Аннотация: Вступление. В круге первом.
Жилищная проблема по Орловичу. Второй круг. Откуда берутся анекдоты? ПРЕДГОРЬЕ ЭЛЬБРУСА. Роковые обмены.Поэтом можешь ты не быть, но кандидатом...
Часть III
В поисках своего места в жизни
Глава шестая. На пути к Олимпу.
Сбылась мечта идиота - меня приняли в науку! Собственно, не совсем в науку, а в Особое Конструкторское Бюро Кабельной Промышленности, больше известное кабельной общественности как ОКБ КП. Поскольку курс "молодого кабельщика" я уже прошёл на заводах "Ташкабель" и "Подольсккабель", меня назначили сразу старшим инженером, минуя все нижестоящие должности. И хотя мне очень хотелось опять начать всё с начала, но изменившееся семейное положение (я наконец женился на своей ташкентской невесте) и солидный оклад старшего инженера (140 р.) не позволили мне настаивать на более низкой должности. В ОКБ я шел с большим воодушевлением. Во-первых, начальником ОКБ был мой учитель (руководитель дипломного проекта) Теодор Максович Орлович. Правда, три года назад, когда я впервые попытался попасть под его высокое покровительство, он повёл себя довольно странно, пообещав взять меня в неопределённом будущем. Но, как говорится: кто старое вспомнит, тому глаз вон! И, может, это неопределённое будущее уже наступило? Так или иначе, но меня приняли!
Во-вторых, в ОКБ КП уже работают мои закадычные друзья и однокурсники Володька Мискинянц и Эрвин Наги, с помощью которых я надеялся быстрее влиться в бурную жизнь нового коллектива. Правда, и здесь оставалось чувство некоторой отчуждённости, что ли.
Пять лет назад мы все трое состояли в дипломниках при Теодоре Максовиче Орловиче. Мы вместе проходили преддипломную практику в Ленинграде, вместе ходили на консультации к шефу, на верхний этаж основного здания завода "Электропровод", где тогда работал Орлович. Короче, мы всё делали вместе... А потом началось распределение. Я, как известно, загремел в Ташкент, а мои друзья остались в Москве, хотя анкетные данные у нас были почти одинаковыми. Когда я ехал в холодном поезде в Среднюю Азию, мне вдруг представилась такая сцена: Орлович разговаривает с председателем комиссии по распределению и просит всех нас троих оставить у него, в Москве. Председатель говорит, что из чувства уважения к просителю готов удовлетворить его просьбу на 66,6 процентов, то есть оставить двоих по выбору уважаемого Теодора Максовича. Орлович долго думает и выбирает моих друзей. Эта нелепая сцена ещё долго преследовала меня в Ташкенте. Я понимал, что ребята тут совершенно ни при чём, но какой-то осадок всё же оставался...
И, наконец, в-третьих, хоть ОКБ - это не НИИ, но наукой (если ты её любишь, конечно) можно заниматься и здесь!
6.2. В круге первом.
Итак, мой первый рабочий день в ОКБ КП - 9-го июля 1959-го года. В этот день Т.М.Орловичу исполнилось ровно пятьдесят лет, хотя никаких следов юбилейного торжества я не заметил (а может, меня просто не позвали?)
Ко мне подошла маленькая чернявая девушка:
- Вы новенький?
- Да!
- А вы в футбол болеете? - Конечно.
- А за кого?
- За "Спартак"!
- Ну, конечно, за него все болеют. (Из ее слов я понял, что она то болеет совсем за другую команду).
- Вы знаете, мы проводим лотерею на угадывание счета. Будете участвовать?
- Конечно, буду!
- Ну, так вот, завтра играют "Спартак" и тбилисское "Динамо". Какой будет счет?
- 3:2 в пользу "Спартака"! - не задумываясь, сказал я.
Хотите - верьте, хотите - нет, но эту лотерею выиграл я. (назавтра эта девушка вручила мне 234 рубля). Позднее мы очень подружились и с ней, и с ее мужем, Сашей Балашовым.
И вот настали суровые будни. С трудом вспоминаю первые дни - сплошное, дремучее безделье. Делать абсолютно нечего. Хоть вешайся! Целыми днями болтаюсь по коридору, мучительно придумывая: чем же заняться? Стыдно и тоскливо, как никогда не было. Особенно после напряженной и, смею думать, небесполезной заводской работы. Постепенно приглядываюсь и замечаю, что не я один такой. Таким же бездельем мучается еще целая группа товарищей. Мы, естественно, сближаемся и стараемся найти коллективные занятия, к каковым относятся, например, совместные хождения на обед в городскую столовую, азартная игра в футбол на заброшенной беседке в парке Мира, горячие дискуссии о сравнительных достоинствах и недостатках прекрасной половины ОКБ КП и кое-что ещё. Постепенно это состояние становится привычным, почти естественным. И я все реже вспоминаю горячие будни заводской жизни. Мы по-прежнему регулярно получаем зарплату и довольно часто непонятно откуда взявшиеся премии. Робкие попытки узнать, за что их нам платят, сурово прерываются старшими товарищами: "Получил, и скажи спасибо". - "А кому сказать спасибо? Наверное, Орловичу. Кому же еще?"
Вот так и живём: без божества, без вдохновения, без малейшего уважения к самому себе. Вот в таком состоянии я прожил почти что год...
6.3. Жилищная проблема по Орловичу.
Не прошло и года, как я, сам того не подозревая, втянулся в работу. Мне дали вести самостоятельную тему, потом еще одну, и так далее. Моим непосредственным начальником был очень жёсткий, но справедливый человек - Арон Львович Гольдберг (не путать с "маленьким" Гольдбергом - Ефимом). Мне кажется, что в те времена это был самый близкий к Орловичу человек. Наши доморощенные антисемиты упорно звали его Арон Лейбович. Но он относился к этому с олимпийским спокойствием. Отличительной особенностью этого человека было уменье подсказать Орловичу толковую техническую идею и отойти в сторону, чтобы дать возможность последнему привыкнуть к мысли, что это его собственная идея и, вооружившись ею, сдвигать любые горы. Вот такой был рано ушедший от нас Арон Львович Гольдберг! Правда, своих идей у него было не так уж много, но в подчинении у него находилась блестящая плеяда моих коллег-кабельщиков, таких как Валя Иноземцев, Антонина Витальевна Бутусова, Рафаил Гинзбург, Света Антонова, Инна Жиц и ваш покорный слуга. И было довольно смешно на общем сборе у Орловича (так называемом техническом совете) услышать из его уст призыв срочно реализовать идею, которую ты сам на днях придумал и поделился ею с Гольдбергом. Но самым главным было то, что я наконец втянулся в работу. Мне стало не хватать времени. Я уже не слонялся по коридорам, не играл в футбол в рабочее время, не ждал, когда же кончится рабочий день и т.д. Я перестал проводить время с недавними друзьями.по несчастью, да и они, как я заметил, стали серьезнее и значительно больше времени стали отдавать работе. Вроде бы все налаживалось, но тут, как на беду, вклинился жилищный вопрос, А жил я в то время с матерью, женой и маленьким сыном в коммунальной квартире в комнате площадью 8 кв. м. В этот год Орлович, который уже построил несколько жилых домов в Мытищах, получил разрешение и почти построил 1-й 5-ти этажный дом в Москве, в городке Моссовета. Я по всем тогдашним канонам мог претендовать на жилплощадь (как очередник райсовета). Поэтому я, как и многие другие, подал заявление в местком ОКБ КП. Заявление у меня приняли, но сказали, что на первый дом мне, в силу малолетнего стажа, рассчитывать не приходится. Я и сам не очень-то рассчитывал, понимая, что есть люди, намного больше сделавшие для ОКБ, чем я. А дальше все пошло по Булгакову. Помните в "Мастере и Маргарите": "Москвичей испортил жилищный вопрос". Людей в ОКБ тоже испортил жилищный вопрос. Сотрудники, еще недавно жившие дружно и по-товарищески, почуяв конкуренцию, стали обливать друг друга грязью (чем не сегодняшний "компромат"?) и, в конце концов, превратились в
непримиримых врагов. Самым спокойным в этой обстановке оставался Т.М.Орлович, хотя именно перед ним вставали наиболее сложные вопросы: как разместить в 40 квартирах сотни желающих. При этом вопреки общепринятым жилищным правилам (очередники района и т.д.), у него были свои соображения и принципы (ветераны, молодые специалисты, просто - нужные люди и т.д.) Шли дни, вывешивались списки первоочерёдников, но меня там, естественно, не было. Я стал прорываться на прием к Орловичу. Он посоветовал мне не расстраиваться и спокойно ждать окончания этой компании. Я не выдержал и спросил: "А что же будет со мной?" В ответ он спокойно сказал: "С тобой всё будет хорошо" (иногда он был со мной на "ты"). И вот вывесили самый "окончательный" список. Меня там опять не было. Этот список повезли в районную жилкомиссию, но там его завернули с мотивировкой, что в нем слишком мало очередников районов. Я этого, естественно, не знал. Прочитав вышеуказанный список, я принял импульсивное решение и подал заявление на увольнение. Когда я гордо положил это заявление на стол Орловичу, он понял мое состояние и ничего не сказал. Это было в пятницу. Потом наступило воскресенье.
Утро. Я со своей семьей сижу в своей клетушке, и вдруг слышу какой-то шум в коридоре. Оказывается, прибыла комиссия из ОКБ КП (Т.М.Орлович, секретарь партбюро Перчик и председатель месткома Антонов). Мои дорогие соседи по нашей "вороньей слободке" приняли её за комиссию из нашего Куйбышевского райисполкома и наперебой стали жаловаться на тяжелые условия жизни (а они, действительно, были очень тяжелыми). Это придало ситуации несколько юмористическое звучание. В понедельник я поехал на работу с тяжелым чувством. Мне вовсе не хотелось уходить из ОКБ. На проходной вахтер сказал, что меня срочно вызывает Орлович. Не заходя к себе в лабораторию, я пошел прямо в приёмную руководства. Теодор Максович сидел в своей излюбленной позе - коленями вверх. Он молча протянул мне новый (последний) список, где я увидел свою фамилию. Мне выделялась отдельная 2-х комнатная квартира. Я так растерялся, что даже не поблагодарил Теодора Максовича, а просто побежал звонить домой. Что я чувствовал в последующие дни, вряд ли можно описать обычными словами. Просто я понял, что решение любой проблемы, в том числе и жилищной, зависит от доброго отношения хороших людей.
6.4. Второй круг.
И вот, я уже свой человек в ОКБ КП. У меня хорошая, интересная работа, вполне сносный начальник и, конечно же, уйма друзей. Я уж не говорю о так удачно решенном жилищном вопросе. Каждое утро я спокойно выхожу из дома и вместе с другими сотрудниками, живущими в том же доме, сажусь в ОКБ-ский автобус. С этим автобусом у меня есть некоторые в
оспоминания. Дело в том, что в то время в ОКБ расцветали так называемые "голубые кабельки" - нечто вроде капустников, разыгрываемых на праздничных вечерах. Эти кабельки пользовались фантастическим успехом у ОКБ-ской публики и особенно у самого Орловича.
У меня был большой (институтский) опыт подобной деятельности, но я как-то сторонился этой затеи. Мне эти кабельки казались беззубыми и не очень интересными. Хотя я до сих пор помню чудесные слова:
"Крутится, вертитсякабельРК,
Крутится, вертитсяиздалека..."
Но тут возник социальный "катаклизм", и я не удержался. Наш автобус (ЗИЛ) шел из центра города, и к нашему городку Моссовета основательно набивался народом. А за Орловичем и некоторыми другими избранными особами (Эшкинд, Буренкова и др.) выезжал микроавтобус (Фестиваль), который, как правило, шел полупустым. Это, конечно, не нравилось пассажирам переполненного автобуса, и они вслух выражали свое неудовольствие. Это социальное возбуждение подтолкнуло меня на "диссидентское" выступление:
Поулицам, солнцемзалитымспешитвподмосковнуюдаль
Наш "ЗИЛ", доотказанабитый. Аследомпустой "Фестиваль".
Выскажете: Этоненово -начальствуособаячесть!
Асовесть? Нучтожтуттакого? - Онанеувсякогоесть!
Потом на одном праздничном вечере эту песню на мотив "В Москве, в отдаленном районе" прекрасно исполнил Лева Якименко (царство ему небесное).
Но продолжим наше путаное повествование. Я уже упоминал о массе друзей, которыми обзавелся в ОКБ. Сейчас, с высоты лет, я могу разделить их, как говорится, "по интересам". И первый "интерес" - это футбол! О, как мы болели тогда! По-моему, сейчас так не болеют, хотя вид спартаковских фанатов внушает мне некоторый оптимизм. Итак, кто же входил в наш футбольный (разумеется, спартаковский) клуб? Прежде всего, Юра (Юрий Владимирович) Поздняков. Всегда шумный, восторженный, готовый на любую авантюру, Юрка был душой нашей дружной и веселой компании. Затем Коля Рекун, писаный красавец и очень хороший парень, Виктор Щекин, наш неизменный "водила" со своим ухоженным "Москвичем", Сема Маркман, забияка и хулиган, и, наконец, Александр Семенович Пинсон - начальник отдела снабжения и вообще очень уважаемый в ОКБ человек, который, в силу своего положения, старался сдерживать наши болельщиские страсти, что у него далеко не всегда получалось. Мы старались не пропускать ни одной игры "Спартака". Как обычно, А.С.Пинсон брал для своих снабженческих нужд микроавтобус, и мы всей компанией дружно ехали на стадион. Зимой мы продолжали болеть за "Спартак", но уже в хоккей.
И вот однажды мы четверо, я, Поздняков, Рекун и Витька Щекин, пораньше уйдя с работы, сели в щекинский "Москвич" и покатили в Лужники. По давно сложившейся традиции мы по пути заехали в лучшую по тем временам шашлычную в Москве, расположенную в здании, где находился кинотеатр "Повторного фильма", у Никитских ворот. Напротив был шикарный гастроном, куда и направился Ю.В.Поздняков, разумеется, за водкой. Остальные спокойно разместились за столиком, заказали шашлыки и стали думать, где раздобыть стаканы. Наконец эта проблема разрешилась, появился Поздняков, и мы приготовились к "принятию". Но вот Юра торжественно разливает водку по стаканам, мы желаем, друг другу здоровья и счастья и пьем. Потом происходит что-то невероятное - мы с изумлением смотрим, друг на друга и не знаем, как реагировать - в стаканах оказалась самая обыкновенная вода. Казалось бы, что тут такого? Обыкновенное "динамо". Но не таков был Ю.В.Поздняков. Он тут же встает, идет в раздевалку, одевает свою шикарную шубу с воротником "шалью" и направляется в вышеуказанный гастроном. Я из солидарности иду вместе с ним.
Народу в гастрономе - битком, особенно за водкой. Но это не смущает нашего героя. Он пробивается к прилавку, вынимает наше малиновое ОКБ-ское удостоверение (как две капли воды похожее на удостоверения сотрудников КГБ), сует в нос продавцу пустую бутылку из-под воды и кричит: "Вы что тут, совсем ошалели? Чем поите? Где директор?"
На шум выходит директор и приглашает нас пройти в подсобное помещение. Там, в подсобке, он долго роется в каком-то ящике и дает нам две бутылки прекрасной "столичной" водки (вместо нашего "сучка"). Мы возвращаемся в шашлычную. Шашлыки, конечно остыли. Но нам уже не до этого. Мы упоены своей победой. Я не помню, попали ли мы в этот вечер на хоккей или нет. Скорее, нет. Впрочем, это и не важно.
Вторым "интересом", безусловно, явились шахматы. К приходу в ОКБ я уже имел первый спортивный разряд по этому виду спорта. Постепенно у нас собралась довольно сильная команда, которая неоднократно становилась чемпионом Мытищинского района. Было очень интересно разъезжать по различным предприятиям района, знакомиться с новыми людьми и, конечно же, побеждать (хотя иногда и проигрывали). Самым сильным и очень самобытным шахматистом у нас, безусловно, был Коля Рекун. Сейчас, когда его уже нет с нами, я честно признаюсь - он играл сильнее меня. Но тогда борьба за первенство в ОКБ КП носила бескомпромиссный характер и шла с переменным успехом. Мы с ним по очереди возглавляли нашу команду и очень дружили. Из других шахматистов вспоминаю Сеню Маркмана, Диму Степанова, Сашу Дудкевича и почти непобедимую Аду Наголову (женская доска).
Но ни футбол, ни шахматы, конечно, не являлись моим главным "интересом".
Главным была работа, кабельное дело, которому я и посвятил себя беззаветно. И друзья, самые большие и главные, появились на почве общей профессиональной любви к нашему делу. К тому времени я уже преподавал кабельную технику в заочном электромеханическом техникуме. Потом, разъезжая по командировкам на кабельные заводы, я нередко встречал своих бывших студентов, и, не скрою, это было приятно. Но все же о работе. Мне посчастливилось быть среди тех кабельщиков, которые в начале 60-х годов прошлого века произвели своеобразную революцию в традиционной кабельной технике. Эта революция заключалась в следующем:
- создание принципиально новых групп кабельных изделий, необходимость появления которых была связана с потребностями нарождающейся радиоэлектронной аппаратуры для авиационной, космической и военной техники (радиочастотные кабели, миниатюрные монтажные провода, кабели управления и т.д.);
- разработка и технологическое освоение принципиально новых проводниковых и изоляционных кабельных материалов, отвечающих новым, неизвестным ранее требованиям (медная посеребренная и никелированная проволока, фторированные пластмассы, кремнийорганические резины и т.д.)
Я горжусь тем, что активно участвовал в этой работе. Однако тогда, в начале 60-х, мы здорово (скорее, безнадёжно) отставали в этой области от передовых западных фирм. Собственно, ОКБ КП для того и было создано в 1956-м, году, чтобы, если не перегнать, то хотя бы догнать эти передовые страны. Единственно, что у нас было в то время - это молодой задор и довольно полная информация (моего школьного английского вполне хватало, чтобы читать английские, американские и японские журналы, проспекты и каталоги). Эта информация позволила нам сперва вести работы по воспроизводству лучших мировых образцов, а затем и создавать свои, отечественные изделия, практически соответствующие мировым стандартам. Работали мы тогда дружно и весело, помогая, друг другу. Постепенно в ОКБ образовалось два научно - технических центра - 5-й отдел (радиочастотные кабели) во главе с Б.Я.Бранзбургом и 6-й (низковольтные провода), которым командовал А. Л. Гольдберг. В 5-м отделе работали такие специалисты, как А. Павлов, Н.Дорезюк, М.Попов (тот самый), Г.Останкович, А.Талалай, Н.Шарапан, Н.Казарова и многие другие (которых я уже и не помню). У нас же, в б-м - В. Иноземцев, А. Бутусова, Р. Гинзбург, В. Ременник, А.Новиков, Д.Иовов, Т.Старостина, Л.Илюхина. и другие (которых помню и люблю). Нельзя сказать, чтобы мы соперничали, нет. Однако некоторая ревность к успехам той или иной стороны, безусловно, присутствовала. Орлович, как мог, придерживался нейтралитета, но душой он всё-таки был с радиочастотниками, хотя, как говорилось выше, Гольдберг был ему ближе. Сейчас, по прошествии стольких лет, надо признать, что 5-й отдел в чём-то был выше. Они первые освоили компьютерную технику, первые ввели в практику регулярные научные семинары, первые по-настоящему занялись стандартизацией (первый государственный стандарт в ОКБ КП был на радиочастотные кабели). Однако кое-что сделали и мы. Создание проводов типа ФД (воспроизводство теплостойких проводов по военной спецификации США) позволило снизить вес космического корабля "Восток" на 80 кг, что, соответствует весу одного космонавта в полном снаряжении. Ну, и многое другое... Тем временем у меня постепенно появился вкус к технической литературе. Я стал постоянным внештатным сотрудником Информэлектро, и делал для них переводы и рефераты по кабельной тематике. Очень много писал и для техникума, в котором преподавал. Затем пришел черед и оригинальных статей, которые стали регулярно появляться в отраслевом журнале "Кабельная техника". Первые из этих статей я, естественно, опубликовал в соавторстве с А.Л.Гольдбергом, (я писал эти статьи, а он "соглашался" поставить свою подпись). Потом мы вместе с Орловичем, Гольдбергом и Иноземцевым издали первую книгу "Монтажные провода для радиоэлектронной аппаратуры" в престижном издательстве "Госэнергоиздат". В общем, жизнь продолжалась и довольно напряженно. Следующим этапом была история о том, как я стал начальником отдела. Мой друг Володя Мискинянц (он же Мискин) уходил из ОКБ на другую работу (большое повышение). В ОКБ же он был начальником отдела (тогда еще лаборатории) эластомеров (т.е. резин). Я в то же время достиг должности ведущего конструктора с окладом 190 р., и ни о каких переменах даже не мечтал. При этом у Орловича было железное правило - на освободившуюся или вновь образованную должность он брал человека со стороны. Но вдруг, в один прекрасный день меня вызывает к себе Теодор Максович и дает мне бумагу. Я смотрю на нее и вижу заголовок "РЕКОМЕНДАЦИЯ". Дело в том, что разговор о вступлении в партию (КПСС, разумеется) вёлся со мной давно. Правда, в качестве уговаривающею чаще выступал Гольдберг. Он приводил много убедительных доводов, но меня они почему-то не убеждали. Нельзя сказать, что тогда я был идейным противником КПСС, и что вступление в партию было для меня абсолютно невозможным, но мне очень не нравилось то, что это вступление уговорщики всегда связывали с какими-то материальными благами (повышение зарплаты, более легкое прохождение защиты диссертации и многое другое). Поэтому я вежливо поблагодарил Теодора Максовича и в очередной раз отказался. "Зря ты это делаешь, - сказал Орлович, - ведь я хотел сделать тебя начальником лаборатории эластомеров". - "Ну, значит, не судьба", - спокойно сказал я и попросил разрешения идти. "Иди!" - сказал он и долго смотрел мне вслед. Я, конечно, рассказал обо всем Гольдбергу, он обозвал меня дураком, и мы продолжили свою работу. Какое же было мое изумление, когда через несколько дней мне в секретариате вручили приказ, подписанный Орловичем, о назначении меня начальником лаборатории эластомеров.
А в партию я так и не вступил...
6.5. Откуда берутся анекдоты?
Итак, мне тридцать три года, и я самый молодой начальник отдела. Отдел имеет счастливый для меня номер 13. У меня очень деловой и симпатичный заместитель Нина Владимировна Филатова и несколько не менее симпатичных сотрудников. Среди них Леня Хазен, Валентина Васильевна Графова, Мара Задунайская, Володя Фролов, Эмма Новикова, Николай Павлович Растатурин и многие другие. В начале мы все ютимся в небольшой комнате в отделе пластмасс и лаков, от которого и отпочковывался наш отдел. Но уже недалек тот час, когда мы перейдем в новое, просторное помещение (целый этаж), построенное Орловичем специально для нас. Помещение, действительно, роскошное, и теперь наша задача оправдать возложенные на нас надежды.
В научном и производственном плане в отделе два направления: материаловедческое (участие в разработке и внедрение новых эластомеров) и кабельное (разработка новых кабельных изделий с резиновыми покрытиями). С одной стороны весь заводской опыт говорит, что я стал резинщиком, но с другой - пять лет работы у Гольдберга сделали меня профессиональным разработчиком. Куда крестьянину податься? И мы с Ниной Филатовой решили: она курирует резинщиков, я - кабельщиков и производственный участок. И процесс пошел...
И здесь надо отдать должное моим замечательным сотрудникам. Они работали с большим воодушевлением и очень продуктивно. За весьма короткий срок мы заслужили признание всего коллектива ОКБ КП, что, в принципе, совсем непросто. И, прежде всего, надо вспомнить Леню Хазена и его девочек. Сказать, что внедрение в кабельную промышленность СССР кремнийорганических резин - их заслуга, значит, ничего не сказать! Кстати, так уж получилось, что стимулом к развитию этого направления работ оказалось не совсем кабельная, а скорее медицинская проблема. Появились первые отечественные кардиостимуляторы и понадобились провода для их соединения с сердечной мышцей. Силиконовая (кремнийорганическая) резина оказалась идеальным, биологически инертным материалом для этих целей. Так появились первые отечественные провода для кардиостимуляторов, и возникла проблема их производства. Именно для этой цели Орловичу разрешили построить новый корпус, хотя строительство промышленных зданий в Московской области в то время было строжайше запрещено. К сожалению, медицинская тематика так увлекла Леню Хазена, что кабельная промышленность практически потеряла блестящего специалиста. Но все это будет потом, а пока Хазен вместе с Н.П.Растатуриным создает первый в союзе лабораторный агрегат непрерывной вулканизации для кремнийорганических резин и, по неопытности, даже не пытается запатентовать его. Рядом с Хазеном, за соседним столом, Мара Задунайская с большим упорством и старанием пытается получить приличную резину на основе фторкаучуков. И хотя ничего путного (технически приемлемого) из ее стараний не получилось, но это упорство заслуживает самого глубокого уважения. В другом углу Нина Филатова вместе с В.В.Графовой работают над созданием "негорючей бензонефтестойкой резины, низкотемпературной вулканизации". Здесь не место объяснять, что это такое, но поверьте, это важная и нужная работа - задел для будущих кабельных разработок.
Не дремлют и наши кабельщики - В.Г. Фролов, Э.П.Новикова, Ефим Гольдберг и другие. Заказов - хоть отбавляй! Наиболее интересные разработки тех лет - это особогибкие бортовые авиационные провода марки БПГРЛ и, кончено же, гибкие нагревательные провода с неметаллической жилой (ПШУС). Однако основная номенклатура наших разработок - это кабели управления. Именно так впоследствии назовут наш отдел - отдел кабелей управления. Но причем здесь анекдоты? - спросите Вы (см. название параграфа). Сейчас расскажу. Мой самый большой друг и помощник Володя Фролов был довольно странным молодым человеком. Умный, грамотный, добрый, он иногда изумлял окружающих нестандартными поступками. Шли годы, Володя взрослел, и ему пора было подумать о продвижении по службе. Я стал усиленно уговаривать его вступить в партию. Он категорически отказывался, хотя серьёзных аргументов у него не было (насколько я помню, его родители были членами партии, во всяком случае, отец - точно). Когда я в очередной раз приступился к нему с этим предложением он мотивировал свой отказ нежеланием платить партийные взносы. Вот такие были разговоры! Но сила солому ломит! То ли мои уговоры, то ли увещевания друзей и родителей, но, в конце концов, Володька сломался и подал заявление в партком. Приняли его на удивление быстро. И вот он, новоиспеченный партиец, сидит за своим столом и важно надувает щеки. Он получил первое партийное поручение и думает, как получше его выполнить. Наконец он вызывает Володю Рядинского и говорит ему: "Надо срочно собрать кружок текущей политики!". - "По сколько собирать?" - невозмутимо спрашивает Рядинский.
Я всегда был сторонником того мнения, что анекдоты выдумывает народ...
6.6. ПРЕДГОРЬЕЭЛЬБРУСА.
Между тем Лёня Хазен продолжает свои занятия медициной. Очередное его хобби - медицинские трубки. Нет нужды объяснять их необходимость в хирургии, да не только в ней. Трубки получаются очень симпатичными. Однако, и здесь требуется специальное технологическое оборудование, которое с присущей ему выдумкой изготавливает Николай Павлович Растатурин - наш незаменимый механик.. В этот день ОКБ КП посетил Николай Иванович Борисенко - заместитель министра электротехнической промышленности. Орлович водит его по ОКБ по заранее продуманному маршруту. Заключительная часть этого маршрута - наш отдел. В моём маленьком кабинете замминистру демонстрируют наши разработки. Чувствуется, что он уже устал от ОКБ, от многочисленных образцов и от прочей ерунды, но, как вежливый, интеллигентный человек, не показывает виду. Конечно, среди прочих образцов ему показывают и Ленины трубки. И вдруг Николай Иванович преображается. Он берет эти трубки и спрашивает: "А в электромашиностроении они смогут пойти?" - "А почему же нет?" - отвечаем мы, не подозревая, сколько мороки принимаем на свои хилые плечи. Николай Иванович уже само действие. Он просит показать ему технологию изготовления трубок и делает первый заказ - несколько километров трубок разных размеров (для опробования в разных институтах и на заводах). Так кончается этот день - день рождения отечественных электроизоляционных трубок из кремнийорганической резины. Заказ замминистра мы выполнили, хотя изрядно опустошили наш запас силиконовой резины. (Её мы тогда получали из Франции). "А что же дальше? - думали мы. - Если испытания трубок пройдут успешно и потребность в них будет громадна, то кто же обеспечит их изготовление, и где мы возьмем столько резины?" Отвечать на эти вопросы нам не хотелось, и всё замерло в тревожном ожидании. А жизнь, между тем, продолжалась. О трубках вроде бы все забыли. Однажды утром раздался противный, резкий звонок чёрного (орловического) телефона. Беру трубку. "Зайдите ко мне!" - "Что взять с собой?" - "Ничего!" Иду. Вхожу в кабинет. Орлович сидит на своем месте, а сбоку на стуле какой-то мужичонка в валенках с калошами и косоворотке. "Знакомьтесь, - говорит Теодор Максович, - Николай Иванович (фамилию не помню), - директор Кардоникского электроизоляционного завода, а это (показывает на меня) - начальник отдела эластомеров, Лев Исидорович Кранихфельд". Мы пожали друг другу руки, а Орлович уже ставит задачу: в кратчайший срок (месяц) изготовить оборудование, перевезти его в станицу Кардоникскую Карачасвско-Черкесской АССР и оказать максимальную помощь в освоении производства этих самых силиконовых трубок. Кроме того, сегодня же принять на стажировку нескольких рабочих с того завода. Я ошарашен. Ничего подобного мне еще не приходилось делать. Но приказ есть приказ! Я срочно созываю свою команду - Хазена, Растатурина, Рядинского и кого-то еще, сейчас не помню. По дороге от Орловича я пришёл в себя и сообщаю им новости спокойно и уверенно. Мы вырабатываем план и немедленно приступаем к его реализации. Растатурин мобилизует лучших станочников, слесарей и электриков, и через две недели основное оборудование почти готово Мы собираем большую экспедицию -- я, Растатурин, Рядинский и несколько рабочих (Валя Конторкин, Тоня Химина, Мишка Прохоров и кто-то еще) и отправляемся на Кавказ. Поездом мы добираемся до Минеральных Вод, потом автобусом до Черкесска и, наконец, другим автобусом до Кардоникской станицы, где нас уже ждет ОКБ-ский грузовик с оборудованием и резиной. Вокруг - такая красота, дух захватывает! Такое впечатление, что Эльбрус совсем рядом, протяни руку и дотронешься! Но это, конечно, оптический обман. Что касается завода, то впечатление так себе. Кургузый производственный корпус, где в большом количестве по допотопной технологии выпускают так называемые линоксиновые трубки (пропитанные лаком и высушенные хлопчатобумажные оплетки), маленькое (барачного типа) здание заводоуправления. Да и управления всего четыре человека -- директор, бухгалтер и два мастера. Особенно нас поразил оклад директора завода -- аж 120 рублей! На обширном дворе недостроенное кирпичное здание. Именно в нем нам предстояло разместить новое производство. Нас, конечно, ждали, особенно директор. Довольно быстро мы смонтировали оборудование, и вот настал торжественный день. Красную ленточку мы почему-то не перерезали, но когда из вулканизационной трубы по ленточному транспортёру поползли первые готовые трубки, многие из нас не смогли сдержать радостного волнения. Так в СССР появился первый серийный завод по выпуску силиконовых электроизоляционных трубок. А мы прощались с гостеприимными хозяевами, с великолепным Эльбрусом и возвратились домой, в Мытищи. Потом я узнал, что оклад директора за год возрос до 350 рублей. Мы же вполне были удовлетворены медалями ВДНХ (была такая форма поощрения при советской власти). В приказе о награждении было сказано: за разработку и внедрение в промышленность гибких, теплостойких электроизоляционных трубок....
6.7. Роковые обмены.
Ты мне, я - тебе. Основной принцип развитого социализма. Обменивались всем - квартирами, марками, передовым опытом, людьми... В рамках ОКБ я помню два обмена, но зато каких!
Орлович мог достать все. Единственное, что ему не удавалось -- это достать ускоритель электронов (он очень хотел иметь этот агрегат в ОКБ КП, наверное, для солидности).
А конструировали и изготавливали эти ускорители в Сибири под руководством академика Будкера. Орлович не был бы Орловичем, если бы не нашел тропки к вышеуказанному академику. И, представьте, нашел! На просьбу Теодора Максовича поставить ускоритель, академик сказал, что у него масса заказов, но он подумает. И придумал! При следующей встрече он небрежно сказал Орловичу: "Вы знаете, я, пожалуй, дам вам ускоритель, но с одним условием: вы возьмете у меня одного аспиранта. Он парень неплохой, но ученого из него никогда не получится. А на его место я возьму какого-нибудь талантливого парнишку". Орлович вынужден был согласиться. Так в ОКБ появился ускоритель и вместе с ним Павел Александрович Дмитровский, который и стал первым начальником физико-химической лаборатории. Второй памятный мне обмен произошел несколько позже. У Орловича было двое детей (наличие третьего, внебрачного, работающего в ОКБ, так и не было подтверждено). Сын Мишка и дочь Татьяна. Про Мишку я не помню, а вот Таня к тому времени кончала МИТХТ. И сразу возникла проблема -- что делать дальше, куда пристроить любимое дитя? Проблема довольно типичная для того времени. В том же МИТХТ одной из кафедр заведовал академик Кузьма Андрианович Андрианов (я лично его хорошо знал - он читал у нас в институте "химию диэлектриков"). Орлович его тоже знал и обратился к нему с просьбой взять Татьяну к себе на кафедру. И вот, однажды, вызывает меня Орлович и говорит: "Вот, познакомьтесь, аспирант Кузьмы Андриановича, кандидат технических наук, Алексей Матвеевич Кругликов, прошу любить и жаловать". Смотрю - в углу сидит молодой человек, довольно приятной наружности. "Возьмите его к себе, - продолжает Орлович, -и дайте ему работу, соответствующую его квалификации". Я, конечно, понял, какой ветер занес к нам этого кандидата. "Так Таня устроилась у Кузьмы?" -- наивно спросил я, хотя можно было и не спрашивать. Вы можете спросить, почему я назвал эти обмены роковыми? Но об этом несколько позже.
Уже давно я ушел от Гольдберга, но прочная связь все не прерывается. Нет-нет, да и зайдешь поговорить со старыми товарищами. Кроме того, у меня небольшой должок. Когда я уходил, мы только-только закончили крупнейшую тему под громким шифром "Комета". И Гольдберг поставил условие, что я по совместительству буду заканчивать отчет по этой теме. Мне писать этот отчет, честно говоря, совсем не хотелось, и я, как мог, отлынивал и филонил. Но беда состояла в том, что эту тему мы выполняли совместно с нашим куратором - военным институтом ЦНИИ-22. И научным руководителем темы был доктор технических наук, полковник Иван Ефимович Ефимов, милейший, интелегентнейший человек. Но как раз в это время ему реально "светила" генеральская должность в только-только возводимом электронном комплексе в Зеленограде. И он был лично заинтересован в скорейшем завершении всех своих дел в Мытищах, среди которых не на последнем месте значилась и эта тема. Иван Ефимович приехал в ОКБ и начал меня уговаривать, приводя фантастические аргументы. Он говорил, что считает эту тему выдающимся вкладом в кабельную науку, что мой личный вклад в успешное ведение темы трудно переоценить, и что, как только я закончу отчет, он готов будет представить его в качестве диссертации на соискание кандидатской степени, то есть стать моим научным руководителем. Честно говоря, я растерялся. Пару лет назад у нас в ОКБ появился первый кандидат наук - Саша (Самуил Соломонович) Соломоник. Но ему сам Бог велел стать первым. Во-первых, он такой умный и в ОКБ работает с первого дня... Нет, это не для меня. Но всё же я обещал подумать. Я посоветовался с Орловичем, он, в принципе, одобрил, хотя я подозревал, что он это сделал не без давления И.Е.Ефимова. Но, так или иначе, я дал согласие и стал интенсивно писать отчет - диссертацию. Постепенно я так увлекся, что писал до глубокой ночи у себя на кухне. Одновременно я стал готовиться к кандидатским экзаменам. Наконец отчет закончен. Я везу его к Ивану Ефимовичу, и он оставляет его для прочтения. Параллельно сдаю кандидатские экзамены. Больше других запомнился экзамен по марксизму-ленинизму (впрочем, он назывался как-то по- другому). Мы сдавали этот экзамен группой, состоящей из одних сотрудников ОКБ КП. Поэтому мы не стеснялись использовать некоторые студенческие привычки и, в первую очередь, подсказки. Далику Дикерману (теперь Далию Натановичу) досталась какая-то работа Ленина. Далик послал в коридор, где скопились сдавшие экзамен товарищи, записку с просьбой о помощи. Мы тут же соорудили подробнейшую шпаргалку и переправили ее в экзаменационную комнату. И вот наш милейший Дикерман с неподражаемой уверенностью сообщает экзаменатору, что в данной работе Ленин с присущей ему гениальностью говорит о том-то и о сем - то. Экзаменатор молчит и ставит оценку: ТРОЙКА! Дикерман в шоке. Он ничего не понимает. Последнюю тройку он получил еще в начальной школе. Потом выясняется, что эта работа гениального Ленина представляет собой конспект статьи совсем другого человека (возможно, даже не гениального). Вот так весело мы сдавали кандидатские экзамены. Но вот меня вызывает И.Е.Ефимов и говорит, что отчет ему понравился, и что если добавить немного серьёзной математики, то его вполне можно представить как диссертацию. С математикой у меня было, мягко говоря, неважно, но нашелся добрый дядюшка в лице Володи Маковского, который бескорыстно выручил меня, и не прошло и месяца, как диссертация была готова. Теперь осталось самое главное -- найти место, где защищать. И это оказалось очень непростым вопросом. Дело в том, что в отечественной (да и в мировой) кабельной технике признавались только три типа кабельных изделий: силовые кабели, кабели связи и обмоточные провода. О них писали книги, сочиняли теории и т.д. Что касается других кабельных изделий, рожденных в результате научно-технической революции (и в первую очередь, кабелей и проводов для радиоэлектронной аппаратуры), то их самым натуральным образом игнорировали или просто не замечали. Поэтому выйти на защиту с такой темой в те времена было, мягко говоря, рискованно. Но я рискнул! Защищал я в ВЭИ им. Ленина. Представьте зал, где за длинным столом сидят 11 (минимум для кворума) очень пожилых людей- членов Ученого Совета. Я докладываю диссертацию и чувствую, что им это чуждо и не интересно. Потом выступает мой научный руководитель И.Е.Ефимов. Обычно Иван Ефимович очень красноречив, но сегодня он явно не в ударе. Выражения лиц членов Совета не меняется. Все - думаю я - конец! Но тут слово просит Дмитрий Савельевич Киселев -- заместитель Ефимова по работе в ЦНИИ-22, подполковник. По-военному четко он приводит сравнительные тактико-технические данные электрооборудования отечественных и американских ракет и спутников. Смотрю - мои старички повеселели и благожелательно смотрят на выступающего. Когда же он стал утверждать, что наши успехи в этом соревновании во многом стали возможны благодаря разработкам миниатюрных проводов уважаемым диссертантом, то эта благожелательность отчасти распространилась и на меня. Короче, после голосования счет был 7:4 в мою пользу. Я, естественно, ликовал... Банкет состоялся в ресторане "Новый Арбат"...