Я была в гостях у подруги, праздновали ее день рождения. Мы пили за здоровье хозяйки и виновницы торжества, вдруг зазвонил телефон (стационарный, мобильных еще не было). Незнакомый голос попросил меня к телефону. Это было так неожиданно, что подруга переспросила, не ошибся ли он. Нет, не ошибся. Я ожидала услышать мужа, он собирался присоединиться к нам, поздравить именинницу, но услышала другое:
─ Ваш муж у нас, далеко за городом, не пытайтесь искать. Если вам дорога его жизнь, вы должны подписать бумаги.
─ Какие бумаги?
─ Банковские суммы, что на счетах фирмы, переходят нам, а также владение трехкомнатной квартирой на улице Ленина, автомобилем и микроавтобусом вместе с шоферами, ─ вежливо перечислил мужской голос.
─ Кому нам? ─ возмутилась я.
─ В документах все указано.
─ Вы что, бандиты?
─ Называйте, как хотите. Послушайте лучше, что вам скажет Юрий Иванович.
Муж заговорил придушенным голосом, будто кто-то держал его за горло:
─ Сделай так, как они говорят.
─ Они тебя били?
─ Нет, со мной вежливые.
Заговорил тот же:
─ Вы все поняли?
─ Все поняла. ─ И тут я не сдержалась: ─ Бандитское отродье, гореть тебе в аду!
Дальше поток ненормативной лексики. Матерным стихам муж научил меня вскоре после женитьбы, ─ знание пригодилось, не прошло и четверти века.
─ Так вы подпишите? ─ спросил все тот же, дослушав до конца.
─ Конечно, ─ ответила я и отключилась.
На следующий день они приехали на улицу Энтузиастов, в мою квартиру с советских времен. Их было много, ─ рассказывал потом сосед, ─ в масках, с калашами окружили подъезд и стояли на каждой ступени до второго этажа. Не мелочатся, такую банду надо кормить и экипировать, ─ "посочувствовала" я.
В одной из машин сидел муж, лицо желтого цвета, обострение холецистита, я открыла форточку, позвала его. Он вяло помахал рукой.
Со мной общались двое в масках, доставали бумаги, предлагали ознакомиться, я отказалась, ни к чему, муж в плохом состоянии. Сказала только, что шоферы не крепостные, пусть решают сами, на кого работать.
Муж подтвердил, не били, жаловались на меня, что грубо с ними разговаривала.
Нас сдали, во-первых, банкиры, на наших счетах были огромные суммы, во-вторых, его второй заместитель, доцент кафедры математики пединститута.
Доцент мне сразу не понравился, какой-то плутоватый на вид. Но мужа покорило то, что у него было четверо детей, многодетный папаша будет благодарен нам, лучшего работника не найти. В нашей фирме я была первым заместителем со всеми правами, что и у мужа. Но он сказал мне сидеть дома, мешаю, наступили жесткие времена.
Доцент ─математик был главной ошибкой: нельзя было пускать в семейный бизнес постороннего. Благодаря ему бандиты подчистили все и хорошо его наградили, информация достоверная, потому что доцент оказался не только подлым, но и хвастливым, весь город знал, сколько он на этом заработал.
Ночью пришлось вызывать скорую, мужа увезли и срочно прооперировали, удалили желчный пузырь.
Утром я приехала в больницу. Он лежал в отдельной палате и корчился от боли. Нужно было заплатить, чтобы ему сделали укол. И еще предупредили, в больнице не кормят, еду приносите сами. Пока ему можно только пить воду.
Подруга дала немного денег на лечение, помочь особо не могла, сама без работы после того, как кинотеатр, в котором она была директором, с угрозами отжали под салон мягкой мебели.
В больнице при мне сделали укол, муж уснул, а я пошла к правозащитникам, с которыми сотрудничала с начала перестройки: пользовалась их библиотекой, читала самиздат и тамиздат, а также писала для их подпольного журнала статьи на тему "Как нам обустроить Советский Союз", а после распада ─ Россию. И еще стала писать рассказы и даже издавать в местной официальной прессе.
В тесной хрущевке, где находилась библиотека, я встретила молодого человека. Его звали Глебом, он торговал книгами и срочно искал продавца для точки в вестибюле гостиницы "Юбилейная" на улице Ленина. Предыдущая продавщица оказалась воровистой, и он с ней расстался.
Мы тут же поехали в гостиницу. В просторном вестибюле он поставил впритык столы и стал таскать из кладовки чемоданы с книгами. По мере того, как их доставал, я сникала: переводные детективы, остросюжетники, фантастика и женские романы в ярких обложках. Литература так себе, не великая классика, но книги покупают. "Раз пользуется спросом, надо успевать", ─ оправдывался Глеб.
Не знаю, как выглядело мое лицо, но Глеб раскричался, жалеет, зря поспешил уволить Тамару, она хоть и воровка, но все воспринимала адекватно. Таким брезгливым выражением только покупателей отпугивать. Я все молчала, даже когда он поставил за моей спиной стеллаж и стал расставлять на нем журналы с фотографиями почти голых красоток. Заглянув в один, я ужаснулась: красотки сидели и возлежали в соблазнительных позах, минимуме прикрытия или вообще без прикрытия. Картинки представились мне учебным пособием для студента мединститута, будущего гинеколога. Это что, голая эротика? Но, кажется, она была запрещена в нашей стране, исключая творения великих мастеров живописи. Или уже разрешили?
Глеб попытался успокоить:
─ За просмотр журналов вам будут платить, деньги оставляйте себе, я на них не претендую.
"Какой дурак будет платить за просмотр журналов", ─ подумала я и ошиблась.
После ухода Глеба набежали старики и молодые люди неадекватного вида. Уборщица сказала, что пенсионеры вчера получили пенсии, а у студентов стипендии. Они с утра волновались, неужели точку прикрыли.
Итак, помимо фиксированной суммы, а также процента с продаж (типа премии за хорошую работу) я еще получала плату за просмотр эротики. Если быть точной, откровенная порнография. К концу рабочего дня я так уставала, что голые груди двоились, троились, надувались, превращались в белые шары и летали по всему вестибюлю, сами по себе, подобно носу из повести великого классика русской литературы.
Как ни странно, любителям журналов я нравилась: строгая учительница в очках на фоне голых красоток располагала к разговорам. Со мной даже советовались, какой журнал лучше посмотреть, но я отвечала, что не смотрела. Мне не верили, что ж, лишь бы платили.
Я смотрела на стариков с Паркинсоном, на юношей - полупаралитиков, многие на костылях, и думала: если они с трудом добираются сюда, тратят деньги, значит, им это надо. Торговля шла бойко, детективы и фантастика хорошо разбирались командировочными.
Вечерами я носила в больницу еду и платила за лечение. Мужу сказала, что помогают друзья, в подробности не вдавалась. В последнее время он был не сторонником моего увлечения самиздатом. Наступили другие времена, капитализм, надо делать деньги, диссиденты уже никому не интересны.
В воскресенье под вечер группа актеров, узнаваемых по советским фильмам, шумно заполнила вестибюль гостиницы. Видимо, кто-то организовал частную встречу, как бы сейчас сказали, пригласили на корпоратив. Понятно, что за большие деньги. Я старалась на них не смотреть, считая неприличным кого-то разглядывать.
Ко мне подошел постоянный клиент, еще крепкий дедок, спросил, нет ли чего-нибудь нового. Я обрадовала его, выложив на прилавок особенно красочные номера журналов, классные фотографии на глянцевой высокосортной бумаге. Он спросил, что бы я ему посоветовала посмотреть, у него мало денег. Я, как обычно ответила, посоветовать не могу, не смотрела, потому что этот вид искусства понятен только мужчинам. Старичок, наконец, выбрал что поярче и сел на стул в стороне.
Вдруг от шумной группы отделилась немолодая актриса с крупным лицом, знакомым по амплуа простой сильной женщины, ─ бой-баба, из тех, кто и в пожаре не сгорит и с коня не упадет, ─ и шагнула к моему прилавку. Кажется, был такой фильм, где она играла председателя колхоза и одновременно многодетную мать. Или это два разных фильма, забыла.
Она держала паузу и разглядывала меня, перевела выразительный взгляд на журналы за моей спиной и, произнеся хорошо поставленным голосом: "Россия выстоит, если мы объединимся", широким жестом бросила на прилавок деньги, много денег. Следом подошла актриса, игравшая в Тихом Доне, деньги не бросила, аккуратно положила. За ней пожилой мужчина, в молодости играл лирических героев, еще и еще, женщины и мужчины, знакомые по эпизодическим ролям. Кто-то предложил выпить, но я отказалась.
Когда появился Глеб сложить товар в кладовку, я ему показала пачку денег. Он раскричался: что я тут устроила, кто разрешил побираться, тут не паперть, а гостиница, меня наняли торговать, а не попрошайничать. Я сказала, что он идиот.
Мы вышли на крыльцо, и меня понесло, я наговорила столько обидных слов, что он чуть не разрыдался. Ушла, а он остался складывать книги в чемоданы и уносить в кладовку.
Глеб пришел поздно вечером ко мне домой, с ним был высокий стройный брюнет, диссидент - подпольщик, отсидевший пять лет в политзоне, о нем я много слышала, но не была знакома.
Виктор, так его звали, объяснил, что торговлей этой макулатурой они зарабатывают на помощь солдатам ─ срочникам, тем, кто в бегах от дедовщины. В основном бегут из Средней Азии. Когда они обходными путями добираются до родных, то вынуждены продолжать прятаться, потому что им грозит трибунал и немалый срок.
Объявления с телефонами и адресом, куда можно обратиться за помощью, я видела на столбах, в троллейбусах и трамваях.
С местным военкомом была договоренность не трогать сбежавших срочников, если они находятся на территории, арендованной правозащитниками. Больных, покалеченных молодых людей отмывают, выводят вшей и блох, потом сопровождают в поликлинику. После лечения везут в суд. Пока оправдали всех, еще бы, защищают лучшие адвокаты не только нашего города.
Мне тоже предложили поучаствовать в этом деле, помощь очень нужна и не только материальная. Не обидятся, если откажусь, не каждый способен на такую работу. Что ж, я согласилась примкнуть к передовому отряду, кучке интеллигентиков - спасителей, объединившихся под девизом: "Если не ты, то кто".
Муж вышел из больницы, его ждала беременная студентка, вот почему он заменил меня доцентом. Студентка ─ молодец, не отказалась от разорившегося олигарха, а, может, просто по глупости ─ неопытности стала жить с ним. Муж ушел, а я почти этого не заметила, новые друзья, новые впечатления.
Столько горя, тяжелые времена, хищники пожирали друг друга, сильный побеждал слабого. К нам не лезли, никто не мешал помогать ближним. Параллельные миры нигде не пересекались.