Лев Мэнгэс :
другие произведения.
Шапиро
Самиздат:
[
Регистрация
] [
Найти
] [
Рейтинги
] [
Обсуждения
] [
Новинки
] [
Обзоры
] [
Помощь
|
Техвопросы
]
Ссылки:
Оставить комментарий
© Copyright
Лев Мэнгэс
(
lenela77@aol.com
)
Размещен: 01/05/2005, изменен: 17/02/2009. 23k.
Статистика.
Сборник стихов
:
Поэзия
Шапиро
... Мечтал о жизни заграничной,
Вино глотая в автоматах, портвейн,
А не коньяк приличный,
Но и портвейну тоже рады.
Большой проспект на Петроградской
Его излюбленное место.
Там он прогуливался часто.
Как часто? Это не известно.
У Петропавловского шпиля
Любил часами он лежать
И никакая в мире сила
С ним не могла бы совладать,
Чтобы его убрать от туда
В июньский иль июльский день.
А если у него простуда
Он тут же брал больничный день.
Любимый друг его Зосим.
Сапожник маленького роста.
Он много дней проводит с ним.
В беседах и под руководством
Его он изучает жизнь,
Её премудрость и значенье.
Соображая на двоих,
Они болтают с увлеченьем
Зосим рассказывал ему
О том, как он сидел в тридцатых.
О том, как брали на войну его.
И как, он был солдатом.
Тут надо пару слов сказать,
Напрасно времени нетратя,
О том, что был Зосим ему
Не просто друг, но так же дядя.
А так же пару слов о том,
Прошу, конечно, извененья,
Что мы героя назовем,
Для ясности Шапиро Сеня.
***
Еврейский мальчик с головой курчавой
Живёт на Петроградской стороне.
Как все мальчишки "слушается" маму,
Которая стояла на воде.
На газировке, что за три копейки.
Чудесная, шипучая вода!
Стояла мама, как стоят еврейки,
Чтоб накормить любимое дитя.
Ему тринадцать лет лишь минивало
Его интересует женский пол.
Он лучшие часы под одеялом
Проводит. И дело здесь не в том,
Что он любитель поваляться дольше
Или в постели книжку почитать.
Мечтает он о дворничихе Тосе
С рукой под одеялом... И вставать
Ему совсем не хочется, но надо,
А то он опоздает на урок.
Он быстро одевается. Не рано ль?
Нет поздно. И уже гремит звонок
В его родимой школе восьмилетке,
Оповещая новый школьный день.
Он не приносит лучшие отметки
От туда. Скука или лень?
Что это? Kто же, право, знает?
Хотя всеобщая народная волна,
Как всем известо, глубоко считает:
Еврейский мальчик и его дела
Должны для посторонних быть примером...
Он не стремится это доказать
И водку пьёт, ругается без меры
Матерно. И хочет непременно "русским" стать.
Старушку бабушку он умоляет,
Когда к нему приходит кто-то в дом,
Чтобы она куда-нибудь слиняла.
Или включает громко патифон.
На идыш изъясняется она
Или безграмотно калякает по-русски.
О, провалиться можно от стыда!
Ну почему? За что же он не русский?!
***
Шестьдесят седьмой... Израильские танки
В Шапиро душу, как в Синай вошли.
Перевернув её всю наизнанку.
Покоя не оставив. И пришли
Гордыни мысли в голову Шапиро.
Он начал понимать, что он еврей.
Что он относится к избранцам мира
Народ особенный, как лев среди зверей.
В другую крайность наш герой впадает.
Как он стыдился, так он горд сейчас.
И прошлое своё он вспоминает,
Не без стыда, уже в который раз.
***
Она жила на Лиговском проспекте.
От станции метро один квартал.
Шапиро променял бы всё на свете
Чтоб этот адрес постоянным стал
Его прописки. Но она ламака.
К тому же старше на тринадцать лет.
"Эх, жизнь, ну и подлая собака!", -
Так думает Шапиро. И весь свет
Несправедливым кажется Шапиро.
Ну, почему он раньше не рождён?
Так он мечтает у себя в квартире
И набирает Тонин телефон.
Он мчится к ней своей любимой Тоне,
С бутылкой и букетиком цветов.
Не видя ничего в пустом вагоне
И наслаждаясь от недавних слов
Им слышанных и всё ещё звучаших
В его ушах. О, как же он влюблён!
И он выходит... И по близлежащим
Он напаравлюется в ему знакомый дом.
На лестичной площадке полумрак.
Как утомительно последнее мгновенье.
Но вот послышился её шуршащий шаг.
И он не в силах скрыть своё волненье...
Головку наклонив, она ведёт
Его по темным кородорам общежитья.
Коморка, где сама она живёт
Малюсенькое, жалкое жилище.
Окно в колодец узкого двора -
Типичная постройка Ленинграда.
Здесь зажигают в окнах свет с утра,
Когда совсем светло и света жечь не надо.
Портвейн распит. До самого утра
Им счастье не даёт угомониться...
Вот и рассвет и серые дела
Их заставляют встать и торопиться.
Она в конторе до шести часов
Печатает на пишущей машинке
Трактаты никому не нужных слов
И исправляет глупые ошибки.
Шапиро в институт не поступив,
Работает на продуктовой базе
Он разгружает там голандский сыр
И твердого копчения колбасы.
А если есть свободная минута,
То на копустный лист облокатясь,
Читает он готовясь к институту,
Конспекты по истории, и злясь,
От лживых слов, прочитанных в тетрадке.
О, господи, куда же убежать!
Прочь из страны, где лживые порядки!
Прочь из страны, где нечем мне дышать!
***
Шапиро, как и многие решил,
Что ехать надо, только не в Израиль.
Сиону он на время изменит.
Так думал он. И всё ж его печалил
Тот факт, что в глубине души
Он трусом был, но не хотел признаться.
Боялся он в Израиле войны.
Ему ж хотелось жизнью наслаждаться.
Решение приняв, он начинает
О вызове заветном хлопотать.
Конверт желанный скоро прибывает
От "дяди" с Тель-Авива. И печать
На гербовой бумаге прочертила
В судьбе его глубокую черту.
Бумага эта быстро изменила,
Как впрочим многим, Сенину судьбу.
Последнии прощанья тяжелы.
Как дороги последнии минуты.
В последний день Шапиро до зори
Гуляет по городу любимому. А утром
В аэропорт он мчится на такси.
Пройти таможню за барьер заходит...
И оставляет жизнь позади
Прошедшую... и новую находит.
***
"Мадам Бетина хоть и не скотина,
Но всё-таки паршивая свинья".
Так говорили эмигранты мило
О женщине, которая была
Хозяйкою Цум Туркина, что в Вене.
Средь зелени, премиленький квартал!
Не нравилась им грязь в её отеле.
Какая грязь? Шапиро продавал
Икру и водку, побывал в барделе,
Сосиски венским пивом запивал...
Что нравилось ему на самом деле
В свободе, которую давал
Гниющий запад, с первого мгновенья
Так это то, никто не диктовал
И не навязывал ему чужёго мненья.
Никто его нигде не поучал.
Неделя в Вене минивала быстро.
Теперь их направление на Рим.
Шапиро поселяется в фашистком
Районе Остии. И с ним
Квартиру делит тётка из Одессы
И с ней огроманая одесская родня
Хотя слегка в квартире этой тесно,
В ней часто веселятся до утра.
Глава сeмейства Фрида Соломоновна
Проводит много время у плиты
И часто угощения Семену
Перепадают. "Парень без семьи".
Шапиро очень сильно тосковал.
Он в мире был заброшенной писчинкой.
И город этот пусть и чаровал,
Не грел его. А вид его старинный,
Такой знакомый и такой родной
(Совсем как Ленинград его родимый
Местами) наполнял его тоской,
Такой огромной и такой невыразимой.
***
В Нью Йорке есть двоюрдный брат у Сени.
Женат, бухгалтер, четверо детей.
Как говорится - человек семейный.
Наружностью типичнейший еврей.
К нему в Нью Йорк Шапиро прилетает
В январьский, серый и промозглый день.
Максим подвыпивший встречает
Его в потёртой куртке, кепке набекрень.
Обнялись..., крепкие пожатья...,
К машине запаркованной идут...
Спросить так много хочется и братья
Друг друга переспрашивая, ждут
На красном светофоре перехода...
А мокрый снег с ветрищем бьёт в лицо.
"Ну, что там в Риме... Тёплая погода?"
"Погода очень тёплая, в пальто
Никто не ходит". Немного помолчали.
В машину сели. Вышли на highway.
Машина с свистом понеслась... помчала
На сотню с лишним резвых лошадей.
Минут через пятнадцать панорама
Открылась буйно с Triboro-моста.
Manhattan словно с белого экрана
Смотрел на них во все прожектора.
Когда они подъехали, где жил
Максим с семьёй уже совсем стемнело.
Пожарных лестниц вид ошеломил.
Луна с небес печальная глядела.
Они пднялись на шестой этаж
Обшарпанного, тусклого строенья.
В Шапиро начал проникать мандраж.
Совсем испортилось с приезда настроенье.
Дверь распахнулась и они вошли
Пред ним открылась жалкая картина:
Детишек рой, измазанные рты,
раскрашенные стены... вот квартира,
Где начал познавать он Новый Свет...
По сторонам поспешно оглянулся...
Увидел водку, черный русский хлеб...