха занимались непонятным и непривычным для сельчан делом. Перекидываясь шуточками, бородатые пришельцы в пуштунских одеждах, пошитых из камуфляжной материи, обтесывали топорами изъятый у старосты ствол старого дерева, долбили кетменем яму в глинистой, перемешанной с кремнистым щебнем неподатливой тяжелой земле.
  
   Стриженного наголо пацана с только-только пробившимися над верхней губой усиками, моджахеды выволокли под руки из-за глиняного дувала. Швырнули, словно неуклюжую тряпичную куклу, возле воткнутого в землю свежеобтесанного кола. Дерево было настолько старым, что торчащий над головой заостренный конец напомнил вчерашнему водителю потрепанной жизнью водовозки виденный однажды на экскурсии в музее желтый бивень древнего мамонта. Случилось это давным-давно, совсем в другой жизни, еще во время учебы в профтехучилище, перед призывом, учебкой, Афганом. - Неужели мамонты живут в Афгане, пронеслась ненужная мысль в затуманенном болью мозгу.
  
   Шурави еще дышал, ворочал по сторонам заплывшими от побоев глазами, сплевывал на сухую землю тонкую струйку слюны с красными прожилками, но жить ему оставалось недолго. Впрочем, тут все зависело от Аллаха и умения палача с помощниками.
  
   Никаких секретов и ценных сведений солдатик не знал, и знать не мог. Возил воду на блокпосты, и только. Принять истинную веру, отречься от мерзкого богохульного заблуждения, служить Аллаху, вымаливая ежечасно прощение, отказался. Толи по дури, толи из гордыни, а может, просто не понял ни черта из происходящего. Но это его личные проблемы. В таком важном деле, согласно Корану, никто гяура не неволил.
  
   Для раба, невольника пленник оказался больно тощ и слабосилен. Увы, именно такие, стриженые первогодки, чаще всего и попадались в руки воинов Аллаха последнее время. Делать нечего, не отпускать же. Оставалось убить. Тут тоже возникла проблема, каким образом это произвести нагляднее для местного населения. В воспитательных целях, демонстрируя позорную смерть неверного. Солдатик выглядел настолько костистым и обезжиренным, что отрядный палач, презрительно сплюнув, наотрез отказался сдирать шкуру, покрытую неловко замазанными зеленкой болячками. Пристрелить - жаль патронов, за них плачены хорошие деньги, а главное следовало немного припугнуть здешних правоверных, повязать кишлак кровью к священной войне, от участия в которой досель успешно откупались договорным нейтралитетом.
  
   Пленник окончательно пришел в себя. Разлепил разбитые губы, выплюнул белые, колючие осколки зубов. Попросил воды. Ему не ответили. Воды ему уже не полагалось. К пареньку подошли моджахеды в длинных пешаварских рубахах на смуглых, мускулистых телах, перехваченных ремнями снаряжения, в шальварах и белых кроссовках. Деловито подогнули к впалому животу жертвы голенастые ноги. Прихватили под коленями сведенными руками в ошметках гимнастерки. Преодолев слабое сопротивление, жестко скрутили запястья выдернутым из галифе тонким казенным брезентовым ремешком.
  
   Сахарно поблескивая зубами меж сочных красных губ, черноволосый, заросший, словно тать палач небрежным рывком сдернул солдатскую форму вместе с замызганным, несвежим бязевым бельем. Заголив жалкий мальчишеский зад, не удержался, шлепнул, прилип на мгновение широкой захватистой ладонью. Скривился, сплюнул презрительно и гортанно прокричал команду помощникам.
  
   - Ну и вояки у неверных, хороший баран тяжелее, - Двое подхватили тело смертника, подняли на вытянутых руках и споро натянули на желтый рог кола.
  
   Парнишка до последнего мгновения не понимал, а, возможно, не воспринимал происходящее. Только резкая, огненная боль, разодравшая тело, высветила в голове простенькие жизненные истины. Выхватила из памяти все не исполнившееся, непрочувствованное, невыполненное - непрожитое. Вспомнил он недоцелованные девичьи губы. Вскрикнула где-то подранком рано постаревшая, оплывшая, неряшливо и бедно одетая, частенько попахивающая водкой мать. Мелькнули канувшие в никуда, полузабытые отец, зануды-училки, дворовые друзья и недруги ... Вспыхнуло все разом и провалилось в небытие.
  
   Собравшиеся полукругом воины Аллаха жаждали увидеть унижение поверженного врага. Насладиться звуком стонов, зрелищем нелепых отчаянных попыток слезть с кровавого насеста, воплей о пощаде, даже обращений к богу неверных. - Обычного в таких случаях представления, скрашивающего нелегкую кочевую жизнь борцов за веру.
  
   Приткнувшиеся за дувалами жители кишлака наоборот, затаив дыхание с привычной крестьянской покорностью судьбе, ждали скорейшего окончания мук. Скрюченный, пришпиленный на кол пацан напоминал дехканам жалкого кузнечика на крючке, а не грозного противника, поверженного в бою.
  
   Солдат не знал молитв. Мать не научила, а замполиты вдолбили по бумажкам на политзанятиях наводящие дрему цитаты. Мысли людей возможно великие и мудрые, но отнюдь не рассчитанные на голову мальца из не совсем благополучной, но вполне пролетарской семьи.
  
   Оттесненная в подсознание шоком, боль вернулась, вытолкнув солдата из черной ваты небытия. Смертельная боль. Стало ясно, что никто и ничто уже не сможет ему помочь, спасти, снять с проклятого, раздирающего кишки клыка. Собрав последние силы, шурави заорал, завопил на весь этот мерзкий, убивающий его мир, - “Будьте вы, все прокляты, гады! Пропадите пропадом!”
  
   Палач слыл отнюдь незлым человеком. Зачем? Просто хорошо знал свое дело. Гладко затесанный кол в своем неумолимом движении достиг легкого, сдавил сердце и крик оборвался с последним ударом сердечной мышцы.
  
   Мало кто из окружающих понял вопль шурави, но смысл дошел до многих. Воспитательное
   значение мероприятия оказалось скомканным, неполным. Пленник не оправдал надежд. Проклинал ... Не умолял, не просил о пощаде ... Нехорошо, неправильно умер, а ведь пожалели, не долго и мучился...
  
   Моджахеды по змеиной тропе цепочкой ушли в горы. Через несколько дней банда с грузом опиумной наркоты попала в засаду. Несколько часов гудело в горах эхо, а когда стихло, то бандогруппа оказалась практически полностью уничтожена совместным ударом боевых вертолетов и спецназа десантников.
  
   Деревня, поочередно занималась то правительственными войсками, и тогда хадовцы и царандоевцы увозили всех подозрительных в тюремные казематы Кабульской крепости, откуда редко возвращались на волю, то воинами Аллаха. Тогда оставшихся жителей вырезали за содействие неверным и их прислужникам ... Мечеть сгорела после неточного залпа батальонных минометов. Такое случается на войне. Закопченный минарет покривился. Муллу признали “красным” и зарезали нездешние, пришлые арабы, а муэдзина - расстреляли за шпионаж в пользу душманов бойцы царандоя. Оставшихся без мужской опеки и защиты женщин насиловали, девушек уводили за хребты гор, и там они исчезали в безвестии. Поля без воды и заскорузлых крестьянских рук быстро зарастали сорняками и сливались с пустыней. Кишлак умирал и умер.
  
   То ли дошло до Бога проклятие замученного на колу пацана, и вспомнил он своего Сына. Может, жизнь таким боком выкинула крапленые игральные кости, но год за годом, десятилетие за десятилетием гуляет кровавая страда по несчастной той земле. Прорастает алыми опиумными маками кровь замученных парней, погибших в боях пришлых шурави, местных моджахедов и царандоевцев, расстрелянных, удушенных, зарезанных партийцев, неистовых шахидов-арабов.
  
   ... Прошло время. ... Убрались за реку войска шурави со своими стягами, песнями, изрыгающими смерть вертушками и четырех ствольными “кара арбами”. Вздыхают о пропавшем вместе с ними времени, чудом уцелевшие, застрявшие в дальних горных кишлаках врачи и учителя, инженеры и несостоявшиеся ученые.
  
   Сменяют один другого правители в Кабуле, не мелочатся, захватывают власть кровью соплеменников, единоверцев. Насмерть бьются вчерашние союзники по борьбе с неверными. Шииты вырезают суннитов и, наоборот, кому как повезет. Пуштуны - убивают газарейцев. Таджики, то воюют с узбеками, то объединяются ними и газарейцами против пуштунов. Идет, не затихает война во славу Аллаха на измученной страхом земле.
  
  
  
  
  

Глава 2.

Синее море - золотые якоря.

  
  
   Лешка с Клавдей лежали на горячем галечном пляже, тесно прижавшись закоченелыми, пупыристыми телами. Зубы Клавди тихонько поцокивали, выбивая мелкую дробь, сквозь судорожно сжатые, обметанные синевой, губы. Покрытое гусиной кожей, скользкое от соленой морской воды тело легонько содрогалось, выпуская набранный придонный холод. Клавдя терлась боком о Лешкины лишенные жира ребра, щекоча и немного царапая, словно коричневой наждачной бумагой. Июльского солнца с избытком хватало курортникам для загара. Однако для людей день-деньской без передыху ныряющих за крабами, барабульками, морскими языками и скарпенами, тепла явно не хватало.
  
   Они здорово переохладились, а азарт охоты все не отпускал, затягивал вновь и вновь под полог колышущейся, голубовато-зеленой, пронизанной ослепительными лучами поверхности моря, влек к желтому песку дна, к валунам, буро-зеленым водорослям, темным расщелинам скал. Стреляли по очереди, передавая, друг другу ружье. Натягивали из всех сил резину, до последней прорези в гарпуне, упирая рукоятку в животы и складываясь пополам. Но больше бездумно носились ихтиандрами в толще воды, забыв о притяжении, невесомые, легко и свободно, лишь изредка, по необходимости, выскакивая на поверхность за живительным, сладким глотком воздуха. И, казалось, сами принадлежали к чудесному подводному миру.
  
   Лешка сдался первым, требовательно потянул Клавдю за руку, замотал головой в маске, показывая на берег, заросший корявыми низкорослыми деревьями с мелкой жесткой листвой. Перехватив ружье, поставил на предохранитель, снял резину со стрелы. В сумке-авоське, используемой вместо садка, распяливая в стороны клешни, ползало несколько не очень крупных, но вполне пристойных крабов. Там же, растопырив колючие плавники и страшно выпялив выпученные глаза, таращились на сухопутный мир вытащенные из скалистой норы здоровенные скарпены. Обречено демонстрировали серебристые брюшка и скорбно обвисшие усишки нежные султанки-барабульки. На обед хватало, да и на ужин оставалось.
  
   К крабам полагалось пиво, а за ним еще предстояло сбегать на набережную в Алушту. Впрочем, пива могло не оказаться в наличии, тогда его заменяли красным базарным вином, продававшимся на разлив.
  
   По всему выходило, что пора уже вставать и приниматься за дела, но отрывать продрогший живот от горячих ласковых камешков не хотелось. Потому и лежали, закрыв глаза, счастливые и молодые.
  
   Над низким обрывом, прямо над диким пляжем, стояла, соединенная протоптанной серенькой тропкой с морем, выгоревшая до белизны брезентовая, совсем недавно зеленая палатка. Новая, купленная на отпускные деньги в магазине спорттоваров за громадные деньжищи, пятьдесят рублей - полновесную курсантскую степуху. Лешка не жалел. Выпуск уже позади, а давно спланированный, заслуженный, первый лейтенантский отпуск не предполагал мелочевки и скряжничества.
  
   Палатку защищало от солнца старое, крючковатое, корявое деревце, вцепившееся навеки в откос змееподобными корнями. Сучья украшали белые, страшненькие скарпеньи черепа и красные после варки клешни крабов. Мелкие суховатые, словно жестяные, листики давали легкую, призрачную тень. Бесстыдно откинутый брезентовый клапан, проветривал, но и не скрывал разворошенное ложе любви. Временный приют офицера флота перед убытием к первому месту службы. О том, что поедут, как всегда вместе, разговор не заходил. Лешка считал дело решенным.
  
   Дикий пляж приютил их после побега из серого, величественного города. Операцию провернули с помощью близкой подруги, побожившейся, что берет на месяц Клавдю к себе в село отъедаться на бахче и в огороде. Мамаша уезжала со своим вагоном-рестораном на Дальний Восток, а папаша, после очень уж глубокого запоя, отправился в очередной раз на принудлечение.
  
   Поездка во всех отношениях оказалась авантюрной. Воинские требования оказались выписаны на одного Лешку, не обремененного официально семейными узами, а главное совсем в противоположном направлении. Семейство свое он тоже не особо информировал, избегая напоследок лишних скандалов с патетическими причитаниями и воплями о родовой чести. Просто закинул в угол, когда-то раньше считавшейся его комнаты, полученное по выпуску обмундирование, прочие собранные, увязанные вещички, и был таков.
  
   В условиях строжайшей конспирации встретились на вокзале и, потеряв надежду честно купить билеты в кассах, безнадежно бродили вдоль поездов южного направления, вымаливая милости у проводниц. Спасла их буфетчица, за четвертак с носа плюс честное мытье посуды, приютившая в служебном отсеке.
  
   Уставшие от бесконечной кухонной вахты, с красными, распаренными горячей водой руками, но все равно бесконечно счастливые, они вывалились на симферопольский перрон. Прямо под синее праздничное крымское небо. После неизбежной толкотни в очереди, троллейбус довез их к Алуште, а потом пешком вдоль пляжа, все дальше и дальше от курортной потной суеты, шли, обнявшись к дикой природе и тишине.
  
   Обожаемое море жидким изумрудом стелилось возле ног, лизалось нежно и ласково, лениво дотягивалось до пальцев мягким соленым языком. Не верилось, что в глубине эта зеркальная масса таила прекрасный, неведомый большинству сухопутного народца, захватывающий и восхитительный мир, населенный удивительными по красоте и разнообразию созданиями.
  
   В подводном царстве лазили боком страшнючие крабы. Грозно задирали клыкастые клешни, таращили черные злые бусинки-глаза над ребристым рыцарскими панцирями, украшенными замысловатыми гербами из известковых отложений.
  
   Суетливо сновали над песчаными проплешинами, высвеченные солнцем нежнейшие, розоватые барабульки-султанки, трудолюбиво просеивая песчинки тонкими усиками. Стремительно пролетали серебряными торпедами плотные, упругие тела стай кефали. Медленно проплывали никчемные, вихлявые зеленухи. Поджидали добычу зарывшиеся в песок камбалы и дракончики. Разевали пещероподобные рты скарпены, засевшие в мрачных расщелинах, обросших мохнатыми бородами зеленовато коричневых, шевелящихся от подводных ветров, водорослей. Лешке все это привычно, а Клавдя открывала все новые и новые чудеса с жадностью и ненасытностью неофита.
  
   После первых, суматошных дней на новом месте, жизнь вошла в устоявшийся ритм. Казалось уже, что живут они вот так, вместе, в этой палатке чуть ли не всю сознательную жизнь, а, может, тут и родились. Сутки неторопливо делились между морем, ленивым солнечным пляжем, любовью, приготовлением пищи и походами в Алушту.
  
   Раз в день, после того как спадал полуденный зной, выбирались, уговаривая друг друга из палатки, шли вдоль берега, перелазили через осыпи камней и обломки скал. Примерно на середине “Великого пути в цивилизацию” бросали на берегу нехитрые пожитки и сигали в море освежиться. Брызгались, резвились, подныривали друг под дружку. Клавдя взбиралась на Лешкины плечи и прыгала в воду, вздымая фонтаны брызг. Вновь обнимались, сжимали друг друга в объятиях, целовались, словно не было бешеного полуденного часа в палатке. Часто охватившее, пьянящее желание заставало их в воде, или Клавдя вдруг мокрой рыбой выскользнув из объятий, кидалась к сумке и раскидывала прямо у воды старое махровое китайское полотенце.
  
   Умиротворенные, они затем обмывали потные, покрытые прилипшими песчинками тела, натягивали необходимый для пребывания в городе минимум одежки и отправлялись дальше.
  
   В Алушту входили со стороны парка, успевшие уже обсохнуть. Растворялись, смешивались с толпой курортников. От набережной поднимались к старому базару, где так чудесно пахло жарящимися у грузин шашлыками и кипящими в масле чебуреками. Там, на длинных столах, нежадные крымчанки задешево отдавали перед закрытием рынка мясистую черешню. Наваливали газетные кульки "с походом" ягодами невозможно красивых расцветок, от темно-бордовых до прозрачно желтых с темными пятнышками просвечивающих сквозь кожицу косточек. На прилавках лежали горками чуть подвялая от солнца, немного давленая малина и сочная клубника, красная смородина паричка. Пряно пахли малосольные огурчики. Лезла наружу из бочонков и трехлитровых стеклянных банок хрустящая на зубах белейшая квашеная капуста с розовыми прожилками морковки, темно-красными зрачками клюквы. Валялся не распроданный, связанный пучками за зеленый гребень красно-белый редис. Украшали прилавки стройные, сочные перья зеленого лука-порея. Кучками лежали крепенькие молодые огурчики, здоровенные багровые налитые до треска помидоры и, конечно же, вареная с солью янтарная кукуруза в початках.
  
   В лавках, прилепившихся по периметру рыночного забора, молдаване торговали молодым, рубиновым вином на разлив. Лешка с Клавдей шумно и бестолково торговались, пробовали, заливая соком подбородки, шеи, майки и в конечном счете покупали все подряд, не скупясь, не жалея отпускных, подъемных и всех остальных попавших в руки денег. Жили, не думая о завтрашнем, одним праздничным, хмельным, словно базарное вино, сегодняшним днем.
  
   Купленное, если не съедалось сразу, укладывалось в сетку-авоську, с которой плавали на охоту, просто другой у них не было в помине. Никто не занудничал, не учил жить, не инструктировал, не напоминал об экономии, не объяснял, как и что необходимо делать. Первый совместный отпуск. Первое лето в Крыму.
  
   Смеясь и вспоминая всякое разное смешное увиденное в городе, брели под закатным солнцем обратно к стойбищу, залезая по очереди в авоську и, зачастую, приносили ее уже совершенно пустой. На аппетит не жаловались.
  
   Возвращались уже черно-бархатной, полной звездами, луной и волшебством, южной ночью. Тихонько пересекали колышущуюся в неподвижной воде моря лунную дорожку. Поднявшись к палатке, разжигали на обрывчике в специально выкопанной ямке-очаге костерок и готовили дневную добычу, вытянутую с куканом из воды, нанизав рыбьи тушки предварительно на очищенные от коры веточки. Ели под скрипы и трели сверчков, цикад и жуков. Белое нежное мясо морских тварей запивали молодым вином или, если повезло, пивом. Затем мыли в море посуду и, скинув то немногое, что считалось одеждой, лезли в воду - принимать вечернюю ванну ...
  
   Молочно-теплая, теплее воздуха, вода нежно обнимала тела, укрывала покрывалом пологой мягкой волны. Только бесстыдница луна бесстрастно направляла в их сторону дорожку, от холодного белесого света которой никогда не удавалось отвертеться.
  
   Утомившись и насытившись, друг другом, выскакивали из воды и, держась за руки, карабкались к палатке, давая на ходу зароки. ... - Немедленно укрыться и лечь спать ... Не лезть, не приставать с глупостями. Стать, в конце концов, человеками и поднявшись завтра пораньше, на самой-самой зорьке, многое успеть. Осуществить задуманную культурную программу. Например, сесть на троллейбус и отправиться в Воронцовский дворец, или на теплоходике поплыть в Ласточкино Гнездо. Увы. Благим намерениям редко суждено реализоваться в действительность ... В палатке они вновь совершенно нечаянно касались друг друга сначала несмело, кончиками пальцев, затем ... Никуда они, конечно же, не ехали и не плыли ...
  
   По утрам их настойчиво будило солнце. Утомившись за ночь, они дружно переворачивались на животы и натягивали на уши одеяла. Только перебранка окончательно проснувшихся чаек и прочей пернатой вольницы заставляла окончательно разлепить глаза, вскочить, размахивая вогкими полотенцами, лететь по склону вниз, к морю...
  
   Дикий пляж позволял обходиться без одежды, отбросив с первых дней условности цивилизации. Клавдя так разошлась, что вообще закинула в угол палатки полиэтиленовый пакет с набором египетских натурального хлопка трусиков и купальников. Даже отправляясь в Алушту, она отважно натягивала обрезанные по самое "немогу" шорты на голый, коричневый от загара задик. Сверху накидывала старую, еще с гражданки Лешкину ковбойку. Не застегивая, завязывала ее под грудью, демонстрируя всем загорелый плоский живот с впадинкой пупка.
  
   Такой экстравагантный наряд жестко притягивал взгляды встречных курортных мужиков, потных, усталых от очередей в пельменных, обремененных толстыми бабами в несвежих халатах, нагруженных зонтами, сумками, подстилками и детьми. Несчастных прямо тянуло, выгибало заглянуть в разрез ковбойки, где наливными яблоками покачивались ничем не стянутые холмики грудей. Курортные тетки злились, багровели, одергивали благоверных, таращились недобро, нехорошо шипели вслед.
  
   Лешка любовался подругой и прощал бабам вполне обоснованную ревность, а их мужикам - невольное восхищение и неадекватное поведение, балансировавшее на грани легкого помешательства.
  
   Он на себе познал чары и волшебство Клавдиного тела. В самый первый день, умаявшись после пешего перехода с рюкзаками и палаткой за спиной, хлопот с разбивкой лагеря, копкой очага и импровизированного холодильника, они поздно ночью улеглись каждый на своем матрасике. Смущаясь, подтянули одеяла под самые носы и чинно пожелали друг другу спокойной ночи.
  
   Может показаться удивительным, но, хорохорясь, попивая в компании друзей пивцо и потягивая сигаретки, они оставались дремучими, неопытными девственниками, хоть и с некоторой теоретической подготовкой. Негде им было уединяться, ни в Клавдиной развалюхе, где пополам с сестричкой делила комнатенку, еле вмещавшую две кровати. Не было для них места в шикарной Лешкиной изолированной квартире, где вечно толклись люди, а при входе в дом сидела с вечным вязанием гроздь старушенций-доносчиц. Целовались, обжимались по темным углам, в задних рядах киношек. Раз даже попробовали, поддавшись, зову плоти, пробраться на подвернувшийся пустой чердак. Но не выдержали, сбежали от стойкого, непередаваемого запаха смеси птичьего, кошачьего и мышиного помета.
  
   В ту ночь лежали рядом, впервые, не зная толком с чего начать ... Притворялись спящими, а сон не шел ... Дыхание выдавало. Сердца стучали, словно напольные часы в ночном доме, стук носился по палатке, искрился наэлектризованный желанием воздух, сотканный из серебряных струн лунного света.
  
   Клавдя, сработала женская натура, не выдержала первой. Медленно-медленно стянула, скинула на брезентовый пол покрывало. Открылась ему, доверилась жадному взгляду. Вся. Прекрасная, словно алебастровое изваяние, таинственно выгравированное в полутенях и штрихах ... Словно в замедленной немой фильме, не открывая глаз, полу прикрытых дрожащими невесомыми ресницами, протянула к Лешке руку и, скомкав в кулачке угол ткани, сдернула старое одеяльце. Невообразимо нежно провела пальцами по груди, изгибу бедра, животу. Ощутила ответный трепет возбужденной плоти, взяла, мягко обхватив ладошкой ... Оседлала. Сама направила, приняла ... Потом легкое, упругое сопротивление ... Вскрик ... Стон. ... И вершина всего - невообразимое счастье, прерванное, впрочем, ее вполне трезвой просьбой поберечь ...
  
   После всего, Клавдя попросила посветить, и в бескомпромиссном свете карманного фонаря высветилось нежное, белое бедро, на котором смешалась ее кровь и его семя ...
  
   Ничто больше не сдерживало их. Молодые и сильные они самозабвенно осваивали древнюю науку любви, проходя за ночь столетний курс чудес и открытий. Не стесняясь, экспериментировали. Восхищаясь и восхищая, обессиливая и восставая. Вначале вели счет победам, откладывали в кучки самые красивые яркие камешки найденные возле моря, спорили, обвиняли друг дружку в жульничестве, потом окончательно сбились и выбросили пересохшую, потерявшую яркость гальку, из палатки. Только одно никогда не изменялось, ее просьба поберечь и, даже на вершине блаженства, Лешка честно выполнял просимое, не очень ясно, впрочем, понимая, что это меняет в их совместной, как он ее понимал, жизни.
  
   В последнюю, бессонную, ночь он не выдержал и спросил Клавдю.
  
   - В чем разница? Раньше, позже ... Все равно ты моя.
  
   - Вся, вся твоя, да, да ... но не в меня! - Прошептала, простонала Клавдя. И он вновь подчинился.
  
   Они с Лешкой родились и выросли в одном городе, только на разных географических и социальных полюсах. Их родители никогда не встречались и, наверняка, не догадывались о взаимном существовании. Познакомились случайно, на лыжах в пригородном лесу, ровно на полпути от родных обителей. Словно неведомая сила толкнула друг другу в объятия на лыжне. Лешка скатывался с одной стороны склона, Клавдя с другой, оба попытались уступить дорогу, синхронно сворачивая в одну и ту же сторону, но в результате застыли посредине в первом объятии, плавно, впрочем, перетекшем в первый же поцелуй.
  
   С того дня они уже не расставались надолго. Всю зиму, забросив занятия, по несколько часов в день катались с гор, бегали по лыжне, а больше дурачились, кидались снежками, ныряли в сугробы и целовались бессчетно. До боли в обветренных, стертых губах, до солоноватого вкуса крови на языке.
  
   Лешка сбегал после первых пар в Универе с опостылевших лекций, успевая впрочем, иногда забегать на семинары и лабораторные занятия. Клавдя прогуливала школу, где отнюдь не блистала отличной успеваемостью, как и активной общественной деятельностью. Перебивалась с троек на четверки, лишь бы не теребили, не мешали жить собственной жизнью. Училки, впрочем, особо и не усердствовали, не гневили Клавдину мамашу, буфетчицу с вагонов-ресторанов поездов дальнего следования, нежадно раздававшую после возвращения из очередного рейса служилому, неизбалованному люду икорку, буженину, колбаску, а то и крабьи консервы, гордость советского экспорта. Такого ценного человека по пустякам волновать не следовало, а то возьмет, и в приступе материнской любви, пропустит очередной икряно-колбасный рейс. Последнего Клавдя, зная мамашу, особенно не боялась.
  
   Лешка, в свою очередь, совершенно ясно осознал к тому времени, что родительская любовь по отношению к нему, понятие неоднозначное и заблуждаться на сей счет особо не стоит. Убедившись, что сынок далеко не гений в точных науках, составляющих традиционную академическую славу семейства, родители поставили на нем то ли жирный крест, то ли не менее внушительную точку. Мужественно сцепили зубы и сосредоточили все педагогические усилия и связанные с ними блага на младшеньком, любимом.
  
   Лешку, к его полному счастью отпустили на вольные хлеба, перестали плотно опекать, да и вообще контролировать. Канули в гнусное прошлое “интереснейшие” книжонки о функциях многих переменных, бесчисленные дурацкие, адаптированные, выхолощенные английские брошюрки вместе с персональной учительницей английского языка приходившей на дом. Позднее оказалось, что кое-какой след от всей этой премудрости в башке остался.
  
   Теперь, убывая летом на Юг, Лешку на три месяца закидывали не в академический к “непростым” детишкам, а другой, попроще, обычный заводской пионерский лагерь. Одиночество и скуку он, правда, не ощущал, дел хватало, друзей тоже. Хреново становилось лишь в дни “открытых” дверей. В эти дни толпы родителей наводняли лагерь, приволакивая чадам вязки вкуснейшей, мясистой, черно-багровой черешни, восхитительно пузырчатую минералку в запотевших бутылках, шоколад, конфеты и, особенно - замечательное “Ленинградское” мороженое эскимо, кремовое изнутри под слоем изумительной шоколадно-ореховой глазури.
  
   Лешке, на этом пиршестве, в лучшем случае, доставались бутерброд с подсохшим, желтым, загнутым по углам, голландским сыром плюс бутылка тошнотворного, теплого ситро из местного привокзального буфета. “Паек” наскоро забрасывался очередным отцовским аспирантом, споро воспринимающим приоритеты, существующие в семье шефа, а потому не проявляющим особого рвения в исполнении “маленькой необременительной просьбишки”.
  
   На все случаи жизни и времена года Лешке полагалась единая форма одежды, затасканный, экономного немаркого коричневого цвета лыжный костюмчик и поношенные папины ботинки. Так бы и дотаскал его благополучно до выпускного вечера, но удивленные соседки доняли маман вопросами, а "родный" ли ей старшенький. Тот, что бегает по респектабельному академическому двору, словно сорванное с шеста пугало. Пришлось, не особо мудрствуя, не тратясь, перелицевать у знакомой портнихи отслуживший все сроки отцовский костюм. Получилось ... так себе, но матушка, поджав губки, вздохнула и протянула извечное, - “Мы люди бедные, но честные ...”
  
   О том насколько профессорша бедна, Лешка мог при желании просветить соседок, да такового желания не имелось, ибо самих соседок из подобных собственной “академических”, “непростых” семеек не больно ценил и жаловал.
  
   В общем, оставили в покое. Без комментариев, с холодным безразличием наблюдала родня за его последовательными увлечениями сначала боксом, затем стрельбой, потом аквалангом и, наконец, о Боже, прыжками с парашютом. То ли дело младший брат! Тут все было в порядке, - любовь к уравнениям, ранняя близорукость, очки, повышенное давление, выжженные химикалиями карманы и благоговейное отношение к функциям многих переменных, плавно перетекшие в геморрой и кандидатскую диссертацию.
  
   Клавдя, в свою очередь, изводила мамашку упорным отвращением к кулинарии, мытью посуды, шарканью веником, подведению балансов домашних расходов, с обязательными проклятиями и заклинаниями о дороговизне жизни, жадинах пассажирах и дураках-начальниках. Тоже относилось к засолке капусты, варке варений, солению помидоров с огурцами. Всему перечисленному, развратная девица, игнорируя периодические трепки, предпочитала томное валяние на тахте с, невесть какими путями, добытыми сборниками Вознесенского, Рождественского, Евтушенко и Межелайтиса, альбомами Чюрлениса и Врубеля, с фотокопиями нелегальных книг по йоге и парапсихологии. Мамашка дико удивлялась, в кого бы это пошла деваха? Книги в их родне отродясь не водились.
  
   Папа-профессор и мамашка-буфетчица, впрочем, совершенно не зная друг друга, оказались совершенно едины в педагогическом порыве, проявив на практике борьбу и единство противоположностей. И тот и другая с неописуемой и необъяснимой яростью в клочья рвали зловредную “макулатуру”, начиная с “Трех Мушкетеров” и заканчивая несчастным Чюрленисом.
  
   В общем, Лешка и Клавдя, хоть и обитали на различных полюсах, но являли собой именно тех уродов, без которых порядочные семьи ну ни как не обходятся. Стоит ли удивляться, что судьба просто зашвырнула этих изгоев друг другу в объятия.
  
   Случилось это событие после последней по счету попытки облагородить сынка, пристроив его в Университет. Оказалось, что от точных наук Лешка начинал оглушительно зевать в чинной тишине аудиторий, впадал в ступор при ответах на семинарах. Выход напрашивался один, подчиняясь инстинкту самосохранения, организм отправлял его вместо занятий на свидания с прогульщицей Клавдей.
  
   Может, так бы и тянулось до диплома, но судьба совершила очередной выкрутас. Однажды, после первого курса, Лешку перехватила в коридоре очкастая, похожая статью на переодетого мужика, преподавательница высшей математики. Взяв крепко за руку обсыпанными мелом пальцами, порекомендовала гулким лекторским басом честно и добровольно бросить к чертовой матери учебу и поискать занятие по душе. Подальше от университетских святых стен. Потому, что больше она ему трояк не поставит. Никогда! В чем прилюдно клянется. Кстати, ему все равно необходимо зайти в деканат. Его ждут. Отличный повод нацарапать заявление об отчислении по собственному желанию.
  
   Лешка согласился с безупречной логикой доводов доцента и медленно поплелся в деканат. Кто же торопится на собственную Голгофу?
  
   Там его уже ждали и, показалось, даже обрадовались приходу, что само по себе удивительно.
  
   За столом, рядом с замдекана сидел не первой молодости капитан первого ранга.
   Хозяин кабинета, отставной полковник с седыми “блюхеровскими” усиками под носом, разноцветной орденской колодкой на пол груди, где рядом с отечественными соседствовали экзотические китайские и корейские награды, ласково-ласково улыбался, доброжелательно блестя стеклами очков и вставными зубами. Обычно в таком антураже он сообщал об очередном отказе в стипендии, о других мелких и крупных неприятностях. Следовательно, хорошего ждать не приходилось.
  
   - Вот, товарищ капитан первого ранга, перед Вами наш лучший кандидат. - Отчетливо произнося каждое слово, представил замдекана Лешку. - В науках, правда, не особо усерден, рвения, прилежания не проявляет. Но, прошу учесть, хвостов и академических задолженностей на сегодняшний день не имеет. Зато масса положительных качеств, отличный спортсмен, гордость факультета по бегу на лыжах ... в учебное время. Парашютист, боксер, а, главное, свой для Вас человек - подводник-аквалангист. Можно сказать вполне сформировавшийся “человек-лягушка”. ... Ну и сердцеед, дамский угодник. ... Гусар!
  
   Пожевал губами под седой щеткой усов и усмехнулся.
  
   Кем в прошлой, армейской жизни, являлся отставной полковник студентам знать не положено, но легенды ходили по аудиториям и общагам о потрясающей осведомленности во всех казавшихся тайными сторонах жизни подопечных. Старикана, впрочем, любили и уважали. В обиду своих питомцев он не давал, зачастую вытаскивал старшекурсников из отделений милиции, даже вытрезвителей без печальных для будущей карьеры последствий.
  
   Прослушав столь двойственную характеристику кандидата, каперанг поморщился, словно во рту заныл очередной зуб.
  
   - Извини Алексей, не представил тебе моего коллегу из Военно-морского училища подводного плавания. Им необходимо срочно набрать студентов с хорошей теоретической и физической подготовкой. Естественно, патриотов и добровольцев, для ускоренного обучения новейшим, сложным, ответственным боевым специальностям. Вот мы тебя и пригласили, как ... достойного.
  
   Коллега полковника, скучая, листал тощее личное дело Лешки.
  
   - Такие родители? - Он удивленно поднял глаза от дела на Лешку. Тот в ответ скромно потупился, но от родства не отказался. Что поделаешь. Родителей не выбирают.
  
   - Я же говорю, скрытый талант! Нам не удалось распознать, развить природное дарование, но вам ... - Он развел руками, - Все карты в руки. Лучшего отдаем, несостоявшуюся гордость науки вручаем ...
  
   - Вот дает, Николаич, - С восторгом подумал Лешка, - Продает гнилой товар, не поперхнется!
  
   - Может сначала стоит поговорить с отличниками ..., - Заикнулся моряк.
  
   - Не имеет смысла, - Отрезал, грозно распушив усы, замдекана. - Хилы, слабосильны, очкасты, замучены учебой и онанизмом. Вам они не подойдут. Да и пьяницы, не приведи господь.
  
   - Ну, этого добра не надо, со своими такими не успеваем разбираться! - Оживился морской кадровик. - Пьешь? - Воткнул перст в Лешку. Тот рта не успел открыть, Николаич опередил.
  
   - Нет, можно считать не потребляет. Так, пивко, винцо. Но не часто. Стипендии мы ему не платим, а маман, пардон, держит в строгости, денег выдает только на проезд и завтрак. И то в обрез. Впрочем, его девица подкармливает, а деньги они на кино и книги спускают.
  
   Лешка как стоял, чуть не свалился соляным столбом. - Не человек, Николаич - рентгеновский аппарат, магнетизер, Каллиостро, Вольф Мессинг!
  
   Представление закончилось тем, что хитрован Николаич сбагрил таки в училище Лешку, сохранив все ценные кадры для родного факультета. О престиже и успеваемости коего неустанно радел, поддерживая показатели на недосягаемой для других замдеканов высоте.
  
   Так, неожиданно для самого себя, Лешка загремел по спец разнарядке на второй курс военно-морского училища. Для сокращения разрыва в боевой и морской подготовке новичков из студентов не отпустили на летние каникулы, а прогоняли три месяца в лагерях, доводя до состояния, соответствующего бравому курсанту второго курса.
  
   Первые полгода прошли-пролетели, он и оглянуться не успел. Цукали, жучили курсовые, ротные, старшины, преподаватели. Нормально, без дураков. Спать на лекциях отучили. После знакомства с губой, с нарядами вне очереди, прочими радостями Дисциплинарного Устава, Лешка понял, что по-старому жить не получится. Детство закончилось. Времени на встречи с Клавдей почти не оставалось, но она не бросила, ждала. Валялась в одиночестве на кособоком диванчике, учебники перечитывала.
  
   Может быть, повзрослела, остепенилась, возможно, просто занять время решила ... Одним словом, прислушалась к наставлениям мамаши-буфетчицы и, окончив школу, поступила в торговый техникум. Впрочем, в редкие встречи они также убегали на лыжах в лес, в последние ряды киношки, также как и раньше целовались до онемения.
  
   Лешка тянул курсантскую лямку - учился, стоял в нарядах, ходил в караул, в патруль. С общефизической, морской, строевой у него проблем не возникало. Без боязни заделывал в учебном, затопляемом отсеке пробоины, тушил пожары, дегазировал, деактивировал, отражал нападение неведомого противника, выходил в легководолазном костюме из “затонувшей лодки”.
  
   Жизнь заставила - одолел и Уставы, хоть чуть не сошел с ума от необходимости читать и запоминать бесчисленные скучнейшие параграфы. Представлявшиеся, до определенного времени, полной ерундой и бессмыслицей. С математикой и английским оказалось все не так плохо, видимо где-то в подкорке отложились и адаптированные книжонки, и функции переменного, и курс высшей математики мужеподобной дамы доцента.
  
   Еще легче пошло дело со специальными военно-морскими дисциплинами, их он просто полюбил, засиживался в свободное время в библиотеке, читая все, что находил сверх рекомендованного. Тут пригодился зазубренный в детстве английский. Лешка на удивление легко переводил статьи из иностранных военно-морских журналов и книг. Не задумывался Лешка о будущем. Потому поздно встрепенулся и на красный диплом не вытянул. Когда, по обычаю дурачась, сообщил печальную весть Клавде, та только вздохнула, но ничего не сказала. Не попрекнула.
  
   В положенное время Лешка с сокурсниками отстоял в последний раз на парадном плацу училища, прошел парадным маршем перед начальством и гостями, сменил форменку на пошитый на заказ бело-кремовый китель с золотыми погонами. Выкинул в воздух мичманку, получил диплом, лейтенантские погоны и кортик. Рассчитавшись с училищем, засунул, не считая отпускные в подаренное Клавдей новенькое хрустящей кожи портмоне. Отправил туда же, подъемные и прочие деньги, вышел на улицу с портфелем личных вещей, вздохнул полной грудью и ... оказался в отпуску. Перед убытием на Северный Флот к постоянному месту службы.
  
   Вот так ...
  
   В последний день отпуска солнышко расцветало в беспечном синем небе оранжевой радостной ромашкой. Лешка с Клавдей лежали привычно голыми на пляже, добирая ультрафиолета про запас, на неопределенное время. Когда еще выберешься в Крым. Лоснились коричневыми телами, словно ленивые тюлени на лежке. Загорелые, без пропусков и белых отметин. Клавдя, безмятежно раскинувшись, с закрытыми глазами, урча сытой кошкой, бродила отрешенно тонкими пальчиками по его груди, животу, спускалась к бедрам, теребила, гладила ...
  
   - Мне чертовски нравятся твои коричневые, мускулистые, покрытые вызолоченными солнцем волосами ноги, - Мурлыкала, Клавдя. - Словно у античного сатира, или кентавра ... Только без копыт ...
  
   - Надеюсь и без рогов, - Беззлобно откликнулся Лешка. Он знал за Клавдей любовь к приколам, приводившую иногда к скандальчикам, и старался потакать, не поддаваться на провокации.
  
   - Ну, это не твоя беда ... - Отозвалась Клавдя, - Не мужняя жена.
  
   - Недолго осталось. Приедем - поженимся. Жаль, что раньше не сообразили. Полетели бы вместе на Север. А так жди тебя. Правда, в этом свой плюс, успею все подготовить, квартирку там снять. - Он слабо представлял конкретные особенности семейной жизни. И сейчас не хотелось задумываться. Лень думать лежа под теплым солнышком. Лень шевелить мозгами. Просто нежился, повернув немного набок голову, любовался в который уже раз ее точеным телом, линией животика, упругими грудками с сосками-вишенками, нежными завитками на невысоком лобке ...
  
   - Нет, милый ... Нет, дорогой ... Не оформим мы ничего ... Не для меня эта заполярная романтика... Остепенилась, пора уже ... Маманя права, не пара ты мне ... Поступать в общепит буду. На заочный. Работать к мамане, в вагон-ресторан, пойду. Она уже забила место. И в техникуме все нормально устроилось. Спасибо тебе, выдали свободный диплом, ... лейтенантше ... Потом замуж выйду ... Но не скоро ... За солидного, устроенного человека, с квартирой, машиной. ... Пойду в ресторан работать ... Завпроизводством ...
  
   - Маманя сказала, вот если тебя на Черное море выпустят, то стоит подумать, а так ... Ни тебе цивилизации, ни театра, ни выставок, холодина собачья ... Июнь еще не лето, а Июль уже не ... Сопки да тоска, среди таких же офицерских женушек. Панельные пятиэтажки снаружи, казенная мебель внутри ... Скука ... Сплетни, склоки ... Закрытый гарнизон ... Бетон серый, корабли серые, зелени нет ... Муж полгода в море, полгода - черт знает где, а если отпуск, то осенью или зимой пока до двух просветов не дослужится ... - Лениво цедила Клавдя, все еще лаская Лешку.
  
   - Откуда знаешь?
  
   - Не ты, другие просветили. Маманя специально на северные маршруты попросилась, с пассажирами моряками, а больше с их женами, беседы вела. Меня раз в рейс взяла, уговорила ... Посмотрела я на морячков с боевыми подругами. Фотографии они показывали, думали, хвалятся, жизнью гордятся ... А я ужасалась. Не для меня все эти Гаджиевы, Полярные, Североморски ... Прости, Лешка ... Романтика хороша в стихах да на картинках ...
  
   Лешка молчал, дал высказаться любимой до конца, до самого гулкого дна.
  
   - Решилась, удрала вот с тобой, хотя если маманя узнает - прибить может. Но поехала ... и вчера еще ты бы всего этого не услышал. Сегодня можно. Последний день. Завтра самолет и, адью! Но это лето - твое, мой тебе прощальный подарок. Так сказать на долгую, добрую память. Все же мы с тобой ... не чужие ... Я ... хотела ... всю жизнь мечтала ... что ты станешь первым мужчиной ...
  
   Эх, жизнь ... Синее море - золотые якоря.
  
  
  
  
  

Глава 3.

Такой тихий инженер.

  
  
   Раз-два! Раз-два! Вдох-выдох. Наклоны, приседания, гантели, отжимания. Обязательный душ. Сначала - горячий. Вернее, чуть теплый дождик. Это все, что могла обеспечить поселковая КЭЧ. Потом, от души холодный. Этого добра - сколько угодно. Спасибо северному морозцу. Бодрящий, даже излишне. Но все равно - спасибо. Максимум-максиморум ожидаемого в серой, с заляпанными смолой стыками бетонной пятиэтажке, нелепо, не эстетично воткнутой между лысых сопок с хилыми березками. Жалкий приют семейных, и не очень, работников номерного флотского завода по ремонту и обслуживанию субмарин.
  
   Вырубив воду, Артур Игоревич тщательно насухо вытер широким голубеньким полотенцем с розовыми цветочками по полю, ухоженное, безволосое, бело-молочное совсем молодое тело. Критически оглядел себя в настенном, вделанном в белую плитку ванной, зеркале. Остался доволен. Зябко передернул мягкими покатыми плечами. Натянул белые трусики египетского хлопка, ласково прихлопнул ладошкой по оттопыренному задку. “Хорош, хорош, шельмец!”. Накинул расписанный павлинами стеганый халат, японский, из ленинградской комиссионки.
  
   Топили как обычно, то есть паршиво. Кочегары в поселковой котельной вновь перебрали ночью лишку. Впрочем, чего еще можно ожидать от чумазых, постоянно пьяных, матерящихся и грубящих, нехороших людей?
  
   Под традиционные, словно смена дня и ночи, утренние размышления успел побриться, освежиться из пульверизатора лучшим, естественно из того, что смог найти, одеколоном. Воскресный день начался.
  
   Старший инженер, милейший человек Артур Игоревич, обожал дни, когда оставался дома, в отгороженном от посторонних взглядов гнездышке. Для него не столь уж и важно было выходной, праздничный, больничный день, главное - не нужно натягивать поверх чистого изящного белья уродливый комбинезон, запихивать в портфель бумаги, завтрак "тормозок", термосик с кофе или чаем, хлопать по карманам, проверяя наличие ключей, печаток, пропуска. Затем восемь, а то и больше, каторжных часов сливаться, мимикрировать, общаться с серой, презираемой всеми фибрами души, дурно пахнущей толпой работяг и коллег. Вежливо всем улыбаться, пожимать руки... Печально, противно, но это его крест, его удел.
  
   Закончив столь ненавистный трудовой день, инженер бежал затем по магазинам, делал необходимые закупки, в конце концов, облегченно вздохнув, скрывался за дверью своей однокомнатной квартирки, словно рак-отшельник в персональной ракушке. Его крепость, убежище, тихая, надежная пристань. Здесь он, наконец, обретал покой, вновь становился самим собой.
  
   В течение первого года, после того как прибыл по распределению на место работы, Артур проживал на съемной квартире, платил, бешеные деньги и бомбардировал письмами обожаемую мамочку. Та в свою очередь устраивала перманентные истерики отцу. Вначале он стойко держал оборону. Затем плюнул, решив, что себе дороже проявлять излишнюю принципиальность, тем более год прошел, гнев поостыл. Сдался. Задействовал нужных людей и обеспечил сыну изолированную жилплощадь.
  
   Мамочка, почувствовав слабину, совершив гигантское усилие, попыталась переместить Артурочку поближе к столице, но отец, узнав, отыграл все назад, да еще пригрозил, что этот выродок там, на Северах и сгниет. Если нечто подобное повториться. Жена смирилась, но сделала все возможное для повышения комфортности ссылки, переслала чаду мебель, обои, плитку, все для обустройства гнездышка. И, естественно деньги, для оплаты рабочим.
  
   Бедные соседушки, они и не догадывались, что за такой же, как у всех, обшарпанной снаружи дверью, разместилось совершенно невероятное чудо. С финской сантехникой, немецкими обоями, чешской люстрой, румынской мебелью, болгарскими паласами, паркетным полом. Отделенное от них совершенно иной изнутри дверью, полированной, со встроенным глазком. Все это содержалось усилиями самого Артура в идеальной чистоте и порядке. К чистоте и порядку был отцом с детства приучен. Да и выхода не оставалось. Ну, не домработницу же пускать к себе! Врага в крепость? Да и где ее здесь найти?
  
   Впрочем, все эти хлопоты остались позади. Артур Игоревич вздохнул, подошел к окну, потянул за кисть шелкового, золотистого шнура и приоткрыл немного штору. Увы, глазам открылся все тот же нерадостный, опостылевший, невзрачный северный пейзаж.
  
   Тусклый свет заполярного дня, свинцово-серая вода залива, черная туша входящего на ремонт очередного подводного корабля. Одним словом, тоска смертная. Задернул, отсек шторкой внешний мир. Прошел в кухоньку. Забросал зерна в кофемолку. Пожужжал. Пересыпал намолотый кофе в турку. Поставил на плиту. Сварил кофе. Полюбовался пенкой. Налил в кружку с золотым по белому ободком. Добавил молока из пакета. Сливок в этот раз не досталось. Но все равно получилось красиво. Попил кофейку, закусил печеньем ...
  
   Боже! И это - его мир. Его космическая капсула. Он в вечном одиночном полете ... Поднес поближе к глазам турку с кофейной гущей. Всмотрелся внимательно. Только прошлое, прошедшее, ничего о будущем ...
  
   Когда он впервые появился в поселке, вышел на работу, мужики местные и бабы сразу почуяли в нем чужака. Чист не в меру, не пьет с коллективом, не дымит “Примой” в курилках, на перекуры все с книжечкой, кефирчиком, кофейком ... чистоплюй хромой. Даже женщины - существа все же более возвышенные и нежные, по самой натуре, тоньше понимающие жизненные коллизии. Но здесь, в отличие от столичного города, даже лучшая половина человечества оказалась, в значительной мере, испорчена общением с грубой мужской массой. Не женщины, бабы скорее. Они сторонились его, смотрели зло, недоверчиво, не отвечали на милые, по мере возможности, улыбки, не допускали в свой интимный круг.
  
   Со временем, впрочем, попривыкли, специалистом он оказался толковым, мог просто объяснить слесарям, что и как ремонтировать, быстро устранить неувязку, найти неисправность ... Лодки Артур знал. За своего его по прежнему не считали. Принять не приняли, но ... терпели. А что делать ... Коллектив, ведь. Профсоюзные взносы платил исправно, на всех собраниях высиживал в задних рядах. Голосовал, в актив не лез. Порученное выполнял. В дружинниках не ходил. В подшефный колхоз не ездил, так ведь хромой черт, что с него спросишь. Вот и жил среди них. Ни свой, ни чужой.
  
   Стало полегче после знакомства с Ксюшей. Теперь его вроде даже жалеют ... Инвалид несчастный. ... Артур всегда очень четко чувствовал людей, их отношение к нему. Ошибался редко. От Ксюши шло добро, он ощущал ее способность одарить теплом, женской всепрощающей жалостью. Грех было не воспользоваться столь превосходным “суповым набором”.
  
   Миловидная, чуть старше его самого, побывавшая уже замужем и хлебнувшая горького, Ксения, одна из коллег, не сторонилась новичка. Подсела раз в перерыв, разговорились. Как водится вначале о литературе, живописи, потом помалу о готовке, о домашнем хозяйстве. Тут он многое знал, ей и неведомое. Заслушалась. Времени не хватило, потому встретились еще ... Так они все время в столовке и встречались бы, но Ксюша первой проявила инициативу - пригласила в кино. Билеты купила. Артур пошел, ему даже интересно стало, чем все закончится.
  
   После кино бодро предложил зайти в ресторан. Просто поужинать. По-дружески. Все прошло весьма мило и пристойно. Необязательно беседуя о предметах весьма нейтральных, проводил до ее, такой же серой и облезлой пятиэтажки, как и та, в которой жил сам. На предложение зайти почаевничать, секунду подумав, согласился. Поддержал под теплую мягкую руку на ступеньках. ... Кавалер.
  
   Чай, по дурацкой советской привычке, пили из стаканов в подстаканниках. Восседая на расшатанных стульях за покрытым клеенкой кухонным столом. Варенье, вишневое, слегка засахаренное, янтарными грудками лежало на хрустальных розетках, предмете Ксюшиной гордости, приберегаемых для приятных гостей.
  
   Чаем дело не закончилось. Женщина выставила сначала сухое грузинское вино. Уговорила выпить за дружбу. Потом вытянула из старенького холодильника “ЗИЛ” початую бутылку “Столичной”, но он не поддержал, и пить пришлось самой. Выпила можно сказать и ничего, пару рюмашек. Однако хватило. Осмелела, хоть немного язык заплетался. Потащила нерешительного кавалера в спальню. Целовала жарко, повалила на никелированную, с шарами, кровать, прям на покрывало, утопила голову в пуховой подушке с кружевной, крахмальной наволочкой. ...
  
   - Особым изобилием жилище ее не отличается, хоть бедненько, но, по крайней мере, чисто, пристойно. - Спокойно отметил Артур, под страстные, но никак не возбуждающие его ласки женщины.
  
   Дальше того дело не продвинулось. Не отозвался Артур Игоревич на телодвижения, уже совершенно откровенные и отчаянные. Не интересовали его женщины. Этого он ей, правда, не открыл, а придумал некую душещипательную историю с травмой, полученную в военно-морском училище. О последствиях нехороших, поломавших молодую жизнь, одинокую, несчастную. Ох, заливалась Ксюша слезами, сочувствовала, переживала. Извинялась, что не поняла, боль душевную хорошему человеку причинила. Он простил великодушно, предложил то, что мог - теплую, душевную, спокойную дружбу. Согласилась ...
  
   Спать уложила отдельно, на кушетку, подставив под ноги стул из кухни. Постелила на чистых, хрустящих, отутюженных простынях. Он не спал, лежал тихо, не ворочался. Дождался, чего хотел, услышал через недолгое время со стороны кровати легкий монотонный шелест, затем погромче, потом мокрое, вязкое, не скрываемое, отчаянное чмяконье и задавленные стоны в подушку. Вот тут возбудился. Еле удалось справиться, чуть не начал удовлетворять себя. Вот ведь женщина! Женщина мастурбировала. А он всю жизнь ощущал себя именно Женщиной. Не мужиком, не мужчиной, а сначала нежной принцессой, теперь - прекрасной юной Дамой.
  
   Утром тепло, по братски нежно, приветствовал хозяйку, поцеловал в щечку. Снова чай пили. С сушками. Попрощался и ушел. С тех пор они встречались, но не часто, то в кино, то в ресторан ходили. Домой, правда она его не приглашала. Ну а он, естественно, и не собирался ничего подобного делать.
  
   Бабы местные, да и мужики кое-какие, к нему подобрели. Вот ведь, молодой, а страдалец. Инвалид. Ну, теперь ясно, чего не пьет, не курит, почему при всяком удобном случае в родной город ездит, часто за свой счет. Лечится бедолага. С тем и оставили в покое. Начальство тоже видать подпиталось слухами, хоть и без особой охоты, но отпускало на пару дней за свой счет. От случая к случаю. Тем боле после “лечения” инженер возвращался домой повеселевший, без возражений работал сверхурочно. Черт его знает, может, вылечится, женку из местных бабенок заведет, крепче к заводу привяжется.
  
   Кто знает, как его судьба сложилась, родись он в другой семье. Но что вышло, то вышло. Отец большую часть жизни провел по дальним гарнизонам, по флотам, морям и океанам. Сына Артуром назвал. В честь города, что от япошек освобождал. Там он долго служил. Неувязка и с городом и сынком вышла. Город с базой китаезам неблагодарным отдали, а сынок ...
  
   Сынка мама воспитывала. Из-под своего крылышка не выпускала, а ее в свою очередь, Артурова бабушка в узде держала, ту - прабабка чуть не столетняя. Так и жили в Северной Пальмире в ожидании то налетов, то наездов отца. Без него жизнь шла спокойно, благолепно, при нем ... вечные уговоры поехать вместе в ужасную Тмутаракань, в сопки, на некий грозный, способный разрушить привычный мирок, чуждый им “Флот”.
  
   Женщины не поддавались, стояли твердо. Отец уезжал, побежденный и несчастный. Претензий к матери у него не возникало, та по-своему его крепко любила, других мужчин в ее жизни не водилось, хоть претендентов наблюдалось, хоть отбавляй. Потрясающей красоты женщина. Внешне весь в нее, Артурчик рос чудным ребеночком, вылитым ангелочком. Маменька, мечтая о дочурке, которая все не получалась с нечастых наездов мужа, наряжала сыночка в платьица, панталончики, чепчики и кружавчики. Игралась словно с кукленком. Приучила, доигралась до того, что Артур дружить с мальчишками, от которых кроме насмешек и синяков ничего хорошего не видел, отказался напрочь и водился только с девочками. Тоже до определенного предела. Класса с пятого они Артурчика в свой кружок, по неясной ему, но очевидной для вчерашних подружек причине, допускать прекратили. Остались книги. Читал, тихо грустил, мечтал. Из школы домой, из дому - в школу.
  
   Отец, постарев, дослужившись до больших чинов, перевелся на Балтику, поближе к семейному очагу. На этом тихая жизнь Артура закончилась. Моряк девичьих шуток не понимал. Не разрешал сыночку валяться в постели по утрам. Гнал на зарядку. Заставлял обливаться водой - закаливать организм. Бабки дружно падали в обморок, но ничего уже поделать не могли - время их прошло.
  
   Неждано-негадано, вошел в его жизнь первый Друг, тренер из секции гимнастики, в которую определил неуклюжего отпрыска строгий отец. Тренер был с ним мягок, не напрягал, щадя самолюбие пацана, занимался индивидуально и добился успеха. Артур окреп, выпрямился, сбросил жирок.
  
   Часто оставаясь вдвоем после окончания официальной тренировки, тренер подсаживал мальчишку на снаряды, показывая упражнения, поглаживал добрыми нежными руками. Промытое мускулистое тело под гимнастическим трико светилось чистотой, пахло не потом и табаком, а духами и тальком. С ним оказалось хорошо и уютно. Не то, что с отцом. Тот только прижимал крепко, возвращаясь со службы, к жесткой, просоленной морем коже. Целовал, обдавая прокуренным до самого нутра дыханием. Колол нежную кожицу щетинистыми, колючими усами. Наутро Артурчик рыдал, горестно рассматривая покрывшееся красными пятнами раздражения личико.
  
   В один из вечеров, Друг попросил Артурчика помочь убраться в тренерской каптерке. Тот не мог отказать. Сам не заметил, как оказался в объятиях тренера. То, что произошло потом, воспринял на удивление спокойно, без паники, словно должное. Знал уже, что старшие парни выделают подобное с девчонками, в школе просветили. А ему и приятно показалось оказаться женщиной, да еще рядом с таким роскошным красавцем мужчиной...
  
   Тренер получал все, что желал. Многому и сам научил. Но тут в секцию пришел очередной новичок. Влюбчивый спортсмен, сбагрил поднадоевшего Артура своему хорошему товарищу. Тот преподавал литературу в престижном гуманитарном вузе, сам был тонок, изящен, утончен, начитан, словно средневековый гранд. Слыл в их замкнутом кругу эстетом.
  
   С ним стал Артурчик не только любовником, но и пажем. Надо отдать должное, второй Друг многое внес в его жизнь, передал не жалея из собственных обширных знаний, научил понимать людей, привил вкус к хорошим манерам. Артур настолько восхищался своим повелителем, что отважился и привел домой. Якобы для помощи в подготовке к экзаменационному сочинению.
  
   Маман и бабки чуть с ума от радости не сошли, восхищаясь манерами, острым умом, изящным вкусом, чтением на память бесконечного числа стихов не только обязательных Пушкина с Лермонтовым, но Байрона, Шелли, Шекспира, Гейне, Шиллера ... Впрочем, современных поэтов литератор не читал принципиально.
  
   Идиллию разрушил, как обычно, отец. С первого раза унюхал нечто непотребное в новом знакомом сынка, со второго - объявил, что на дух не переносит лощеного хлыща. Увидав в третий, чуть не пинком выставил из дома. Через день несчастные любовники плакали и ласкали друг друга, вспоминая происшедшее. Мечтали, сплетясь изящным объятием, о временах античности с ее тонким, чутким пониманием прекрасной, нежной, истинно мужской дружбы.
  
   Беда пришла сразу после окончания школы, когда отец, не считаясь с матерью, а тем более с седенькой бабушкой и совсем выжившей из ума по старости лет прабабкой, отомстил им одним махом за все прошлые унижения. Чуть не волоком, отобрав предварительно документы, притащил сынка в Военно-морское училище. ... Продолжать династию флотоводцев.
  
   В первую же ночь, Артур сбежал домой, не выдержав ужаса кубрика общежития. Отец применил грубую физическую силу, пригрозил выдрать, выгнать из дома без пособия, в чем стоял. А стоял он в тренировочном костюмчике и китайских кедах. Немного для начала самостоятельной жизни. Пришлось с позором возвращаться тем же путем обратно в курсантскую среду. Сошло с рук. Даже приобрел некоторый авторитет среди сокурсников. Это же надо, в первую ночь мужик в самоволку сбегал. Грубые мужланы в тельняшках, пожизненные рабы моря и стали, они ничего не поняли.
  
   Беда случилась на последнем, выпускном курсе. Когда Артурчик окончательно изнемог от ежедневного, возбуждающего до безумия, созерцания полуодетых, а то и совсем голых, здоровых мужских тел. Попался на его пути первокурсник из взвода, где сам пребывал старшиной. С розовым, безволосым, крепким телом, с пушистыми усиками над губой, с солидным мужским достоинством. А главное, с лукавым взглядом маслянистых, все понимающих, глаз. Может такой как сам он в прошлом? Не удержался Артур, поставил паренька дневальным.
  
   Повод появился, пришел ночью проверить, навестить. Завел в гальюн, вроде уборку проконтролировать. В общем, не обознался, малыш оказался вполне соображающим в любовных делах, кем-то уже распечатанным, но вполне свежим. Один единственный раз, чтобы привязать покрепче, взял его, а потом - отдался.
  
   Тут и застукал их курсовой офицер. Принесла нелегкая. Чего только не спалось в теплой постели? Глаза от удивления выпучил - чуть не выскочили.
  
   Затем гнал их по коридору, размахивая выдернутым из брюк ремнем. Не орал. Шипел и хлестал по задам, спинам обезумевших от ужаса любовников. Лупил безжалостно, но и они не пискнули. Держались. Все, может, так обошлось бы, успели удрать, но на беду свою впечатлительный Артурчик, умудрился представить капитана третьего ранга в виде репродукции к недавно прочитанным “Похождениям бравого солдата Швейка”. Запнулся на бегу, оступился, покатился с грохотом вниз по боковой лестнице, мимо старинных, маслом писаных картин героического прошлого флота.
  
   Курсовой кинулся за ним, а первокурсник исчез без следа, канул в ночном освещении казарменных коридоров. В общем, вычислить его не смогли. Дело замяли. Кому из начальства такой позор нужен? Отцу, приватно, сообщили все как есть. Без прикрас про сынка пидара. Он подождал, пока Артура подлечили в госпитале. Дома, несмотря на вой жены, отделал дополнительно ремнем. Все по тому же многострадальному месту. В результате всего пережитого нога срослась плохо, Артур остался хромым. Из училища его списали вчистую.
  
   Отец блудному сыночку поставил жесткое условие. Формулировалось оно предельно просто, - Заканчивать судостроительный и проваливать на Север, по распределению, которое гаденышу гарантированно обеспечит. Там замаливать грехи ударным трудом на трудовой вахте. Не блудить. На глаза не появляться. При несоблюдении условий, не только лишит фамилии, но и под суд за его шалости отправит. Себя опозорит - черт с ним, но предоставит распутному сынку вкусить прелести зоны. Что там с ним сделают, не его забота.
  
   Теперь только во время нечастых наездов в родной город Артур возрождался среди старых и новых знакомых. Держался осторожно. Старался не засветиться, не навлечь отцовский гнев.
  
   В один далеко не самый лучший день, телефонная трубка в конторке, пригласила старшего инженера зайти в неприметную комнатку здания заводоуправления. Желательно не откладывая. О комнатке той слухи ходили смутные, нехорошие. Но делать нечего, пошел, внутренне содрогаясь.
  
   Оперуполномоченный КГБ по заводу встретил у двери, приобнял за плечи, ввел в комнату, ласково усадил на жесткий казенный стул, стоящий напротив покрытого зеленым сукном двухтумбового массивного стола. Опер улыбался, светил ровными белыми зубами, а глаза оставались холодными, стеклянными. Словно у ужа в школьном террариуме, за которым Артур в паре с девочкой ухаживал юннатом в младших классах. Расспрашивал опер о жизни, о работе, не обижают ли работяги, слушаются ли ... С кем дружит молодой специалист, не собирается ли жениться.
  
   Артур отвечал, что все хорошо и жизнь его прекрасна, отношения со всеми ровные, рабочие, товарищеские.
  
   - А товарищеские, это как? - Прервал, немного осмелевшего инженера, опер, вперившись взглядом не то в лоб, не то в кончик уха Артуру. Да так, что не перехватишь, не поймешь, что у того в глазах.
  
   - Не понял ... - Промямлил инженер.
  
   - Все ты, шлюха, понял! Петух ты ... И посмей только отбрехиваться! Ты кого собираешься тут обманывать? Органы госбезопасности?
  
   Опер выкинул на стол веерок фоток. На всех присутствовал Артурчик, только вот позы и партнеры оказывались разные. Где их снимали? Как? Он понятия не имел. Обмерло сердце, рухнуло в живот. Чуть не обмочился. Еле удержал позыв.
  
   - Что делать будем? - Чуть помягче, понизив голос, спросил опер. - Соображаешь, чем тебе эти художества светят? Пидар на режимном объекте Флота! Да это такой довесок к статье, что до конца жизни на зоне будешь зеков ублажать. Ты это осознал?
  
   - Да ... - Только и смог выдавить через пересохшую гортань.
  
   - Понимаешь, на что пойдет Комитет, если решит не давать этому делу ход?
  
   - Всю жизнь буду благодарить ...
  
   - Сдалась нам твоя благодарность. ... Это через жопу, что ли?
  
   - Зачем вы так ...
  
   - Затем. - Пришлепнул ладонью по столу. - Нам не благодарность нужна, помощь. Честное, деловое сотрудничество. Тогда, на многое сможем закрыть глаза. Даже больше. Материально помогать начнем, по службе продвинем ... Поездки эти, твои, ... для лечения, будем организовывать. ...
  
   - Может, скажешь, что нужно еще подумать? - Произнес с издевкой опер. Он считал вопрос решенным и не желал тянуть с вербовкой.
  
   - Среди вашего брата много разных людишек ошивается, а разговоры в постели откровенные, честные. Людишки после любви мягчеют, расслабляются, сокровенным самым делятся, а ты ведь за бабу работаешь, вот и послушай, да направь разговор в нужное нам русло.
  
   - Я постараюсь, обещаю ...
  
   - Постараешься, еще, как постараешься. Так жопой заработаешь, что лучшим из всех станешь. Это я гарантирую. Сачковать не дам. А обещание ... Слова - безусловно, хорошо, но подписочка о сотрудничестве - намного лучше. Надежнее. Ведь если ее твоим дружкам показать, то и в лагерь отправлять ничего не придется. Правда, ведь? Не любят твои дружки стукачей ... Впрочем, нигде их не любят, только мы и терпим.
  
   Опер толкнул через стол к Артурчику листок бумаги с несколькими уже заполненными графами и чернильную ручку самописку.
  
   - Подпиши. Там, внизу. Число поставь.
  
   Подписал Артурчик. Удивился даже - рука не дрожала.
  
   - Теперь ты секретный сотрудник. Сексот. У меня на связи. Имя тебе дал, ну вроде клички подпольной, - “Ксения” ... Запомнишь? ... Должон запомнить. Зарплата - не положена, но ... единоразовыми ... пособиями ... смогу премировать. За хорошую, честную работу, естественно.
  
   Сыто хохотнул и, словно котяра мышь, притянул к себе ногтем подписанный листок вербовки. - Впрочем, у нас ведь все добровольно. По согласию? Не правда ли, Артур Игоревич?
  
   Инженер помолчал. Чего уж отвечать.
  
   - Так что, если, что узнаете, услышите, увидите, милости прошу. Немедленно ко мне. Только не в эту комнатку. Вот вам телефончик, запомните, не записывайте. Звоночек, и встречаемся. Совершенно случайно. Есть у нас тут одна квартирка для такого рода дел. Приходите, не обидим. Поговорим по душам и разойдемся как в море корабли. До следующего раза. С просьбами, предложениями - по этому же пути. - Задумался на мгновение.
  
   - Да. Если спросят, зачем вызывали, скажите, втык получали за безалаберное хранение секретной документации. Вот, это на столе забыли, уходя на перерыв. - Сунул в руки Артура бумажонку с грифом. Тот помнил, что не вынимал ее из сейфа, не касался, в руки не брал, по крайней мере, целую неделю.
  
   - Ну, все, все. Идите, идите. Работайте “Ксения”. Повышайте обороноспособность Родины.
  
  

Глава 4.

  

СССР, Москва, Лубянка.

  
  
  
   Председатель Комитета устало откинулся в кресле, снял массивные, в роговой оправе, очки с толстыми прямоугольниками линз. Потер переносицу, помассировал веки, уставших за день глаз, глубоко вздохнул несколько раз. Давали о себе знать, побаливали почки, застуженные еще в Карелии, в рейдах к партизанам. Сел поудобнее. ... Все. ... Отдых закончился. Очки вновь оседлали крупный породистый нос, золотое перо авторучки, заполненной черными чернилами, заскользило по бумаге рабочего блокнота.
  
   Перечитав заметки и внеся необходимые коррективы, Председатель задумался, подперев большой рукой с длинными изящными пальцами, шишкастую, грубой мужественной лепки голову.
  
   Забот хватало, ежедневные сводки приносили информации больше, чем мог переварить нормальный здоровый человек, а он один и болен. Знал насколько серьезно, но никогда не позволял ни себе, ни другим сделать на это скидку. Тянул воз дел, налегал не манкируя, изо всех сил.
  
   День ото дня разведданные приходили все более тревожные, что из службы внешней разведки, что от внутренней. Не радовали и контрразведчики, но больше всего беспокоило положение в Афганистане. В конце концов, всегда удавалось справиться с заброшенной агентурой привычных вероятных противников. При удаче - засадить собственную. Разобрались, так или иначе, пусть грубовато, с внутренней оппозицией, диссидентами и прочими не желающими жить и работать, как все советские люди, тунеядцами.
  
   Первая, за многие годы, война на чужой территории, задуманная, спланированная и начатая в форме чисто полицейской, ограниченной по времени и привлекаемым силам, операции мыслилась скоротечной, в основном бескровной. Скорее военно-политической демонстрацией силы и серьезности намерений в борьбе с религиозно-феодальными бандитскими формированиями. В духе удачной чехословацкой операции. Требовалось продемонстрировать забитым афганским крестьянам военную мощь, постоять гарнизонами, давая новой власти время укрепиться в мятежных районах, прикрыть ее тылы на время зачисток. После выполнения перечисленных задач вывести основную массу войск примерно через месяца три, максимум полгода.
  
   Задуманное не удалось. Военно-политическая акция все более и более явственно принимала формы кровавой полномасштабной войны с непредсказуемым исходом - типа вьетнамской. Только теперь в роли американских агрессоров выступали советские солдаты, вчерашние друзья всех этих фанатичных пуштунов, узбеков, таджиков, газарейцев. Но даже не это страшило. Специфические местные условия, наличие в регионе двух, пусть и различных, но исламских по своей природе государств, придавали Афганской войне совершенно новый, угрожающий, окрас. Именно это обстоятельство вызывало гнетущее, тоскливое беспокойство Председателя, человека ответственного за сохранение и безопасность социалистического государства.
  
   Война, несомненно, перерастала в религиозную, самую опасную разновидность военных действий, дикую, жестокую, с разрушительными последствиями в плане идеологического единства советского народа. А именно этого он и стремился избежать с той самой минуты, когда принял решение проголосовать на Политбюро за ввод войск. Тогда его действия базировались на анализе событий в Иране, последовавших за свержением шаха и воцарением средневековых по своим воззрениям аятолл. Стабильность региона полетела к чертям, крутясь в вихре урагана религиозного угара, сметая политические и дипломатические традиции, международные договора. Захват посольств, похищение заложников, угоны самолетов, кораблей, массовая религиозная истерия беснующихся толп. Фанатизм, рождающий “мучеников” самоубийц. И над всем этим взбесившимся бедламом - взметнувшийся ввысь зеленый флаг Ислама.
  
   До прискорбной по своим политическим последствиям и совершенно дилетантской по исполнению попытки освобождения американским спецназом заложников, Председатель решительнейшим образом выступал против военной акции. Безоговорочно поддерживал в этом Генерального Секретаря, многократно отклонявшего следовавшие одна за другой истерические мольбы о помощи, несущиеся из Кабула. Но затем, после случившегося, изменил мнение, встал на сторону военных и идеологов, уже давно от нетерпения рывших копытами землю. Первые грезили боевыми подвигами, наградами, выделением новых средств на современное оружие, другие - бредили пополнением коллекции стран социалистической ориентации, победоносным шествием марксизма-ленинизма сквозь дикие пустыни и горы Гиндукуша.
  
   Мудрый, проницательный политик, Председатель отметал и то и другое. На оружие военным руководители Партии денег никогда не жалели и не станут экономить на этом в дальнейшем. Ордена, - Тут он мысленно усмехнулся. - Стоит только хорошо попросить и Леня отвалит полной жменей, не жадничая, только успевай вешать. Идеологи жаждут насильно втащить в социализм афганских дехкан не видавших в своей жизни электрической лампочки. Присоединить, прилепить с какого-то непонятного боку к пестрой компании африканских дикарей, египетских бедуинов, палестинских боевиков слюняво-губастого Арафата и бородатых барбудос пламенного неофита марксизма с острова Свободы ...
  
   Председатель всегда считал подобное начетничеством, утопической дурью. Естественно из чувства самосохранения, крамольные мысли никогда вслух не высказывал. Отлично выучив правила подковерной политической игры, в идеологические дрязги не вмешивался. Наоборот, безропотно предоставлял комитетские каналы для передачи отрываемых от собственного народа денег гонцам, питающим народно-освободительные движения и группки. Кроме того, Комитет имел здесь и свой собственный, шкурный интерес. Социализм там или не социализм построит вся эта сомнительная публика, но, по крайней мере, есть возможность занять дурным делом спецслужбы противника. Втянуть партнеров в изматывающую возню в джунглях Анголы, кварталах разрушенного Бейрута. ... Всюду, где очередному сумасбродному вождю, услышавшему вполуха привлекательное словечко “коммунизм” понадобится бесплатная партия надежного советского стрелкового оружия.
  
   До прихода к власти иранских аятолл реакция вероятного противника на ввод войск в Афганистан, казалась однозначно негативной. С прогнозируемыми в последующем обострениями на политическом, идеологическом, а возможно даже военном уровнях в противостоянии двух социально-политических систем. Этого не желал допустить престарелый Генсек, страстно и, возможно вполне искренне, вознамерившийся войти в историю миротворцем, а при удачном стечении обстоятельств даже успеть прихватить и Нобелевскую премию мира. Захват заложников, объявление Америки "Большим Сатаной" в корне меняли исходную ситуацию и по новому ориентировали вектор политической напряженности.
  
   Председатель засел за работу, подключил лучших комитетских аналитиков, приказал просчитать, правильно ли поймут на другом конце игровой доски следующий ход. Смогут ли догадаться, что цели двух сверх держав, в данной ситуации, в общем, и целом совпадают на конкретном временном отрезке. Свою задачу он сформулировал конкретно и однозначно, - Задавить выползшую из Тегерана гидру мусульманского экстремизма. Причем сделать это на земле Афганистана, там, куда она протянула щупальца пользуясь глупостью и слабостью Кабульского режима. Не предоставить заразе малейшей возможности пересечь границы Союза. Не дать разнести крапивное семя по пока еще сонным, благодушным, но открытым к восприятию подобного рода идей головам мусульман республик Средней Азии. Особенно, всегда готового взорваться Кавказа.
  
   По всему выходило, что, по большому счету, перед "Малым" и "Большим" Сатанами, как их определили аятоллы, стояли во многом совпадающие цели, и ограниченная войсковая операция в Афганистане могла рассчитывать как минимум на молчаливое сочувствие противоположной стороны. А большего и не требовалось.
  
   Действительность оказалась разительно отличной от расчетов. Бойкот столь нежно лелеянной, дорого стоившей стране Олимпиады, истошный вопль мировых средств массовой информации, злобная травля в ООН. Все это можно было бы стерпеть, отнеся за счет политического прикрытия, издержек военной стороны дела, в обмен на пассивное созерцание происходящего и, главное, невмешательство. Но не вышло. Моджахедам пошли денежные инъекции, инструкторы, спецы по контрпропаганде, разведчики, начались поставки оружия, взрывчатки, а последнее время и переносных ракетных комплексов “Стингер”, сводящих на нет подавляющее преимущество в воздухе. Дошло до того, что натовские патроны переделали под автомат Калашникова, целую индустрию создали. Все это немедленно сказалось на ведении войны, возросли потери, увеличился поток цинковых гробов в города и села Союза, уменьшился престиж Руководства Партии как внутри, так и за рубежами страны.
  
   Теперь действительно встал вопрос не о судьбе Афганского руководства, пусть, наконец, вполне вменяемого и предсказуемого. По-прежнему, к сожалению, погрязшего в бесконечной фракционной, клановой борьбе, племенной неразберихе и, естественной как солнечный восход и неистребимой словно закат, восточной коррупции. Нет, сегодня уже вплотную речь пошла о политическом будущем Союза, как Государства, о его Партии, Идеологии, в чистые идеалы которой Председатель свято верил и которые бескомпромиссно, а подчас жестоко и безжалостно отстаивал всю сознательную жизнь.
  
   Возникшая проблема требовала не только правильного практического подхода, но, прежде всего теоретического обоснования, недооцененного ранее. Вот над этим вопросом Председатель напряженно работал. В частности составил план, некий конспект вопросов к предстоящей беседе с крупным ученым, действительно специалистом по Ближнему Востоку, арабскому миру и исламу.
  
   Стрелки часов показали назначенное для встречи время. Вошел секретарь и доложил о прибытии Эксперта.
  
   - Пригласите, пожалуйста, я жду.
  
   Вошедший в кабинет Эксперт не являлся кадровым сотрудником Комитета, не состоял он и в числе давших секретную подписку добровольных и подневольных помощников. Ему не предлагали, а самому ничего подобного не требовалось. Зачем осложнять жизнь формальностями там, где вполне можно обойтись чисто дружескими, взаимовыгодными отношениями? Половина, если не больше, кадровых сотрудников резидентур в странах Востока не только числилась, а действительно пребывала в числе его добрых товарищей, как минимум - хороших знакомых.
  
   Эксперт помогал, чем мог друзьям, а они в свою очередь, старались отблагодарить, не оставаясь в накладе. Естественно, не переступая рамки дозволенного Уставом Службы. Подпитывали информацией, помогали с транспортом, связью, переводчиками, поездками в такие места, куда других не подпускали на пушечный выстрел. Организовывали встречами с людьми, о которых остальная пишущая братия могла только мечтать. Прекрасному, прирожденному аналитику, ведущему корреспонденту центральной газеты этого хватало. Его умению обобщать, делать выводы, вытягивать самое скрытое из совершенно несекретной информации, оставалось только удивляться.
  
   Работа на Востоке диктовала особые, специфические правила поведения. Она приучила вести неторопливые, долгие, витиеватые, полные намеков и умолчаний беседы с нужными людьми, не демонстрировать эмоций, но если требовалось, то наоборот, утрировать чувства до гротеска. Главное - научила анализировать, думать, завязывать узелки, сращивать ниточки, плести невидимый постороннему глазу узор из добытой информации. Медленно. Терпеливо. До тех пор, пока не сложится неожиданно искомая картина, проявятся, словно на фотобумаге, люди, события, тщательно скрываемые факты.
  
   Восток есть Восток. И тот дипломат, тот журналист-международник или разведчик, кто этого не осознал, не впитал всеми фибрами души, никогда не добьется здесь успеха. Не замечай друга, любезно беседуй с врагом, согласной кивай и поддакивай заведомому обманщику, мило улыбайся подлецу и прохвосту, но ни на минуту не забывай, кто есть кто. И не верь особенно даже друзьям. Береги спину от удара.
  
   Эксперт, мужичок тертый, с простоватым, вводящим вначале многих в заблуждение, обликом тифлиского кинто, всю эту непростую науку превзошел. Все он мог, все умел, всех знал. Обнаружив нечто интересное, способное заинтересовать менее удачливых друзей из спецслужб, не жадничал, шел навстречу, щедро и бескорыстно делился добытым. Причем всегда именно с теми, кто в такого рода информации больше всего на данный момент нуждался. Политес высшего пилотажа ...
  
   Эксперт, он и есть эксперт. Ценный человек, приятный, честный. Не амбициозен. Определил себе роль “певца за сценой” и вполне удовлетворен. Возможно, считает, что не пришло еще его время, рано выходить на ярко освещенную политическую сцену до предела заполненную стареющими, маститыми актерами, а на роль рядового статиста не согласен.
  
   В общем, в кабинет вошел, таинственно поблескивая стеклами хамелеонами в модной оправе, невысокий, коренастый, плотный человек среднего возраста в строгом, простого кроя костюме. Модерн очков оттенял консерватизм одежды. Таков был фирменный стиль Эксперта.
  
   - Приветствую Вас, товарищ Председатель!
  
   - Проще, проще, дорогой! Сколько раз повторять, для Вас - Юрий Владимирович.
   Ну, как дела? Вижу, все еще не решились заняться спортом.
  
   - Плаваю, плаваю потихоньку, но регулярно, каждый день, Юрий Владимирович. Энергию на день сидячей, кабинетной, пыльной работы запасаю. Помогает здорово, но вес не сбрасываю. Грешен, люблю вкусно покушать.
  
   - Ладно, оправдываться, просто у тебя конституция тела такая ... Перейдем к делу.
  
   Председатель жестом пригласил садиться поближе. Захлопнул, отодвинул блокнот с записями. Все уже в достаточной степени проработал, обобщил, запомнил, следовательно, записи могли только помешать плавному ходу беседы. Изложил по пунктам продуманное заранее, особенно выделил свои сомнения.
  
   Эксперт внимательно слушал, не перебивал, не уточнял, не задавал вопросов. Тоже ведь обошелся без блокнота, на память не жаловался. Иногда, в знак согласия, прикрывал толстыми веками глаза за стеклами очков.
  
   Председатель умолк. Вопросительно посмотрел на собеседника. - Интересно узнать Ваше мнение.
  
   - Сжато или развернуто?
  
   - Пожалуй, для начала лучше в двух словах.
  
   - Уйдем несолоно хлебавши. Плюс, понесем немалые материальные и моральные издержки. ... Скорее не плюс, а минус.
  
   Председатель вздохнул, снял очки в тяжелой оправе, уставился на Эксперта.
  
   - Настолько серьезно?
  
   - Более того - смертельно опасно. Восстановили против себя практически весь мир Ислама. Серьезнее не придумаешь. Тупик!
  
   - Ну, я бы не стал драматизировать ... Впрочем, это Ваше личное мнение ... Второй вопрос - есть ли выход из сложившейся ситуации?
  
   - Выводить войска и ждать.
  
   - Ждать чего?
  
   - Ждать момента, когда исламисты вцепятся мертвой хваткой в своего основного, главного, наиболее ненавистного врага. В "Большого Сатану". По их же собственному определению. Мы бедные, простые, более понятны им. Наш строй им ясен и, на уровне подсознания, не антагонистичен. Одна Партия, одна Идеология, один Вождь. Все как у них. Пусть даже абсолютно противное религиозным догмам. Возможно поэтому на время нас оставят в покое. Не станем вмешиваться. Пусть зададут трепку конкурентам.
  
   - Оставят в покое? Сомневаюсь ... На чем же базируется такая уверенность? Сейчас между исламистами и Западом полное согласие, дружеские отношения, скрепленные поставками оружия, инструкторов, гуманитарной помощи, моральной и политической поддержкой.
  
   - На этот вопрос ответ не столь прост и очевиден. В два слова не уложиться.
  
   - Прошу поподробнее.
  
   - Афганская революция застала всех врасплох. Событие это совершенно преждевременное в историческом плане. Да и во всех других отношениях. Нам невыгодное, мы и с Шахом, и с Даудом неплохо уживались. Особенно неподготовлено к новым условиям местное население в идеологическом плане. Абсолютно не соответствуют предложенным революционерами социально-политические основы общественной жизни.
  
   Идеалисты, пришедшие к власти, наивно полагали, что через пару лет мечети опустеют, а народ станет проводить время за чтением основоположников марксизма-ленинизма. Произошло обратное. На религиозной, причем традиционалистской, отсталой, консервативной основе выросли во множестве моджахеды, вдохновляемые Кораном. Объявлен Джихад, началась священная война против неверных, вторгнувшихся в священные земли Ислама. Этап неорганизованной, протестной войны очень быстро закончился. Теперь, по моему мнению, у них появился сильный и богатый единый координационный центр.
  
   - Вы правы. Сводки этот факт косвенно подтверждают. Но имеется и другого рода информация. Агентура доносит о дроблении моджахедов на племенные и клановые группы, враждующие порой весьма кроваво между собой.
  
   - С агентурными данными не знаком, использую лишь открытые источники. Раньше афганцы в основной массе лишь формально соблюдали, иногда манкировали, многие обряды мусульманской веры, то есть слыли не особо религиозными людьми, отнюдь не фанатиками. То теперь все наоборот. Многие слепо следуют религиозным требованиям, участвуют в Джихаде, посещают мулл. Причем наибольшей популярностью у народа пользуются приверженцы наиболее крайнего, непримиримого к неверным, консервативного, ваххабитского толка. Все это рядом с нашими границами. Зараза опасна.
  
   Естественно, возможна борьба за влияние между отдельными полевыми командирами, кланами, но - никогда против религиозного руководства войной. А именно оно представляет собой новый тайный центр. По всему видно, очень высокого уровня засекреченности. Мы ведь о нем практически ничего не знаем.
  
   Мусульманам, Юрий Владимирович, а арабам в особенности, присуща своеобразная этика шариата - свода законов Корана. В большей степени сие свойственно людям малоимущим и малообразованным, а таких среди них большинство. Общине чужд индивидуализм, люди в ней презирают иную мораль и, одновременно, дико завидуют богатым западным цивилизациям. Исламская шкала приоритетов выводит на первое место не личный, индивидуальный, а общинный интерес. Проповедует внутреннюю дисциплину и беспрекословное подчинение духовным наставникам. Безусловный примат духовного над светским. Кроме того, полный отказ от плюрализма, терпимости. Где-то здесь и возможно искать вновь образованное руководство сопротивлением. Его мозговой засекреченный центр, состоящий из исламистов-ваххабитов.
  
   В силу вышеизложенного, миру Ислама в целом свойственно противопоставлять себя остальному человечеству, опасаться его, видеть в нем лишь потенциальных врагов, неверных. Особо гипертрофированные формы это явление принимает в консервативных, ортодоксальных направлениях Ислама. Есть, естественно, более терпимые, реформаторские течения, стремящиеся адаптироваться в современном мире. Найти в нем достойное место, мирно сосуществовать. Но, увы, число их приверженцев последнее время не растет, скорее сокращается. Да и сосредоточены все они в основном на территории Союза. Смогут ли умеренные прогрессисты противостоять урагану экстремистов? Не уверен.
  
   Эксперт умолк, словно извиняясь за столь неоптимистичный прогноз, вопрошающе взглянул на Председателя.
  
   - Внимательно слушаю. Очень интересно. Продолжай.
  
   - Рядом с очагом разгорающегося пожара с одной стороны находится один из его спонсоров и поджигателей - исламистский Пакистан, с другой стороны, пусть не столь родственный большинству населения, но гораздо более агрессивный, рвущийся распространить идеалы исламской революции Хомейни, Иран. У этих стран в принципе имеется, пусть и в зачаточном состоянии, современная научно-техническая база. Плюс помощь со стороны Китая, плюс - военное снабжение Пакистана Америкой. Плюс созданная за десятилетия с их, да и нашей помощью, в Иране относительно развитая промышленность. Современная система вузов. А главное - развитая сеть религиозных школ всех уровней, от начального медресе до современнейших исламских университетов с улемами, богословами, теологами, толкователями Корана, хранителями законов Шариата. Ведь именно их слово, может стать фетвой, не обсуждаемым, неукоснительно выполняемым всеми верующими мусульманами приказом-законом. Им дано право объявлять священную войну - Джихад. Пока этим правом воспользовались, но весьма ограниченно, только против неверных, то есть нас, в Афганистане. А что если втемяшится в голову объявить всемирный Джихад, этакий новый поход против мира неверных? Антикрестовый поход? Новую Столетнюю войну против христиан, иудеев, а заодно и нас, безбожников?
  
   - В этом случае главной целью станем не мы, а ... "Большой Сатана"?
  
   - Трудно, невозможно однозначно сказать. Остается гадать ... с некой долей вероятности. Я считаю, что ответ на этот вопрос именно таков. Да. Их главным врагом, в конечном счете, окажется Америка.
  
   - Согласен, но не станем пока гадать. Продолжайте.
  
   - В Пакистан идет сейчас новейшая военная техника, кредиты. Не секрет, точнее секрет Полишинеля, что и Иран, и другие страны региона полным ходом пытаются создать атомное оружие. И мы, и США однозначно отказали им в помощи, а вот Китай, судя по многим признакам, согласился. Видимо работы идут, пусть на уровне пятидесятых-шестидесятых годов, но идут. Если мы в свое время создали бомбу с использованием устаревших ныне технологий, если вслед за нами это повторил Китай, то можно с уверенностью сказать - “исламская атомная бомба” рано или поздно, но станет реальностью.
  
   - Индия, - Председатель загнул палец. - Вы сбрасываете со счетов Индию. А ведь это Кашмир. Постоянное состояние войны или передышки между войнами. Отторгнутая с помощью индийской армии Бангладеш. - Загнул еще один палец, - Религиозная рознь индусов и мусульман с периодическими поджогами храмов, с резней. Имея в тылу Индию, где впрочем, так же полным ходом создают “индусскую бомбу” и баллистические ракеты, Пакистан не отважится на прыжок через наши границы. Сначала - попытается обеспечить, так или иначе, границу с Индией. Нечто подобное на границах Ирана с Ираком. Наш старый верный друг Хусейн ведет войну, являющуюся своеобразной кровососной пиявкой, оттягивающей дурную кровь мулл. И пользуется благосклонностью США.
  
   - Естественно. Именно поэтому ему прощен, до поры до времени, обстрел американского эсминца, гибель тридцати семи человек. Он выгоден сегодня не только нам. Примерно также как и Пакистан. Но только до момента пока у власти в стране находится более менее цивилизованное руководство, а не религиозные фанатики. Те, как и Гитлер, могут плюнуть на все, поставить карту на Священную войну и броситься очертя голову в авантюру. Не очень задумываясь о последствиях. Тем более что противоречия, весьма острые имеются у Индии с Китаем. В Кашмире тоже. Могут попытаться спровоцировать Китай на борьбу с Индией, а сами займутся экспансией на север. Таджикистан, Узбекистан, Киргизия, Башкирия, Туркмения, Казахстан, Татария ... тут есть, где развернуться. Кусок для них лакомый.
  
   - Уже постепенно разворачиваются. Но это не для посторонних ушей. Отлавливаем эмиссаров ваххабитского толка. Пока с книгами, Кораном. Но, судя по той злости, по той ненависти, что сеют в умах молодежи, скоро придет очередь автоматов и взрывчатки. Можно считать, что мусульманские республики постепенно пробуждаются от ленивой, обеспеченной гарантированным достатком спячки. Люди это подсознательно чувствуют, исчезло ощущение безопасности жизни. Наблюдается тенденция к оттоку, исходу русскоязычного населения из обжитых мест. А ведь ранее, в соответствии с политикой Партии, происходил обратный процесс - интернационализация регионов, разбавление местного населения окраин русскоязычным людом ...
  
   Эксперт не выказал удивления, только еще раз прикрыл глаза веками, словно уснул на мгновение. Наверняка сказанное не явилось для него чем-то новым.
  
   - Хорошо, вернемся к Афганистану. - Предложил Председатель, оценив тактичность собеседника.
  
   - При падении просоветского режима, возглавляемого Бабраком Кармалем, или другим деятелем ... например Наджибуллой, в Кабуле разразится кровавая резня. Часть населения, прежде всего получившая у нас образование интеллигенция, офицеры, чиновники, даже часть рабочих, солдат, сотрудников госбезопасности, милиции, конечно же, партийцы, по моим подсчетам около полумиллиона человек, устремятся к нам ... Это тоже проблема. Ведь всех необходимо проверить, распределить, устроить, обеспечить жильем, работой. С одной стороны, иметь, про запас, такой резерв неплохо. Но с другой ... - Развел руками.
  
   - Спасибо. Начнем работать в этом направлении. Думаю, события не застанут нас врасплох. - Председатель открыл блокнот, сделал запись. Дважды подчеркнул.
  
   - Юрий Владимирович, разрешите выдвинуть одну безумную гипотезу.
  
   - Прошу. Надеюсь, достаточно безумна, чтобы потянуть на гениальную?
  
   - Возможно, в Афганистане нас спровоцировали, весьма искусно и ловко подставили, грубо говоря. Втянули в заранее просчитанную, гиблую авантюру. С невольной помощью прохвоста Амина. Ведь, фактически это он явился зачинщиком революционного переворота, все организовал. Затем, на его счету - кровавые репрессии сначала против партийцев, затем против народа в целом, неумная земельная и водяная реформы, гонение на мулл, хоть афганские муллы всегда слыли лояльными любому режиму. Наконец убийство Нур Мухамеда Тараки и истеричные вопли о немедленной помощи, адресованные, прежде всего военным и политическому, точнее даже идеологическому руководству.
  
   - Подразумеваете этакий ответный пинок за Вьетнам? Не слишком ли заумно?
  
   - Безумная идея, я предупреждал.
  
   - Вся эта революция с самого начала дурно пахла. Нам, во всяком случае, свалилась, словно снег на голову. ... Но достоверных фактов, подтверждающих или отрицающих гипотезу, не имею. Действительно, не имею. ... - Председатель помолчал. - В любом случае этот этап уже позади. Время, увы, вспять не повернуть. Теперь не столько важно как начиналось, в сто раз важнее - чем закончится. А разбираться с истоками придется попозже, при подведении итогов.
  
   Председатель помолчал, потер виски. Кивнул ободряюще Эксперту.
  
   - В любом случае, втянувшись в игру на стороне исламистов, наш ... противник-соперник, не учел существенного для Востока обстоятельства. Здесь ведь свои традиции. Играть в демократию, по правилам, разработанным теоретиками Оксфорда, Гарварда, Чикаго и Кембриджа в Афганистане или Пакистане не получится. Местные партнеры не позволят. Это для них слишком проблематично и смертельно опасно. Угроза основам Корана, законам Шариата! Как так, не рубить преступникам головы, руки, не бить палкой за употребление алкоголя, не забивать неверных жен камнями? Местные политики - люди простые, на выборах запросто могут вместо бюллетеней представить отрезанное ухо, а то и всю голову менее удачливого кандидата. На худой конец вздернуть, вспомним Бхутто, под слезы и причитания всего демократического мира ...
  
   - Запад довольно быстро осознает это. Возможно, даже обратится за помощью, - Перебил Председатель.
  
   - Юрий Владимирович! Да Вы оказывается оптимист! Ну, никак не раньше, чем “Стингеры” полетят в обратном направлении. В пассажирские самолеты вчерашнего благодетеля. От фанатиков всего ожидать можно. Эта братия, уж не знаю почему, но напоминает мне японских камикадзе второй мировой войны. Кинулись на Америку! Да разве это позволяет говорить о благоразумии, политическом предвидении, просто уме?
  
   - Так, так ... Может, имеет смысл повременить ... Не мешать в столь богоугодном деле?
  
   - Возможно, имеет. Но все же, хочется надеяться на лучшее. Кажется мне, что в будущем все вернется на круги свои. Во всех войнах, я имею в виду действительно больших войнах, мы всегда выступали совместно. Я предпочитаю в борьбе с исламистским злом партнерство с Западом. Или, как минимум, сотрудничество. По одиночке нас всех перебьют.
  
   - Ну, Вы заглянули уж в очень отдаленное будущее. ... Может, попробуете им сейчас предложить свои выводы? Попросите по этому поводу оружие душманам не посылать? Инструкторов отозвать? Политическую компанию травли Советского Союза прекратить? ... Это даже не смешно! Запад совершенно серьезно рассчитывает посадить в Кабуле ручной режим из деятелей про западного толка, а в идеальном случае - развернуть против нас ракеты. Как в Пакистане, Турции ... Это - опасно.
  
   - Стопроцентная гарантия - ничего им не удастся. После ухода наших солдат начнется такая кровавая вакханалия ... Какой цивилизованный режим, какие ракеты! ...
  
   - Следовательно, Вы считаете, что ни у нас, ни у Запада нет, ни малейшего шанса?
  
   - Вы правильно поняли, Юрий Владимирович. Нет шансов. Обе стороны играют на руку экстремистов, осознанно или нет, это уже другой вопрос. В любом случае, нам надо уходить. Чем быстрее, тем лучше. Затем возможны два варианта развития событий.
  
   - Первый. - Эксперт загнул палец. - Идти на сближение с Западом. Настойчиво. Любыми путями. Ценой непринципиальных уступок.
  
   - Второй. Уйти и предоставить событиям развиваться естественным путем. Здесь имеется свой плюс. Мы, признаем на мгновение, только здесь, в стенах этого кабинета, что СССР - действительно тоталитарная страна.
  
   Лицо Председателя передернулось нервным тиком. Он не переносил подобных шуток.
  
   - Вы забываетесь. Впрочем, ... пусть не по форме, но ... Продолжайте.
  
   -В этом заключены свои, присущие нам, плюсы и преимущества. Мы легко сможем вновь превратить страну в военный лагерь, окруженный врагами. Отгородимся от окружающего мира границами, укрепим погранвойска КГБ, перейдем к жесткой обороне. С другой стороны - Запад. Мягкое балканское подбрюшье. Европейский союз - этакий обросший жирком, радетель абстрактных прав человека. Недавно созданный, но уже отягощенный огромными общинами эммигрантов-мусульман, существующими на правах людей второго сорта. Вот этот, вечно попрекающий нас Запад пусть и разбирается с исламистами. Впрочем, Вы правы, решать не мне.
  
   - Решения принимаются на Политбюро, Вы это знаете. У нас коллективное руководство.
  
   Председатель, откинулся на стуле. Подумал, вслух не сказал, - Коллективное руководство старых маразматиков. Как они надоели ему! Связали руки, не дают развернуться, спасти страну. А время, безжалостное время, уходит. Нет, он не станет доводить до сведения соратников по Политбюро результатов сегодняшнего анализа. Просто начнет действовать, иначе окажется совсем поздно. - Вслух произнес совсем другое.
  
   - Восток - действительно дело темное. И тонкое. Спасибо, просветили. Интересный анализ. Попробую довести основные положения до мидовцев, хотя ... не уверен, что Андрей Андреевич особо обрадуется ... Вы, надеюсь, понимаете, что все сказанное здесь ... сугубо конфиденциально. - Ответа ждать не стал. Поднялся, вышел из-за стола, проводил Эксперта до дверей. Долго смотрел в след.
  
   - За другим пришлось бы проследить, присмотреть ... Возможно, даже принять некие меры. Но этот ... Этот - будет молчать, и не проговорится, не проронит ни слова. Надежный человек.
  
   Председатель впервые подумал об ушедшем Эксперте как о возможном преемнике. При возникновении определенных обстоятельствах, разумеется. Прошелся по кабинету. Несколько раз развел руками, разминая затекшие от сидения в кресле мускулы. Подошел к окну, раздвинул шторы. За стеклом умирал серый день, оседая каплями влаги на листьях деревьев, брусчатке площади, фигуре “Железного Феликса”.
  
   - Мы, ... остановимся ... на втором ... варианте. Второй раз ошибку не совершим. Хватит играть в благородство.
  
   Решение принято. Оставалось довести его до исполнителей и проследить решительное, бескомпромиссное и неукоснительное выполнение задуманного.
  
   Председатель вернулся к столу, открыл новую страницу блокнота. Дел накопилось очень много, но к Афганистану они отношения уже не имели ...
  
  
  
  

Глава 5.

Вашингтон, Округ Колумбия.

  
  
   Джентльмен по происхождению, воспитанию и убеждению, разведчик по призванию, патриот по натуре, Руководитель предпочитал общение с себе подобными. С людьми, гордо несущими бремя четырех заглавных букв WASP. Белые, англосаксонского корня, протестанты. Но даже среди своих, определял мгновенно избранных, также как и он, сам, сам происходивших от пилигримов, первопоселенцев. Тех, первых, что приплыли на “Майском Цветке”. Отчаянных, свободолюбивых, истово верующих людей, прорвавшихся через шторма, преодолевших голод и холод на пути к осуществлению цели жизни. Пионеров и первопроходцев, освоивших, купивших, завоевавших - короче говоря, создавших эту Великую Страну. Он считал себя наследником и продолжателем дела героев. Потому, следуя заветам поколений предков все знания, опыт, время делил без остатка между страной и семьей. Пришло время войны, и он воевал. Не в тылу, не в штабах. Был ранен, но выжил.
  
   Страна призвала - стал руководить главным из разведывательных сообществ. Руководитель не только считал себя Патриотом, но действительно являлся им. Искренне гордился этим, достаточно, увы, затертым ныне, званием.
  
   Всех людей Руководитель делил на своих и чужаков. Будучи человеком объективным, не отрицал достоинств последних, ума, порядочности, даже некоторого патриотизма, но все равно они оставались навсегда пришлыми. В некотором роде - чужими. Пусть даже маячили за отдельными из них могилы предков, захороненных в этой земле. В любом случае, он не отвергал их знаний и опыта, работал, сотрудничал, общался по мере необходимости.
  
   Кого всей душей презирал, даже не пытаясь, порой скрыть от публики всей глубины и искренности чувства, так это новомодных политиков из противоположного лагеря. Молодых демагогов, обманщиков и врунов, Постаревших детишек, в открытую бравирующих тем как ловко увильнули от службы под звездно-полосатым флагом во времена Вьетнамской войны. Трусов, скрывавшихся за кордоном, куривших марихуану, распутных, велеречивых и нечистоплотных. Политиканов, даже не политиков, готовых практически на все, только бы набрать поболее голосов избирателей. Вот почему в рядах конкурирующей партии практически не оказалось людей его круга, тем боле друзей и хороших знакомых.
  
   Увы, люди приятные лично Руководителю, составляли все более истончающуюся прослойку населения страны. Год от года власть имущим приходилось все более разделять, делить эту самую власть и влияние с потомками пришельцев, а то и вовсе со вчерашними эмигрантами с их ужасающими манерами и акцентом. Скоро, подумал он как-то с грустью, вообще забудут значение этих четырех заглавных букв. Что поделаешь, наступает эпоха политической корректности, полученной в наследство от предыдущих администраций. Сам Руководитель, считал все это блажью и глупостью, придуманной только для получения более-менее легальными путями голосов избирателей. Печальная, но неизбежная издержка демократии.
  
   В расписании Руководителя на сегодня запланированы несколько деловых встреч. Обстоятельства вынудили пригласить в кабинет, упрятанный в недрах светлого, расположенного среди парка здания, людей из прошлых администраций, не соответствующих признакам WASP, но, весьма полезных в сложившейся ситуации. Что поделаешь, ему, черт возьми, позарез необходим их опыт, знания, возможно - совет. Уж слишком тревожные сведения потоком пошли с Востока, из арабского мира, грозя непредсказуемыми, тревожными последствиями. В конце концов, они просто обязаны помочь разобраться, внести ясность и определенность. Именно их администрации стояли у истоков событий, что-то там планировали, предпринимали некие действия. Эти люди руководили в меру способностей и умений политикой страны. Нет, им не удастся спокойно отсидеться в тени, сбросив груз проблем на него и его команду.
  
   Первым, как и предполагалось, секунда в секунду, без опоздания появился отставной, но все еще пользующийся влиянием среди консерваторов обоих партий, деятель, долгое время, где явно, а где и негласно, руководивший внешней политикой. Этот человек, хоть и не его круга, но всегда вызывал симпатии. Подтянутый, с плотно, волос к волосу выложенной прической, в отлично сидящем, словно влитом, костюме. Старой школы дипломат. Не из современных, неряшливых, обсыпанных пеплом, со скрученными галстуками и несвежими воротничками дешевых рубашек. Джентльмен, аристократ, пусть из захудалого дворянского рода, тихо увядающего где-то на задворках Европы. Этот знает цену себе и своему времени. ... Но - гонорист. Поэтому знать, что приглашен для консультации не только он один, совершенно не обязательно. Пусть тешит самолюбие мнимой незаменимостью и не ревнует.
  
   Хозяин кабинета и вошедший обменялись крепким рукопожатием и белоснежными, ничего кроме хороших манер не обозначающими, улыбками. Простая вежливость, в друзьях и партнерах по гольфу они никогда не состояли. Тем более не являлись членами одного клуба. Потому расположившись в креслах возле низкого столика с цветами, сразу перешли к обсуждаемому вопросу по-деловому, без излишней, обязательной для друзей, болтовни.
  
   - В Афганистане зародилось и крепнет новое направление в борьбе моджахедов с русскими. Сугубо религиозное течение, принимающее, естественно, нашу помощь, но совершенно игнорирующее, я бы даже сказал с неким высокомерным презрением, советы, политические пожелания и даже просьбы. Наших людей, находящихся с ними на связи, беспокоит невероятная бескомпромиссность, фанатизм, непримиримость, не только к русским, это было бы совершенно оправданно и могло только приветствоваться, но и к соплеменникам. К тем моджахедам, что, по их мнению, недостаточно тверды в вере. К муллам, современно толкующим догмы Шариата, Корана. К нашему постоянному и верному союзнику, Израилю, что впрочем ... вполне объяснимо. Наконец, к нашим ценностям, прежде всего свободы и демократии.
  
   Самое удивительное и неприятное заключается в том, что они видимо вполне солидаризируют с аятоллами и видят в нас "Большого Сатану", первопричину и главный источник всех бед мусульманского мира. Хоть сами исповедуют иную ветвь Ислама. Ничего себе благодарность за беспрецедентную помощь в войне с Советами! Меня все это просто бесит. Стоит ли продолжать поддерживать столь беспринципных людей? Тем более, все чаще навстречу нашим транспортам с оружием, боеприпасами, медикаментами, без которых они не смогли бы продержаться и недели, идут караваны с опием, гашишем, героином, направляющиеся транзитом через Европу в наши города. Вы, конечно же, имеете представление о росте наркомании?
  
   Отставник улыбнулся, хоть глаза по-прежнему оставались холодные, прозрачные, словно два болотца с зеленоватой водой.
  
   - Ну вот, испугались восточной риторики! Приняли все за чистую монету! Ведь фактов враждебности по отношению к нам у Вас нет. Нет? Нет! А раз нет, следовательно, причина проста, приземлена, эгоистична. Хотят больше получить, вот и припугивают, по мере возможностей, шантажируют, проще говоря. А какие у них возможности? Что они конкретно могут нам сделать? Ровным счетом ничего! У них под боком Советский Союз. Лакомая добыча. Огромное поле деятельности. Для этого им нужны оружие и деньги. Много оружия, масса денег. Отсюда и торговля наркотиками. Где их продать за твердую валюту? Только на Западе. Не в Пакистане же, не в Иране.
  
   Что здесь нового? Чем промышляют наши друзья в Латинской Америке? Нужно оружие - подторговывают кокой. Пока это в терпимых пределах, приходится закрывать глаза, мирится с неизбежным злом. Мы так делали, и вам придется. Никуда от этого не деться. История с наркотиками не вчера началась, не при нашей жизни закончится. Естественно, необходимо по мере возможности, бороться. Ограждать от этого зла ... продуктивные слои населения, армию, полицию, служащих ... школы.
  
   Считаю, помощь необходимо продолжать, даже всемерно увеличивать, наращивать поставки современного противотанкового оружия, противовоздушных комплексов "Стингер".
  
   Пусть русские на своей проклятой шкуре прочувствуют всю прелесть вьетнамского синдрома! Пускай улепетывают с зажатым между ног ободранным хвостом, с разбитой в кровь мордой и обожженным голым задом. ... Это моя заветная мечта.
  
   Руководитель немного отодвинулся, продолжая впрочем, вежливо, заинтересованно улыбаться. Сдержал брезгливую гримаску, уж очень возбудился отставник, слюна брызнула, чуть не попала на обшлага рубашки. Да, а зубы то у него оказались вставные.
  
   - Этого урока надолго хватит... Кровопускание России никогда не помешает. Причем как в прямом смысле, так и в экономическом. Пусть гибнут солдаты, горит техника, падают самолеты, пусть летят к чертовой матери в пропасть автомобили, а с ними вместе и вся застойная, слабосильная, работающая на пределе советская экономика. Скоро наступит коллапс, развал. И не только чисто политический, я имею в виду крушение коммунистического режима, но и географический. Дробление Союза на массу слабосильных, враждующих, ненавидящих друг друга республик, ханств, княжеств, черт возьми!
  
   - А как же Хельсинки? Принцип нерушимости границ? Подписанные Договоры и Соглашения? - Руководитель вскочил с кресла, ошарашенный неожиданным поворотом мысли отставника. Так вот куда они выкручивали! Молодцы! ... Хитрющие ребята.
  
   - Вы серьезно воспринимаете эту детскую песенку про Красную европейскую шапочку и Страшного азиатского волка? Про шестую корзиночку полную благоухающих розами пирожков с начинкой из прав человечков? Прекратите! Это ведь конфетка для внешнего употребления ... между своими даже упоминать несерьезно. Принцип нерушимости границ в Европе отбросится, скорее, отпадет, словно старый хлам, исчезнет, будто вчерашний туман вместе с развалом СССР. Кто больше всего заинтересован в поддержании статус-кво? СССР и его сателлиты, ну, пожалуй, еще только Франция. Всем остальным - глубоко наплевать, где пройдет граница между Московским княжеством и Великой Литвой к примеру.
  
   - Это уж очень отдаленное будущее. Обсудим менее фантастическую реальность. Вы просчитывали будущее Афганистана после вывода русскими войск? - Напрямую задал вопрос Руководитель.
  
   - В Афганистане, как позднее в самой России, мы планировали, да и вам, вероятно, придется этим заняться, некоторое подобие демократизации, с предвыборной кампанией, организацией политических партий. С нормальными, по западному образцу, выборами. Победят, естественно, кандидаты, обладающие большими материальными ресурсами, с лучшей, отработанной предвыборной агитацией, имеющие доступ к телевидению, газетам и радио. То есть победят люди всем обязанные нам. Такие есть в руководстве политических партий моджахедов, включая самые религиозные. Включая волнующее вас ваххабитское движение, перекинувшееся из Саудовской Аравии и набирающее силу в Пакистане.
  
   - Грубо, прямолинейно, но вполне убедительно. Тогда - следующий вопрос, - Не внесет ли религия свои коррективы? Ислам - в Афганистане, Православие - в России.
  
   - Главное, вышибить русских, развалить “Империю зла”, разорвать ее на клочки. Это, прежде всего! Все остальное - только следствие основного и решается во вторую очередь, в спокойной обстановке.
  
   - Но все же, есть у Вас некие разработки, соображения. Наметки, наконец?
  
   - Религиозные вопросы - вторичны. В Афганистане население не столь истово религиозно как, например, в Иране. Это исторический факт. Там нет столь известных богословов, сравнимых по влиянию на умы людей с аятоллой Хомейни. Ислам пуштунов, узбеков и таджиков - иного, не иранского толка. Внесения старых, крепких, ортодоксальных традиций совсем не повредит, скорее, наоборот поможет сцементировать общество в ненависти к русским пришельцам, к неверным гяурам. Станут отважней сражаться, в надежде попасть в Рай. - Отставник, зашелся мелким смешком, - К гуриям!
  
   - Вы считаете, они не остановятся у границы и проникнут на территории среднеазиатских советских республик?
  
   - Проникнут, ну и что? Там своих властителей хватает. Сегодняшние секретари обкомов, просто назовут себя ханами, баями, “Спасителями” или “Отцами” разнообразных отечеств. И на дух не пустят особо истовых проповедников. Им более по вкусу светская жизнь, с казино, Мерседесами, балами. Надо же будет где-то доллары тратить. Возможно, некоторое влияние традиционного Ислама скажется, но противовесом послужат семьдесят лет советской власти. Это сыграет в нашу пользу.
  
   - В этих республиках полно атомного оружия, ракет, боеголовок. Вы представляете, что грозит миру? Нам! Все это добро расползется по свету. Да в тот же Иран, на Кубу, в Ирак, Северную Корею, Ливию! Страшно подумать.
  
   - Не стоит раньше времени нервничать. Предотвратим. Не допустим! У перечисленных стран, кроме Ирана и Ирака, просто нет достаточно денег купить все эти игрушки. А сколько и что стоит, мы подскажем и окажемся у прилавка первыми, самыми дорогими, денежными и желанными покупателями. Возможно, агонизируя, Россия успеет вывезти все это к себе. Тогда еще проще. Введем войска для охраны складов. Можно, на паритетных с русскими началах, чтобы не очень уж раздражать национальную гордыню. Это вполне решаемые, чисто технические, вопросы. Главное, основное, что не удалось нам, на что не хватило времени, это с помощью воинов Аллаха разорвать русского медведя, расшатать страну, оторвать в первую очередь то, что плохо привязано - Прибалтику, Азию, Крым. Запереть сибирского зверя в его сухопутной, московской берлоге допетровских границ, лишить выхода в мировой океан. В этом случае и Флот, в первую очередь океанский, ракетоносный умрет естественной смертью ...
  
   - Великолепно! Блестяще задумано! Сколько лет жизни отводите "комми"?
  
   - Думаю, к началу нового столетия русские перестанут нас волновать. Если еще немного подтолкнем, аккуратно поможем, то и раньше. Лично я считаю, реальной датой начало столетия. В новое мы войдем, видит Бог, уже без коммунистов.
  
   Существует еще одна проблема. Предотвратить дружбу русского медведя с китайским драконом. У обоих континентальных гигантов одинаково слабое подбрюшье, заселенное мусульманскими племенами. Если здорово прихватит, могут, пожалуй, столковаться на почве общей болячки. Такая ситуация чревата опасными последствиями. Нам абсолютно не выгодна. Но я надеюсь, Ваша организация держит руку на пульсе событий и приимет необходимые меры по недопущению подобного сближения. ... При необходимости.
  
   Отставник коротким кивком головы поставил точку. Развел руками, мол, больше ничего сказать, увы, не имею. Расцвел открытой белозубой улыбкой. Руководитель поднялся, протянул руку, ответил таким же крепким пожатием, не менее широкой улыбкой. Проводил до дверей, передал с рук на руки адъютанту.
  
   Отставник скрылся за закрывшейся дверью. Господи, или Руководителю показалось, или действительно в кабинете витал легкий запах серы. Чертовщина какая-то. Умен старикан, дьявол его забери. Вон как закрутил. С размахом, на десятилетия вперед. Глобальную цель поставил. Но - результат, результат пока только гипотетический. Как оно выйдет на самом деле? На сколько он прав? На сто процентов? Десять? Пятьдесят?
  
   Сидел перед ним, кипел, брызгал слюной. Все эмоции, чувства ... Откуда такая кровожадность? Не говорит ли, прежде всего происхождение, уводящее к прошлым поколениям, традиционная ненависть к русским? Желание отомстить за реальные и вымышленные обиды? За унижения отцов и дедов, за покинутые поместья? Опасно если личное, чуждое глобальным интересам Родины, застилает глаза. В этом беда пришлых. Из ненависти к Кастро кубинцы мечтают втянуть нас в новую авантюру. Китайцы тянут одеяло на себя. Африканцы, предлагают помогать своим. Нужно нам это сейчас? Нет. Это не наши проблемы. ... Вот и этот рвется в бой. Чего же, скажи, пожалуйста, прошляпил момент, когда сам являлся одним из руководителей?
  
   Умен, несомненно, умен. Говорит красиво, увлекательно, доказательно, логично. На первый взгляд. Этого не отнимешь. На другой чаше весов - реальные события. Здесь он выглядел не таким уверенным, знающим, бодрым. Там и трагические просчеты в Иране, гибель десантников, сгоревшие остовы авиационной техники в пустыне, беснующиеся у посольства толпы ... Значит не так уж и умен, если не смог предвидеть, организовать. Проводил неправильную политическую линию, обострил ситуацию в регионе. За горами поставленного оружия, за блестящей золотым шитьем парадного мундира Царя Царей импозантного Шаха Реза Пехлеви, наш умник не разглядел маленького сухонького старца в халате и чалме. Злобного, мудрого, фанатичного, ничего не простившего и не забывшего. Серьезного противника. В результате потеряли и Шаха, и Иран. К мудреным сентенциям прислушиваться, естественно, необходимо, но с должной мерой скептицизма и здравого смысла. Думая, прежде всего, о величии и силе Родины.
  
  
   После ленча хозяин принимал в кабинете следующего гостя. Новый посетитель, далеко не аристократического происхождения, в более демократичном, не столь элегантном костюме, с проседью в темных, слегка вьющихся волосах, немного запоздал. Буквально влетел в кабинет излучая завидную жизненную энергию, блестя радостно живыми семитскими глазами за стеклами очков в массивной, немодной уже оправе. Беседа с ним была задумана и осуществлена несколько в ином ключе.
  
   После взаимных приветствий, усевшись поудобнее в кресле, демократично распустив узел галстука на белоснежной рубашке, Руководитель задал свой первый вопрос.
  
   - Русские изо всех сил наращивают производство, нацеленное на перевооружение войск и экспорта различных видов оружия. Удивительно то, что устаревшее, да просто старое, еще времен прошлой войны вооружение они не переплавляют, не уничтожают, а тоже хранят. Тратят на все гигантские суммы денег ... Для чего? Собираются стать лидерами на рынке оружия? Это, по крайней мере, мне понятно. Но почему в таком случае не возмущаются отложенными платежами, наконец, полной неплатежеспособностью покупателей? Рассчитывают сделать выгодные вложения на будущее? Тогда зачем торговать старьем?
  
   Одновременно они пытаются соперничать на просторах океана, в космосе ... Неужели настолько глупы, что не понимают, вот-вот надорвутся? Что не потянут Афганистан и такую бешеную, разорительную гонку? Может здесь имеется тайный коварный замысел? Например, внезапное нападение с массой плохо вооруженных устаревшей техникой запасных пехотных и танковых армий? Или попытка шантажа? Запугивания? Интересно услышать Ваше мнение ...
  
   - Нет. Не думаю. Ни то, ни другое. - После непродолжительного молчания ответил гость. - Здесь иное. Причина кроется в глубине пластов российской истории. СССР получил в наследство от Российской Империи обостренное чувство собственной уязвимости. Не мудрено, при столь протяженных сухопутных и морских границах с отнюдь не самыми дружественными странами. Русским вечно грозили враги, теперь им все еще продолжает казаться, что страна по прежнему в кольце фронтов. Потенциальные противники им мерещатся всюду и всегда. Последний урок, полученный от господина Гитлера, столь недобросовестно разорвавшего "Договор о Ненападении", а заодно и веру товарища Сталина в силу дипломатии, превратил чувство страха у его наследников в настоящую паранойю.
  
   Тогда СССР спасло пространство и ... накопленное в тылу оружие! Плюс - эвакуированные в глубину страны средства производства, заводы, кадры. Это практически единственное в чем они переиграли Гитлера в первые годы войны. Наглядный урок отлично усвоили и возвели в догму. Ничего не уничтожать, все сохранять, беречь ... на всякий случай. В классической русской литературе даже есть такой национальный герой, по моему - Плюшкин.
  
   - Очень странное, непроизносимое имя. Но сами русские ... Эта загадочная русская душа ... Насколько помню, Хрущев благополучно порезал совсем даже неплохие надводные корабли в свое время ... Им, что не хватало металла? - Откликнулся на академическую лекцию Руководитель. Заодно показав ненавязчиво, что тоже обладает кое-какими познаниями в истории вероятного противника.
  
   - Это только подтверждает сказанное! - Оживился гость. - Отношение к Флоту в сухопутной стране, двойственно. С одной стороны он считается нахлебником. С другой - любимец населения, нежно любимое дитя Военно-промышленного комплекса. Тут все зависит от персоналии конкретного руководителя. Хрущев - человек абсолютно сухопутный, надводные корабли для него были делом десятым. Цели для атомных бомб, не более. Кстати с его легкой руки получил развитие атомный подводный флот русских. Тут он оказался на уровне своего времени как руководитель. Ну и личность самого Никиты Сергеевича ... Впрочем, даже он не тронул запасов Сухопутных войск. Не пожелал, или побоялся связываться.
  
   Сегодня русские производят хоть много, но не особо качественной, устаревающей на глазах техники. Так всем проще. Особенно Военно-Промышленному комплексу. Деньги идут - чего еще желать? Другое дело, что все это делается за счет сельского хозяйства, строительной и, прежде всего, легкой промышленности, то есть за счет населения. Плюс Афганистан, минус - дискриминация во внешней торговле. В результате - экономика дышит на ладан. Нападать на нас они не собираются, это уж точно. Я их довольно неплохо знаю. Тем более развязывать атомную войну ... Разве с очень большого испуга ...
  
   - Если мы сами их напугаем?
  
   - Совершенно верно. Только в этом единственном, маловероятном случае ... Слишком хорошо живется руководителям. Они уже прижились в персональном, обожаемом, мифическом Коммунизме. В отличие от большинства остального населения. Кроме того - слишком стары для резких движений. Считаю, что Хельсинский Договор - результат искреннего стремления к стабильности, к миру. В их, естественно, понимании. Ну и, наконец, Брежневу очень уж хочется добавить к своей коллекции побрякушек Нобелевскую медаль мира. За это на многое согласен пойти.
  
   Руководитель совершенно не представлял как может лидер нации ради престижной медальки, поступится интересами страны, но промолчал. Русская загадочная душа - это такие дремучие потемки, что даже профессиональные психологи, специалисты советологи затруднялись дать окончательное определение феномена.
  
   - Сказанное не исключает возможности новых локальных войн, связанных с разделом сфер влияния. Демонстраций силы. Но, вероятнее всего, при нашей твердой, неуступчивой, поддержанной авианосными соединениями позиции, русские и в этих ситуациях пойдут на попятную, проявят уступчивость, склонность к диалогу. Если обратится к истории, то так случалось всегда. Берлинский кризис при Сталине, Карибский кризис при Хрущеве.
  
   - Вы забыли Венгрию, Чехословакию, Афганистан ...
  
   - Это их вотчина! Задворки империи! Сфера влияния по нашей терминологии! Зато проявляли сдержанность и не ввязались в чилийский переворот, в свару вокруг Фолклендов. Брежнев, далеко не воинственный человек, несмотря на обилие орденов, маршальский мундир. Наоборот, старый и уступчивый, с ним можно договариваться, торговаться.
  
   - Хотел бы услышать Ваше мнение по Афганской проблеме. О перспективе развития событий. Имеются сведения, что русское руководство очень обеспокоено перерастанием войны освободительной в религиозную святую войну против неверных, в Джихад.
  
   - По-настоящему религиозная? Вряд ли. Скорее всего, потери и поражения надоумили русских военных списывать все на новый характер военных действий к которым войска оказались не подготовлены. Не обучены армейские части воевать против религиозных фанатиков. На это командующие пытаются списать свои ошибки. Брежнев придя к власти и опасаясь появления во главе армии человека масштаба Жукова, поступил по своему разумению. Наделил маршальскими звездами лично преданных ему дружков, военных инженеров завязанных на ВПК, Устинова и Огаркова. С ними ему спокойнее. Откуда им взять новых Кутузовых, Суворовых, Ермоловых, Скобелевых для покорения азиатов? ... Тем более боится зарождения оппозиции в офицерской среде.
  
   - Имеете в виду фрегат “Стерегущий”?
  
   - Не только и не столько. То был порыв, импульс ... Наивный, неподготовленный, дилетантский ... Вспомните раскрытую организацию офицеров ВВС “Голубые Стрелы”. Широкой огласки это дело не получило, обошлось даже без суда. Просто выгнали десяток человек из армии. Цели ставили слишком патриотические. Но! Это ведь была организация. Не один глупенький замполит.
  
   В свое время мне пришлось разрабатывать теорию “Стратегического паритета”. Поэтому до сих пор предпочитаю в качестве образца традиционную, классическую дипломатию “Равновесия сил и разделения сфер влияния”. Это всегда сработает. Случается, что и мы и партнеры невольно совершаем резкие телодвижения, на манер “слона в посудной лавке”. Если это делают русские, нам прямая выгода использовать подобные случаи для раздувания пропагандистской шумихи, идеологического наступления, припугивания европейских и восточных союзников. Так и произошло с Афганистаном. Мне кажется, они не собирались войти надолго. Слишком долго собирались вообще. - Улыбнулся гость. - Ведь Брежнев только перед этим отцеловался с Картером за СОЛТ 2. Здесь нечто странное. Мы располагаем сведениями, что несколько раз по его инициативе просьбы Амина о помощи отклонялись.
  
   В любом случае наша цель в Афганистане - прозападное, демократическое общество. Законно выбранное правительство способное на либеральные реформы. Это в наших силах.
  
   Что же касается опасности радикализации Ислама ... Возможно, пришло время вспомнить слова вашего предшественника, - “Наибольшей политической ошибкой правителей Западного мира в средние века явилось отношение к православному Востоку, к Византии”. - Вместо поддержки тогдашние правители постоянно ослабляли Византию, играли на руку Османской Империи, отмежевались от совместной борьбы с турками, Исламом. Не удержали Византию в качестве мощного бастиона против вторжения восточных народов. Слишком мало знали о мусульманах. Подвела разведка! Вот в итоге получили то, что получили. Нам никак невозможно оказаться в аналогичной ситуации. Не те времена. Поэтому с русскими не стоит перебарщивать. Их нельзя игнорировать, ими очень опасно пренебрегать.
  
   Поблагодарив и проводив гостя, Руководитель задумался. - Что из предложенного выбрать? Давить? Договариваться? Насколько опасна исламская угроза?
  
   Арабский мир контролирует нефть. Но Россия также владеет колоссальными запасами нефти и газа. С другой стороны, зависимость США от арабской нефти, слава Богу, невелика. В случае необходимости можно быстро расконсервировать собственные запасы. Но до этого дело не дойдет, у руководства арабских поставщиков топлива стоят надежные, добрые друзья, стародавние партнеры по бизнесу, а это покрепче политических пристрастий. Бизнес, экономика, прибыль - суть понятия постоянные, непреходящие, чего, увы, не скажешь о политических ориентирах.
  
   Между моей Страной и остальным миром простирается безбрежный океан. Наилучшая граница, защищаемая самым современным, самым мощным в мире Флотом. Если радикальный исламизм действительно выступит в поход, то удар, прежде всего, придется по Азии и Европе. Жаль союзников, но они же и постоянные конкуренты. Небольшое экономическое потрясение сыграет нам на руку.
  
   Рядом с Афганистаном - русские. Именно им принимать в случае неблагоприятного развития событий первый удар. Им и выпутываться, нести потери. Мы посмотрим, проследим за развитием событий. Вмешаемся, но только в нужный момент. Опыт есть. Именно так и происходило в мировых войнах. В любом случае разгром коммунистов, ослабление России нам только на руку. Господи, благослови Америку!
  
   Истово, искренне веруя, Руководитель перекрестился.
  
  
  
  

Глава 6.

На пути к Черной Вдове.

  
  
   Конвой из трех запыленных, побитых жизнью машин медленно, под натужный вой перегревающихся моторов забирался все выше и выше в горы. Машины накручивали на оси колес петля за петлей горный серпантин, прижимались к скалам, чуть не обдирая бока, держась подальше от зияющих в пропасти клыками обломков скал.
  
   Древние горы теряли свою мощь, свою кремнистую плоть. Склоны осыпались камнепадами, грозили вообще стереть проложенную несколько лет назад ленту бетонного шоссе, дурно пахнущую бензином и соляркой. Чужака, инородного пришельца занявшего место древнего, неторопливого, позванивавшего мелодичными колокольцами, караванного пути.
  
   Воины Аллаха помогали горам в богоугодном деле борьбы с западной цивилизацией чем могли. Серая лента прерывалась темными заплатами фугасных воронок. Уничтоженные подрывом ограждения и столбы уносили на дно пропастей куски покрытия, истончая остающуюся дорогу. Сгоревшие остовы танков, рыжая от окалины скорлупа бэтээров запруживали горную реку, текущую по дну пропасти. Вода, белея от ненависти бешеной пеной, подмывала берега, обрушивала горную породу в свое тесное ложе, уносила дальше вниз по течению вымытый из брони недогоревший трофейный хлам и куски тел.
  
   Дорога тянулась своей серой рукой к небесам. На стеклах джипов оседали и медленно скатывались, оставляя за собой чистые полоски среди дорожной пыли, уставшие капли облаков. Казалось, что кроме гор и машин в мире нет более ничего. Но суровые люди, с мужественными, обрамленными бородами лицами, закутанные в коричневые и серые пуштунские плащи, ни на минуту не расслаблялись, не поддавались гипнотизирующему однообразию горного пейзажа. Окоченевшими руками мюриды по прежнему крепко сжимали рукоятки крупнокалиберных пулеметов, установленных в кузовах японских пикапов, идущих к голове и замыкании маленькой колонны.
  
   Горы давно забыли покой мирных дней. Люди не верили безмолвию вершин. В любой момент проклятая тишина могла расколоться треском смертельных трасс автоматных очередей, сухими выстрелами снайперских винтовок, рокотом гранатометов, воем мин, свистом горячих, жалящих осколков.
  
   Ценой своей жизни мюриды обязаны сохранить жизнь человека порученного им Аллахом. Умирать не хотелось, поэтому глаза всматривались в темень провалов, зыбкую полутень пещер, жалкую зелень склонов.
  
   Нет покоя правоверным на земле Афганистана. Проклятые пришельцы, неверные шурави многому научились за бесконечные дни войны, стали опытнее, познали тайны гор. Все чаще пробирались по склонам упругие, неотразимые, словно дамасские клинки, разящие врага, разведчики спецназа в пятнистом камуфляже. За ними упорно тянулись, привычно делали свое дело здоровенные, с бычьими бритыми шеями, десантники, хранящие на груди, словно талисманы, голубые береты. Даже мотострелки в неуклюже подогнанном зеленом обмундировании пробовали покорять горы. Все чаще сгорали караваны разукрашенных, расписанных яркими красками грузовиков, оставляя после себя в чистом горном воздухе запах сгоревшего опиума, тротила, груды разбитого в щепки оборудования, оружия, медикаментов, а главное - бездарно пропавших в руках неверных зенитных ракет, дорогих словно слитки чистейшего золота.
  
   Пришедшие в горы чужаки безжалостно убивали воинов Аллаха, отправляли мучеников шахидов прямиком в райские кущи, в объятия вечно девственных гурий. Все те кто воевал в горах в плен не брали. Зачем? Нужное узнавали споро и без особых угрызений совести, например, отстреливая по одному пальцы на ногах. Большой болью вырывали нужное у самых молчаливых, самых стойких, а остальные, желая побыстрее и по возможности без мучений, покинуть этот страшный мир, торопились рассказать все сами.
  
   Раньше такого за шурави не замечали. Искусству узнавать скрываемое русские выучились у противников, пусть не сразу, ценой собственной крови, но уж больно хорошие попались учителя. В рейды по горам ходили уже не первогодки, а только те кто кое-чего в жизни повидал. Например, сдернутую с плеч кожу друга. Такие жалости не знали. Сравнялись в законах кровной мести с правоверными ... Сами шурави, впрочем, на плен тоже не рассчитывали и потому дрались до предпоследней пули, а последний патрон, смертельную гранату хранили особо, лелеяли, отдельно от других. Не дай бог просчитаться, использовать в запарке боя.
  
   Все это мюриды знали не понаслышке. Хотя разведка и обещала спокойную дорогу и погода держала вертушки неверных на аэродромах, но лишняя бдительность никому не мешала, наоборот, продлевала жизнь.
  
   В захваченном у русских вездеходе, уазике с брезентовым верхом, идущем в середине колонны, мирно гудела печка обогревателя, овевая потоками тепла единственного пассажира, устало прилегшего на подушках и ковре наваленных на заднем сидении.
  
   Человек невероятно устал за последние дни, но даже в полудреме холеные, тонкие пальцы крепко сжимали полированный приклад автомата Калашникова с укороченным стволом. Моложавое, с нежной смуглой кожей, продолговатое лицо смотрело на мир единственным глазом, карим, с восточной томной поволокой. Полные, изящного абриса губы, обожаемые женщинами, обнажали сахарно белые крупные зубы. Ухоженная, мягкая, несмотря на полную тревог жизнь моджахеда, борода - предмет гордости и достоинство настоящего мусульманина, обрамляла лицо. Черная повязка скрывала пустую, заросшую уже новой розовой кожицей, но порой все же саднящую, глазницу, оставленную снайперской пулей. Только благословение Аллаха спасло тогда человека от смерти. Принял свершившееся чудо как знак свыше, востребованность для святой борьбы, для великого дела. Конспиративная кличка - “Строитель” была известна очень немногим.
  
   Ранение, близость смерти подействовали на Строителя отрезвляюще, охладили боевой пыл, отвадили от личного участия в боевых операциях. Не желал Строитель получить от вылезшего из сибирской тайги охотника вторую, смертельную пулю в лоб. Стал особо ценить себя, беречь для главного.
  
   Кроме того, всегда помнил как шок и боль ранения, сменила унизительная беспомощность. Как лежал нагой, распластанный в ослепительном свете лампы на операционном столе. Пребывал впервые в жизни во власти неверных, пусть даже в дружественных руках хирургов и медсестер. От возможности повторения подобного становилось не по себе.
  
   Отдыхая в пути Строитель вспоминал. Он вообще любил процесс воскрешения в памяти событий и людей. Воспоминания несли с собой не только боль, но прорастали новой ненавистью, не давали остыть старой злобе, сделаться привычной или даже зарубцеваться.
  
   Тогда верные мюриды вытащили его, залитого кровью, из боя, донесли слепого, обмотанного бинтами, на собственных плечах до ближайшего кишлака. По тайным тропам переправили в Пакистан, на базу, оттуда “друзья” доставили в свой госпиталь. Лечили отлично, ничего не жалели, показывали этим как безмерно высоко ценят, как он им нужен. Они ему пока тоже оставались необходимы. Пока ... но он им об этом, естественно, не сообщил и в ближайшее время не скажет.
  
   Теперь Строитель уже привык к увечью, мог смотреть на себя в зеркало не ужасаясь пустой глазницы. Скоро обещали вставить новый, абсолютно, такой как прежний, не различишь, искусственный глаз. Не живой, стеклянный.
  
   Он предложил врачу вырвать глаз у пленного, подобрать похожий, пересадить. Тот отшатнулся, побледнел, замахал руками. Когда пришел в себя, пояснил, мол, все равно не приживется, пропадет. Так бы сразу и сказал. Без истерики. Не приживется, тогда понятно. Пусть ставят стеклянный, но чего ради бледнеть до синевы от простого житейского вопроса?
  
   Наверняка проклятого неверного ужаснула “средневековая восточная жестокость”. Как же, великая западная цивилизация с ее Женевскими конвенциями, гуманизмом, правами военнопленных. Докторишку бы в Афганистан, на недельку. Постажироваться. Научился бы живо шкуры с живых стягивать. А не смог, с самого стянули бы, не поморщились, оставили полудохлого на радость стервятникам. Слова упрека не услышал бы Строитель, понимал, - нужен. Подумал весело, докторишке домой сообщили бы, погиб исполняя врачебный долг ... Что поделаешь и врачей не признающих границ убивают вражеские пули. Русские ... - они, они - такие варвары ...
  
   Машина притормозила, вошла в крутой поворот, протиснулась чуть не обдирая брезент тента в малозаметную расщелину, уводящую с основной дороги. Затрясло на неровной каменистой тропе. Строитель устроился поудобнее. Половина пути пройдена. А жизнь? Какая часть жизни осталась за плечами? Прикрыл глаза.
  
   Вот он совсем маленький, спасается на коленях у мамы от преследовавших его старших мальчишек. Они сидят на веранде огромного дома, вмещающего всю большую семью отца, его жен, наложниц, детей. С веранды видно море. Вокруг особняка ухоженный, безмерно любимый им парк, в котором знакомо каждое деревце, самый малый кустик, где масса тайн и неведомых врагам убежищ.
  
   Открывается дверь и на веранду выходит самый дорогой человек в мире, самый сильный, самый смелый, умный и благородный - его отец. Благообразный, с густой, чуть прореженной сединой бородой, положенной правоверному мусульманину, в белоснежных, так красиво ниспадающих потоками складок, одеждах, в чалме. Благоухающий прекрасными запахами благовоний, словно цветы в саду. Мудрый и знающий отец, своими руками создавший этот уютный мирок, заложивший основу благосостояния семьи. Без образования, без денег сумевший в чужой стране создать процветающую строительную компанию с самым современным, первоклассным западным оборудованием.
  
   Конкуренты скаредничали, набирали ленивых, грязных, неквалифицированных рабочих из отсталых стран Северной Африки. Платили, естественно, гроши, но и работа шла по восточному неторопливо, качество в результате оказывалось соответствующим среднему местному уровню, характеризуемому одним словом “Сойдет!”.
  
   В фирме отца, наоборот, работали немногочисленные профессионалы, хорошо оплачиваемые, старательные, спорые, вооруженные лучшей из имеющейся на маркете техникой. Отец, хоть и слыл правоверным мусульманином, но любил Запад за его деловитость, преклонялся перед техническими новинками. Особенно обожал летать и даже купил собственный самолет. Доверил жизнь пилоту-американцу, неверному. Дружил даже, доверял, а зря. Проклятый иноземец в итоге убил отца. Разбил вместе с белоснежным, изящным, словно полированная игрушка, аэропланом. Разве сможет он забыть бесценную кровь на белом крыле?
  
   Впрочем, кто знает, чью тогда видел кровь. Пилот ведь погиб вместе с пассажиром. Комиссия единогласно пришла к выводу о неисправности двигателя, но он теперь уже никому не верил. Считал, что неверные, руками американца-самоубийцы, отомстили отцу за благочестие, за крепкую веру, милосердие. За то, что именно его фирме доставались наиболее важные, выгодные заказы.
  
   Отец всегда был ласков к нему, баловал подарками, вместе играл в редкие свободные минуты, качал на коленях, а подрос, сажал по правую руку от себя. Отец направил на учебу, настоял, заставил получить хорошее образование, выучится на инженера строителя. Воспитал продолжателя своего дела. За то и нелюбим стал сынок бывшей наложницы многочисленными братьями и их матерями - законными женами отца. Бедная мама, смуглая, стройная красавица, украшенная бесчисленными, нежно перезванивающими при движении рук, браслетами, происходила из совсем небогатой, незнатной семьи, проживавшей на северо-западе Африки. В дом отца она действительно попала наложницей, почти рабыней. Но полюбила хозяина, приникла к нему душей и телом. Отец оценил искреннюю любовь, выделил, приблизил. Сделал законной женой.
  
   Братья исподтишка, боясь отцовского гнева, постоянно обижали и унижали его. Возможно, завидовали, ведь рос он красивым, стройным, высоким, разве чуть более смуглым чем отец. Шипели вслед злобно, - “Презренный раб, сын наложницы!”. Не давали свои игрушки, не приглашали в общие игры. Впрочем, игрушек ему хватало, а играть всегда интереснее с мамой или отцом.
  
   Так сформировался характер, не угрюмый, но замкнутый, не открытый к общению, но скрытный. Потому видно в школе его тоже сторонились. Так и прошло детство. Одинокое, словно у льва пустынника. Именно в школе он впервые всерьез обратился к Богу, видя только в нем опору и надежду.
  
   Стоит ли удивляться? Всякий парий, любой изгой стремится найти в религии убежище от повседневных мук, успокоение и надежду. Пока другие сверстники проводили время в развлечениях, на теннисных кортах, в конюшнях, он сидел за Кораном, зачитывался священной Книгой. Не просто складывал слова в строки, но продумывал изученное, пропускал каждую суру не только через мозг, но и сердце. И откликнулась Книга, открыла ему сокровенное, нашел в ней ответы на мучавшие по ночам вопросы.
  
   Мальчишки донимали, вопили, - “Мулла! Мулла! Вон идет маленький мулла!”. Презирали за излишнюю, по их мнению, напускную, неискреннюю религиозность. Он считал это за честь, не обижался на неразумных, но ненавидел насмешников.
  
   Пришла пора и отец, благословив, отправил сына учится в далекий город Париж.
  
   Он вошел в мир неверных с душей полной боли и сомнений. Только горячая любовь и безмерное уважение к отцу удержали от сильного побуждения бросить все и вернуться под отчий кров. В аэропорту пересадки, уже не арабском, но еще и не западном, вознамерился сесть на обратный самолет, предвкушая сладкий момент встречи с мамой. Представил, как уткнется, словно несмышленый малыш, в колени отца вымаливая прощение. Превозмог себя, усилием воли не позволил подобного отступления от предписанного родителем.
  
   - О, сколь отвратно, оказалось, - Вспоминал Строитель, - открывшееся зрелище вертепа разврата, безнравственных одежд, обнаженных женских лиц, плеч и ног, безбородых мужских лиц. Забыв скромность и предписанное Шариатом поведение, многие из тех смиренных и достойных женщин, что летели вместе со мной, уже в салоне самолета посмели открыть лица, измазать губы кровавой помадой, а во время пересадки сменили наши традиционные одежды на маленькие, все открывающие, платья. Боже, покарай их!
  
   - Я не мог найти себе места, ибо необоримое сладострастие, витавшее в воздухе, окутало меня. Возбудило. Страсть, всепоглощающая, необоримая, не находила выхода. Преодолевая искус, пришлось запереться в туалете. Затем, не отрывая глаз от знакомых страниц, истово читать весь оставшийся полет священную Книгу, замаливать грех.
  
   Выйдя из самолета в аэропорту ЛэБуржэ, будущий Строитель с головой окунулся в совершенно иной, непонятный и чуждый ему мир. Мир, оглушающий звуками, ослепляющий яркими красками, раздевающий взглядами женщин, обливающий холодным презрением мужчин. Даже язык, который изучал под руководством лучших наставников с раннего детства, показался совершенно другим, незнакомым, абсолютно непонятным. Он легко читал высвечивающиеся на бесчисленных табло объявления, рекламу, но все произносимое людьми абсолютно не воспринимал. И Строителя, с его безупречным, грамотным языком, окружающие, удивленно пожав плечами, не понимали.
  
   Позже это прошло, но в начале был шок. Культурный, языковый ... Возникла и осталась на всю жизнь, затаенная нелюбовь к непонятному, а, следовательно, чужому обществу. Удивленный и растерянный, с крокодиловой кожи чемоданом в одной, с Кораном в другой руке вошел Строитель в новую жизнь.
  
   Таксист, местный униженный араб, довез его до заранее снятой отцом квартиры, расположенной недалеко от Университета, в престижном современном доме. Угодливо гримасничая, помог занести вещи, заискивая, поблагодарил за более чем щедрые чаевые и удалился. Строитель остался один.
  
   Смуглый высокий юноша в традиционной арабской одежде, с непроницаемым лицом кочевника, но робкий и стеснительный в душе, начал занятия на строительно-инженерном факультете. Слово отца - закон. Это вдохновляло. Ходил на лекции, не пропускал ни слова профессоров, учился. Слишком часто ловил на себе уничижительные взгляды модных парней в джинсах, в костюмах, презирающих не за слабый разум, не за плохие знания или полное отсутствия таковых, а только за облик, за внешний вид.
  
   Отметины мазков мужских взглядов горели на лице словно пощечины, застывали пеной плевков. Женские взгляды - липкие, раздевающие, оставляли незримые следы алой помады, пота, невостребованного плотского желания, низменной любви с восточной экзотической личностью.
  
   Именно тогда поставил себе Строитель тяжелейшую задачу - стать, во имя Аллаха, не одним из лучших, о нет, но самым лучшим. Оказаться при выпуске впереди всей цепочки бакалавров наук, одинаково одетых в синие мантии-балахоны. Встать первым, в белой, овеянной традициями Ислама одежде. Пусть теперь попробуют злословить, пусть попытаются метать презрительные взгляды. Понял, что до тех пор, однако, благоразумнее снять и спрятать в стенной шкаф привычное одеяние. Он еще раз перечитал Книгу и понял допустимость и богоугодность задуманного.
  
   Так он мимикрировал, приспособился к чужой среде. Словно комбинезон диверсанта натянул на себя тряпки из самого дорогого магазина. Денег не жалел, отец присылал столько, что большая часть так и оставалась неистраченной.
  
   Строитель откинулся на прикрытую афганским, бесценным ковром скрипучую спинку сидения русского джипа. Исчез Париж. Над головой вновь трепетал на ветру выцветший брезентовый верх уазика, а совсем не цветные яркие зонты кафешек парижских бульваров. Грозные, вековечные скалы вздымались по бокам дороги вместо трепещущих молодой весенней листвой каштанов.
  
   Не мирный Париж за окном - Афганистан. Страна священной войны. О, сколь далек, затерянный в пространстве и времени город первой грешной любви от дороги, ведущей в урочище “Черная Вдова” - Тора Бора.
  
   В Париже бурлила, разливалась потоками света и прозрачностью дождей весна. Тело юноши страдало, томилось, переполненное желаниями, словно гранатовое зерно соком. По утрам простыни оказывались на полу, скомканные, пропитанные соком ночных, кошмарных и прекрасных снов. Строитель расслабился тогда, поддался невольно греховному обаянию города неверных.
  
   Однажды в уличном кафе обнаружил на столике забытый журнал. Приоткрыл страницу. Увиденное налило жаром кожу лица, заставило вспотеть ладони. Захлопнул, огляделся исподволь, затеняя робеющие глаза занавесью ресниц, с ужасом ожидая увидать тыкающие пальцы, разверстые в черном смехе пасти ртов. Никто не смотрел на него, не обращал внимания, все занимались своими делами, болтали, читали развернутые газеты, пили кофе, дымили сигаретами, между делом, словно скучая, целовали спутниц. Он судорожно свернул журнал в тугую трубку, так чтобы никто не мог догадаться о его грехопадении. Затем, бросил на стол деньги за несъеденное и быстро ушел, ели сдерживаясь от желания перейти на бег.
  
   С тех пор Строителя окончательно охватило томление любви. Непреодолимое желание обладать женским телом, сливаться с ним, повелевать, мять, целовать мягкие губы, кусать напряженные соски грудей изводило его. Можно было попробовать обратиться к услугам профессиональных жриц любви, благо таковых в городе наблюдалось с избытком. Сдерживали, спасали не раз слышимые истории о нехороших болезнях, ужасных последствиях, связанных с несмываемым позором, врожденная чистоплотность и брезгливость. Несколько раз, пересиливая себя, прошелся по тем улицам, где стояли на углах проститутки, но при виде осененных пороком лиц, при ощущении запахов продажных тел, мучительное желание мгновенно исчезало без следа.
  
   Студентку американку из Чикаго, Строитель встретил, выбегая рано утром на занятия в Университет. Она стояла у машины, расплачиваясь с таксистом. Девушка возвышалась среди наваленных на тротуаре сумок, пакетов, чемоданов совершенно неземная, в ореоле разметанных ветром золотых волос. Сияла жемчужной улыбкой белоснежных, до легкой голубизны, зубов, блестящих между алыми, словно драгоценные кораллы губами. Нежная кожа ушей казалась настолько тонка, что утреннее солнце без труда просвечивало, окрашивало розовым их изящные абрисы. Наклонившись к окошку машины, девушка невольно открыла жадному взору студента обтянутый джинсами задик и грудь, не стянутую уздой белья. Стоял, не смея пошевелиться, застряв между вращающимися дверями холла, застопорив поток выбегающих на работу жильцов. Но, окаменев словно соляной столб, он не слышал ни стука в разделяющее его от соседей стекло, ни возмущенных криков, не чувствовал толчков, бьющей по телу двери.
  
   Вновь обретя способность видеть и слышать, Строитель выскочил на улицу и, заискивающе заглянув в лицо незнакомке, попросил разрешение помочь с вещами. Девушка милостиво кивнула. Стоя рядом в лифте, он вдыхал ее божественный запах, ощущал невзначай то упругость бедра, то легкое касание волос. Пришел в себя лишь около дверей ее квартиры, с зажатыми в руке чаевыми. Она, вероятно введенная в заблуждение его обликом, приняла обожателя за нового служащего. Такое оскорбление не сошло бы с рук никому другому. Только ей, ангелу любви, он заранее простил все на свете.
  
   Потом они познакомились. Она смеялась, представляя его, сына миллионера, с чаевыми у закрытой двери. Он не растерялся, вправил полученную мелочь в платиновую оправу и носил на груди словно талисман.
  
   Девушка с золотыми волосами изучала в Париже дизайн и конструирование модной одежды, мечтала о карьере модельера, о выставках, о собственных бутиках, о бизнесе. Строитель слушал, не перебивая, ее щебет о подругах, о родном Чикаго. Рассуждения о родителях, о школе, снова о подругах, опять о подругах и снова, о друзьях подруг. Не вдаваясь в содержание, просто упиваясь звуками, мелодией речи. Иногда она останавливалась перевести дух и тогда он заглядывал в голубые, словно лагуна возле, отчего дома, глаза. Видел в них себя, ощущал впервые в жизни, что нравится женщине, именно, как красивый и богатый мужчина.
  
   После встреч с американкой случалось бежал к зеркалу в ванной и смотрел на свое изображение в полный рост, любовался нежными чувственными губами. Томными, словно спелые сливы, глазами с подсиненными чуть-чуть белками, в обрамлении пушистых, длинных, с загнутыми кверху краями темных ресниц. Радовался мускулистому телу, плоскому животу, тонким, изящным словно у пианиста пальцам рук, длинным крепким ногам. Убеждался еще раз, что достоин любви красавицы.
  
   Почти каждый день после занятий Строитель водил девушку в рестораны, одеваясь по такому поводу в вечерний костюм. Вместе они представляли красивую, своеобразную пару. Ловили одобряющие взгляды мужчин, идущих рядом с такими же красивыми женщинами или завистливые - одиноких, откровенно ревнивые - некрасивых женщин. Иногда ему казалось, что девушка ждет чего-то большего, возможно поцелуя, но скромность и неиспорченность не позволяли молодому мусульманину совершить таинство на людях, при посторонних. В такие дни он забыл о Книге, почти уже любил, принимал мир неверных, допуская его порочный дух вместе с чувством любви в свою ослабевшую душу.
  
   Мужская душа - проста и открыта. Женская душа - потемки. Душа неверного - смрадная клоака. Тогда он не понимал этого. В мечтах видел себя вдвоем с американкой в родных краях. Ее - любящей и любимой женой, с детьми, общими делами, радостями. Себя - заботливым мужем, обеспечивающим безбедное существование большой семьи.
  
   Однажды, возвращаясь из ресторана, он проводил девушку до двери квартиры и собирался уже возвращаться, но она не отпустила его руку, притянула к себе и, найдя губами его нецелованные губы, прильнула, заполнив полость рта нежным языком, запахом мятной жевательной резинки и сладостью неземного меда.
  
   Строитель и сам не заметил как оказался в квартире американки. Балуясь, девушка выхватила из белого нутра холодильника темную пузатую бутылку с высоким золотым горлом. Прошептала на ухо, что сегодня особый день, и они будут пить только шампанское. Открыла с легким хлопком, налила в высокие розовые бокалы пенную золотую жидкость и он, никогда ранее не позволявший нарушение заветов Аллаха, выпил бокал до дна, ощутив кисловатый щиплющий вкус винограда с примесью легкой горчинкой. Потом они выпили еще и он, осмелев, ощутил мягкое головокружение и необычную смелость. Отдавшись на волю веселой раскованности в действиях и чувствах, собрался с духом и сам поцеловал мягкие, податливые, отдающиеся губы.
  
   После третьего бокала, отозвавшегося в полумраке комнаты мелодичным звоном, девушка протянула к нему обнаженные руки, сняла темный вечерний пиджак, кинула, не глядя назад, прямо на пол. Прильнула всем телом. Он обнял нежно-нежно Подобно тому как делал многократно во снах, провел жадной рукой с трепещущими пальцами по спине, бедрам, груди, ощутил напрягшиеся виноградинки сосков.
  
   Открытое черное платье с шорохом поползло вниз, стоило Строителю медленно сдвинуть узенькие бретельки с покатых, покрытых атласно шелковистой кожей плеч, Спадая на пол, ткань обнажила нагую, неприкрытую, высокую и упругую грудь, вздымаемую прерывистым дыханием. Невесомо упало к ногам. Девушка стояла прекрасной статуей, прикрытая только небольшим лоскутом кружевного черного шелка в самом сокровенном, тайном, заветном, притягивающем его взгляд месте. Он ненасытно целовал ставшее вдруг доступным тело, не веря все еще в свершающееся, и плоть его разрывалась от желания.
  
   Руки девушки выдернули из брюк Строителя рубашку, расстегнули пуговицы, стащили, откинули прочь ...
  
   - О, милый! Мой шейх... Мой повелитель... О, мой сказочный принц... Я уже люблю тебя! О, какое у тебя прекрасное тело, стройное, смуглое, безволосое... О, я уже обожаю твое тело. - Ее губы впивались в его соски, опускались все ниже и ниже. - Твои губы ... полные, страстные, нежные доводят меня до безумия, целуй меня, целуй же ... Я в восторге от твоей девственной неопытности, меня возбуждает твое смущение ... Не робей - бери меня ...
  
   В ответ Строитель целовал тело американки, плечи, грудь, а она тем временем распустила его пояс и он, перешагнув через оказавшиеся на полу брюки, стоял перед ней в легких белоснежных хлопковых трусиках, слегка оттопыренных восставшей плотью. Девушка опустилась на колени, словно языческая жрица перед божеством и, запустив пальцы под легкую ткань, одним движением стянула ее вниз.
  
   Что произошло? Куда делся восторг? Почему она замерла с удивленно раскрытыми алыми губами и широко распахнутыми глазами? С дурацким видом обманутого ребенка которому вместо ожидаемой конфеты подсунули пустую обертку? По инерции Строитель еще продолжал гладить и целовать ставшее неожиданно резиновым, переставшее отвечать на ласки тело ...
  
   - И это все ...? И это ... это - все ... что у тебя есть? Этим писюном ты собирался удовлетворить меня? Да у детишек в киндергардене больше твоего! - Девица зашлась в смехе, она тыкала пальцем в его мужское естество, изгибалась, заходилась от смеха. Небрежно, двумя пальчиками с наманекюренными коготками взяла, покачала ... Он не выдержал муки ... и разрядился ей в лицо, на грудь ...
  
   - Ах, ты, пакостный, мальчонка! Не можешь удовлетворить бедную девушку, обманщик, так еще и плюешься ... Малыш, тебе просто необходимо сначала подрасти. - Заливалась американка.
  
   Когда он отвесил первую пощечину, ей, впрочем, стало совсем не до смеха. Его обуяла злость. Яростно хлестал по кукольному личику, размазывал рукой разлетающиеся из глаз слезы, зажимал второй ладонью, рвущийся наружу вопль.
  
   - Заткнись змея! Или я убью тебя! - Прошипел, зверино ощерясь.
  
   Она замолчала испуганно. Заткнулась мгновенно. Закивала головой. Видимо прочитала в его глазах нечто такое, древнее, дикое, свирепое, что парализовало, заставило подчиниться. Тогда он схватил так обожаемые ранее волосы, сгреб в горсть, притянул вплотную, заставил делать то, что видел на страницах хранимого в самом потаенном месте журнала. Жестко и зло, думая только о себе и своем удовольствии.
  
   Строитель насиловал студентку до утра, а если та пыталась вырваться, также зло и жестоко избивал, покорял своей воле. Ненависть возродилась в его душе, расцвела, взросла и уже никогда не покидала сей приют.
  
   Под утро, отшвырнул тихо скулящую девицу, он подобрал раскиданную по полу одежду и вернулся к себе. Принял душ. Заварил и выпил крепчайший кофе. Быстро собрался, бросив не жалея купленное одеяние неверных, одел хранимое в шкафу родное, то в чем приехал и навсегда, по глубокому тогдашнему убеждению, покинул Париж.
  
   Он вернется в Город Любви вместе с восьмифунтовыми бомбами, рассчитанными на убийство как можно большего числа людей. Взорвет во имя Аллаха урны на бульварах, прямо среди толчеи бестолковых туристов, рванет вагоны поездов и станции метро - калеча трудовой люд, спешащий домой после нелегкого рабочего дня, загремит и полыхнет огнем возле музеев, в тихих аллеях - прибежищах влюбленных парочек. Строитель начнет безжалостно мстить Парижу.
  
   Диплом Строитель получил в Бейруте, с отличием, первым на курсе. Именно в этом городе Строитель встретил людей из разных стран, понимающих и разделяющих его ненависть к неверным. Главное, Учителей, разъясняющих и направляющих, проливающих свет благодати на ищущих истину. Укрепился в Вере.
  
   В неторопливых, обстоятельных беседах открывался строителю страшный заговор Запада против мира Ислама, мира единственно истинной Веры. Тут познал он всю глубину заговора, охватившего не только Запад, но вовлекшего в свои ряды недостойных, усыпленных сладкими посулами, смягчивших свои сердца мулл и улемов. Сговор презренных евреев и нечестивых христиан, покоряющих мусульман, заставляющих отдавать за бесценок природные богатства. Чужеземцев, раскрадывающих исламскую нефть и газ. Но, что еще страшнее - принуждающих правоверных терять свое естество, природу, культуру, религию перед волной непотребности, порока, безнравственности, идущей с Запада. О, как он понимал эти слова.
  
   Когда произошла трагедия с отцом, именно Учителя объяснили ему, еще сомневающемуся, что отец, святой человек, истинный мусульманин, погиб от руки Запада, его техники, его людей. И месть в этом случае обязательна и священна. Строитель оплакал отца, похоронил с почестями и вернулся в Университет доучиваться.
  
   Постепенно Строителя вводили в дела тайной организации. Не сразу, только убедившись в верности делу. Шаг за шагом. Проверяли волю к борьбе. Раскрывали планы великого сражения за Всемирный Халифат. И появились среди друзей Строителя хитроумный Врач из Палестины, мудрый Шейх из Каира, верный и надежный Ахмат из Пакистана, строгий воин Хатта из Иордании. Такие же, как и он, сам неистовые, обиженные, ущербные.
  
   - Наша задача, - объясняли Учителя, - не создавать новые центры и организации для борьбы с неверными за великую Идею, но объединить под зеленым знаменем Ислама всех уже сражающихся. Так легче бороться. Ведь одному мусульманину ближе дело “Хамаса”, и он вступит в его ряды, второму по нраву настойчивость и бесстрашие “Братьев мусульман”, третьему - нравятся идеи “Фатх”. Зачем же разделять борцов?
  
   Наоборот, нужно, пусть негласно, но объединить всех сражающихся в единую, базовую, основную организацию - “Основу”. Тогда вместо одного фронта, который мы способны открыть и поддерживать, получим - массу фронтов борьбы с неверными.
  
   Не давать им покоя, распылять их силы, разобщать усилия, - вот наша единая цель. Если в боях побеждают евреи в Израиле, то пусть христиане в Европе не только не помогают им, но связывают руки, сковывают усилия, мешают их битве. А мы станем в это время изгонять христиан из пригородов Англии.
  
   - О, мудрый Учитель! Разве возможно подобное? Ведь неверные в Европе поддерживают борьбу презренных иудеев, - Не выдержал Врач.
  
   - Ты, сын, прав, говоря о дне сегодняшнем, а я прав, думая - о дне завтрашнем. Да, сегодня маленький Израиль в окружении бесчисленных мусульманских народов вызывает сочувствие и поддержку развращенных демократией европейцев. Они проливают горючие слезы о несчастных евреях, публикуют статьи в газетах в их поддержку, показывают репортажи по телевидению, проходят маршами с произраильскими лозунгами и флажками.
  
   Но, поверь, пройдет время, мы постепенно скупим их газеты. Самые различные. От многостраничных изданий мегаполисов, до жалких листков захолустных техасских городков, приобретем теле и радио станции, спутники-ретрансляторы, агентства новостей, то есть все, что сможем купить за деньги. Изо дня в день станем демонстрировать кадры страдания бедных палестинцев под железной пятой вооруженного до зубов Израиля. Наречем прилюдно эту страну региональной сверхдержавой. Организуем страдания косоваров и боснийцев от рук негодяев сербов в Югославии. Покажем фоторепортажи о несчастных афганцах в лагерях беженцев, гибнущих под бомбами русских солдат “Империи зла”. Маленькие косовары, несчастные боснийцы, растрепанные палестинские женщины, все это споро вытеснит из сознания западных просвещенных демократов образ героически сражающегося против многомиллионных арабских войск израильского солдата.
  
   Европейцы быстро забудут, что арабские страны постоянно атаковали Израиль, что палестинцы ненавидят, убивают и дальше будут с не меньшим рвением убивать и ненавидеть израильтян. Так проповедовал Иерусалимский муфтий еще во времена британского Мандата и так будет вечно. Мы втолкуем им, что не косовары режут сербов, а не наоборот. Они не поверят в то, что никто не трогает боснийцев и они живут давно мирно бок о бок с христианами. Из памяти простаков европейцев сотрутся воспоминания о зверствах мусульманских дивизий Гитлера на Балканах. Добренькие и жалостливые, они с восторгом заглотят изящно приготовленную и желанную для них приманку.
  
   Германия, первой вспомнит об унижении, испытанном от югославских партизан. Припомнит сербам, что именно тех месяцев которые Гитлер провозился на Балканах не хватило Вермахту для захвата Москвы и победного окончания русской компании.
  
   Англичане с французами, выкинут прочь из памяти сербских партизан Тито, соратников по борьбе. Все это померкнет перед хорошо срежессированными и спровоцированными нами ужасами кровавых расправ. Придется для правдоподобности отправить к Аллаху некоторых, желательно не совсем правоверных мусульман, мулл-реформаторов, но я думаю, это нам простится, а пожертвованные ради большого святого дела найдут забвение и утешения в садах небесных. Или в аду. Аллах рассудит.
  
   В темной водице каждый найдет собственную выгоду. Поборники “прав человека” обретут ясные цели. Мы не поскупимся, подкинем им средства, чтобы лучше, громче, звонче, во всю силу прокуренных легких, орали грязные, вонючие интеллигентсвующие неверные, ослабляли с тыла сопротивление Запада. Правительства стран НАТО с удовольствием растеребят, расчленят коммунистическую Югославию, сотрут ее с карты Европы. Припугнут заодно Советский Союз, продемонстрируют его будущее.
  
   Придет час Малого Сатаны! О как будут счастливы наивные гуманисты, празднуя гибель “Империи Зла”! Пусть радуются. Мы им поможем. Станем содействовать изо всех сил, всегда помня, что в случае их победы, нам и никому другому, отойдут местности, населенные мусульманами. А это - Средняя Азия, Поволжье, Кавказ! Нефть! Газ! Тонны, сотни, тысячи тонн современного оружия в арсеналах! Самолеты, танки, ракеты и, главное, атомные бомбы! Много атомных бомб! То, чего так не хватает сейчас для борьбы.
  
   Мы обеспечим странам демократии желанные победы. В последствии, они отольются поражениями. Только мы одни, в конечном счете, выиграем. Руками солдат неверных - вспорем мягкое балканское брюхо и стальной уральский щит континента, вонзим нож в его дряблые, мирные кишки. Запустим поток героина, опиума, гашиша с полей Афганистана, Ирана, Ирака, отравим, одурманим.
  
   Что сможет противопоставить нашим самодельным бомбам прекрасная Франция с ее многомиллионным мусульманским населением, ежеминутно помнящем о своей второсортности? Ничего! Пусть один из тысячи станет мюридом, один из десяти мюридов - шахидом! Тысяча бомб взорвет тишину и правительство, гласно или тайно, пойдет на сделку с нами.
  
   Миллионы иммигрантов двинувшись через океан. Вопя и стеная, орошая чиновников слезами, оглушая мольбами о помощи и милосердии, они осядут в стране Большого Сатаны. Постепенно легализуются, скупят на заработанные тяжким трудом деньги лавчонки, магазинчики, бензоколонки, лавки продажи лотерейных билетов. То, без чего нет повседневной жизни. Станут привычными, словно утренняя газета на крыльце. Это - потенциальные избиратели. Они будут голосовать за демократов с их системами помощи неимущим, дотаций многодетным, протекции меньшинствам. С ними придется считаться, дорожить их голосами. В результате политиканы начнут потворствовать нашим людям. Оседая в районах проживания компактными группами, единоверцы начнут вытеснять неверных, те побегут, оставляя свои дома, церкви, синагоги. Мы превратим все их храмы в мечети, а если нам окажут сопротивление - одержим победу обратясь в их же суды, воспользовавшись их же демократией.
  
   - Большинство мусульман так и останутся в неведении истинных целей Джихада, но ими начнут руководить самые верные, самые опытные, самые лучшие из людей нашего Движения. Именно им мы предпишем вытеснять из мечетей вялых, реформировавшихся, предавшихся Пророка мулл. Новые имамы примутся проповедовать наши идеи, идеи чистого Ислама, идеи Шариата. Мы заставим безропотные массы платить деньги и содержать на них борющихся с оружием в руках братьев. Придет время и мы примем лучших из них в ряды “Основы”. Пусть тысячи, пусть даже только сотни из миллионов. Остальные окажутся лишь марионетками в опытных руках, но и здесь всегда можно набрать обиженных, оскорбленных и превратить в фанатичных, истовых шахидов-мучеников. Таким - важен процесс борьбы, но не цель.
  
   Кроме того, мы пойдем в резервации, тюрьмы, гетто, к самым униженным, оскорбленным, непонятым. К самым бедным, самым беспокойным и способным на все изгоям западного общества. И вы увидите, что войдут люди в веру Аллаха толпами, прося Господа о прощении. Он - обращающий. Они сравнят Книгу со своим жизненным опытом и найдут искомое. Ведь сказал Пророк - каждый рождается мусульманином и только потом предает Господа, приходя в чуждую веру.
  
   Так мы пройдем по всем странам и забудут люди истоки и корни, как забыли, что Аль-Акса в Иерусалиме построен там где раньше стоял Храм иудеев, что Стамбул назывался раньше Константинополь, а на храме Святой Софии вместо полумесяцев горели золотые православные кресты.
  
   Уже скоро, очень скоро час нашего торжества, час первой битвы. Не удивляйтесь ничему, будьте мудры и немногословны. Даже если на первом этапе мы пойдем плечо к плечу с Большим Сатаной против Малого Сатаны. Смиритесь и не показывайте врагу знания истины. Будьте им верными слугами до поры, затаите свои чувства, скройте желание отмщения. Готовьтесь.
  
   Однажды после беседы Учителя попросили задержаться Строителя. Одного из всех вновь посвященных. Посадили словно равного, в свой круг, на бесценный персидский ковер, предложили зеленый чай, сладости. Смотрели как ел, как держался в круге старших. Он держался почтительно, вел себя с достоинством. Видимо это понравилось старикам. Но ничего конкретного тогда не сказали.
  
   Вскоре началось вторжение неверных в Афганистан и Строитель, одним из первых, испросил благословение на борьбу с неверными, осквернившими святую, вечную землю мусульман. Его отпустили с напутствиями удачи и победы в Джихаде.
  
   С автоматом Калашникова в руках, с мешком патронов и гранат за плечами, он прошел путь воина Аллаха. Смелость и отвага, ум и знания, обладание солидным капиталом принесли Строителю признание и известность, поставили в ряды авторитетных полевых командиров. После ранения, едва окрепнувшего Строителя вызвали на встречу в Пешавар и поручили строить тайные укрепленные базы в глухих ущельях. Причем речь шла о долговременных, отлично оборудованных базах и тренировочных лагерях, способных выдержать бомбежки авиации и осаду регулярных войск.
  
   Строитель оказался умелым производителем работ, талантливым инженером-конструктором и архитектором. Тора-Бора, “Черная Вдова” и являлась одним из его творений. ...
  
   Машины, не снижая скорости, проехали под бетонные своды рукотворной пещеры, вкатили в подземный гараж, где уже стояли автомобили нескольких других доверенных лиц “Основы” прибывших на совещание. Из одного бокса торчало даже дуло трофейного танка Т-55. Когда строили, денег и усилий не жалели, подземная крепость могла укрывать сотни бойцов, склады вооружения и продовольствия, запасы горючего и воды, танки, бронемашины, артиллерийские и зенитные системы, даже ракетные комплексы.
  
   Прознав каким-то чудом о базах, русские попытались уничтожить их с воздуха, подняв в воздух одновременно несколько сотен самолетов, от фронтовых бомбардировщиков, до гигантов стратегической авиации, оснащенных тонными бомбами.
  
   Пыль от взрывов затмила небо настолько, что ослепли приборы наведения бомбовых прицелов, но разрушения оказались самыми минимальными, а внутренние помещения подземных крепостей вообще нисколько не пострадали. Строитель свое дело знал, строил на совесть, как и покойный отец. Использовал новейшую технику, переброшенную в Афганистан из Пакистана. После завершения работ всех ненадежных, тех что могли, пусть даже чисто гипотетически, передать сведения врагам, безжалостно умертвили руками оставленных в живых. С одной стороны крепко повязали кровью, с другой - преподнесли наглядный урок послушания. Строитель не зря слыл почитателем господина Гитлера.
  
  
  
  
  
  

Глава 7.

Желтая таблеточка на ночь.

  
  
   - Старость, ох старость ... Подступила проклятая незаметно, взяла в оборот постепенно, за ней вот немощь пришла. Себя не обманешь, незачем ... Пора на покой, пора. Еще один праздник позади, словно бакен на реке. Уплыл назад, нет его, исчез ...
  
   Старик сидел в кресле, смотрел в экран телевизора, но думал о своем, стариковском.
  
   - Очередной парад, трибуна... все как обычно, по выверенному ритуалу ... Холодно, стыло, пакостно... Ели выстоял... Опять подвела рука, не смог отдать честь войскам... Обидно ...
  
   Помассировал предплечье, кисть. - Да, подводит рука, а ведь раньше...
  
   - Хорошо, товарищи поняли, ... не скомкали прохождение, но поторопили, ... пошевелили народ. Ускорили... - Вспомнил торопящихся, чуть не бегущих мимо трибуны колонн празднично одетых людей с транспарантами, плакатами, портретами, детьми на плечах ...
  
   - Так и околеть недолго. ... Не та кровь уже, не греет. ... Пора на покой. ... Горло побаливает, ... глотать тяжело ... Может действительно попросить Медведева вызвать врача в Барвиху? Додумались, умники, убрать медицинский пост под шумок, за одно с медсестричкой. Ах, жаль, как жаль - последняя любовь ... Другой не будет ...
  
   Вздохнул печально ... На звук повернулся к нему, оторвался от экрана начальник охраны. Давно уже проводили вечера вместе, по-семейному ... Чаи гоняли, телевизор смотрели ... Глянул вопросительно ... Старик только рукой махнул, смотри, мол, дальше ...
  
   - Ну и черт с ним. Старость не излечишь ... Пойду ложиться, утро вечера мудренее ...
  
   Старый Генеральный Секретарь с трудом поднял из кресла некогда статное, крепкое, а теперь одряхлевшее, потяжелевшее, уже не так охотно и верно служащее тело. Пожелал жене и охраннику, спокойной ночи, медленно, грузно подминая плоскими ступнями плахи ступеней лестницы, двинулся к себе в спальню.
  
   Недальний путь наверх давался тяжело. Снизу, из холла доносились профессионально оптимистичные голоса телевизионных ведущих, мелькали голубые и розовые отблики происходящего на экране. Обычно Генсек внимательно просматривал программу новостей от заставки до прогноза погоды, но сегодня недужилось и смотреть телевизор не оставалось ни сил, ни желания.
  
   Ступенька ... Еще ступенька ... Давит набрякшую шею. Словно не мягкий ворот байковой пижамы, а тугой, шитый золотыми листьями воротник парадного, построенного специально к Параду Победы, генеральского мундира. Пижамная куртка тянет тяжким весом портупеи с притороченной саблей. Да, прошло то время когда мог, время когда желал ...
  
   - Маршальский мундир соорудили! Хорош, хорош мундирчик, а кому достанется? ... Внуку? Музею? ... Запомнят ли? Отблагодарят? ... - Родилась, вползла словно муха в дерьмо зловредная, опасная мысль ... - Эх, пусть уж похоронят в нем ... По-людски.
  
   Остановился ... Подумал ... Покачал головой ... Не догадаются, стары соратники. ... Надо подсказать товарищам, напомнить. Записать даже ...
  
   - Может провести на Политбюро идею, ... да махнуть в Мавзолей? К Владимиру Ильичу. - Подумал Генсек, - Нет, не надо ... Выкинут ... Случалось уже такое ... Кто за мной стоит, в затылок дышит? Хорошо бы Костя ... Тяну его, тяну, а получится ли? Кто знает ... Юра молчит, но сил у него много, владеет информацией, скрытой от всех, даже от ЦК ... Оттеснит он, пожалуй, Костю, а жалко ... Обидно ... Костя свой человек, надежный, с Молдавии друг сердечный ... Этот не обидит вдову, прикроет от напастей детей и внуков.
  
   Или все-таки Юра? ... Честен ... Но ... подвел меня, подвел ... Стоп, в чем это меня подвел Юра? - Подумал и не смог вспомнить.
  
   Еще шаг ... Стал, оперся о полированный, теплого янтарного колера деревянный поручень перил, передохнул ... перевел дыхание ...
  
   - Устал ... Отработал свое ... Всю жизнь при деле ... землемером, рабочим, потом партийные комитеты ... война. Политика ... Внутренняя ... Внешняя ... Казалось моментами, никогда с этой чертовой внешней политикой не разберусь толком.
  
   - С теорией вообще дело шло плоховато, что знаю - все из лекций в техникуме да институте ... Ну, какой из меня теоретик? Надо признать - никакой ... тяжело дается даже художественная литература, устаю, все так сложно, наворочено. ... То ли дело журналы - “Крокодил”, ”Огонек”... Иногда приятно прилечь со “Знанием-Силой”, популярным, хорошим таким журнальчиком. Там все просто, понятно, доходчиво ... в сон тянет.
  
   Иосиф Виссарионович, тот да, теоретик был. Все читал, за всем происходящим в литературе приглядывал, указывал ... Мне, вот, больше кино нравится. Прав оказался Владимир Ильич, кино - главнее. Взять, к примеру, мультфильмы. Очень доступное и интересное зрелище. Веселые, коротенькие ... Это и есть радость людская - светло, ясно, доступно. Хорошо и детям и взрослым.
  
   Отдохнул, взбодрился, вспоминая последний просмотр с внуками привезенных на дачу фильмов ...
  
   - Может не проситься в отставку? Или повременить? Согласиться с мнением товарищей? В конце концов, за весом слежу, работаю помаленьку, не переутомляясь. Пару-тройку часов в кабинете посидеть не проблема ... С корреспондентами, правда, тяжело общаться. Интервью там всякие давать ... Впрочем, проблема решаема. Они в письменном виде вопросы, им в письменном виде ответы. Тут можно и совсем без меня обойтись.
  
   Зато трудовые коллективы меня любят. Любят! ... Тут Юра не обманывает ... Необходимо обязательно поздравлять коллективы трудящихся с достигнутыми успехами, юбилеями ... Ордена вручать ... Мне всегда приятно награждать ... По себе знаю, очень приятно когда награждают. Меня любят награждать ... Может ... несколько переусердствовали товарищи? Ладно, пусть уж ... не мне им мешать.
  
   По большому счету, я вообще никому не мешал. Резвитесь, не жалко. Только меру знайте ... Все помощники - Лауреаты Государственных, Ленинских премий. Орденоносцы. ... Себя не обижают. ... Правда, обнаглели, стали приписывать собственные имена в конце списочка. Тихонечко, черк-черк, - и готово ... Боголюбов, шельма, нахапал не по чину, нагло - Госпремию, Ленинскую, Гертруду. Пришлось наказать, хотя наказывать я не люблю. Все люди - все человеки.
  
   Я человек добрый, даже мягкий, но конечно, если надо, то так дам. Потом три дня хожу сам не свой, совсем больной - переживаю. Не люблю я этого, но приходится ...
  
   Нет, нет, все справедливо, подельников, по отстранению Никиты ведь не убил? Не замучил? Даже не посадил ... Хотя запросто мог ... Зачем мне свидетели? К чему соперники? Размечтались о коллективном руководстве ... Ладно, пусть живут. Сплавил одних на пенсию, других подальше от Москвы, на второстепенные должности. Партии нужен Вождь, Голова! ... Как Ленин, как Сталин. А главное - один.
  
   Старческая мысль по неведомой прихоти микротоков в заскорузлых нейронах запнулась о знакомое имя.
  
   - Да, да ... В театре недавно Владимир Ильич хорошо играл, к сожалению, я так до конца и не понял, что же это он хотел сказать ... Мне и не объяснил потом никто толком. Жаль ... Наверняка, нечто важное ...
  
   Мысли старика изрядно путались, перескакивали с одного события на другое ... Память выносила на поверхность сознания давние и близкие происшествия, знакомые лица, обрывки отзвучавшего, отбушевавшего времени.
  
   - Стал Генсеком ... Слишком умные соратнички уговаривали меня копаться в томах первоисточников, мозги сушить, находить подходящие по случаю цитатки, разрешать противоречия. ... Теорию развивать ... Меня от теории в сон клонит. ... Поняли ... Отстали. ... Пусть сами докапываются, души бумажные, коли охота есть.
  
   Чего голову морочить, колеса изобретать? Вопрос до ЦК дошел? Дошел! Значит, проработан, обсужден на всех уровнях. После всего думать - только мозги сушить. Здесь другое требуется - политическую значимость верно оценить. Понять! Учуять! ... Полезен документ? Вреден? Выгоден - подписать. Нет - в корзину. Детали там, сроки, обоснования ... не мое это дело. От бумаг голова кругом идет и в носу першит.
  
   Вообще-то, последнее время положение ухудшается ... Чувствую ... Врать стали много больше. Законы, постановления, директивы не исполняются. Никому ничего уже не надо ... Подорожали продукты, а денег у людей не хватает.
  
   Хочется, конечно, народу жизнь облегчить. Цены немного снизить, новые квартиры построить, производство наладить, льготы фронтовикам дать. А дела не идут ... С квартирами туго, полки магазинные выбором не блещут. Все иногородние в Москву за продуктами и тряпками прут. Ну, каким образом накормить всех? Одеть? Обуть? Не хватает на всех в стране ... Приходится одним давать, другим - обещать.
  
   А может все не так уж и плохо? Люди у нас не привередливые, жизнью выученные, где украдут, где выменяют. Что же мне их плеткой гнать, словно при Сталине? По лагерям сажать? Железную дисциплину наводить?
  
   С другой стороны взглянуть - товарищи с мест рапортуют о выполнении и перевыполнении обязательств. Как же им не поверить? ... Верю ... Приходится доверять ... Отчеты по всей форме оформлены. Как положено, представлены. В социализме ведь главное, что? Учет и отчет. А с этим все в порядке.
  
   Есть еще Армия, Флот, Тут уж приходиться думать, выкручиваться, тянуть жилы из последних сил, не отставать ... По крайней мере, делать вид что не отстаем ... Эх, жизнь ... Стар я стал, нет уже сил, пусть само идет как идет...
  
   Старик всегда любил Армию, уважал Флот. Не любил “умников”, всех тех, кто превосходили его самого знаниями, умением работать. Наверх таких не допускал, на низовой работе придерживал, ... Жучил, но не “до смерти”, так ... помаленьку ... Как Худенко, например.
  
   - Вот над лозунгами нашими, советскими, всякие интеллигенты посмеиваются на кухоньках своих ... Думают не знаю ... Знаю, знаю. Юра сообщает между делом, словно о делах второстепенных, вскользь. Потешаются - “ Экономика должна быть экономной!”, “Решающий год”, “Определяющий год”, “Завершающий год”. Над чем смеяться? Никак не пойму ... Их же братцев по перу работа, придворных мудил - писак творчество. Мое дело такое, предложили - соглашаюсь. Не самому же выдумывать! Для того писчую свору и держим. - Писчую свору старик тоже не очень любил, но терпел ... Мемуары они ему изготовляли.
  
   Платим, прикармливаем, а толку? То страницы перепутают, то три экземпляра доклада всунут, а мне старику читай. Разве сообразишь, что читано уже, что - нет? Все ведь, похоже, одинаково нудно. Самому противно, а читаешь. Приходится.
  
   Анекдоты про меня сочиняют ... Пускай творят ... Значит любят ... Про Сталина только один Радек пробовал сочинить ... Плохо закончил. А я люблю анекдоты про себя слушать ... Они не злобные ... Спасибо, Юра подбрасывает, не дает старику скучать.
  
   Генсек приостановился. Анекдоты он уважал ... Еще бы, устное народное творчество! ... Считал, из истории вымарать может и смогут, а из анекдотов - шиш. Анекдот цензуре не подвластен.
  
   - Про Ганди анекдот хорош. Мол, встречаю я Ганди, а на бумажечке помощничек неудалый “Тетчер” написал ... Я - что, написали - прочел. Выходит идиот не я, а писавший ту бумажечку ... Я то старенький ... Дедушка ... С меня какой уже спрос? Нет, анекдот не запретишь - устное творчество. Генсек в анекдотах - не злой тиран, а просто добрый, склеротичный старикашка, ну и Бог с ним ... Пусть народ смеется, пар выпускает. Смеющиеся люди не опасны.
  
   Хорош еще анекдот про то как мне зад зализали! Ах, как Юра смеялся! Ну, писатели! Талантливы! Знаю, знаю... Глазенки шаловливые, каверзные. То млеют от радости, что к ручке допущены. Клянутся, хорошо поставленными актерскими голосами, слюнявят микрофон, восхваляют, потеют от счастья. Домой прибегут, парадный пиджаченко снимут, рассованные по карманам пирожки да бутербродики со столов барских слямзенные, гостям выставят и давай по кухонькам ехидничать, под водочку дешевую меня же грязью поливать.
  
   Помощнички преданные-верные мотаются, скачут, мельтешат, а докладец написать по- человечески просто, доходчиво, чтоб людям понятно - этого нет, накось-выкусь. Жалко мне народ. Им горемыкам читать, конспектировать, в диссертации вставлять, ссылочки делать. А что я могу? Ничего!
  
   Может это только, я, старый дурак, ничего не понимаю из бумажной жвачки? Нет, все так. Но читают, жуют ... вот и я тоже ... Когда уж совсем надоедает, вставлю для смеха какие никакие “сиськи-масиськи”, глядишь в зале глазенки сверкнут, оживятся, веки слипающиеся раскроют. Многие всерьез принимают ... Эх, люди!
  
   Но, что ни говори, я - великий практик. Мне проще не доклад, самого человека прочесть. Поговорю, найду общий язык, глядишь - душу и раскроет. Остается только слушать внимательно, впитывать, запоминать. Тут тебе все разжуют, объяснят. Глядишь идейка какая-никая или мыслишка интересная проскочит серенькой мышкой.
  
   На повороте лестницы висел парадный портрет. Генсек не удержался, полюбовался собственным изображением. Мысленно похвалил, - Налбадян молодец. Хороший художник. Реалист. Правильно изображает. - Постоял. Пошел дальше.
  
   - Самое главное, что понял за годы партийной борьбы - иметь личное обаяние. Это есть важнейший политический фактор! Постоянный. Цитатки - их всегда тебе найдут, на любой случай жизни. Пишут мои “Золотые перья” заумно. Прочитаю и ... напрочь забыл. Важно что у вражеских аналитиков головки болят, пусть покопаются, в поисках ключевых слов, потаенного смысла, а мне - скучно и безразлично.
  
   Припомнил всегдашнее, заученное накрепко, самое главное ....
  
   - Главное страна живет уже который год в мире и спокойствии.
  
   Тут его кольнуло. Вспомнил, Господи, - Афганистан! Вот она, проблема!
  
   - Ох, как подвел меня Юра, как подвел. - Генсек постоял, отдышался.
  
   Раньше и не замечал ступенек, а теперь ... Помню в казармах танкового полка, в далекой забайкальской Песчанке. Вот там летал, так летал! Гимнастерка словно влитая сидела, без морщинки. Бриджи наглаженные, диагоналевые. Сапоги хромовые, начищенные. Шлем танковый! Треугольнички в черных бархатных петлицах рядом с золотыми танками. На рукаве красная звезда. Звание “помощник политрука”. Это тебе не шутка по тем временам. ... Теперь большие звезды - Маршал я. А поменял бы! Ей богу поменял, на те зубодробительные морозы, марши под бархатным звездным небом, рассветы с нежными переливами красок. Но ... не дано. Даже мне не дано.
  
   А может и не стоит? Страшно было жить под Хозяином, по лезвию ходил, пока приметил меня, “красивым молдаванином” назвал, ... приблизил. Только не надолго. Помер, кончился, Хозяин, а Хрущ тот раз и обратно, словно куренка какого, с насеста да в грязь... Ну, пусть не совсем в грязь, но пришлось вновь начинать, карабкаться, показывать на что способен. Не подал виду тогда, что обиделся смертельно. Но запомнил накрепко, а там и случай подвернулся. Тут уж своего не упустил, это да.
  
   Главное, не раскис, не сдался. Ветер перемен уловил ... Вот он я, Микита Сергеевич, весь как есть перед Вами! Молодой, красивый, простой и демократичный. ... На Флот изволите направить? Есть! Отчеканил и пошел служить на Флот. Целину поднимать? Есть такое дело! На Целину, так на Целину! С полнейшем вам радостью. ... В Президенты Союза? Да хоть сейчас!
  
   Постепенно пошло дело. Целина помогла. Потом ракетно-космические дела курировал с подачи Никиты, а это не шутки... Но вперед не лез. Место свое знал. А связи налаживал. Людей нужных узнавал, особенно в Армии, Флоте, оборонке. Вскоре пригодилось. Свой для вояк стал! Свой - это всегда ценится.
  
   Перед спальней висело на стене большое, оправленное в тяжелую дубовую раму зеркало с привинченной сбоку маленькой медной инвентарной бирочкой. Сначала в тщательно протертой поверхности отразилась голова с густыми, не тронутыми сединой, не нуждающимися в подкраске волосами, знаменитые брови, оплывающее складками к шее лицо ... Посмотрел на себя вновь, отвернулся недовольно. Смотрела на него Старость ...
  
   Неуклюже опираясь рукой, покрытой старческими пигментными пятнами, на массивные поручни, человек поднимался по лестнице. Возрастал в зеркале, заполонял собой пространство, словно раму очередного парадного портрета, писанного неумолимым реалистом.
  
   Повернув мягко подавшуюся ручку старинной бронзы, старик открыл дверь. Ночник тепло светил приглушенным светом на прикроватной тумбочке. Согретое одеяло уютно отвернуто углом. Теплые, обшитые мехом тапочки ждали на ковре. Горничная все приготовила и мгновенно исчезла бестелесной тенью, не мешая хозяину дачи, не нарушая его государственный покой.
  
   Рядом со стаканом минеральной воды, между очечником и лампой, лежали привычные желтые таблетки, без которых уснуть становилось вовсе невозможно. Периодически врачи пытались ограничить пристрастие старика к снотворному, но всегда находились доброхоты то из одного, то из другого враждующих лагерей партийной верхушки, делились. Все начиналось заново. Сегодня таблетки оказались на месте и это обрадовало. Дни, заполненные торжествами, парадом, поездкой на охоту дались Генсеку очень тяжело.
  
   - Хорошо! Наверное, Костя таблетками поделился. - Еще раз умилился старик. - Да и совет запивать зубровочкой оказался весьма кстати. Сам Чазов подтвердил, - Можно. Даже полезно! Но, конечно, не злоупотреблять. А я просто употребляю.
  
   Проглотил, запил водой, лег. Прикосновение шелковистой простыни неожиданно ассоциировалось с нежной кожей, розовой округлостью бедра, слегка оттопыренной попкой, белыми холмиками грудей. С сахарными, всегда чуть влажными зубками его последней, самой острой и желанной привязанности. Медсестричка, безжалостно оторванная, вычеркнутая из жизни людьми всесильного Юры. О, как умелы были полные припухшие губки, как невыносимо сладок остренький язычок, нежны мягонькие пальчики ... Много ли старику надо для счастья? Так нет, последнего лишили.
  
   - В молодости любил это дело. Многих, очень многих успел за долгую жизнь полюбить. Хорош я тогда был, силен. Девахи ко мне по охотке липли! Ох, помню, полетал-поездил с разными секретарочками, стюардесочками, поварихами, официанточками. Никого не принуждал. Зачем? Сам нравился, а раз понравился - то и дело сладится! Чего не ладится? Тут мудрствовать особо не надо.
  
   Расставался, впрочем, как и сходился, - легко ... Но не забывал совсем, чего нет - того нет. Так просто не выпихивал. Благодарил. Одних - теплым местечком, других - работенкой непыльной, третьих - квартиркой. Довольны оставались все.
  
   Женщины любили старика искренне, и он всех любил. Правда, по очереди. Бывало оторвется от сопровождающих охранников, поднимет воротничок пальто, шляпу поглубже надвинет и к милашке вечерком, пешком, по улице, “как весь наш советьский народ”! А люди думают, он жизнь не знал. То, что нужно, очень даже знал.
  
   Генеральный Секретарь прислушался к неведомым ощущениям, родившимся в глубине тела ... Вроде ничего не болело, не кололо, не тянуло, но нечто странное, непривычное происходило внутри. Кружилась голова. Вспыхивали красочно в угасающем сознании картины прошедшей жизни.
  
   Прошлое перемешивалось, перепутывалось с настоящим. Вновь плыл молодой полковник под беспощадным огнем немцев, сквозь водяные столбы снарядных и минометных разрывов на катере к Малой Земле. Виделась она тогда самой в мире большой и желанной, но невероятно далекой. Бога молил о спасении. Страшно было до жути, до коликов, но сдерживал страх внутри, не давал выйти наружу. Радовался, когда удавалось пересилить слабость. Это придало силы и рождало уверенность в благополучном завершении переправы. Именно там хлебнул военного горя вместе с горькой черноморской водицей. Чуть не утонул, выброшенный за борт взрывом. Хорошо морячок, так и оставшийся безвестным, подоспел, вытащил на борт, водки влил в сведенный судорогой рот.
  
   Не раз пересекались дороги Генсека с Флотом. Одно время флотским политотделом в Наркомате командовал. Вспомнил то времечко ...
  
   - Красивая форма флотская. Шла мне очень, ну просто отлично в ней смотрелся. И кителек построил у сведущего человека, мастера своего дела, еврея старенького. Теперь таких уже и не найдешь. Как строчку гнал! Как проймы вшивал! А, рукав! ... Мечта! Другой еврей-портной флотскую фуражечку с крабом сотворил. Знатная оказалась фуражка. А как браво сидела. ... Да, приятно вспомнить, а тогда волновался, переживал. Как же - из Секретарей сталинского ЦК, да в заместители Главпура! ... Подсадил меня Никита Сергеевич! Ну да на всякую хитрую задницу у нас тогда в штанах свое добро имелось. Взял я верх, но не уморил старика, отправил благородно на пенсию ...
  
   С другой стороны посмотреть - спас меня тогда лысый черт, протянул руку, возвратил в заветный круг. Вытянул во власть, словно тот морячок из холодного мерзкого моря на палубу мотобота. Но не жалею, что потом бросил Микиту, подставил, сел на его место. Нет, нисколько. Все равно его бы скинули, и если не я - то другой стал Генеральным, получил власть. Ох, сладка она - Власть! Сладка словно горький яд, а не отпускает, не бросишь ее. Обволакивает словно коконом, путает по рукам и ногам ... забирает силу, сушит мозги ... Жалко делить ее, упускать хоть на миг ... Не жалею ни о чем.
  
   Чего же мне жалеть? Именно при мне стал СССР великой морской державой. Никитка, дурак, на металлолом порезал боевые корабли. Сталин по копеечке медной собирал, страну обирая, строил, создавал океанский флот. А лысый дурак на иголки пустил. Сколько денег загубил, кукурузник. Моряки смотрели - плакали, слез не стыдились. Враз Флот из океанского в прибрежный превратил. Думал так подешевле. Мечтал катерами ракетными, да подводными лодками обойтись. Американцы в кубинский кризис и показали “Кузькину мать” катерам в океане. Кадровых, боевых, просоленных походами офицеров повыгонял, разорил Флот Микитка. Пришлось заново создавать. И кому? Мне, Ильичу!
  
   Вот и на Параде красиво, браво шагали морячки по брусчатке. Сильные, здоровые, молодые ребята. Крепкие шеи от мороза бордовые над синими воротниками. Курсанты училищ! Для них и готовим Флоты. Триста тяжелых кораблей в Мировом Океане! Это не шутка. Воплотили в жизнь мечту Хозяина. По копеечке, но соорудили Океанский Флот.
  
   Всплеснуло в сознании, выплыло уловленное из последних докладов.
  
   - Ох, ведь последнее время и с Флотом неприятности начались. Мало того, что затонула при столкновения в с американской в Тихом океане ракетная подводная лодка, так они ее еще и поднять умудрились, с вооружением и телами. Еле-еле Юре удалось не пустить постыдную эту информацию в страну, не смутить народ. Правда, после того и мы их эсминцу нос на бок своротили. Искупали американов этих. Порезвились, словом. Слава Богу, опомнились вовремя, договорились миром предотвращать такие глупости на море. Это хорошо.
  
   Нет! Не все хорошо. У Медвежьего острова авария с новейшей атомной подводной лодкой. С красавицей, истребителем лодок типа “Альфа”. Жалко конечно, люди погибли. Краснофлотцы, командиры. И лодку жалко. Лодка атомная, новая. Вояки хвастались ... вот и дохвастались. И почему вдруг погибла? Авария? Диверсия? Простое разгильдяйство наше природное, исконное? Это уже дело Юры разбираться. По его ведомству ... Доложит.
  
   Хорошо еще, что Запад не прознал. Ох, проныры-проныры, во все дыры лезут, суют нос, подглядывают, подслушивают. Юра намекал совсем недавно, мол, много развелось в стране шпионов ... Развел - пускай ловит. Это его работа. ... Отловить необходимо, тут вопросов не возникает. Незачем партнерам по переговорам все наши кухонные новости знать. А то, что же получается - перднуть не успеешь в своем Завидово, а уже глядишь БиБиСи и прочие Голоса извещают о расстройстве желудка советского Лидера, да насколько старик штаны замарал. Слава Богу, обошлось, не пронюхали. Пусть считают нас по прежнему грозными, непотопляемыми. Пусть побаиваются ...
  
   Боятся - значит уважают. Страшатся, следовательно, не нападут. Наоборот, пойдут на уступки, деться им некуда ... Переговоры - договоры ... Полезно и приятно. Хотя уже тяжеловато. Помоложе был, в Америку слетал. Крепко мы там выпили с товарищами, да и американцам показали, наш, русский характер. Перепить нас оказалась у америкосов кишка тонка
  
   Генсек давно понял - с американцами сориться смысла нет. Нет и особого на то желания. Сталин тот еще мог такую роскошь позволить, а уже Никита - нет. Только стучал и ругался, но сам-то перед Западом млел. Прямо до пота на лысине. Все самое любимое оттуда вынес - панельное строительство, универсамы, кукурузу. Вот уж так хотелось ему подружиться, снизить противостояние, жить в мире-дружбе. Не вышло, обмишурился. А ведь искренне уважал Эйзенхауэра - боевого генерала. Обиделся когда Айк взял и подосрал прямо накануне встречи в верхах. Пауэрса на У-2 подпустил за ракетами в Капустином Яру подглядывать. Ну, того и сшибли под светлый интернациональный праздник Первого Мая. Переговоры накрылись ночным горшком ...
  
   До сих пор ходят слухи, что и Никиту и Айка подставили их собственные спецслужбы. Многие, очень многие не желали в те времена сближения двух стран. Старик расспрашивал Юру, но тот мялся, говорил ничего, мол, не доказано.
  
   В мозгу высветилось очередное ключевое слово ...
  
   - Вот! Американцы хорошо живут, богато. Им атомная война абсолютно ни к чему. Разве кто нападет. Мы много хуже живем. Беднее. Понятно почему. Тут войны, революции, опять войны ... Но все же обидно. Ведь всего навалом в стране. Леса, нефти, газа, руды ... Почему не умеем культурно, чисто жить? Может народ такой ленивый, вороватый, необязательный, пьяненький?
  
   Пьют, конечно, много, тащат все что под руку попадется... Меры ни в чем не знают... Все идет в ход под пьяную лавочку ... Может сократить производство водки? ... Сократишь! Еще глядишь наращивать объемы производства придется. Основная статья дохода. Живые деньги ... Всем нужны, все руки тянут. Только и слышу - “Дай! Дай!”
  
   Первыми, как всегда, доблестные воины. Не даю - пугать начинают. Страшилки подбрасывают, мол, вокруг одни враги, сжить нас со света хотят, только спят и видят. Пугаюсь и даю. Пусть новыми игрушками тешатся.
  
   Получается, американцы вроде как вероятный противник, основной враг. А я им завидую. Врага положено ненавидеть, а не получается. За что их ненавидеть? За капитализм? Ерунда! За чуждую идеологию? Старо и глупо. Мы живем. Они живут. Одна Земля, что делить? Торговлишку наладить бы ... Сосуществовать научиться ... К этому стремился, к мирному решению вопросов ... Жизнь такая короткая, пролетела и нет ее, что останется в памяти? Главное - выдержал. Прожили без войны, без нервотрепок, встрясок ... Вот и вся моя политика.
  
   Впрочем, случалось. Приходилось подпускать идеологического тумана. Куда в политике без этого? ... Для меня политика, что карты с тертыми партнерами. Тут важно свои козыря не засветить, чужие разгадать, пыль в глаза пустить да на понт взять. Пусть соперник ломает головенку, что у меня в прикупе ... или в рукаве. Может и ничего. А вдруг там сидит туз козырный?
  
   К примеру, Ким, Корейский лидер. Как политик - он гавно. Мелок, хоть и под Сталина косит. Но куда ему! Назначил Киму встречу на крейсере в Тихом Океане. О чем с ним говорить? Не о чем! Но шуму, шуму сколько. Помнят еще люди, где основные решения Черчилль с Рузвельтом принимали! На палубах боевых крейсеров! Вот она, политика!
  
   Полез Китай на Вьетнам. Это же надо до такого додуматься! Осадили мы стервецов. Не дали в обиду братский народ. А главное, тихо, умно, без единого выстрела! Шум пустили по дипломатическим каналам о призыве запасников, через разведку слушок закинули про выдвижение войск из центральных военных округов к границе. Своему населению идейку подкинули о приеме заявлений от добровольцев. Наивные дурачки в военкоматы потянулись. И ведь купились косоглазые! Ждать не стали. Поджали хвост и уползли, не солоно хлебавши. Ну, Маршал я после этого или нет? Жуков, Григорий Константиныч все больше кровушкой, кровушкой солдатской. А я, без единого выстрела обошелся.
  
   Это и есть практическая политика. Остальное - вонище и сопли. Ульбрихт, Мао, Арафат, Фидель - хорошие партийные товарищи, но только и знают подталкивать к опасным глупостям. Подавай одним жесткость с Америкой, другим - давление на Германию, третьим - вообще иди войной на Израиль ... Пошли они все ... Устал.
  
   В полумрак комнаты вошли неслышно, стали у изголовья кровати некие тени, смутные, зыбкие. Старик старательно смежил пергаментные, истонченные годами веки. Отгородился. Попробовал натянуть одеяло, легкое пуховое ... Оказалось только веки еще его и слушались. Тело холодело, не грело одеяло. С закрытыми глазами лежал, но понял - соратники пришли. Мертвые и живые. Зачем? Не вызывал ... Может, ... прощаться?
  
   Ближе всех стоял Костя - верный старинный друг с молдавских времен. Все секреты у него в папочках, по полочкам в сейфах разложены, надежно упрятаны до поры до времени ... Помощник. ... Одну бумагу на подпись подаст, другую, неприятную, задвинет, в архив уберет, не расстроит, не испортит настроение Генеральному. Нужное дело устроит, протолкнет, второстепенное - отложит до лучших времен. Понятлив Костя. Пусть прихварывает, пусть нездоровится, никогда не откажет. Вмиг соберется, поддержит компанию, и вместе - на охоту, в любимое “Завидово”.
  
   - Костя, назначаю своим преемником тебя, - Безуспешно пытаются прошептать губы старика.
  
   Но нет, не Костя это. Юра у изголовья. Откуда взялся? Почувствовал неладное. Явился присмотреть. Не пустит Костю, оттеснит, сам пролезет вперед. Ну, да Бог им всем судья. Может оно и к лучшему. Юра силен, Комитет за ним. Помоложе Кости, энергичнее, образованнее. По-английски умеет! Книжки читает. Стихи пишет. Чистый. Не замаранный. ... Взяток не берет, подарков не принимает, баб на стороне не имеет. Чекист! Главное, что вообще чудно, верит во все истово ... Странно, ... умный же человек. Плохо то, что начал в последнее время возню вокруг семьи, ... роет, ... копает ...
  
   - Зачем это, Юра? Уйду, кто их защитит? Не честно все это ... Плохо то, что последнее время стали мои друзья умирать ... Заменить часто некем. Цвигуна рядом с тобой пристроил, погиб Цвигун. Медунов, Цинев, Щелоков - те, предположим, подвели ...
  
   Не подготовил себе смену, не успел, не смог ... Жаль ... Даже после Сталина, после Хрущева оставались надежные люди, способные взять и удержать власть ... А после меня - пусто. Покачал своей шишкастой головой Председатель, сделал шаг в сторону и исчез, ничего не ответив Вождю.
  
   Алексей подошел. Генсек впервые пожалел, что не нашел общего языка с Алексеем, а ведь умен был Председатель Совета Министров. Реформы готовил, новшества. С академиками советовался. Все хотел на научной основе, не торопясь, надежно проводить в жизнь. Затер его, Генсек. Побоялся. Решил по-старому, спокойно жить. На его век, правда, хватило, стоит ли теперь волноваться напоследок?
  
   Анастас ... Умнейшая голова! ... Неоцененный никем блестящий хозяйственник. От Ильича до Ильича прошел, протиснулся, проскользнул между капельками. Сколько на это сил и энергии ушло? Растратилось вхолостую? Главное для него было мир сохранять ... Всегда остуживал горячие генеральские головы. Легкую промышленность поднимал, а не маневрами да учениями пыль взбаламучивал ... Да, прав во многом оказался Анастас - последний ленинец. Спасибо, что навестил ... Постоял, Анастас, попрощался ...
  
   Андруша ... И он здесь. Ах, упрямец ... С виду прост, неловок, а хитер белорусский лис. Ведь вот как в Хельсинки подал, мол, Ильич при смерти, последние дни доживает голубь наш. Готов напоследок добрые дела сделать, душу очистить, покаяние выслужить. А вот тот, кто за ним придет? Может ястреб? Вы тогда уж на себя не пеняйте. Лучше поторопитесь. Бедолага уже еле ноги передвигает. Поторопитесь! Уговорил, растормошил! Подмахнули договорец! Мне, полагал, Нобелевскую премию отстегнуть совсем не грех вроде ... Но не дали. ... Козни политических противников Разрядки ... Ладно, Ленинской обошелся, тоже медалька золотая, красивая.
  
   Миша? Суслик? Ты ведь умер, вроде. Точно, умер. Хоронили, помню. А ведь под меня копал, тихонько. Думал сам порулить, ан нет, похоронили раньше. Идеолог задрипанный, теоретик великий ... А когда вскрыли, один склероз сплошной. Только и хватало мозгов галоши таскать туда - сюда. Аскета строил из себя. Нет, Суслик, - ты ханжа, а не праведник ... За всеми присматривал, всех одергивал. На Главного Теоретика Партии метил. Костя одернул, сказал внушительно, - У нас Генсек - Главный теоретик и другого не надо. - Обиделся Миша, встряхнул жиденьким хохолком, ушел не попрощавшись ... А может просто забыл с чем заявился?
  
   Тут старик вспомнил как с подачи верного Кости уел заносчивого Суслика. Мишаня к очередному юбилею очень рассчитывал получить третью звездочку на грудь, а получил всего-навсего орденок, словно секретарь захудалого обкома. Не выдержал обиды, помер.
  
   На место Суслика, тогда Кирилла в приветствие внесли. Он от радости нежданной прилюдно слезу запустил, порадовал старика, задницу языком до сияния небесного вылизал, - “Великий человек нашего времени”, “Вождь прогрессивных народов!”. Старик знал ему цену, но слушать было приятно.
  
   Властители Кавказа плечом к плечу встали, склонили тупо сработанные головы. Орлы! ... Генералы! Один по щелоковскому ведомству, другой по андроповскому. Верные большевики-ленинцы, отцы своих погрязших в коррупции народов. Сладкоголосые лизоблюды. Тот что из МВД, старику ковры под ноги от самолета до дворца стелил, лучших девушек республики на показ вдоль дорог ставил ... Пользуйся, Отэц! Нэ жалко! Другой, Кагэбэшник, пел, заливался на всю страну - “Над всем миром победоносно звучит голос Ильича! “, а в глазках слезы блестели от неизбывного партийного счастия ...
  
   Подошел Кадар. Покачал головой. Старик подумал, что не забыл ему Янош той охоты в заповеднике, когда набил Генсек кучу ручных фазанов. Побраконьерствовал от души. Жалко ему, что ли? Все твердил - "По закону только два, только два" ... По чьему это закону? Старик не стал уточнять ...
  
   Дзур мельком заглянул, Людвиг ... Дубчек, правда, не появился. Нехорошо тогда получилось. Пришлось силу применять. Слава Богу, без особой крови обошлось. Впрочем, чехи сами виноваты. Зря проторчали неделю в душных вагонах на границе. Срать на улицу в сортиры бегали, удобств никаких. А толку? Никакого. Конечно, пришлось по-ленински, десантом брать банки, вокзалы, аэродромы. Танковыми колоннами - почту и телеграф ... Утерлись. Года не прошло, выступал уже Генсек на митинге в Златой Праге. Улыбки ему расточали, продолжительные, переходящие в овации аплодисменты ... все как положено.
  
   Тито приковылял. Без ног ему плохо ... Но улыбался. Подбадривал. Сталин с ним разругался, обидел. Что-то там с женщинами у них вышло, принципиальное ... Старик долго с Тито беседовал на острове, вдвоем, с глазу на глаз. Умнейший и милейший человек оказался. Поняли они друг друга и жили мирно, помогали один другому чем могли. Старик проводил друга в последний путь. Врачи не пускали, но он послал их подальше, полетел. Выстоял на подгибающихся от слабости ногах траурную вахту у гроба Йосипа.
  
   Пришли, толкаясь, генералы, маршалы в расшитых золотом парадных мундирах. Старик умел разговаривать с военными на равных. Мог поставить вопрос так, чтобы тем не отговориться, не вывернуться, не уклониться от принятия политического решения.
  
   Генералам подавай новые дивизии, адмиралам - подводные лодки, всем - боеголовки. К чему это приведет? Старику приходилось по пять часов кряду спорить. Ставить вопрос ребром, - “Ну продолжим гонку вооружений, последние штаны снимем, не подпишем договоров с американцами. Можете вы мне, как Главнокомандующему дать гарантии того, что наше преимущество станет подавляющим и постоянным, непреходящим?”. Те в ответ только молчали ... “ Станет ли нам легче теперь?”. Опять нечего сказать. “Так ради чего последнюю рубаху закладывать, в дырявых штанах голом задом светить, истощать и разорять страну? “ ... Подписал он с Никсоном соглашение.
  
   Осторожно, потихоньку собирался двигаться к миру старик. Пусть маленькими шажками, не торопясь, но и не останавливаясь. Жалел, что с ракетами не удалось договориться. “Першенги”, “Томагавки”. Не устоял, пошел на поводу. Генералы уговорили, разместили новинки поближе к Европе. Думали соседи посговорчивее станут, ан нет - все без толку. Генсеку очень хотелось пойти на уступки Шмидту, покрепче ракет привязать ФРГ. Не удалось. Вышла одна сплошная нервотрепка. А ведь доказывал меднолобым - “Разрядка” полезна и необходима, прежде всего, стране. Плохо, глупо выходит если военные лезут в политику впереди политических лидеров.
  
   Последними пришли, почему-то вместе, хотя никак не должны были, Нур Мухамед и Амин. Убитый учитель и убийца ученик. Может простил его? Восток ... Их не поймешь. Афганистан - это постоянная головная боль. Предчувствовал. Сомневался. Сколько раз отказывал на Политбюро афганским товарищам в воде войск, уходил от прямого ответа. Семнадцать, кажется ... Стремился ограничиться политической поддержкой, поставками оружия, наконец.
  
   Эх, Тараки, Тараки, подвел. Не посоветовавшись, захватил власть. Старик и с Королем, и с Шахом неплохо жил, спокойно. Другого руководства не желал. Торговали. Граница спокойной считалась. Мы строили им заводы, шоссе, электростанции. Валюту зарабатывали. Ни они к нам, ни мы к ним не лезли в дела. Так нет, устроили пальбу, стрельбу, переворот. Революционеры местечковые.
  
   Теперь приходилось расхлебывать дела новоявленных теоретиков и практиков перманентной революции. Начитались опереточные офицерики умных книжек и собрались строить в своих диких горах социализьм. Идеалисты ... Генсек с соратниками уже сколько десятилетий ни хрена путного построить не мог.
  
   Припекло, передушили друг друга и прибежали, поджав хвосты за помощью. Отказать, в конце концов, не удалось. Военные подпирали, все им не терпелось в войну поиграть с победоносным концом. Оружие испытать. Себя показать. В новых орденах покрасоваться. Да ордена он им бы и так дал, хрен с вами, не жалко. Устинову новые системы испытать в деле мечталось. Старый друг ведь ... А не понял.
  
   Но все решил голос Юры. Заявил на заседании ЦК, что исламистов, поднимающих голову в Азии, проще остановить в горах Афганистана, чем в отрогах Кавказа. Поверил ему. Сделали, правда, все на удивление быстро, без возни и бумажной волокиты. Настолько секретно удалось провернуть, что до последнего момента даже помощнички ничего не ведали. Из телеграмм только и узнали, - “Войска в Кабуле. Амин в могиле. На его месте Бабрак”. - И влипли по уши, воюя уже не против грязных бородатых моджахедов, но Пакистана, Америки, НАТО, Египта и Китая.
  
   В результате пошли похоронки, траты неимоверные, расходы непредвиденные. Деньги летят словно в бездонную бочку. Средства улетают безвозвратно. Надо бы тратить на благосостояние народа, так нет. Народ заждался, ведь достоин лучшей жизни, вон какого врага заломали - Гитлера. Страну восстановили.
  
   Спасибо Юре, удружил. Теперь и во внешней политике обвал, крах всех планов. Налаживание отношений с Америкой рушится. Образ миротворца тускнеет. Картер на дыбы встал, ну никак от святоши богомольного старик такой прыти не ожидал. Ведь с Ираном потише себя вел, операцию по спасению заложников вяло проводил, загубил на корню, потом вовсе свернул. А с Союзом разошелся не на шутку. Договор, почти готовый, отозвал, подлец! Олимпиаду - столь ожидаемую, с такими тратами, в таких муках подготовленную - бойкотировал, святоша! Чуть блокаду не объявил.
  
   Афганистан доконал старика. Все там шло наперекосяк. Ввод войск свел на нет главное дело его политической карьеры. Генеральный постепенно отходил от дел, перепоручал, перекладывал на помощников, Подключался, не выходя порой из перманентного полусонного состояния, только в самых исключительных случаях ...
  
   Всю свою долгую политическую жизнь старик старался не перегибать палку, знал меру, в конце концов, им же самим и положенную. Понимал - перегнешь, придавишь невзначай, не подумав, она возьми и хрустни. Сломается, обратно не сложишь.
  
   Последнее время Председатель КГБ пугал нарастанием религиозного самосознания мусульман. Все большее число молодых обращалось к Корану, ходило в мечеть, слушало мулл, справляло подзабытые за семьдесят лет обряды и ритуалы. Впрочем, старика это не очень волновало. Пусть справляют. Пусть ходят. Пусть себе слушают. Но только тихо, без шума, без бузы, не нарушая внешне благочинной социалистической идеологии. Обрезаются? Ну и Бог с ними ... Ха-ха, пусть, если жены не возражают ... Мечети просят вновь открыть? Юра должен ставить в эти мечети своих, надежных, проверенных мулл. Положительный опыт с православными священниками наработан достаточный. Чего же бояться? Наоборот, свои, советские муллы, что может быть лучше? Все под контролем.
  
   Постепенно, но верно делает свое дело, отлично работает желтенькая таблеточка. Уходят заботы, исчезают проблемы, стирается из памяти пласт за пластом ... Забывается плохое и хорошее ... Исчезают в небытие стройные, крепкие ножки медсестричек, опоясанные резинками поверх серых казенных чулок. Крутые попки, обрамленные защитным сукном юбок. Упругие грудки в бязи солдатских нательных рубашек, а затем в розовой пене трофейных, не считанных кружев. Растворяются в тишине подмосковной ночи без остатка стога в молдавской степи, жаркие объятия чернобровых степнянок ... Словно в мусорную корзину полетела смятым листом, казенная, неискренняя любовь секретарш из Верховного Совета. Быстрая, небескорыстная ласка стюардессок в салонах лайнера, острая, желанная, захватывавшая. Угасающее сознание цеплялось, не отпускало, пыталось сохранить до последнего мгновения любовь к маленькой, канувшей в неизвестность медсестрички, безжалостно оторванной от старика всемогущим Юрой. Может любовь, а может и так себе, старческая страстишка ...
  
   Умирал, уходил старый человек. Вождь? ... Не вождь? ... Президент ли? ... Маршал? ... Просто еще один Генеральный Секретарь. Все при нем шло в стране размеренно, неторопливо, своим заведомым чередом. Не так чтобы хорошо, но не совсем уж и плохо ... Люди этой страны потихоньку спивались, в силу возможностей растаскивали то, что попадалось под руку. Но страна, к счастью, оказалась настолько обильной, богатой, что и растаскивать пришлось бы очень долго.
  
   Годы его правления сначала, раззадорясь, расхрабрясь обзовут “Застоем” ... Крушить начнут, широко этак, ну, раззудись плечо! Потом, почешут по русскому обычаю репу и, передумав ... переименуют в “Золотой Век”. Состарившись, сидя по-прежнему в еще более обветшалых, запущенных кухоньках, станут рассказывать поседевшие интеллигенты старые ностальгические анекдоты ничего не понимающим внукам.
  

***

  
   Утром, по заведенному порядку в спальню Маршала вошел охранник, мягко ступая фетровыми подошвами надетых поверх туфель тапочек. Поднял шторы, покашлял тактично, намекая старому человеку, что солнышко уже высоко поднялось, начался новый день, пора бы и вставать. Генсек лежал, не откликался. Вошедший осторожно прикоснулся к свесившейся с кровати руке Вождя. Совсем еще теплой, но уже безвольной, распластанной, покрытой морщинистой пигментированной кожей. Напомнившей слегка студенистую, пропитанную соленой влагой ласту выброшенного ночным северным штормом на холодную гальку помершего от старости моржа.
  
   Чекист выматерился. Бросился бегом, перепрыгивая ступени, потеряв тапки, гремя каблуками по лестнице. Забыв о благостной тишине Дома. Бежал сообщить о случившемся своему начальству. Дальше случился неизбежный в таких печальных ситуациях переполох. Со слезами близких и обслуги, звонками в Медсануправление, соратникам. Прежде всего, Юре.
  
   Охрана свыклась, сработалась за долгие годы со старым, пусть недужным, но не грозным, скорее по человечески добрым и незлобливым хозяином. От будущего хорошего не ждали. Догадывались - новая метла всех выметет. Новый Хозяин со своими людьми придет. Прощай спец кормушки. Устало, матеря умников, снявших медицинский пост на даче, проклиная застрявших где-то в дороге кремлевских медиков, а заодно и всю советскую, затраханную медицину, они сорок минут пытались массировать грудь. Делали искусственно дыхание. Старались вернуть Генсека к жизни ... Не удалось... Желтая таблеточка сработала безотказно. Только эти несколько человек оставались верными покойному Вождю.
  
   Не особо торопясь, приехал вальяжный, всезнающий, гладко выбритый, благоухающий духами Главный Врач. Безучастный, отрешенный. Словно через силу подошел к телу, отворотил, брезгливо поморщившись, рукав стариковой пижамы, пощупал пальчиками запястье. Изрек безапелляционно, - Кончился, Ильич!
  
   Ну, ему виднее ...
  
   Повернулся, бросил короткий взгляд на неслышно вошедшего следом Юру ... Опустил долу глаза, склонил в приличествующем скорбном полупоклоне седую благородную шевелюру.
  
   - Ну, ну, все путем, все правильно! - Прошептал вслух и бросился вдогонку за тихо вышедшим Председателем. Торопясь, скользя подошвами новых итальянских ботинок по ступеням старой, враз ставшей противно скрипучей лестницы, мимо осиротевшей охраны, отшатнувшись от старой, жалкой и некрасивой, никому более на свете не нужной, плачущей навзрыд вдовы.
  
   После всех неспешно подрулила “Скорая” из кремлевки. Загрузила труп. Увезла.
  
  
  
  
  
  
  
  

Глава 8.

Судьба - индейка...

  
  
   Усталая подводная лодка входила в гавань. Cползали с сопок к бухте серые прямоугольнички пятиэтажек домов офицерского состава. Подальше, чуть особняком, высились две новые, еще не потерявшие строительные колера, девятиэтажки. Между ними уселись приземистые коробочки торговых точек. Дом Офицеров Флота. Разбрелись вдоль бухты красные и зеленые кубы и полукружия складов, эллингов, береговые казармы, окруженные тоненькими прутиками постоянно неприживающихся саженцев. Здание штаба, окруженное взрослыми деревьями. Для штабных деревьев землю шефы привозили из лесных краев. Поползли мимо выкрашенные шаровой краской, с ржавыми потеками, борта плавбазы, судов снабжения, госпитальных, деактивации, дегазации, плавучего дока, плавкранов, буксиров, прочей мелочи вспомогательного флота. Открылись, наконец, однотипные, черными дельфинами приснувшие у пирса, подлодки. На палубах некоторых командиры выстроили свободных от вахты матросиков. Горнист сыграл захождение. На причальной стенке, за спинами дивизионного морского начальства, волновалась пестрая кучка встречающих женщин, многие с детьми, некоторые с цветами.
  
   Лешка стоял в ограждении ходовой рубки немного позади тех, кто обязан находиться наверху, среди таких, как и он, сам, допущенных негласно. В любой момент коротким жестом командира мог словно библейский Иона оказаться сосланным вниз, в кондиционированное брюхо всплывшего черного кита. В носу лодки причальная команда, напялившая оранжевые жилеты поверх черных бушлатов, под руководством боцмана готовилась к швартовке.
  
   Привычный, совсем недавно столь желанный пейзаж, вдруг нагнал на Лешку необъяснимую злую тоску. Повернулся и, испросив разрешение, убрался вниз, под удивленные взгляды оставшихся. Впрочем, отвлек он их не надолго. Все стремились рассмотреть в подручные средства, а кто и просто из-под приставленной козырьком ладони, своих ненаглядных среди встречающих, машущих, ждущих нетерпеливо женщин и детей. Предвкушали, планировали...
  
   Лешке не махали. Может именно поэтому бухта оставалась чужой. Поддавшись общему радостному ожиданию, готовился к встрече с берегом, считал дни. Просчитался ... Скука. ... Часы перетекали, в сутки, потом в месяцы, наконец - в годы. Мелькали недели боевого дежурства под водой в нездоровом, искусственном климате стального брюха. Сон перемежался, обрывался вахтами. Офицерская учеба, обучение личного состава, береговые дежурства. Пристегивание кобуры - отстегивание, натягивание на рукав повязки, прием, роспись - в обратном порядке сдача вахты.
  
   Морская служба, размеренна словно ход поршней дизеля. Море лишь отзывалось потрескиванием переборок при срочном погружении, гулом механизмов в прочном корпусе, холодом стальной стенки в рабочей выгородке ... Где осталось ласковое, прогретое солнцем, солоноватое, нежно облегающее тело? Куда подевалось теплое море, что видел через стекло маски? Здесь океан узришь хорошо два раза за поход, при всплытии и перед погружением. Да и то, черный, холодный, в пенных барашках, злой. ... Все, баста.
  
   Приехал после отпуска, закончившегося Клавдиным фортелем, злой как черт. Но затем Лешка достаточно реалистично оценил качества женщин вообще и Клавди в частности, а потому всецело отдался службе. Что еще в жизни флотского лейтенанта, если не женщины и служба? Водка? Черт его знает. Соседи по комнате в общаге пили умеренно, играли на гитаре, пели песни, читали понемногу. Но это в свободное от свиданий и службы время. Все основные устремления и помыслы делились между бабами и службой. В той персональной пропорции которая вытанцовывалась. У каждого своя.
  
   Одни соседи больше корпели над конспектами, технической литературой, другие - успевали то собираться на очередную свиданку, то отсыпаться после оной. Периодически кто-то из соседей покидал борт общаги и отправлялся в автономное семейное плавание. Везунчиков провожали. Как положено. Пропивали потерянного для общества человека, скидывались, покупали подарок.
  
   Лешка жил словно замороженный изнутри. Его старались растормошить сослуживцы, знакомили с незамужними девицами, разведенными женщинами, даже с пылкими вдовушками. Жизнь есть жизнь, с одними расставался после первой "организационной" встречи, с другими пытался встречаться. Кое с кем имел одноразовый, терапевтический, облегчающий “трах”. С некоторыми “пилился” на более-менее постоянной основе, постепенно переходящей в необременительное, удовлетворяющее обе стороны, все тоже “терапевтическое” знакомство. Женщины ждали заветного слова, закодированной команды, получив которую могли на законных основаниях начинать приступ лешкиной твердыни, но, увы, не дождавшись, постепенно исчезали из поля зрения.
  
   Впрочем, в покое его не оставляли. Есть в военных городках личности женского полу, обуянные неистовой, навязчивой идеей облагодетельствовать холостых мужиков. Осчастливить всех и вся. По примеру и образу своих персональных супругов. Оженить! Если благодаря их усилиям число кандидатов неожиданно сокращается до нулевой отметки, наиболее азартные, принимаются заново разводить женатиков, создавая искомые объекты приложения сил. Другие, более приятные личности, переключаются на сватовство кошечек и собачек, но только до первой замаячившей на их горизонте холостой человеческой особи.
  
   Первое время отцы-командиры и политрабочие беспокоились насчет Лешкиного холостого положения, намекали, мол, пора уж и завязывать, женитьба здорово поможет прохождению службы. Начальство резонно, основываясь на печальном опыте, предполагало от неустроенных холостяков разные неприятные кунштюки. Полный набор. Начиная от споров с патрулями, завершая пробуждением на гауптвахте. С непременными дебошами в ресторанах, с купанием девиц в шампанском, что впрочем, не исключало последующих споров с патрулями и пробуждения на казенных нарах ... История российского Флота ярко свидетельствовала, что радостная фантазия младших офицеров исторически неистощима. Старшие офицеры это прекрасно помнили по себе.
  
   Оказалось, что волновались за Лешку зря. Службу нес, зачеты и допуски сдавал вовремя, с документацией не подводил, заведование знал, вахты стоял без особых причуд и происшествий. Может просто везло. Конспекты кое-какие писал сам, а наиболее нудные заделывал за невеликие поблажки матросик. Такой грамотей у него всегда находился. Личного состава, к счастью, оказалось немного, да и тот в основном призванный после техникумов или институтов в которых не оказалось военной кафедры. Народ все спокойный, знающий меру, не приносящий особых хлопот и проблем. Однако вполне способный, если требуется, обделывать свои личные делишки без лишнего шума и привлечения постороннего начальства. Естественно, ценящий непыльную службу среди тихо жужжащих приборов и невъедливого, толкового командира.
  
   Как и все нормальные офицеры, Лешка в меру потреблял “огненную воду” медицинского происхождения. Находясь в добрых отношениях с корабельным медиком, даже мог позволить себе иногда в походе, после вахты. Так и жил ... Спокойно, размеренно ... Обучал новичков, провожал в запас старослужащих. Делал записи в журналах ... Списывал устаревшее и вышедшее из строя ... Вписывал в графы новое и возвращенное из ремонта ... Внес кое-какие усовершенствования и получил за рацуху поощрение в приказе и небольшие деньги в кармане ... После злобного шипения уставшего напоминать замполита, писал коротенькие заметки в стенгазету. Платил взносы. Скидывался ... Тестировал ... Калибровал ... Делал измерения, строил графики, проверял наличие, по графику менял фильтры.
  
   Романтика морской службы? ... Будни! Окончи Лешка Универ, стал бы инженером, то же самое делал. Может только пил больше. Не казенную черную шинелку с золотыми погонами и якорями, а плащик производства братской Чехословакии ветром подбитый таскал на плечах. ... Вот и все, пожалуй. ...
  
   Ну, нет ее, романтики, у подводников! Совсем нет! Ни капельки! Может у кого другого, плавающего по поверхности морей и океанов романтика наблюдается. Но не у товарища, глазеющего только в перископ, и то по уж очень большим праздникам, на красоты не столь иноземных, сколь собственных берегов. Всякие там шторма, захождения, расхождения, самолеты - вертолеты, высадки десантов, военные веселые игрища с треском и грохотом взрывпакетов - не для подводников.
  
   У подводников ни хрена подобного нет. Разве со стороны, увидав импозантного офицера в золоте погон, якорей, белоснежной рубашечке, а то, не дай Бог и вообще с кортиком, обомрет встречный гражданский мужик от зависти к ей, Службе Морской ... Простим его, несведущего.
  
   На их долю только и останется мгновение, когда вырвется в кровь изрядная порция адреналина под завывание сирены боевой тревоги, под кваканье сигналов срочного погружения. Секунда и лодка, втянув усики выдвижных устройств, словно на салазках мчится с дифферентом на нос, проваливается в спасительную глубину, маневрирует невесомо, укрывается под щитом гидротермального слоя от акустиков противника, от противолодочных кораблей, вражеских лодок, самолетов, буев и прочей напасти. Все для того только, чтобы опроститься уходящей из шахты, рвущейся из-под толщи воды к зениту, улетающей далеко на другой конец земли, практической ракете. Здорово! Правда, наблюдают это зрелище не подводники. Тем только секретчики учебный фильм покажут под роспись.
  
   Хорошо еще по всплытии выкурить первую, пополам с соленой горечью брызг, сигарету. Ну, так стоит оно того? Где романтика? Где она, господа офицеры? ... Служба.
  
   В один из очередных приступов заботы о личном составе, замполит торжественно вручил Лешке ключи. Точнее один ключ, что в дальнейшем сыграло определенную роль. Ключ от комнаты в коммуналке, где проживало еще два семейных лейтенанта - трехгодичники из флотского автобата. Вот уж не повезло ребятам. Корешам загремевшим в сухопутные войска служить два, а им, “морякам” - на год больше, хоть кроме зилков и газонов ничего в жизни не видели.
  
   Комната эта, неведомыми путями, оказалась числившейся за лодкой, но претендентов на нее не нашлось. Старенький домишко, двое соседей с ребятней, одна небольшая комнатушка. Отдавать в жилфонд базы жалко, назад не вернут. Вот замполит и решил воткнуть сюда Лешку. Может подумал, что, получив жилплощадь, тот остепенится. Женишок теперь солидный - с жилплощадью.
  
   Лешка ключ взял. Документы оформил. Вкинул пару чемоданов, две стопки книг, нажитых за годы непорочной службы, мешок с казенной одежкой и обувкой. Пару ночей спал на тощем, временно, под честное слово позаимствованным из общаги матрасе, кинутом на пол. Оказалось неудобно, жестко и холодно.
  
   Припертый судьбой, в ближайший свободный день побежал в Военторг. Скупил все, что посчитал нужным из оказавшегося в наличии. Его счастье, что жены не имел и никто не смог комментировать сделанный выбор, а военторговским грузчикам все по сараю, что кому таскать. Главное на бутылку дали.
  
   Окна занавесил пестреньким, веселым ситчиком. Потом выяснилось, что случайно дефицитные простыни купил. В угол воткнул шкаф желтой фанеры, большой, с зеркалом. Под окно - стол. Стол выбирать не приходилось, один оставался. Немного покарябанный. Потому видно и не брали. Но зато из гарнитура. Египетского. Дорогущего. Сидел за ним Лешка конспекты писал, на нем готовил, там и потреблял пищу. Хороший стол, большой, выносливый.
  
   К другой стене притулил кровать. Тоже из неликвидов. Может на женский вкус и никчемную, но на Лешкин очень даже ничего. С бирюзово-синим пружинным матрасом в розочках, с гнутыми, немного даже полированными деревянными ножками. Одеялом накрыл казенным. В этом зампотыла помог, выписал вместе с простынями и наволочками, синими трусами и черными носками хлопчатобумажными.
  
   У дверей взгромоздил одну на другую полки, производства инвалидной артели общества слепых и глухих. Стекла в них не держались, вываливались из пазов. Пришлось их от греха подальше выкинуть. С другой стороны - тумбочка той же артели. С ней справится оказалось проще, всего-то дверка неплотно закрывалась. Лешка поработал ножом и позаимствованной у соседей стамеской - затворил за милую душу.
  
   Тут и случай подвернулся. В один заход купил сразу “Спидолу”, телевизор “Березку”, хоть сигнал в гарнизоне шел совсем слабенький, некачественный, а главное - холодильник “ЗИЛ”. Недорого, по причине убытия на материк одного каперанга, уходящего в отставку. Тот уезжал в милый подмосковный городок и совершенно не желал тянуть старье в новую квартиру. Каперанг имел возможность, потому достал все последнего образца и прямо в заводской упаковке заколотил в контейнеры. Лешка ему по дружески помогал.
  
   На новоселье пригласил пару - тройку друзей, само собой - соседей с женами, больше в комнатенку не влазило. Обмыли. Посидели хорошо, душевно, песни под гитару попели ...
  
   Зажил не хуже других. Хозяин!
  
   Однажды, придя поздно вечером со службы, Лешик включил свет и обнаружил в своей роскошной кровати спящего человека, точнее женщину. Немного видимо выпившую, потому как пахло от голого тела вовсе не духами, а водкой и, возможно, портвейном “777”. Лешка сначала здорово удивился. Тело под воздействием стоваттной без абажура лампочки, заворочалось с неудовольствием и, при более детальном ознакомлении, оказалось женой мичманка, что проживал здесь до Лешки. Он сменил место службы, перевелся с лодки на берег и убыл совместно с молодой женой в соседний гарнизон.
  
   - Ты что тут делаешь, Лешка? - Слегка удивилось, с трудом разлепив глаза, тело, имя которого Лешка запамятовал.
  
   - Живу..., - Неуверенно произнес тот, немного уже сомневаясь в законности пребывания в четырех побеленных стенах.
  
   - Со мной? - В свою очередь удивилась пришелица, не удосужившись даже немного прикрыть обнаженные прелести.
  
   - Сам, ... вроде ...
  
   -Это как же ... сам?
  
   - Ну не сам, ... один, - Сбился смущенный прямотой вопроса квартиросъемщик.
  
   - Странно ... А я почему здесь? ... Ничего не помню ... Голова гудит ... - С этими словами тело мичмановой жены, жалобно застонав, натянуло на голову подушку и вновь заснуло.
  
   Другого лежбища в комнатенке не имелось. Попробовав спать на стуле, Лешка быстро отказался от нелепой затеи. За окном - глубокая ночь, заявляться в гости к сослуживцам с просьбой переночевать, по меньшей мере, нетактично. Переться в общагу - далеко. И нет уверенности, что пустят. Да как объяснишь ситуацию ... Хорошо если только не поверят, а то насмерть засмеют.
  
   Лешка плюнул на приличия, сходил почистил зубы и завалился спать, естественно в тельнике и кальсонах. Подушку поделил с гостьей, а вместо одеяла воспользовался шинелью. Заснул. Не свет ни заря шинель с него стянули. От холода он, естественно, проснулся и потянул теплое сукно обратно на себя. Снова заснул. Опять проснулся от холода и, по принципу горы и Магомета, нырнул в теплое.
  
   - Лешка?! Что я тут делаю? - Здрасте! Утренняя побудка. Женщине приспичило видать, вот и включила свет. Впрочем, натягивать на себя ничего по-прежнему не стала.
  
   - Спишь у меня в гостях ... Ты дашь спать, в конце концов, или нет?
  
   - А как я сюда попала?
  
   - Дверь ключом открыла, - Наобум буркнул Лешка и попал в десятку.
  
   - Ох, ведь и вправду ... Мы в гостях были, это помню ... Муж напился ... Мы поссорились ... Я ушла ... Домой вроде ... А ключ то я и впрямь забыла отдать! По пьяному делу на старый адрес и притопала. Ох, да я и неодетая вовсе, - Опомнилась мичманша. Зашныряла, подбирая со стульев и пола раскиданные предметы туалета. Вдруг остановилась как вкопанная. - Боже мой, так это я к вам, товарищ старший лейтенант, вломилась без спросу. Извините, простите, Бога ради!
  
   - Ничего, ничего. Все в порядке.
  
   - Сейчас, сейчас убегу ...
  
   - Три часа ночи. Куда бежать? Я сам собирался уйти, когда тебя обнаружил, да к кому ночью завалишься? Что скажешь? Вот и остался ...
  
   - Ой, так мы с вами выходит того, ... переспали, ... - Игриво хихикнула женщина.
  
   - Ну, не совсем. Хотя формально, действительно.
  
   Лежа на кровати, Лешка внимательно обозрел гостью и неожиданно обнаружил весьма милое личико и вполне достойное внимания все остальное, хоть оно, это ... остальное, ... прикрывалось ручками на манер ботичелевской Афродиты.
  
   Женщина перехватила взгляд, отвела руки, потянулась, демонстрируя прелести, выключила свет и нырнула к Лешке.
  
   - Семь бед - один ответ. - Зашептала на ухо, щекоча жарким влажным дыханием, - Я не формалистка. Если уж спать, то по-настоящему, в полную силу. Тем более, Сашка, муж мой - свинья пьяная, только такого отношения от порядочной женщины и заслуживает. Скажу у подруги ночевала, не выдаст. Ну, чего там, понеслись ...
  
   Оседлала она Лешку, поскакала, да таким галопом, что под утро он окончательно выпал в осадок и заснул потный и обессиленный.
  
   По пробуждению на столе его ждали заботливо сваренные в “крутую” яйца. Может намек? Или забота? Записка, накарябанная на листе из рабочего блокнота, гласила. - “Спасибо за ночлег. Ключ не оставляю, пригодится. Зовут, если забыл, Татьяной".
  
   - Ужель та самая Татьяна? - Пропел Лешка, изрядно фальшивя. Снова почистил зубы, умылся, побрился. Зарядку делать не стал. Куда там. Яйца, правда, съел с аппетитом, запил растворимым кофе и, собравшись с силами, побрел в береговую казарму.
  
   У каждого в голове водится своя, индивидуальная, придурь. Или, как считает корабельный Док, "персональная вавка в мозгу". Лешка не стал исключением. Правда ему оная досталась не типичная и для службы не обременительная. Так, легкий “бзик”.
  
   Всеми правдами и неправдами, но в отпуск Лешка рвался, словно перелетный гусь, с приходом весенних, радостных деньков. Гусей несло, правда, на север, а его на юг. Если не получалось вырваться с мая по октябрь, то и вовсе не уходил, заныкивал, козырем выкладывал на будущий год. Если же удавалось - убывал, облачившись в гражданку, к синему, теплому Черному морю. Чего его тянуло туда, объяснить сам не мог. Вчерашний день наверно искал. Выдумывал для окружающих отговорку о подводной охоте, о том да сем, но, честно говоря, четко не понимал, какого рожна так тянет. Может счастливое время забыть не получалось?
  
   Вторым “бзиком” у Лешки оказалось острое, негасимое желание приобрести машину, автомобиль, средство передвижения. К месту и нет напевал Визборовское “... Длинной серой ниткой стоптанных дорог штопаем ранения души ...” Может и впрямь надеялся на испытанное другими средство.
  
   Не персональное, всего лишь личное, авто. Простенький советский "москвичек" или "жигуленок"! Эх ты, розовая, запредельная мечта советского офицера от Камчатки до Калининграда!
  
   От Полярного до Кушки ежегодно составляются списки желающих, отмечаются имена достойнейших, утверждаются печатями, скрепляются подписями, отсылаются вышестоящим, урезываются, сокращаются. Иногда, правда, дополняются за счет не подлежащих, но уж очень, очень нужных людей ... Сами понимаете, если служили в те времена, за счет кого. Реальные шансы основной корабельной братии колебались вблизи нулевой отметки. Разве, что посыпятся на голову чеки Инком Банка в совершенно уж сказочной ситуации и невероятной пропорции.
  
   Машины прибывали, распространялись и доставались тем же, что и все остальные блага. Начальство, политбойцы, шустрые штабные, вездесущие незаменимые доставалы-снабженцы, поители и кормители ... Без особых проблем становились на колеса береговые службы, торгово-складская братия. У плавсостава, неустанно опекаемого всеми вышеперечисленными категориями военно-морского люда, только слюни обильно текли.
  
   Зачем корабельщикам сверкающие эмалью, восхитительно пахнущие кожей сидений и бензином движков машинки? Полжизни в море, остальная половина в береговой казарме, на сборах, учебе, переучивании, ремонте, периодической диспансеризации и окончательной госпитализации. Нет, право начальство, для них автомобиль - зловредный конкурент служебному рвению. Вон, гляди родной - в любом корпусе корабельном, механического и прочего добра навалом. Играйся, ремонтируй, смазывай, подтягивай, налаживай одним, словом - тешь душу сколько влезет.
  
   Лешка, мужик ушлый, сообразил правила этой игры. Не стал даже в списочки втискиваться. Зря нервы трепать. Бог с ними, новенькими, он был бы рад и старенькой. Главное чтоб бегала. Копил деньгу, это да. Откладывал и в аванс и получку. Не искушая судьбу, сразу тащил в сберкассу и клал на срочный вклад. Аж целых три процента набегало!
  
   В отпуск, заезжая по пути на Юг в родной город, выкраивал время, пробегал по авторынку, толкался у авто-комиссионки, но все без толку. За накопленное морской службой ничего приличного купить не смог. Видать мало еще служил.
  
   Родственнички видели его от силы пару раз в году. В первый момент, когда возникал после звонка на родном пороге, вроде и не соображали сразу, кто это к ним пожаловал. Вспомнив, обменивались ритуальными причмокиваниями, снисходительными похлопываниями по спине, мол, ладно уж, какой ни есть, а ведь родня. Вечерком вели скучнейшие, обеим сторонам вовсе ненужные до зевоты, беседы на кухне. Под жиденький грузинский чаек. Кем, где, как служил - совсем не интересовались. ... На всяк случай. ... От греха подальше. Ночью стелили на диванчике в гостиной. Утром расставались без особых сантиментов до следующего года.
  
   В тот замечательный приезд Лешка получил на погоны очередную звездочку, доведя общее созвездие до максимально возможной величины. Пусть маленьких - но много. Стал капитан-лейтенантом. Офицером вроде уже не совсем младшим, но далеко и не старшим. Средним. Обмыл звездочки с товарищами-сослуживцами - ловко вытащил зубами из стакана с водочкой. Ну и, слава Богу, меньше ржаветь будут. С тем и убыл в отпуск.
  
   По всегдашнему ритуалу заскочил к родичам за подводным снаряжением. Со времен общаги привык. Да и удобнее, меньше с собой из гарнизона в самолет тащить. Собирался, укладывался, палатку перекладывал и обнаружил, что рюкзачок старый совсем ветхим стал, разлазиться начал. Попробовал зашивать, не получилось. Пришлось отправится в “Спорттовары” за новым, а заодно решил забежать в воинскую кассу, выправить билет до Симферополя. Однако человек предполагает, а судьба располагает.
  
   Сокращая переулками известный с детства маршрут, в одной из арок ткнулся Леха с разбега в милицейского капитана огромадного роста, степенно шествующего в противоположном направлении. Милиционер пребывал в весьма благодушном состоянии, о чем свидетельствовал некий приятный для знатоков запах. Фуражка капитана плотно сидела на голове, слегка натянутая на лоб, так чтобы козырек затенял глаза. Лешка буркнул извинения на ходу и попытался улизнуть, но не тут то было. Служивый облапил и не желал отпускать. Гукал радостно, тискал, радовался ...
  
   Вот по гуканью опознал Лешка своего давнего школьного друга Стекляшку, с которым просидел три последних года за одной партой. С тех пор, правда, всего-то пару раз и виделись. Лешка прибегал - Стекляшки нет, Стекляшка звонит, Леха уже умотал на Север.
  
   За эти годы Стекляшка отслужил срочную во внутренних войсках, поступил в органы, пошел по стопам отца. Дослужился до начальника вытрезвителя и осилил третий курс заочного юридического института. Вот и сейчас возвращался он с дружеского междусбойчика, где омывали его новенькие капитанские погоны. Что ж удивляться. ... Лешка вместо “Спорттоваров” очутился в знакомой старой квартире. В той, где много часов просидели раньше, впаивая в самодельные приемники некондиционные, но страшно дефицитные, деталюшки, набранные на свалке соседнего номерного радиозавода.
  
   Выяснив, что и Лешик недавно получил звание, Стекляшка немедленно принял решение повторно и совместно обмыть все заново. Без дураков, как полагается. До самого писку. Выставил на стол бутылек, натаскал из холодильника закусь, из хлебницы выудил краюху черного. Жена новоиспеченного капитана пребывала с дитем в гостях у деревенской родни, потому женского занудства и непонимания торжественности момента друзьям можно было не опасаться.
  
   Выпили за Стекляшкины звездочки, чтоб крепко сидели, не скатывались. Закусили. Повторили за Лешкино капитан-лейтенанство. За семь футов под килем, ну и прочее, по обычаю. Закусили. Побаиваясь чувствительной к табаку благоверной, курили все же в форточку.
  
   Вспомнили одноклассников. Кто кем, кто с кем. Женились, замуж выходили, уже и разводится начали потихоньку. Стекляшка гмыкал неодобрительно. Сам он жену из села взял. Пригородного. Пусть не городская, с семилеткой всего, зато баба ладная, гладкая, а главное без особых выбрыков и претензий. Браком своим доволен. Только вот курить выгоняла на лестничную площадку ... Обычный треп ... Снова выпили ... Потом о своем ...
  
   - Не, Леха, ты не подумай чего такого. У нас подразделение, можно сказать коммунистического труда, образцово-показательное. Меня ценят! Народ не жалуется ... Не думай. Чего такого ... Наоборот, благодарят даже ... Ну не все, конечно ... Но - порядок и чистота. Патрульная служба подбирает его паршивца облеванного и описаного ... Или жена сдает с рук на руки тепленького, иногда с фингалом, а то и соседушки исстрадавшиеся ... всех принимаем. Если не буянит - то все путем. Обмоем культурненько, спатки положим на чистых простыночках. Утречком - квитанцию в зубы, извольте оплатить гостеприимство. С вас гражданин пятнадцать рубликов. Мы же на хозрасчете ... Все, отправляйтесь на работу ...
  
   - Каких людей обслуживаем, Леха! Старик, не поверишь! Ну, ты же наш райончик знаешь, - аспиранты, докторанты, кандидаты, лауреаты ... Образованные, а пить не умеют. Тьфу, работяги реже попадаются. Такой попадется, считай праздник - встретил своего, родного, советского простого человека. Остальные у нас все гонористые: - “ Да вы знаете, кто я?”, “Да я сейчас позвоню академику!”.
  
   - Знаю. ... Гражданин такой-то, проживающий там-то, работающий тем-то, подобран экипажем патрульной машины номер такой-то в состоянии тяжелого алкогольного опьянения, пытался залезать на столб уличного освещения выключать свет. Спать мешал! Не, не шучу! Чего ржешь? Ну, дословно цитировал. - Звони теперь своему академику! ... Не желает.
  
   - Утром просыпается, после душика, чистенький. Глазками хлопает. Где это, мол, я? Поймет и бряк в обморок. “Ой, вэй! Позор какой мне! ”. А блевать не позор? Для такого человека пятнашку отдать, чепуха. Тут другие последствия ужасны. - Стекляшка начал загибать толстые пальцы.
  
   - Первое, тринадцатая зарплата.
  
   - Второе, премии разные, квартальные там, за внедрения ... Партийным - свое. Мало не покажется.
  
   - Третье, отпуск летний - тю-тю.
  
   - Четвертое, очередь квартирная, бай-бай. Если на машину - туда же.
  
   - И, напоследок. От жены втык и постоянное на год пиление обеспечено. А то и от тела отлучение. Как нашему брату без этого дела? Тоска! - Выпили они за это дело. Чтоб хотелось и моглось, давалось и бралось. Закусили.
  
   - Вот, тут уж брат, сам соображай ... С кем дружить выгодно? ... Ладно, давай за службу нашу, капитанскую, тяжелую. - Выпили. Закусили. Подымили грустно в форточку.
  
   Лешка о машине вспомнил. Вздохнул тяжело.
  
   - Ты это чего? - Забеспокоился Стекляшка. - Ты, это, ... давай, выкладывай, устроим в два счета.
  
   - Да этот так. Ты про очередь на машину, вот я свое и вспомнил. Который год хочу купить, не получается все. Новую не могу, с рук - денег только на лом битый хватает.
  
   - Ну, ты Леха даешь! Герой-подводник! Надежа страны! Да у вас там, на Флоте машин этих наверно завались, раздают направо-налево. Бери не хочу! Из моря вынырнул, карман грошиками набил и порядок. Мы ж тут в курсе!
  
   - Это, Стекляшка, сказки для маленьких детей и больших дураков. Нет, получаю, конечно, неплохо, со стороны глядя. Но, вот остается, не очень. Может просто не держатся? ... Но сам посуди, Север. Все привозное. В походе дело одно, всем кормят, если аппетит есть. На берегу - другое. В магазине хлеб, колбаса, макароны ... это есть. У кого пайки, тем проще. Но фруктов, овощей ... Только у перекупщиков, на рынке в соседнем городке. Вот огурец. - Лешка хрумкнул малосольным тещиным огурчиком. - Хорошая закусь, но - рубль штучка. Не хош - не плати. Капусточка квашеная, помидорчики, клубничка, яблочки там разные ... Когда на материк вырвешься, опять-таки отведешь душу. В отпуск - три штуки взял. Я ж холостяк.
  
   Стекляшка по-отечески приобнял друга, пригорюнился, пожалел. Выпили за тяжелую мужскую судьбу. Закусили.
  
   - Слушай, Лешка! Есть тут один вариант. Помогу тебе. Имеется у меня постоянный клиент. Интеллигент еще тот. Куда там. В “Ящике” пашет, за забором, ну напротив твоего бывшего дома. Чего-то там для ракет выдумывает. Крепко любит это дело. - Стекляшка мастерски щелкнул по горлу.
  
   - Пить ни хрена, естественно, не умеет. Месяц держится, в рот ни-ни, не берет. Как месячный отчет сдал, в ресторан. ... Потом, естественно, ко мне. Побуянит - проспится - извиняется. Клянется - божится. Просит, ясное дело о снисхождении, мол, карьера научная рушиться. Там у них режим, с этим делом строго. Мы вроде подружились даже. Иду навстречу. Жалко его. Он мне пытается совать, конечно ... Благодарить. Ну, ты понимаешь?
  
   - Но я, ни-ни. Влипнуть можно. Проболтается кто, алкаши ведь народ такой - хлипкий на язык. Тогда хана мне. Дружба дороже. Не имей сто рублей, а имей алкашей.
  
   Посмеялись. Выпили. Закусили ...
  
   - Вот купил он себе “жигуленка”. Первый выезд - в ресторан. Думал культурно посидеть. Куда там, загудел по полной программе. Проснулся у нас. Руки трясутся. Куда ему за руль? Попросил меня авто в гараж отогнать. Сделал человеку одолжение. На следующий месяц - опять тоже. Потом еще. Самое смешное, что кроме ресторана он никуда и не ездит. Жена ушла от него. Работа - через дорогу перейти. Уж год как долбает меня. Ему, понятное дело, неудобно. Кого другого просить не может - все наружу вылезет. Вчера звонил, просил покупателя на машину найти. Самому ему, видите, некогда - науку толкает. ... Не боись Лешик! За свою цену отдаст, даже скинет. Машинка - новяк, муха не сидела.
  
   - Сколько это?
  
   - Одиннадцатая модель. С приемником. Класс! Всего шесть штук госцена, ну пусть с оформлением, номерами, регистрацией временной, комиссионными ... Шесть с полтиной набежит. О чем говорить? Брать надо! Сколько у тебя?
  
   - Три с собой. Две с полтиной еще на книжке. Книжка со мной.
  
   - Так! Ладно, штуку оставляй себе на отпуск. Учись экономить. А две с половиной ... Эх, так и быть, есть у меня заначка. Женка не знает, мне пока не горит. Не в деньгах счастье, а в их отсутствии ... По сотне в месяц высылать сможешь, потянешь?
  
   - Нет проблем! Но как оформить? Деньги с книжки снять? Это же время...
  
   - Не трухай, парень, я с тобой! В сберкассе заведующей муженек - мой клиент, только и жаждет отблагодарить. Чуть руки она мне не целовала. Можно сказать, спас мужика. О комиссионке автомобильной и говорить нечего, свои парни. Сделают, еще и спасибо скажут, словно на прогнившем Западе. В ГАИ - наши люди. В ОРЭО - кореша по школе милиции. За дня три управимся. У меня пока поживешь.
  
   Стекляшка слово сдержал. Через три дня под окнами его квартиры, где пребывали в состоянии постоянного морального ... “подъема” школьные товарищи, стояла, поблескивая свежевымытым пятнадцатисуточниками кузовом, новехонькая, словно вчера с конвейера одиннадцатая.
  
   Вечером обмыли, как положено. Отдельно пили за колеса, чтоб резина не снашивалась. За движочек - чтоб не сбоил. За кузов - чтоб не ржавел. За стекла - чтоб не бились. Аккумулятор - не садился ... Утром Леха еле проснулся. Стекляшка же, мужик крепкий, тренированный, убег, свежий как огурчик, на суточное дежурство к своим непутевым алкашам.
  
   Тут Лешка четко понял, что пора уезжать. Бежать! Еще один день и ему полный капец, не выдержит. Проверил документы в кармане курточки. Все на месте. Не посеял. Деньги? Удостоверение?... Порядок! Нацарапал другу благодарственное письмо. Извинился, что не подождал. Опохмелился рассольчиком, заел двумя таблетками пирамидона. Стало совсем хорошо. Нашарил в брюках ключи и поехал покупать в дорогу новый рюкзак и запасные канистры. С бензином в некоторых районах огромной страны наблюдалась перманентная напряженка.
  
   Ездил по городу, заправлялся, загружался, закупался. Прикинул и домой уже решил не возвращаться. Придавил педаль, проскочил Центр, пересек Мост, обогнул Собор и, поднявшись на гору, мимо Южного Вокзала прямиком выскочил на Симферопольское шоссе. Звучал в душе Визбор, вещал о ночной песне шин, серой нитке дорог, что штопает без устали раненые души ...
  
   Все точно. Полетела под колеса серая лента шоссейки, замелькали грузовики, автобусы, рефрижераторы. Лечение началось.
  
   На выезде из города, возле поста “ГАИ”, Лешка притормозил до положенных 10 км в час. Номера транзитные, не стоит нарываться. Отъехал и только уж подумал прижать педаль газа, как из-за щелястого павильончика остановки пригородного автобуса выскочила и махнула рукой девица. Запыхавшаяся, с растрепанными ветром волосами, в джинсиках, свитерочке в обтяжечку, с дорожной сумкой в одной руке и алой болоньевой курткой в другой. Притормозил, опустил боковое стекло.
  
   - Извините, до совхоза не подбросите? Опоздала на пригородный автобус. Теперь два часа ждать. А мы там, на прополке, от консерватории работаем. Вот на денек домой вырвалась. С сыном заигралась и опоздала.
  
   - Садитесь. Только я по прямой, по трассе. - Бить новую, необъезженную машину по проселочным, известно каким дорогам Лешке совершенно не хотелось.
  
   - Ой, да мне только до развилки. Там до усадьбы рукой подать, да и машины совхозные часто с отделений ездят.
  
   Девушка Лешке понравилась. Скуластенькая немного. Глаза веселые, синенькие. Волосы русые, пушистые. Щечки от бега розовенькие, губки свежие, влажные, тугая грудь свитерок вздымает. Чувствуется крепенькая. Хороша попутчица. Лешка открыл защелки дверей. Пригласил садиться.
  
   - Вещички на заднее сидение сложите.
  
   Поехали. В пригородных полях по обе стороны шоссе шли полным ходом работы. По всему видно в полях трудились городские люди. Явно не сельского вида мужики тягали передвижные, на огромных колесах, поливальные установки. Женский пол, согнувшись в три погибели, тяпал бесконечные рядки чего-то вяло зеленого. Особи обоего пола тягали мешки. Одни с тракторных прицепов, другие - на оные ... В общем, пролетариат умственного труда вовсю пахал на благо социалистического Отечества ... Одеты все примерно так как и Лешкина попутчица. Местных тех сразу отличишь - серый платок, телогрейка, платье, а под ним синие треники в сапоги затиснутые. Они все больше руководили городскими недотепами, орали, надрывались.
  
   - Каждый раз так?
  
   - С регулярностью смены времен года! Как весна - вперед на посевную, летом - на прополку, осенью - уборка урожая и победный рапорт районного начальства. Нам - несколько сеток с огурцами и помидорами по совхозной копеечной цене, в виде поощрения. Зимой - творческая шефская помощь. ... Осточертело. Пашем словно крепостные, а колхознички в это времечко по базарам торгуют. Вон, на руках мозоли от тяпки. - Показала Лешке крепенькую ладошку с белесыми бугорками, длинными чуткими пальцами.
  
   - У кого мужья хорошие, тем полегче. По выходным приезжают - в зачет два дня отрабатывают. Потом отгулы, их к отпуску можно добавить. Да, просто, раньше срока сорваться домой.
  
   - Ваш не помогает?
  
   - Нет его в наличии. Разведенная я. Достал меня мой бывший, до самого до донышка. Ни одной юбки не пропускал, за подруг уже принялся. Хорошо одна предупредила, наградил он ее ... Я беременная тогда ходила, ... не лез ко мне, брезговал, не эстетично выглядела. ... Художник! ... Выходит повезло мне. Выгнала к чертовой матери. Да, ладно, дело прошлое. ... Вы то сами далеко едете?
  
   - В Крым! В отпуск. К морю.
  
   - Везунчик! ... Но не рано ли? Вода, наверно, еще холодная.
  
   - Ничего, привычные мы. Я подводной охотой занимаюсь. В костюме плаваю, легководолазном. Но без баллонов. С трубкой и маской.
  
   Чего стоило достать списанный костюм Лешка умолчал. Одно расстройство.
  
   - Тем более месяц отпуска. Успею акклиматизироваться, да и вода потеплеет. Зато народу мало. В кафе и столовых пусто. В магазинах и на базаре - цены божеские.
  
   - Что ж один? Жена поехать не смогла? Не побоялась отпустить?
  
   - Нет жены. - Буркнул Лешка. Покраснел даже, почему-то. Растроился.
  
   - По путевке или дикарем?
  
   - Палатка у меня. Я на одном месте вот уже седьмой считай год ее разбиваю. Там и погребок небольшой выкопал, и очажок сложил. Машину на стоянке поставлю, с охранниками договорюсь. Есть там недалеко спортлагерь научного института, за столько лет ко уже мне привыкли. ... Тишина. Море. Звезды. ... Красота!
  
   - А спать не холодно?
  
   - Да ничего. Матрас надувной взял. Одеяла шерстяные. Нормально.
  
   Больше вопросов девушка не задавала. Сидела, смотрела задумчиво.
  
   - Где Ваша развилка, далеко? - Спросил Лешка. Просто так. Уж больно пауза затянулась.
  
   - Успела надоесть? Нет, километров пятнадцать осталось.
  
   - Наоборот, растяну удовольствие, сброшу скорость. - Лешка перестроился в правый ряд, поехал медленнее. Ехали, “за жизнь” трепались. Лешка решился, представился. Выяснил, девушку звали Аней, по профессии пианистка, в филармонии работала аккомпаниатором. Хоть оказалась на шесть лет моложе Лешки, но уже многое успела. Муз училище окончила, замужем побывала, сына родила.
  
   - Неужели музыкантов в колхоз посылают? - Все никак не мог успокоится Лешка, - Как же потом с мозолями играть?
  
   - Кого это волнует? План есть. Райком утвердил. Вперед, выполнять задания Партии и Правительства. А играть, ну как ни будь сыграем. Вот скрипачам, тем действительно беда, хоть плачь. Пальцы чувствительность теряют. Вас, что ли не посылают?
  
   - Случается, выезжаем в подшефный военхоз, на день, но не больше и довольно редко. С сельским хозяйством в наших краях не очень развернешься, Север. Все в основном привозное.
  
   - Ой, как интересно, романтично! Кем же Вы работаете?
  
   - Не работаю, Служу Советскому Союзу.
  
   - Вот здорово! Среди моих знакомых настоящих военных еще не встречалось. Если и служили, то в музыкантах, срочную. А Вы кем служите? Наверно большой чин, секретный. В отпуск на машине раскатываете.
  
   - Сказать могу, но потом придется ... за меня замуж выходить. Для всех кроме жен - сплошной секрет. Страшная военная тайна! Не боитесь? Все еще желаете узнать страшную тайну?
  
   - Но я же никому-никому, честное пионерское! Ну, пожалуйста! Вы меня вон как заинтриговали ...
  
   - Нет, нет! Не просите. Условие Вам известно.
  
   - Ну, вот какой противный ... Ну, скажите! ...
  
   - Считаю до трех. Пойдете или нет? Раз! ... - Она молчала ... - Лешка выдержал паузу ... - Два! ... Набрал уже воздуха, готов был выпалить три и прекратить глупую игру, дать газу и ... впереди показалась развилка.
  
   - Вот возьму и пойду. Еще пожалеете!
  
   Лешка обалдел, шумно выдохнул воздух. - А доказательство серьезности намерений? Может Вы просто желаете тайну выпытать и продать ее за конвертируемую валюту иностранным шпиенам?
  
   - Нужно доказательство?
  
   - Обязательно!
  
   Аня провела нежно ладонью по Лешкиной щеке, развернулась в пристегнутом ремне безопасности и поцеловала легко и нежно. ... Неожиданно ласково.
  
   - Морской офицер я. В небольшом пока чине, капитан-лейтенант всего лишь. Подводник. На Северном Флоте служу. Далеко на Севере, где июнь еще не лето, июль уже не лето. Одна комната в коммуналке, двое соседей. ... Машина третий день как куплена. Да еще две тысячи долга ... Не передумала?
  
   - Я же подтвердила серьезность намерений. А Вы?
  
   - Я? - Лешка аж поперхнулся, закашлялся. ... - Ну, что мы все тогда на Вы, да на Вы.
  
   Аня вздохнула, выпрямилась. - Вот и развилка. Приехали.
  
   Лешка затормозил, остановил машину. Прижался к обочине. Сидели молча. Сразу за развилкой, в тени свежей зелени, виднелось здание совершенно общепитовского вида.
  
   - Что это? Кафе? Ресторан? - Спросил Лешка.
  
   - Ресторанчик придорожный. Точно не скажу, ни разу не была.
  
   Лешка врубил скорость, газанул и под визг шин. С шиком развернулся на пустом асфальтовом пятачке перед стеклянной дверью ресторана с непритязательной, но исчерпывающе ясной вывеской “Придорожный”. Выскочил этаким чертом, обежал “жигуль”, открыл галантно дверцу, подал руку. Даже склонил в полупоклоне голову.
  
   Аня, артистичная натура, сразу вошла в роль, выплыла из авто принцесса - принцессой. Подхватил Лешка девушку под руку и повел к дверям.
  
   - Алеша, Вы хоть машину заприте. Угонят ведь. Ну, как минимум, сумки мои утащат.
  
   Лешка крутанулся, опустил защелки, захлопнул дверки. Вновь оказался рядом. По росту они почти одинаковы оказались, может Лешка чуть выше. Повел Аню по выкрошенным бетонным ступенькам, словно под музыку Мендельсона. Хоть, сказать по правде, в башке только Юра Визбор крутился.
  
   - Это по какому поводу? - Королевой, повернув голову на высокой стройной шее, спросила Аня.
  
   - Свадьбу справлять будэм, невест пропыват будэм! - Отрезал Лешка бесповоротно. - Уже забыла? Замуж выходишь! Секреты я зря выбалтывал?
  
   - Ах! Ну да, ну да! Прости, дорогой генацвале, память-то девичья! - Прыснула “невеста”.
  
   В зальце ресторана посетителей оказалось так же много, как машин на стоянке перед входом. Пусто, прохладно ... Занавешенные шторами окна отсекали солнечные лучи. Те, разыскав щелочки и дырочки, врывались вовнутрь, пересекали веселыми струйками тихий полумрак заведения. “Молодожены” скромно уселись за угловой столик, покрытый белой при рождении, а ныне потраченной жизнью, со следами наскоро застиранных застолий, скатеркой.
  
   Подошла, неспешно шаркая туфлями на толстых, отечных ногах, пожилая официантка. Уже с утра усталая, в белой наколке на покосившемся шиньоне.
  
   - Что пить будем, молодые люди?
  
   - Шампанского, мадам, сухой французский "брют". - Закинув ногу на ногу и подкрутив, воображаемый ус, потребовал Лешка.
  
   - Вдову Клико, урожая "Года кометы", если можно. - Уточнила Аня.
  
   - Французского не имеется, “Советское” тоже закончилось, - Грустно констатировала соцреализм мадам. - Есть “Бердянское шипучее”, по два рубля с наценкой.
  
   Вопрос об урожае просто проигнорировала. - Так пить будем, или как?
  
   - И пить будем, и гулять будем, - Пообещал Лешка.
  
   - Салатик? Биточки? Борщик?
  
   - Может меню дадите?
  
   - В меню много чего пропечатано. Только на кухне нема. Мы его и не выносим посетителям. Чего зазря расстраивать? Вам с картошечкой или макарончиками?
  
   - Давайте с картошечкой. - Решился Лешка.
  
   - Мне тоже. И без подливы, пожалуйста.
  
   - Мне тоже без подливы.
  
   - Многообещающее единение с первого дня супружеской жизни! - Подвела черту Аня.
  
   Официантка посмотрела на них внимательно, подобрела лицом, улыбнулась золотозубо. - Действительно молодожены?
  
   - Нет, понарошку! - Обиделся Лешка.
  
   - Гляну, может в буфете и завалялось шампанское. Только вы уж буфетчице пару рубликов сверху набросьте ... Свое, можно сказать, отдает. - Посмотрела официантка вопросительно.
  
   - Набросим. - Пообещал Лешка.
  
   Пили на брудершафт, за знакомство, сухое шампанское. Разливали по фужерам с золотой тонкой каемочкой из запотевшей, холодной бутылки с серебряным горлом. Закусывали борщем и биточками. Может официантка шепнула пару слов на кухне, но хлебного мякиша в шедеврах общепита оказалось гораздо меньше мяса. Да и прожарены нормально. Картошечка та вообще полита сверху желтым топленым маслицем.
  
   Поели весело, с аппетитом. Перекурили. Выпили чая из граненых стаканов в мельхиоровых общепитовских подстаканниках. Лешка расплатился, никого не обидел. Вышли наружу, подошли к машине. Стояли нерешительно ...
  
   - Спасибо, муженек, за обед и ласку. Пора разбегаться. Честь надо знать. Задержала отпускника. Счастливого пути. - Отчего-то немного грустно проговорила Аня.
  
   Лешка толкнулся ключом в замок, но не попал. Рука задрожала не к месту. Открыл правую дверцу. - Садись, Анечка, поехали.
  
   - В лесок свести женушку решился, муженек?
  
   - Не дури, не надо ... В Крым, в свадебное путешествие!
  
   - Ты что, серьезно?
  
   - Садись.
  
   - А работа? Родители? Ребенок? ... Вещи, наконец ... Да я тебя толком и не знаю! Может ты брачный аферист!
  
   - Отвечаю по пунктам. - Весомо ответил Лешка.
  
   - Первое. - Загнул палец. - На работу позвонишь и уволишься. Скажешь в связи с замужеством и убытием по месту службы мужа. Колхоз тебе, следовательно, теперь по-сараю.
  
   - Второе. У родителей телефон есть? - Аня кивнула, - Есть.
  
   - Отлично! С ближайшего телефона им позвоним. Поговорим, познакомимся. Сообщишь мои данные из удостоверения. Чтоб не волновались. Пусть запишут ... Скажешь, что, мол, давно уже друг друга знаем ... Переписывались ... Ну, соври, приличия ради. В заключение, скажи как оно и есть, мол, в свадебное путешествие сумасшедший морячок утащил.
  
   - Третье. Ребенку сколько? Четвертый пошел? ... Большой парень! ... Пообещай, когда вернемся - подарков морских привезем, а потом поедем к папе Лешке, он кораблики покажет. Настоящие.
  
   - Четвертое. Тряпки по пути или в самом Крыму купим. Сейчас там не сезон. Народа мало, по магазинам пройдемся. Чего ни будь хорошего да найдем. Есть там за Симферополем, на подъеме к горам один. Мало кто его знает.
  
   - Пятое. ... Считай уже узнала меня ... Познакомились ... Ты своего первого мужа сколько знала? ... То-то ... Иногда и десяти лет мало, а иной раз - дня достаточно.
  
   - Шестое. О личности моей можешь справится у друга. Капитан милиции. Звонить будешь? Дам служебный телефон. На обратном пути познакомлю. Отличный парень. Все может. В ЗАГС пойдем, распишемся. Он организует.
  
   Посигналил, погудел радостно “Придорожному”, набрал скорость. Понеслась под колеса дорога.
  
   Месяц пролетел, они и не заметили. Очнулись в последний день отпуска. Позакидывали все в машину. Плавки, полотенца вогкие. Только рапанов и крабов, насушенных для пацана, аккуратно упаковали. Палатку свернули, даже в чехол не вложили ... Нет времени. Рванули обратно.
  
   На Перекопе не выдержали, остановку сделали. Вяленых бычков накупили. В машине сразу морем запахло. В Таврии, на юге Украины покупали, заваливали машину помидорами, огурчиками, первыми зелеными еще кислыми яблоками и не менее кислым крыжовником который грызли словно семечки, доставая из газетных, расползающихся кулечков.
  
   В одном из городов их настигла гроза. Вода хлестала по лобовому стеклу и щетки дворников елозили впустую. Попутные и встречные автомобили опасливо прижались к обочине, стали. Они же ползли себе потихоньку, чуть не шагом. Аня придремывала на заднем сидении. Лешка курил, пуская дым в щелочку окна. Слушал тихонько мурлыканье “Маяка”.
  
   - Лешка! Смотри, какая несчастная собака сидит. Наверно потерялась.
  
   Под жалкой ненадежной защитой насквозь промокшей листвы придорожного дерева, уныло сидел коричневый с черным пес, поникнув прямоугольной, похожей на валенок или кирпич, продолговатой головой. С мокрой, слипшейся бороденкой и жалко опущенными треугольными ушами. Горестно провожал тоскливым взглядом карих крупных глаз их машину.
  
   Вода скатывалась по черному пятачку носа, капала с кончиков ушей. Казалось пес рыдает от выпавшей на его долю нелегкой судьбы. О том, что псина знал лучшую долю свидетельствовал кожаный ошейник с обрывком веревки. Аня проснулась как раз вовремя, выглянула в окошко и встретилась взглядом со страдальцем.
  
   Не удержалась, приоткрыла окно, свистнула легонько, ободряюще. - Не дрейфь, парень, дождик скоро закончится, солнышко выглянет, обсохнешь. - Пес поднял уши и одним прыжком оказался на дороге, рядом с дверцей. Бежал, поскуливал жалобно, словно умолял взять с собой.
  
   - Ой, Лешка! Останови! Под машину дурак попадет.
  
   Лешка стал плавненько, не сворачивая, благо сзади никого на дороге не было. Аня приоткрыла чуть дверку, оттолкнуть дурашку. Не тут то было! Наглый и мокрый, он сперва всунул свою здоровенную башку внутрь салона, а затем одним рывком мускулистого тела втиснулся сам.
  
   - Ой, мокрый! Отодвинься, немедленно! - Взвизгнула Аня, пытаясь забиться в противоположный конец сидения, подальше от непрошеного гостя. Тот воспользовался случаем, отряхнулся, оросив всех градом мелких брызг, вильнул коротким обрубком-хвостиком, чинно уселся возле окна. Разинул пасть, вывалил в широченной улыбке розовый язык между внушающими уважение клыками.
  
   Словно подсказывал попутчикам, - Чего стали? Кого ждем? Все в сборе? Поехали!
  
   Лешка выскочил, захлопнул за новым членом экипажа дверку. При этом промок изрядно. Прошлепал обратно, набрав воды через верх в кроссовки. Чертыхнулся, - Ну не выпихивать же нахала. Вон какие зубищи. Сами виноваты. Делать нечего, потом разберемся. Поехали.
  
   Пес повертелся, зевнул, щелкнул челюстями, лег на сидение. Сунул голову между передних лап и заснул. Когда выехали из грозы и добрались до сухого пригорочка, то съехали с шоссе на обочину. Покормили пришельца, разделив по братски бутерброды с колбасой и сыром. Даже попить дали минералки из бумажного кулечка. Тот скривился немного. Газ псу не нравился, но выпил.
  
   Отпустили побегать, дела свои справить. Думали уехать потихоньку, но не смогли. Жалко стало. Решили, окончательно и бесповоротно, - Берем с собой.
  
   Тем более ребенку будет на новом месте с собакой веселее, да и полезно учится за какой-никакой живностью приглядывать.
  
   Пес оказался воспитанным, знал все команды. Правда, выполнял через раз, ну если очень попросишь. Смешной и обалденно красивый. Ни бирки, ни надписи на ошейнике не оказалось. Богатый кожаный ошейник говорил вроде бы в пользу неизвестных хозяев, но измочаленный огрызок грязной веревки, заставлял задуматься о совсем противоположном. Псина обсох, набегался вокруг машины, облаял птичек и чинно уселся рядом.
  
   - Если открою дверь и он заскочит, возьмем. Нет - оставим. Насильно мил не будешь. - Решила Аня.
  
   Пес вроде слушал, склонив смешно голову, приподняв одно ухо, сморщив складками кожу на стриженом лбу. Только дверка приоткрылась, одним махом впрыгнул на заднее сидение. Аня устроилась рядом с Лешкой на переднем и они поехали дальше. Пес по очереди лизал то одному, то другому щеки, затылки. Тыкался в плечи теплым мокрым носом. Благодарил. Если приходила нужда - начинал тихонько повизгивать, просился. Делал дела и опрометью возвращался. Отстать боялся. Видать новые хозяева и их колбаса пришлись по вкусу. А может надоела полная лишений бродяжья жизнь.
  
   В городе Стекляшка оценивающе осмотрел последние Лешкины приобретения, включая маленького Игорешку. Оценил все на “ять”.
  
   Обмыли это дело, закусили. Жинка его все еще в деревне пребывала. По хозяйству и в огороде помогала старикам. Да и дитю полезно. Чем не дача? Собака оказалась эрдельтерьером, вроде даже хороших кровей. Через знакомого ветеринара Стекляшка выправил нужные справки. Прививать не стал, видно и так, что домашняя, а значит и привитая. Видно украли ее от хозяев, а пес веревку перегрыз и снова убег. Собака не кошка, обратного пути не найдет.
  
   - Держите спокойно. От вас убегать не станет.
  
   Пес расположился у Стекляшки на диване и согнать его никому не удавалось. То есть на некоторое время он послушно слазил, но не успевали оглянуться, вновь лежал, умостив голову на валик, и внимательно следил за всеми карими грустными глазами.
  
   - Бог с ним, уж пусть лежит, - Сдался Стекляшка, - У него было тяжелое детство.
  
   Ухмыляясь и ворча, - Одно беспокойство тут с Вами. - Добрый волшебник - Стекляшка расписал их тихонько в ЗАГСЕ. Потом они вчетвером, еще с какой-то девицей-свидетельницей, вроде работницей Стекляшкиного учреждения, отправились в ресторан “Динамо” на стадионе и там это дело вновь как следует отметили. Но на этот раз Лешка только шампанское и выпил. Во-первых, за рулем, во-вторых, уже семейный человек.
  
   До конца возвращения в часть оставалось времени совсем ничего. Устроились в машине и ехали вчетвером, включая пса. Загруженные вещичками так, что верблюды в Африке наверно удивлялись.
  
   Успели, слава Богу. С погранцами нашли общий язык, со своими на КПП тоже. В комнате разместились нормально. Собака вела себя тихо, трехгодичники готовились на дембель и им, а точнее их женам, было уже все до лампочки. Детям собака только в радость. Аня устроилась на полставки в садик, музработником.
  
   Сослуживцы первое время подначивали, - Лешка хитрец мужик! На сто процентов отпуск использовал. Ну, поделись опытом, как это умудрился в один заход приобрести машину, жену, пацана и собаку в придачу? Да у нас на это и полжизни не хватило! То одного, то другого до полного комплекта не хватает. Не иначе золотую рыбку подстрелил! А мы думали, чего это он все Черное море обнырял. Знал за чем охотился.
  
   Может Лешка популярным стал, на слуху оказался, может по другой причине, но перевели его с повышением на новейшую лодку, совсем в другой городок, получше прежнего. Квартиру получил в новом доме. По семье уже, двухкомнатную, изолированную. Служи да радуйся, кэп.
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Глава 9.

Основное направление.

  
  
  
  
  
  
   В Пешаваре, в уединенном особняке, затерянном среди городских кварталов, Строителя принимал один из Учителей. Уважаемый человек ради встречи покинул родные места святого Аравийского полуострова. Это многое означало в их мире условностей, намеков, недоговорок. Строитель высоко оценил подобную, весьма редкую, а потому лестную, честь.
  
   Сидели на плотной вязки, драгоценных афганских коврах старинной работы, одетые в родные и удобные одеяния. Пили кофе из маленьких серебряных вызолоченных изнутри чашечек дамасской работы. Строитель покорно ждал, пока Учитель соблаговолит начать речи.
  
   - Мы выбрали тебя, Строитель. Одного из немногих. Лучшего из всех. - Начал Учитель. - Ты показал стойкость в вере ... Но и остальные крепки, и не разу не отступили от истинного, единственно верного толкования Ислама. Только ваххабизм способен изменить жизнь мусульман к лучшему, только он естественная основа построения Всемирного Халифата. Это также верно, как и то, что наша Организация - основа борьбы правоверных всего мира. Мы не остановимся, и никто нас не остановит, пока зеленое знамя Ислама не осенит все материки, и не останется на них места неверным. Выбора нет - победить или погибнуть. Битва наша будет беспощадной, без милости и милосердия.
  
   Старик отпил глоток кофе, продолжил.
  
   - Ты выказал воинскую доблесть. Пролил кровь за Джихад. Но и многие остальные проявили смелость в бою, а некоторые из них пролили свою драгоценную кровь, оросили священную землю. Почему же выбор пал на тебя? - Старик прикрыл глаза.
  
   - Ты молод, образован, умен, хитер и красив. Да, да, красив настоящей восточной мужской красотой. Твой образ способен восхищать и ласкать взор женщин, радовать сердца мужчин.
  
   Твое лицо увидят они с телеэкранов, со страниц газет, в кино, на обложках календарей где оно вытеснит отвратных нагих распутниц. Его станут изображать на плакатах и печатать на майках юношей. Твой облик станет эмблемой, образом нашей организации. Ты красив настоящей мусульманской красотой и нет в тебе красоты от христианских диаволов.
  
   Кроме того, ты богат. Миллионер. Много денег у тебя, Строитель, и если станешь тратить на наши дела, то их количество не станет меньше, но увеличится. Легко смешать деньги организации с собственными и никто не сможет добраться до истоков нашего финансового благополучия. Твоими устами объявим мы о себе остальному миру. Но все это не сразу. Готовься и в нужный момент ты сменишь того благоверного и мудрого, чьими устами мы проповедуем сейчас.
  
   - Кто же он, Учитель? Дозволено ли мне узнать его имя, благословенное в веках?
  
   - Старый, слепой Шейх. Беглец, изгнанный из родной страны прислужниками нечестивых за призыв к уничтожению тамошнего главного слуги неверных. Одного из наших, пошедшего на сделку с Большим Сатаной и его иудейским прислужником. Негодяй, вырвавший из священной борьбы миллионы мусульман ради клочка никчемного песка.
  
   Сейчас Шейх, живя в самом сердце неверных, готовит разящий удар по их главному символу. Нападение, как и остальные наши операции, останется безымянным. Мы не честолюбивы, не болтливы словно бабы, не звоним в редакции газет, хвастаясь о победах, не подкидываем листовки с политическими требованиями. Мы воюем. Мы - безмолвные убийцы. Пусть страшатся. Пусть ждут возмездия за свои злодеяния с воздуха, моря и из-под земли. На море и на суше. Ночью и днем. Пусть вздрагивают при гуле самолета, трясутся от гудка поезда, пускай принимают любое случайное происшествие за акт возмездия. Запуганный враг склонен к панике и не опасен.
  
   Шейх отлично законспирирован, окружен верными и стойкими мюридами. Неверным, с их дурацким пристрастием к демократии, порядку и законности, никогда не найти и не осудить его. Но он стар. Ты должен быть готов заменить почтенного старца в любую минуту.
  
   Слушай, задавай вопросы, предлагай. Теперь ты один из нас. Но сначала я посвящу тебя в общие черты плана.
  
   Русские уходят из Афганистана. Моджахеды победили. С помощью как верных, так и неверных. Особенно старался Большой Сатана. Поставлял ракеты, оружие, деньги, разведанные, помогал строить подземные крепости и тренировочные лагеря.
  
   Почему помогал? Какой демон прикрыл его глаза? Ответ прост - жажда победы над Советами затмила его недалекий разум! Их цель примитивна - уничтожить коммунистов.
  
   Но это и наша цель - раздавить идеологию безбожников, оторвать от России мусульманские земли нагло ей присвоенные и захваченные ... Зачем же мешать неверным? Пусть стараются. Мы им помогаем, в свою очередь принимаем их помощь. Различие в том, что на Западе думают, что привязали истинных мусульман своими подачками навечно. Мы знаем, что они дерзко заблуждаются. В тот момент, когда их потуги окажутся не нужны нам, нанесем решительный удар. Задача нашей Организации использовать противоречия, иногда смертельные, между неверными. Их слабость есть наша сила.
  
   Мы долго думали, на кого обрушить главный удар. Мнения разделились. Одни считают, что после Афганистана, где потерпел сокрушительное поражение Малый Сатана, пришло время Большого Сатаны. Другие, возражают, доказывают, что нельзя давать событиям идти на самотек. Уползающего змея надо добить, не дать ему залезть в логово и отлежатся. Тем более ситуация в России сейчас благоприятная. У власти стоят дряхлые старцы, умирают, хвала Аллаху, один за другим. Страна слабеет, теряется единство. Самое удобное время. - Учитель задумался. Припомнил прошедшее.
  
   Спорили тогда Учителя неожиданно долго. Но приняли единое, мудрое решение. Пусть Большой Сатана пока действует, не стоит ему мешать в делах угодных Аллаху и полезных Организации. Основную мощь посчитали необходимым бросить на Малого Сатану. Не забывая при этом борьбу местных, низовых организаций против собственных правительств. От Алжира до Островов Пряностей в Юго-Восточной Азии, где складывались выгодные условия для разжигания розни между мусульманами и христианами.
  
   Организация намеривалась устроить на островах неверным кровавую баню, отработать на практике некоторые боевые методики. В результате, превратить острова в чисто мусульманский анклав с хорошей перспективой на дальнейшее отделение в качестве независимой Исламской Республики. Это проблему разрабатывал один из лучших учеников - настойчивый и жестокий Джафар Муар. В Алжире тоже все шло к тому, что переворот удастся осуществить практически легально, в результате всеобщих выборов. Тогда еще одна Исламская Республика возникнет на самом пороге Европейского континента. Заманчивый плацдарм.
  
   - Повседневная идеологическая работа Организации, - Продолжил вслух Учитель, - базируется на следующем постулате - “Ислам - вручение себя Богу, и каждый мусульманин получает все знания необходимые для праведной жизни и смерти “. Уточняю, Знания, почерпнутые только из Корана. Другого чтения простому человеку не нужно.
  
   Задумался Учитель. - Впрочем, инструкции по пользованию оружием, пособия для наиболее эффективного убийства неверных тоже, несомненно, богоугодны. Рядовые борцы должны накрепко запомнить, что не пролив крови в борьбе с неверными не попадешь в Рай, не увидишь гурий и не ощутишь блаженства.
  
   Главная молитва проста. Начинается чистыми словами искренней любви, - “Во имя господа Милосердного, Милостивого”. - Традиционные муллы, погрязшие в неверии, не признающие ваххабизма, на том и останавливаются. Мы же, разворачиваем главный тезис глубже, - Да, Милостивого и Милосердного, правильно, но только к правоверным. К неверным собакам нет у нас жалости и милосердия! ... Помни об этом Строитель, не давай сбить с пути истинного. Проклинай красных мулл, таких же собак, как и сами неверные.
  
   Коран уважает жизнь человека. Это - святое! Мы повинуемся и преклоняемся перед мудростью Книги. Но только в отношении праведных мусульман! Если на пути джихада встанет неверный - убей его, отбери гнусную жизнь, омой клинок в собачьей крови. Ты должен воспитывать бойцов Аллаха в уверенности, что не случится с ними ничего, кроме того, что предначертано свыше. Не должны они боятся потому смерти, ибо достояние ближней жизни ничтожно по сравнению с будущей. Ждут героев гурии в садах Рая! Не забывай напоминать сомневающимся, что в борьбе участвуют все, ибо в Исламе все люди братья и нет среди них рабов и господ.
  
   Помолчал Учитель. Но не оказалось у Строителя возражений, со всем уже давно и полностью согласен.
  
   - Не потеряла актуальность и заповедь, подвигавшая моджахедов на подвиги в борьбе с шурави. Ибо сказано в Коране “ О, Пророк! Побуждай верующих к сражению. Если будет вас двадцать терпеливых, то они победят две сотни... “. Будущим шахидам внушайте, что сам Мухаммед являлся Пророком и Воином. Записано в Коране - “Сражайся с теми, кто не верует в Аллаха, пока не дадут откупа своей рукой, будучи униженными”. Но это уже наша проблема взять откуп деньгами, заложниками, кровью, жизнями или ... Властью, поработив неверных. В Коране это не определено.
  
   В этом заключена, так сказать, идеологическая посылка на данном этапе борьбы. Ты, Строитель, должен следовать ей в повседневной практической работе. Теперь вкратце о стратегии и тактике борьбы. - Усмехнулся тонко. - Подробные указания найдешь ... на компьютерных дисках. Не удивляйся. Мы стараемся использовать все лучшее из арсенала неверных. Наш человек передаст, обучит обращению с умной техникой неверных. Учти, закупаем самое передовое, самое современное, дорогое.
  
   Братья в Алжире начнут убивать нестойких в вере, предавшихся, очищать плацдарм. Рядом Гибралтар, Средиземное море, газ, наконец. Пусть даже по десять человек в день отправят к Аллаху - уже хорошо. Привыкнут перерезать глотки нечестивым, отступившим от Шариата единоверцам, выпускать их кровь в землю. Пусть не жалеют ни стариков ни младенцев, забирают себе девственниц их и опорочив убивают. Пусть сеют террор в школах, где учат по учебникам неверных и прививают им неверное толкование Ислама. Пусть режут глотки певцам и певицам и ломают ноги танцующим. Здесь важно Париж не забыть, не упустить из виду. Вести работу параллельно. Во Франции мусульман десять процентов избирателей. В основном выходцы из Алжира. Огромная сила! Перед ней любой политик на колени встанет и язык высунет. А чтобы посговорчивее оказались, десяток - другой взрывов организуешь. Взрывы для тебя дело привычное, да и город знаешь. ... Ты ведь в Париже учился?
  
   - В Париже учитель, - Не стал уточнять подробности Строитель.
  
   - В Кашмире, противостоять христианам и индусам придется сразу нескольким низовым организациям. Их задача проста - резать жечь, нападать из засад, взрывать гранаты на площадях, автобусных остановках. Все это проведут, в основном, под флагом борьбы за независимость от Индии. В такой борьбе сможет участвовать, крепнуть, не забывать сноровку, тренироваться благочестивое пакистанское воинство. Здесь не стоит афишировать связь с Организацией. Посвящены в тайну только несколько наиболее облеченных доверием братьев.
  
   В Югославии первый шаг сделали немцы. Они не простили и никогда не простят сербам того, что их партизанская война привела Гитлера к поражению. Вермахт проиграл войну, упустив на Балканах золотое летнее время для наступления на Россию. Германия поможет оторвать Хорватию, а мы - с помощью западных “друзей”, разожжем пламя освободительной войны боснийцев, косоваров. Придется постараться. Но дело того стоит. Подготовка идет, люди работают.
  
   Армия освобождения Косова вовсю гонит белое оружие - наркотики и закупает на вырученные деньги оружие. Святое дело! Окрепнут, затем начнут постепенно избивать сербов, те, несомненно, ответят. Полиция вмешается ... Появятся трупы. Этого добра всегда набрать можно. Резня пойдет полным ходом, тут самое время запускать журналистов. Самых честных, исключительно наивных, до предела напичканных идеалами гуманизма и переполненных радением о гипотетических правах человека. Таких, чтобы слезы изливали потоками прямиком на утренние страницы мировых газет, каждый вечер источали хулу православным с экранов телевизоров.
  
   Пострелять придется над головой нежных пишущих созданий для правдоподобия, изображения соответствующей боевой обстановки. Трупики показать. Соответственно подготовленные. Парней в полицейской форме со зверскими сербскими лицами. Дальше дело само пойдет. Руками неверных с Югославией справимся. А оттуда и до Парижа и до Берлином рукой подать. Получаем второй плацдарм в Европе.
  
   В Судане, Индонезии, на Филиппинах, Нигерии, Кении, ЮАР - всюду пусть готовятся наши братья, исподволь волнуя молодежь. Везде где христиане живут на землях правоверных, даже пусть веками мирно соседствуя с мусульманами, необходимо зажечь кровавый факел борьбы, раздора, резни. Изгонять неверных, а еще лучше, просто убивать. С мертвыми вообще меньше проблем.
  
   В Палестине, под разными флагами и названиями, но под общим руководством Организации, мы усиливаем борьбу за самую священную цель - утопить иудеев в море, создать Исламскую Республику. Пусть на первом этапе и со слюнявым коррумпированным болтунишкой во главе правительства.
  
   - Извини Учитель, но Израиль силен своей монолитной, выученной, сплоченной армией, атомным оружием, вооруженными поселенцами. Что смогут сделать против него малограмотные феллахи с автоматами Калашникова?
  
   - Малограмотные сегодня - ученые завтра. На это денег не пожалеем. Причем большую часть выучат в собственных университетах добренькие иудеи, зараженные идеями демократии. Особенно поусердствуют неуемные леваки. Те, которые даже под ножом мстителя будут извиваться и орать о гуманистических ценностях, о справедливой народно-освободительной войне несчастного палестинского народа. ... Пока не захлебнутся собственной кровью. Такова порода иудеев Строитель.
  
   Что волноваться, мой друг? Израиль потерпел поражение в тот момент когда отдал за призрачный договор Синай. Я бы отдал? А ты? Любой мусульманин отдал бы завоеванное? Нет! Никогда! Мы знаем цену договоров из священных книг. Да, сегодня выгодно и мы подписываем договор. Завтра - наоборот, невыгодно иметь договор. Стоит за него держаться? Договор! ... Это всего лишь кусок бумаги. Мы его разрываем без сожаления. И пусть побежденный взывает к “... мировому сообществу”.
  
   - Израиль принудили отдать Синай, Учитель.
  
   - Принудить можно слабого и нестойкого в вере, Строитель. Почему Большой Сатана не отдает Мексике завоеванное? Техас? Калифорнию? Почему Малый Сатана не возвращает Германии Кенигсберг? Пусть Польша вернет все по Одеру и Нейсе, а заодно Данциг. Чехословакия - Судеты. Франция - Эльзас и Лотарингию. Англия - Ольстер и Фолкленды. Вот после всех и Израиль мог вернуть. Но! Все это сильные духом страны, победители! А Израиль - слаб изнутри. Он был силен раньше, когда опирался только на свой собственный боевой несгибаемый дух, на собственные силы ... Теперь это, слава Аллаху, утеряно.
  
   Что это за страна где узаконенная смертная казнь не приводится в исполнение? Где страх мусульман перед неотвратимостью страшного повешения - смерти без пролития крови? Посидит боец джихада в тюрьме. Рано или поздно его обменяют, а то просто выпустят. Он еще злее станет, настойчивее, почувствовав свою безнаказанность. Да и сидеть в демократической стране для многих гораздо легче и сытнее чем жить где ни будь в лачуге сектора Газа. В любом случае разница не большая. Генерал Шарон, отдав приказ ломать руки участников интифады, погасил ее за считанные дни. Какой вой подняли правозащитники! Что сделал Израиль? Пропустил глупый визг мимо ушей? Нет! Отступил! Отступил - значит проиграл.
  
   Но Израиль не главная цель Организации. Все перечисленное и многое другое, лишь вспомогательные удары. Жалящие, болезненные, беспокоящие, не дающие покоя неверным, улучшающие не столько стратегическое, сколько тактическое положение перед главной битвой. Создающие плацдармы, опорные базы, заделы на будущее.
  
   - На этом этапе борьбы основная цель Организации - Малый Сатана. Мы готовим людей, внедряем, вербуем среди слабых, среди тех кто поможет разваливать страну изнутри. Там авария, здесь катастрофа. Сегодня пароход утонет, завтра дом взорвется. Там вырежут армян, здесь постреляют в спину русских солдат. Есть некие наметки. Возможно, подберемся к их главным техническим новинкам.
  
   Русские разрабатывают некое геофизическое оружие, способное, по полученным сведениям, вызывать в нужном месте землетрясение. Работы страшно засекречены, но основные их экспериментальные установки сосредоточены в районах населенных мусульманами. Работают на них, правда, в малых должностях, много единоверцев. Есть среди них и настоящие, истинно верующие ваххабитского толка мусульмане. При случае они свое слово скажут. Захватим страшное оружие! Пусть нещадно трясет неверных и вместе с ними содрогаются слабые в вере! Во имя Аллаха! А истинные мусульмане станут при этом радоваться, танцевать, одаривать детей сладостями и возносить молитвы. Да упрочится Истинная Вера, а вера неверных - ослабнет и сникнет.
  
   Доносят верные люди, что создали русские уникальную подводную лодку. Есть у Организации некий подход к этому чудо оружию. Не прямой, к сожалению. Не удалось найти верных среди предавшихся. Но, имеется один ... Мерзкий, конечно, тип, но попробуем разработать его словно слепого в темной комнате. Утонет непобедимая атомная лодка возле чужих берегов, грусть и тоска воцарится в стане христиан и их пособников.
  
   Самое перспективное в том, что у русских множество атомных электростанций. Так пусть же они взрываются и делают жизнь населения невозможной! В этом случае используем глупость напыщенных руководителей, безумное желание выслужится, заполучить еще одну побрякушку на грудь.
  
   Наивные думают, что против них борются глупые, бородатые, неграмотные пастухи в чалмах. Нет! В наших рядах - умнейшие из умных. Они подскажут простакам, шепнут на ушко в удобный момент, “хитроумную” мысль. Заложат бомбу не в фундамент электростанции, но прямиком в глупые головы. Так даже надежнее. Наверняка сработает. Главное - вовремя внедрить с виду безобидную, привлекательную идею в тупую башку. Много конечно в России руководителей пусть не очень умных, но следующих инструкциям, на авантюру не способных. Но, к счастью среди многих всегда найдется один нужный, инициативный, внушаемый дурак, который спит и видит как бы выслужиться. Главная беда России в дураках. Этого добра достаточно. Вторая проблема - дороги, но это нас не интересует.
  
   Начнутся катастрофы на российских землях. Они принесут уныние и сомнения, разброд и неверие. В это смутное время люди “Основы” пойдут с Кораном и автоматом в кишлаки и города, советуя, вещая истину, обучая Корану и оружию. Организация посылает лучших из учащихся медресе и университетов полуострова, где крепки в вере улемы и профессора. А на их места наберем юношей из Средней Азии. Станем обучать там, где нет сомнений в праведности законов Шариата.
  
   Вернувшись домой, изгонят обученные нами заблудших, неспособных к борьбе за истинное учение мулл и муфтиев из мечетей с возгласами “Аллах Акбар”. Станут сами людей на их места назначать. Подобную работу ведем пока тайно, но настойчиво не только в Средней Азии, но и на Кавказе, особенно в Чечне. Кавказ - больное место русских, постоянная пороховая бочка.
  
   - Извините, Учитель, а как же Китай? Срединная империя тоже претендует на русские земли.
  
   - В Китае наша цель, весьма, впрочем, призрачная, второстепенная, пока, скорее всего лишь отвлекающий маневр, - создание независимого Исламского Уйгурстана. Правда, на этом пути ждут нас немалые трудности. Китай силен, сплочен национальной идеей и однороден. Во главе страны стоит единая Партия, уважаемый Вождь. С ними шутки плохи, пистолет в затылок и никаких “прав человека”. Пристрелят и разрежут экономно на запасные органы. Наши люди включились в наркоторговлю, но ... потери очень уж большие. Нет, не Китай цель номер один. Россия! Но если китайские лидеры посмеют оторвать предназначенное нам, то политика в отношении Империи будет, несомненно, пересмотрена. Впрочем, они после смерти Председателя Мао далеко не так воинственны, более сведущи в экономике, чем в военном деле.
  
   Не Китай меня волнует. Россия! Россия - наш вечный враг. Она словно щит принимала на себя и гасила удары мечей воинов Ислама, а затем наступала и покоряла их страны. Слава Аллаху! Это все в прошлом. Россия сейчас болеет той же болезнью, что и Израиль. Внутренняя разобщенность, отсутствие национальной идеи, осмеяние старого, попрание великой истории. В этом развале, с одной стороны успешно участвует Большой Сатана и его союзники. С другой - мы, прилагаем все возможные усилия. Попразднуем на поминках “Империи Зла” вместе. Но для других это будет означать конец задуманного, а для нас - только начало.
  
   Всегда помни, Строитель, и проповедуй другим, что Ислам религия великих завоевателей. Организация, создавая Всемирный Халифат, лишь продолжает их святое, завещанное потомкам, дело. При необходимости наши предтечи пользовались словом, но если не помогало слово, без сомнений и раздумий брались за меч. Они разбили, раскололи Византию - “Второй Рим”, а у нас на очереди Москва - “Третий Рим”. Четвертого Рима не дано, это их собственные слова ... Извечно противостоим мы друг другу. Духовно и кровно чужды России.
  
   - Извини, Учитель, но мне известно, что Ислам в России одна из ведущих религий, и российский Ислам, начиная с царей, весьма мирно уживался с православием. Не только на бытовом, но даже на теологическом уровне ... Кровавые столкновения случались, и то весьма давно, только на Кавказе, в Азербайджане.
  
   - Ислам это не только вероучение, “ДИН”, но самое главное - государственное учение, свод законов, нормы поведения на каждый день - “Шариат”. Ислам для нас не только Вера, но движущая сила завоевания мирового господства, а, следовательно, и Власти, нашей Власти над миром. Русское православие - религия добра, прощения, к тому же отделенная от государства. Ему против нас не выстоять.
  
   Что касается Азербайджана и проповедуемого коммунистами “интернационализма”, то ... все это справедливо. Но только до той поры, пока спокойствие людей охраняется силой Закона и авторитетом Власти. Наша задача - разрушить обе эти опоры. Тогда в силу вступят самые темные, звериные, загоняемые десятилетиями в глубь подкорки инстинкты. ... Прольется кровь, а алая дымящаяся кровь более сильный аргумент, чем красная краска линялых лозунгов.
  
   Во имя Аллаха, восстановим в отколотых республиках законы Шариата. Завладеем оставленным там убегающими русскими вооружением, особенно атомными ракетами. И посмотрим, кто станет после этого диктовать волю миру. Тогда и придет час Главного Сатаны. Организация не побоится шантажировать мир. Мы не Израиль! Тот своим оружием мог бы давно диктовать условия арабскому миру. Для наглядности, подорвав баллистической ракетой одну из нефтяных вышек, пригрозив стереть с земли столицы. Но - слабы! Никогда на это не пойдут. Спутаны по рукам и ногам демократическими условностями. А мы - сильны, готовы идти до конца, не обременены слащавой обманной идеологией. Потому - пойдем и победим!
  
   С тем и отпустил Учитель ученика. Разрешил заехать домой. Там, среди семьи, отдыхать и ожидать условного сигнала.
  
   Радостный, гордый оказанной честью, возвращался под отчий кров Строитель. Одно несколько огорчило его в речах Учителя. Отложено на неопределенный срок возмездие Большому Сатане. Отдален час его личной великой мести. Придется подождать. Умение терпеть и выжидать - вот качества воинов Аллаха приводящие к победе.
  
   Словно окунувшийся в светлый источник живой воды, полный плотских желаний, направился Строитель к своим женам. Он не любил их страстной любовью неверных, но уважал как положено. Женился, по рекомендации старших, без показа лица невесты. Естественно, свахи не обманули. Жены оказались достойными, красивыми словно молодые луны, несомненными девственницами. Именно он, Строитель, отвергнутый проклятой американкой, сорвал с их цветков первую пыльцу невинности. Ни одна не удивилась, все восприняли его скромное естество как должное. Только он один владел женскими телами, один насыщал лоно семенем. И не знали его жены других мужчин, и не могли сравнивать.
  
   Не познали супруги Строителя женского, недоступного им блаженства. Он и не стремился вызвать у них страсть, вырвать сладкий стон счастья. Ни к чему это. Женщины предназначены удовлетворять желания мужчин. В этом их естество. Иное - Грех. Рожали исправно детей. Видели только в этом семейное счастье, богоугодное дело продолжение рода борцов с неверными. Строитель оставался доволен семейной жизнью.
  
   Ночами снилась ему американочка, волновала чувства, не давала затихнуть обиде.
  
  
  

Глава 10.

Розовые панталошки ...

  
  
  
  
   - О, Боже! Почему ты, такой Великий, такой Всемогущий ошибся и не создал меня женщиной? Зачем дал мне это мерзкое мужское тело с совершенно гнусным и уродливым отростком вместо заветной, нежной луночки? - Артур еще раз придирчиво оглядел себя в зеркале, полюбовался на розовое, гладкое, безволосое тело, стройные ноги, нежные, красиво очерченные губы, тонкие пальцы рук. Наперекор всем жизненным перипетиям, удавалось оставаться в норме.
  
   - Вот если так зажать, то совсем незаметно, только треугольничек ... - Достал из шкафчика кружевной бюстгальтер с поролоновыми вставками. Надел через голову. Ловко застегнул, елозя руками за спиной. Подтянул, поправил. Остался доволен.
  
   - А я, хорошенькая, пусть не девятнадцатилетняя ... Напрасно растратила лучшие годы ... Но все равно, еще довольно молодая, приятная, даже обольстительная, женщина. Неужели он меня любит?
  
   Артур легкими привычными движениями нанес макияж, подкрасил губы. Поморщился, смазал кремом сзади. Стало легче. Переступил ногами борт ванны, шагнул на коврик.
  
   - Ах, нет! Ступни все же немного великоваты. ... Хотя форма хороша, подъем крут. Размер? ... Но тут уж ничего не попишешь.
  
   Повертелся оглядываясь. Обнаружил прыщик. Маленький. Выдавливать не стал, смазал кремом. Крем хороший, французский. Подарок от любимого человека. Надел маленькие, ажурные, нежного розового цвета трусишки. - О, как они возбуждают!
  
   Поелозил, заправил лишнее подальше назад.
  
   Так, теперь комбинацию и халат.
  
   - Какой у него тонкий вкус! Боже мой, я вся сгораю от желания!
  
   - Лилиан, милая, ты скоро? - Раздался голос из-за двери, - Поторопись, дорогая, мы опаздываем! Поезд ждать не может, деточка.
  
   Сердце Артурчика сжалось на мгновение от счастья, а затем застучало, забилось гулко, радостно. - Ах, как он любит!
  
   Все происшедшее с ним в последние несколько месяцев слилось в сплошной волшебный сон, прерываемый необходимыми отъездами в опостылевший поселок, на работу, к одинокой квартире-оазису.
  
   Вот и теперь, сон заканчивался. Он с сожалением стянул женское бельишко, смыл с лица макияж, с губ помаду, натянул свое белое, мужское. - Я готова, дорогой!
  
   До сих пор Артурчику не очень везло с интимными друзьями. Все, начиная с тренера по гимнастике, пользовали его тело. И только. Со временем тело приедалось, надоедало и его уступали очередному пользователю. Кое-кто возможно и испытывал некие нежные чувства, не скупился на слова и подарки, но наступал срок и Артурчика словно эстафетную палочку передавали следующему. И вот уже вчерашние любовники, встречая его в обществе новых друзей, лишь вежливо улыбались. Не более.
  
   Сам же Артур, все сильнее и глубже ощущал себя не много не мало как женщиной. Правда и роль ему во всех случаях отводилась пассивная. Он не возражал, наоборот, но с годами росло желание чего-то большего, чем грубая, порой унизительная близость. Ждал от людей, с которыми встречался, любви, заботы, тепла. ... Каких то семейных отношений, наконец.
  
   Последний по счету, охладевающий уже по всем признакам, партнер повел Артурчика в ресторан. Часто именно так и проходило прощание с одним и встреча с другим “другом”. Не стал исключением и тот вечер. Друг познакомил Артура со своим, естественно совершенно “случайно” встреченным, знакомым. Посидел, маясь, немного для приличия и тихонько исчез под предлогом общения с компанией в другом конце зала. Даже не простился, противный! ... Что поделаешь, таковы правила игры на их поле.
  
   Новый знакомый принял инициативу первого знакомства на себя. Заказал еду, питье, проявив при том недюжинный вкус и познания на сей счет. Широко заказал, не мелочился. Угощал, не забывал подливать шампанское, коньячок. Обильно мазал икорку на белый хлебушек. Заботился. Слушал внимательно болтовню Артурчика, заинтересованно качал головой, поддакивал временами. Отвечал остроумно. То есть всем своим поведением давал понять, что Артурчик ему понравился и он заинтересован в продолжение столь приятного знакомства.
  
   Чаще всего при первом свидании с незнакомым человеком Артур нервничал, переживал, вел себя скованно. Но с новым знакомым получалось на удивление просто. Он оказался милым, остроумным, интеллигентным человеком.
  
   Артур присмотрелся повнимательней. По возрасту, пожалуй, чуть старше его самого, может на пару лет, может чуть больше. Аккуратно уложенные темные волосы. Идеально белая, крахмальная рубашка с шелковым, неброским галстуком приятной расцветки. Не отечественного пошива, а из дорогих, импортных. Отлично сидящий костюм, пошитый по последней моде. Не морщащийся, плотно облегающий широкие сильные плечи, суженный на поджаром животе, узких бедрах. Такой в магазине не подберешь. Из пиджачного кармана выглядывал краешек подобранного в тон галстуку платочка. Крепкий запах приятных, возбуждающих, но не резких, не вульгарных мужских духов. Смуглое лицо, влажные карие глаза с голубоватыми белками, красиво очерченные губы, прямой нос, крепкий подбородок. Одним словом идеальный партнер, красавец-мужчина.
  
   Самое главное Артуру с ним было легко и приятно общаться. Собеседника звали Джамал и был он родом из одной Кавказкой республики. Говорил на безупречном, литературном русском языке без малейшего намека на пресловутый акцент. Темы обсуждали они самые разнообразные, болтали о кино, литературе, театре, живописи. Джамал во всем проявлял незаурядные знания предмета, эрудицию, тонкий вкус. Так, не заметили, как и вечер пролетел, свет притушили. Официанты демонстративно с соседних столов стали скатерки сдергивать. Джамал расплатился щедро, предложил подвезти. Не набивался на большее. А Артур уже настроился на продолжение более близкого знакомства.
  
   Не удивительно, что вместо окраинной гостиницы где Артур, до сих пор отлученный неумолимым отцом от родительского дома снял номер, он оказался в гостях у Джамала. Тот жил на широкую ногу, занимая двухкомнатную квартиру в одном из старинных домов поблизости от Проспекта.
  
   В прихожей Джамал поухаживал за Артуром, помог снять и повесить на плечики пальто, предложил теплые, на меху, страшно уютные домашние тапочки. Очень похожие на женские, но как раз по его ноге. Провел в гостиную, заварил кофе. Артурчик не отказался. Попросил без сахара, но со сливками. Нашлись в доме и сливки в изящном кувшинчике. Его любимые - густые словно сметана. Пирожные, конфеты ... Женщины такие сладкоежки!
  
   Джамал вел себя в высшей степени тактично, словно истинный джентльмен. Выгодно отличался от предыдущего поклонника. Не приставал, ничем не показывал свою заинтересованность в определенных частях Артурова тела. Не прижимался невзначай, не похлопывал по заду, не щипал за щечку. Наконец, не тащил в койку. Хоть и видел Артур как блестели его глаза, порой ловил на себе восхищенный взгляд. Это возбуждало сильнее чем грубое приставание.
  
   От теплого сияния карих глаз Артурчик все более и более ощущал себя пленительной женщиной, пришедшей на свидание с любимым человеком. Потому вел себя соответственно. Джамал все видел, чувствовал и ухаживал за ним именно так, как хотелось Артуру. Словно не мужчина кофеек попивал, а обожаемая любовница. Попутно оказывал мелкие знаки внимания, спрашивал разрешения закурить, был предупредителен и тактичен.
  
   Все произошло само собой, легко и удивительно эстетично. Джамал взял его нежно, любя, стараясь не причинить боли и доставить максимум удовольствия. Порой, казалось, вовсе не думая о себе. Это настолько поразило, так много сказало о человеке, что Артур просто растаял от благодарности к любовнику.
  
   Уставшие, они лежали нагие, раскинувшись на постели. Удовлетворившись, Джамал нисколько не потерял к Артурчику уважения. Не отвернулся, не захрапел, не заснул опустошенный, как делали до него практически все. Наоборот, нашептывал нежно на ухо слова любви и благодарности, по восточному витиеватые, сладкие словно мед. Ласкал его тело, целовал ушко, оглаживал бедра, живот.
  
   Артурчик млел от неожиданно привалившего счастья, положив, устало голову на крепкую волосатую грудь любовника. Ласкал легонько его могучее, тугое естество, совсем недавно до краев заполнявшее его изнутри.
  
   Радостное, теплое чувство переполняло душу светлой радостью. Достигнув предела, выплеснулось непроизвольно и движимый им Артурчик прильнул губами, поцеловал, втянул в себя до самого основания часть тела партнера, доставившую ему такое неземное счастье. Обычно, особенно когда трезвый, он делал это неохотно. Большей частью старался любыми способами избежать орального секса. Особенно после акта. Брезговал. Но ведь рядом лежал не просто очередной “друг”, а любимый человек. Джамал стонал, вскрикивал, гладил его затылок, ерошил волосы ...
  
   - О, Лилиан, о моя ненаглядная Лилиан! - Вырвалось в момент наивысшего экстаза.
  
   От неожиданности и обиды Артурчик выпустил изо рта содержимое и очень неаккуратно замарал все вокруг. Это же надо, какой противный! В самый неподходящий, самый радостный момент истинной любви, вспомнил какую то Лилиан! Чужую, постороннюю бабу. Женщину! Вот она, мужская любовь! Все они, мужчины, такие неблагодарные. Отвернулся Артурчик, жутко заревновал. Но сильные руки вновь мягко повернули его лицом к Джамалу ...
  
   - Кого вспомнил, Джамал? - Надув губки спросил Артурчик.
  
   - Лилиан - это ты, дорогая! О, моя прекрасная! Как мог звать я другую в момент наивысшего счастья? В мгновение когда встретил ту, что судьбой предназначена мне! Как могу звать тебя иначе? Не грубым же мужским, данным тебе по ошибке именем? Зачем нам оно? Природа ошиблась, дав тебе вместо пышной груди и нежного лона этот нелепый пиписюнчик в обрамлении никому не нужных яичек! Ты - женщина! У тебя внутренний мир женщины. О, моя ненаглядная, моя ласковая, моя нежная маленькая Лилиан!
  
   Ну, что мог ответить на это Артурчик?
  
   Всю ночь они неистово любили друг друга. Утром, еле проснувшись и собравшись бежать в туалет, Артурчик не нашел сложенной с вечера одежды. На ее месте лежали нежные розовые трусики, обрамленные легкой пеной кружавчиков. Такого же колера бюстгальтер, заполненный мягоньким поролоном. Коротенькая рубашечка с бантиками и рюшечками. Снизу, аккуратно сложенный, длинный до пят тепленький, премиленький халатик, расшитый розами. А главное - шикарный белокурый парик.
  
   С того памятного дня, приезжая в город, Артурчик мчался прямиком к Джамалу и, переступая порог гнездышка, перевоплощался в элегантную молодую женщину. Вначале они никуда не выходили. В свободное от любви время, Лилиан хлопотала на кухне, а Джамал, развалясь в кресле, смотрел телевизор, или лениво листал книжки. Постепенно он приучил подругу носить туфли на каблуке, прочую женскую амуницию, наносить макияж, красить губы.
  
   Пришло время и они стали, сначала потихоньку, а затем все чаще и чаще выходить в свет. Ужинали в ресторанах, танцевали. Днем гуляли по проспектам, паркам, музеям, изредка останавливались у парапетов и самозабвенно целовались. Ни чем не отличалась парочка от остальных влюбленных. Ни разу никто не заподозрил обмана, наоборот Лилиан ловила на себе восторженные взгляды мужчин и завистливые, ревнивые женские.
  
   Из Артурчика получилась действительно красивая, эффектная женщина. Может быть немного ступни подкачали, но в изящной обуви, на общем фоне, это не бросалось в глаза.
  
   Другие, тайные, изъяны невидимые посторонним, доводили порой Лилиан до слез, до бешенства. Иногда готова была сама отрезать, откромсать все лишнее, мешающее. Джамал увлекал к себе в объятия, успокаивал.
  
   Обратные перевоплощения давались Артуру все более и более тяжело. Еле заставлял себя возвращаться в северный, невидный городишко, к инженерной работе, к тусклой жизни среди сопок и пришедших на ремонт подводных лодок. Он тосковал по Джамалу и тихо ненавидел окружающих. Презирал коллег с серыми кромками воротников несвежих рубашек, перекрученными, засаленными галстуками, работяг в промасленных комбинезонах, чумазых сварщиков в спецовках, такелажников в грязных ватниках.
  
   Особо невзлюбил моряков с кораблей. Может за их крепкие шеи, треугольники тельняшек Может - за прошлое унижение. Морских офицеров терпеть не мог за кастовость, за гордость, за принадлежность к морскому братству. Особо, за отменное умение пить, не хмелея отпускаемый на профилактику приборов спирт. Наконец, за запах дешевого одеколона. Все они, вместе с их женщинами были ему глубоко противны и отвратны. Равно как их непонятная любовь к морю, кораблям, тяжелой службе. Ко всему тому, что называлось непонятым еще с училища, словом - Родина.
  
   Примчавшись в город, Артур первым делом изливал накопленные обиды Джамалу, жаловался на жизнь, всхлипывал на крепком плече.
  
   - Ах, дорогой! Я так устала! Ну, что это за страна, что за люди? Боже мой! ...
  
   Джамал поддакивал, утешал.
  
   - Да, Лилиан, да дорогая. Моя маленькая девочка. Вот жили бы мы в другом мире. Свободном ... Свободном, прежде всего от нелепых, глупых, ужасных предрассудков. Там все по другому. Не нужно ходить по лезвию ножа, опасаясь оказаться под топором изуверских законов. Нет нужды боятся судей. Там нет лагерей, где твое нежное, прекрасное тело кинут на растерзание грязным похотливым уголовникам. За что? За любовь? За ошибку природы? Там, все наоборот. Лучшие врачи готовы сделать тебе операцию и исправить допущенную естеством оплошность. Убрать лишнее, сформировать недостающее.
  
   Ты представляешь, дорогая, они изготовляют замечательные, неотличимые от настоящих, импланты грудей по персональному выбору! Ах, какими красивыми могли бы стать груди с нежными сосками! Мы смогли бы пожениться, усыновить мальчика ... или девочку, а может даже двоих сразу. Зажить нормальной дружной семьей. Я бы работал изо всех сил, обеспечивал тебя и детей. Ты бы, моя красавица, ухаживала за маленьким садиком перед домом, вела домашнее хозяйство, встречала детей из школы.
  
   В мечтах проходили вечера. Росла ненависть и дикая злость в груди Артурчика. Все и всех окружавших считал виновными в своем горе. Жил на пределе, в любой момент мог сорваться. Джамал удерживал.
  
   Особо тяжело давались Артуру визиты на конспиративную квартиру к оперу. Тот даже не старался скрыть свое отношение к агенту, считал его презренным рабом, отрабатывающим прощение за грязные делишки. За приносимую информацию никогда не благодарил, ругал, требовал лучше работать. Артур боялся его, старался ублажать изо всех сил. Но что он мог? Так, все больше по мелочам. Записывал разговоры в цехах, курилках, конторе, у чертежников, конструкторов. Болтали разное, травили анекдоты про Брежнева, Сталина, Василия Ивановича. Публика поинтеллигентнее иногда вспоминала неких диссидентов, упоминала совершенно неинтересных ему Сахарова с Солженицыным.
  
   Работяги о последних вообще не вспоминали. Налегали на спорт, проблемы водки, пива, мыла, стирального порошка и сахара для самогона. Крутили, почти не таясь, в банках коричневую жижу клея, добывая спирт.
  
   Да и интеллигенцию больше интересовало как купить стиральную машину, холодильник, мечту всей жизни - автомобиль и, гораздо в меньшей степени, проблемы писем Бухарина, посланий Сахарова, пророчеств Солженицына. Женщин, тех вообще занимали совсем уж приземленные житейские дела вроде доставания без очереди ковров на стены, паласов на пол, школьных форм для детей, столов в кухню, книг для заполнения шкафов.
  
   Ну не вписывать же в рапорт червей для рыбалки, пиво для преферанса, споры о Спартаке и Динамо, о вечном хоккее. Опер требовал раскрытия заговоров, шпиенов, диверсантов, а таких Артурчик просто никогда не встречал. С прошлыми друзьями вообще конфуз вышел. Показалось Артуру, что они как раз интересовали опера меньше всего и знал он о них ну ни как не меньше своего агента. Горе да и только.
  
   Однажды Джамал прошептал в ответ на причитания Лилиан, - Мы с тобой, дорогая, должны покарать эту страну за все, что она с нами сотворила. Предоставь это мне. Я отомщу за твои мучения, бедная моя. Мужчина я, или не мужчина!
  
   - О, Джамал! Мой дорогой! Ты настоящий мужчина, единственный в моей жизни!
   Ты настоящий рыцарь, но что можно сделать? Не представляю....
  
   - Верь мне Лилиан! Я найду способ.
  
   В последний день, перед отъездом Артура назад в сопки, Джамал вернулся домой необычайно взволнованным.
  
   - Нам нужно серьезно поговорить, Лилиан. Садись. Слушай внимательно. Нашел я способ одновременно ускользнуть из рук врагов и покарать нечестивцев. Тех, что столь изощренно, последовательно издеваются над нами. Но здесь многое зависит от тебя, милая. Твоей выдержки, силы воли, любви ко мне. Ты готова?
  
   - Джамал! Я всегда с тобой. До конца.
  
   - Верю тебе. Есть люди. Они обещают перебросить нас на Запад и обеспечить на всю жизнь. Если дело выгорит ... Ты ведь инженер?
  
   - Да...
  
   - Служишь на ремонте и техническом обслуживании подводных лодок?
  
   - ... Да. ... - Не очень охотно промолвила Лилиан. Вопрос работы они вообще то никогда не обсуждали и откуда Джамал мог знать о лодках было непонятно.
  
   - Поклянись нашей любовью, что сделаешь все, что скажу! - Напирал, не давая бедняжке опомниться, Джамал.
  
   - Клянусь, Джамал! Все, что в моих силах и даже больше.
  
   - Спасибо! Другого ответа я и не ждал. Потому и пошел на немалый риск. Только ради нашей большой любви. У этих никчемных и нечестивых людишек появилась совершенная лодка, способная плавать на глубинах до одного километра. На Западе очень волнуются. Готовы на все, только бы эта лодка больше не плавала. Утонула, пошла на утиль, на корм рыбам. Ты понимаешь? Сделаем - заживем как люди, нет ... ничего не получим.
  
   - На наш завод лодка еще не приходила. - Промямлила Лилиан.
  
   - Скоро придет. Плановый ремонт. ... Решайся. - Не давал вывернуться Джамал.
  
   - Но, что же я могу, дорогой?
  
   - Твоя задача простая. Сделай так, чтобы вместо штатных на фланцы трубопровода поставили вот эти прокладки. По внешнему виду абсолютно идентичные, не отличить. Масляный трубопровод проходит прямо над электромагнитной группой реле. Причем контакты расположены ниже фланца.
  
   Реле работают нормально. Их периодически проверяют и тестируют, зазоры контактов регулируют. Нам здесь ничего не светит, но контакты подгорают к концу похода. Примерно на тридцать седьмой - тридцать восьмой день, когда лодка возвращается в базу. По технологии их необходимо протирать спиртом, периодически обезжиривать. Кто же из русских моряков станет так нерационально тратить потенциальную выпивку? Реле работает? Работает. Ну и порядок, а то, что искрит порой никого особо не волнует. Тем более, что все это происходит в кормовом отсеке, где люди появляются только время от времени для проверки и снятия показаний с приборов.
  
   - Лодка уйдет в море, погрузится на глубину сотен метров и до возвращения в территориальные воды останется в подводном положении. Прокладку прорвет к концу похода, когда внимание ослаблено, бдительность притуплена. Когда экипаж устал и все только и ждут встречи с берегом. Масло под давлением распылится в виде аэрозоли вокруг контактной группы и вспыхнет от искрения. Появляется отличный шанс, что некоторое время пожар не будет замечен и локализован системой фреонного тушения - ЛОХ. Начнется объемное горение - им с этим не справится. Боятся нам нечего. Свидетелей не останется. Шансов спастись у команды практически нет.
  
   - Джамал, родной! ... То что ты сказал - страшно! Мне ... жутко. ... Но ради тебя, ... точнее ради нас, я готова. ... Сделаю!
  
   - Верю, конечно, верю, родная. После установки прокладок немедленно отправь мне вот эту открыточку. До востребования. Ничего подозрительного, обычное поздравление с днем рождения. При первой же возможности, при первом удобном случае, стараясь не вызвать подозрения, выезжай сюда. Не забудь предварительно позвонить, сообщить номер поезда, вагон ... Встречу на вокзале и немедленно увезу в безопасное место, откуда нас переправят за границу. Обратной дороги нет.
  
   Джамал сам аккуратно вложил между кожей и подкладкой чемодана Артура пакет с фланцевыми прокладками, зашил, заклеил, убедился, что ничего не видно, что не осталось никаких следов. В ту ночь Лилиана была тиха и покорна, а Джамал страстен.
  
   ... Наступило утро дня отъезда. Время истекло. Артур с сожалением вышел из ванной, оделся. Чемодан оказался уже собран стараниями Джамала. Они вышли из дома и Джамал отвез Артура на вокзал. На перроне крепко, по-мужски обнял, сжал крепкими руками плечи, шепнул на ухо, - Помни, в твоих руках наше счастливое будущее.
  
   - Все сделаю. Не волнуйся. - Так же тихо ответил Артур. Подхватил чемодан, поднялся по ступенькам в вагон. Обернулся в тамбуре. Поймал взгляд любимого человека. Прикрыл на секунду глаза веками, успокоил. Махнул рукой и исчез в вагоне.
  
   Джамал стоял на перроне до самого отхода поезда. Только когда скрылся красный огонек тормозного сигнала последнего вагона, повернулся и пошел к оставленной у вокзала машине. Открыл дверку, но сразу не сел. Глубоко вдохнул свежий воздух, медленно выпустил сквозь сжатые зубы. Презрительно сплюнул на старый, в трещинах асфальт. - Шайтан! Ну все, конец! Слава Аллаху! Какие муки, какой грех принял ... Только ради великой благочестивой цели.
  
   Сел за руль, включил зажигание, но все не мог успокоится. - Проклятый нечестивец! Не отмыться от твоих прикосновений, потаскун! Слава Аллаху, это было в последний раз!
  
   Развернулся, выехал со стоянки. Подумал удовлетворенно, - Хорошая работа! Удачно вышло. Распустила сопли ... Лилиана! Это же надо! На такое купиться ... На Запад оно собралось! ... Ждут тебя там, не дождутся! Ха! Знали бы они, там, на Западе, ... так может действительно выручили. К счастью, не знают и не узнают никогда. Место, тебе Лилианушка, впрочем, обеспечено теплое, хоть ты и не догадываешься, “любимая девочка”. В аду зарезервировано местечко. В огне гореть будешь вечно! По грехам твоим. Дьяволы заждались
  

***

  
   В начале марта из очередной поездки не вернулся на завод, не приступил к исполнению обязанностей один из инженеров. Скромный такой, тихий, одинокий. Довольно молодой человек. Не явился он с докладом и на очередную конспиративную встречу с ведущим оперативным сотрудником органов государственной безопасности. Заводское руководство сообщило в милицию. Там выждали положенный срок и завели уголовное дело. Вскрыли квартиру, опросили соседей. Ничего не нашли. Закрыли и опечатали до окончания следствия.
  
   Так все бы оно и тянулось ни шатко, ни валко, но неожиданно путевой обходчик нашел на пустынном железнодорожном перегоне мертвеца, явно выброшенного на ходу из поезда. Ни документов, ни денег на трупе не оказалось. По фотографии пропавших без вести опознали инженера. Следов борьбы и ран на теле не обнаружили. Вскрытие ничего не добавило и не разъяснило. Пассажира могли выкинуть неожиданно, мог и сам свалится. Только вот зачем дверь открывал? Свежего воздуха захотелось вдохнуть?
  
   Следователю, назначенному вести дело, повезло. Выяснилось, что инженер неоднократно, из года в год, ездил одним маршрутом. Вот кассирши и вспомнили его. Еще бы не запомнить, если, частенько выпрашивая билетик, причем обязательно в купейный или спальный вагон, щедро оплачивал услуги.
  
   Милиционеру удалось установить дату, номер поезда и вагон в котором столь прискорбно завершилась последняя поездка инженера. Нашлась и проводница, работавшая в ту смену. Толку, правда, от нее оказалось маловато. Сама она выпивала с напарницей в служебном купе соседнего вагона. В обществе милых, веселых кавказцев, возвращавшихся домой после успешного торгового вояжа в северные денежные края. Потому весьма щедрых на ласку, выпивку и подарки. В числе прочего и на любовь ...
  
   Женщина настолько устала той ночкой от коллективной любви и ласки, что ничего особенного припомнить не смогла. По прибытии на конечную станцию в купе вроде было чисто, деньги за постель и чай получила сполна, полотенца и простыни все на месте. Одеяло сложено. Что еще надо? Билет обратно не потребовал? Так может человек не в командировке, зачем тогда ему.
  
   Один момент весьма смущал следователя транспортной прокуратуры ведшего это дело. На погибшем обнаружили вместо нормального мужского белья розовые шелковые в кружавчиках дамские трусики. Это наводило на некие вполне определенные пристрастия покойного. Возможно, именно здесь крылась разгадка преступления. Многое могли бы сообщить попутчики, но именно в этот раз их не оказалось. Места в купе были забронированы, но никто не явился. Инженер ехал один.
  
   Пришлось распутывать городские связи пострадавшего. Увы, выяснилось много чего весьма неприглядного, но для следствия в общем бесполезного. С последним дружком покойник расстался довольно давно и с тех пор в голубой среде не появлялся.
  
   Оставалось последнее. Инженер работал на режимном предприятии. Следователь не поленился съездить в поселок, переговорить с коллегой из органов, курировавшим объект. Имелось подозрение, что смерть как-то связана с работой покойного.
  
   Но и здесь его ожидало разочарование. Опер успокоил, - Не волнуйся, тут все путем. Трусы его для меня не новость. Знаю кем был, никчемный, трусливый человечишко. На этом мы его и завербовали. Моим внештатным сотрудником числился. Так себе работничек, мямля, ничего путного не накопал. Тихий больно ... Чистюля ... Этакий мышонок с розовыми ушками. По работе, впрочем, характеризовался весьма положительно, претензий к нему никогда не имели. С коллегами и рабочими близко не сошелся. Друзей и врагов не имел. Делишки свои здесь не обделывал, в город ездил. Меня это устраивало. Там ведь все эти ... давно уже под колпаком и на нас большей частью работают.
  
   - Если желаешь знать, то моя версия такова ... Стакнулся с мужиком в вагоне, тот ему понравился. Инженер наш начал заигрывать. Но не на того запал. Видать нарвался на матерого тертого уголовника. Может даже не одного, а с компанией. Отпетушили, обобрали его, чемоданчик, документы, денежки хапнули, а самого - под откос спустили на ходу. Может гастролеры какие? Проверь, если не поленишься ... Поезд этот перегон ведь ночью проходит?
  
   - Ночью.
  
   - Вот видишь. Все в вагоне спали. ... Думаю, ничего здесь не нароешь. Тухлое дело. Бесперспективное. Типичный висяк тебе достался.
  
   С тем и расстались. Дело по истечению положенного срока сдали в архив.
  
  
  
  

Глава 11.

  

Судный день в начале апреля.

  
  
   От кромки территориальных вод за ними увязалась чужая подводная лодка. Пусть идет, океан велик, места хватит для всех. Периодически, они скрывались от врага на глубине. Время от времени, не нарушая традицию, проделывали маневр, называемый подводниками противника, “Сумасшедший Иван”. То есть разворачивались и ложились на противоположный основному курс. Все это на дикой глубине, на полной скорости, по приборам.
  
   В начале похода все здорово волновались, ведь лодку принял от основного второй экипаж. Веники, по морской терминологии. Матросы больше метлами в гарнизоне пыль поднимали, чем в море выходили. Но постепенно пообвыкли, успокоились. Нет проблем, основной экипаж отплавал безаварийно шесть сотен суток. Чем они хуже?
  
   О столкновении с чужой субмариной особо не волновались, ведь там где работала Лешкина лодка кроме них никто в мире плавать еще не умел. Слышать их, возможно, слышали, да только толку от этого мало. Поход проходил на редкость удачно, приборы работали нормально, происшествий не случалось. Все люди его отсека четко выполняли обязанности, делали необходимые замеры, несли вахты. Скоро домой.
  
   В море, особенно в автономке, когда время расколото на вахты, где-то на глубине нескольких сотен метров, нет места для понятий “день” и “ночь”. Людям, заключенным в титановом корпусе, спать хочется страшно. Но, свалившись в койку, человек обнаруживал, что сон ушел, оставив под веками режущий песок и тупую боль под черепом. Когда удавалось заснуть, ускользнув от проклятой бессонницы, Лешке снились тревожные, пестрые сны. Ему никак не удавалось отделить явь от сновидений, почти таких же реальных, как и сама жизнь.
  
   На берегу, случалось, он видел другие сны. Цветные, добрые, теплые, освежающие ... Но только при совпадении огромного числа столь редко выпадающих на офицерскую долю везений. Например, если удавалось поспать подольше, если собака терпела и не скулила, если не нужно бежать на службу, ... если ... если ... Слишком много условий набиралось. Когда же происходило такое исключительное событие, то, вскочив на ноги, Лешка немедленно и напрочь забывал увиденное во сне. Помнил - снился сон, а что там происходило, сказать не мог.
  
   Потому так несказанно удивился Лешка, проснувшись у себя в каюте. Сон не только приснился, но и запомнился. Гвоздем влез в башку, не давал покоя. Страшный, тревожный, непонятый сон. Не цветной, черно-белый. Несколько раз Лешка даже пытался проснуться, разорвать его вязкую, виртуальную реальность, вырваться из сна. Вынырнуть, словно с большой глубины, после слишком долгого погружения. На пределе воздуха и сил.
  
   Во сне к нему снова привязалась Клавдя. Давно уже забытая, вычеркнутая из памяти. Да и из жизни заодно. По слухам подалась Клавдя, после очередного скоропалительного брака и не менее скоростного развода, вольнонаемной в Афганистан. То ли за романтикой, то ли за деньгами, то ли за еще чем, или может за кем. Кто теперь разберет? Там и нашла ее возле поварешек, поддонов с котлетами да котлов с супом шальная душманская пуля-дура.
  
   К Лешке Клавдя заявилась на удивление живой, дерзкой, азартной. Словно и не прошли годы с их последней встречи. Нагая, звала, белея телом, тянула Лешку к черной, тяжелой воде. Купаться предлагала. Кидалась в стылый омут беззвучно, без брызг, резвилась меж осклизлых камней в лохмотьях тины. Лешка доказывал глупость подобного, уговаривал Клавдю не дурить, приглядеться какая вода грязная, холодная, неживая. Клавдя не слушала, тянула свое. Лешка, было, решился, попробовал пальцами воду, да не выдержал, отпрянул, отскочил на берег подальше. Перехватило дух от ужасного, мертвого прикосновения. Тут Клавдя из воды выскочила, руками потянула, к груди захотела прижать. А соски, словно сосульки ледяные - твердые, холодные, острые. “Отогрей меня Лешка! Отогрей!”, - Кричала, просила, требовала безмолвно.
  
   Может Лешка и поддался бы, уступил старой подруге, но откуда не возьмись ворвался в сон эрделюха, живой, теплый. Кидался пес на Клавдю, лязгал клыками, захлебывался от злого рыка, бил огрызком хвоста из стороны в сторону. Отогнал шалую девку. Стал на задние лапы, облизал шершавым языком лицо, измусолил бороденкой. Заметил Лешка в глазах пса слезы. Следы от них темными дорожками вниз сбегали. Тут Лешка не выдержал, вскочил, проснулся. Стукнулся головой о подволоку каюты, хорошо голову не расшиб. Подводная лодка не самое лучшее место для кошмаров.
  
   Потер Лешка затылок, посмотрел на часы. Время еще оставалось, но досыпать не стал, уж больно страшно. Выскочил из койки, умылся, побрился и вроде позабыл дурное, но попалась на глаза, прикрытая пластиком фотография. На ней вся оставленная на берегу троица на фоне “жигуля”. За рулем гордый Игорешка. Анечка стоит рядом с дверкой. Эрделюха восседает на заднем сидении, морду сквозь опущенное стекло высунул, пасть распахнул, улыбается довольный.
  
   Засмотрелся Лешка. Вспомнил как торжественно нарекли эрделя звучным именем Кинг. Отзывался. Впрочем, Кингом он слыл для посторонних. Таким и представлялся. Как же иначе? Горделивая осанкой, прекрасный экстерьер. На посторонних ему удавалось произвести самое благоприятное впечатление, - “Ах, какая у вас премилая, воспитанная собачка!”.
  
   В повседневной домашней жизни Кинг по-прежнему звался эрделюхой с добавлением соответствующих эпитетов. Зачастую совсем не лестных, Например “ Эрделюха вороватый!” означало, что упер со стола очередной съедобный трофей, вовсе не ему предназначенный. Ну, никак не мог утерпеть и оставить без внимания забытую на секунду котлету.
  
   “Эрделюха наглый” - звучало когда не желал уступать место на диване перед телевизором или спрыгивать с хозяйской, расстеленной на ночь постели. Вознамерился значит спать вместе.
  
   “ Эрделюха вредитель!” - вопили, обнаружив изжеванную в безуспешной попытке открыть входную дверь ручку, или поцарапанный линолеум в углу, где пытался вырыть зачем-то яму. В самых экстремальных случаях, например когда обнаружил и сожрал приготовленный к праздничному обеду шашлык, назывался “Позором семьи!”.
  
   Ему все прощалось, все сходило с рук. Анечка только вздыхала и с грустью констатировала, - Что поделаешь, у него было такое тяжелое детство!
  
   А Игорешка добавлял, - Он же хороший! Просто - вот такой собачий человек.
  
   “Собачий человек” эрделюха никогда никого не провожал до дверей. Уже сам факт ухода членов семьи из дома, он расценивал как полнейшее предательство по отношению лично к нему. Немедленно засовывал в пасть одну из своих игрушек, видимо для успокоения нервов, и заваливался на диван спать.
  
   В последний раз эрдель нарушил свой обычный ритуал и проводил Лешку до самого порога. Становился передними лапами на грудь, слюнявил шинель, лез целоваться и все время пытался оказаться между хозяином и дверями. Не пускал. Лешка решил, что псина просто желает еще разик выскочить на улицу, по неотложным делам Время до отхода автобуса оставалось, потому накинул на пса ошейник, прицепил на карабинчик поводок. Но удивительное дело, пес уперся словно ослик и никуда не пошел. Лешка огорчился собачим поведением, обозвал с досады “Ослиной эрделюхой”, отпихнул, освободил проход, выскочил за дверь, оставив пса одного.
  
   Анечка и Игорешка уже умчались в садик. Жена вообще не любила провожать. Главное - как встречала!
  
   Под эти приятные размышления Лешка натянул поверх белья синие легкие брюки и куртку, закинул на бок оранжевый футляр персонального дыхательного устройства ПДУ и вышел в коридор.
  
   Одиннадцать утра, время побудки первой боевой смены. Для него начинался новый день. Собрался с мыслями, вспомнил дела, что планировал на сегодня. Шли тридцать седьмые сутки похода. Скоро войдем в свои воды, всплывем и возьмем курс на базу. Уже не месяцы и недели, а сутки и часы отделяли его от дома, от Аннушки.
  
   Лешка еще не успел и шага отойти от каюты, когда клекот ревуна начал отсчет времени, отпущенного людям, запертым в титановом корпусе лодки до смерти, или, наоборот, до возвращения к жизни. Лешка понял, что случилось нечто серьезное. По пустякам ревун и сирена не орут. Учебные вводные подаются в походе голосом. Соблюдается режим тишины. Совершенно инстинктивно заскочил обратно в каюту, сунул в карман фотографию, документы. Потом удивлялся, никогда раньше такого за ним не водилось.
  
   - Хорошо, что успел собраться, - Подумал, влетая к себе в выгородку. Здесь все было обычно. Показания приборов в норме, лампы горят спокойным ярким светом. Вахтенный специалист доложил, что все нормально.
  
   - Аварийная тревога! Пожар в седьмом! - Раздалось по громкоговорящей связи. Команды доносили к ним в отсек динамику нарастающей борьбы с пожаром. Словно вехи отсекая один, проигранный экипажем огненному зверю этап сражения, от другого.
  
   Вот в седьмой дали ЛОХ. Значит, живых там уже нет и фреон должен закрыть, задавить тяжелой шапкой инертного газа, очаг огня, отсечь от живительного кислорода. Так уже случалось не раз и люди всегда выигрывали сражение у огня. На этот раз фреон не помог, видно от жара лопнул трубопровод воздуха высокого давления и пламя, раздуваемое воздухом, насыщенным кислородом, победило в схватке инертный газ.
  
   - Выброс огня в шестом! - Доложил динамик. Затрещал ... Смолк шестой.
  
   Лешка знал - в шестом отсеке турбогенераторы, если они остановятся лодка потеряет ход. Сжал кулак с зажатым карандашом, которым перед этим торопливо вел записи в вахтенном журнале отсека. Плохо дело. Без турбогенераторов лодка теряет ход, клюет носом и несется в пучину, все более и более набирая скорость, пока не врежется в дно или будет, словно скорлупа, раздавлена массой океанской воды.
  
   - Пожар в пятом!
  
   Где-то в центральном посту шла напряженная борьба за жизнь лодки. Трюмные механики перебрасывали запасы воздуха высокого давления в обход порванной магистрали. Пускали воздух в цистерны экстренного всплытия, выдавливали воздухом за борт воду, создавали положительную плавучесть. Только одного не сделали, сказался береговой непрофессионализм, не перекрыли, не отсекли группу баллонов в седьмом. Воздух рвался во внутрь, доводя концентрацию кислорода до значений при которых и плевок загорится.
  
   - Пожар в пятом нарастает ...
  
   - Четвертый! Искрит станция насоса ...
  
   В шестом, пятом, четвертом люди. Много людей, туда ЛОХ не дашь.
  
   Связь вдруг обрезало на полуслове. Заплясали, задергались стрелки приборов на Лешкином стенде, замигали в бешеной пляске надписи табло. Реактор, сердце лодки, источник энергии остановился заглушенный компенсирующими решетками, опущенными людьми. Они сделали это, спасая от взрыва не только лодку, но океан, рыбаков, прибрежные города и села. Лешка попытался наладить резервные цепи, отключил автоматику, работал в ручном режиме, но тут лодку потянуло вправо и вверх. Наконец загудело, заурчало, забухало в цистернах главного балласта от поданного воздуха. Кренясь, по спирали, с мертвыми, заклинившими вертикальными и парализованными без гидравлики горизонтальными рулями, лодка сначала медленно, а затем все быстрее пошла к поверхности океана.
  
   Не прошло и четверти часа, показавшегося Лешке вечностью, с момента тревоги и вот лодку качнуло, в борт шлепнула волна, снова качнуло. Всплыли!
  
   Стало полегчало на душе. Не первая лодка горит и, к сожалению, не последняя. Если удавалось всплыть, то лодки, продолжая борьбу с огнем, дожидались спасателей и чаще всего возвращались на базу. Пусть на буксире. Случалось и тонули, но редко, после многочасовой борьбы за живучесть и эвакуации большей части экипажа на другие корабли или спасательные суда.
  
   После всплытия, что уже само по себе было чудом, пожар продолжал бушевать в кормовых отсеках, пожирая тела людей, сталь переборок, трубопроводы, приборы, цветные жгуты проводов. Термометры, поднесенные к переборкам зашкаливало, краска шла пузырями.
  
   - Докладывает четвертый! Горит пусковая станция насоса! - Насос стал.
  
   - Центральный! Очаг возгорания на пульте управления движением!
  
   Пожар на пульте потушили, но от едкого цветного дыма тлеющей проводки стало невозможно дышать, резало глотку, выедало глаза. Люди задыхались.
  
   - Вывести лишних, не занятых тушением людей на мостик! Остальным включится в ШДА. - Приказал командир.
  
   По шлангам с загубниками в легкие людей пошел из системы воздух. Выполнили команду. Но вскоре Лешке и его людям передали приказ немедленно отключится от шлангов, надеть изолирующие противогазы и выйти на мостик. В шланги попадал вместе с воздухом угарный газ и концентрация его оказалась недопустимо высокой.
  
   Приборы перед Лешкой или плясали в предсмертной агонии, либо безвольно склонили стрелки перед неизбежным. Возгораний в их заведовании к счастью не наблюдалось. Приказ есть приказ. Собрали секретную документацию в прорезиненный мешок, завязали крепко и полезли через всплывающую камеру на палубу ходового мостика. Там, в ограждении рубки, уже сидели акустики, вычислители, штурмана, лежали обожженные и отравленные газом моряки. Врач с представителем политотдела пытались привести наиболее пострадавших в чувства, делали искусственное дыхание, массировали сердца. Двоих спасти не удалось, их положили подальше от живых, в ограждение выдвижных устройств.
  
   Лешка оглядел лодку. Носовые рули глубины безвольно болтались откинутые по бортам. Лишенные жизни, обмываемые набегающими волнами. Перо кормового руля заклинило в положении право на борт. Но самое страшное заключалось в том, что вся кормовая часть парила, дымилась от продолжающегося внизу пожара. Толстенный слой резинового покрытия, гасившего волны гидролокаторов противника, вспучился и слазил, оголяя титановый корпус лодки. Ледяная океанская вода, соприкасаясь с раскаленной палубой, шипела, закипала паром.
  
   На палубу выгородки выносили, поднимали на лямках новые жертвы пожара. Спасательной партии удалось проникнуть в четвертый, а затем в пятый отсеки, вытащить обоженных, отравленных людей.
  
   Наконец приспособились снова подать ЛОХ в шестой, где не оставалось живых, где бушевало пламя. Четвертый и пятый даже удалось провентилировать. Казалось положение стабилизируется. Связь с базой наладили. Помощь вызвали. Словно чудные птицы, вестники скорого спасения, над головами подводников пронеслись самолеты. Вначале подумали, что натовские Орионы, но заметили на крыльях звезды. Значит свои, родные, флотские ИЛы. Из центрального поста наверх передали, что к ним спешат полным ходом рыбаки, подводные лодки, вышли из базы спасатели. Оставалось только ждать. ... Бороться с огнем и надеяться.
  
   Лодка стояла на ровном киле, значит, поступления воды или не имелось вовсе, или шло совсем небольшое. Придут спасательные суда, заведут буксиры и приволокут тушу лодки к родному пирсу. Пусть обожженную, бессильную, но живую. Ведь горели лодки, но по несколько суток держались, не тонули, а тут часы всего прошли. - Размышлял Лешка.
  
   Неожиданно корпус лодки содрогнулся от серии мощных внутренних толчков. Словно злобный гигант безжалостно впечатал смертельно раненное тело под дых, подлым, неожиданным ударом. В рубке, на мостике стало тихо.
  
   - Не иначе регенерация рванула. - Наконец не выдержав молчания, предположил кто-то.
  
   - Паршивое дело. Ее не погасить, в воде горит.
  
   - А может в цистернах экстренного всплытия? Пороховые вышибные заряды взорвались от жара?
  
   Никто не ответил. Лодка дала дифферент на корму, там сильнее зашипело, запарило и палуба стала быстро покрываться водой. Корабль оседал, нос начал задираться вверх.
  
   - Плоты за борт! Отдать крепление спасательных плотов!
  
   Но быстро спустить плоты не удалось. Может сказалось отсутствие тренировки в этом, не очень любимом подводниками деле. Может прикипели окислами за поход механизмы отдачи плотиков. Но дело шло медленно. Неожиданно налетел шквал и один, практически уже раскрывшийся плот вырвало из рук моряков и, перевернув, швырнуло в океан.
  
   Лодка все быстрее и быстрее становилась на корму. Кто-то заорал о необходимости надеть СГП, но было уже слишком поздно.
  
   Командир кинулся выводить оставшихся в прочном корпусе людей, остальные посыпались в воду. Кто-то из последних, задержавшихся на мостике, успел захлопнуть крышку входного люка. Вовремя. Став почти вертикально корабль, навеки погружался в бездну. Счастье еще, что никого не утащил за собой из оказавшихся в воде. Большинство выскочило наверх в легких рабочих костюмах, некоторые, правда, успели надеть шинели или канадки. Малая часть вышла на палубу со спас жилетами. Большинство - без теплой одежды и спасательных средств. Покидать лодку не собирались. Никто не захватил с собой ИДУ, гидроизолирующие костюмы, не пододел теплое белье подводника. В печальный исход никто не верил. Лодка, способная погружаться на километровую глубину, считалась непотопляемой.
  
   Команда надеть спасательные средства была подана слишком поздно. Возвратиться за ними в лодку люди не смогли, просто не успели.
  
   Очутившись в ледяной арктической воде, Лешка не ощутил холода, наоборот, словно в кипяток сиганул. Умом понимал, что человек в подобной ситуации долго не выдержит. Ну, полчаса, сорок минут, час от силы. Такое уже случалось во время войны. Тут же успокоил себя, приказал не паниковать, - То было давно, теперь иные времена, другая техника. Спасатели подоспеют, выручат.
  
   Рядом показался плот со взбирающимися на него людьми. Лешка поплыл к нему, размеренно работая руками, сохраняя силы. Протянул руку, схватился за леер. Затем подтянулся и ухватился второй рукой.
  
   Из глубины воды, поглотившей лодку, от уходящего вниз еще недавно гордого и непобедимого корабля, наверх, к людям и небу донесся грохот ломающихся перегородок. Треск. Прощальный стон умирающего титана. Всплывали на поверхность пузыри воздуха, клочья сажи и масел, выкинутый из ран разодранного корпуса обгоревший хлам.
  
   Холодная вода быстро проникла через тонкую ткань костюма, полоснула холодом по телу, заполнила ботинки, пудовыми гирями потащила ноги вниз, в глубину вслед за лодкой. Лешка подтянул ноги к груди, отпустил одну руку и с усилием стащил башмаки. Не развязывая, благо шнуровал неплотно. К счастью носки остались на месте. Вновь ухватил леер.
  
   Плот начал кренится и кто-то из командного состава приказал находящимся в воде, распределиться равномерно вдоль шедшего по борту леера. Силы еще оставались и люди смогли выполнить команду. Плот выровнялся.
  
   Под водой раздался новый шум. Утробный, тяжелый, словно агонизирующий, последний выдох и через несколько секунд на поверхность выскочила, вырвавшись из глубины, всплывающая спасательная камера. Выкинула из своего чрева два распростертых тела с оранжевыми дыхательными мешками ИДУшек. Продержалась несколько секунд на плаву, зияя вырванной крышкой верхнего люка, и навеки ушла обратно вниз в клекоте потоков врывающейся в стальное яйцо воды.
  
   Над местом трагедии носились обезумевшими чайками самолеты, пускали ракеты, сбрасывали оранжевые контейнеры спасательных плотов. Но те шлепались на воду вдали от моряков и, не раскрываясь, покачивались на волнах. Дразнили замерзающих людей заключенным внутри живительным содержимым, сухой палаткой, пищей, водой, а главное химическими грелками.
  
   Плоты не были виноваты. Они просто не могли, не умели раскрываться сами. Их нужно было сначала поймать и раскрыть вручную, дернув за специальный линь. Но кто из подводников мог отважиться оторваться от дрейфующего спасательного плота и бросится в ледяные волны? У кого хватило бы сил одолеть хоть половину расстояния, а затем, с усилием в шестнадцать килограмм, рвануть линь?
  
   Летчиков можно понять. Они не могли сбрасывать свой груз ближе, боялись убить спасаемых, опрокинуть их плот воздушной струей двигателей, захлестнуть его поднятой при падении контейнера волной.
  
   Внизу в последний раз рвануло и люди, прощаясь к кораблем, с погибшими моряками, запели “Варяга”.
  
   Лешке показалось, что все самое страшное уже позади, стоит совсем немного, еще малую чуточку, потерпеть и все закончится словно дурной сон. Ведь командование знает и помнит о них. Помощь идет.
  
   Знал точно, на флоте имеются для подобных ситуаций специальные спасательные самолеты с катерами под брюхом, способными десантироваться на воду вместе с экипажами спасателей. Даже видел такие в действии, правда, только в кино. Вспомнил, отвлекаясь от жуткой реальности, название цветного приключенческого фильма - “Одиночное плавание”. Смотрели всей семьей в отпуску, в летнем кинотеатре на берегу моря. Ей фильм не понравился, а ему очень.
  
   Представил, что родное Советское Правительство, новый, прогрессивный, Лидер страны уже взяли дело спасения в свои руки. Экстренно распорядились выслать помощь. Наверняка спасатели уже вылетели. Наверняка уже летят к ним на помощь, на смену противолодочным ИЛам, все также барражирующим, ревущим моторами, над потерпевшими крушение людьми. Страдающим, но не способным помочь. Самолеты мелькали призрачными тенями под серой низкой облачностью, прижимались вплотную к гребешкам волн. Летчики все чаще пускали гроздья цветных ракет, выводили на потерпевших аварию моряков спасателей.
  
   Время шло, а помощь не приходила. Кто-то из середины полузатопленного плота хриплым голосом просил, умолял остальных, - Держитесь, товарищи, держитесь! Осталось всего ничего, через двадцать минут они придут. Они рядом.
  
   Люди в воде не отвечали, молча экономили каждую малую частицу тепла, еще остающуюся в онемевшем теле, боролись за жизнь.
  
   Волнение усилилось. Волны все чаще и чаще перехлестывали через плот, через головы людей. Кого-то из раненных смыло с плота и он молча исчез среди волн. Мичман, державшийся за леер справа от Лешки, внезапно захрипел, закинул голову с остановившимися остекленелыми, неживыми уже глазами, с запекшейся на губах пеной. Выпустил из сведенных, скрюченных судорогой пальцев леер. Навсегда ушел под воду.
  
   Тут Лешке впервые стало по-настоящему страшно. Сразу ослабели суставы пальцев сжимающих веревку леера, обдало сердце совсем уж ледяным холодом.
  
   Последним усилием воли поборол слабость, сжал зубы до скрипа, намертво сцепил ладони. Потом закрыл глаза, представил, что это не стылое северное, а теплое Черное море вокруг. Ну, замерз немного, бывает, просто перекупался, переплавал. Вообразил, что держится не за веревку, протянутую по борту перевернутого волной спасательного плота, а за надувной матрас на котором лежит, нежится под ласковым солнышком его Аннушка. Вон на недалеком берегу Игорешка под опекой эрделя, а может, наоборот - эрделюха под присмотром пацаненка? Эта мысль немного отвлекла его, заставила забыть о холоде, о бездне под ногами.
  
   То ли в бреду, то ли и впрямь случилось такое, ничего не мог уже сообразить. Только вроде доплыл до берега. Растирала махровым полотенцем Анечка, лизал теплым ласковым языком эрдель.
  
   Открыл Лешка глаза и вместо серого неба с ревущими самолетами увидал выкрашенный белой эмалью потолок каюты с матовым плафоном освещения.
  
   Не его каюты, не на лодке. Понял, прежде чем вновь заснуть, успели спасатели. Выдержал. Раз выдержал - значит надо жить.
  
  
  
  
  
  
  
  

Глава 12.

Слаб человек...

  
  
  
   Глухая ночная тишина, злобно навалившаяся после нежданного, ужасного по своим последствиям телефонного звонка, разодрала голову тупой болью. Ранее вовсе не замечаемое тихое пощелкивание маятника напольных часов в футляре теплого красного дерева, вгоняло тупые иглы под костяной свод черепа, покрытого редкими, слипшимися со сна волосами.
  
   Жена тихо спала в соседней спальне, утомленная прошедшим днем, заполненным приятными представительскими хлопотами. Пока еще спала, но, пожалуй, придется будить. Тут уж ничего не поделаешь. Все чертовски плохо. Впечатление таково, что годами отлаженная система государственного механизма медленно но верно пошла в разнос и никакими титаническими усилиями остановить данный процесс невозможно. А может и вовсе не имеет смысла. Советчиков у человека, вынесенного очередным вывертом судьбы на вершину власти, имелось более чем достаточно, но главным и единственным другом и помощником оставалась жена. Любимая. Единственная.
  
   В душе небольшого росточком человека в уютной фланелевой пижаме, суетно мотавшегося из угла в угол по освещенной ночником комнате, давно уже не оставалось ни грана спокойствия. Вот и сейчас, тревожная, страшно неприятная новость требовала принятия незамедлительного решения, а вялая, неподатливая мысль наоборот, уносила назад. Возвращала вновь к заветному дню, ставшему поворотным пунктом в головокружительной политической карьере.
  
   Покой улетучился из его жизни с поры, что сидели вместе с тогда еще верным Егоркой в Кремлевском кабинете на телефонах. Оба самые молодые в ЦК, полные сил и новых надежд. Герои, осознанно сплотившиеся против мерзкого горбуна. Тот словно не замечал, игнорировал, суетился, подмахивал до самого последнего часа умирающему Косте, еще рассчитывал перехватить костяными, холодными пальцами ускользающую Власть.
  
   Костя уходил из жизни страшно. Медленно. Хрипя. Задыхаясь. Приходя в себя и вновь впадая в зыбкое, сумрачное забытье. Видно много грехов тащил на себе, потому не дал Господь легкой смерти.
  
   Наконец наступил столь долгожданный всеми момент и перед ними предстал, сдерживая рыдания, Костин помощник - добрый вестник, принесший скорбное сообщение.
  
   Не к горбуну с его людишками пришел, а именно к ним двоим. Это обнадеживало. Молча смотрели. Что говорить? Понимали состояние вошедшего. Чиновник потерял благодетеля, остался выброшенным из обоймы и никому в Аппарате более не нужным. Невесомый, словно проколотый воздушный шарик. Немного даже жалкий, а потому, согласно неписаному кодексу партийной братии - презираемый. В последнем усилии бывший соратник пытался барахтаться, прибиться к правильному, надежному берегу, ощутить опору под ногами. Только вот протянул малость, упустил время - знать умишка не хватило. Кому такой нужен? На сантименты времени не оставалось и Егорша быстренько бедолаге мозги вправил, дал указания, выставил за дверь. Послал писать некролог, оказывать помершему шефу последнюю услугу. Впрочем, правильно написать некролог - изрядное искусство и не всем оно дано.
  
   Егор много тогда сделал для будущего Вождя. После смерти Юры немедля прилетел, бросил область на Второго, понял как нужен рядом. Помогал истово. Много с ним переговорили они ночами, скрываясь от соратников. Шептались, таясь, о расстановке сил в ЦК, о том что не старая рухлядь Костя, а он, Лидер, должен прийти к штурвалу корабля. С первого раза не вышло. Не пожелало Политбюро видеть нового человека у штурвала.
  
   Изгалялись недруги. Тихий шипел гадом - “Ну, Мишенька! Он разом превратит все заседания Секретариата в Минсельхоз. Кроме сена, соломы да навоза ничего не видел и не знает, только и решал, что аграрные вопросы”.
  
   А ведь он готовился ... Да, что там готовить, уже был совершенно готов взять Власть. Но... пришлось стерпеть, сжать зубы и ждать своего часа. ... И улыбаться врагам.
  
   Это стало привычкой, второй натурой. Не составляло уже особого труда натягивать по утрам на лицо маску открытости, простоты, доброжелательной приветливости, дабы надежно скрыть под ней оскал холодного и безжалостного расчета. Что поделаешь, партийная школа не допускала отступлений от навеки установленных, пусть нигде и не зафиксированных правил поведения на высших уровнях власти.
  
   Основное правило подковерной игры он зазубрил накрепко и следовал ему неукоснительно, - В политике жизненно важно принять быстрое и единственно правильное, судьбоносное, решение.
  
   Первое озарение пришло когда вешал незабвенный Ильич своему дружку Косте очередную звездочку - "Гертруду". Все устроились по ранжиру, стали в позу, напыжились. Приготовились запечатлеться для истории. А его тут и осенило ... Раз, два и быстро-быстро, зайчиком-зайчиком впрыгнул будущий Лидер в малую щелочку, встал третьим от Ильича. Фотограф так и заснял.
  
   Опомнился Суслик, взбеленился, ан поздно, фото уже все газеты Союза растиражировали. И те кому положено понимать, что к чему, немедленно сей нюанс уловили, осмыслили, отметили, выделили и выводы надлежащие сделали.
  
   - В восемьдесят четвертом, последнюю по счету звездочку старикану вешали. Тут уж без церемоний, напролом попер, всех оттер, решительно отпихнул, встал рядом с Самим. Никто уже не помешал, не возмутился. Приняли как должное, пикнуть не посмели. Не до церемоний было.
  
   Неожиданно для всех вынесло человека на вершину, но понимали сведущие людишки, что просто так в этом мире ничего не происходит. Значит, Юра руку приложил.
  
   Почему? Зачем? Может и вправду считал сподвижником? Кто теперь разберет, но именно в то время впервые ощутил вкус почета, неприкрытой лести. Юра уже лежал прикованный болезнью к кровати, а он впервые пустился в официальные заграничные вояжи. Захватило, закружило голову. Вот так, запросто, на равных, общаться с руководителями мирового уровня, на приемах позировать! Интервью раздавать! Да не в свои, тощенькие, на серой бумаге партийные газетки и рахитичные журнальчики, а в толстые, солидные мировые издания. Те, что тиражируются по всему свету, разнося его глубокие мысли. Печатая его фотографии, на качественной бумаги страницах для миллионов респектабельных читателей. Эти не порвут корявыми пальцами, не заглядывая даже в содержание, на удобные прямоугольнички, не потащат его образ для употребления в клозете.
  
   От одной только подобной мысли слегка затошнило, но Лидер сглотнул слюну и справился с неприятным позывом.
  
   Во время вояжа за рубежами, намекнули слегка, культурно, а он и сам давно сообразил и ясно понял, что между ним и властью намертво врос замшелым пнем Горбун. На годовщине Октября, Юра тогда опять в больнице лежал, вперся горбун к микрофону, оттер от него, заветного. Временно победил. Как же, тронную речь читал. В наследники набивался. Опять появился повод умным людям задуматься, проанализировать, выводы сделать. Почувствовал - пошатнулся авторитет. Подобное не допустимо. Не сдался, все силы приложил, но переломил ситуацию. Дал понять колеблющимся, что шутки с ним не проходят, плохо заканчиваются. Не простил отступникам, пришло время и припомнил все стервецам.
  
   Когда Костя помер, они с Егорушкой даже на поминки не поехали. Не до того было. Власть делили, хватали, урывали. “Власть!” - Ах, насколько сладкое это слово, пьянящее похлеще хмельного напитка.
  
   Воспоминания разогнали сон, отодвинули причину ночного, неурочного пробуждения.
  
   - Тяжело Пост мне дался. На заседании Политбюро только голос Андруши и перевесил. Если бы не он - Горбуна готовы были выбрать старые пердуны. Ну, мы его урыли. Припугнули для начала "елесеевским" делом, да выперли в отставку, на пенсию. Нужные людишки озвучили, расписали цветисто - обвинили в коррупции. Вот, процесс и пошел. Запад в восторге - “Гласность побеждает!”, “Голуби против ястребов!”, “Демократы-реформаторы против ястребов-консерваторов!”. Все за меня вступились, не дали в обиду.
  
   Правление Лидера началось легко, хорошо, приятно волнующе. Народ обрадовался самоходному и внятно говорящему Вождю. Но, видимо, и перемещался и говорил он слишком много, слишком быстро. Постепенно перестали сначала внимать, а затем вообще принимать всерьез. Потом пошла в стране напасть за напастью, словно ступил народ на проклятое, топкое, зыбкое место.
  
   Вот и ночной звонок с Северного флота ... Разбудили, ошарашили дрянной вестью. Многолетний опыт аппаратчика подсказывал - не договаривают. Может все еще надеяться выкрутиться. Возможно сами не полностью в курсе происходящего, не владеют ситуацией.
  
   Накрутили. ... Теперь ждут советов, указаний, решений. ... Ничего, потерпят! ... Лидеру, думаете легко? Страшно! Тяжело! Непонятно, что делать! Не хватает силы воли ... Но с тигра не спрыгнешь и приходится крепко держать выбранную маску мирового Деятеля, Лидера. Раз и навсегда напяленную маску уверенности и спокойствия. Никоим образом не выдать себя, не показать ни на малый миг, то что за ней. А там, внутри, в душе - не проходящий испуг и сосущая пустота. Под прикрытием маски проще сдерживать эмоции и чувства, скрывать слабую человеческую сущность.
  
   Главное в любой ситуации - точный, предельно строгий расчет. Оступился - конец, разорвут в клочья. Нынешняя маска удачна, она излучает на временных друзей, случайных попутчиков, невольных союзников и постоянных врагов, волны тепла, мудрого спокойствия и доброго отношения. Так она и называется “Уверенный, Спокойный, Достойный Вождь - Лидер Огромной Страны”.
  
   - Боже мой! - подумалось Вождю, - Совсем ведь недавно стоял на вытяжку перед Большими Людьми, внимал безгласно. Все в жизни казалось отлажено, просто, ясно, понятно. Получил указание - выполнил указание. Отчитался за выполненное - счастлив до следующего поручения.
  
   Что думали обо мне в тех кабинетах, куда бежал словно собачка по первому звонку, где сердечко сжималось от страха. Накажут? Наградят? Допустят? Выгонят с позором? Что чуяли старики, взирая тусклыми глазенками? ... Благоволили - тогда радостно стучало сердце. Человеком себя ощущал! Случалось, бранили - и ноги подгибались расслабленно, замирало, холодело в груди невыносимо. Мочевой пузырь содрогался в спазмах от одного только страха оказаться отлученным от мира сильных.
  
   Вспомнилось начало карьеры в пыльном, захолустном южном городишке. О сияющих высотах тогда и не думалось. Все произошло случайно. Жена настояла, пошел в райком, попросился на партийную работу. Аргументировал свое желание, веско, с достоинством, опираясь на знания, полученные в Университете. Все делал так, как проинструктировала супружница.
  
   Получилось! Пошел в гору. Стал на область. Умница жена подсказывала как дорогих московских гостей привечать. И правильно, умно, тонко! Не заурядно, обыденно принимали в его вотчине москвичей, не по провинциальному, а на хорошем столичном уровне, чего это не стоило. Люди оставались довольны. Запоминали хорошее отношение.
  
   Что поделать, приходилось и пьяную Галку, дочку Ильича, в баню провожать. Тьфу, гадость! Было и такое ... Пусть пенка и дерьмовая, а все же пенка. Главное наверху о нем отзывались положительно. Выходит - дело того стоило. В Ленинград цветочки к табельным дням Романову самолетом отправлял. С нижайшими поздравлениями. От младшего товарища - старшему ... Надо было. Надо! ... Потом все наверстал, всем припомнил унижения и обиды. Без пощады и исключений.
  
   Но - есть и проблемы. Все-таки люди неблагодарны, низки ... Вот Бориска-шельмец. Приветил, вытащил по рекомендации Егорки из сибирской дыры. Ведь всем мне обязан гад, а изменил, предал. Нюхнул запах власти и решил, что все дозволено, на Лидера лапу поднял, зарычать посмел ... Мерзавец! Ах, холоп, на кого руку поднял! Пьяница, алкаш!
  
   - Может напомнить столь обожающему его народу, людишкам советским, как дорогой Бориска, в вотчине своей сибирской зимами морозными резвился? Развлекался, понимаешь, - людей из салон-вагона выкидывал посреди тайги. Тех чиновников местных, кто угодить не мог, пить вместе не желал, отказывался. Это как понимать? К актрискам лез, к гастролершам, чуть не на глазах мужей. Это - что? Ладно ... Выплакал, отрыдал. ... Простить - простили ... Даже партбилет оставили. Должностишку по умишку подобрали в строительном, второразрядном министерстве. Из номенклатуры не выкинули. ... Но надо будет - припомним.
  
   Впрочем, предательство Бори не удивительно. По большому счету и сам Лидер не очень миндальничал, шел на многое во имя политический карьеры. С ростом интересов, возможностей, вовремя скидывал отыгранные карты. Косыгина первым - опасен стал. Кулакова помог убрать, благодетеля первого. Романцова - подсказал выгнать по добру, по здорову. Андрушу - ракетоносителя своего отправил в почетный отстой.
  
   Это Кремль, господа! Кремль - стоит обедни! ... Москва - не какой ни будь городишко в степях! Те, кто нужен и выгоден там, здесь - обуза, прах на ногах. Расценки и ставки совсем другие. Ставьте, если есть на кого, дорогие соратники!
  
   Политика, как не крути - не супружество. Здесь измена не исключение, а норма. Более того - правило игры. Не понял этой истины - проиграл.
  
   Что есть удача в Политике? Случай? Подарок судьбы? Помощь временных “союзников”? Поставивших на меня “друзей”? И на это пришлось рассчитывать ...
  
   Костя отравился копченой ставридкой от Федорчука. Случай? Случай. Я ему очень сочувствовал. Искренне ... Порекомендовали совместно с Главным Кремлевским Врачом, и очень тонким политиком, отдохнуть на высокогорье. Воздух там чистенький, свеженький, немного, правда, разреженный. Жаль, очень жаль, но Костя не оценил прелести высокогорья, задыхаться стал. Вернули его. Но не сразу, решали ... Ну не знаю, не знаю. Сосновый бор - тысяча метров над уровнем моря - рай для астматика.
  
   Удачно устроилось с Романовым. Поначалу волновался, как ни как, армия за ним стояла. Он в рост шел, силы набирал. Он усиливал свое влияние, а Устинов слабел, сдавал, хоть и хорохорился до последней минуты, лежа в Андроповской еще палате. Может даже на той самой койке, что и покойный Юра. Думали, гадали с женой, но нашли правильный ход. Пока Романов по Эфиопии разгуливал, да с братьями черными о марксизме-ленинизьме талдычил, мы его протеже Огаркова, метившего после Генштаба на Министра Обороны быстренько сняли. Приехал, а его уже на пенсию с почетом проводили, тю-тю. Вот вам, дорогие товарищи, роль временных союзников ...
  
   Дальше - проще. Слухи с легкой руки сплетников поползли. О застолье. То ли в самом Эрмитаже, то ли - возле, то ли с посудой из Эрмитажа, то ли с бокалами петровскими. Неясные такие слушки, но пробойные, в которые народ советский любит и желает верить. С подробностями пикантными, вроде череды черных, подаренных сыночку, "Волг". Это притом, что для большинства граждан даже "жигуленок" подержанный - мечта несбыточная.
  
   О сыночке приелось, “клубничку” народишку выплеснули. Мол, в катере самого папашку наедине с певичкой популярной накрыли погранцы. Обоих вытащили в чем мать родила и весьма нетрезвых. В общем, затравили слухи товарища капитально - не то что в Генсеки, на нары пора. Дошел умник до предела, совсем глупость сморозил. Открытое письмецо в Правду нацарапал. Защитите мол, товарищи по Партии, люди добрые от сплетен и слухов! Не помогло - поезд ушел. Так и канул в небытие. Слушок дело конечно случайное, но если вовремя организован соответствующим ведомством - то сила в нем великая.
  
   Прав, сто раз прав старикан Мао! Начинать революцию необходимо с “огня по штабам!”. Показал родному народу врага внутреннего, страшного, “Ату его!”, “Фас!”. Только останется Лидеру, затаиться на холме да наблюдать. Потешаться травлей, словно Императору Нерону ...
  
   Политика - всегда дело тонкое ... Да, народу необходимо показать цель, кое-что пообещать, но с умом, эзоповым языком. Никитка наобещал много, но конкретизировал. Идиот! Это же надо! Тоже мне “Кремлевский мечтатель!”. Бац - “Десять лет и догоним Америку!”. Бац - “Двадцать - заживем при коммунизме!” Ни хрена себе! Это же выполнить невозможно. Надо с умом действовать, неопределенно, в случае чего - есть место для отступления, маневра. С народом нашим политика должна строиться гибкая, мудрая.
  
   Советский народишко обязан понять, принять, поверить в то, что Лидер готов дать ему все, а вот кабинет Министров, окружение гнилое, партийное, те нет, не готовы. Не желают моему верному, прекрасному народу добра!
  
   - Соратнички! - Мысленно завопил Лидер. - Товарищи-дорогие, пора принципиально понять, что важнее для страны - моя позиция, моя личная уверенная сила, моя прочная власть, как гаранта необратимости Перестройки, или небольшая, совсем малюсенькая в мировом масштабе, безобидная ложь? Временное, так сказать, введение в заблуждение, так называемых народных масс. Худо-бедно, со своими, с избранными всегда можно договориться, сторговаться, найти консенсус, прийти к общем, так сказать, знаменателю.
  
   Все так, все делаю правильно, ... но шепоток шелестит по стране. Осуждают! Даже в ближнем окружении, пока, правда, вполголоса. Чекисты, впрочем, доносят исправно. Чем же попрекают меня? ...
  
   - Высокомерен? - Может и верно. Но кто этим укоряет Лидера? А те, кто ниже, кто не дотянулся, а, следовательно, и есть настоящее быдло. Грязь мелкая, ничего не понимающая в политике. Я - на верху, я - один, а не наоборот.
  
   - Пренебрежителен к чужому мнению? - А чего с ним считаться? Стоит только почитать, что и как мне пишут. Стиль каков!
  
   Человек подскочил к столу, выхватил из папки не глядя несколько листков последних меморандумов от советников, помощников и референтов. В стеклах очков замелькало, - “Уважаемый ... как Вы мудро отметили, как верно осветили, как гениально выделили ...”, “... исключительно тонко подметили...”, “ ... прозорливо предвидели... “, - Это умеют, жополизы! Понимают, идейно принципиальные людишки, что без этакого холуйства не удержишься на вершине ... Стараются. Так чего ради и с кем считаться?
  
   - Упрям? - Нет, не упрям, а стоек, непреклонен в принятых решениях. Впрочем, тут уж как получается. Гибкость, уклончивость сегодня в политике, пожалуй, ценится больше. Времена твердокаменных большевичков, слава Богу, канули в Лету.
  
   - Никого не любил, не люблю, не имею близких друзей и товарищей? - А что мне ждать от друзей кроме предательства? Все изменяют! Рано или поздно. Старая политическая аксиома.
  
   Но, нет, стоп, стоп! Одного человека любил, люблю и это чувство постоянно - Жену. Она - единственная женщина и другой не надо, светоч, источник вдохновения. Она одна - всегда желанная, изысканная, утонченная, элегантная. Единственная понимающая советчица. Опора в тяжелые моменты. Ей доверял и доверять буду, с ее мнением считаюсь, с первой - советуюсь. Пусть негодуют советники и помощники. Им не дано понять.
  
   Случаются, правда, сбои. Угораздило женушку в нищем, голодном и одичавшем Мурманске, там, где масло прогорклое и то видят раз в месяц, менять по два раза на день наряды да побрякушки стоимостью побольше чем немалая северная годовая зарплата местных работяг. Зачем достояние народное вывешивать напоказ? И перед кем? Ну не стоило там бисер метать! Дорого стоишь мне, ох дорого женушка. Чем это закончится, один Бог ведает. Не принял тебя народ, невзлюбил и нелюбовь сию на меня переносит. Тут уж никакие президентские указы не срабатывают.
  
   Сам тоже хорош, дал маху, расслабился, ляпнул перед западными въедливыми корреспондентами, мол, обсуждаем с женой все вдвоем, наедине. Ну, все как есть дурак им выложил! Опомнился, спохватился - да поздно. Растрезвонили, расписали. Слава Богу, удалось ликвидировать этот ляп внутри страны, вырезать из текста, убрать, удалить. У нас то это пока проходит.
  
   Зато именно жена поставила на место холуев всяческих, соратников по Партии, охранников и, даже, прислугу. Нет, мы, конечно, все - “товарищи”. ... По Партии. ... По Уставу значится. Это все так! Но! ... Но - товарищ, товарищу рознь. Я вот теперь на таком уровне, что всем могу рубить правду-матку в глаза, на “Ты”, запросто. И ведь молчат, принимают словно должное. Так принято в Партийной традиции! Пускай все “товарищи”. Пусть и сами “тыкали” в ответ на мое “выканье “ еще совсем недавно, а теперь - нет, теперь - все. Баста! Сейчас - Я в доме Хозяин.
  
   Вот подишь-ты! Умнейшая женщина, а до смешного доходит! Ревнует! Всех более менее красивых девушек из обслуги убрала. Взгляд задержать не на ком, одни старухи да мымры, ведьмы какие-то, ну это уже слишком, это, пожалуй, перебор.
  
   Человек непроизвольно улыбнулся, лицо подобрело, стало мягче, человечнее. Обычно презрительно опущенные углы тонкогубого рта потянулись кверху. Умиротворенное состояние, впрочем, длилось недолго. Предвестником беды наползла морщинами на чело черная мысль о происшедшем ночью с подводной лодкой, о всяческих других неладах в подвластном государственном хозяйстве. Губы вновь сжались тонкой змейкой, черты лица заострились, глаза стали холодными, колючими, злыми ...
  
   Проклятый звонок всколыхнул в памяти неприятный случай, рассоривший Генерального с моряками на Тихоокеанском Флоте. Очень уж тогда захотелось жене Лидера на кораблики взглянуть. И пошла, не побоялась, наплевала на все их заскорузлые морские традиции, прибыла со свиткой холуев на подводную лодку. В рубку ткнулась. Вниз по трапу полезла, зажимая меж ляжек подол платья. Суеверные морские волки закрестились, заплевались - баба на корабле - быть беде.
  
   Черт возьми, а ведь после ее визита К-219я утонула с ракетами под носом у американцев. Сегодняшний случай - пожар разгорелся возле Норвегии. Может действительно есть нечто мистическое в благоверной? Да нет, ерунда все это. Выгнал тогда пару стариков-ворчунов с Флота. На заслуженную пенсию, внучат тетешкать, огороды копать. Пусть молодое, перестроечное поколение, порулит. Увы, не очень нарулили, больше наломали. Вот и сейчас ждут у телефона, маются, а ведь не перезвонят, побоятся, пожалуй. Так и будут томиться. Ну да, ладно ... Подождут ...
  
   Вояки Арбатские! Шаркуны! ... Гонор! Галуны. Погоны. Звезды ... “Товарищи, офицеры!”. ... “Честь имею!”, ... “Присяга!”
  
   Засранцы! Ильичу обещали победу в Афгане. Так и не дожил старикан. Юре три короба наобещали - тоже помер, не дождался. С Костей - тот же результат. Со мной этот номер не пройдет! Нет! Хоть и стараются мозги запудрить, все им победа в конце туннеля мерещится, но ... Нет! Тут абсолютно прав Идеолог - выводить войска необходимо. И быстро, решительно. Пугают, - “Такой уход смахивает на позорное бегство”. Ерунда! Чем хуже - тем лучше. Пусть генералитет получит этакий озорной демократический щелчок по своим невообразимым козырькам. По ушам их, по носу, по самолюбию!
  
   Для этого ничего не жаль. Пусть убегают. Все, что нельзя утащить с собой пусть бросают к чертовой матери. Потом разберемся. Пилюлю, впрочем, подслащу. Пообещаю помогать по мере возможности Наджибулле. Тот в одиночку долго не усидит, свалится, вот и помогать уже совсем и некому. Что, жалеть? Американцы убирались из Вьетнама, цепляясь за полозья вертолетов, улепетывали прямо с крыши посольства в Сайгоне. Мы еще прилично выглядим, да и потери у нас поменьше. Ход хитрый. Немного дурно попахивает, так это вполне естественно. Сдаем союзников? Но что же поделаешь? Все идеи в Большой Политике пахнут далеко не розами.
  
   В этом плане сущий подарок преподнесла мне судьба в лице маленького паршивца, севшего на Красную Площадь. Повезло с мальчишкой-пилотом. Появился предлог взнуздать, приструнить вояк. Еще один щелчок по генеральскому самолюбию. Верный повод поувольнять недовольных. В первую очередь слишком самостоятельных и потому опасных. С подачи Идеолога демократическая пресса, а за ней и радио с телевидением, так раздувают случившееся, так окатывают грязью мундирчики, что во век не отмыться. Славное сражение выиграл!
  
   Парадокс! Ведь я не воевал! Не служил ни дня. В Академиях военных не учился, но чувствую, понимаю в тактике и стратегии куда больше моих генералов. Почему? Ответ напрашивается сам собой. Значит - обладаю политическим мышленем, понимаю в целом общечеловеческие ценности. Одним словом, я - политический деятель мирового масштаба. А они - дармоеды на шее несчастной страны. Вот как понимает этот факт мировая общественность. Правильно, между прочим, понимает.
  
   Распугивая нахлынувшие мысли, зазвонил украшенный гербом страны телефон. Не выдержали политесу на Севере, решились потревожить. Новые вести оказались хуже предыдущих. Ситуация выходила из-под контроля флотских начальников и перерастала в мировую политическую проблему. Ничего, не ответив, человек выслушал и молча бросил трубку.
  
   - Хороши морячки! Так и норовят под ноги гадость бросить! Желают чтоб поскользнулся, упал, потерял престиж! ... Все вокруг творят глупости, подлости, во всю стараются омрачить правление. По дури самоучек-экспериментаторов взлетает на воздух и травит пол-Европы атомная электростанция. Лайнер “Нахимов” тонет словно газетный кораблик вблизи порта, унося с собой в глубину сотни пассажиров. Теперь новейшую подводную лодку умудрились затопить в международных водах, а там реактор, ракеты, торпеды с боеголовками. Не могли уж как ни будь дотянуть. Ну что им стоило затонуть тихо, спокойно за линией родной границы, в территориальных водах! А так - скандал! Опять скандал.
  
   За какие грехи мне эти наваждения? Что делать?
  
   Человек собрался с мыслями, сосредоточился. Быстрее и быстрее заходил по комнате.
  
   - А мы по-ленински! Превратим поражение в победу! Правда опять придется замарать флотских, но это пустяк. Иначе нельзя. Нужно найти виновных и заставить держать ответ! На их фоне, политическое руководство страны окажется чистым и незапятнанным. Вот что важно!
  
   Я - мировой политический деятель! За моими плечами Великая Держава! А как прикажете теперь на встречах в верхах, саммитах и прочих ответственных мероприятиях главам западных стран в глаза смотреть? Естественно, это умные, корректные, воспитанные люди, понимающие непростую ситуацию. Слава Богу, на все реагируют адекватно, стараются не давать внутренним врагам Перестройки лишних шансов сорвать процесс.
  
   Бескорыстно ли? Это уже второй вопрос. Каждый ищет свою выгоду. Иногда кажется, что их сочувствие наиграно, что активно подыгрывают мне. Возможно, просто, кажется, но подталкивают, похлопывают, направляют по предложенному пути, словно нерадивого школяра. Есть такое ощущение. Может и впрямь поощряют идти дорожкой, выбранной мудрыми наставниками? Только вот к какой цели? ... А, может, все же только, кажется? Может - предчувствия ложны? Ведь строим то один - общеевропейский дом!
  
   Последняя мысль показалась особенно ценной и актуальной. Человек шарканув ногами в домашних теплых тапочках. Крутанулся. Споро подбежал к письменному столу и аккуратнейшим образом записал пришедшие на ум мудрые мысли в кожаный блокнот с атласной финской бумагой. Блокноты настолько полюбились, что даже наполовину использованные никогда не выкидывал, вырывал замаранные страницы, а остальное припрятывал на черный день. Кто знает как жизнь повернется? Зачем же тратится, покупать бумагу? Да и где такую потом купишь?
  
   - Общеевропейский дом! Отличная находка. Звучит свежо, актуально. Идеологически верно. В этот дом войдем очистившимися. Отряхнувшими бремя партийной истории и командно-административной системы эпохи застоя. Мы уже признали очевидные недостатки. С одной стороны - честно, по-большевистки, с другой - ничто больше не связывает с прошлым. Ну, подумаешь - было. А у кого, позвольте спросить, не имеется скелета в шкафу или комоде? Назовите страну, умудрившуюся пройти по истории чистенькой, незамараной.
  
   Прекрасная Франция стыдливо прячет Варфоломеевскую ночь, Конвент, Робеспьера, неутомимую гильотину, Вандею, целую связку Великих Революций и расстрелянных Коммунаров. Депортацию евреев. Наконец колониальные делишки в Индокитае и Алжире. Кровушки и голубой и красной пролито о-го-го.
  
   Добрая старая Англия - это Кромвель, отрубленные головы королей и королев, массовые казни в Ирландии, в колониях, расстрелы сипаев из пушек, да и много чего другого.
  
   Великий оплот демократии США? Постараемся не вспоминать травли индейцев, а ведь под корень вырезали, целыми племенами заражали начиненными оспой одеялами. Совсем еще недавно оттяпали кусок Мексики. Что старое теребить, прикроем глаза. Было и рабство, собачки-людоеды. Таблички совсем еще незабытые, - “Собакам и евреям вход запрещен!”. Совсем рядом, сразу после Второй мировой войны, нынешних демократов наравне с собачками во многие рестораны не допускали! А в элитные клубы - так и сегодня им тихонько путь заказан. Те и не рыпаются - знают свое место. Быстро утешились, свои еще более престижные клубы организовали. А за что Кеннеди - перестреляли, одного и второго? ... Все не без греха.
  
   Это прошлое! Его пора забыть. Сегодня необходимо реформироваться! Ускоряться! Перестраиваться!
  
   Но как? Если бы знал! ... Понятия не имею. На всех углах орут, - “ Теория нужна! Что перестраиваем то?”.
  
   Ну, нет у меня для вас, граждане, теории. Нет ключика золотого! А головастые умники обижают, насмехаются называют дитя мое - “Перестройку” - реформаторской суетой и пустым дерганьем. А ее Лидера - пустобрехом.
  
   Ничего не получается из задуманного. Взять, к примеру, борьбу за трезвость. То что мы в результате имеем, если честно, называется по-русски “бардак”. Заставь дурака Богу молиться, так он и лоб расшибет. Очень точно подмечено. Прихлебатели за дело дружно взялись, видимость деятельности обозначили, но КГБ доносит с мест ужасные вести. - Пошелестел листочками, почитал свежие сводки с мест.
  
   В Казани люди мешками тащат из магазинов водку, спекулируют, давят друг друга, по головам, по плечам скачут, только бы выхватить ее проклятую. Впрок закупают, ящиками. Очереди тысячные.
  
   В Харькове милиционера в витрину вдавили. Несчастного напополам стеклом перерубило, а быдлу, народу нашему трудовому, “Гегемону”, хоть бы хны. По крови, по телу, распластанному среди осколков, бегом к прилавку. Так и ни остановились, не отошли, не задумались. Озверел народ.
  
   В Грузии, в Молдавии виноградники вырубили под корень. Зачем? Не давал я таких указаний. Может холуи в рвении перестарались? Или здесь другое, скрытое? Возможно, очень возможно. Настраивают против меня народ. История помнит, что Леня со дружками вытворял перед снятием Никитки. Не водки - хлебушка народ лишил.
  
   То хлеб. А водка в России - святое! Кто на нее руку поднимет подобное может боком выйти. Понимал я это, затевая компанию? Понимал, но надеялся на твердость местных властей, на милицию ... Оказалось зря полагался.
  
   Лидер резко отбросил сводки, захлопнул блокнот. Топнул в негодовании ножкой. Тапочек соскочил и улетел под кресло. Пришлось нагибаться, доставать. Заныла поясница. Проклятый радикулит давал знать о себе в минуты наивысшего нервного напряжения.
  
   - Перестройка поставила перед народом ясные и конкретные задачи - увеличить производительность труда предприятий, повысить технологический уровень промышленности, улучшить качество продукции, усовершенствовать систему управления, сократить министерства, ведомства, число чиновников. Где же прогресс?
  
   Нет прогресса! Одно управление сокращается - на его месте два новых растут словно грибы после дождя. Все вязнет а аппарате словно в вате. А народ? Народ в России всегда безмолвствует. Жаль, конечно. Хотя может так и лучше. Пусть уж помалкивает. Ведь про себя, на кухнях, в беседах под водочку, именно народ, это серое, дурно пахнущее быдло, обвиняет Перестройку. Лично меня считает виновником всего происходящего и, как доносит Крючков, даже обзывает “пятнистым клоуном”. Ну не достоин меня этот народец!
  
   Нелюбовь человека к народу собственной страны зародилась с первой поездки в качестве Лидера Партии на северные газовые месторождения. Холодина стояла собачья, дождик мерзкий поливал. Сам он, естественно, вышагивал в глубоких галошах, плаще на теплой пуховой подкладке, в фетровой шляпе. Специально назначенный охранник держал над ним большой, австрийский зонт. Но при всем том пробирало до костей. Несло свирепым крепким холодком от земли сибирской.
  
   Остальные члены делегации ежились, грустили в мокроте и стыли, но стойко терпели, понимали субординацию. Ни один зонта не раскрыл. Зато работяги чертовы, в замасленных, некрасивых, грубо стеганных черных телогрейках, распахнутых на крепких волосатых грудях назло морозу, скалились прокуренными щербатыми ртами. Рожи красные, толстые, плохо выбритые. Глазели, не вникая в значимость политического момента, в судьбоносные решения Лидера.
  
   Лидер вещал, провозглашал, указывал, а они - только лыбились в ответ. Запомнил еще - трудовым потом от них сильно разило. Очень неприятное впечатление осталось у Генерального от газовиков, очень. Решил, что пьяны были уже с утра. Пообщавшись немного, утвердился в своем понимании народа. Именно такие срывают его Перестройку, подло игнорируют антиалкогольные Указы. Как грубым неприятным мужланам объяснишь ценности трезвой жизни? Каким образом приучишь потреблять, в крайнем уж случае, только хорошее, дорогое, коллекционное вино?
  
   - Хорошо на Западе! Просто. Есть безработица. Желаешь регулярно жрать - изволь делать свое дело хорошо, так как велят начальники, без перекуров и пивка в перерыв. Выгонят раз, кушать захочешь, побежишь искать работу и уж начнешь работать без дураков. Не нравится - вольному воля.
  
   Не то у нас. Попробуй тронуть пьянчугу, тут же профсоюзы, добродетели, жалобщицы, КЗОТ, плачущая женушка с подбитым глазом, сопливые детишки с плохой наследственностью ... Проще оставить все как есть. Это то, что товарищи из Политбюро и рекомендуют. Страна наша богатая - на наш век хватит. Даже больше - еще сто лет продержимся потихоньку, да полегоньку. Может пусть оно катиться как раньше, ни шатко, ни валко?
  
   А может по-ленински? НЭП? Биржи? Кооперативы? Частную собственность? И, страшно подумать, - конвертируемую валюту!
  
   Ох, как меня ночью-то занесло! Боже ты мой! Даже самому боязно. Слава Богу, КГБ еще не научился в мыслях копаться. Нет, это, пока - только мечты. Даже не мечты, а так, полуночные грезы. Этак, не дай Бог, глядишь к капитализму принесет.
  
   Капитализьм ... А кто его будет у нас строить? Ну, никому верить же нельзя! Диссидентов выпустили, сделали доброе дело. Показали Западу как честно блюдем права человека и демонстрируем Новое мышлене. Так что? Разве борцы эти проявили элементарную благодарность? Включились в работу, в Перестройку? Ни хрена!
  
   Оказалось, на проверку, братия эта волосатая работать вовсе не желает. Да и не умеет. Только болтать, клянчить у Запада тряпки, электронику, валюту, Ну и, естественно, пить и трахать таких же полоумных несвежих бабенок.
  
   Да! Еще здоровы эти прохиндеи стучать друг на дружку в родное наше КГБ. Там уже тома их стряпни собраны. На всякий случай. ... Но мелко. ... Читать скучно и не интересно. Разве только места о их сексуальных резвостях ... Это да, впечатляет. А, в основном, просто болтать мастаки. Болтунов у нас и своих больше нормы. Заболтали “прорабы” Перестройку.
  
   Дал им волю - вот все, от таксистов до поэтов и следователей в Верховный Совет поперли. Толкаются, микрофон друг у дружки рвут, галдят. Разве, что мордасы пока не лупят. Порядка совсем нет.
  
   А содержание выступлений! Цирк! Песенки поют, стишки читают, красуются перед камерами, словно шлюшки перед зеркалом. Прическами, благообразным видом щеголяют, а конкретно - пшик. Депутаты - народные избраннички практически работать не желают. Все им сенсации остренькие, а еще лучше, с душком нехорошим подавай. Верховный Совет в главный Бардак страны превратили. Многие элементарно не умеют себя прилично в обществе вести. Народ, наблюдая такое лицедейство, вообще работать перестал. Некогда! Поприлипали ушами к приемникам да глазами к газетам.
  
   Противно, противно жить в родной стране! Потому и рвусь почаще за границу. Там любят, ценят. Там толпы чистых, красиво одетых людей вдоль улиц. Радостные крики - “Перестройка! Перестройка!”
  
   Человек прикрыл тонкими веками усталые глаза. Задумался, непроизвольно похрустывая суставами белых нервных пальцев. Перед глазами вставали картины радостных, восторженных, встреч с иностранными туристами на территории древнего Кремля. Ослепительные улыбки, вспышки, щелчки фотоаппаратов. Приятные, аккуратные люди в красивой, удобной одежде. Словно вновь ощутил пожатия пахнущих дезодорантами чистых рук на своей мягкой ладошке.
  
   Но припомнилось и другое. Толпы недоверчивых, серо и неуклюже одетых людей, остро, неприятно и зло пахнущие острым потом, несвежим бельем и дешевыми “Банным” и “Хозяйственным” мылом. Неприятные вопросы о стиральном порошке, мыле, колбасе, водке.
  
   От этой толпы не уйти, не спрятаться даже на даче в Крыму. Ему оставались неинтересны и неприятны эти люди. Вождь совершенно не имел ни малейшего желания терпеть их ни в своей личной, ни в общественной, ни в публичной жизни. ... Но уж приходилось страдать.
  
   Намекнул охране на подобное обстоятельство. Но сволочные чекисты не желали, или просто не умели понимать тонкостей европейского обращения. В результате, увидев на даче дежурных электриков в не первой свежести комбинезонах, ремонтировавших линию связи, чуть не сорвался на мат. Еле сдержался. Прошел мимо удивленных людей, не ответив на приветствие. Только глазом зыркнул зло, недобро. В лице изменился, излучая негодование и презрение ... Лидер, щекой передернул. Нехорошо.
  
   Охрана заметила. Чекисты - люди тертые. Тут все и поняли, переглянулись меж собой. Выставили балл партийному Государю. Низкий весьма.
  
   Лидер взорвался уже в доме, перед начальником охраны. Не стерпел. - “ Зачем они здесь? Почему при мне? Для этого есть ночь! Есть обеденное время! Зачем мне их видеть на отдыхе?”. Пригрозил уехать с дачи.
  
   - “Коммунист! Ебена мать! Да покойный Леня по простому, подошел бы, спросил непременно, - “В чем дело хлопцы?”. Мог и поболтать, папироской угостить или сам разжиться. А то и анекдот рассказать”. - Подумал начальник личной охраны, но вслух ничего не сказал. Выучка. ... Да и место престижное, теплое. Приходится терпеть. - Ну не желает он видеть народ, так пошел ... Ладно, черт с ним! Велю никого под светлы очи не пускать. Нет связи - гори оно ясным пламенем. ...
  
   Снова ночной покой разорвала телефонная трель кремлевской вертушки. Новости оказались не самые лучшие, но и не совсем плохие. Кое-кого из экипажа полуживыми от бултыхания в ледяной воде вытащили из моря, подоспевшие первыми рыбаки. Там же крутились и норвежские самолеты, но не вмешивались, не мешали ... Не проявляли назойливости. Вели себя благородно, совсем не так как американцы в случае с “К-219”. Сказывались видимо новые веяния. Лидер положил трубку, присел в кресло.
  
   Доброе отношение - дорого стоят. Необходимо отрабатывать ...
  
   - Стоп, стоп! Вот тут и пригодится наш утопленник. Так или иначе, а скрыть гибель суперсовременной лодки не удастся. Такая неудачная попытка только повредит отношениям с руководителями Запада, встречам, визитам, договоренностям. Тогда ...
  
   Да здравствует Открытость и Гласность! Смотрите все - потонула новейшая подводная лодка, гордость советского кораблестроения. Люди утонули, но ведь многих и спасли. Успели. Будут наверняка попрекать, что не попросили помощи у норвежцев, англичан. Ну, тут есть и контраргумент - а они предлагали?
  
   Международный сигнал SOS не дали? Самолеты спасательные не послали, затянули с решениями? Это проблемы морского командования, а не политического руководства. Тем более, что сам я в это дело, слава Богу, не вмешался. Отдыхал. Был не в курсе. Вовремя не информировали. А золото погонные мои адмиралы, они кто? Солдафоны доперестроечные! С них весь спрос. Они, только они одни виновники! Вот пусть крутятся словно грешники на сковородах. Главное, выскочить из этой неприятной ситуации самому. И с минимальными потерями.
  
   Да, жаль по человечески лодку, современная была. Какой никакой козырь при умном раскладе сил. ... Да и морячков жалко. ... Но ведь это они сами прохлопали пожар. Не погасили вовремя.
  
   Ладно, лодок у нас еще очень много, хоть эта, как объяснили спецы, уникальная. Обойдемся и без уникальной. Один черт плавают все без толку. Воевать-то мы ни с кем не собираемся, да и на нас вроде нападать уже некому.
  
   По большому счету, после Сталина, воевать никто всерьез не собирался.
  
   Хрущев Микитка, тот вообще своей любви к Америки не скрывал, в восторге полном пребывал от вояжей за границы родного Отечества. От увиденных зарубежных разностей. Хоть понта ради и стучал башмаком по трибуне в ООН, закопать грозился.
  
   Брежнев Леня? Увольте, а как же коллекция автомобилей импортных? Сынок в загранкомандировках по торговому ведомству. Дочечка во всем импортном, только и глядела как за пределы Родины рвануть. Самому всего и нужны были лишь кальсоны теплые, медсестричка ласковая да пилюльки, уносящие в радужные сны. Маршал опереточный, а не вояка.
  
   Андропов Юра? Этот искренне в коммунизм верил. Но! Но при всем при том, обожал английскую и американскую литературу, выучил язык. В подлинниках книги читал, предпочитая отечественным мастерам соцреализма. Реальной информацией владел, потому о настоящей войне и не мыслил. На шантажик легкий, это да, всегда был готов, словно пионер. Слыл большим мастаком и любителем этого дела. Но воевать? Увольте! Уж кто, как не я это знал.
  
   Черненко Костя? Ха, тут и вспоминать не стоит, правил страной не приходя в сознание. Только благодаря американским лекарствам и держался.
  
   Я? Видит Бог - в мыслях такого нет и не думалось никогда. Даже в шутку! Да мы с женой еще и сотой части мира не повидали, не объездили с визитами. Такая красота кругом, такие страны интересные. Музеи, заповедники! С чего это все палить в огне атомной войны? Из принципов? Ради теорий бредовых? Увольте - мы на это не пойдем.
  
   Вот оно решение! Вот примат политики! Именно для сохранения мира я и должен усидеть на своем посту. А для этого - все средства хороши.
  
   В этом контексте, если шире рассмотреть вопрос, то зачем нам Флот вообще? Крейсера, подводные ракетоносцы ... Нелепая, мальчишеская, дешевая демонстрация силы. И перед кем? Перед превосходящим нас по всем параметрам Западом?
  
   Нет и еще раз нет! Нужно договариваться, искать консенсус, идти на всевозможные уступки. Здесь хорош Грузин. Пусть малообразован, не очень умен, но - не прост, совсем не прост. Конечно он не профессионал в деле международных отношений, зато чутко понимает, нутром можно сказать чувствует, ситуацию. Самое же главное - ни разу не пошел наперекор моим решениям, всегда оправдывал личное к нему доверие. С ним просто и комфортно. Это не “Господин Нет”.
  
   Не сглазить бы! Тьфу, тьфу. На международной арене дела идут совсем неплохо. Да, пришлось оставить на волю волн союзников по Договору. Прекратили подкармливать друзей по коммунистическому лабиринту. Но это больше их проблемы, не мои. Нам сейчас нужны инвестиции Запада. Будем брать кредиты. Много! Не по острой необходимости, а для улучшения связей. Если их деньги будут у нас, то и помогать станут активнее. Лично меня, Лидера поддерживать. Иначе денежки их пропадут. Тю-тю! А господа капиталисты счет денежкам знают и подобного никогда не допустят. Вот это и будет моей, как они говорят ... ага, “страховкой”!
  
   Пока, правда, дела неважные с инвестициями. Смущает богатых клиентов наше внутреннее положение.
  
   Человек снял очки, потер пальцами, переносицу, помассировал затылок. Сказывалась усталость бессонной ночи.
  
   - Да, внутренне положение, это проблема похлеще утонувшей подводной лодки. Железо, канувшее в океан, в конце концов, забудется вскоре. А, вот, Сумгаит - никогда ... Пожалуй, с него все и началось.
  
   Сумгаит, Сумгаит, Сумгаит! Кровавое пятно на моей политической биографии. Предлагали “умники” отловить и повесить безжалостно всех негодяев, убийц и насильников, проливших море невинной крови. Да не просто втихаря укокошить, не в тюрьме за стенами, а публично, под барабанную дробь, на плацу, перед семьями пострадавших. Провести трансляцию по телевидению на всю страну. С хорошо организованными проклятиями специально подобранных и подготовленных мулл.
  
   Органы нашли неопровержимые данные о причастности к резне армян исламских экстремистов, о возросшем их влиянии, о нагнетании ненависти к “неверным”. Этих тоже бы вздернуть не мешало рядом с уголовниками.
  
   С другой стороны - расстрелять пару десятков армян, особо отличившихся в Карабахе, в самой Армении, откуда выгнали сотни тысяч веками живших азербайджанцев. Это дела Дашнак Цатун. Их прижать стоило. А Карабах выделить в отдельное образование и завалить продуктами и товарами. Покупай, народ! Только не режь друг дружку. Притихли бы все разом. Подонки разных религий, цветов и колеров от страха перед неминуемым возмездием, а у простого обывателя за пробежками по магазинам да тратой денег на тряпки вообще на баловство времени не остается.
  
  
   Сдержал эмоции. Не позволил. Не поддался. На другой чаше весов лежал более весомый груз чем кровь - мой личный имидж, мое реноме просвещенного политика. Как на такое пойти? Немедленно поднимут вой все правозащитники. И это в то самое время когда на Западе, на цивилизованном, обожаемом Западе, вообще отказываются от смертной казни? В этом случае Нобелевская премия мне не светит, а о ней намекают. Намекают! Все настойчивее, из разных источников.
  
   Из-за такой мелочи поставить под удар получение высшего в мире отличия? Рискнешь, а потом навешивай на себя всю жизнь отечественные побрякушки? Да ни за что! Понадеялся - обойдется, устроится как ни будь само. Велел передать милиции и военным. Что бы не вмешивались ни под каким предлогом, соблюдали нейтралитет.
  
   Не обошлось. Теперь всерьез полыхнул Карабах. Влезла Армия родная. Хвост подняла трубой, рванулась наводить конституционный порядок. Реванш за Афганистан брать. На свой манер, естественно. Только вонь вышла. Да пыль столбом.
  
   Ах, старые пердуны ... Словно поганки в своих фуражках невообразимых! Брюхатые, занудные. Но пока сила у них и с этим приходится считаться. Одного можно уволить, другого, а большее ни-ни, а то в один прекрасный момент окажешься словно Никитка - пенсионером. Хорошо если еще живым, а то и покойничком.
  
   С другой стороны - отлично. Здесь уже Сухопутные войска обосрались, как ранее ПВО с Рустом. Авторитет армейский подорван, еще пару - тройку таких попыток и воинскому престижу конец. Это - мне на руку.
  
   Власть! ... Полная, единовластная, неограниченная Власть. Слово сладко и нежно отозвалось в сердце. Власть - прекрасна в этой стране, но вот парадокс - слаже, еще острее ощущаешь ее там, за границей. Но, одно большое “Но”. Запад смертельно боится моей Партии.
  
   Моей? Что мне она, икона? Нет и нет! Партия на мне - словно ссохшийся панцирь, словно чертова кожа, скукожилась, давит устаревшими требованиями, традициями, рамками Устава, регламентами. Словно я марионетка, а не политический деятель. Ощущение такое будто я один тащу этот скрипучий дряхлый партийный воз в светлое будущее новых экономических отношений. В модифицированный социализм. Остальные соратники - в лучшем случае сидят мертвым грузом и лишь болтают ноженками.
  
   Хуже того, цепляются изо всех сил ручонками за колеса, толкают назад спицы, мешают. Ненавижу я эту Партию! Да и за что мне ее любить? За годы скрытого, потаенного, грызущего душу страха? Уничижения? Зачем мне затхлые идеалы в которые, насилуя самого себя, пытался верить со школьной скамьи?
  
   Надоело! Осточертело придуриваться, притворяться, тащить неподъемный груз партийной тягомотины! Нужно быстрее капитализировать все, что только возможно, распределить среди ближайших друзей и немногих верных, надежных помощников. Именно из них создать новую элиту - центр социал-демократической Партии. В ней и сосредоточить Власть.
  
   Все остальное - долой! Долой серый, вонючий, многомиллионный балласт, кичащийся принципами! Вот тогда и картина получится иная, и выводы напрашиваются уже совершенно другие. Так оно и будет. Процесс пошел.
  
   Человек сладостно потянулся, хрустнул суставами. Мелко переступая по шелковистому ворсу бухарского ковра худыми, несильными ногами внутри вольно болтающихся широких пижамных брючин, прошел от письменного стола к книжному шкафу.
  
   Любовно провел мягкой, незнакомой с физическим трудом ладошкой по корешкам изданных за последнее время собственных трудов. Вздохнул. Подтянул повыше штаны и направился к постели. Досыпать остаток ночи.
  
   Пуховая подушка нежно приняла в свои объятия лысую голову Вождя. Согрела сухим теплом. Успокоила.
  

***

  
   За стенами дома, за линиями недремлющей охраны “девятки”, за пикетами милиции, впервые за историю страны вооруженной дубинками “демократизаторами”, газовыми баллончиками, касками и щитами, где-то невероятно далеко от Лидера, медленно и неспокойно ворочалась в бессоннице огромная страна. Шестая часть света, неожиданно взбудораженная нелепым ураганом Перестройки. Умело подтачиваемая распускаемыми слухами и сплетнями, принимающими на газетных страницах и телевизионных экранах весьма правдоподобные формы.
  
   Червь сомнений, профессионально запущенный в мозги людей, грыз и точил живую плоть. Истощал цепью продуманных каверз, происшествий и катастроф способность страны к сопротивлению, исчерпывал, казавшиеся ранее бездонными резервы воли и мужества народа.
  
   Выворачивались наружу и начинали гнойно смердеть старые, давно засохшие раны. Разрывались забытые могилы. Вытаскивались из них сгнившие кости неявных праведников и возможных грешников. Затевался вокруг бренных останков вселенский шабаш.
  
   Все происходящее касалось уснувшего человека постольку поскольку. Его волновало не состояние поверившей и пошедшей за ним страны, не счастье людей ее населяющих, а только его личное и его семьи маленькое житейское счастье, благосостояние и благополучие. Тихо, спокойно спалось господину Генеральному Секретарю.
  
  

***

  
   ... Уходит под воду славный град Китеж. Вот уже плещется вода у мраморных ступеней храмов, заливает пороги трактиров, подбирается к спаленкам обывателей. Мечутся люди. Одни бьют в колокола, другие орут на площадях, бия себя в тощие груди, третьи - тихо молятся в храмах. ...
  
  
  

Конец первой книги.

  
  
  
  
  
  
   Леонид Левин. Китеж уходит под воду
   Copyright USA 2002, all rights reserved to author.
  
  
  
  
  
  
Оценка: 5.83*7  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"