Ходить с каждым днем было все тяжелее и тяжелее. Ребенок уже был так велик, что почти не шевелился. Только изредка давал о себе знать резкими сильными толчками. Периодами низ живота охватывала сильная тянущая боль. "Уже совсем скоро... - думала Хрестя, прислонившись к стволу любимого дуба. - Уже совсем-совсем скоро... Как же мы с тобой, малыш, будем жить?... Осень уже морозит своими первыми холодными ночами. А мне тебя и завернуть-то не во что. Куда не придешь - ото всюду гонят. Никто и крошечки не даст. Спасибо, лес кормит... Но ведь не греет..."
Девушка поежилась. Пора ягод закончилась, лесные яблоки и груши почти все осыпались на землю. Их было много - но надолго ли? Хрестя собирала плоды, сушила их под деревьями и складывала в дупла. Хижину ей тоже удалось смастерить из гибких ивовых ветвей, хвороста, листьев и травы. Она была уютной, но холодной. Огня раздобыть не удалось. Зато недалеко было небольшое озерцо, где девушка проводила много времени. Раньше каждый день она подолгу лежала в воде и прислушивалась к движениям под сердцем. А потом вода стала остывать. Вскоре остыли ночи. А теперь уже и дни...
"И как же нам с тобой все-таки быть... Как нам пережить эту осень и зиму... - Хрестя обхватила живот и прислушалась. Обычно малыш отзывался на ее мысли, и девушку это успокаивало. В этот раз ребенок не шевельнулся. Она вопросительно посмотрела на внушительную округлость своего живота. - Не отвечаешь? Слушай... как же мы с тобой могли забыть? У тебя ведь еще нет имени! У тебя обязательно должно быть имя!" Ребенок по-прежнему не шевелился. "Значит... еще не время" - подумала Хрестя и, медленно переваливаясь, побрела к хижине.
Домик был настолько маленький, что в него можно было только вползти. Девушка добралась до своей травяной постели и беззвучно заплакала. Было холодно. Солнце еще не зашло за горизонт, но уже было холодно. Тучи закрыли небо. Им стало настолько жаль свернувшуюся мать, что они заплакали вместе с ней. Влага быстро проникла сквозь ветки и листья крыши в хижину. Дождь смешался со слезами Хрести. Горячие и холодные капли сплелись в один большой сгусток неизбежности, которой удалось погрузить озябшую и отчаявшуюся роженицу в полузабытие.
Очнулась девушка от тягучей нарастающей боли. Она перевернулась на спину и попыталась расслабиться. Это помогло слабо, боль только усилилась, но вскоре смягчилась и откатилась куда-то вглубь. Хрестя и раньше испытывала такие ощущения, только не настолько яркие и регулярные. Через некоторое время низ живота опять охватила волна боли. С каждым приступом она становилась невыносимее. Ребенок не двигался, чем сильно напугал молодую мать.
"Что это?.." - в панике думала она между схватками. Перерывы были еще достаточно длинными, чтобы можно было выползти из хижины. Ночь холодно дыхнула на Хрестю, чем чуть-чуть облегчила страдания роженицы. Живот непривычно был намного ниже, чем обычно. "Я рожаю?.." - Успела подумать девушка, но новая волны боли свалила ее на мокрую землю и выдавила сдавленный крик.
Хрестя не ожидала таких мук. Все страдания отошли в самый - самый незначительный уголок сознания. Осталась только невыносимая физическая боль. Она понимала, что без помощи ей не справиться. Мать никогда не рассказывал, как рожают детей. Среди женщин не было принято говорить о родовых муках. Это было таинство. Повитуху с помощницей плотно закрывали двери и сами занимались родовспоможением. Хрестя ничего не знала. Ей было страшно. И очень больно. Придерживая живот руками и останавливаясь во время схваток, она пошла к знахарке. Лес заботливо отодвигал от роженицы ветки своих деревьев, тучи освободили луну и показывали самый безопасный путь между кустами.
Бабка Параскева жила на краю леса. Это было недалеко от хижины Хрести. Но идти было невыносимо мучительно. Иногда боль опрокидывала девушку на землю, после чего, отдышавшись, она вставала и шла дальше. Оставалось совсем немного до заветных дверей, когда силы покинули страдалицу. Невыносимая мука огласила себя на весь лес нечеловеческим криком. Хрестя упала. Ночь сомкнулась плотным куполом, луна спряталась обратно за тучи.