Леонов Дмитрий Николаевич. Воспоминания Л.В. Власовой - инженера-наладчика советской Эвм "Урал-1"

Предисловие.

Первые советские ЭВМ БЭСМ, "Стрела", "Урал" стали легендой и в своей легендарности не воспринимаются как нечто реально существовавшее. Тем сильнее было моё удивление и восхищение, когда я узнал, что Людмила Васильевна Власова работала на Пензенском заводе именно в то время, когда там начали выпуск "Урала-1". Мало того, Людмила Васильевна работала инженером-наладчиком "Уралов", а позже ездила к заказчикам на пусконаладку на месте. Несмотря на то, что советская вычислительная техника была отраслью менее секретной, чем атомная отрасль, космонавтика или авиация, исторических книг и мемуаров на эту тему существенно меньше, чем про ту же космонавтику. Поэтому я счёл своим долгом записать воспоминания Людмилы Васильевны. Эта тема мне интересна ещё и потому, что "Урал" - первая серийная ЭВМ, их было выпущено более сотни штук. А воспоминания Людмилы Васильевны ценны не только тем, что она как наладчик знала устройство всего "Урала" и процесс его производства, но и, часто бывая в командировках, наблюдала и сама участвовала в возникновении и становлении вычислительных центров на предприятиях разных отраслей народного хозяйства СССР.

В отличие от меня Людмила Васильевна считала свою работу на Пензенском заводе рутинной и не самой на то время почётной. Кроме того, большинство ЭВМ в то время поставлялись на оборонные предприятия и воинские части, и режим секретности, характерный для того времени, сказывался и на воспоминаниях спустя почти полвека.

Работа над этими записями заняла почти весь 2003 год. Время в основном ушло на осмысление событий тех лет. Записи не претендуют на документальность, основное внимание уделялось попытке передать атмосферу того времени и особенностей процесса освоения новой техники, которые, на мой взгляд, актуальны и сегодня.

Дмитрий Николаевич Леонов.

В 2004 году эти записки были выложены в Интернет - http://progressinfo.chat.ru/vlasova.htm В 2014 году совершенно неожиданно выяснилось, что они не только кого-то заинтересовали, но и были дополнены уникальными фото- и видео-материалами - http://www.kik-sssr.ru/Ural-1_IVC_Baikonur.htm

Воспоминания инженера-наладчика ЭВМ "Урал-1".

Впервые о том, что есть машины, которые считают, я услышала в Казани в 1951 году. И я как-то очень слабо себе это представляла, а уж о своём участии в этой истории - появлении этих машин, я вообще не думала. И тем не менее...

Я окончила среднюю школу в Ульяновске. Из высших учебных заведений в Ульяновске тогда были педагогический и сельскохозяйственный институты. Это не то, меня это не устраивало. Поэтому я в 1949 году поступила в Казанский университет на физико-математический факультет.

В 1951 году, когда я оканчивала второй курс, к нам в университет из Московского энергетического института приехал представитель, А.Шигин. Там на факультете "Электровакуумная техника и специальное приборостроение" открыли специальность "Математические машины". И у нас в Казанском университете на эту специальность набирали группу, брали механиков, физиков, астрономов и математиков. Это было в конце июня, у нас кончалась летняя сессия. В деканате уже были составлены списки, кому предлагали перевестись в Москву. Как эти списки составлялись - я не знаю. Ответ надо было дать завтра утром. А как давать ответ? Посоветоваться не с кем, родители далеко. Я пришла в общежитие и говорю соседкам: "Вот такое дело предлагают". Мне наши девчонки говорят: "Конечно, поезжай. Кем ты будешь после университета? Учительницей математики. Казанские в городе останутся, а тебя как иногороднюю в деревню распределят. Так что поезжай в Москву". А я к тому времени уже поняла, что нет такой профессии - математик, а университет вообще-то готовит школьных учителей. Перспектива жить в деревне меня не устраивала, и на следующий день я дала согласие на перевод в Москву. Нас из Казани поехало человек двадцать, и всех зачислили в одну группу. Ещё у нас в группе было насколько человек из Московского института инженеров транспорта, МИИТа.

Когда А.Шигин ещё в Казани рассказывал нам, кто поедет в Москву, чему мы там будем учиться, он рассказал и об электронно-вычислительных машинах. Тогда это дело было совершенно новое, и никто об этом даже не слышал. Я себе тогда так это представляла - пишешь на бумажке интеграл, засовываешь туда, а она тебе печатает ответ. Я думала, что она будет печатать прямо формулами. И очень была разочарована, когда узнала, что машина может печатать только цифры.

Это был один из первых наборов по этой специальности. Набирали ещё третий и четвёртый курсы, в основном из тех студентов, которые уже раньше учились в МЭИ, на других специальностях. А у нас одну группу целиком сделали из пришедших вновь.

Мы со второго курса пришли снова на второй, потому что разница в программах была очень большая. Уровень преподавания в МЭИ был очень высокий и в плане преподавателей, и в плане оборудования, лабораторий.

В процессе учёбы вопрос возникал, почему нашей группе так тяжело учиться, и мы не понимаем друг друга с преподавателями. Особенно тяжело с физикой было, с электротехникой. А потом я думаю - ну в других-то группах нормально учатся, а у нас группа хуже всех. Неужели за два года нам в университете так перевернули мозги, что мы не под тем углом смотрим на всё? А уже потом, через много лет, я поняла, что никто нам мозги не переворачивал, мы просто с такими мозгами шли на физмат, а не в инженеры. Мы поступали-то правильно по идее. А инженеры трудно получались из нас. По-видимому, из-за этого можно считать, что это был не самый удачный выбор, да и в деканате так считали. Но дело было сделано.

Да и в Москве, наверное, набирать было не из кого. Ведь МИФИ тогда не было, МИФИ назывался "Московский механический институт" и располагался он напротив главпочтамта, рядом с магазином "Чай", в одном в этом здании всего-навсего. А откуда ещё? МИРЭА создали вообще недавно. Всех этих модных институтов, которых сейчас много, например МИЭТа в Зеленограде, тогда не было. Да и сам Зеленоград позже возник. А Физтех тогда как раз только создавался.

А набирать специальность с первого курса и ждать пять лет, пока они окончат институт, было бы очень долго. Всё-таки специалисты по вычислительной технике нужны были срочно.

По вычислительной технике нам читали два курса - математические машины дискретного действия и математические машины непрерывного действия, аналоговые ЭВМ. Машины непрерывного действия читал профессор Жданов, он в области моделирования, аналоговых машин считался специалистом. А курс "Математические машины дискретного действия" читал доцент А.Шигин, который из Казани нас и привёз..

Причём по дискретным машинам мы писали лекции в секретных тетрадях. Там были в основном схемы ячеек, скажем, триггер, формирователь, интегрирующая цепочка. Всё это на лампах, полупроводников не было. Логических элементов "и", "или" не было, это на следующий год появилось, я думаю. Мы лабораторку по дешифраторам делали, ну это была одна из самых смешных лабораторок. Мы с одной девчонкой делали вдвоём. Я ей говорю:

-- Слушай, как этот дешифратор работает, никак не могу разобраться.

-- Да нафига нам в нём разбираться, я уже во всём разобралась, сейчас все будет сделано.

Там такая стойка стояла, и вот этими лампами 6Ж4 утыкан целый квадратный метр. И преподавательница молодая говорит:

-- Вы идите за стойку, а я вам буду делать неисправность.

Сделала неисправность, мы зашли сюда, Ирка быстро-быстро пощупала лампы:

-- О! Холодная лампа.

Вытащила её, и всё. Ну мы посидели ещё минут пять для приличия, говорим:

-- Вот, нашли.

Преподавательница говорит:

-- Ну молодцы.

и ничего спрашивать не стала. Все эти трудности из области электроники, которые были в институте, уже на заводе, когда столкнулись, как-то очень легко преодолели.

Ещё нам читали разные виды памяти. Ртутные линии задержки, электронные трубки, магнитная проволока.

Из тех лекций, что нам читал А.Шигин, он только один раз сказал: "Я прошу, вот то, что я вам сейчас скажу, писать только в секретных тетрадях". А тогда мы переглянулись и подумали: "А зачем всё остальное писали? Как же мы к экзаменам будем готовиться?" Мы лекции по машинам дискретного действия писали в тетрадках с печатями, каждый раз нам староста приносил их из первого отдела, а после занятий сдавали. Перед экзаменом было воскресенье, когда первый отдел закрыт, а мы сидели дома, делать-то нечего было, лекций не было. Из секретных данных Шигин нам сказал, что у нас в Академии Наук разработаны МЭСМ и БЭСМ. Вот это и был, оказывается, главный секрет всего этого курса. Хотя мы из прессы знали и о том, и о другом.

Теорию автоматического регулирования и ещё следящие системы были - это нам военный читал, профессор Гольдфарб. Почему-то эти предметы наша группа сдала несколько лучше других, у нас полгруппы пятёрки получили. А в лабораторках нам всё немецкое оборудование показывали. Может, в войну у немцев взяли или потом вывезли, в общем, немецкое оборудование было.

Экономику нам читал преподаватель по фамилии Докторович. Всё смеялись: "А как у вас экономика?" - "По Докторовичу". У нас курсовой проект был по экономике и организации производства, проектировали цех вольтметров. Мне там запомнился один момент - на сколько человек одно очко в туалете. На всё есть нормативы. И всё это начертить надо было - такой участок, такой участок, какой план, сколько рабочих мест, и освещение, и отопление, и всё это рассчитать.

Вообще преподаватели очень интеллигентные люди были, кстати сказать, такие из старой интеллигенции. Профессор Поливанов, который нам читал теоретические основы электротехники, носил обручальное кольцо. По тем временам на мужчине обручальное кольцо - вообще! Такого я никогда не видела! То есть потом-то видела, конечно, а в те времена нет.

Мы жили в общежитии на Энергетической улице. Это было несколько зданий, они сохранились до сих пор и занимают почти целый квартал. Их построили пленные немцы сразу после войны. С жильём в Москве тогда было плохо, и поэтому в общежитии жило много посторонних людей, не студентов, а просто местных жителей. Студенты были в основном молодые, где-то моего возраста, взрослых людей было мало. Много было фронтовиков, они были ненамного старше - года на 2-3, они хоть по возрасту недалеко ушли, но люди очень серьёзные были, они знали, зачем в институт пошли.

Из потом известных людей на нашем факультете учился Виктор Пржиялковский, он потом директором НИЦЭВТа был. Он на два года раньше меня институт окончил. Мы жили в общежитии, каждый день виделись. Вот пел он хорошо, у него хороший баритон. Мне больше всего запомнилось, как он пел "Москва-Пекин", там ещё такие слова были: "Сталин и Мао слушают нас". У нас был очень хороший факультетский хор. Виктор здорово пел, а Андрей Невский на аккордеоне очень хорошо играл.

В других вузах выпускников по такой специальности, как наша, не было ещё, поэтому конечно все друг друга знали. Я знаю, что в то время, в середине 50-х, технический персонал вычислительного центра Академии Наук практически полностью укомплектовывался за счёт МЭИ. Программистов они брали математиков из МГУ.

Диплом я писала в одном из московских НИИ. Всё шло к тому, что меня должны были после института распределить в тот "почтовый ящик", где я писала диплом, но пока я писала, эту тему, по которой был мой диплом, перевели в другое министерство, которому МЭИ специалистов не даёт.

И меня распределили в Пензу. Ничего не сказали - чем заниматься, просто направление - Пензенский завод САМ, инженер. А так я про них слышала, потому что в нашей группе девчонка училась, Фрида, у неё муж - Андрей Невский, он на два года раньше нас институт кончил, в 1954 году, и как раз с первой группой уехал туда, с Рамеевым. Она, естественно, поехала в Пензу к нему. А мы все как-то без особого желания туда подались. Так что мы знали, что скорее всего мы попадём на "Урал". Андрея я хорошо знала, он тоже в общежитии жил. А о том, где это и как - мы не знали. В такие детали не вдавались - что они головной образец будут сдавать, потом это пойдёт в серию - этого не знали.

Главном конструктором "Урала" был Башир Искандарович Рамеев. Из курса, который на два года раньше нас кончал институт, несколько человек попало в московское СКБ-245, как раз к Рамееву. Там они и занимались разработкой "Урала-1". Мы ещё писали диплом, это был конец 1955 года, а они уезжали в Пензу. Ребята в основном из-за квартиры поехали, кто из общежития, потому что там какое-то жильё давали и приличную по тем временам зарплату. Рамеев в министерстве пробивал им оклады и жильё. Про Рамеева тогда ребята говорили, что он очень умный и очень пробивной мужик, он может всё. А вообще в Пензе был филиал СКБ-245, и там работали те, кто МЭИ ещё раньше кончал. Но они занимались другими вопросами - там делали какую-то машину для расчёта погоды, в общем у нас это называлось математические машины непрерывного действия, аналоговые ЭВМ. Там ещё заводское СКБ было, но они совсем другим занимались. И когда я приехала, то с кем не знакома была, со всеми там перезнакомилась. Это были с нашего факультета Андрей Невский, Василий Мухин, А.Калмыков, В.Антонов и К.Шарий. Из них Невский и Мухин были не москвичи, остальные ребята были москвичи, они потом уехали. У них Вениамин Антонов был старший на головном образце.

Головной образец "Урала-1" собирали в Москве, а потом его перевозили в Пензу. В это время уже был выстроен цех номер 2, это цех для производства "Уралов", и там было отдельное помещение, от цеха отгорожено временной перегородкой, вот туда головной образец поставили. При перевозке всегда что-то выходит из строя - тряска, перегрузка, ещё не отработана конструкция. И потом она не во всём доделана была. Хотя вся документация была. Схемы были все, полный комплект. Там были принципиальные схемы, функциональные, монтажные, схемы расположения ячеек, схемы питания. Схемы корректировались. Если что-то менялось в машине, соответственно отражалось в схемах. Как раз жена Невского, Фрида, вот этим занималась. А куда потом делся головной образец, я сейчас не помню.

После защиты диплома, летом 1956 года я поехала в Пензу. Меня направили на Пензенский завод математических машин, а там назначили в цех.

Наш цех должен был заниматься выпуском электронной вычислительной машины "Урал-1". Когда я приехала, собирали головной образец, его пустили в конце 1956 года. Опыта заводского производства вычислительных машин ни у кого тогда не было

А завод до этого делал устройства для машино-счётных станций, выпуск их продолжался и дальше. Зал в цехе, где стояли под наладкой "Уралы", был большой, окна большие, на две стороны, солнце непрерывно, то отсюда, то оттуда. Каждая машина потребляла 10 КВт, если стояло под наладку десять машин, то 100 КВт, а там стояло больше. Но оно же всё в тепло идёт. Никакой вентиляции, кроме той, что в машине крутится, гоняет горячий воздух. Сначала дрались, кому когда в отпуск идти в течение года, а потом всё сводилось к тому, что в июле-августе всех отпускали, потому что работать было просто невозможно. Там дышать невозможно было. А в машинах текли полупроводниковые диоды, они стояли в логических элементах и дешифраторах, а всё остальное было на лампах.

Завод с собаками охраняли. Был деревянный забор, доски вертикально стояли, и по верху колючая проволока. Вдоль забора проволока была металлическая, и на ночь спускали собак. И в один прекрасный день утром начальник охраны приходит, ему докладывают - исчезла одна собака, вместо неё козу привязали.

Поначалу у меня от завода остались жуткие впечатления. Я только что кончила институт, и не видела ни одного производственного предприятия, не знала вообще производства и для меня это всё было чудовищно, когда рабочего спрашиваешь:

-- А что ты делаешь?

Он называет номер детали, шифр.

-- А куда это пойдёт?

-- А я откуда знаю.

-- Ну а всё вместе что вы делаете?

-- Понятия не имею.

-- А тебе что - неинтересно?

-- Нет.

Им было всё равно.

-- А вот что такое "Урал", который вы делаете?

-- Не знаю. Вот тут вот стоит на пропусках "Урал" - нас выпускают в любое время.

Вот единственное, что он усвоил.

Про то, что существуют другие ЭВМ, мы тогда в Пензе ничего не слышали. Нам читали несколько лекций из СКБ, это в основном про аналоговые машины. И тогда, когда я как раз кончала институт, вышла статья про кибернетику, ей, так сказать, вернули её права и возможности, до этого она была гонима. Как раз на эту темы в СКБ были лекции, беседы. И всё. А про новые машины ничего не слышали. Ну я не разговаривала с высоким начальством, кто-то, наверное, знал. А так, чтобы в городе - это совершенно дохлый номер. Когда мне поручили в каком-то цехе провести беседу про вычислительные машины, для рабочих в обеденный перерыв, как комсомольская нагрузка, я как нормальный человек пошла в областную библиотеку. Вообще ни одной строчки нет из этой области, вообще ничего!

Хотя другие ЭВМ уже в то время были. "Стрелу" начали налаживать раньше, чем "Урал", потому что уже в 55-м году у нас из МЭИ распределили ребят в вычислительный центр Академии Наук, и они занимались "Стрелой". То есть они попали в самое начало наладки, при них её привезли, собирали. А потом, году в 61-м, я видела журнал "Огонёк" со статьёй про эту "Стрелу", где парень с нашего факультета был главнокомандующим. И её фотография была.

Народу на заводе откуда только не было, со всей страны приезжали. Это помимо того, что Пензенский индустриальный институт выпекал инженеров, от них попадали люди совершенно разных специальностей, не имеющие вообще ничего общего с этой историей. Такой специальности, как вычислительная техника, у них не было вообще. В тот год, когда я приехала, прислали 200 молодых специалистов. Немало людей разбежалось, часть попало в СКБ, на другие работы, не на "Урал". Люди приехали из самых разных мест - Саратовский университет, Куйбышевский индустриальный институт, Таганрогский радиотехнический институт, Ростовский какой-то институт, из Новочеркасска были, из Ленинграда. Госплан распределял специалистов, к Госплану были прикреплены институты. Вернее, институты готовили специалистов по заданию каких-то отраслей. Госплан это регулировал.

Все вновь прибывшие в основном шли к нам на наладку. А монтаж вели заводские рабочие, которые до этого делали электромеханические табуляторы. Такие табуляторы использовались в машино-счётных станциях, которых тогда по стране было много. Конечно, по монтажу рабочие были очень опытные, потому что занимались этим не один год. Пайкой занимались девчонки молодые. Но оплата у монтажников была сдельная, и поэтому они пекли эти стойки для "Урала" как блины. А потом оказалось, что ни одну машину включить нельзя, из всех дым идёт. Потому что монтажникам всё быстрей-быстрей, он ведёт провод, длины не хватило - он его припаивает к ближайшей точке и берёт следующий. В итоге в машинах всегда что-то горело. Мы уже смеялись, что по запаху отличаем триггер Т1 от триггера Т2. Один в режиме регистра, а другой в режиме сумматора работал. Когда уже через несколько лет я была на минском заводе, принимала "Минск-2", я всегда, если что-то где-то горит, говорила: "Это горит изоляция провода, а это горит сопротивление ...". По запаху четко определяла. Минский главный бригадир смеялся: "Ну и опыт у вас в Пензе был насчет пожаров".

В конце 1956 года уже стали ставить машины под наладку. Все наладчики были распределены на бригады: бригада барабанщиков, бригада аушников (арифметическим устройством занимались), бригада ленточников и бригада питания. Я занималась магнитным барабаном.

Барабан был диаметром сантиметров 50, сначала широкая часть, только ободок широкий, а потом он тоненький. Помимо широкой рабочей части, где у него данные записывались, у него было три синхродорожки. Там были прорезаны риски и забиты ферролаком, их не надо было перезаписывать, синхродорожки были сделаны физически. Одна из дорожек синхронизировала данные, серия 2048 соответствовала количеству записываемых строк на барабане. А две другие серии нужны были для формирования операций, вспомогательные импульсы. Одна - С53, другая - С4. Общий объем барабана на "Урале" был 2048 9-разрядных меток. А разрядность данных была 36. Команда было из двух девяток, а число - из четырёх. Когда считывалась команда, она на счётчик команд поступала, а счётчик числа был другой. Девятки считывались по очереди и потом формировались в одну строку на регистр. В зависимости от того, команда это или число, разрядность была две девятки или четыре. Программисты должны были учитывать, где были записаны команды, а где числа.

Магнитный барабан в машине был один. Конструктив барабана крепился к полу, и корпус должен быть обязательно заземлён. Барабан был внизу стойки с ячейками, такая панель чуть выступала, он отдельно открывалась, там можно было подводку питания проверить. Головки стояли неподвижно, но в какой-то степени можно было регулировать - изменять зазор между головками и барабаном и менять наклон головок, чтобы не было перекоса. Если меньше зазор, то была опасность, что барабан при нагревании расширится и наедет на головки, а больше зазор - хуже считывание. В общем, оптимальным он был 60 микрон. Так вот эти 60 микрон мы на глаз определяли, представляете? Когда уже много раз видела, глаз уже различал. Только там подсветку надо дать снизу, белую бумагу подложить - у вас зазор велик, можно уменьшить. Ну там был какой-то микровинт, подкрутить можно было головки. Или видно, когда неровная щель - перекос был головок. Если зрение хорошее, позволяло, вполне можно было так наладить. А потом щупы были в комплекте.

Если машина выключалась, запись на барабане оставалась. Чтобы запись перезаписать, нужно, чтобы барабан вращался, чтобы на него поступали сигналы нужной частоты, нужной амплитуды в нужное время. Схема записи была реализована в оборудовании. После включения должно было пройти какое-то время, чтобы лампы прогрелись, а барабан разогнался. То, что барабан разогнался и готов к работе, видно по осциллографу - частота перестаёт бежать. Осциллограф катался на тележке, подключался "крокодилами". Барабан вращался обычным трёхфазным двигателем - 100 оборотов в секунду, 6000 оборотов в минуту. Соответственно и 100 операций в секунду: один оборот - одна операция. Если на барабане были записаны все единицы, то осциллограф давал такую картину - девять импульсов и пропуск.

ЭВМ "Урал-1" относилась к классу малых ЭВМ. Она имела быстродействие 100 операций в секунду, оперативную память на магнитном барабане емкостью 1024 слова, одноадресную систему команд. Скорость вычислений определялась скоростью вращения магнитного барабана - 6000 оборотов в минуту, 100 оборотов в секунду, за один оборот считывается одно машинное слово. На основании того, что я тогда слышала, мне кажется, что "Урал" был создан на основе какой-то иностранной ЭВМ, но на нашей элементной базе. Я не думаю, что это была инициативная разработка. А идеология у "Урала" была идеальная, с точки зрения работы в машинных кодах, я лучше и не встречала. Сам "Урал-1" производил впечатление чего-то цельного - единой разработки, единый комплекс.

В чём участие Рамеева в разработке заключалось, я не знаю. Наверное, в том, что он умудрился кандидата наук получить, не имея диплома. Причём ребята говорили, что у Рамеева не было высшего образования, он, как говорится, своим умом дошёл до полной учёности, но тем не менее он как-то умудрился получить кандидата технических наук. Его уговаривали получить диплом, окончить что-нибудь, но он говорил, что у него на это времени нет. С Б.И.Рамеевым я лично имела разговор один раз, и разговор был очень неприятный, у меня о нём осталось нехорошее впечатление. У нас уже начали ставить машины под наладку. Сначала головной образец был, а потом поставили первые штук десять машин, новое помещение там было. Каждый занимался каким-то определенным устройством. Я занималась магнитным барабаном, там усилитель был, лампа 6П9, что ли, здоровая лампа, мощная. И вот у меня получилось, что три ячейки на стенде ячеек работают нормально, и лампы нормальные, а на другое место ячейку поставишь - не работает. И в чём дело? Мы с начальником участка пошли, и никого не нашли, кроме Рамеева. Он согласился с нами поговорить, мы ему объяснили ситуацию, он говорит:

- Ну это всё та же история, не хотят меня слушать, а потом ходят и жалуются.

-- А какая история? Мы не в курсе.

-- Нужно лампы, которые на завод поступают, отбирать с 5%-ным разбросом параметров, а у них по техническим условиям 10%-ый разброс. И только эти отобранные лампы ставить в ячейки. А если ставить что попало, то вы и получите что попало.

Я говорю:

-- Вы же знаете, что дополнительный входной контроль запрещён. А куда девать остальные? Таких ламп только 10%, с 5%-ным разбросом.

А он стал говорить:

-- Вы меня не учите. Если нужно, будем и дважды, и трижды проверять.

Я думаю: "Ну и жук ты хороший". Ну в общем чего, разговаривать было бесполезно, ушли мы ни с чем. И у меня его авторитет как-то весьма пошатнулся, потому что нельзя было разрабатывать машину с такой ячейкой. Уже потом, когда я работала в Воронеже на эксплуатации того же "Урала", мне было очень интересно отладить машину. Если я считала, что что-то можно усовершенствовать, я совершенствовала, и цель была - повысить надежность. И вот я с этой ячейкой долго вертелась, и пробовала и так, и эдак. Сама ячейка была рассчитана хорошо, но дело в том, что нужна была другая лампа, по-видимому. И из этой схемы ничего уже вытащить было нельзя, действительно, разброс параметров лампы должен был быть 5%-ным для надёжной работы. Можно было ещё уменьшить зазор головок на барабане, но это дело тоже рискованное, потому что он и так 60 микрон, уменьшишь - задерется барабан. Если нагреется, он расширится, и может задрать головки, тогда вообще катастрофа. Везти в Пензу, его там покрывать, размечать и всё остальное.

Вообще Рамеев был известен и имел авторитет. В середине 60-х я пришла на работу в ЦНИИС. Я узнала, что они получают ещё одну минскую машину, и им нужны люди. В кадрах я рассказала, что там-то и так-то работала. Они сказали:

-- То, что вы с Рамеевым работали - это лучшая рекомендация. Больше ничего не нужно.

10.

Уже у нас работала наладка, мы делали последнюю проверку. Машину ещё ни одну не сдали, но уже был участок наладки, был начальник участка, нас уже взяли в ежовые рукавицы. И тех, кто раньше приехал, уже более-менее в схемах разбирался, назначили корректировать схемы. Каждому дали кипу документов, и нужно было проверять ... Конструктивно "Урал" состоял из металлических стоек, выше роста человека. В стойки вставлялись ячейки - законченные функциональные модули. Ячейки были стандартными и взаимозаменяемыми. В основном в ячейках использовались лампы 6Н8 - двойные триоды, и полупроводниковые диоды. Конструкции ячеек были двух видов - у одних на передней панели была заглушка просто, ну там с дырочкой для ключа, а у других была ламповая панелька. И у некоторых были дырочки для неоновой лампочки, у триггеров. Ну и всё. Безламповые схемы - это дешифраторы, ещё какие-то клапаны типа "И-ИЛИ", на полупроводниковых диодах. И были линии задержки, тоже без лампы. На лампах были триггера. А так конструкция у всех ячеек одинаковая, разъёмы одинаковые.

Ячейки вставляются в стойки, а с обратной стороны связи между ячейками навесным монтажом делаются. Жгуты тоже были, но тут между ячейками были связи, и тоже элементы были - сопротивления, ёмкости вставлялись, дополнительно к ячейкам. Там был монтаж определённый, и нужно было в схемах проверять - соответствовал ли правилам. Не знаю, были ли какие-то стандарты, нам просто сказали, что правила такие-то - нельзя делать так-то, так-то и так-то. И мы проверяли все схемы, чтобы не было никаких нарушений, чтобы элементы были только параллельно друг другу, а крест-накрест нельзя. И практически не было ошибок. В каком-то месте мне попалось - там наискосок стояло. Я сказала, что нужно исправить. На что мне разработчик сказал: "Мы на это получали специальное разрешение". Вот это тоже у Рамеева штучка - всем нельзя, но если очень нужно, то это можно. А потом в эти схемы фактически никто не заглядывал, функциональной схемы было вполне достаточно для наладки.

В документации на машину было написано, что для размещения "Урала" нужно 60 квадратных метров. Уже потом, когда стали пускать машины у заказчиков, выяснилось, что нужна приточно-вытяжная вентиляция, чтобы поддерживать температуру в помещении - всё-таки машина потребляет 10 КВт. Вот из-за этого большие скандалы обычно были, потому что попадались заказчики, которые говорили - а у вас тут про вентиляцию не написано. А Рамеев категорически отказывался в технических условиях написать, что нужна вентиляция. Он считал, что у него хорошая машина, она должна и так работать. Когда головной образец стоял на наладке, там достаточно большое было помещение, что не нужна была вентиляция. Ну все нормальные заказчики делали вентиляцию, ну те, кто понимали. А были другие, кто не с техническим образованием, они слушать не хотели.

И ещё вот что - машина очень плохо реагировала на скачки напряжения. На изменения напряжения плюс-минус 10%, как мы прокачивали на тестах, всё нормально идёт. А на заводах обычно смена начинается, станки включаются - ну всё, поехали, начинается, машина тут же сбивается. На заводе в Пензе ребята даже придумали - включают сеть, и кнопочкой вот так нажимают. И тогда уже видно, где сбивается, просто сами стали уже делать. А Рамеев тоже отказывался это видеть: "Нет, машина должна работать - и всё. Это вы плохо работаете, а машина должна работать". То есть в технических условиях этого не было написано.

11.

В качестве световых индикаторов в "Урале" использовались тиратроны МТХ-90. На каждой ячейке было по тиратрону, и по его свечению можно было понять, в каком состоянии находится ячейка: горит - единичка, не горит - ноль. На пульт на центральную стойку были выведены индикаторы, показывающие содержимое контрольного регистра и регистра сумматора. Ещё на центральном пульте, прямо посередине, были часы - довольно большие, со стрелками, вроде авиационных. Они показывали время, и можно было ещё засекать продолжительность, вроде секундомера или таймера, очень удобно замерять время решения задач.

Эти тиратроны МТХ-90 нас изрядно помучили. "90" - это напряжение зажигания тиратрона, но выяснилось, что существует значительный разброс - где-то от 70 до 100 вольт. Тогда мы решили подбирать тиратроны по напряжению зажигания. Но выяснилось, что всё это без толку - напряжение зажигания ещё зависит от температуры и даже от освещённости. Поэтому всё это дело работало неустойчиво. Тогда кто-то из заказчиков, кажется, из Чехословакии, предложил заменить МТХ-90 на неоновые лампочки, сделали небольшую схему управления и заменили. Получилось довольно удачно, во всяком случае работать стало надёжнее. Другие заказчики, когда увидели, стали просить и им переделать. И была "синька" со схемой этой доработки, но на заводе она нигде не числилась, и завод упорно продолжал выпускать блок индикации на МТХ-90. Потому что для этого надо было вносить изменения в документацию на машину и утверждать эти изменения на самом верху. Всё упёрлось в Рамеева. Но ему тогда уже было не до "Урала-1", у него какие-то другие планы были, и эти изменения не пошли. Делали по договорённости с заказчиком. Но вообще заказчики следили, чтобы ничего не меняли. Даже какие-то метки ставили, чтобы им ячейки не поменяли, лампы помечали. Ну что их помечать? Она может после дороги вообще перестать работать. Её надо менять, и всё.

12.

У машины была кнопка "вкл." - включаешь, на машину подаётся питание. На пульте лампочки загораются неизвестно в каких положениях, потом сброс нужно нажать. И только после этого вводить программу с пульта или с внешнего носителя.

Программировался "Урал" только в машинных кодах. Каждая команда - сложение, вычитание и так далее - имела свой код, сейчас я их уже не помню. Команды и данные записаны на барабане. Допустим, нам надо сложит два числа. Сначала считывается первое число, например, из ячейки 1000, и записывается в регистр. Потом в сумматор считывается другое число, например, из ячейки 1001, и складывается с содержимым регистра. И получается результат. Дальше нужно результат записать в 1002 ячейку. Можно циклы делать, и циклы в цикле.

Числа и команды записывались в двоично-восьмеричном коде. Например - 001 это 1, 010 это 2 и т.д. Из двенадцати двоично-восьмеричных цифр получалось машинное слово - 36 разрядов, которое записывается на барабан. Была команда "запись". И просто с пульта командой "запись" туда можно было записать число. В определённую ячейку, нужно было и номер ячейки набрать, и само число.

И можно было занести число в регистр и с пульта. Можно было с барабана вызвать, набрав номер ячейки, либо вручную. Учиться на этой машине очень удобно было, потому что в ней очень простая, очень стройная логика. Всё видно, картина ясная - как попадает в регистр, как считывается, как то, как это делается.

Для того, чтобы получить результат в десятичном виде, была стандартная программа перевода из восьмеричных чисел в десятичные. Стандартные программы можно было вводить в память на магнитный барабан с перфоленты или магнитной ленты. Для них нужно было предусмотреть объём памяти на барабане. Было две составляющих программы для библиотеки стандартных программ - одна компилятор, а другая - интерпретатор. Из одной библиотеки, с внешнего носителя - перфоленты или магнитной ленты, вы могли сразу вызвать и записать на барабан все стандартные программы, которые вам потом понадобятся. Под это отводилось память на барабане. Можно было оставить больше свободной памяти на барабане, но тогда больше времени терялось на загрузку программ с внешних носителей. А можно было больше стандартных программ записать на барабан, но тогда на нём оставалось меньше памяти. Программа с внешнего носителя записывается на барабан с определённого адреса. Этот адрес задаёт программист. И вообще всю память на барабане распределяет программист. Нельзя было только занимать нулевую ячейку.

Программисты коды всех команд, конечно, наизусть знали. Всего команд было несколько десятков, выглядели они примерно так: 01, 02, 03, 12, 21 ... С пульта можно было вводить команды в конкретные ячейки на барабане, а потом запускать на выполнение. Или вводить с пульта, если не лень, или набивать на перфоленте, а потом вводить с перфоленты. Обычно делали с перфоленты, в качестве которой использовалась обычная зачернённая киноплёнка. Перфоленту готовили ("набивали") на клавишном перфораторе отдельно от машины. На набитой перфоленте на месте "единичек" были пробиты прямоугольные дырочки размером примерно 4х2 мм. Если на ленте были ошибки, то можно было внести изменения - вручную добавить новую дырочку ручным перфоратором или заклеить ненужную выбитым прямоугольничком. В зале всё время пахло уксусной эссенцией от клея, которым клеили перфоленту. Это, конечно, работа нетворческая и напряжённая, я попробовала однажды.

13.

Никакой методики наладки машин разработчики наладчикам не давали. Сказали, что тесты устройств должны пройти, потом контрольные задачи, и если всё проходит нормально - значит, машина работает. Сразу трудно было освоить всю машину целиком. Это слишком большой объём был, и нужно было как-то реализовать полученные знания на практике, чтобы видеть, как это происходит на машине. Когда разработчики налаживали головной образец, к ним можно было подойти, спросить. Я могла сказать Толе Калмыкову: "Вот тут вот в разряде лезет паразитный импульс, посмотри пожалуйста". А вот сама трогать - это не давали, конечно. Ну там ещё с нашего курса была девчонка, она лентой магнитной занималась, но она тоже сама ячейки не меняла.

А вот как налаживать - нет, тут вот как-то они не пускали нас, сами занимались. Мы в общем-то как-то сами доходили постепенно. Сначала с пульта записывали, операции проверяли арифметические, как управление работает, как счётчик команд работает. Потому что бывало там, что перенос с разряда на разряд, или что-то там в какой-то ячейке что-то не то, всё бывало. Постепенно это наладим, это наладим, потом уже в комплексе всё это. Тест сначала по кусочкам проверяли. Плохо, когда сразу много всего вылезает, тогда не знаешь, чего искать. А надо, чтобы одна неисправность, тогда надо её найти, исправить, и уже дальше идти. Поэтому тест по кусочкам проверяли. Потом постепенно он весь шёл. Потом начинали менять напряжение плюс-минус 10%. И вот тест идёт, и ключом меняешь, он просто переключался плюс-минус 10% от номинала. Когда тест идёт нормально - всё в порядке, все тесты идут нормально, давай задачи решать. Бывало так, что все тесты идут, а задачи нет. И, конечно, беда - это контакты были. И поэтому у нас у всех были резиновые молоточки, и мы, когда тесты идут, постукивали. Там, где нет ламп, прямо по ячейкам, по передней панели. Ну и сзади там где-нибудь постучишь, так чтобы не по монтажу.

В конце 1956 года под наладку машин десять было поставлено. У нас пришёл новый начальник заводского СКБ - Гольдфельд Давид Айзекович. Он был неплохой организатор, и моментально понял, в чём у нас проблема - все наладчики были разделены на бригады: бригада барабанщиков, бригада аушников, бригада ленточников и бригада питания. И это мешало с самого начала, когда каждый человек знает только одно устройство. Как там говорили: "От меня к тебе идёт, а дальше меня не интересует". И такие были. Потом мы стали понимать, что бригада питания не виновата, они наладят все выпрямители, все блоки питания, потом приходит следующая смена и начинается: "Опять питания нет". А не они же виноваты - вылетают предохранители. Так всё и шло, и выхода налаженных машин никакого не было - в одни смену питание не работает, в другую - барабан. А он организовал комплексные бригады, в которые входили наладчики по всем устройствам, и бригадир сам решает, кого в какую смену ставить. Назначили бригадиров - четыре бригады у нас было, и назначили, что за сдачу машины вовремя будет премия аккордно - тысяча рублей на бригаду, и бригадир сам будет распределять. И вот тогда машины начали выходить. В конце 56 года это всё организовалось, и в 57 году какие-то машины начали выходить.

На заводскую наладку уже смонтированную машину отводился месяц, и, значит, там если на сколько-то дней раньше, то премию увеличивают за сдачу. Но в основном тормозила неорганизованная оплата труда, потому что условия тяжелые были - очень жарко, душно, никакой вентиляции, ничего, особенно летом. Не было никакого стимула - ну чего, ковыряешься и ковыряешься в машине, ну и полгода будешь ковыряться - кто тебе чего скажет?

Наладчиков на заводе, по-моему, было не меньше ста человек. Кто из них лучше знает машину, конечно, было известно. Были такие, кто охотно делился знаниями. Вот около него если стоишь, то он что делает - всё объясняет, можно быстро научиться. А были такие, которые вообще ничего не хотели говорить: "Вот бери сама и разбирайся. Я разобрался - и ты разбирайся. Ишь какая, хочешь на чужом горбе". Вот такие тоже были. А как оценить? В общем-то авторитетные знатоки, к кому можно было обратиться за консультацией, были известны. Причём тут и женщины были такие квалифицированные, не обязательно это ребята были. И причём как-то мало зависело от того, техники или инженеры были, между прочим. Потому что были техники очень квалифицированные. Ну квалифицированные в том плане, что знали машину хорошо. А уж богатых теоретических знаний там не нужно было особенно. Главное, чтобы всю логику машины знать, всю эту механику наладки, и техники управлялись хорошо. Но не все, далеко не все, но были и те, кто очень хорошо, успешно работал.

14.

Когда сдавали машину, на ней надо было прогнать две контрольные задачи - система из восьми линейных уравнений методом Рунге-Кутта и перемножение матриц не помню какого порядка. Задачи были записаны на магнитной ленте и к ним давалась книга с ответами. То есть программы должны были отработать, и если полученные результаты совпадали с ответами, то считалось, что машина работает нормально. Контрольные задачи были составлены так, что при работе программы должны были участвовать все устройства машины. Если в процессе выполнения программы в машине был какой-то сбой, то она останавливалась, и загоралась лампочка "Сбой". В программе был двойной счёт, то есть каждое вычисление выполнялось дважды, и если результаты не совпадали, то машина останавливалась. Но иногда это случайный сбой был, и можно было нажать кнопку "Пуск", тогда задача дальше решалась. Это не считалось ошибкой. Задачи выполнялись 18 часов, а с исправлением погрешностей это занимало 20 часов. Каждая сдача машины - почти сутки. Когда задача более-менее пошла, можно прилечь на стуле задремать. Но печать там грохала - ого-го! Она была как отдельное устройство, с машиной соединено кабелем, и печатала на широкой бумажной ленте, шириной сантиметров 8. А со временем запоминаешь, как часто печатать начинает при прохождении контрольной задачи, и вот когда вроде заснула, если только печать в нужный момент не застучала - моментально просыпаешься и смотришь, в чём дело. А когда вовремя печатает, грохот этот не мешает спать. Печать была рычажками, вроде электрической пишущей машинки. Печатала она только цифры, букв там не было. Печаталось столбиками - один столбик, другой столбик, пропуск между ними. Программист подходит и пишет: "1-й этап", "2-й этап", надписывает над каждым столбиком. Вот такой ширины бумажка получалась, в рулончик свернул - и всё. Была специальная команда вывода на печать. Печаталось всё в десятичных числах. Там была программа перевода из двоичных в десятичные числа и наоборот.

В контрольных задачах был выход на сбой, если не совпадал двойной счёт, то выдавался сбой. А программисты должны были сами заботиться о проверке своих вычислений. Но если это был один вариант счёта - то тут никак не проверишь, надо двойной счёт делать. Либо каким-то другим путём проверять - там контрольная сумма или как-то ещё.

15.

Распределение машин шло через Госснаб. Заказчик через своё министерство посылал заявку в Госснаб. Госснаб составлял общую потребность в машинах, и передавал в Госплан, который составлял план выпуска. Уже оттуда шло в министерство изготовителям, а там уже распределяли по заводам. Когда машину начинали собирать, уже было ясно, кому она достанется. Заказчики должны были приехать заранее, чтобы прослушать курс лекций, это примерно месяца за два, за три. Жить при этом им приходилось в гостиницах или общежитиях, кто как, завод это не интересовало. Заказчики были очень разные. Иногда очень толковые были, и машину хорошо знали, они долго в Пензе сидели, брали недоделанные машины и на местах налаживали и пускали в работу А иногда приезжали отдохнуть и развлечься, лекции что слушали, что не слушали. И два или три раза было, что заказчики просили нас прочитать пару лекций по наладке, по всем устройствам, и рассказать слабые места: "Схемы мы все знаем, но вот расскажите тонкости, которые за пределами этих схем. Какие вы методы используете, или, может, какие-то бывают типовые неисправности". Ещё заказчики знали, что у наладчиков есть блокнотики, в которые они записывали неисправности, которые выявлялись в процессе отладки машины, и иногда просили отдать им такой блокнотик после сдачи машины.

Машину сдавали приехавшим представителям заказчика на заводе, акт подписывали. А потом в этом акте было сказано, что заводские специалисты на месте её введут в эксплуатацию. На пуск машин у заказчика ездили заводские. Брали тех, кто хочет, кто может, сначала было просто случайно. А потом организовали так называемый монтажно-гарантийный отдел - МГО.

Были упорные заказчики - ждали, пока всё не наладят... Сами всё сидели караулили, ночами караулили. Спрашиваю - зачем? "А у вас возьмут ячейку подменят на неработающую". В выходные нужно было кому-то дежурить, и поскольку давали отгул, то желающие дежурить находились, подумаешь - придёшь, книжку почитаешь 8 часов. Просто в цехе должен быть дежурный инженер и всё. Всё выключено, тишина, работы нет, и одной не положено вообще включать ничего. Но дежурный должен быть. И вот заказчик сидит, караулит, мы с ним разговаривали, он:

-- Вот вы подмените ячейку.

Я говорю:

-- Слушайте, но ведь рано или поздно у вас из строя эта ячейка всё равно выйдет. Ну вы же должны будете что-то делать с ней. Чего вы боитесь? Ну замените на годную. Уж ячейку-то найти - нет проблемы.

Как потом заказчики эксплуатировали машины, мы не знали. Они заполняли форму ЦСУ, каждый месяц или квартал. Позже, когда я сама на машине работала, я такую заполняла. Там отчетность, сколько за месяц часов, что-то ещё. В ЦСУ учитывали все машины, которые поступили к заказчикам, куда поступили - по номерам машин. Все машины были с номерами. У них была куратор, которая вела, скажем, все машины одной серии, или по предприятиям - я не знаю как. У организации, где стояла машина, был её телефон, можно было с ней поговорить, и она иногда звонила, если какие-то проблемы были. Заполняли эти формы отчетности, начальство подписывало, начальство отвечало, если что. Завод тоже, наверное, как-то свои машины учитывал. Во всяком случае, когда я в середине 60-х работала в Гипрокаучуке и мы получили "Минск", то прошло какое-то время, которое, по-видимому, даётся на пуск машины, а потом нам прислали форму стат.отчётности, нужно заполнять было. Первый раз я звонила, консультировалась, а потом уже сами заполняли. То есть куратор знает номер машины, знает, где находится, это мы ей не сообщали. Завод, наверное, эти данные давал.

16.

После того, как на заводе организовался монтажно-гарантийный отдел, нас туда перевели - ну тех, кто хотел ездить в командировки. Я тоже туда перешла. Мы на табельном учёте там были, но между командировками мы всё равно числились в какой-то бригаде и должны были приходить на работу и там налаживать какую-то машину. Но, как всегда, была неразбериха. Те, кто был в МГО - все ездили, но из цеха тоже посылали. Сначала посылали троих, четверых, а потом я несколько раз ездила одна, когда опыта набралась. Я много ездила, потому что мне нравилось больше на местах, чем в Пензе сидеть.

Наладка машины у заказчика занимала месяц - если с нуля и всё хорошо шло. Месяц в командировке. Некоторые лезли из кожи - за десять дней сдавали. Сутками не выходили, очень хотелось себя проявить. А кому до фени это всё было - месяц гуляли. Всё равно на месяц давали командировку, что, потом возвращать командировочные, что ли? Некоторые вообще спивались просто. Потому что ну ладно там девчонка приедет - никто спирт подносить не будет. А парень приедет - давай наливай, с приездом. А когда сдаём машину, всегда какой-нибудь выпивон по случаю сдачи у заказчика, либо на месте, либо в ресторан шли.

Я считаю, что на местах на наладке квалификация растёт быстрее. Ну когда я в цехе налаживаю, мне никто не дал бы налаживать одной всю машину. А в командировке не на кого ссылаться, не от кого ждать помощи. Поэтому всё приходится делать самой, если чего не знаешь - разбираться быстро-быстро на месте. Поэтому я считаю, что у меня квалификация росла там быстрее. Но ведь в заводской машине и дефектов было больше, потому что она только со сборки поступила, то есть там работы, конечно, было больше.

Машину пускать у заказчика было несложно. Ну тут знать надо было, конечно. Когда со всей машиной познакомился, в общем, она не казалось такой уж сложной. Ну и неисправности большей частью были стандартные. Но были случаи, которые задерживали, но, слава Богу, неразрешимых не попадалось. Была в Ленинграде неприятная ситуация - вот сбой на задаче. Тесты все идут, задача одна проходит, на второй задаче - сбой на одном и том же месте. В одном и том же месте, на одной и той же точке останавливается задача - и всё. Всё проверили тестом, всё получается, в чём дело - не знаю. Такое впечатление, что с ленты считывается неправильно. Ну как может быть, что с ленты идёт неправильное число, если у ленты каждая запись идёт двумя блоками, и если они одинаковые, то только тогда запись идёт в машину. Если бы на ленте был дефект какой-то, то тогда сравнение не прошло. А так идёт в машину неправильное число. И вот я два дня, наверное, билась, ну не знаю, что делать. Потом остановила ленту, где это число, и вытащила ленту из-под головки и смотрю - на ленте два дефекта, совершенно симметричных относительно центральной оси, на одном и том же разряде. Ну вот бывает такое! Конечно, до этого вообще дойти сложно. Это уже сдавала машину, уже всё было нормально. Ленту поменяли - и всё пошло, но ещё сутки сидеть пришлось.

Особенно неприятно на предприятии, где есть цеха, станки. За сутки обязательно бывает момент, когда станки включают и выключают, и сеть дрыгается. Вот этот момент неприятный. Был случай, что и цеха, и машина были запитаны от одного кабеля. Но там я просто отказалась налаживать. Нужна была силовая сеть. Надо мотор-генератор ставить, чтобы питание было стабильное.

17.

Когда начался выход готовых "Уралов-1", это где-то в начале 1957 года, первые две машины очень долго стояли. Первая машина пошла в Москву, в один НИИ, там парень с нашего курса был начальником машины. Позднее я слышала, что там занимались радиолокацией. А вторая машина пошла, я так думаю, в Байконур. Потому что принимали её военные, они говорили, что они из Кзыл-Ординской области. Мы, говорят, живём в голой степи, выйти некуда, и водки нет, сухой закон. Кто едет туда, везут в чемоданах одну водку. Они каждый день приходили, несмотря на пензенскую грязь, в начищенных сапогах, молодые лейтенанты, недавно кончили артиллерийское училище. Пока машина у них налаживалась, они переженились все в Пензе. У них был очень строгий начальник. Он сказал: "Пока мне не сдадут машину так, как положено, мы её не заберём, потому что там нам никто не поможет. Там с нас будут только спрашивать".

А где-то в числе первых, но существенно позже пошла машина в Капустин Яр, и не одна, а три, в разные воинские части. У меня было желание туда поехать, начали оформлять командировку, но оказалось, что меня туда не пустят. Там был такой анекдотичный случай - машину сдали, всё работает. Пришло высокое начальство, говорит:

-- Кто ответственный за пожарную безопасность?

-- Капитан такой-то.

-- Объявляем учебную тревогу. Кто ответственный за первую стойку? За вторую? За третью? Пишем приказ - капитан Иванов ответственный за вынос стойки номер 1, капитан Петров - за вынос стойки номер 2...

-- А как же мы их выносить будем?

-- Ну там между ними проволочки, мы разрежем, а потом опять соединим.

Наши ребята чуть в обморок не упали. Сейчас они устроят пожарную тревогу, а что потом

с машиной делать? Акт ещё не у нас. А старший говорит:

-- Вот проведём учебную тревогу, поставим назад, если всё будет работать - вы акт получите.

Ребята ходили к высокому начальству, добились, что они отменили это дело. А там удивлялись - ну что это за машина, если её нельзя разделить, а потом снова соединить.

В Иванькове, это сейчас Дубна, на авиазаводе была машина. Когда машину пускали, на завод приехал Микоян, который авиаконструктор. Его водили по заводу, зашли в вычислительный центр, показали новую технику. Он посмотрел, а у нас там задачи решались, лампочки мигают. Он говорит:

-- А что это лампочки мигают?

Мы говорим - задача идёт, а лампочки показывают содержимое сумматора и контрольного регистра. Он так подумал немного и говорит:

-- Плохо.

-- А чего плохо?

-- А чёрные шторы на окна надо.

-- Почему?

-- Потому что враг не дремлет.

Как-то сразу он это сообразил. Вообще говоря, если снять мигание лампочек на пульте на плёнку, а потом замедленно просмотреть, если знающий человек посидит, то, наверное, сможет сказать, какая операция с какими числами делается. Но только очень гениальный человек сможет программу расшифровать. В общем, повесили там темные шторы, наверное, проще шторы повесить, чем думать, можно или нельзя информацию снять. В Иваньково начинается канал Москва-Волга, и люди немолодые, кто там на заводе работал, участвовали в строительстве канала. Начальник машины у них был мужик очень сволочной, он на строительстве канала работал в охране заключённых. Он рассказывал, что канал построен на костях.

Это в Иваньково машина была, на авиационном заводе. А на другом берегу Волги, в Дубне, тоже машина была, в Институте ядерных исследований. А в Москве туполевское КБ получало машину.

18.

С завода ездили на все машины, не ездили только в места типа Арзамас-16. И то куда-то в Свердловск ездила у нас женщина. Нам предложили первые командировки. Начальник цеха говорит:

-- Хотите поехать?

Мы говорим:

-- Хотим!

Мы с ней шли как раз. Он говорит:

-- Есть командировка в вычислительный центр Академии Наук в Москву, и в Свердловск.

Она говорит:

-- Я в Свердловск поеду.

А я говорю:

-- А я с удовольствием в Москву поеду.

И ей оформили первую форму допуска, а мне вторую. Потому что туда, куда она поехала, только с первой пускают. Это оказалось не в Свердловске. Её там встретили, посадили в машину с зашторенными окнами, долго куда-то везли. Так что она не знает, где она была. Ну ничего, там ребята хорошие были, там всё благополучно прошло.

В Подмосковье машины были - из Жуковского забирали машину, из Лыткарино были, я сама там машину сдавала, в Лыткарино. Там авиационный завод, и совсем близко за окнами ВЦ была аэродинамическая труба, и когда её запускали, это был ужас. Я говорю:

-- Почему у вас не сокращённый рабочий день?

Вы знаете, вот что-то в организме происходило, ужасно неприятно было. А они говорят:

-- Не, у нас вот только стёкла заменили на плексиглас, потому что на каких-то частотах стёкла вылетали.

А люди ничего! В Звенигороде была машина, чего-то с метеорологией связано. Ну может, не в самом Звенигороде. В Коломне ещё машина была, на тепловозостроительном заводе. Мы туда вдвоём ездили. В Химках тоже была, авиационный завод. Но больше всего, конечно, в Москве было. В Москве очень многие ВУЗы получали машины. И Академия Наук. Из МЭИ тоже приехали за машиной. А приехал получать наш бывший парторг факультета. Увидел нас, подошёл и спрашивает:

-- Ну что, вспоминаете Alma Mater?

Я говорю:

-- Ага, каждое утро, как в общежитии просыпаюсь, вспоминаю - комиссию по распределению.

А он у нас в комиссии по распределению был.

Ну и все республики, конечно, получали. И Киев, и Минск. Вот наша бригада налаживала азербайджанскую машину, для Баку. Ну лодыри были! Бабники и лодыри, ничего делать не хотели. В общем, республики получали, но в столицы в основном.

19.

По одной машине ушло в страны восточной демократии - в Болгарию, Чехословакию, Венгрию, ГДР. Вот насчёт китайцев не помню. Кто-то был с Востока. Но туда никто не ездил. Мы их спрашиваем:

-- А чего вы на западе не покупаете машины?

Они говорят:

- С вами мы помидорами расплачиваемся, а на Западе валюта нужна.

Была командировка, у нас несколько человек ездили в Индию. Туда отвозили машину, и там они читали лекции. Но там в основном были разработчики машины, несколько человек ездили. Я не помню, ездил ли Рамеев, а может, его в это время уже в Пензе не было. Ездил начальник цеха и ещё несколько ребят, месяц они там были. Они потом рассказывали, что Индию они себе представляли совсем не так, они думали, что там будут индусы на четвереньках бегать, и как они им будут... Они говорят: "Мы приехали - ёлки-палки, они все кто Кембридж, кто чего там кончал". Так что там очень образованные инженеры были, причём там порядок, говорят, такой - стоит индус, и если надо осциллограф подвинуть, то не дай Бог, чтобы это инженер делал, это нужно сказать, чтобы он подвёз, подал, принёс, включил, а инженер только, значит, свою работу делал. Нашим это не понравилось. Сам, говорит, лучше сделаешь, пока ему объяснишь, что. Ну вот это была, пожалуй, единственная командировка. На этой машине делали монтаж каким-то другим проводом, потому что там то ли москиты, то ли термиты, то ли ещё какие-то твари эту виниловую изоляцию жрут. И вот для них каким-то особым проводом делали монтаж.

20.

Среди заказчиков тоже чудаки попадались. Вот есть завод Орджоникидзе на Шаболовке, станкостроительный, они тогда делали станки с программным управлением. У них начальник машины был по образованию ну совершенно не технический даже, не техническое у него образование было. И команду всю собрал себе такую же, что он им приказал - кнопку "Пуск" не нажимать, и всё, пусть с завода приезжают и нажимают. Ну они и сидели. И у них потолки низкие, помещение небольшое, и очень высокая температура, машина днём не идёт. Мы говорим, что нужно делать вентиляцию. А он говорит:

-- Вот в технических условиях про вентиляцию не написано, площадь у нас позволяет машину ставить, а что она у вас перегревается - это ваши проблемы. Почему она у вас не работает - то ли перегревается, то ли что? Если вам тут днём жарко, приходите ночами работайте.

Мы говорим:

-- Спасибо. Приходите сами ночами, а мы ночью лучше спать будем.

Ну он подходит к осциллографу там и спрашивает:

-- А вот это хорошие импульсы или нехорошие?

Я говорю:

-- Вот это хорошие импульсы.

-- А как вы определяете?

-- По виду!

-- Ну нет, вы неправильно налаживаете, вот должна быть у него длина, ширина, всё расписано.

-- Да я вам осциллографом его растяну, хотите, любую сделаю и длину, и ширину. Это же ерунда, понимаете?.

Ну в общем, работали мы посменно там, и днём, и вечером, и ночью - по-всякому, кому как придётся. В конце концов мы ему машину сделали. А он нам отказался акт подписывать. Ну мы плюнули и уехали. Потому что месяц прошёл. Вслед нам пришло письмо на завод, нас вызвал начальник цеха:

-- На вас жалоба пришла.

Вот этот начальник машины написал, значит, что эти инженеры ваши работают непонятно какими методами. И что они включают осциллограф, и не могут объяснить, почему-то на глазок прикидывают, правильная там картинка или неправильная. И в итоге они сказали, что якобы у них там задачи идут, но я не уверен, что машина работает. Поэтому акт мы подписывать не будем. Такими методами работать нельзя - он написал. А наш начальник цеха послал его подальше! Никуда, говорит, не денутся, кто-нибудь поедет из руководства, поговорят с его начальством, и всё подпишут, куда они денутся.

В другом месте были проблемы с электричеством, и мне трудно было им это объяснить, от машины я просто отказалась. У них она сидела на осветительной сети. Как утром все приходят на работу - всё, машина не работает. Потому что включают-выключают всё - ну там какие-то обогреватели или что-нибудь, и мощности не хватает, то и дело вырубается питание. Ну там главный инженер собрал несколько человек, совещание, говорит:

-- Ну что, во-первых можно работать ночами.

Я говорю:

-- Нет, ночами я работать не буду. Где это видано! Что я вам тут, целый месяц ночами буду работать, что ли? И потом, это не выход из положения. А вы потом тоже ночами будете работать? Вы начнёте работать днём и писать на нас жалобы, что мы плохо сделали машину.

Это стоит только начать, ввязаться, а потом не выберешься оттуда, это я прекрасно понимала. А потом он говорит:

-- Ну я иллюминацию прекращу, половину лампочек мы выключим.

Ну это тоже не выход из положения. Я говорю:

-- Вам всё равно нужна силовая сеть.

-- Ну у нас нет в здании силовой сети.

Ну а зачем машину тогда берёте, 10 киловатт между прочим? В общем, я написала бумагу, они подписали акт, что не готово питание. А у меня тут ещё была машина, поэтому я уехала. Как дальше у них было, я не знаю.

21.

В основном машины поступали в организации, где до этого вычислительных центров не было. Ну вот в ВЦ Академии Наук была "Стрела", а так ни у кого не было машин, и это было очень плохо. Ну хорошо, если НИИ имел хоть каких-то специалистов по электронике, тогда всё это было более-менее просто. Просто набирали персонал внутри, и направляли в Пензу на обучение, и всё. А вот в НИИ, которые не имели таких кадров, приходилось заново со стороны брать, и очень часто попадали непорядочные люди просто, авантюристы, которые - "О!, Тут спиртом распоряжаться, машину получать, грузчиками командовать". И всё. А дальше он начинает искать - а кто её будет налаживать, потому что сам ничего в ней не понимает.

Штаты набрали, но по этой специальности ещё никого не было. Кого там только не было! Все пристраивали туда всяких дочек, невесток, племянниц, одно бабьё на машинах было, только мужики начальники были. И, конечно, народ был очень неквалифицированный, и потом начальство как-то не хотело понять, что это не такая работа, где хочешь - делай, хочешь - не делай. Тут всё время надо следить за машиной, а не то что написал бумажку, отдал, и сиди жди, когда другую поручат. Ну в общем, с кадрами было неважно, очень неважно. Много было случайных людей. Довольно много было военных-отставников почему-то. Ну это вообще - тут атас, как говорится. Формалисты ужасные. Суть никого не интересовала. Ну потом, наверное, как-то осваивались. Программисты были, конечно, очень неопытные. А тем более программистов тогда вообще никто не учил. Если ещё нас как-то учили к машинам, то программированию никого не учили.

А знаете, кто шёл в программисты? Математики из пединститутов. Даже из школ приходили учителя. Вот эти повально шли в программисты, в школах тогда был обвал. Программистам больше платили, и их охотно брали. Но программированию их, конечно, никто не учил. А программистов тогда вообще не учили. Я не могу сказать, когда появились первые профессиональные программисты, потому что когда в середине 60-х я работала в Гипрокаучуке, там тоже все были кому не лень. В этот отдел тоже пришли в основном такие, "позвоночные", в основном женщины, в основном химики были.

Сколько человек машину обслуживало, у всех по-разному было. У некоторых было полно народу, у некоторых мало. Единственное, что по правилам техники безопасности на машине должно быть не менее двух человек одному нельзя работать. Но в основном так брали, чтобы на каждое устройство два человека было, на случай, если один уволится. Это получалось восемь человек. И ещё два механика, потому что механика на "Урале" была серьёзная. И ко всему был начальник. Как правило, начальник какое-то устройство знал всё-таки. Но бывало, что и просто был начальник. Ещё техника брали на ячейки. Проверять ячейки, следить за лампами, чинить ячейки, если надо. Вот на это сажали обычно девочку, которая умеет паять. И была ещё девочка, которая набивала перфоленты. Иногда и программисты, конечно, набивали, но в основном правильно, когда сажали отдельного человека. Она училась это делать быстрее и у неё лучше получалось. Так что народу на машине было человек 12-15 плюс программисты. Количество программистов зависело от объёма работ. Сколько надо, столько и поставят.

После того, как заказчик получит машину, установит и пустит, считалось, что он самостоятельно её будет эксплуатировать. Но в Москве многие друг друга знают, у кого какие машины, и если были проблемы, то ловили заводских, по телефону разыскивали, просто просили приехать. Специально командировку не оформляли, но если, скажем, если я потратила несколько дней на каком-то предприятии, я просила мне в командировке поставить прибытие-убытие. Вообще потом шёл обмен опытом между пользователями "Уралов", устраивались конференции, и организовывала это всё ассоциация пользователей. Завод к этому отношения не имел. Кто это финансировал, я не знаю, не мероприятия были серьёзные, печатались тезисы докладов. Доклады были в основном о переделках - кто какие дополнительные функции создавал, в общем кто как изгалялся. А о тех переделках, о которых все знали, просили вообще не говорить.

22.

Из Пензы я уехала в 61 году. Я на них обиделась, потому что у нас провели реорганизацию, цех сделали отделом, там несколько выше зарплаты. А мне только перед этим на десятку прибавили зарплату. И получилось, что оснований для очередной прибавки нет, я была старшим инженером и получала 120 рублей, а в отделе 120 рублей была зарплата рядового инженера. Они не придумали ничего лучшего, как мне в трудовой книжке записать "Переведена на должность инженера". Ну я возмущалась - за что меня понизили в должности? А они одно мне твердят - нет оснований для прибавки зарплаты. А тут из Воронежа были ребята. Я спросила:

-- У вас есть вакансия?

-- Есть.

-- Возьмите меня к себе на работу.

-- Какие разговоры!

И я уехала в Воронеж, инженером на машину в Воронежский университет. К тому времени из Пензы многие уже уехали. Много народу уехало в Минск, ещё в 60-м, наверное. Они, конечно, купили всех квартирами, и народ туда рванул. Кто-то поехал в Ереван, там в то время тоже шли работы по ЭВМ, руководил самый молодой в стране академик, не помню фамилии. Да и самого Рамеева в Пензе уже не было, он уехал в 60-м, а может даже в 59-м.

23.

В Воронежском университете на "Урале" договорные задачи решали, студенты практиковались, кто-то диплом делал на машине. Операторов не было, сами студенты садились за пульт и работали, ну с руководителем, конечно. А чего они на пульте могут сломать? Там ничего не сломаешь. Наоборот, их же обучали работать. Ну вот программисты писали дипломы, нормально они работали, с руководителем.

А программисты там хорошие были, но их этому учили. Приходили к нам на практику программистки-студентки, и дипломы писали, и некоторые там на работу тоже оставались. Но это уже 61-й год был, это уже серьёзные программисты были, вполне квалифицированные.

Там у нас один дипломник - математик-программист, уже взрослый, фронтовик, писал дипломную работу "Тест для арифметического устройства на "Урале". Он изучил всю работу арифметического устройства по схеме, и тест составлял из расчёта, что в каждой команде проверяется какой-то элемент - лампа, диод, сопротивление, всё-всё-всё. То есть по характеру остановки можно было определить, какой именно элемент неисправен. Машину я тогда отладила, как конфетку, больше никто не вмешивался, времени было много, загружена она мало была, и я много сделала, чтобы повысить надёжность. И когда мы пустили этот тест, он сразу не пошёл. И пришлось ещё очень много слабых мест расшивать. Были такие слабые места, которые при определённых комбинациях команд проявляли себя. Но благодаря его тесту удалось легко эти места найти. Но не всегда неисправность сводилась к тому, что поменял диод - и пошло. Нужно было иногда менять схемные решения. Не в ячейках - в ячейках нельзя, это последнее дело, потому что они стандартные и должны быть все одинаковые. А так где-нибудь проскакивал паразитный импульс, потому что там идёт перепад напряжения, потом идёт дифференцирующая цепочка, она даёт пичок такой. А перепад редко бывает однозначный, там всегда бывает такая "борода", а потом идёт формирователь. Я поставила дополнительный блок 60 вольт, там место было запасное, чтобы нижний уровень не был меньше 60 вольт, в некоторых слабых местах я подсоединяла к этой шине. Может быть, это не очень законный способ, но, во всяком случае, увеличило надёжность.

А воронежскую машину они потом передали в Политехнический музей. Это был 71 год. Я через несколько лет в музей ходила, и она работала, на ней работали какие-то школьники, и какой-то дядька с ними занимался, какие-то программы прогоняли. Я думаю, все мои изменения там остались. Во всяком случае, все свои изменения в схемы я вносила обязательно, когда уверенность появлялась, что это помогло. К машине вся документация была в порядке. Раз она здесь работала, значит, наладили, как она переезд-то пережила, старая всё-таки машина. Машину Воронеж получил в 1958 или в 1959 году, она имела заводской номер 73.

24.

Чтобы машина надёжно работала, её нужно было как следует пустить в эксплуатацию, то есть помещение должно быть достаточным по площади, без дураков. Желательно, конечно, потолки повыше, не 2,5 метра, а побольше объём. Ну 10 КВт тепла, его же надо отводить куда-то. Конечно, нужна была приточно-вытяжная вентиляция, кондиционирование воздуха. Но заказчики некоторые упирались - у вас в паспорте, в документации нет таких требований. Ну нет - и не надо! Вам же хуже будет. Там было написано - машина работает при температуре с тольки-то до стольки-то градусов. Если все условия соблюдать и изначально её правильно отладить, то всё будет нормально работать. Вот в Воронежском университете машина очень долго работала. Они получили её где-то в 1959 году, а выключили в 1971-м.

Если машина нормально установлена и нормально эксплуатируется, можно и неделю не выключать, с ней ничего бы не было. Только условия нормальные нужны - что не перегревается, напряжение нормальное. Лампы в принципе работали подолгу, ну свой срок они отрабатывали, это примерно 5 тысяч часов. Новые лампы на сколько-то часов ставили просто на нагрев, один накал, чтобы состарить, это чтобы эмиссия устоялась. А потом, когда в ячейки ставили, там стенд для проверки ячеек был, он шёл в комплекте с каждой машиной. Каждую ячейку воткнул - можно было по приборам определить, работает она или не работает, её какие-то данные. Это всё было, и каждую неделю мы делали профилактику. В понедельник с утра мы делали профилактику, то есть машина выключается, обязательно везде вытираем пыль, чтобы не было по возможности в шкафах пыли. Чистый воздух - залог здоровья. Я, например, завела журнал, когда какую лампу вставила, при мне был, потом не знаю - соблюдали они это или нет. И вообще много уделяла времени её повышению надёжности. То есть все слабые места я знала. Тут у меня было и время и возможности как-то разрешить эти места, ну там, где это возможно было. И когда в понедельник мы всё это проверим, тесты проверим, всё идёт нормально - всё, зовём программистов, после обеда можно работать. Ну и жалуются иногда, если что выходило из строя - это вот эти противные магнитные ленты. Там вот такая была тумба с лентопротяжкой, она там так сложно заправлялась, через какие-то зубья, катушки горизонтально лежали. Сначала ленту размечать надо было по зонам, если лента новая, её надо было разметить и проверить. Там, по-моему, полтора метра одна зона, ну в общем, примерно знали, у кого сколько зон, по программе какой длины лента нужна. Бывает, замнёт ленту лентопротяжка, ну а причём тут машина? Это просто механизм ненадёжный. Ну сделаны зубья, ну крутит мотор, а что можно там наладить? Чего надо смазывать - смазывали, конечно.

На выходные машину выключали, в понедельник с утра включали, прогоняли тесты, а потом всю неделю она работала. Выключали, если нет у программистов работы. Третья смена если у нас была, то очень редко. Она была, когда мы затеяли серьёзную переделку в сумматоре, там по-другому сделали. Не помню что, но в каждой ячейке, не в ячейке, а в ответной части мы что-то меняли в каждом разряде, сейчас уже не помню что. Что-то хорошее хотели сделать, оно и получилось. Мы выходили ночами паять, потом нужно было проверить, чтобы к утру она работала. А в принципе, если программистам кому нужно было, они же по договорным работам, кого-то сроки поджимали, у кого-то большой объём - выходили ночью работать. Смену сдавали - машину не выключали, потому что бывает, что в первую смену работаешь - сидит программист, я ухожу, а программист ещё сидит. Ну как её будешь выключать? Задачи же не посменно идут.

В общем, я знаю, что у кого был квалифицированный обслуживающий персонал - машина прекрасно работала. Всё решали, и сутками работали - и всё было нормально. А чего там собственно - если менять вовремя лампы. Машину выключали, если новую какую-то можно было получить. Но обычно как - просто находили дополнительное помещение, ставили другую машину, а эту потом либо списывали, либо куда-то передавали. Наверное, в документации срок эксплуатации был как-то указан.

25.

Очень многие из нашего институтского выпуска, а это было четыре группы, человек от 80 до 100, наверное, попали на эксплуатацию "Уралов". Кого могу припомнить, на эксплуатации побывали все. Кто-то, потом были случаи, получали какие-нибудь зарубежные машины. А потому что это были не случайные предприятия. По распределению же попали-то. Значит, распределяли всё-таки не на самоварные заводы. А так в какие-то академические институты, в разные НИИ, кто куда попали.

В других вузах выпускников тогда ещё не было, поэтому, конечно, все друг друга знали. Я знаю, что вычислительный центр Академии Наук практически полностью укомплектовывался, технический персонал, за счёт МЭИ. Программистами они брали математиков из МГУ.

Хотя работа на машине, инженером по эксплуатации, считалась не очень престижной. Тогда первое время это было интересно, потому что это было новое. А потом уже, конечно, рутина. Впрочем, это каждый сам определял. Кто хотел делать административную карьеру - начальник цеха, главный инженер, директор - тот предпочитал работу на предприятиях. А кого больше интересовала научная карьера, тот шёл в разработчики.

Ну а так, в плане профессиональном, Пензенский завод, конечно, больше давал. Потому что не одну же машину налаживали, много, сколько я их в командировках одна налаживала. Когда в командировку приезжаешь, они смотрят как на бога из Пензы, с завода приехали - значит сделают. На эксплуатации всё же опыта меньше, ну тоже, наверное, если хочешь, то можно. Всё-таки там было с кем поговорить, обсудить.

Когда в начале 60-х стали отключать "Уралы", переходить на новые машины, это было болезненно для многих. А ещё дело-то в том, что в это же время произошёл переход с ламп на полупроводники. Ну кто-то пошёл на минские машины, как я, я потом на "Минске-2" работала. Кто-то перешёл в разработчики, тогда не только вычислительную технику разрабатывали, много другой аппаратуры делали. Но этот переход тоже был болезненным. Когда уходишь с эксплуатации, надо с чего-то начинать сначала. А годы идут, техника развивается, за всем не уследишь.

26.

Конечно, в то время к массовому внедрению вычислительной техники, а "Урал" выпускался серийно, были не готовы. Понимаете, не готовы были все. Ну конечно, нужно было какое-то время всем освоиться. Потому что для завода это было новое дело. Нужно было и рабочих готовить, и монтажников готовить. Там одни барабаны чего стоили, сделать этот барабан. С покрытием очень долго с ними мучились, не шли барабаны. И инженеры в основном-то... Ну хорошо у нас в институте хоть что-то было, а ведь приехали - там кто угодно были. В Пензе начальник гарантийного отдела, потом я там работала, приедешь, если не сдала машину, не успела, спрашивает: "Ну тесты идут?" А я чувствую, что он даже не понимает, что это такое, но слова слышал.

Но такая же картина была на тех предприятиях, куда брали машины, естественно, а что там, другие люди были? Тоже никто ничего не знал, всё же нужно время, чтобы в голове засело всё-таки у людей. Поэтому в этом плане "Урал-1" был, конечно, принесён в жертву. Я думаю, что эффект в целом от этой серии машин был очень небольшой, вот сам эффект вычислительный, скорость там маленькая. Да и задачи ещё не умели ни поставить, ни программировать, ничего. То есть на ней учились. На ней было легко учиться, она была простая, и легко программировать, и легко учиться. Ну свою роль, конечно, "Урал" сыграл, потому что хотя бы в сознание внедрилось, что есть вычислительные машины, которые могут считать.

Оставить комментарий © Copyright Леонов Дмитрий Николаевич (raketac25@mail.ru) Размещен: 18/04/2015, изменен: 18/04/2015. 79k. Статистика. Глава: Мемуары Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Людмила Васильевна Власова после окончания МЭИ в 1956 году была распределена на Пензенский завод математических машин, где занималась настройкой первых серийных отечественных ЭВМ "Урал-1".

Леонов Дмитрий Николаевич : другие произведения.

Воспоминания Л.В. Власовой - инженера-наладчика советской Эвм "Урал-1"