Аннотация: "Московские Каникулы" - это не рассказы о Москве. Это впечатления и настроения, возникшие во время Московских Каникул
Танго смерти.
Стрелки и Паша были любимцами публики. Они и их номер: аргентинское танго. А поскольку работали они в цирке, то и танго, соответственно, было акробатическим. И называлось оно 'Танго Смерти', потому что, с одной стороны, разыгрывалась там история любви, подобная описанной в 'Кармен', а с другой, сложность исполняемых в этом танцевально-акробатическом номере трюков была настолько высока, что даже бывалые коллеги-артисты, видящие номер впервые, порой охали, а женщины, что постарше, так и вообще прикрывали глаза, небеспричинно беспокоясь за молодых людей, работающих, естественно, без всякой страховки. Ну в самом деле, какая может быть страховка в танце?
В принципе, в самой идее номера ничего нового не было. Танцы акробатические существовали и до них. Только идею ведь можно подавать по-разному.
Скажем, в мире автомобилей - есть 'Жигули', есть 'Шевролеты', а есть 'Мерседесы' и 'Кадиллаки', хотя идея одна и та же: авто.
Или, например, в мире цветов: есть незабудки, есть одуванчики, а есть и розы - в тарелку величиной, с упругими лепестками нежно-кремового или густо-кровавого цвета, отливающими глянцем, покрытыми бриллиантами утренней росы и распространяющими аромат куда там французским духам. А идея та же: цветущее растение.
Так вот номер Паши и Стрелки был Кадиллаком и Розой, только, как нетрудно догадаться, акробатических танцев.
Создавали они его два года. Ровно столько, сколько были женаты.
Попали Паша и Стрелка в этот замечательный и также знаменитый по всему миру цирк сразу после окончания циркового училища, которое оба закончили с отличием с разрывом в несколько лет. Начинали работая в разных номерах программы. Она летала под куполом цирка, он работал с группой силовых акробатов на манеже.
В тот вечер, когда всё началось, её группа прокатывала впервые свой новый номер. Стрелка была там лидирующей акробаткой и костюм у неё поэтому тоже был особый. Стройное, словно невесомое тело её облегало телесного цвета трико с лёгким блеском и нечастым вкраплением искринок. Драпировка из прозрачного расшитого блёстками шифона была зафиксирована на правом плече и слева на талии. Когда она кружилась высоко под куполом в перекрёстном освещении прожекторов, меняя одну другой сложнее фигуры после каждого круга трапеции над ареной, блестящий, почти невидимый шлейф стелился следом, создавая ореол вокруг неё. И сама она казалась полупрозрачной, как облачко в фейерверке искр, которое потом приземлилось на красный ковёр манежа, превратившись в маленькую фею, вышедшую из сказки и раздающую теперь восхищённой публике свои ослепительные улыбки.
Она выбежала тогда за кулисы, вся ещё в сиянии головокружительного успеха и почти столкнулась с Пашей, номер которого шёл следующим. А может, это 'почти' было тщательно запланировано юношей, потому что сейчас, придерживая бережно её вздымающиеся плечи, ему ничего не стоило сказать весьма натурально и без всякого стеснения:
- Поздравляю! Просто потрясающе! - и, помолчав мгновение: - Ты потрясающа.
Она смотрела тогда на него, словно никогда раньше не видела, и продолжала улыбаться, но уже совсем иначе.
На следующий день они пошли гулять по городу. Бабье лето словно специально для этой их прогулки позолотило деревья в аллее, по которой они шли, держась за руки и разговаривая обо всём на свете. Такое же золото осени, но уже с вкраплениями ярко-красных и коричневых пятен, покрывало траву по сторонам аллеи толстым рыхлым покрывалом. Воздух был чистым, словно вымытым, и солнце светило совсем как летом, играя яркими бликами на куполах Храма Христа Спасителя.
А через два месяца они поженились.
Свадьбу отгуляли в цирке, накрыв столы прямо на манеже. Цирковой оркестр грохнул 'Свадебный марш', встречая молодых, после чего музыканты присоединились к остальным гостям. Сначала ели, пели, произносили тосты - всё, как положено. А потом - тоже, как положено - устроили танцы. Танцевальная музыка разных жанров была записана на дисках, приготовленных друзьями специально для этого события. Диско, хип-хоп, рэп. Все веселились от души. Витя и Валя, клоуны, были в своём амплуа, потешая народ без устали. Время летело незаметно.
Вдруг зазвучало танго. Знойное, аргентинское.
Паша пристально посмотрел на Стрелку и протянул ей руку. Она вопросительно подняла глаза на него, отодвинула стул и, освободившись от босоножек на высоких каблуках, шагнула вперёд.
- Танго, ма шер? - шепнул он ей на ухо, притянув к себе резким движением. Мгновение они смотрели друг на друга. Потом Стрелка взмахнула ногой и приземлила изящную ступню резким движением на Пашиной пояснице. Затем лёгкий прыжок - и девушка откинулась назад, изогнувший крутой дугой, почти касаясь руками ковра. Из этого положения руки Паши подбросили её в воздух и словили после двойного сальто, которое отчаянная Стрелка умудрилась-таки крутануть, полагаясь на чуткость партнёра. Так началось их первое танго. Ни он, ни она никогда раньше не танцевавшие этого танца, творили на ходу что-то совершенно невероятное, дерзкое, опасное и очень незаурядное. Его сильные руки крутили партнёршу, словно земного притяжения вовсе не существовало. Она приземлялась на его колене, плече, бедре. Падала бесстрашно в объятия, ни мгновения не сомневаясь, удержит ли он её. Знала: удержит, не упустит.
Кроме них, никто не танцевал. Все смотрели, расступившись, отодвинув в сторону столы и стулья. А когда музыка закончилась, взорвались аплодисментами.
Руководитель Пашиной акробатической группы подошёл к нему и сказал:
- Что ж, Паша, вот у вас и есть семейный номер.
Но прошло ещё два года, прежде чем та сумасшедшая импровизация была действительно превращена в самостоятельный номер и принята в программу очередного сезона.
С момента дебюта стало ясно, что номер удался. Пашу и Стрелку не отпускали с арены. Ситуацию, как обычно, спасли клоуны.
- Спасибо, любимая, - сказал Паша за кулисами, глядя в глаза, покрытые роковым макияжем, и поцеловал её в щёку. А она только молча обняла его большое сильное тело и держала в своих объятиях минуту.
- Пойдём в гримёрную, - сказала она потом и зовуще посмотрела на него, направляясь в сторону подсобных помещений.
Они предавались любви на старом бархате кушетки в гримёрной яростно, совсем как только несколько минут назад танцевали. Страсть уходящего в древность корнями танца и юный трепетный жар любви переплелись вместе и стали неразделимы как на манеже, так и в жизни.
- Я люблю тебя, - прошептала Стрелка.
- Я люблю тебя, - отозвался Паша, всё крепче обнимая стройное тело возлюбленной.
Прошло несколько лет.
Ей исполнилось двадцать пять лет, ему двадцать восемь. Номер их был по-прежнему любим публикой. Они, как и раньше, жить не могли друг без друга. Казалось бы, о большем нечего и мечтать. Только всё чаще Стрелка заглядывалась на маленьких детей, сидящих на руках у родителей в первых рядах. Иногда даже дарила самой хорошенькой девочке цветок из букета, полученного в подарок от восхищённой публики.
Однажды вечером, когда они не работали, а просто занимались ничегонеделанием, растянувшись на широком диване перед телевизором, Стрелка сказала Паше, умышленно не отводя глаз от экрана:
- Я хочу ребёнка.
Реакция мужа была совсем не той, какую ей хотелось бы увидеть. Хотя, именно такой реакции она и ожидала.
Пашино лицо стало непроницаемо - она это видела краем глаза - и напряжённым. На экране шла драка не на жизнь, а на смерть, где главному герою приходилось очень несладко и Пашины глаза с удовольствием предпочли экран, тем самым отдалив необходимось какой бы то ни было реакции на неожиданное заявление жены. А потом началась рекламная пауза и ему ничего не оставалось, как всё же повернуться к Стрелке, терпеливо ожидающей ответа и нервно покусывающей губы, с глазами, тем не менее, по-прежнему впившимися в телевизор.
Лицо её было очень юным и свежим без всякой косметики. Сквозь нежную кожу проступали веснушки, которые не исчезали даже зимой. 'Она сама, как ребёнок. Во всём, причём', - подумал Паша, а вслух сказал:
- Стелла, ну, какой ребёнок?
Стелла было настоящим именем Стрелки. А Стрелкой её начали называть ещё в цирковом училище за лёгкость, скорость и изящество, с которыми она исполняла любые, даже самые сложные акробатические трюки. Стеллой её муж называл, когда был чем-то недоволен.
- Ну в самом деле, посуди сама, - продолжил он, - мы с тобой сейчас в самом зените. Номер наш идёт на ура. Я уже замену обдумываю, кстати, а то мы его уже два года катаем. Пора менять. И тут вдруг ребёнок. Это же больше года будет потеряно! И потом, на что мы жить будем? Без тебя ведь и у меня нет работы! Номер-то у нас общий.
И он опять повернулся к телевизору.
Стрелка легла на живот, свесив голову вниз и рассматривая узор на ткани своих домашних тапочек. Она понимала, конечно, что всё, что муж сказал, было абсолютной правдой. Только это было совсем не то, что ей хотелось услышать. Она на его месте, наверно, была бы в восторге, если любимая женщина готова была пожертвовать своей карьерой во имя последнего, завершающего аккорда в создании настоящей семьи - рождения ребёнка. А ей так хочется, чтоб у неё появилось маленькое создание - их ребёнок - которое она сможет ласкать, целовать, прижимать к груди, качать на руках. Лучше, если девочка. Они такие ласковые. Особенно, когда маленькие. Или мальчик. Она бы с ним играла в войну, а потом, когда подрастёт, они стали бы самыми лучшими друзьями.
- Паша, - прервала она созерцание тапочек, - безвыходных ситуаций не бывает. В конце концов, ты всегда можешь временно вернуться в тот номер, из которого ушёл два года назад.
Паша затряс головой в несогласии.
- Да ты не понимаешь ничего! Мы же с тобой сейчас на принципиально другом уровне находимся! Если остановиться, мы, может, никогда опять так высоко не поднимемся!
Он почти кричал и у Стрелки от обиды на глазах появились слёзы.
Только Пашу это, похоже, совсем не трогало:
- Мы детей нарожать и через десять лет успеем.
- Я не хочу через десять! Я хочу сейчас! - в сердцах выкрикнула Стрелка и испуганно прикрыла рот рукой. Она вообще никогда не кричала и сейчас сама не понимала, что произошло.
Муж тоже смотрел на неё с изумлением.
- Истеричка!! - вдруг заорал он. - Никаких детей! И думать забудь!
Он встал с дивана, быстро переоделся и, хлопнув дверью, вышел из дому.
После его ухода Стрелка дала волю слезам. Там же, на диване, она и заснула.
Паша в ту ночь дома не ночевал. Но это она обнаружила только утром, когда звук открывающейся двери разбудил её.
- Ты где был? - хриплым спросонья голосом спросила Стрелка.
- У родителей, - хмуро ответил Паша и пошёл принимать душ.
Начался день. Она приняла душ после него и они пошли в цирк: номер их требовал ежедневных упорных тренировок, позволяющих выполнять полёты и пируэты 'Танго смерти' безукоризненно. Только сегодня что-то всё шло не так. И, похоже, нужно бы поговорить о том, что волновало обоих. Но ни один из них не хотел начинать малоприятный разговор. Так репетиция и продолжалась, в молчании, без подъёма.
А потом наступил вечер. Зажглись цирковые огни, заиграл оркестр и начался праздник.
Открывали программу 'Акробаты на дорожке' - номер, который два года назад покинул Паша. Потом вышли эквилибристы. Силач-жонглёр Боря был не только силён, но ещё и очень хорош собой. Витя и Валя, помимо клоунады, занимались ещё и дрессировкой и их номер с группой очаровательных длинноногих пуделей вызвал море оваций - впрочем, как и всегда. Потом шёл номер с хула-хупами и после него - акробатический танец Паши и Стрелки.
Они вышли, как обычно, на арену цирка в кромешной темноте, пока конферансье объявлял драматическим голосом:
- 'Танго Смерти!' - и зазвучала музыка аргентинского танго. Свет прожектора вырвал из темноты слившуюся в объятии пару. Он - в серебристо-чёрном костюме тореодора. Она - в алом платье, невесомом, словно сшитом из лепестков роз, осыпанных капельками росы. Затем пятно света расползлось по всей арене, полностью победив темноту, и начался танец. Паша протянул Стрелке руку и закружил партнёршу в первом стремительном повороте с последующей поддержкой и затем кугелем. Зал взорвался овациями. Ничего сложного, в принципе, в этом трюке не было, но он всегда встречался аплодисментами. Танец продолжался. Партнёры встретились взглядами, медленно обходя друг друга. Взгляды - единственная соединяющая их в этот момент нить. Обычно как раскалённая проволока, сегодня энергия этого взгляда была совсем другой. Из-под густо накрашенных ресниц и век на него смотрели грустные глаза. Ему даже стало не по себе. 'А, чёрт, - подумал он, - нельзя этого сейчас!' После двойного сальто с бетарини, когда на мгновение они прижимались друг к другу в тесном объятии, он шепнул ей на ухо: 'Сейчас же сосредоточься! Эмоции потом!' Но глаза её всё равно оставались грустными и какими-то отрешёнными.
Стрелка летала над ареной, впрочем, как обычно - чётко, без единой помарки. Паша даже начал успокаиваться. Всё, вроде, шло, как надо. Вот и заключительный бросок с четверным пируэтом назад, после которого она соскальзывает по его груди вниз, и перед самой ареной он ловит её в свои объятия. Он уже чувствует лёгкое тело на своём плече, её рука встречает его руку и... выскальзывает!
Стрелка не знала, как это случилось. Ей было трудно, очень трудно не думать о вчерашнем вечере. Их номер был не только их номером. Он был их жизнью, их любовью. Именно любовь и страсть делали 'Танго Смерти' тем, чем оно было - Кадиллаком и Розой. Только вот вчера случилось беда и трещина пробежала прямо посередине, разделяя то единое, что они до этого из себя представляли, на Него и Неё. И Стрелка эту самую трещину очень сильно ощущала. В каждом движении, в каждом осуждающем взгляде своего партнёра и возлюбленного. Но, в конце концов, оба они профессионалы, и, что бы там ни произошло, номер должен идти своим ходом. Вот и последний трюк, неизменно вызывающий возгласы ужаса у потрясённой публики. Их руки встретились, как обычно, только вдруг её рука выскользнула из его захвата и... она плашмя упала на спину. От боли Стрелка чуть не закричала, но сдержалась. Только глаза смотрели на Пашу, и был в них страх, и ещё - боль. Много боли.
Он тоже очень испугался за неё, но виду не подал - номер продолжался! - нежно склонился над Стрелкой, бережно поднял на руки и вынес с арены в сторону фойе, откуда её быстрее сможет забрать Скорая. Переступая через бортик манежа, он почувствовал какой-то щелчок и тело её словно стало тяжелее. 'Нет, нет, нет!!!' - билась в голове отчаянная мысль и слёзы капали на алое платье Стрелки.
'А!' - невыносимая боль прорезала спину и девушка перестала чувствовать ноги. 'Вот и всё', - подумала она и потеряла сознание.
А в зале бушевали овации. Артистов вызывали на поклон. Они, правда, не вышли. Ну что ж, программа должна идти по плану, без задержек. В общем, публика ничего не заметила и осталась очень довольна номером.
Только во время заключительного парада артистов одна маленькая девочка, сидящая с мамой в первом ряду, поискала глазами среди выходящих на арену один за другим артистов и подёргала маму за рукав:
- Мама, а где та тётя в красном платье, которая упала? - девочке очень понравилось красное платье. Она так бы хотела себе точно такое!
- Да не упала она, так нужно было, - продолжая хлопать, ответила мама. - Номер-то назывался 'Танго смерти' - ну и вот.
Тень какой-то мысли мелькнула на лице мамы, но на арену выступили очередные артисты и она опять энергично зааплодировала.
- Наверно, - согласилась маленькая девочка и задумалась. Почему же тогда лицо у той тётеньки было таким, будто ей очень больно? А тот дяденька, который взял её на руки, похоже, плакал. Это тоже, значит, так по танцу было положено? А какое у неё было платье! Мне бы такое.
Тут на арену выбежали красавцы-пудели и девочка восторженно захлопала в маленькие ладошки.
А потом они с мамой шли домой и девочка мечтала о том, как когда-нибудь и она будет выступать в цирке в красивом красном платье. Шёл дождь, но у них был большой зонтик, под которым было очень уютно и совсем не мокро.