Аннотация: Анна живёт в психиатрической больнице. У неё, как и у всех жителей "Святой радости" своя история. Но какая же из этих историй реальная?
Святая радость
Переплетясь в непонятный жест,
Ночь и день, и безжалостное пророчество
С искаженными лицами, как могильный крест
Мне подносят мое одиночество.
1
Пахло хлоркой. Тихо прикрыв за собой дверь, она пошла в глубь узкого коридора. Спустилась по лестнице на первый этаж. Здесь располагалась комната, настолько маленькая, что в ней едва помещались кровать и старинный дубовый сундук. В сундуке хранились два льняных серых платья, маленькая, потрепанная, в обложке зеленого цвета библия, стеклянная брошь со сломанной застежкой, чернильница, перо, фотографии, детские рисунки и толстая тетрадь, служившая дневником для записей. Эти вещи были единственным состоянием Элоизы. Каждый вечер девушка садилась на холодный каменный пол перед сундуком, доставала дневник и записывала в него сокровенные мысли, тайны и желания.
В этот осенний вечер Элоиза вновь задумалась над тем, что бы она хотела поведать своему бумажному другу.
2 октября.
Попробую передать тебе его слова. Не скрыть - они действительно тронули мое сердце и разбудили странные мысли, никогда раньше не посещавшие мою голову.
"Ночь. Вот она - свобода, бесконечность: когда черное небо, усыпанное точками звезд, сливается с остывающей после жаркого дня землей, стирает границы с затихшими морскими пучинами, размягчает вершины гор, вливается в трещины и под камни, под шины несущихся по дорогам машин. Спасаясь от тьмы, машины включают свои тусклые фары и с ужасом наблюдают, как тьма пожирает свет, не позволяя ему проникнуть в свое бесплотное тело. Бесконечное действие тьмы, вот что завораживает, пугает... Подойди".
Писатель отошёл от окна и тяжело сел на край постели. Я села рядом.
"Утро - это ворота в день, - продолжил говорить Писатель. - Это начало света и конец тьмы. Столько нового; столь безграничные границы; столько всего, на что можно опереться взору! А мысль? Ночью она исчезает во мраке, разлагается во снах. Утром мысль отражается от каждого предмета, лица, вздоха... Я никогда не забуду тебя, добрая девочка. Прощай".
"Впереди ничего нет, только страх и ожидание смерти" - человек, сказавший эти слова, обладал великим знанием или находился в заключении, в подобном этому месте. Или и то и другое. Все сумасшедшие обладают знанием, но они не должны делиться им с окружающими. Пряча его в подсознание, думают, что под покровом болезни, смогут сберечь от людей самое заветное - тайну истины.
Эти люди смотрят на мир через мутное стекло, обтянутое стальными решетками, из своих серых грязных комнат, стены которых заросли паутиной. В этих комнатах пахнет сыростью, от постелей несет потом и мочой. С потолка капает дождевая вода, просачивающаяся через трещины и щели разбитой крыши. И никому нет до этого дела. Их бросили... нас бросили!"
Наверху послышался треск разбивающегося стекла, последовал глухой, тяжелый хлопок во дворе, подобный тому звуку, как если бы из окна сбросили мешок с картошкой. Элоиза встала с колен и вышла в коридор.
С лестницы спускалась полная женщина в темно-бардовом замызганном халате - кухарка Мария. Увидев Элоизу, она остановилась. Было слышно ее хрипловатое дыхание, несколько капелек пота катились по гладкому лицу, в черных больших глазах - усталость и раздражение.
- Эти сумасшедшие меня в гроб загонят, - пробормотала она сама себе, развернулась и пошла вверх по ступеням. - Неси тряпку и ведро.
Девушка не привыкла задавать вопросы. Взяв все необходимое, она поднялась на третий этаж.
На этаже располагалось несколько десятков комнат, но только в одной из них жил больной. Элоиза была одна из немногих, в котором жители психиатрической больницы "Святая Радость" могли найти себе друга. Она прибирала в их комнатушках, стирала одежду и постельное белье, кормила с ложечки тех, кто не мог самостоятельно есть, но главное - общалась с ними. Элоиза знала каждого поциента. Сейчас сердце ее невольно сжалось от предчувствия беды.
Поднявшись, она увидела распахнутую дверь комнаты, в которой жил Писатель, самый древний обитатель больницы. Он был настолько стар, что не помнил своего имени, а все документы, которые могли бы рассказать о его прошлом, сгорели лет пятнадцать назад в пожаре.
- Ну, что ты стоишь, разинув рот, иди и убери с подоконника стекло, - Мария подняла глаза к потолку и, уставившись на муху, сидевшую на нем, снова закричала, - вот, сидит жужжащая тварь! Если все в мире создано с целью, то что за прок от этой гадины? У нее одна забота - летать по кухне и гадить на мою стряпню!
Она выхватила у Элоизы тряпку и, нацелившись на муху, хлестнула по низкому потолку. На пожелтевшей от времени штукатурке остался грязный, влажный развод. Муха, жужжа, полетела прочь. Мария, недовольная своим промахом, вернула тряпку и вошла в комнату. Элоиза последовала за ней. У подоконника лежал опрокинутый табурет. Стекло оконной рамы разбито. Девушка стряхнула осколки в ведро, но их было мало - почти все вылетели на улицу.
Октябрь. Глубокая ночь, сырая и промозглая. Накрапывал дождь. Под напором порывистого ветра шумела разноцветная листва деревьев. На черном полотне земли, под окнами, она разглядела маленькую, распластанную, человеческую фигуру. Слов не было, не было слез. Природа сама оплакивала покойника своим осенним дождем, она пела ему похоронную песню далекими раскатами грома, шелестом трав и деревьев, криком ветра в небесной высоте, мягким звуком моросящего дождя.
К телу Писателя подошли люди. Девушка услышала их голоса, но не смогла разобрать слов. В голове все гудело. Вернувшись в свою комнату, она легла на кровать и при свете не выключенной лампы, уснула.
***
- Проснись, Анна, проснись скорей. Господин Гордеев пришел, говорить с тобой хочет.
Мария с силой схватила Элоизу за плечи. Почувствовав боль, девушка проснулась. Вставать не хотелось. Так же, как не хотелось видеть исправника и вспоминать то, что случилось ночью.
Унылая обстановка гостиной на втором этаже соответствовала неопрятному виду всех в ней присутствующих. В центре комнаты, на прогнившем по углам настиле, лежал протертый до дыр, с наполовину отодранными воланами, давно поблекший до серого, когда-то красный, палас. Подле большого пыльного окна стоял старый дубовый стол. Тут же толпились больные.
Крупный, тощий, лысый, одетый по последней моде исправник Александр Степанович Гордеев закуривал трубку. Он расположился в противоположной от окна стороне на обшитом голубым ситцем диване.
- Анна! Девочка. Садитесь.
Гордеев похлопал по дивану рукой. Элоиза подошла и села.
- Вы последняя, кто видел Писателя в живых. Он о чем-то говорил с вами?
Мария стояла неподвижно рядом, недовольная тем, что служанку отрывают от ее прямых обязанностей.
- Господин исправник, чем мог заинтересовать Вас сумасшедший старик? Простите, но вы зря тратитенаше время.
Но исправник лишь хитро прищурился и внимательнее стал всматриваться в лицо Элоизы.
- Анна, вы не ответили на мой вопрос.
- Он прощался со мной.
- Прощался? И вы не поняли, что он собрался покончить с жизнью?
- Он прощался со мной каждый вечер, перед сном.
Исправник задумчиво опустил взгляд. Затем резко поднялся с дивана и быстрым шагом направился к дверям. Здесь он остановился.
- Надеюсь, что мы с вами, Аня, больше не увидимся по этому поводу.
Мария долго молчала, смотрела на Элоизу, разглядывая ее чистый серенький передник, обвязанный вокруг талии, чепчик с синей тесемкой, из-под которого неаккуратно выбивались черные пряди волос.
- И чего это ему нужно было? Ты ведь ничего не знаешь?
- Не знаю.
Элоиза подошла к столпившимся у окна. Они были похожи друг на друга: худые, в посеревших от времени длинных сорочках, босые. Но один больной отличался от своих собратьев. Он стоял, согнувшись, тряся своей лысой с большим родимым пятном на макушке головой. На его худые плечи, поверх сорочки, был накинут синий бархатный халат, а на ногах красовались черные рваные тапки. Вцепившись в железные прутья решетки, больные глядели блестящими глазами во двор, на то, как плотник и охранник пытались подобрать по размеру деревянную коробку - гроб для самоубийцы.
Лысый, скрипя зубами, зло пробормотал:
- На всех заготовили. Ничего, вас раньше отпразднуем.
В лицо девушки пахнуло свежестью и прохладой осеннего пасмурного дня, на душе было тоскливо, а в комнате пахло лавандовым маслом. Когда-то давно это масло пролила одна богатая дама, сдававшая в больницу своего отца.
2
2 ноября
"Ты, наверное, ждешь, а я просто не могу найти для тебя слов. Прости меня, мамочка, я так виновата перед тобой, во всем виновата. Я говорю, что люблю, но что значат эти слова? Они пусты, неважны, никчемны, приятны, но ты к ним привыкла. Я многим бы хотела поделиться, мне так много нужно сказать, но нет слов, они, где-то утонули... в слезах... наверное. Мне так больно, а тебя нет рядом, и я плачу, мое сердце плачет, обрывается неслышным стоном, рыдает... Ты мне очень дорога. Больше всего на свете я боюсь остаться одна, мое драгоценное сокровище - моя мама, мамочка, солнышко. Я умру без тебя, без твоей заботы, ласки и доброго тепла твоего грустного сердечка. Где-то это эгоизм, детский, потому что я твой ребенок. Видишь ли ты оттуда мои слезы? Наверное. Все, что я могу, - постараться претвориться счастливой. Это все, что я могу для тебя сделать.
Знаешь ли ты, милая, хорошая моя, что я потеряла дорогого мне человека? Я чувствовала, что он прощается со мной навсегда. Нужно было сказать Марии, что решетки на его окне давно проржавели, но я не сказала. И я права, ведь ему теперь гораздо лучше, чем всем нам. Его тело умерло, а душа освободилась от бремени земных тягот, а скоро освободится и от памяти. Интересно, куда отправится она, в какие уголки земли и с кем будет прощаться. Есть ли ей кого прощать? Я знаю: она придет ко мне, затихнет, глядя на убогое существо, рожденное для мысли, но неспособное воплотить ее, заточенное судьбой в жалкой комнатке под одной из лестниц "Святой Радости". Может быть, явившись перед Всевышнем, она попросит за меня. Или хотя бы просто скажет, что живет в мире девушка... живу в мире я.
О, я так завидую тому мимолетному счастью, которым наградило тебя небо, ты хранила и берегла его в своем сердце. Счастью, благодаря которому родилась твоя бедная Элоиза. Так и я, готова жадно любоваться минутой радости всю свою короткую жизнь. Но мне всего 17 лет и я смею надеяться, что мои цветущие годы не оставят равнодушным какое-нибудь юное сердце. Каждое милое создание, достигшее определенного возраста, будь оно некрасиво, а тем более, прекрасно, надеется встретить своего доброго покровителя, нежно любящего, сильного и смелого. Я могла бы на это надеяться, но я вижу, как они смотрят на меня. Директор, врач, Мария. Им страшно. Я сердцем чувствую, что что-то происходит со мной. Мне кажется, что мы скоро встретимся, мама. А может так оно и лучше".
- Анна, Анна! Ты что уснула что ли? Немедля выходи. Нужно собрать этих придурков, а то разбрелись по всему саду. Займи их игрой какой-нибудь. Анна? Ты оглохла там что ли?!
Элоиза вышла из своей комнаты и послушно отправилась в сад. Сад представлял собой унылый кусок земли, не менее унылым он был и летом, заросший кустарником и амброзией, из-за которой все, кроме Марии, мучились аллергией. Территория больницы была обнесена крепким забором. Но сегодняшнее утро радовало теплом, небо было чистым, только мокрая трава напоминала о прошедшем ночью дожде.
Директор "Святой Радости" вместе с Гордеевым стоял у окна в своем кабинете на втором этаже.
Гордеев закурил сигаретку, повертел ее тонкими пальцами.
- Как она попала в больницу и кто за нее платит?
- А кто за них за всех платит? Видите того лысого? За него платит дочь. А за остальных государство. За Анну плачу я.
- Вы?
- Да, я. А что вы так, Александр Степанович, удивляетесь? Только не подумайте ничего плохого. Девочка попала под колеса, у нее не было ни дома, ни семьи. Не мог же я оставить ее умирать на тротуаре. Я ее подобрал и привез сюда. Мария выходила. Девать некуда было, вот и оставил. На нее много средств не уходит - птичка она и есть птичка.
- Черствый вы человек, - с презрением сказал Гордеев.
- Да, да, да. Загубил девку. Оставил гнить в психушке. Да она на меня молиться должна. А почему вы ей интересуетесь? Лучше бы спросили про Лысого. Как его дочурка прибрала деньжата и запрятала вполне здорового папашу сюда. А? Как вам история? А вот еще одна: жила была девушка - красавица, хозяйственная, в общем, спортсменка-комсомолка. Позарились на нее местные парни. Ну, как водится, ни цветов, ни шампанского, а сразу, всем дружным коллективом в три человека. Скажем спасибо милиции. Взяли коней под уздцы и за решетку. Только ведь выйдут - прибьют. Вот она и сбежала из города, пристроилась здесь и стряпает для психов уже пять годков. Вот куда вся ее хозяйственность сгодилась. А по ночам подушки мочит.
Гордеев посмотрел на улицу: Анна, собрав жителей больницы в кружок, хлопала в ладоши и что-то весело говорила; охранник сидел на грязной лестнице и наблюдал, Мария стояла подле него.
- Если хотите знать, Анна тоже не вполне здорова. Иногда она просит называть ее Элоизой, а иногда она танцует ночью в коридоре. Она живет в своем мире. Мы встречаем 21 век, но вы для Ани, скорее всего граф, а я какой-нибудь надворный советник. Она никогда не говорила о родственниках, но один раз я заглянул в ее комнату...
- Вы называете это комнатой?
- Да не перебивайте. Ну так вот. Там в коробке лежал всякий хлам: тряпки какие-то, вырезки из журналов, стекляшки. Я ее спросил. Она говорит, что это мамино.
- Покажите?
- Да запросто. Но как-нибудь в другой раз, через полчаса у меня званный обед у тещи.
3
Охранник сидел на ступеньке и курил.
- Мария, почему ты тут работаешь за гроши?
- А ты-то сам, что, не здесь работаешь? Хотя правильно, ты не работаешь, а штаны протираешь.
- Ну, зачем ты так?
- И вообще, что еще за ты? Я тебе кто? Я тебя лет на десять старше.
- На все сто.
- Скотина.
Мария, обидевшись, вошла в здание. Лысый, прихлопывая в ладоши, наблюдал за перебранкой поварихи и охранника. Он вышел из круга и подошел к молодому человеку.
- Чего пялишься, кретин?
- Ты похож на мою дочку.
- Я что на бабу похож?
Лысый вернулся в круг.
- Обедать! - послышался голос Марии из окон столовой.
После обеда все расположились в зале на ковре. Элоиза взяла "Войну и мир" Льва Николаевича Толстого, села на табурет перед всеми и начала читать. Третья страница залита чернилами, выдрано несколько глав, но об этом никто, кроме Марии, главного врача и директора, не знал. Элоиза делала вид, что читает, и все замирали, слушая, как кружатся в танце влюбленные пары, как смелые рыцари сражаются с драконами, а добрая фея взмахом волшебной палочки дарит всем конфеты и воздушные шары. Даже Мария иной раз останавливалась, облокачивалась на дверь и слушала эти сказочные истории. Ночью, засыпая, все пациенты "Святой Радости" ждали прихода доброй феи. Нередко, на утро некоторые находили под подушкой карамельку. Даже сама Элоиза.
***
Вечером, в виду примирения, охранник согласился приколотить новые доски на ступени. Мария, жалуясь на пьянчужку плотника, вынесла молоток и гвозди. Парень нехотя принялся за дело.
- Ты здесь уже три месяца. Не надоело тебе? У тебя что, дома нет?
- Был у меня дом. Три года в нём жил. Безвылазно.
Охранник прицелился и ударил молотком по шляпке гвоздя.
- Ты бы вел себя скромнее. И не смотрел бы так. Нехорошо это. Она не в себе. Ты ведь всё равно уедешь. Рано или поздно.
- Да что тебе-то? То есть вам! То, что она дура, я вижу. Но чего с ней делать - это моё дело.
- Лучше бы на медсестру нашу смотрел. Чем она те не по нраву?
Охранник в ответ только ухмыльнулся.
- Не подходи к ней, а то скажу директору, - попросила Мария, когда работа была закончена.
- Валяй!
Он разозлился и, швырнув молоток в кусты, ушёл. Мария долго стояла на крыльце. Становилось всё холоднее. Окна на этажах тухли один за другим, и темнота всё плотнее окутывала окружающий мир. Чувство у женщины было такое, словно она что-то забыла, что-то не так сделала. В комнате директора света не было, но ведь он часто оставался ночевать. Женщина не видела, чтобы он покидал больницу, поэтому поднялась на второй этаж. На стук не открыли.
4
Утром после завтрака все как обычно вышли в сад. Мария вышла проветриться, Элоиза и медсестры присматривали за пациентами. Охранник снова сидел на ступеньках, а лысый крутился подле него.
- Чего тебе надо, придурок? Я не твоя дочка.
- Я знаю.
- Тогда отвали.
- Много гробов у вас в гараже?
- Для тебя найдётся.
Лысый внезапно подскочил к охраннику, замахнулся и ударил его по голове.
Тело упало ничком.
По ступенькам заструилась кровь.
Вера, одна из пациенток больницы, подошла к телу и бросила на него букет грязных сухих листьев.
Листья рассыпались, упали на тело и вокруг, в липкую кровь.
Мария подошла к столпившимся у входа больным.
Увидев охранника, она громко истерически закричала.
Этот вопль словно вывел из транса стоящую у тела Веру.
Она упала на колени и своими маленькими кулачками начала колотить мертвого человека.
На крики вышел директор.
У ворот показался Гордеев.
Вызвали полицию.
Произвели осмотр.
Орудием преступления оказался молоток.
Поздно вечером, когда все разошлись спать, Элоиза потихоньку вошла в комнату Лысого. Никто не должен был ее видеть. В комнату запретили входить.
Он лежал на постели, его тонкие руки были затянуты в петли и поэтому прижаты к матрасу. Он долго бился и сопротивлялся, но медсестра вколола снотворное. Теперь Лысый тихо засыпал, что-то нашептывая.
- Зачем ты это сделал? - спрашивая, Элоиза ласково погладила его по голове. - Зачем?
- Он обижал мою Веру. Он трогал ее. Он говорил, что она глупая. Но она умная, она все придумала. Я видел в окно, как бросили молоток, я сказал моей Вере и она сразу все придумала. Если я убью второго, то некому будет вытаскивать гробы из гаража, а раз некому будет, значит... мы никогда не умрем.
Он посмотрел девушке в глаза.
- Ведь правда? Никогда?
- Никогда. Да. Никогда...
5
Она раньше не видела её здесь. Пышно разодетая дама лет тридцати вошла в обшарпанную гостиную. Гордеев вежливо предложил ей перейти в кабинет директора. Элоизе было безумно интересно, но она не могла покинуть больных, собравшихся у дивана. Пациенты, ничего не замечая, пожимали руки Лысого, он довольно улыбался, а один маленький мужичёк даже сочинил хвалебную оду, правда, представлял он её на выдуманном языке. Элоиза не разобрала ни слова, но больные согласно кивали и аплодировали.
Женщина в сопровождении Гордеева поднялась на этаж выше и вошла в кабинет директора. Директор сидел за столом, обхватив руками голову, он что-то напряженно читал. Подняв взгляд на вошедших, выпрямился на стуле и одним махом смел лист бумаги в раскрытый ящик стола.
- Почему он на свободе? Почему спокойно сидит в зале с остальными? - с порога спросила женщина.
- Вот именно - он спокоен. Поэтому я велел его развязать и выпустить. Не волнуйтесь, за ним присматривают.
- Что теперь будет? Его посадят?
- Ваш отец болен. И вряд ли его отправят в тюрьму. Скорее запрут в отдельную палату здесь.
- А этот мальчик? Разве его родственники не потребуют?
- Он сирота. Воспитывался в детском доме. Судим.
- О, - удивилась женщина, - и вы принимаете таких на работу?
Директор вздрогнул, как от укола булавки. Подошёл к окну.
- Таких? - тихо повторил вопрос он и вдруг резко обернулся. - Мадам, позвольте спросить, а чем вы лучше него?
Он взглянул в лицо, словно желая заглянуть в душу через её большие серые глаза. Окинул взглядом достаточно дорогой светло-коричневый брючный костюм, остановил взгляд на увесистых золотых сережках.
Женщина удивленно уставилась на бледное, небритое лицо мужчины. Сдвинув брови и предав чертам оскорбленное выражение, она негромко произнесла:
- Что вы такое говорите?
- А!
Директор махнул рукой. И вдруг лицо его исказилось злобной улыбкой.
- Да! Чёрт вас подери! Чем вы лучше? Чем? Я вас спрашиваю! Вы! Это вы вывели своего любящего отца из равновесия. Сдали в это гиблое место, пожалели денег на лечение. А ведь у вас этих денег погреб и два мешка. Лопатой греби! Я всё о вас знаю! - кричал он. - Я справки наводил!
Женщина с силой сжала в руках чёрную кожаную сумку, словно кто-то хотел её отнять. Гордеев, слегка прислонившись плечом к косяку, был невозмутим.
- А вот ещё вам! - продолжал не своим голосом вопить директор. - Если бы не вы, если бы вы не сдали его сюда, он никого бы не убил! И вообще, чего вы пришли? Идите в полицию и расскажите, как папашу обобрали? А! Слабо! А он после вашего ухода неделю лежал на ковре, обнюхивал его и плакал.
Директор начал двигаться вперёд и женщина, вся покрывшаяся красными пятнами, попятилась к двери.
- Дочка! Дочка! - неожиданно надрывно и жалобно заверещал директор. - Милая! Доченька!
Он хлопнул в ладоши и удивлённо осмотрел женщину, словно впервые видит её. Вконец расстроенная, она зарыдала и шмыгнула в открытую дверь мимо Гордеева. Директор бросился следом, махая руками и цитируя поэта:
- Сказала она: "Вернусь через мгновенье", И я ждал её. Предрассветную луну. Долгие месяцы жду!"
Он остановился, не стал бежать за ней по лестнице. Проводил взглядом и вернулся в кабинет.
- А! Безразлично, - выдохнул он и рухнул в кресло в углу комнаты.
- Вы псих.
- Это вопрос?
- Нет, это утверждение.
Гордеев бесцеремонно достал из ящика стола письмо, которое до этого читал директор. Еще не начав читать, он поинтересовался:
- Это она пролила духи на ковер в гостиной?
- Да.
- Сколько времени прошло?
- Много. Лет восемь.
- И всё не выветрилось?
Следователь хитро прищурился. Директор улыбнулся.
- Я покупаю лавандовое масло в магазине рядом с домом. Знаете, такие маленькие фигурные флакончики. Пахнут точь-в-точь как её духи.
- Зачем?
- Воспоминания.
- Но ведь они причиняют ему боль.
- Нет! Не боль. Злость. Ненависть. Не смотрите так на меня. Это всё что оставалось у него от человека. Я не хотел, чтобы в этих стенах появился ещё один вурдалак, Наполеон или Петр. Человек. Пусть злой, но человек. Пока он ненавидел, он помнил своё прошлое.
Директор потянулся в кресле и расслабился.
- Наполеон? - задумчиво переспросил Гордеев. - А появился убийца. И на будущее надежды теперь нет.
- "Прости меня. Я заслужила прощение. А ты - нет. Не могу больше терпеть всего этого. Твои ненормальные тебе дороже семьи, вот и живи с ними. Ненавижу тебя..."
Гордеев замолчал. У сидевшего в кресле мужчины было необычайно довольное лицо. Рубашка мятая, его чуть тронутые сединой каштановые волосы растрепаны, улыбка, а в серых глазах - грусть.
- Ну, как? Как, по-вашему? Есть будущее у меня? Можете его выбросить. Хотя, если вам интересно, читайте дальше.
- Нет, спасибо.
Следователь убрал письмо в стол.
- А я вам так всё расскажу. Моя жена писательница, талант. Девять лет вместе, двое детей, милая свадьба, каждое лето ездили в Сочи на море. И ушла. Без сожаления. Она замечательная женщина. И, конечно, заслуживает лучшего. Я её понимаю. О, как я её понимаю!
Он вскочил с кресла и зашагал по комнате.
- Я ведь тоже заслуживаю. Но нет же. Нет. Пришли. Вы зачем пришли? Обыск? Выговор? Административный выговор? Уволят? Посадят? Не уследил. Принял уголовника. Не связанные лежат по комнатам, а ходят, гуляют, смеются. Да ещё эта девчонка. Я ведь, когда её привёз, позвонил в милицию. Всё как полагается. Но ведь и здесь найдётся к чему придраться. Труд несовершеннолетних, например. Ее сбил какой-то урод. Не нашли! Почему не нашли? Он жив, здоров, а она здесь. Маленькая сумасшедшая Элоиза. На государственных харчах.
Он выдохся. Сел в кресло. Несколько минут молчал.
- Вся моя жизнь кончена. Кем я пойду работать? Я по образованию врач. А кому врач с такой анкетой нужен? Убийство! А жена ушла, ну что же. Так лучше. Буду в одиночку страдать. Я никому зла не желаю. Никого страдать за себя заставлять не хочу. Чему вы улыбаетесь?
- Вы удивительный человек, Белый Николай Всеволодович. Честное слово. Удивительный. Я не с обыском пришёл. Я не веду это дело. К сожалению. Но не думаю, что вам грозит что-то серьезное. Выборы скоро. Лишний скандал сейчас никому не нужен. - Он на мгновение задумался и попросил, - покажите мне комнату Анны. То есть Элоизы.
6
- Удивительно, как звезды похожи на снег. Звезды - это снежинки, они никак не долетят до земли, и кружат и кружат, долго-долго.
Элоиза раскинула руки и закружилась.
Босая на снегу.
Волосы покрылись инеем.
Железные ворота заскрипели.
Во двор въехал экипаж.
Элоиза увидела, как рослый мужчина выбрался из экипажа и аккуратно передал на руки другого мужчины какой-то большой сверток.
- Анна! Ты спятила? Холод на улице. Ты бы ещё голышом выскочила. Вот любопытная девчонка! - бормотала Мария, хватая Элоизу за руки. - Завтра поприветствуешь нашего нового жителя! А сейчас - спать!
- Я вовсе не хотела.... Я гуляла.
Взгляд девушки был прикован к шедшим впереди людям, но желание остаться на улице было сильнее любопытства. Элоиза уперлась пятками в снег.
- Слушай, ты! - повысила голос Мария, когда санитары скрылись в здание. - Ты немедленно отправишься спать! Ты уже вся синяя!
Элоиза сдалась. Они поднялись по деревянным ступеням, вошли в холл, поднялись в лавандовую залу. Мария нажала на выключатель и тусклый свет разлился по комнате.
- Сиди здесь. Я сейчас приду.
Женщина вернулась почти сразу. Принесла горячий чай с лимоном и свои плюшевые тапочки. Элоиза подула на замерзшие пальцы и взяла стакан.
- Я открыла для тебя комнату на втором этаже. Там спать будешь. Там тепло. А то в твоем чулане можно морозитель устраивать.
- Но я не хочу!
- Без не хочу! Все твои вещи я уже перебросила.
- Ты любишь снег?
- Что?
- А звезды? Я очень люблю смотреть, как падают звезды.
Мария обеспокоено посмотрела на девушку.
- Ну, конечно, и я всё это люблю, Анечка.
Она погладила Элоизу по волосам. В горячий чай упала капля крови, но девушка не обратила на это внимания, она лишь утерла носик зажатым кулачком. Кухарка быстро отерла её руку своим фартуком.
...Мария плакала полночи, пока тягостный душный сон не увлек её.
7
Элоиза наблюдала за тем, что происходит вокруг. Люди знакомые и незнакомые, суетились, ругались и даже плакали. В ту ночь, когда Элоиза гуляла в саду, в больницу привезли шестнадцатилетнего Мишу. Сначала Элоиза обрадовалась тому, что в больнице появился новый человек, молодой и, наверняка, интересный. Но потом отбросила от себя эти мысли, ведь сюда не попадали люди здоровые и счастливые.
Когда мальчик очнулся от сна, он был слаб, плакал и кричал, словно от боли. Он отказывался от еды. И чем дальше, тем страшнее становилось жителям "Святой Радости". Элоиза в полной мере узнала значение слова "буйный". Подростка колотила истерика, когда он рвался из комнаты и его привязывали к постели, он бился о стены в кровь, и его снова привязывали к постели, он кричал и срывал ногти о пол, и тогда его снова привязывали. Медсестру и санитарку, приставленных к нему, трясло после каждой выходки. Его могли бы не отвязывать, но иногда он был спокоен, а вернее просто плакал, и тогда его было особенно жалко.
Элоиза жила теперь на втором этаже, и комнатка её располагалась рядом с комнатой Миши. Она видела всех, кто приходил к нему.
12 декабря.
"Подслушивать плохо, но миленькая, они стояли прямо за моей дверью, и я не могла не услышать. Кого я обманываю? Да, я подслушала. Зато я всё узнала. Этот бедный мальчик ужасно болен. Скоро его увезут от нас куда-то далеко-далеко в другую больницу, где работают очень хорошие доктора. У нас они тоже хорошие, но у наших нет лекарств, которые есть далеко-далеко. Я надеюсь, что они вылечат его. Он такой несчастный. Он видел много горя. Его родители умерли, а он всё это видел. Когда же он вылечится, он поймёт, что рядом с ним много хороших людей. Они все так борются за него. Эта чудная женщина: она всё время приходит и ухаживает за ним. Она так много плачет. Нет, милая, нельзя чтобы люди так много плакали. Я уверенна, у неё всё будет хорошо. Горе сплачивает людей, вот и к ней вернулся муж, как только узнал о её горе. Кажется, она тетя мальчика. Ни разу к нашим больным не приходили тёти. Приходят родители и дети, и не все, и не всегда, даже редко. Вот ко мне никто не приходит. И всё-таки у меня есть те, кто здесь живёт. Они меня любят. Особенно Мария. Она, может, больше всех любит. И я люблю её. И этого мальчика люблю. Я бы всё отдала, лишь бы он не страдал так, как страдает. Врачи хотели сделать ему укол, чтобы он всё время спал, но, оказалось, что ему нельзя, у него какая-то аллергия. Поэтому им приходится привязывать его. А тетя всё время гладит его и шепчет, и просит не кричать. Эта женщина спросила мужа, зачем он пришёл, а он сказал "вы мне не чужие".
Знаешь, этот мальчик словно из сна. Может, он мой принц и, когда он вылечится, то вернется познакомиться со мной? Ты ведь там наверху. Ты ведь можешь спросить? Когда я приду к тебе, мамочка, я спрошу у Него: почему есть люди счастливые и несчастные? И как сделать так, чтобы все были счастливыми. Я узнаю и сделаю так. И все мои друзья будут счастливы. Но мне кажется, что я знаю эту тайную истину. Когда Он подтвердит, я расскажу её всем-всем без исключения, ведь она такая простая как... как счастье, как если бы все умели хранить в сердце радость".
8
Мария несколько дней никак не могла поймать директора. Он был бесконечно занят. Новый житель "Святой радости" доставлял уйму хлопот, а его родственники еще больше. В больницу постоянно приезжали люди: родные, врачи, шаманы и прочее, и прочее. Наконец, одним вечером он заперся у себя в кабинете. Мария решилась с ним поговорить. Она тихонько постучалась в дверь. Как и ожидала, ответа не было. Начала стучать более настойчиво. За дверью послышался шорох.
Директор подошёл к двери и прислушался. Всё, чего он хотел, это уделить внимание своему креслу. Расслабиться. Он видел сегодня всех, кого только можно представить, всех, за исключением Папы римского. Хотя, быть может, и он скоро объявится.
- Можете убираться ко всем Папам римским! Я устал! Меня нет! Можете хоть спать у меня под дверью, я не выйду до утра!
Он пытался представить выражение стаявшего за дверью, но вдруг понял, что не сможет этого сделать. Он не знал, кто пришёл.
- А кто это?
- Мария.
Директор начал представлять Марию, её выражение лица, и тут его осенило: Марию он сегодня не видел. Вернее, её он игнорировал. Эта, в общем, добрая женщина имела привычку ворчать по всякому случаю, а её ворчания ему только и не хватало.
- Мария, хотите, я на Вас женюсь?
Молчание.
- Нет, правда! Я теперь свободен.
Он открыл дверь. Мария выглядела так, будто её одолевали душевные терзания, она была растерянной и в тоже время строгой, а в глазах стояли слёзы. Сейчас директор видел перед собой очень уставшую женщину, женщину, которой в своей слабости и беззащитности некуда идти. Ей некому пожаловаться на свою жизнь, она может лишь выслушивать других и сопереживать. Её же переживания, в сущности, никого не интересуют. А ещё она похудела. И ещё она младше его, а он воспринимал её, как мамку большого семейства. Что-то случилось и поэтому она здесь.
- Я бы на вашем месте дал мне по морде, - опущенным голосом произнес он.
Она вошла и села в кресло.
- Я понимаю. Вы очень устали, но мне нужно сказать вам про Аню.
- Что?
- Вчера ее посмотрел главврач. Сказал, что она очень плохая. Он сказал...
Мария заплакала.
9
Она была сегодня необычайно красива. Мягкие одинокие снежинки падали на её белое восковое лицо. Глаза закрыты. Губы сомкнуты. Безмятежная улыбка. И вокруг все те, кого она любила, с кем проводила время, с кем делила своё одиночество.
Двое мужчин замыкали колонну. Они остановились у ворот. Замерли. Все вошли, а они нет.
- Доброта - это болезнь. Может миру не требуется доброта? - задал скорее риторический вопрос Гордеев.
- Такого быть не может, - ответил ему Белый.
Когда они подошли, гроб заколачивали. Люди молчали. Громким эхом откликнулась тишина. Вместо снега закрапал дождь. Он становился все сильнее. Вода хлестала по лицам, смешиваясь со слезами. Четверо мужчин на веревках спускали гроб в могилу. Вода билась о крышку гроба, словно желала разбудить спящего под ней человека. В пример дождю, люди принялись бросать на крышку липкие комья глины.
Гордеев нахмурился и посмотрел на свои ботинки. Спрятал грязные ладони в мокрый от дождя носовой платок. Могилу почти закопали.
Все вереницей потянулись к воротам. Люди оборачивались. Не хотелось покидать родного человека. Лысый и вовсе не сдвинулся с места. Вера, увидев это, тоже подошла и застыла. Обняла его худые плечи и прижалась лицом к его щеке. Сейчас они казались совершенно обыкновенными, постигшими боль утраты людьми. Не верилось, что через несколько минут они снова станут жителями "Святой Радости".
Так уж получилось, что "Святая Радость" располагалась в ближайшем соседстве с кладбищем. Раньше на нём хоронили деревенских. Но деревня умерла не оставив наследников, теперь на кладбище хоронили только жителей психиатрической больницы.
Кончился дождь, но тучи не в силах были расползтись без помощи ветра. Сад, весь сконфуженный от таких неожиданных настроений погоды, топорща голые ветки кустов, совсем осиротел.
- От чего она умерла? - спросил следователь.
- Кровоизлияние в мозг. Быстро. Даже попрощаться не успела. Да и ни к чему ей это. Её прощать не за что. А она давно всех простила.
- Что теперь будете делать со своей жизнью?
- Женюсь, - не задумываясь, ответил Белый.
- Серьезно?
- Я рад, что познакомился с вами, - сказал директор, внезапно хватая и пожимая руку следователя. - Прощайте. Хотя, может, ещё и увидимся. Я вас приглашу на свадьбу.