Аннотация: Я стояла посреди широкого золотого поля. Был ясный день и в бездонной синеве небес не было ни облачка. Ничто, даже малейшее дуновение ветерка, не нарушало тишину.
Моей бабушке - Зинаиде Александровне Жолобовой
С Любовью
*Немцы идут*, - пульсировало в глазах каждого встречного. *Немцы идут, немцы идут, немцы идут*, - эхом раскатывалось в голове и тонуло в зыби страха. Они настигали нас. Каждый день мы шли, а то и бежали, обессилив, спотыкаясь, по дороге в длинной многоликой веренице людей. Шли, надеясь добраться до ближайшей железнодорожной станции, откуда отходили эшелоны в тыл. Шли под грохот ожесточенных сражений - линия фронта была всего лишь в нескольких километрах. Наши отступали. Немцы приближались.
Когда сквозь перестрелки и взрывы за спиной до нас доносился нарастающий гул, раздавались крики *немцы!*, *ложись!* и мы врассыпную бросались в поле по обе стороны дороги, падали в пшеницу и закрывали голову руками. Это немецкие бомбардировщики летели к станции бомбить железную дорогу и не успевшие отбыть эшелоны.
Две пары глаз смотрели на меня, ища надежду и поддержку. Две пары любимых глаз - восемнадцатилетняя сестричка Людочка и двухлетний сын Витенька. А мне самой двадцать один год. Муж на фронте, где-то там, где надрываются орудия и стоит красное зарево по ночам. Жив ли? Здоров ли? (на уставшие глаза накатилось облако пелены, но плакать я не имею права - эти две пары глаз...) Давным-давно я не получала от Яши весточки, ведь уже который месяц мы перебегаем из города в город, из села в село, - в глубь страны, а линия фронта все наступает нам на пятки.
К вечеру наша, измученная ужасом и летней жарой, колонна добрела до деревушки. Большинство домов покинуто пялились черными окнами, лишь немощные старики не смогли бежать вместе со всеми. В доме на окраине деревни сухая старуха с поджатыми губами молча указала нам на сарайчик во дворе. Ноги уже подкашивались и нам было все равно, где преклонить голову.
Сарайчик примыкал к хлеву, мы слышали как топчется корова и мычит ее теленок, оба встревоженные недалекими взрывами. В нашей комнатушке было запасено сено и из мебели стоял лишь большой дубовый стол в углу. Мы втроем залезли под стол и, умаявшись, уснули в обнимку.
Я стояла посреди широкого золотого поля. Спелой пшенице не было видно ни конца, не краю. В паре метров от меня по полю проходила жирная красная полоса, она словно делила поле на две половины и убегала в некошеные дали по обе стороны покуда хватало глаз. Был ясный день и в бездонной синеве небес не было ни облачка. Ничто, даже малейшее дуновение ветерка, не нарушало тишину.
Вдруг по Ту сторону поля возникла женская фигура и быстро стала приближаться ко мне. Я узнала свою любимую мамочку, умершую несколько лет назад. Она улыбалась мне и очень ласково звала к себе: *Доченька, милая, иди ко мне! Я так соскучилась! Иди же, дай мне тебя обнять!* Мама остановилась у красной черты и протянула ко мне руки.
Я обрадовалась ей, возможности забыться в любимых объятьях, снять с плеч тяжелую ношу, отдохнуть... Я чувствовала, что она может дать мне долгожданный покой. Я протянула к ней руки и побежала навстречу. Мама улыбалась и призывно протягивала руки.
Из-за моей спины появилась бабушка. Она преградила мне дорогу у самой черты, строго сказала :*Не смей!* и толкнула меня назад. Я упала на спину и...
...Проснулась от разрыва снаряда. Нашу деревню бомбили. Нас с сестрой и сыном взрывом оглушило и засыпало. Снаряд попал в хлев. Коровы с теленком больше не существовало.
Бабушка, милая бабушка! Где ты сейчас, в какой уголок страны забросила тебя эвакуация? Там, в другом измерении, когда решалась моя судьба, ты своей любовью спасла меня, не дала мне перешагнуть Ту черту, разделяющую два мира. Я побывала на волоске от смерти. Дай нам Бог пережить эту войну, я отыщу тебя, обниму крепко и посмотрю в глаза. Ты помнишь?