Аспе Питер : другие произведения.

Дети Хроноса

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
   Дети Хроноса [De kinderen van Chronos] (Питер Ван Ин - 3)
  
  Питер Аспе
  Дети Хроноса
  Роман
  
   Pieter Aspe
  
   De Kinderen Van Chronos
  
  
  
  
  Глава 1
  
  – Мама-а-а, мама-а-а!
  
  Протяжный вопль звучал резко и пронзительно. Он легко заглушал визг дрели. Хюго Вермаст обиженно обернулся. На другой стороне луга Тине размахивала веткой. Больше всего она была похожа на пеструю тень в море желто-зеленой травы.
  
  – Мама-а-а, мама-а-а!
  
  Йорис тоже оторвался от своего занятия. Его сестра танцевала так, словно ее ужалил слепень. Она часто так делала, если мама появлялась не сразу. Йорис не обратил на это никакого внимания. Он спокойно продолжил считать шурупы. На упаковке было указано, что их должно быть сто штук.
  
  Тине продолжала кричать. Хюго выключил дрель. Обеими руками он вытер налетевшую в глаза пыль. Следы грязи образовали на его щеках полосатый узор. Он был похож на американского морского пехотинца из дешевого фильма о войне. Теперь он видел ее более отчетливо. Судя по всему, ничего страшного не случилось. Его дочь была гиперактивным ребенком. Это был не первый раз, когда она кричала как резаная, если не добивалась своего.
  
  Лен загорала, лежа в шезлонге, в ее портативном CD-плеере играл диск Барта Каэлла. Третий крик о помощи долетел до нее между двумя песнями. Она выдернула из ушей наушники и поспешила к месту происшествия.
  
  Хюго покачал головой, когда увидел, как его жена бежит босиком по жесткой траве. Сейчас она наступит на осколок стекла, и виноват снова будет он. Как только она поранится, он сначала выругается, а потом пойдет за бинтом и дезинфицирующим средством. Пятнадцать лет жизни в браке сделали его покорным. Женщинам нравился такой вид смиренности. Мир во всеоружии был всегда более пригодным для жизни, чем изнурительная война.
  
  И все же ему было грех жаловаться. Многим другим мужчинам повезло куда меньше. В свои тридцать восемь лет Лен все еще была привлекательной женщиной. В своем плотно обтягивающем купальнике она выглядела восхитительно. Две беременности едва ли отразились на ее фигуре, чему очень завидовали ее коллеги.
  
  – Мама, смотри, что я нашла.
  
  Тине размахивала костью, как барабанной палочкой. Она видела такое на ярмарке. Девочка гордилась своим трофеем. Лен в ужасе смотрела на берцовую кость и на яму. Она схватила Тине за руку и попыталась отобрать у нее кость.
  
  – Она грязная, Тине. Ну-ка, дай ее маме.
  
  – Нет, она моя.
  
  Как многие современные мамы, Лен настаивала недолго. Она крепко схватила Тине и потащила ее за собой.
  
  – Папе это не понравится.
  
  Девочка начала душераздирающе рыдать. Она знала, что в таком случае папа оставит ее в покое.
  
  Хюго узнал рев. «Лен собралась мыть этого поросенка», – подумал он. Он взял дрель и нажал на кнопку. Йорис подал ему шуруп. Хюго подмигнул сыну. Столько шума из-за ветки. У них были дела и поважнее.
  * * *
  
  Гвидо Версавел застал Ван-Ина в новехонькой кухне полицейского комиссариата. Здание было семидесятых годов, политики называли его современным. После четырех скромных петиций, написанных сотрудниками, – каждый бургомистр получил по одной петиции, – шесть месяцев назад здесь наконец-то установили кухню. Кроме дешевой микроволновки и подержанного холодильника, в ней ничего не было, но и этого должно было хватить для того, чтобы поддерживать моральный дух команды на должном уровне.
  
  Ван-Ин доедал последние ложки фруктового салата. Он выглядел не особенно счастливым.
  
  – Приятного аппетита, – ухмыльнулся Версавел.
  
  Ван-Ин отодвинул пластиковый контейнер в сторону.
  
  – Сегодня вечером в меню треска. Вареная рыба. О боже. Я не могу об этом думать.
  
  – Ты должен радоваться, что Ханнелоре о тебе заботится. По-моему, ты уже сбросил пять килограммов.
  
  Ван-Ин пригладил рубашку, которая уже болталась на нем. За последние три месяца он прошел через ад: кукурузные хлопья, рыба, овощи, фрукты, вода и изредка бокал вина. Даже сигареты она выдавала поштучно. Но он же не беременный!
  
  – Я думаю, тебе лучше прятать их в машине, – посоветовал Версавел с наигранным сочувствием, когда Ван-Ин осторожно достал сигарету из нагрудного кармана. – Только что поступил код «первый».
  
  Ван-Ин махнул рукой и осторожно спрятал сигарету, словно она была драгоценным сокровищем.
  
  – Ты не мог сказать мне об этом пять минут назад? Тогда мне не пришлось бы жрать эту дрянь.
  
  – Мог бы. – Версавел злорадно усмехнулся. – Но ты же знаешь, что я не решусь отвлекать тебя от еды.
  
  Они спустились по лестнице: Версавел – посмеиваясь, Ван-Ин – ругаясь. На этот раз Ван-Ин не задыхался, когда они оказались внизу.
  
  Даже такой перенаселенный город, как Брюгге, может похвастаться парой клочков девственной природы. Между Синт-Андрисом и Варсенаре можно найти места, которые проектировщики, видимо, проморгали. Отреставрированный загородный дом семьи Вермаст был одним из таких оазисов. Чтобы до него добраться, Ван-Ину и Версавелу пришлось свернуть на песчаную дорогу, которая была вправе называться «частной дорогой». Черепичная крыша едва высовывалась над пышной живой изгородью из боярышника, которая зеленым квадратом обрамляла это великолепие.
  
  Решетчатые ворота были открыты, и Ван-Ин беспрепятственно въехал во двор. Загородный дом выглядел очень романтично: кирпичи, обработанные пескоструйкой, старинная черепица, побеленные стены и запах тысячи соседских свиней. Какой изработавшийся смертный не мечтает сегодня о собственной лачуге в сельской местности? «О времена, о нравы!» В шестидесятых годах, когда все молились на бетон и алюминий, такие хлева сносили. Сейчас те, кто оказался попроворнее, воспользовались модным синдромом кокона. Современному человеку потребовалось уединение, место, где он мог бы дать себе волю. Хибара с лужей воды в подвале рекламировалась в объявлениях как уникальное имение с природным источником. Протекающая крыша и гниющие деревянные перекрытия считались признаками аутентичности.
  
  – Господин Вермаст. Я полагаю, вы нам звонили.
  
  Хюго кивнул. Черные полосы на бледной коже его лица придавали ему свирепое выражение.
  
  – Да. Моя жена жутко расстроена.
  
  – Вы нашли скелет? – спросил Ван-Ин довольно резко.
  
  Версавел окинул взглядом худощавого мужчину. Вермаст был жилистым, жаль только, что с искривленной спиной и впалой грудной клеткой.
  
  – Моя дочь откопала кости.
  
  Вермаст указал на противоположную сторону луга. Кучка земли обозначала место находки.
  
  – С тех пор как мы начали ремонт, она хочет помогать папе. Вы же знаете детей. Они все копируют. – Вермаст нервно засмеялся, вернее сказать, заржал.
  
  Ван-Ин не отреагировал.
  
  – И вы уверены, что это не овечьи кости?
  
  Уже не раз случалось, что горожане били тревогу, наткнувшись на кучу костей животных при перекапывании своего сада.
  
  В поисках ответа Вермаст открывал рот, отчего он был похож на рыбу, оказавшуюся на суше.
  
  – Я не думаю…
  
  Ван-Ин и Версавел обменялись понимающими взглядами.
  
  – То есть вы не уверены.
  
  – Моя жена – медсестра. Она подумала, что…
  
  – Ну хорошо, господин Вермаст. Я полагаю, ваша жена знает разницу между человеческими и овечьими костями.
  
  Несмотря на то что слова Ван-Ина прозвучали вполне убедительно, он не был так уверен в их справедливости. В последнее время о медицинских работниках ходили совершенно бредовые слухи.
  
  Вермаст облегченно вздохнул. Представьте, что Тине выкопала бы скелет овцы, а он бы из-за этого вызвал полицию.
  
  – Лично я, конечно, предпочел бы овечьи кости, – заметил Ван-Ин. – Это избавило бы нас от уймы бумажной работы.
  
  Вермаст поддакнул с покорной улыбкой. С представителями полиции лучше быть начеку.
  
  – Сначала нам нужно это проверить, господин Вермаст. Я предлагаю взглянуть на вещественные доказательства вблизи.
  
  Вермаст продолжал стоять в нерешительности:
  
  – На вещественные доказательства?
  
  – На скелет, господин Вермаст, – приветливо уточнил Версавел.
  
  Ханнелоре Мартенс влетела во двор на своем «рено-твинго», как заправский автогонщик. Ее хрупкий драндулет вел себя образцово: со скрежетом замер менее чем в двух метрах от мужчин. Ханнелоре поставила машину на ручной тормоз и мгновенно выскочила из нее. На ней было летнее белое платье без рукавов и кеды без носков. Когда Ван-Ин увидел ее, он чуть было не усомнился в том, что она уже на шестом месяце беременности.
  
  – Всем добрый день.
  
  Ханнелоре обняла Ван-Ина. От ее поцелуя у него стало пощипывать кожу. О боже, какая же от нее исходила прелестная свежесть. Потом она поцеловала Версавела в щеку. Инспектор любезно принял поцелуй. В такие моменты он бы предпочел быть гетеросексуалом.
  
  – Он хорошо себя ведет?
  
  Вермаст смотрел на них троих в полной растерянности.
  
  – Фруктовый салат был великолепным, и Питер в радостном предвкушении вечера, не так ли, коллега?
  
  Ван-Ин что-то буркнул. Версавел был хуже его тещи. Он использовал любую возможность поддержать дьявольские планы Ханнелоре. «Любовь значит есть то, что ест она», – горько подумал Ван-Ин. В этот момент он бы отдал свою душу за порцию жирной картошки фри.
  
  Ханнелоре заметила, что Вермаст удивленно наблюдает за этой сценой, и официально представилась:
  
  – Ханнелоре Мартенс, заместитель королевского прокурора. Мне поручено расследование.
  
  Вермаст вытер свою вспотевшую руку о грязные шорты.
  
  – Приятно познакомиться.
  
  Ее рука была сухой и прохладной.
  
  – Мы как раз собирались осмотреть останки, – сообщил Ван-Ин. – По словам госпожи Вермаст, речь идет именно о человеческих останках.
  
  – Хорошо, – ответила Ханнелоре.
  
  Несмотря на то что перспектива увидеть скелет вызывала у нее легкое отвращение, показывать это она не собиралась.
  
  Лен Вермаст с отсутствующим видом сидела вместе с детьми на скамейке перед домом. После настойчивых угроз и упрашиваний ей наконец-то удалось вырвать из рук Тине берцовую кость, которая теперь лежала перед ней на земле. Тине сидела с красными глазами и дулась. Йорис невозмутимо продолжал считать шурупы. Берцовая кость его не интересовала. Он недосчитался двух шурупов, и эта аномалия поглотила все его внимание.
  
  Лен улыбнулась Ханнелоре. Жена Вермаста была явно в замешательстве. Мысль о том, что в ее саду был кто-то закопан, приводила ее в ужас. По мнению Ханнелоре, она была на грани срыва.
  
  – Я сейчас приду! – крикнула она вслед мужчинам.
  
  Ван-Ин увидел, как Ханнелоре осталась с женой Вермаста, и посчитал, что так будет лучше.
  
  – Это однозначно не овца.
  
  Версавел указал на череп, который наполовину высовывался из песка. Вермаст охотно кивнул. Полицейский постарше был ему симпатичен. Ван-Ин оставил замечание Версавела без комментариев. Он спрыгнул в яму. «Поразительно, что может учинить ребенок, приложив немного усилий», – подумал он. Глубина ямы была минимум метр.
  
  – Ваша дочь выкопала ее одна?
  
  Вермаст снова заржал. Очевидно, он всегда так смеялся, когда нервничал.
  
  – Конечно нет, комиссар. Мне нужен был песок, чтобы замесить строительный раствор, а он здесь в изобилии. Я выкопал яму. Но как вы, вероятно, знаете, все дети любят играть с песком.
  
  Яма была подарком с небес. Тине порой часами просиживала в импровизированной песочнице и никого не доставала.
  
  Ван-Ин опустился на колени. Как настоящий археолог, он смахнул с черепа подсыхающий песок. Версавел нахмурился.
  
  – Лео уже в пути, – сообщил он обеспокоенно.
  
  Ван-Ин приостановил «раскопки». Версавел был прав.
  
  Это работа криминалистов. Он осторожно выбрался из ямы. Желтый, как луковица, череп блестел на ярком солнце. Ван-Ин призадумался над тем, будет ли кто-нибудь однажды вот так рассматривать его мертвую голову.
  
  – Мне огородить могилу?
  
  Версавел намеренно использовал слово «могила». Возможно, это прозвучит старомодно, но он считал, что мертвые заслуживают уважения.
  
  – Да, Гвидо. Иначе у нас будут неприятности с сотрудниками из прокуратуры.
  
  Версавел пошел к полицейской машине. Казалось, что он, как и Ханнелоре, был невосприимчив к палящему зною. На его немнущейся рубашке едва ли были следы пота. В то время как Ван-Ин чувствовал, как его трусы прилипают к ягодицам, и это было более чем неприятно.
  
  Теперь, когда они остались одни, Вермаст стоял, словно сирота. Должен ли он что-нибудь сказать или ему лучше помолчать? Ван-Ин же не возражал против тишины.
  
  – Странное открытие, вы так не думаете, господин Вермаст? Надеюсь, что это не ваша теща, иначе нам не придется искать убийцу далеко.
  
  На этот раз Вермаст не заржал, отметив про себя, что убивать тещу было бы глупо, ведь эта стерва оплачивала половину их ипотеки.
  
  Они все приехали одновременно: Лео Ванмаэль, Рюди Дегранде из отдела криминалистики, судмедэксперт и четыре агента полиции Брюгге. Двор сразу стал похож на парковку супермаркета, у которого нет отбоя от покупателей.
  
  После обязательного обмена любезностями Лео принялся за дело. «Никон» жужжал, как пчела над жасминовым полем. Маленький круглый фотограф-криминалист сделал сорок снимков меньше чем за десять минут. Потом в могилу спустился судмедэксперт.
  
  Александер Де-Ягер был знаменитым жителем Брюгге. По крайней мере, так он думал. Судмедэксперт вел активную социальную жизнь. Он был председателем различных культурных сообществ и научным руководителем местного карнавального объединения. Де-Ягер был худой и костлявый – его фигура не соответствовала образу горячего бургундца, которым он во что бы то ни стало хотел собой являть. Де-Ягер искал признания в кругах, к которым не принадлежал. У него как у врача была такая репутация, с которой мало на что можно рассчитывать. Пятнадцать лет назад после серьезной профессиональной ошибки его едва не исключили из ордена врачей. Работа в прокуратуре показалась ему в тот момент удачной альтернативой. Там ему приходилось иметь дело только с покойниками, что существенно снижало вероятность допустить вторую ошибку.
  
  Ван-Ин остановил свой взгляд на лысой голове Де-Ягера. «Один скелет ощупывает другой», – весело подумал он.
  
  – Это бесспорно человеческие останки, – заявил Де-Ягер академическим тоном.
  
  Он взял череп в руки и показал его остальным, как дешевый трофей. Версавел посмотрел в другую сторону. Прошло столько лет, а судмедэксперт так и не имел ни малейшего понятия о правилах обследования следов преступления. Подобный непрофессиональный подход часто приводил улики в негодность. Неудивительно, что у народа пропало доверие к работе суда. Рюди Дегранде думал, вероятно, о том же, потому что утешительно подмигнул инспектору Версавелу.
  
  Ван-Ин сдавленно вскрикнул, получив тычок между ребер. Де-Ягер раздраженно посмотрел в его сторону, но заметил Ханнелоре и расплылся в улыбке.
  
  – А, это вы, госпожа заместитель прокурора. Я не знал, что вы уже прибыли.
  
  Ханнелоре продолжала стоять на безопасном расстоянии от ямы.
  
  – Вы не могли бы нам что-нибудь рассказать о причине смерти, доктор?
  
  Де-Ягер был ростом не выше метра шестидесяти. Стоя в яме, он был похож на движущийся скульптурный бюст.
  
  – Нет.
  
  Де-Ягер положил череп на край ямы. У Ханнелоре возникло ощущение, что пустые глазницы черепа уставились на нее. Или это Де-Ягер пытался заглянуть ей под юбку?
  
  – В данный момент я не вижу никаких признаков, которые бы позволили мне сформулировать обоснованное заключение. Дальнейшее обследование должно показать, умерла ли жертва естественной смертью или нет.
  
  Ван-Ин скривился. Версавел, не в силах сдержать ухмылку, прикрывал лицо рукой.
  
  – Вы имеете в виду, что мне придется ждать результатов вскрытия?
  
  – Да.
  
  – И когда мне ожидать ваш отчет?
  
  Вероятно, впервые Де-Ягеру задали подобный вопрос. Бедный судмедэксперт задохнулся.
  
  – Мне потребуется несколько дней. Как насчет начала следующей недели?
  
  – Сегодня только понедельник, – расстроенно заметила Ханнелоре.
  
  Де-Ягер, почувствовав себя неловко, огляделся.
  
  – Я сделаю все возможное, чтобы закончить вскрытие до конца недели, – сказал он с застывшей ухмылкой.
  
  Ханнелоре наградила его сияющей улыбкой:
  
  – Прекрасно, доктор.
  
  Она повернулась и пошла к дому. Даже Ван-Ин стоял, потрясенный ее поведением.
  
  – Сколько сейчас времени?
  
  Версавел посмотрел на свои часы:
  
  – Двадцать минут пятого.
  
  Ван-Ин неохотно отпил минеральной воды. В довершение всего она уже была негазированная. Ничего удивительного. Стакан уже больше четверти часа стоял под палящим солнцем. Ханнелоре может идти к черту со своей диетой. Он поднял руку. Официант отреагировал моментально, оно и понятно, кроме Ван-Ина и Версавела, на террасе никого не было.
  
  – Две «Перрье»?[1] – спросил он жадно.
  
  – Нет, мне «Дювель»[2]. Холодное, если можно.
  
  Ван-Ин, довольный, откинулся на спинку плетеного стула. Теперь он прекрасно представлял, как Александр Македонский разрубил гордиев узел.
  
  – Какое счастье, что Ханнелоре срочно надо в суд.
  
  Ван-Ин ожидал услышать какое-нибудь язвительное замечание.
  
  – Проблемы, Версавел?
  
  – У меня нет, Питер. Но если ты потом встанешь на весы…
  
  Ван-Ин пожал плечами и вылил тепловатую минеральную воду в совершенно высохшую траву.
  
  – Скелеты наводят меня на мысли о пустыне, Гвидо. Более того, прошло две недели с тех пор, как я не устоял против искушения. Я умираю от жажды.
  
  Это прозвучало несвязно, но Версавел уже привык. Любая ассоциация, которую приводил Ван-Ин, в конечном счете вела к «Дювелю».
  
  – В пустыне большинство людей довольствуются водой. Ты, наверное, единственный фламандец, который утоляет жажду «Дювелем».
  
  – Нет правил без исключений, Гвидо. Ты ведь должен это знать, ты же голубой.
  
  – И я это знаю, – произнес Версавел нарочито высоким голосом. – Но на твоем месте я бы уже начал упражняться на случай, если мы скоро станем большинством.
  
  На обслуживание жаловаться не приходилось: через минуту официант уже принес ледяной «Дювель» и искрящееся «Перрье». Ван-Ин не постеснялся пробуравить носом густую пену и сделал глоток. Версавел не стал ему мешать.
  
  – В любом случае Вермасту не стоит волноваться о своем луге, – заметил Ван-Ин весело. – Через несколько дней его аккуратно перекопают.
  
  – Ты думаешь, там есть еще тела?
  
  – Кто знает, Гвидо. Европейцы потихоньку входят во вкус. Серийные убийцы уже какое-то время не типично американский феномен. Мне жаль людей из прокуратуры, которые сейчас перерывают землю.
  
  – Мне нет, – сухо парировал Версавел.
  
  И оба расхохотались.
  * * *
  
  Ив Провост уже запирал дверь своего офиса, когда зазвонил телефон. Он нехотя снова повернул ключ и шагнул внутрь.
  
  Несмотря на то что Провост был заурядным адвокатом, у него имелась огромная вилла в Кнокке, квартира в Кап д'Агде и домик в горах в Австрии. Его адвокатская контора размещалась в величественном особняке на канале Груне-Рей – место в Брюгге, которое наиболее часто встречается на различных изображениях города.
  
  Провост прошел по длинному коридору. Его шаги глухо звучали в узком пространстве с высокими потолками. В отличие от остальной части дома его офис представлял собой образец того, что в настоящее время завладело воображением итальянских дизайнеров: гладкие столы из полированного вишневого дерева, футуристические шкафы с незаметными дверями, черные лакированные стулья, на которых никто не мог усидеть больше пятнадцати минут, и затейливые светильники, которые почти не давали света.
  
  – Алло, Провост слушает, – рявкнул он, сняв трубку оливково-зеленого цвета с необычно плоского телефонного аппарата.
  
  – Ив, это Лодевейк, – прозвучало еще гораздо более неприветливо.
  
  Провост замер. Если Лодевейк Вандале огрызается, значит, Провоста ждут плохие новости.
  
  – У нас проблема, Ив.
  
  – Я слушаю.
  
  – Это не телефонный разговор. Садись за компьютер и жди моего письма.
  
  Провост не успел потребовать объяснений. Вандале повесил трубку и направился к своему рабочему столу. В отличие от офиса Провоста кабинет Вандале навевал мысли о старомодной добротности. Здесь были только дубовая мебель, медь, бархат и полотна уже давно забытых художников девятнадцатого века, голубовато-серый компьютер IBM стоял на столе в стиле Людовика XVI. Компьютер так же не сочетался с остальным интерьером, как гамбургер с трехзвездочным рестораном.
  
  Вандале был человеком старой закалки. Однако это не означало, что он избегал современных технологий. Как ученик Макиавелли, он использовал всякое средство, которое могло послужить его цели. И как верный католик, он, и глазом не моргнув, выдал бы свою дочь замуж за мусульманина, если бы этот союз принес ему хоть какую-нибудь выгоду. К счастью, у Вандале не было дочери. Он сознательно остался холостяком, потому что от женщин одни только неприятности.
  
  Вандале включил компьютер и отправил Провосту сообщение по электронной почте. Для этого он использовал так называемый сложный код, ключ от которого был известен только Провосту.
  
  Барт, главный инспектор полиции Брюгге, услышал, как Вандале, шаркая ногами, шел по коридору. Он знал его уже очень давно. Еще молодым агентом, Барт однажды застал Вандале с полуголым мальчиком на заднем сиденье припаркованной машины. После словесной перепалки они все уладили как взрослые люди. Вандале заплатил ему десять тысяч франков, на этом все и закончилось. Барт знал эту «кухню». И отлично понимал, что если не примет взятку и составит протокол, то Вандале просто-напросто подкупит кого-нибудь из прокуратуры. В обоих случаях для педофила исход был бы положительным. Для Барта же разница состояла в десяти тысячах франков, которым он в то время мог найти применение. Когда он спустя несколько недель познакомился с Мелиссой, женщиной, которая стоила ему целое состояние, он набрался смелости и связался с Вандале в надежде оговорить точную сумму взятки. Однако старый лис не поддался на попытку шантажа, но и не отправил его домой с пустыми руками.
  
  Он предложил Барту быть «связующим звеном» между ним и полицией. В обмен на это Барт ежемесячно получал в качестве вознаграждения определенную сумму. За предоставление важной информации и за рискованные задания он мог рассчитывать на приличный бонус.
  
  – Прошу прощения, что заставил вас так долго ждать. Мне надо было позвонить племяннице, вы же знаете женщин, – засмеялся Вандале.
  
  – Ничего страшного, господин Лодевейк.
  
  Барт надеялся, что Вандале раскошелится, потому что Мелисса уже несколько месяцев мечтала о широкоэкранном телевизоре.
  
  – Вы знаете, что я очень ценю вашу преданность, господин Барт.
  
  Ростом Вандале был метр девяносто с лишним. Он излучал авторитет, и его зычный голос многим внушал уважение.
  
  – То есть вы посчитали мою информацию полезной?
  
  Вандале сложил свои тонкие губы трубочкой. При виде розового ротика у Барта побежали мурашки по коже. В глубине души он ненавидел педофилов.
  
  – Полезной – это некоторое преувеличение, мой дорогой Барт. Давайте будем называть ее интересной. Я уже очень давно продал загородный дом. Если сейчас там внезапно обнаружился скелет, то это не более чем происшествие. Вы ведь не думаете, что…
  
  – Разумеется, нет, господин Лодевейк.
  
  Барт сглотнул. Скелет тоже лежит в земле уже давно. Эта новость явно напугала Вандале. Иначе почему же он сломя голову рванул в свой кабинет, когда Барт рассказал ему о находке? На то, что старик растерялся, указывала отговорка о срочном звонке племяннице. Эта отговорка была такой же прозрачной, как пеньюар Мелиссы.
  
  – Но это не помешает мне должным образом наградить вас за ваши хлопоты.
  
  Лицо Барта просветлело. Деньги были единственным аргументом, который мог заставить его молчать. Вандале вынул из бумажника четыре банкноты по десять тысяч. Лицо Барта откровенно сияло. Завтра Мелисса получит свой широкоэкранный телевизор. Когда он потом придет домой и расскажет ей хорошие новости, она вдруг обнажится. Может быть, на ней будет кружевное белье, которое он подарил ей на Рождество.
  
  – Это необыкновенно щедро с вашей стороны, господин Лодевейк.
  
  Вандале дружески похлопал его по плечу.
  
  – Я надеюсь, вы и дальше будете держать меня в курсе?
  
  – Само собой разумеется, господин Лодевейк. Если появится что-то новое, я вас немедленно проинформирую.
  
  Ханнелоре устроилась в саду: ноги в приподнятом положении, стакан охлажденного овощного сока под рукой. Последние лучи солнца скользили вдоль облака, едва касаясь его. Рассеянный свет окрашивал стены их персонального земного рая в соломенно-желтый цвет, словно кто-то надвинул на солнце поляризационные очки. Если верить прогнозу погоды, это был последний день лета.
  
  Ван-Ин демонстративно выложил на стол три сигареты и сделал маленький глоток мозельвейна. Он имел право на два бокала.
  
  – Вкусно?
  
  – Божественно.
  
  Вдали тихо звенели колокола. С юго-востока поднимался ветер. Потом будет дождь, как и обещали.
  
  – Диета в любом случае помогает.
  
  Ханнелоре наслаждалась своим «новым» мужчиной. Ван-Ин сидел в трусах. За три месяца автомобильная шина вокруг его поясницы уменьшилась до размеров спущенной велосипедной камеры.
  
  – Сегодня утром Версавел тоже это заметил. Какой следующий шаг? Собака?
  
  Ханнелоре приподняла брови.
  
  – Собака? – спросила она удивленно.
  
  – Ну да, тогда ты будешь отправлять меня по вечерам выгуливать собаку. Это тоже будет сжигать кучу калорий.
  
  От внезапного порыва ветра зашелестели листья. Это было похоже на звук гремучей змеи.
  
  – Когда скоро появится ребенок, ты, наверное, будешь рад тому, что тебе надо будет выгуливать собаку.
  
  – Что ты хочешь этим сказать?
  
  Ван-Ин зажег сигарету и наслаждался ударной дозой никотина. Ханнелоре приподняла платье, взяла его руку и положила ее себе на живот.
  
  Когда она сидела, округлый живот был более заметен.
  
  – Я еще не скоро увижу, как комиссар Ван-Ин меняет ребенку подгузники, – улыбнулась она. – Думаю, ты благодарить меня будешь, когда я вас с Фидо буду отправлять на прогулку.
  
  Глядя на ее гладкий живот, он представил себе обкаканную детскую попку и его страсть поубавилась.
  
  – С этого дня, Питер, мы можем вести обратный отсчет. Сегодня утром я в первый раз почувствовала шевеление ребенка.
  
  Ван-Ин плотно прижал свою руку к ее животу, но ничего не почувствовал.
  
  – Я вот думаю, а не вредны ли для тебя все эти эмоции, – озаботился он неожиданно серьезно.
  
  Грозные тучи окрасили траву в темно-зеленый цвет. Сумерки медленно одерживали победу над угасающим солнцем. Ханнелоре сделала глоток овощного сока.
  
  – Мы живем не в Средневековье, Питер. Ребенок же не родится чудовищем из-за того, что я сегодня видела череп.
  
  – В твоем положении я бы над этим не смеялся. Моя мама всегда говорила…
  
  – Чушь. Ты же не веришь в эти бабушкины сказки?
  
  «Почему мужчины ведут себя так инфантильно, когда их жена беременна?» – спрашивала себя Ханнелоре. В конце концов, она просто делала свою работу.
  
  Ван-Ин жадно посмотрел на две оставшиеся сигареты, которые, словно мелки, контрастировали с деревянной столешницей. Он взял одну и мигом ее зажег.
  
  – Раньше все было проще, – вздохнул Ван-Ин. Он глубоко затянулся и сделал глоток вина.
  
  – Ты же не переживаешь из-за того, что через несколько месяцев тебе придется менять ребенку подгузник?
  
  – Я бы хотел, чтобы мы сидели на необитаемом острове, – вместо ответа, произнес Ван-Ин мечтательно. – Никаких хлопот. Потягивать вкусные коктейли, жарить рыбу и остальную часть дня валяться на пляже.
  
  – Питер, множественное число от «подгузника» – «подгузники». Это Ветте-Виспорт[3], а не необитаемый остров, вино закончилось и сейчас начнется дождь.
  
  Над багровой черепичной крышей сгущались грозовые тучи.
  
  – Знаешь, как мы поступим, – сказала она с загадочной улыбкой. – Если ты за месяц раскроешь дело о скелетах, поездка в Португалию за мой счет.
  
  – Шутишь?
  
  – Ты мне не веришь?
  
  – Верю. А ты проверяла состояние нашего банковского счета?
  
  – На моем сберегательном счете всегда есть кое-что на черный день.
  
  – Эти деньги нам нужны для малыша, – протестовал Ван-Ин. – Кстати, это еще вопрос, назначат ли на это дело меня.
  
  – Я об этом позабочусь, Питер.
  
  – Ни в коем случае.
  
  – Есть дело или нет дела, я хочу в Португалию. Скоро у нас уже больше не будет такой возможности, – заявила она решительно.
  
  – Любимая, ты же знаешь, что беременным женщинам летать на самолете не советуют.
  
  – Да?
  
  Ханнелоре встала и медленно сняла платье. Она выглядела как модель Боттичелли: чувственная, плодовитая, необычайно женственная. Нет ничего прекраснее, чем будущая мать.
  
  – То есть летать нельзя. Но, может быть, господин хочет приземлиться на родной аэродром?
  
  – Ханне… – простонал Ван-Ин.
  
  – Я надеюсь, у господина голова не болит?
  
  Он решительно затоптал наполовину выкуренную сигарету и нырнул к Ханне в траву. Высоко над их головами сталкивались холодные и теплые воздушные фронты. Первый удар грома прокатился по городу, как подпрыгнувший шар от боулинга. Ван-Ин парил на шептавшей ему разные приятные слова «воздушной подушке». Он едва чувствовал тяжелые капли дождя, которые падали ему на спину.
  Глава 2
  
  Ван-Ин наполнил коридоры полицейского участка резким запахом мускуса. На нем были обесцвеченные джинсы и бежевая хлопковая рубашка. Его старые свитера Ханнелоре отправила в корзину для тряпья и была при этом неумолима. Эти камуфлирующие свитера теперь окончательно остались в прошлом. Теперь и живот больше не надо было втягивать. «Жизнь порой может быть очень милостивой», – подумал Ван-Ин. Когда он зашел в кабинет 204, Версавел свистел как человек, у которого в жизни все отлично складывается.
  
  – Доброе утро, брат, – усмехнулся он.
  
  Ван-Ин проигнорировал это сексистское замечание и с радостью зажег первую сигарету.
  
  – Жизнь действительно начинается после сорока, Гвидо. Ты все это время был прав. Сейчас мне действительно этого хочется.
  
  – Сейчас? – спросил Версавел двусмысленно.
  
  – Нет, не «сейчас» и, конечно, не с тобой. Лучше скажи мне, есть ли уже новости о нашем скелете.
  
  Версавел глубоко вздохнул. Скелеты наводили его на мысли о кучах личинок, которые кишмя кишели в пустых глазницах.
  
  – Ты имеешь в виду нашего Джона Доу?
  
  Он предпочел американский эвфемизм. Там труп называют stiff[4]. Того, кто умирает до прибытия в больницу, – dead-on-arrival[5], а неопознанный stiff именуется Джон или Джейн Доу[6].
  
  – Гвидо, ты же знаешь, что у меня аллергия к этой трансатлантической ерунде. Давай будем называть скелет Гербертом. Немного оригинальности не помешает, ты так не считаешь?
  
  Версавел скрестил руки, как сейчем[7], который гордо принимает безропотное повиновение своего племени.
  
  – Ваше желание – для меня приказ, комиссар.
  
  Ван-Ин демонстративно выпустил облако табачного дыма в сторону его подчиненного.
  
  – Ну все, Версавел, хватит.
  
  Инспектор, задумавшись, теребил свои усы. Когда у Ван-Ина было депрессивное настроение, он, по крайней мере, знал, как к нему подступиться. В состоянии же эйфории его начальник был так же неуправляем, как подросток без карманных денег. При таких обстоятельствах существовала альтернатива: не трепаться и продолжать работать.
  
  – Этот факс пришел пятнадцать минут назад, – доложил Версавел серьезно. – Я не знал, что это дело поручили нам.
  
  Ван-Ин взял у него листок бумаги.
  
  – А я знал, – пропыхтел он.
  
  – Ах вот оно что.
  
  – Даже не начинай, Гвидо. Она беременная. Что ты хочешь, чтобы я сделал?
  
  Ван-Ин нехотя затушил первую сигарету, которую он докурил почти до фильтра.
  
  – «Предполагаемая причина смерти: перелом шеи, – прочитал он вслух. – Возраст: от 25 до 30 лет. Рост: 176 сантиметров. Пол: мужской. Дата смерти: 1985–1986 годы. Особые приметы: старый перелом берцовой кости, обширная челюстно-лицевая операция плюс двадцать четыре фарфоровых зуба на штифтах». Господи, это же стоило целое состояние!
  
  – Де-Ягер во всех отношениях решил не откладывать дело в долгий ящик. Если я не ошибаюсь, Ханнелоре исходила из того, что последним днем для сдачи отчета будет пятница.
  
  – Она звонила ему вчера днем, – вздохнул Ван-Ин. – Кто-то из прокуратуры шепнул ей на ухо, что клиническое исследование скелета занимает очень мало времени. И не нужно быть гением, чтобы установить, что у кого-то сломана шея. Де-Ягер должен был это увидеть еще в яме.
  
  Ван-Ин поспешно зажег вторую сигарету. Версавел молчал. Он по собственному опыту знал, что добрым намерениям Ван-Ина не суждено длиться долго.
  
  – И все же это удивительное достижение, – заметил он. – Достижение Ханнелоре, я имею в виду. Де-Ягер – упрямый осел. Даже прокурор обращается с ним очень деликатно. В следующем месяце она хочет отправиться в путешествие.
  
  Версавел удивленно посмотрел на начальника. Мозг комиссара работал очень причудливым образом. Обычно у него довольно хорошо получалось следить за ходом мыслей Ван-Ина. Сегодня же это ему едва удавалось.
  
  – Ханнелоре хочет, чтобы я раскрыл это дело как можно быстрее, – пояснил Ван-Ин. – Она из прокурора веревки вьет, и, чтобы войти к ней в доверие, Де-Ягер с удовольствием свою собственную печень порежет на кусочки. Более того, она надеется, что в ближайшем будущем я стану главным комиссаром.
  
  – На твоем месте я бы в таком случае перешел в жандармерию. Скоро все главные комиссары будут оттуда.
  
  Версавел был настроен против жандармерии и не упускал возможность выразить свою досаду.
  
  – Да, Гвидо, смейся. Женщины – сложные существа. Собственно говоря, ты должен радоваться тому, что ты гей.
  
  Вторая сигарета Ван-Ину не понравилась. Если курить слишком мало, сигареты начинают вонять.
  
  – Спасибо за совет, босс.
  
  Ван-Ин пожал плечами, сел за свой стол и снова прочитал факс. Сначала они должны установить личность Герберта. Только после этого можно будет заниматься поисками преступника.
  
  – Я предлагаю тебе проверить, не было ли между 1985 и 1986 годами заявлений о пропавших без вести лет тридцати.
  
  – В Брюгге?
  
  – С чего-то надо начинать. Не так ли, Ватсон?
  
  – Это все?
  
  – Конечно нет. Поручи нашим ребятам обзвонить всех зубных врачей и стоматологов. Человек с такой кучей фарфора во рту должен иметь медицинскую карту, по ней мы его и идентифицируем.
  
  Версавел все покорно записывал.
  
  – Мне разыскать Барта? – спросил он с фальшивой улыбочкой.
  
  Он знал, что у Ван-Ина от этого имени мурашки по коже бегут. Барт был коварным карьеристом, который разными обманными путями дослужился до главного инспектора. В прошлом году он прошел курсы анализа преступлений в Национальном институте криминалистики и криминологии. Название курса звучало модно, и, более того, существование подобных занятий убеждало граждан в том, что суд наконец-то шагнул в XXI век. В действительности Барт едва ли умел обращаться с компьютером, хотя диплом, который висел у него над кроватью, уверял в обратном.
  
  – Есть альтернатива?
  
  Версавел помотал головой:
  
  – Боюсь, что нет, Питер. Ты что, никогда не читаешь служебные приказы?
  
  Говорят, что крысы чувствуют приближение беды. Некоторые люди тоже обладают этим даром. И хотя Ван-Ин к этой категории людей не относился, насмешливый тон Версавела заставил его заподозрить неладное.
  
  – Какие служебные приказы? – осторожно спросил он.
  
  Версавел глубоко вздохнул:
  
  – То есть ты не знаешь, что Де-Ки приписал главного инспектора Барта к нашему отделу?
  
  Когда в прошлом месяце главный комиссар Картон умер от кровоизлияния в мозг, бывший главный комиссар Де-Ки вновь вступил в свою прежнюю должность, до момента, когда найдется подходящий преемник Картона.
  
  – Когда этот кретин появится?
  
  – Завтра, – ответил Версавел.
  
  Плохие новости все переживают по-своему. Поскольку эта была действительно сокрушительной, Ван-Ин потерял дар речи. Он начал хватать ртом воздух, пытаясь сформулировать ругательство, и у него это не получилось, и он, вконец раздосадованный, вышел из кабинета.
  
  Вилльям Артс прочитал новости о Герберте за завтраком. Его угловатые челюсти застыли. После стольких лет относительного спокойствия в нижней части его живота появилась тупая боль, словно там кто-то бился в слишком тесном ящике. Он попытался унять эту боль глотком чуть теплого чая. Линда подала ему тост, намазанный сливочным маслом. Два яйца шипели в жире на сковороде. Она прошаркала к плите, сняла сковороду с огня и шмякнула сопливую яичницу на тарелку.
  
  – Что-то случилось? – спросила она.
  
  Прежде Линда Артс была красивой женщиной. Но теперь, в свои тридцать пять лет, она превратилась в толстую тетку со следами чрезмерного употребления алкоголя на лице. Десять лет назад она еще правила, как некоронованная королева ночной жизни Брюгге. Не было ни одного мужчины, который бы ее страстно не желал, но Линда не хотела себя ни с кем связывать. Она танцевала по жизни, словно легконогая нимфа, и кружила головы своим поклонникам. Она флиртовала, разрешала к себе прикасаться, смеялась, когда ее разгоряченные жертвы тайком искали туалет.
  
  Однажды появился Вилльям Артс. Им все восхищались. Вилльям ездил на «ягуаре», покупал одежду от Армани и неизменно всюду появлялся в сопровождении свиты темпераментных девушек с пышной грудью и торчащими сосками. Он игнорировал правящую королеву, и она с трудом это переваривала. Через две недели Линда разделила постель с победителем. Они поспешно расписались, и праздник продолжался до тех пор, пока Вилльям не потратил все до последнего цента. В день, когда это случилось, он убил ее молодость.
  
  Теперь прежние друзья смотрели на нее с презрением. Они называли ее «толстая Линда». Зеркала стали ее злейшими врагами. Каждый раз они показывали две груди не первой свежести, заплывший живот и быстро растущие родимые пятна, из которых торчали жесткие черные волоски. Ее судьба оказалась более жестокой, чем судьба Дориана Грея, и, пожалуй, даже у Оскара Уайльда могла бы вызвать некоторое сострадание.
  
  – Что могло случиться? – грубо отреагировал Вилльям.
  
  Линда протерла глаза спросонья. Она закурила сигарету, шестую за сорок пять минут.
  
  – Такое чувство, что ты увидел привидение. – Она поставила перед ним тарелку с яичницей.
  
  – Проваливай, баба. Тебя никто не спрашивал. – Вилльям тряхнул газетой.
  
  Она презрительно выдохнула через нос густой дым.
  
  – Немного дружелюбия никогда не приносило жертв, – пропыхтела она.
  
  Слово «жертвы» оказало свое воздействие. Вилльям начал трястись, как стационарный вращающийся дизельный мотор. Линда знала, что очень скоро он взорвется, как вулкан. Из соображений безопасности она отошла назад к кухонной двери. И сделала она это как раз вовремя. Женщина еще стояла в дверном проеме, когда ее муж схватил тарелку с яичницей. Точно в тот момент, когда он ее кинул, Линда закрыла дверь. Тарелка, как фрисби, пролетела по кухне и ударилась о стену. Во время полета яйца соскользнули с тарелки, шлепнулись на пол и взорвались, как маленькие желто-белые слизистые бомбы.
  
  Линда услышала, как Вилльям выругался и подвинул стул. Она бросилась к бару и схватила наполовину опорожненную бутылку «Эликсира д'Анвер». Вилльям распахнул кухонную дверь и заорал, что убьет Линду. Вилльям делал так всегда, когда скандалил. Линда порылась в запасе сигарет, сунула две пачки «Мальборо» в карман халата и взбежала вверх по лестнице. Через час буря поутихнет, и тогда она сможет спуститься вниз. Линда заперла дверь в спальню и прислушалась. На этот раз он не разбивал вещи вдребезги. Он даже не пришел колотить в дверь. Она нервно откупорила бутылку «Эликсира» и припала к горлышку. Вилльям сел за кухонный стол. Перед ним стояла рамка с фотографией его мамы. Траурная лента в верхнем левом углу напоминала ему о трагедии, которая коснулась его шестнадцать дней назад.
  
  Ван-Ин припарковал свой «фольксваген-гольф» перед закрытыми решетчатыми воротами. Звонка нигде не было видно. Хюго Вермаст стоял у кровельного желоба своего загородного дома. Он был очень занят, разбирая покрытую копотью дымовую трубу. Его транзисторный радиоприемник надрывался, заглушая шелест листвы и пение храброго дрозда.
  
  Сложив кисти рук в виде рупора, Ван-Ин поднес их ко рту, сделал глубокий вдох и заорал во всю глотку. После двух громогласных «здравствуйте» радио замолчало. Ван-Ин поднял руку. Последний раз он махал кому-то целую вечность назад. Тридцать лет назад, чтобы быть точнее. Тогда король приезжал в Брюгге с визитом. Всем, кто хотел поприветствовать монарха, разрешили пропустить школу.
  
  Вермаст ответил на приветствие комиссара, с энтузиазмом помахав ему рукой. «Не хватает, чтобы он еще упал с желоба», – подумал Ван-Ин.
  
  Внезапно решетчатые ворота автоматически открылись. Вермаст спустился по лестнице и пошел навстречу Ван-Ину.
  
  – Какое удобное устройство. – Ван-Ин указал на пульт дистанционного управления, с помощью которого Вермаст открыл ворота.
  
  – Надо пользоваться новыми технологиями, комиссар. Чем я могу вам помочь?
  
  – Я бы не отказался от чашечки кофе.
  
  Оба мужчины пошли через двор, заваленный стройматериалами.
  
  – У вас здесь очень романтично, – заметил Ван-Ин, когда, пройдя через ветхую заднюю дверь, они очутились на кухне.
  
  – Давняя мечта моей жены. Она многие годы стремилась жить за городом. Да и для детей это уникальный опыт. Они, как и мама, хотели уехать из города любой ценой.
  
  Ван-Ин даже и подумать не мог, что один из его будущих спиногрызов однажды выгонит его из дома. Он считал, что дети должны слушаться своих родителей. Так называемое свободное воспитание было бредовой идеей горстки сумасшедших врачей. Одним из них был доктор Бенджамин Маклейн Спок. Спустя несколько десятилетий после выхода его первой книги люди об этом пожалели, потому что он загубил жизни миллионов молодых семей: его теория породила легионы спиногрызов.
  
  Интерьер кухни состоял из пестрого собрания керамики с цветочными мотивами, из засушенных цветов и мебели, небрежно обработанной морилкой. Стол был испачкан джемом. Круглые подпалины, образовавшиеся из-за того, что снятые с огня кастрюли слишком быстро ставили на стол, придавали столешнице аутентичный характер.
  
  – Здравствуй, Йорис.
  
  Ван-Ин старался казаться дружелюбным. Мальчик был еще в пижаме и едва ли отреагировал на приветствие незнакомца. Йорис был сосредоточен на аккуратно разложенных в виде решетки кусочках сахара.
  
  – Скажи «доброе утро», сынок.
  
  Йорис проигнорировал наивную просьбу своего отца. Он опустил глаза и выложил из кусочков сахара другой узор.
  
  – Йорис трудно ладит с незнакомыми людьми, – объяснил Вермаст. Может быть, он так морочил голову всем, кто в первый раз перешагивал порог их дома.
  
  – Все нормально, господин Вермаст. Главное, что дети умеют себя развлекать, – горько заметил Ван-Ин, стараясь, чтобы его голос звучал убедительно.
  
  Вермаст поставил чайник на огонь и достал две расписные чашки из кухонного шкафа. По тому, как нервно он гремел в шкафу, Ван-Ин догадался: что-то было не так.
  
  – А чай подойдет? – немного погодя спросил Вермаст несколько смущенно. Он показал пустую банку с коричневым от остатков кофе дном.
  
  – Только если он жидкий, – солгал Ван-Ин. Он посмотрел на запас сахара на столе. С тремя кусочками можно вылакать любую бурду.
  
  – Вы уже давно здесь живете, господин Вермаст?
  
  – Три месяца, комиссар. Как видите, здесь еще полно работы. Но вы же знаете, как это бывает. – Ван-Ин совсем не знал, как это бывает, но мудро решил промолчать.
  
  Из-за рычания дизеля недавно замененные стекла (на них были еще наклеены этикетки) страшно затряслись. Ван-Ин посмотрел в окно. Он увидел, что решетчатые ворота открываются. Лен осторожно въехала во двор. Она припарковала свою старую «вольво» между двумя кучами песка. Тине распахнула дверцу с такой силой, выдержать которую может только «старый швед»[8].
  
  – Резвая девочка, – заметил Ван-Ин. – Она всегда такая энергичная?
  
  Несмотря на то что он вовсе не имел в виду комплимент, Вермаст заметно оживился.
  
  – Жена считает, что Тине заслуживает специализированного образования. Жаль, что поблизости нет школы для одаренных детей. Ее коэффициент интеллекта выше ста тридцати. Это создает проблемы, а когда ты становишься старше, сталкиваешься с непониманием, особенно со стороны учителей.
  
  Ван-Ин закрыл от ужаса глаза. Дети. «Иисусе! Мальчик почти аутист, и значит, девочка-неврастеник сразу стала считаться вундеркиндом».
  
  Вермаст достал из шкафа третью чашку и налил в чашки чай. Жидкость воняла грязным бельем. Ван-Ин мог бы это предвидеть, но было уже слишком поздно.
  
  Лен открыла кухонную дверь ногой. Она с трудом втащила несколько коричневых пакетов из местного супермаркета и поставила их на разделочный стол.
  
  – Привет, дорогой. Здравствуйте, комиссар.
  
  На Лен было мини-платье без рукавов. Она со вздохом плюхнулась на стул, отчего ее платье задралось еще больше. Большинство женщин в таком случае целомудренно скрещивают ноги, но она не потрудилась скрыть от взгляда комиссара свои белоснежные трусики. Ван-Ин был уверен, что она отлично понимает, что делает. Он отвел взгляд. Ее груди были расположены далеко друг от друга, и этот вид нравился ему больше.
  
  – Мама, я хочу морковный сок, – заныла Тине.
  
  Вермаст глупо засмеялся. Ван-Ин на его месте влепил бы этой гадине затрещину.
  
  – Мама, я хочу морковный сок. Ты мне утром обещала. – Девочка упрямо билась о плечо Лен головой.
  
  – Сейчас, милая. Мама сначала выпьет чашку чая.
  
  – Мама-а-а. Ты обеща-а-ала, – топала девочка ногами.
  
  Ее резкий визг пронизывал до мозга костей. Ван-Ин стиснул зубы. Раньше он тоже так делал, когда кто-нибудь задевал ногтем по школьной доске. Лен давала дочери прокричаться. Она спокойно пила чай и время от времени улыбалась Ван-Ину. Тогда девочка яростно взялась за отца.
  
  – Капитальный ремонт дома требует наверняка немало сил, – не к месту заметил Ван-Ин. Он не собирался поднимать эту тему, но обстоятельства его вынудили. Тине ни на секунду не оставляла папу в покое. Она безостановочно пыталась обратить на себя его внимание. Разговор о доме, как казалось Ван-Ину, был для него единственным способом возобновить общение с Вермастом.
  
  – Совершенно верно, комиссар. Перед тем как мы сюда переехали, я восемь месяцев днями и ночами крутился как белка в колесе. То, что тогда здесь было, больше походило на хлев, чем на загородный дом.
  
  Вермаст оттолкнул от себя дочь и сел за стол. Лен допила чай и нехотя пошла к разделочному столу. Она достала из шкафа кухонный комбайн, разорвала один из коричневых пакетов и вытащила из него пучок моркови. Тине уцепилась за маму мертвой хваткой.
  
  – Если вам интересно, я могу показать несколько фотографий того, что здесь было раньше.
  
  Ван-Ин кивнул без особого энтузиазма. Он понимал, что рискует попасть из огня да в полымя.
  
  – Пойдемте в гостиную. Там спокойнее, – восторженно предложил Вермаст.
  
  Ван-Ину эта идея пришлась по душе. Он искренне надеялся, что девочка останется с мамой.
  
  Как только они вошли в гостиную, загрохотал кухонный комбайн. К счастью, Вермаст закрыл дверь, что уменьшило шум минимум на сорок децибел. Он предложил Ван-Ину сесть на диван в стиле кантри, обивка которого, как и у остальной мебели, пребывала в плачевном состоянии. Дочери, вероятно, позволялось вымещать свое недовольство на всем, что попадалось ей на пути.
  
  Пока хозяин дома искал фотографии в полуантикварном бельевом шкафу, Ван-Ин оценивал биотоп[9] семейства Вермаст. Наверное, за эту ветхую мебель они отдали ловкому антиквару целое состояние. Шкафы, все в трещинах и царапинах, были покрыты пятнами щелочи. Неумелая попытка замаскировать этот недостаток толстыми слоями мастики закончилась плачевно. Любой ящик из-под апельсинов принес бы на аукционе больше прибыли, чем эта мебель. Внутреннее состояние дома было и вовсе ужасным. В отчаянном стремлении приблизиться к аутентичному характеру настоящего загородного дома Вермаст попытался очистить гнилые балки потолка. Без защитного слоя краски они были теперь похожи на куски засохшей коврижки. Можно было назвать чудом то, что дом все еще стоит. Вид дощатого пола не поддавался описанию, ходы причудливой формы указывали на упорные старания колонии древесных жуков сожрать его до основания.
  
  Все вещи были, совершенно очевидно, с различных барахолок. Тарелки из имитации олова, ржавый набор кованых каминных принадлежностей, люстра в форме колеса телеги и разный садовый инвентарь на стенах – все это должно было создавать деревенскую атмосферу. Но больше всего Ван-Ина раздражали до неузнаваемости искалеченные игрушки, которые валялись повсюду. Явное доказательство того, что в этом доме разрешалось все.
  
  – Наконец-то, – простонал Вермаст. Он за это время перерыл полшкафа. – Вот они.
  
  Вермаст метнулся к комиссару с пыльной коробкой. Он положил ее между ними на диван и снял крышку. Коробка была набита в основном семейными любительскими снимками.
  
  – Эти с прошлого года. – Вермаст сунул ему стопку блеклых поляроидных фото.
  
  Ван-Ин внимательно их рассматривал. То, что речь шла об одной и той же территории, можно было догадаться по изгороди из боярышника и голому вязу. Вермаст не преувеличивал. Первоначальная постройка была не чем иным, как хибарой.
  
  – Невероятно, господин Вермаст. Вы здесь совершили почти чудо.
  
  Вермаст улыбнулся, как велогонщик-любитель, который только что выиграл свой первый велопробег. Комплимент польстил его самолюбию. Он направился к старомодному буфету, где за стопкой старых газет он хранил бутылку коньяка.
  
  – Зять Лен хорошо знаком с риелтором, который и рассказал нам об этом варианте. Он также похлопотал обо всех разрешениях.
  
  Ван-Ин поднял брови.
  
  – Дом станет в три раза больше, чем прежде. – Вермаст заговорщически засмеялся. – Это земельное угодье, понимаете?
  
  Ван-Ин не понимал. Вермаст украдкой взглянул на кухонную дверь, тайком налил две рюмки и поспешил спрятать бутылку в буфет.
  
  – Согласно букве закона, мы можем расширять площадь застройки не более чем на тридцать процентов, – алчно произнес Вермаст. Он осушил рюмку коньяка одним залпом. – Но в такой компании не надо объяснять, как работает закон. Не так ли, комиссар?
  
  Ван-Ин осторожно отхлебнул коньяк и был вынужден признать, что вкус оказался отменным.
  
  – С деньгами, которые мы сэкономили на покупке дома, мы можем нет-нет да и позволить себе лишнее. В прошлом месяце мне удалось раздобыть партию бургундской плитки. Недешево, но великолепно подходит для гостиной. Еще коньяка?
  
  Ван-Ин допил рюмку. После жестокого трехмесячного воздержания от алкоголя ему не стоило этого делать. Крепкий спиртной напиток горел в его желудке, но он посчитал это недостаточной причиной, чтобы отказываться от предложения.
  
  – Еще рюмочку. – Это было сильнее его.
  
  Вермаст подкрался к буфету, как непослушный школьник, и снова наполнил рюмки.
  
  – Пульт для ворот кажется мне тоже удобной штучкой, – вскользь отметил Ван-Ин.
  
  На кухне шум кухонного комбайна внезапно прекратился. Лен, должно быть, отжала несколько литров морковного сока.
  
  – О нет, комиссар. На гаджеты я свои деньги не трачу. Пульт установил предыдущий хозяин.
  
  – Наверняка современный фермер?
  
  Вермаст покачал головой. Он быстро допил коньяк и умоляюще посмотрел на Ван-Ина. Тот вынужденно последовал примеру хозяина дома. Вермаст мигом схватил рюмки и немытыми поставил их в буфет.
  
  – Раньше дом был собственностью некоммерческой организации. – Теперь, когда рюмки опять спокойно стояли в буфете, Вермаст снова почувствовал себя в своей тарелке. – Лен знает лучше. Я знаю только то, что это было как-то связано с благотворительностью.
  
  В этот момент в гостиную влетела Тине. В руке она держала большой стакан морковного сока.
  
  – Смотрите, что мама мне сделала! – кричала она торжествующе.
  
  Девочка с криками бросилась на диван и пролила треть своего сока на свежевыстиранные джинсы Ван-Ина.
  
  – Тине! – Вермаст сделал легкий выговор. Он подпрыгнул и чисто символически шлепнул ее.
  
  Пигалица сразу же принялась истерично рыдать. На этот звук немедленно примчалась Лен.
  
  – Что здесь снова случилось?
  
  Вермаст объяснил ей, что произошло. Он знал, как отреагирует жена. Она утешила Тине и только потом вышла и затем вернулась с полотенцем.
  
  – Не переживайте, комиссар. Морковный сок почти не оставляет пятен.
  
  Лен присела на колени и начала бесцеремонно оттирать ему джинсы. Неприятным это назвать было нельзя. Она сидела в таком положении, что он не мог не заметить: на ней нет бюстгальтера. К счастью, Ханнелоре не было рядом.
  
  – Некоммерческая организация «Собственная помощь» заботится о судьбе нуждающихся людей. Я даже думаю, что Бенедикт является членом совета правления.
  
  – Бенедикт?
  
  – Бенедикт Верворт – риелтор, у которого мы купили дом.
  
  Лен упорно продолжала оттирать сок с джинсов Ван-Ина. То, что ей пришлось тереть их и в области паха, ее, очевидно, не беспокоило.
  
  – Я даже помню, что раньше здесь организовывали лагерь для молодежных движений.
  
  Лен с таким усердием оттирала морковный сок, что Ван-Ину было все труднее сдерживать возбуждение.
  
  – Вы знаете, почему НКО продала этот загородный дом?
  
  – По словам Бенедикта, они купили здание побольше. За прошедшие годы организация порядочно увеличилась, и им срочно потребовалось больше места.
  
  Увеличилась! Ван-Ин не мог об этом и думать.
  
  – Я думаю, что сойдет и так, госпожа Вермаст. – Он изо всех сил старался не застонать.
  
  – Вы уверены? – обеспокоенно спросила она.
  
  Ван-Ин посмотрел на Вермаста и подумал, что бы произошло, если бы ее мужа здесь не было.
  Глава 3
  
  Бенедикт Верворт руководил скромным агентством недвижимости в центре Ваардама. Над дверью и витриной висела световая реклама шириной с фасад. Ван-Ин прочитал надпись: «Административный офис ВерВорт». Заглавная буква «в» в середине названия уже говорила кое-что о владельце филиала.
  
  Несмотря на то что на улице совсем не было машин, Ван-Ин припарковал свой «фольксваген-гольф» на офисной парковке, которая, согласно надписи на табличке, была зарезервирована исключительно для клиентов.
  
  Офис располагался в доме родителей Бенедикта Верворта. Гостиную переделали в приемную – слишком громкое название для обнесенной решеткой конуры, в которой никто не сидел. Но тем не менее это была многофункциональная компания. Недвижимость – это лишь часть пакета услуг. Сюда мог обратиться среднестатистический фермер с наличными и ценными бумагами. Эту информацию Ван-Ин получил в различных написанных от руки плакатах, которые украшали офис.
  
  Его встретила пожилая женщина – младший сотрудник, вылитая Одри Хепберн, только без макияжа.
  
  – Господин Бенедикт вас ожидает, – объявила она официально, когда Ван-Ин представился. – Присаживайтесь.
  
  Вдали пел петух. Ван-Ину не пригрезилось. Это была сельская местность на территории Западной Фландрии, где в обычных домах зарабатывались целые состояния и где у дверей стояли забрызганные грязью «мерседесы», являющие собой единственный видимый признак роскоши. Бенедикт Верворт даже не посчитал нужным заменить выцветшие обои в цветочек. Там, где раньше стояла печь, работающая на угле, сейчас в каминной полке зияла закопченная дыра – безмолвный свидетель прошлых лишений. Самый стойкий налоговый инспектор гарантированно поддастся на такой спектакль.
  
  – Доброе утро, комиссар. – Бенедикт Верворт подошел к Ван-Ину, гостеприимно расставив руки. На нем был броский костюм, светло-желтая рубашка и травянисто-зеленый галстук. Даже на Сицилии большинство мафиози носят менее кричащие наряды.
  
  Ван-Ин пожал ему руку. Толстые, обвитые кольцами пальцы молодого бизнесмена были влажными. Лосьон после бритья, которым он щедро побрызгался, вонял как «туалетный утенок» – запах, который Ван-Ин с трудом выносил.
  
  – Приятно познакомиться, комиссар, – сказал Бенедикт на культурном западнофламандском. – Чем могу вам помочь?
  
  Бенедикт сел в кресло руководителя из искусственной кожи. Казалось, что его голова состояла только из розовых губ и рыхлых щек. Ван-Ину было сложно скрыть свое отвращение.
  
  – Вы ведь господин Верворт? – спросил он снисходительно.
  
  – Собственной персоной, – довольно засмеялся желто-зеленый арлекин.
  
  – Не возражаете, если я закурю? – Ван-Ин выудил сигарету из нагрудного кармана.
  
  Бенедикт отрицательно замахал рукой. «Черт возьми!» – возмутился про себя Ван-Ин.
  
  – Разрешите мне предложить вам сигару, комиссар. – С этими словами Верворт достал из выдвижного ящика плоскую коробку гаванских сигар. – Это еще моего покойного отца.
  
  Ван-Ин вынужден был принять предложение. Сигара шуршала, как только что развернутый лист папируса.
  
  – Вы не родственник Алоиса Верворта?
  
  Кажется, этот вопрос Бенедикту понравился.
  
  – Алоис – мой отец, – произнес он с нескрываемой гордостью.
  
  – Правда?
  
  В пятидесятых годах велогонщик Алоис Верворт был кумиром Фландрии. Он дважды занимал третье место на велогонке «Париж-Рубэ», а в 1956 году энергичный житель Ваардама выиграл этап в «Тур де Франс».
  
  – Горе было тому, кто смел шуметь в воскресенье днем, когда транслировали велогонку, – заметил Ван-Ин.
  
  Бенедикт засмеялся, как американский кандидат на пост президента в напряженной предвыборной гонке.
  
  – Смейтесь. Из-за вашего отца мне частенько влетало.
  
  – Приятно, что вы это помните, комиссар. – Статус отца озарял его, как заходящее солнце гору Фудзи. В Верворте было также что-то восточное. Он удивительно походил на изображение Будды.
  
  – На самом деле я пришел по поводу семьи Вермаст и их собственности на Бремвегеле.
  
  Верворт разъединил руки и прижал их к лицу по обе стороны носа, словно глубоко задумался.
  
  – Что-то не так?
  
  То, как Верворт задал этот вопрос, выразило его беспокойство и любопытство одновременно.
  
  – Вы же читаете газеты, я надеюсь?
  
  – Вы же не имеете в виду…
  
  – Как раз это я и имею в виду, господин Верворт.
  
  – Я не имею к этому никакого отношения, – решительно заявил риелтор.
  
  – К чему?
  
  Резкий тон Ван-Ина вывел Верворта из оборонительной позиции.
  
  – К убийству, разумеется.
  
  – К убийству?
  
  – Ну… Я имею в виду… Там же нашли труп.
  
  – Скелет, – поправил Ван-Ин.
  
  – Скелет. Конечно, комиссар. Так было написано в газете, верно?
  
  Ван-Ин посмотрел Верворту прямо в глаза. Деревенский риелтор не дал себя ошарашить. Он закинул руки за голову и откинулся в своем помпезном кресле.
  
  – Не было бы счастья, да несчастье помогло.
  
  Теперь была очередь Ван-Ина смотреть удивленно. Верворт умело воспользовался этой возможностью, чтобы перехватить инициативу.
  
  – Жизнь – это цепь непредвиденных событий, комиссар. Если бы вы обнаружили скелет перед продажей, я бы сейчас сидел с обесцененным товаром. Ведь никто не купит дом с могилой в саду.
  
  Ван-Ин затянулся сухой сигарой, пытаясь сдержаться, чтобы не состроить брезгливую мину. Сигара пахла гнилым деревом и собачьим дерьмом.
  
  – Господин Вермаст рассказал мне, что загородный дом принадлежал некоммерческой организации «Собственная помощь».
  
  Ван-Ин положил сигару в пепельницу в надежде, что она выкурится самостоятельно.
  
  – Это не совсем верно, комиссар. Загородный дом был собственностью наших благотворителей. Некоммерческая организация могла им свободно распоряжаться.
  
  – Вы не могли бы рассказать мне об этом побольше?
  
  – То есть упомянутую организацию вы не знаете?
  
  Ван-Ин помотал головой:
  
  – А должен?
  
  Верворт взглянул на Ван-Ина с видом студента, который только что посетил свой первый урок психоанализа. Комиссар показался ему вполне безобидным.
  
  – Некоммерческая организация была основана в 1986 году горсткой идеалистов с целью улучшить качество жизни менее обеспеченных сограждан.
  
  Ван-Ин готов был голову дать на отсечение, что эту пустую фразу Верворт дословно процитировал из брошюры НКО.
  
  – Если я правильно понимаю, организация занимается благотворительностью. Отсюда, вероятно, и ее название.
  
  «Собственная помощь» звучала так же отвратительно, как выглядел дерьмовый «тормозной след» на трусах Девинтера[10].
  
  Верворт не позволил умеренному сарказму Ван-Ина сбить себя с толку.
  
  – С давних пор «Собственная помощь» собирает фонды для борьбы с бедностью в своей стране, – продолжал он невозмутимо. – Организация предлагает финансовую помощь людям, которые не могут выжить на те крохи, что им подсовывает общество всеобщего благосостояния.
  
  Верворт начинал артикулировать все более выразительно. Его мясистый подбородок поднимался и опускался, как вибрирующий пудинг.
  
  – Мы заботимся о стипендиях, предоставлении жилья, отпусках, дешевых займах, юридической помощи…
  
  – Мы? – нагло прервал его Ван-Ин.
  
  – Да, мы, – рьяно отреагировал Верворт. – Дело в том, что я казначей нашей организации. Вас это удивляет?
  
  Что Ван-Ин должен был на это ответить? Что ему легче представить, как мать Тереза раздевается для «Плейбоя», чем как Верворт сует какому-нибудь бедняге двадцать франков?
  
  – Вовсе нет, господин Верворт. Если я хорошо помню уроки религии, Иисус питал слабость к блудницам и фарисеям.
  
  С одной стороны, Ван-Ин сам испугался своей импульсивной реакции. С другой – подобного рода высказывания иногда приносят удивительные результаты. Он моментально увидел, как глаза Верворта стали узкими, как щелочки.
  
  – Христианская любовь к ближнему очень дорога нашей организации, комиссар. Возможно, это не кажется очевидным, в то время как процветают эгоизм и корыстолюбие. Но я приглашаю вас поближе познакомиться с нашей работой. Двери «Помощи» для вас всегда открыты.
  
  Верворт сделал паузу с вдохновением африканского президента, который только что произнес речь на пленарном заседании Организации Объединенных Наций.
  
  – «Помощь» – это наша самая престижная реализованная задумка, – продолжал он с новой энергией. – Загородный дом дает крышу над головой двадцати одиноким людям и десяти семьям. Весь проект на самофинансировании. Мы производим собственные продукты питания и за счет продажи овощей и фруктов удовлетворяем остальные потребности.
  
  – То есть, чтобы финансировать этот проект, вы продали загородный дом, – констатировал Ван-Ин. Он погасил наполовину выкуренную сигару. Это была самая нелепая чушь, которую ему приходилось слышать. Казалось, что Бенедикт угадал его мысли.
  
  – Если дорогие благотворительные организации хвастаются своими благотворительными достижениями, простой народ это принимает. Несколько раз в год они организуют безвкусный дорогой банкет, позволяют членам их организации платить за это бешеные деньги и потом отдают десять процентов прибыли на благое дело. Они таким способом привлекают внимание прессы. Наша НКО в гласности не нуждается. Все фонды используются напрямую, чтобы помочь неимущим обрести лучшее будущее.
  
  – Это благородная цель, – вяло одобрил Ван-Ин.
  
  Напыщенная речь западнофламандского самаритянина уже встала ему поперек горла.
  
  – Когда закончится это расследование, я непременно посещу «Помощь». Но сейчас мне надо идти. Мне еще предстоит тяжелый день.
  
  Верворт проводил Ван-Ина до входной двери. Они пожали друг другу руки.
  
  – Кстати, господин Верворт. Загородный дом Вермастов оборудован решетчатыми воротами с пультом дистанционного управления. Это НКО тогда установила?
  
  – Он уже там был, комиссар. Вероятно, предыдущий владелец знает об этом больше.
  
  – Верно, – кивнул Ван-Ин. – А вы, случайно, не знаете имени того предыдущего владельца?
  
  – Это важно?
  
  – В расследовании убийства важно все, господин Верворт.
  
  Возможно, в тот момент риелтор почувствовал себя припертым к стенке. В любом случае он этого не показал.
  
  – Должен вам признаться, комиссар, что загородный дом был предоставлен нам в распоряжение благотворителем, который предпочитает оставаться анонимным.
  
  В вежливой беседе подобный ответ чаще всего считается достаточным для того, чтобы спрашивающий не углублялся в тему. Ван-Ин меньше всего считал этот разговор вежливой беседой.
  
  – Послушайте меня внимательно, господин Верворт. Вы как риелтор должны знать, что такого рода сделки всегда регистрируются. Я установлю личность вашего анонимного благотворителя, для меня это всего лишь вопрос времени. Выбор за вами.
  
  Верворт проглотил свое раздражение и снова вернулся к приторной манере беседы. Он допустил ошибку, и ее необходимо было срочно исправить.
  
  – Прошу прощения, комиссар. Я не осознал, что эта информация может быть важной для расследования. Я надеюсь, вы понимаете, что мы очень тактичны, если речь идет о наших спонсорах. Большинство из них предпочитают оставаться неизвестными. Поэтому…
  
  – Имя, господин Верворт.
  
  – Вы знаете Лодевейка Вандале?
  
  Ван-Ин кивнул. Лодевейк Вандале был собственником крупнейших компаний-подрядчиков в Западной Фландрии.
  
  – То есть Лодевейк Вандале.
  
  – Да, комиссар. Но я умоляю вас использовать эту информацию только в том случае, если она необходима для расследования. Господин Вандале терпеть не может отрицательную гласность, а наша НКО ему очень многим обязана.
  
  – Я постараюсь, – пообещал Ван-Ин. Он взглянул на свои часы. – Но сейчас я действительно должен идти. До свидания, господин Верворт.
  
  Ван-Ин пошел на парковку. Не было ни единой машины, которая бы составила «фольксвагену-гольф» компанию. Только теперь Ван-Ин осознал, что за все прошедшее время Верворта не посетил ни один клиент.
  * * *
  
  Линда Артс лежала на узкой односпальной кровати и храпела. Рядом с ней стояла пустая бутылка «Эликсира д'Анвер». В пепельнице тлела сигарета «Мальборо». Длинный пятисантиметровый кусок пепла, как окаменевший, крепко держался за фильтр. В комнате воняло кислым потом, дешевым дезодорантом и нестираной одеждой. Царил такой беспорядок, которому позавидовал бы не один подросток. К счастью, шторы были задернуты. В сумерках горы грязного нижнего белья походили на пушистые клумбы, а тарелки с тухлой едой – на произведение искусства Йозефа Бойса[11].
  
  На Линде была атласная ночная рубашка. Гладкая ткань беспощадно подчеркивала каждую жировую складку на ее талии, обвисшая грудь колыхалась в такт ее тяжелому дыханию.
  
  Телефон звонил уже больше часа с промежутками в десять минут. Линде снилась похоронная процессия. Катафалк – черный «шевроле» с хромированными бамперами – двигался, разрезая кричащую толпу, как допотопный бэтмобиль. Линда ехала верхом на белом жеребце. Народ толпился за железными ограждениями. Каждый пытался ее увидеть, хотя бы мельком. Люди скандировали лозунги. Линда узнала десятки друзей юности. Она торжественно ехала с высоко поднятой головой вслед за «шевроле» и наслаждалась всей этой шумихой.
  
  В катафалке стоял стеклянный гроб. Крышка утопала в корявых ветках сирени. Вилльям лежал на плюшевом матрасе. Его голова покоилась на расшитой подушке с кисточками по углам. Он дышал, но толпа не обращала на это внимания. Никто не видел серебряных наручников, которыми он был прикован к гробу. Кроме того, вокруг его шеи, груди, бедер и ног были еще холщовые ленты, которые намертво прижимали его к днищу гроба. Его глаза бегали. От смертельного страха у него на лбу выступили капли пота.
  
  – Какая женщина! – услышала Линда восхищенный мужской голос.
  
  – Приходи сегодня вечером ко мне! – сладострастно пропел другой поклонник.
  
  Похоронная процессия приближалась к центру города. Площадь перед банком была забита людьми. Когда Линда отпустила вожжи, толпа уважительно расступилась. Она проехала мимо банка и посмотрела в сторону. В здании – клетке из стали и зеркального стекла – она увидела свое отражение. Оказывается, она была голая. Собравшиеся затянули непристойную песню. Внезапно перед лошадью выпрыгнул шут. Он уцепился за вожжи и стал жадно хватать Линду за бедра. Бубенчики на его шутовском колпаке заглушали шум. Линда пыталась отбиться от карлика. Она пришпорила лошадь. Белый жеребец задрожал и понесся. Линда упала на брусчатку. И тут увидела перед собой ухмыляющуюся рожу Вилльяма. Он хотел надеть на нее наручники. Линда закричала и проснулась на полу, рядом с кроватью. Телефон звонил не переставая.
  
  – Алло. – Ее голос дрожал.
  
  – Вилльям дома?
  
  – Его нет. С кем я разговариваю? – спросила она сонно.
  
  Провост невнятно выругался и разъединился.
  
  Главный инспектор полиции Дирк Барт положил трубку.
  
  – Есть успехи? – спросил он у Версавела.
  
  Инспектор как раз закончил расспрашивать тридцать седьмого зубного врача.
  
  – Мы им, очевидно, нужны как собаке пятая нога. Всегда одно и то же. Или же господа страдают потерей памяти и просят перезвонить завтра, или сообщают по автоответчику, что они в отпуске. Неудивительно, что ремонт коронки стоит половину недельной зарплаты. Раньше за эту цену тебе в пасть могли вставить слиток золота.
  
  Версавел, должно быть, синел от злости, раз у него вырвалось слово «пасть», но причиной его плохого настроения были не только зубные врачи. Его выводило из себя нытье Барта.
  
  – У меня на линии только что был стоматолог. Его зовут Жойе, – сообщил Барт. Он терпеливо ждал реакции. Версавел знал, что если он будет молчать, то Барт снова скажет: «Знаешь, у меня на линии только что был стоматолог. Его зовут Жойе»[12].
  
  – И? – тускло спросил Версавел.
  
  – Мужчина пришел в бешенство. В 1985 году он еще учился. Нам стоит такие моменты предварительно проверять.
  
  Версавел взглянул на свои часы:
  
  – Я предлагаю выпить по чашке кофе. Так мы далеко не уйдем.
  
  Версавел включил кофеварку и сел за свой стол. Барт подвинул свой стул поближе. Работу в уголовном розыске он представлял себе несколько иначе.
  
  – Интересно, есть ли у Ван-Ина какой-нибудь прогресс?
  
  Первые горячие капли воды плюхнулись в фильтр.
  
  – Он действительно так хорош?
  
  Барт задал этот вопрос тоном, в котором звучало нечто среднее между сомнением и удивлением.
  
  – Ван-Ин – лучший, – решительно ответил Версавел. У него не было никакого желания входить в клинч с главным инспектором полиции. Это объяснялось тем, что у Барта была дурная репутация. Везде, где бы он ни появлялся, пытался посеять раздор. Некоторые коллеги были даже уверены, что у него «не все дома». Тишину нарушал лишь звук капающего кофе.
  
  – Тем не менее я слышал, – прошептал Барт с фальшивой улыбочкой, – что…
  
  – Меня ни черта не интересует, что вы слышали.
  
  Барт испугался реакции своего подчиненного. Его ноздри начали раздуваться. Ему стоило бы прочитать этому Версавелу нотацию.
  
  – Легок на помине, – облегченно вздохнул Версавел, когда Ван-Ин вошел в кабинет 204. – Удачно съездил?
  
  Ван-Ин тайком запихнул в рот конфетку «Шокотофф». Он почти умирал с голоду. Пока Версавел подавал кофе, Ван-Ин докладывал. Барт жадно слушал.
  
  – Думаю, я допрошу этого Вандале. Это, конечно, может оказаться совпадением, но, по словам судмедэксперта, Герберт был убит между 1985 и 1986 годами.
  
  – А Вандале подарил НКО загородный дом в 1986 году, – добавил Версавел на автомате. Преимущество долгих лет интенсивной работы с кем-либо заключается в том, что через некоторое время вы можете читать мысли друг Друга.
  
  – Что-то в этом роде, Гвидо. И это не дает мне покоя.
  
  Версавел осторожно помешивал кофе. Фамилия «Вандале» переносила его назад в тот период времени, о котором он сохранил невероятно добрые воспоминания.
  
  – Может быть, Джонатан сможет нам помочь.
  
  «Какой еще к черту Джонатан?» – хотел спросить Ван-Ин.
  
  – Если я не ошибаюсь, Джонатан до 1989 года работал на Вандале. Он долгие годы занимался его бухгалтерией.
  
  – Один из твоих дружков?
  
  – Очень давний, – ответил Версавел, и его глаза хитро блеснули. – Я позвоню ему?
  
  – Бедный Гвидо. Ты пойдешь на все ради службы королю и отечеству.
  
  Барт дважды бросил взгляд на Ван-Ина, как пигмей, который видит Атомиум[13] в первый раз.
  
  – Тогда договорились, – просиял Версавел. – Я ему сейчас же позвоню.
  
  Каждый вторник Ван-Ин и Ханнелоре ходили вечером в ресторан «Хеер Халевэйн» на Валплейн-сквер. Диета диетой, а этот вечер оставался бастионом, который невозможно было сдать. Ханнелоре была помешана на жареных стейках, которые там подавали, а у Ван-Ина появлялся уважительный предлог, чтобы безнаказанно распить бутылку медока[14].
  
  Маленькая идиллическая площадь – по словам знатоков, одно из самых романтичных мест в Брюгге – оживленно гудела. Официанты в длинных фартуках профессионально исполняли свои номера. Туристы одобрительно кивали. Ведь иностранцы чувствовали себя в Брюгге как дома. Здесь выполняются все их прихоти. Даже когда они привередничают, неутомимые официанты принимают заказы на языке их страны. И если уж когда-то у них вылетает ругательство на местном диалекте, посетители добродушно над ними посмеиваются. Это необходимо для местного колорита, чтобы можно было почувствовать себя путешественником по чужим краям.
  
  Маленькая терраса ресторана «Хеер Халевэйн» была битком набита. В отличие от других баров и ресторанов на площади в этом месте говорили преимущественно на диалекте Брюгге. Здесь не было хлещущих пиво немцев, болтающих без умолку французов, бороздящих Евротоннель англичан, невоспитанных американцев или мчащихся на запах пищи голландцев.
  
  Сюзанне вышла поприветствовать их лично. Ван-Ин знал хозяйку ресторана уже много лет. Она чмокнула его в щеку. Раньше их поцелуи были другими. На их с Ханнеллоре любимом столике красовалась табличка. На ней значилось: «Зарезервировано».
  
  – Дополнительную порцию маринованных корнишонов, я полагаю, – сказала Сюзанне, подмигнув.
  
  Ханнелоре удовлетворенно кивнула. Ван-Ин галантным жестом отодвинул для нее стул. Она села и расправила платье.
  
  – Ты выглядишь как восемнадцатилетняя девочка, – заметила Сюзанне.
  
  – Сью, не преувеличивай.
  
  – Я не преувеличиваю. – Она говорила это всерьез. Ханнелоре действительно выглядела так, что дух захватывало. Платье скрывало тело, за которое Пифиада[15] пошла бы на убийство. Хотя казалось, что Ханнелоре искренне преуменьшила комплимент, но он точно не оставил ее равнодушной.
  
  – Иди сюда. Потрогай. Он только и делает, что толкается ножками.
  
  Она пригладила платье. Сюзанне нагнулась и положила руку на живот Ханнелоре. Ван-Ин сидел рядом и смотрел.
  
  – Это надо действительно почувствовать, чтобы поверить, – радостно провозгласила Сюзанне.
  
  Ван-Ин выпрямился и надул живот:
  
  – А что ты думаешь о моем?
  
  Сюзанне повернулась. По веселым морщинкам в уголках ее глаз он понял, что у нее заготовлена острая реплика.
  
  – Восемь месяцев. Или я ошибаюсь?
  
  – И все же мой бедняга очень старается. Скоро он будет весить меньше, чем я. – По тону Ханнелоре было невозможно понять, шутит она или нет.
  
  – К счастью, в твоем случае это явление временное. Он же от своих излишков не может избавиться уже двадцать лет, – ухмыльнулась Сюзанне.
  
  Все на террасе, кто прислушивался к их разговору, рассмеялись. Ван-Ин смотрел на обеих женщин с видом нашкодившего щенка. Ханнелоре утешительно его обняла и звонко поцеловала. Многие мужчины с удовольствием отрубили бы себе мизинец, лишь бы оказаться на его месте.
  
  Жареный стейк, весом триста пятьдесят граммов и толщиной в три сантиметра, был горячий, сочный и мягкий, словно сливочное масло. Ван-Ин с аппетитом уплетал запеченный картофель. С наслаждением он макал кусочек картошки в растопленное сливочное масло, потом все запивал бокалом «Шато Корконак» 1989 года. Ханнелоре жадно поглощала маринованные корнишоны и салат, заправленный кислым майонезом. От куска мяса в ее тарелке оставался еще маленький кусочек.
  
  – Итак, есть вести с фронта? – Она подвинула Ван-Ину остаток своего стейка – угощение, которое он с жадностью принял.
  
  – Не много. Пока мы не установим личность Герберта, это будет все равно что бродить в потемках. Зато сегодня утром я убедился, что наш земной шар полон спиногрызов. Одного из них зовут Тине. – Ван-Ин рассказал ей о визите в семью Вермаст.
  
  – Хорошо, мы вычеркиваем это имя из нашего списка. Если будет девочка, назовем ее Годеливе. Доволен?
  
  Из чистого разочарования Ван-Ин налил себе еще один бокал вина.
  
  – А вот специалисты утверждают, что по прошествии времени дети становятся похожими на своих родителей, – подтрунивала она над ним.
  
  – В таком случае я надеюсь, что он или она будет похож на тебя. Представь, что…
  
  – Перестань, Питер Ван-Ин. Я пошутила. Ты вовсе не самый плохой вариант. Те же специалисты так же активно провозглашают, что отцы большинства гениев при зачатии были старше сорока лет. Если ты мне не веришь, посмотри потом в энциклопедии.
  
  – Я это уже сделал, – признался Ван-Ин, надувшись. – Герр Гитлер тоже уже был не молод, когда родился Адольф.
  
  – Опять мы туда же, – вздохнула она. – Закури побыстрее сигарету, тогда я по крайней мере на десять минут буду избавлена от твоего нытья.
  
  Ван-Ин не заставил ее повторять дважды.
  
  – Я бы на самом деле хотела знать, есть ли уже какие-нибудь новости о нашем скелете.
  
  «Нашем» прозвучало жутковато.
  
  – Я думал, что расследование ведет прокуратура, – промямлил он.
  
  Ханнелоре широко улыбнулась. Она толкнула его ногой. Ван-Ин отреагировал не сразу.
  
  – Ай, черт возьми. – Его рука исчезла под столом. С якобы перекошенным от боли лицом он массировал пострадавшую голень.
  
  Сюзанне, наблюдавшая за этой сценой, посчитала этот момент идеальным для того, чтобы подать шоколадный мусс.
  
  – Сделали больно? – усмехнулась она.
  
  Ван-Ин молча накинулся на десерт. Только после того, как слизнул с ложки последнюю тягучую каплю шоколадного мусса, он продолжил разговор. Он рассказал Ханнелоре, что обнаружил в загородном доме Вермастов. Ван-Ин был талантливым сыщиком, он раскрыл уже не одно громкое преступление. Чаще всего он приступал к делу неортодоксально. Согласно его философии, каждый капиталист был настоящим или потенциальным убийцей. Ван-Ин приходил в экстаз, если ему удавалось пригвоздить к позорному столбу всеми уважаемого гражданина, и иногда забывал, что нужны неопровержимые улики для того, чтобы осудить подозреваемого. В современной борьбе с преступностью интуиция была так же бесполезна, как десять миллионов марок после Второй мировой войны.
  
  – Только слабоумный продаст свою собственность, если знает, что там зарыто тело. А Вандале не слабоумный.
  
  Ханнелоре отодвинула свой десерт в сторону. Ван-Ин жадно посмотрел на шоколадный мусс.
  
  – Никто мне не помешает как следует допросить Вандале. Даже если он не имеет никакого отношения к Герберту. Мне любопытно, почему он непременно хочет строить из себя рьяного благотворителя.
  
  Ханнелоре сознательно отказалась от обсуждения нормального судопроизводства Бельгии.
  
  – Мы все еще живем в свободной стране, Питер. – Она взяла свою ложечку и беспечно отъела немного шоколадного мусса.
  
  – Да, да. Тогда объясни-ка мне, почему Вандале оборудовал свои владения дорогими решетчатыми воротами с дистанционным управлением. Черт, эта штука стоит гораздо дороже, чем весь козий хлев, который Вермаст сейчас сносит.
  
  – Я задаюсь вопросом, какую ты видишь связь между решетчатыми воротами и убийством. – Ханнелоре подвинула шоколадный мусс на его сторону стола. – Хочешь ложечку?
  
  Ван-Ин, не медля ни секунды, зачерпнул полную ложку. Такой пир был возможен всего лишь один раз в неделю, во вторник вечером.
  
  – Я не верю в совпадения, Ханне. Я хочу знать, почему в 1986 году Вандале предоставил свой загородный дом в узуфрукт[16] сомнительной НКО.
  
  Лодевейк Вандале поприветствовал Ива Провоста слабой улыбкой. Провост выглядел изможденным. За последние двадцать четыре часа он почти не спал.
  
  – Я беспокоюсь, Лодевейк. Нам никогда не следовало доверять Артсу.
  
  Вандале затянулся своей дорогой сигарой. Его лицо не выражало никаких эмоций. Из-за дыма «Давидофф» его маленькие мутные глаза моргали через равные промежутки времени.
  
  – Расслабься, Ив. У каждой проблемы есть решение.
  
  Вандале проводил Провоста в гостиную. Оба мужчины устроились у окна. На улице было еще изрядно тепло, но лучи заходящего солнца цвета охры обещали раннюю осень.
  
  – Артс сбежал, Лодевейк. Я задаюсь вопросом почему. – Вандале подал Провосту рюмку спиртного. Сам он довольствовался стаканом фруктового сока. Кто-то должен был сохранять хладнокровие.
  
  – Ты знаешь Артса. Он прочитал новости в газете, и у него началась паника. Возможно, он боится жестких мер с нашей стороны. Он никогда не должен был закапывать тело на моей территории. Мы так не договаривались. Артс чертовски хорошо знал, что все его услуги я оплатил с избытком. Давай сначала подождем, пока он снова всплывет. – Вандале пытался успокоить Провоста. – Ожидая, что он вернется как побитая собака, мы должны сохранять спокойствие.
  
  – Тебе удалось связаться с Брэйсом? – резко спросил Провост.
  
  – Йохан сейчас в Бурунди. Я ему позвоню, как только он вернется.
  
  Провост бесцеремонно хлебал виски. Вандале подошел, сел рядом с ним и по-отечески положил свою руку ему на плечо.
  
  – С чего бы это Артсу рубить сук, на котором он сидит? Я сделал ему практичный подарок: подарил «Клеопатру». Вилльям зарабатывает себе на хлеб вполне прилично. У него нет никакой причины нас предавать.
  
  Провост чувствовал, как рука Вандале горит у него на плече. Он знал цену подаркам Вандале. За обветшалую виллу на Малсестеенвег Артсу пришлось выложить пять миллионов. «Клеопатра» был тогда третьесортным баром, куда брюссельские проститутки на пенсии приходили наслаждаться заслуженным отдыхом. Клиентура состояла из горстки закомплексованных коммивояжеров, которые думали, что за бутылку тепловатого игристого вина они смогут купить билет в рай.
  
  Артс взялся за дело профессионально. Он импортировал молодых гибких девушек: мулаток, филиппинок, тайских массажисток и польских блондинок. Через полгода там стали бывать сливки общества Брюгге и его окрестностей.
  
  – Я даже подумать не могу о том, что полиция установит личность скелета и вследствие этого выйдет на след Артса. Будь уверен, этот ублюдок нас не пожалеет.
  
  Вандале со злостью потушил в пепельнице сигару за двести франков.
  
  – Артс не пожалеет тебя, – поправил он лаконично. – В конце концов, это ты отвечаешь за…
  
  – Учитель, как ты смеешь? – Провост заметно занервничал. Его круглые губы побагровели.
  
  – Спокойно, Ив. Все обойдется. Доверься мне. Эту проблему мы решим вместе. Я тебя когда-нибудь бросал?
  
  Это был странный разговор. Провост славился тем, что за словом в карман не полезет. В суде он был высшим существом – человеком, который внушал страх своими острыми репликами. Так говорили. Но лицом к лицу с Вандале он казался школьником, который не осмеливается возразить учителю.
  
  Старый Вандале знал своего воспитанника. Он погладил Провоста по голове.
  
  – Мой дорогой Ив, шанс, что полиция свяжет Артса с убийством, крайне мал. И это было так давно. Артс бесследно исчез. И кто же ему поверит, если он проболтается? Это слово сутенера против твоего слова. Это Бельгия, Ив. В этой стране никого не осудят, пока его вина не будет точно установлена. Ты же должен это знать. Более того, ты находишься под защитой министра иностранных дел.
  
  Казалось, что эти слова успокоили Провоста. Он осушил свой бокал одним залпом. Алкоголь растворил страх в его глазах. Вандале снова наполнил бокалы и взял один себе.
  
  – Ты прав, Лодевейк, – кивнул Провост. Его голос звучал решительно. Виски всегда придавало ему смелости. – За свою карьеру я оправдал уже десятки преступников, у которых дела обстояли гораздо более скверно, чем у меня.
  
  Вандале был доволен, что спиртное подействовало.
  
  – Рад это слышать.
  
  Он старательно выбрал «Давидофф» из серебряного портсигара. Курить ему уже давно было нельзя. Армия черных раковых клеток захватила его легкие и теперь приготовилась загрести остальную часть тела. В недалеком будущем он умрет, но его имя должно будет продолжать жить. Нелепое убийство не сможет ничего изменить. Вскоре в его честь будут называть улицы. Он надеялся, что молодежь будет помнить о том, что Лодевейк Вандале очистил страну от иностранного декадентства.
  
  – И все же Артс представляет для меня проблему, – сознался Провост после долгой паузы. – Возвращенцы сейчас в моде. Никто не будет испытывать сострадание к адвокату, который окажется на скамье подсудимых. Плебеи будут праздновать. Желтая пресса потребует моей головы. Артс – хитрый тип. Мы оба это знаем. Он всегда был непредсказуем.
  
  Вандале сдержал хрип. Он зажег сигару и затянулся.
  
  – Не беспокойся, Ив. Я обещаю тебе одно: с Артсом я разберусь.
  
  Провост покосился на бутылку виски на кофейном столике. «Еще один бокал», – подумал он. Тогда он будет спать спокойно.
  Глава 4
  
  Только горстка пассажиров проходила регистрацию на рейс в Рим, но это не означает, что в национальном аэропорту было спокойно. На чартеры до Канарских островов было, как всегда, не пробиться. Подзагорелые пожилые люди плелись с тяжеленными чемоданами к своим местам отправления. В наши дни врачи рекомендуют им такие путешествия. Что может быть прекраснее, чем умереть от инфаркта на пляже в субтропиках?!
  
  Вилльям Артс благополучно прошел паспортный контроль. Он выглядел как заурядный бизнесмен: спортивный костюм, легкий чемодан «Делси» и номер «Финансового экономического времени»[17] под мышкой.
  
  Артс мечтал об этом моменте больше пятнадцати лет. У него наконец-то был предлог сбежать из этой хреновой страны. Все кончено с Линдой – с этим ноющим бегемотом. И педофил больше никогда не будет его унижать. Сегодня он стал свободным человеком. Правда, момент был выбран неидеальный. Ну и что? Настоящий мужчина следует по пути, который ему уготовила судьба.
  
  Движущая сила четырех ревущих реактивных двигателей прижимала его к мягкой обивке широкого пассажирского кресла. Минуту спустя он был в облаках. Обещали дождь, и он от всего сердца желал его всем бельгийцам.
  
  – Не желаете чего-нибудь выпить? – наклонилась благоухающая свежестью стюардесса.
  
  «Вот это настоящая жизнь», – подумал Артс. Он летел первым классом, и в просторном отделении было еще не больше пяти пассажиров.
  
  – Кампари, пожалуйста.
  
  Артс вытянул ноги. За это пространство он заплатил прилично. О такой роскоши он мечтал всю свою жизнь. Через три десятка лет Артс наконец-то обыграл своих соперников. Он летел на юг, а его прежние дружки сидели по уши в дерьме.
  
  – Ваш кампари, господин.
  
  Стюардесса приветливо засмеялась. В любом случае она производила впечатление доброжелательного человека. Или она засмеялась, потому что он был вне себя от этой роскоши?
  
  Артс попробовал аперитив и закрыл глаза от удовольствия. Труп сделал для него больше, чем он когда-либо смел мечтать.
  
  – Господин Вандале может принять вас через несколько минут, комиссар Ван-Ин.
  
  Несмотря на то что официально Вандале был на пенсии, жизнь его уходила на сидение в офисе. Старик еще крепко держал бразды правления фирмы.
  
  Секретарь проводила Ван-Ина в маленькую приемную с видом на голый внутренний двор из бетона и этернита – торговая марка фирмы. На стене висели пожелтевшие черно-белые фотографии – вероятно, это была работа чересчур старательного сотрудника. На них были запечатлены мосты и дороги, на первом плане – одетые в черное мужчины, один из которых неизменно перерезал ленточку.
  
  Луи Вандале, отец Лодевейка, в свое время нажился на выполнении госзаказов. В шестидесятых годах он заасфальтировал половину Фландрии.
  
  Ван-Ин с улыбкой поблагодарил секретаря.
  
  – Чашечку кофе, комиссар? – спросило это упакованное в серое существо в очках.
  
  – Нет, спасибо.
  
  Женщина – вылитая Одри Хепберн – была правой рукой Бенедикта Верворта.
  
  – Я хотела бы поговорить с директором филиала, и немедленно, – прорычала Линда Артс.
  
  Марк, сотрудник за окошком, попытался успокоить госпожу Артс. Ведь за ней стояли еще три клиента. Одним из них был господин Остейн, и он не любил скандалов. Хилэр Остейн был председателем местного объединения мелких предпринимателей и одним из лучших клиентов филиала.
  
  – Успокойтесь, госпожа Артс. Господин Алберт подойдет через пять минут. Он, как и я, уверен в том, что речь идет о неприятном недоразумении.
  
  – Если вы дадите мне десять тысяч франков, то господин Алберт мне не понадобится! – сердито крикнула Линда.
  
  Марк смотрел то на раскрасневшуюся госпожу Артс, то на плотно сжатые губы господина Остейна. Раньше он решил бы эту проблему в мгновение ока. Он бы выдал ей десять тысяч франков – и проблемы как не бывало. В наши дни у обычного банковского клерка таких полномочий больше нет. Кто ничего не имеет, тот ничего и не получает. Новое правило было непреложно.
  
  – Ну, скоро вы там, или мне рассказать, как я познакомилась с господином Албертом?
  
  Линда повернулась и воинственно посмотрела на ожидающих клиентов. Остейн делал вид, что ее не знает. Однако сотрудник банка знал, что и его начальник, и Остейн часто бывали в «Клеопатре». Он взял деньги из выдвижного ящика и напечатал сумму. В этот момент дверь распахнулась. Скорость, с которой Алберт Денолф отреагировал, была поразительной. Он подозревал, почему Линда была здесь, и он знал ее темперамент.
  
  – Госпожа Артс, – произнес он елейным голосом. – Как приятно видеть вас здесь. Все в порядке, я надеюсь?
  
  Марк снова спрятал деньги и с облегчением аннулировал выплату.
  
  – Все в порядке, – ответила она с издевкой. – Что бы ты подумал, если бы я…
  
  – Линда, – перебил ее Денолф. – Если есть проблемы, давай спокойно обсудим их у меня в офисе.
  
  Его мягкий подход имел успех. Линда прекратила свое наступление. Она гордо повернулась и проследовала за Денолфом в его офис.
  
  Остейн пришел обменять несколько купонов, забрать выписки и представить к оплате стопку платежных документов. Богатый предприниматель был человеком старой закалки. Телебанкинг был не для него. Марк неслышно вздохнул. Транзакции Остейна точно займут больше пятнадцати минут. Однако эту рутину прервал звон бьющегося стекла. Остейн отреагировал так, как сделал бы каждый настоящий капиталист. Он сначала просунул ценные бумаги в окошко и только после этого оценил обстановку.
  
  – Ну, Линда, – услышал он, как Алберт крикнул вполголоса.
  
  Дверь в офис Алберта резко распахнулась. Осколки разбитой пепельницы похрустывали под каблуками Линды.
  
  – Это были наши деньги! – кричала она.
  
  Алберт стоял за своим столом, как истукан.
  
  – И ты просто так все ему отдал.
  
  – Деньги были на его имя, Линда. Я попытался заставить его отказаться от своего плана, но, как банкир, я не мог ничего поделать, кроме как…
  
  – То есть поступить по-другому ты не мог! – завизжала Линда. – Ты мудак чертов. Знаешь, чего я сейчас хочу?
  
  Все, включая Остейна, напряженно слушали.
  
  – Я бы хотела когда-нибудь увидеть рожу твоей жены-католички, когда она услышит, что раз в два месяца ее уважаемый муж…
  
  – Линда, пожалуйста.
  
  Денолф бросился к двери и, вполне вероятно, побил мировой рекорд по тройным прыжкам в помещении. Он захлопнул дверь и достал бумажник.
  
  – Вот тебе десять тысяч франков. Через несколько дней Вилльям гарантированно вернется домой. Тогда и посмотрим, как будем решать этот вопрос дальше.
  
  – Давай двадцать, – дерзко заявила Линда.
  
  За пару секунд Денолф втянул в свои ноздри столько воздуха, что ему угрожала гипервентиляция легких.
  
  – Вилльям стащил деньги, но видеокассеты все еще лежат в нашем сейфе, – похвасталась она. – Могу себе представить, с каким злорадством их посмотрит полиция, – злорадно добавила она.
  
  Средь бела дня Денолф превратился в жертву ночного кошмара. Он махнул рукой, чтобы она немного подождала, пошел к телефону и позвонил Марку.
  
  – Госпожа Артс сейчас будет выходить, спиши ей двадцать тысяч франков с моего счета.
  
  – Скажи, чтобы он их принес! – гаркнула она.
  
  Денолф кивнул, как примерный раб. Значит, это работало и тогда, когда она была не в кожаном костюме.
  
  – Не надо, Марк. Я сам подойду.
  
  Лодевейк Вандале поприветствовал Ван-Ина дружелюбным рукопожатием. Он указал на уютный уголок рядом с окном. В отличие от вида из окна в приемной сейчас Ван-Ину открывался прекрасный вид на ухоженный альпинарий, в середине которого журчал фонтан. Фонтаны были в моде. Он имелся у каждого уважающего себя человека.
  
  – Хотите что-нибудь выпить, комиссар?
  
  Ван-Ин любезно отказался от заманчивого предложения. Было бы проявлением римско-католического лицемерия превратить смертный грех в грех простительный.
  
  – Не глупите, комиссар. От виски на донышке стакана еще никто не умирал.
  
  Ван-Ин стиснул зубы и помотал головой.
  
  – Тогда кофе?
  
  – С удовольствием.
  
  Вандале положил свою толстую сигару в пепельницу и по внутренней связи попросил кофе.
  
  – В первую очередь я хочу подчеркнуть, что мой визит не имеет официального характера, – отчеканил Ван-Ин.
  
  – Присаживайтесь, комиссар.
  
  Ван-Ин опустился в импозантное кресло, которое почти полностью его поглотило. Вандале сел прямо напротив него. Крепкий старик возвышался над ним, словно голем.
  
  – Я полагаю, что ваш визит связан с находкой на лугу Love[18]. – С замашками современного Нострадамуса он предвосхитил возможный вопрос Ван-Ина.
  
  «Царь небесный», – подумал Ван-Ин. Вандале даже дал имя этой конуре. Он с грустью вспомнил годы своего детства, когда вместе со своей сестрой и дочерью местного бакалейщика ходил играть на пляж Бланкенберге. В том городе у облезлых вилл тоже были громкие имена: Camelot[19], Beau Geste[20] или Manderley[21].
  
  – Да, действительно, господин Вандале. Согласно судмедэксперту, убийство было совершено в восьмидесятых годах. Love, – Ван-Ину было сложно произнести это смехотворное название, – в то время был еще вашей собственностью.
  
  Вандале выпрямил левую ногу и помассировал свое колено.
  
  – Ревматизм, – простонал он. – Мои колени подводят меня уже много лет.
  
  Меняя тему, старый лис пытался выиграть время, но Ван-Ин на эту удочку не попался.
  
  – Могу я вас спросить, регулярно ли вы посещали раньше свое владение? – спросил он беззаботно.
  
  – Ах, комиссар. Мой отец построил Love своими руками. Когда я был ребенком, я каждое лето ездил туда играть, потом я иногда приезжал рисовать. Для меня этот дом – часть моего детства.
  
  На стене висели различные любительские акварели. Немного фантазии, и Ван-Ин узнал очертания Love.
  
  – Вы когда-нибудь сдавали дом?
  
  Вандале разразился громким смехом.
  
  – Уважаемый комиссар, я владелец кучи домов, вилл и квартир. Я их сдаю. Love – это чистая ностальгия по детству. Это был наш первый дом для каникул. Насколько я себя помню, хибара всегда выглядела обветшалой. В нынешнее время люди требуют комфорт. Снимать конуру больше никто не хочет.
  
  Ван-Ин был рад, что в этом они были согласны друг с другом. Это объясняло, почему Вандале передал НКО именно Love. Ведь каждый знает, что богатые люди отдают лишь те вещи, которые не представляют для них ценности или которые они сами больше не могут использовать.
  
  – То есть Love все это время пустовал?
  
  Вандале глубоко затянулся сигарой. Бледный молодой человек тактично вошел с подносом.
  
  – Поставь на мой стол, Винсент, мы сами возьмем.
  
  Вандале с хрустом встал. В профиль он был немного похож на президента де Голля: импозантный и неприступный.
  
  – Я иногда бывал там с несколькими кузенами, – сказал он беззаботно. – Дети с ума сходят от старых домов, где они могут дать себе волю. Иногда мы даже оставались там на ночь. И тогда вечером мы разводили гигантский костер. Сейчас, конечно, так уже делать нельзя, но в те времена никто не обращал на это внимания. Ребята литрами пили колу, пели песни или ставили сценки. Я вот еще очень живо помню лето 1972 года. Было так жарко, что мы все спали под открытым небом. Сейчас это, конечно, было бы уже невозможно. Вандале указал на свои колени.
  
  Сам Ван-Ин тоже хранил особо приятные воспоминания о том жарком лете. 20 августа того года он в первый раз переспал с девушкой.
  
  – Позже, когда один из моих кузенов был лидером скаутов, Love служил для разных молодежных движений местом для кемпинга.
  
  Вандале налил кофе:
  
  – Сахар?
  
  Ван-Ин отрицательно помотал головой.
  
  – То есть там никогда никто не жил, – напирал он.
  
  – Верно, комиссар. Одиннадцать лет назад я передал Love благотворительной организации. Молодые люди уже давно туда больше не приезжают. Они теперь ставят палатки только там, где поблизости есть душ и микроволновые печи.
  
  Вандале рассмеялся, словно миссионер, который только что обратил в христианство двадцать язычников.
  
  – Молодежь сегодня стала очень требовательной, комиссар. Былая романтика умерла. Как можно быстрее построить карьеру и заработать деньги – это единственные вещи, которые их сейчас интересуют.
  
  Вандале был, пожалуй, последним человеком, который имел право сделать подобное замечание. Тем не менее Ван-Ин кивнул и сделал глоток кофе.
  
  – Я убедился в этом на собственном опыте, господин Вандале, – сказал он дипломатично. – Сейчас все должно быть быстрым и автоматическим. Вы можете себе представить, какая бы началась паника, если бы с завтрашнего дня у всех пропали пульты управления?
  
  Вандале затряс головой от смеха. Он поставил чашку на переносной столик и достал носовой платок. У него по щекам катились слезы.
  
  – В таком случае мы оказались бы совершенно беспомощны, комиссар. Большинство людей стали бы с возмущением звонить мастеру и говорить, что их прибор сломался.
  
  Ван-Ин подыграл. Он сделал неловкую попытку спародировать усмехающегося подрядчика. Делал ли он это слишком заметно, или Вандале осознал, что он, как неопытный детеныш, попался в ловушку?
  
  – Мы, конечно, не можем переложить на молодежь все грехи Израиля, – внезапно посерьезнел Ван-Ин.
  
  – Признайтесь, комиссар, что роскошь и нас, взрослых, затягивает. Иногда эти гаджеты чертовски удобны.
  
  Вандале демонстративно массировал свои негнущиеся колени.
  
  – Я должен признаться, что сам не откажусь от частички современных технологий. Дома я оборудовал ворота гаража дистанционным управлением. Это избавляет меня от нескольких болезненных моментов. Если привыкаешь к такому комфорту, тогда…
  
  – Вы везде устанавливаете такой гаджет, господин Вандале?
  
  Казалось, открытая улыбка – торговый знак старого подрядчика – окаменела. Он сделал глоток кофе, поперхнулся и прикинулся, как будто у него приступ кашля. Эта комедия дала ему отсрочку на несколько секунд.
  
  – Вы, вероятно, имеете в виду решетчатые ворота Love, комиссар.
  
  Ван-Ин кивнул.
  
  – Это был вопрос не лени или негнущихся колен, – сказал Вандале. Он постарался сделать так, чтобы его голос звучал драматично. – Установка электрических ворот – необходимость, вызванная крутым поворотом дороги.
  
  Ван-Ин выслушал печальный рассказ. Въезд в Love находился сразу за крутым поворотом. В 1979 году там произошел несчастный случай, едва не окончившийся смертельным исходом. Мопедист врезался в припаркованную машину Вандале, когда тот открывал решетчатые ворота. Дорога к Love была узкая, а «мерседес» Вандале занимал почти всю ее ширину. И хотя в несчастном случае жертва выжила, Вандале поклялся, что с ним такого больше не произойдет.
  
  – Поэтому я немедленно оборудовал ворота дистанционным управлением, – решительно произнес Вандале. – Потому что профилактика всегда лучше лечения.
  
  Это был правдоподобный рассказ, о чем Ван-Ин сожалел. Он поручит Барту это проверить. Таким образом, они на некоторое время избавятся от надоедливого главного инспектора полиции.
  
  – Вероятно, это лишний вопрос, господин Вандале, но профессия обязывает меня задать его.
  
  Старик глубоко затянулся наполовину выкуренной сигарой «Давидофф». Он был рад, что Ван-Ин не стал углубляться в историю с воротами.
  
  – Пожалуйста, комиссар, продолжайте.
  
  – Вам кто-нибудь когда-либо сообщал, что на территории вашего владения захоронен человек?
  
  Вандале ожидал совершенно другого вопроса.
  
  – Нет, комиссар, – ответил он решительно.
  
  – Вы также никогда не обнаруживали следов попытки взлома?
  
  Вандале отрицательно помотал головой. Ему даже не пришлось врать.
  
  – Как я уже сказал, комиссар, я бывал там крайне редко. Убийца наверняка это знал.
  
  – Я тоже так думаю, – согласился Ван-Ин. – Подобные случаи подробно описаны в специальной литературе. Чтобы избавиться от жертвы, преступник чаще всего ищет пустынное место. Во Фландрии такие места – редкость, из чего мы можем сделать вывод, что убийца знал район в общем и вашу собственность в частности.
  
  – Мне это кажется вполне допустимым тезисом, комиссар. Мне бы хотелось помочь вам в дальнейшем.
  
  Ван-Ин допил свою чашку кофе и встал. Теперь он наконец-то смог посмотреть на Вандале сверху вниз.
  
  – Господин Вандале, – произнес он слащавым голосом. – Вы мне чрезвычайно помогли.
  
  Это был старый трюк, которому он научился еще в полицейской школе. Он заключался в том, что полицейский всегда должен производить впечатление, будто он знает больше, чем считает противная сторона. Ведь сомнение – это семя, которое быстро прорастает и которое иногда подталкивает подозреваемого к необдуманным шагам.
  
  – Я буду держать вас в курсе того, как протекает расследование, – пообещал Ван-Ин.
  
  – Я буду ждать с большим нетерпением, комиссар.
  
  Старик поковылял вперед и проводил Ван-Ина до входной двери. Он казался чуть менее самоуверенным, чем час назад. Или Ван-Ину это только показалось?
  
  В большинстве путеводителей простодушным туристам советуют не бродить в одиночестве в Неаполе. Вилльям Артс не стал пренебрегать этим мудрым советом. Он взял такси до порта. В кармане его брюк лежал бумажник с пятьюдесятью банкнотами по сто долларов и четыре миллиона лир в крупных купюрах. Несмотря на невыносимую жару, во время поездки на поезде из Рима в Неаполь он не вынимал руку из кармана. Это был район мафии, и здесь всего лишь за часть такой суммы людям перерезали горло.
  
  Бухта Неаполя – прежде экзотическое направление – смотрелась как серая подмышечная впадина умирающего организма, который назывался городом. Свирепо сигналящий водитель такси с истинным презрением к смерти вез Артса через хаос. Ему было наплевать на светофоры, и он, ругаясь, протаривал себе дорогу через битком забитые улицы. Можно было назвать маленьким чудом то, что, несмотря на все препятствия, он доставил своего клиента к месту назначения в целости и сохранности.
  
  В портах всегда воняет, но в Неаполе вонь тухлой рыбы и испаряющейся мочи сравнима по своей силе с более приятным запахом нефтетоплива и дегтя. С этим неудобством Артсу поневоле пришлось смириться. Если все будет благополучно, через час он сможет сесть на борт.
  
  Паром в Палермо был набит до отказа. Артсу пришлось довольствоваться незащищенным местечком на носовой части палубы. Ему было все равно. В случае необходимости он бы совершил поездку в гробу.
  
  – Прощай, Линда, прощайте, ублюдки, – сказал он тихо, когда от стука корабельных двигателей стала бурлить грязная вода. Через полчаса ветер обвевал его потное лицо. Вдали манил горизонт. Казалось, что мальчишечья мечта наконец-то сбывается.
  
  Лодевейк Вандале покинул свой офис через пять минут после ухода Ван-Ина.
  
  – Остальную часть дня меня не будет.
  
  Его секретарь протянула ему соломенную шляпу и трость.
  
  – Ясно, господин Вандале. До завтра.
  
  – До завтра, Лисбет.
  
  Лисбет подержала ему дверь, а затем просто продолжила свою работу.
  
  Обычно Вандале обедал в эксклюзивном ресторане на краю города, но сегодня он поехал прямо в свою виллу на канале Дамсе-Ваарт. Разговор с Ван-Ином не давал ему покоя. Его беспокоило не столько содержание разговора, сколько то, каким образом комиссар поднял тему решетчатых ворот. Он опасен, и с этим надо было что-то делать.
  
  В гостиной Вандале взял из бара бутылку «Эксшо» и щедро угостил себя коньяком двадцатилетней выдержки. Потом он сверился со своей записной книжкой и набрал номер министерства иностранных дел.
  
  Йохан Брэйс сидел за своим столом, когда зазвонил телефон. Министр лишь час назад приземлился в Завентеме. Его рабочий визит в Руанду принес очень мало результатов. Страна в руинах, и сто миллионов в качестве гуманитарной помощи, которые он обещал своему руандийскому коллеге, мало что изменят. Чтобы вызвать в суд виновников геноцида, в первую очередь должен заново начать функционировать судебный аппарат, а чтобы это реализовать, потребуется больше ста миллионов. Кроме того, получит ли Руанда когда-нибудь обещанную помощь – это еще вопрос. Собственно, Брэйсу было все равно. Для его карьеры важнее заявить сегодня вечером в выпуске новостей, что бельгийское правительство (то есть он) сделает все возможное, чтобы помочь руандийскому правосудию разыскать и осудить серийных убийц. Ведь через несколько месяцев будут парламентские выборы, и чем больше он будет появляться на телевидении, тем больше голосов он потом наберет.
  
  – Некий Лодевейк Вандале на первой линии, господин министр. Он говорит, что это срочно, – доложила его секретарь, извиняясь.
  
  – Все в порядке, Соня. Я знаю господина Вандале, – успокоил ее Брэйс. – Переключай. Здравствуйте, господин Лодевейк.
  
  – Здравствуй, Йохан. Как все прошло в Бурунди?
  
  – В Руанде, – осторожно поправил его Брэйс.
  
  – Руанда, Бурунди. Какая разница? – засмеялся Вандале.
  
  Он пригубил коньяк. Тот факт, что он просто так мог позвонить министру иностранных дел, действовал на него расслабляюще.
  
  Когда в полвторого Ван-Ин зашел в кабинет 204, Барт активно обзванивал зубных врачей.
  
  – Все еще никакого результата? – спросил он довольно снисходительно, когда Барт положил трубку.
  
  – Я обзвонил весь регион Брюгге. Ни один зубной врач не помнит пациента с двадцатью четырьмя зубами на штифтах. Поэтому сейчас я еще обзваниваю только стоматологов и больницы.
  
  – Есть успехи?
  
  – Нет, комиссар. А как продвигается ваше расследование?
  
  Ван-Ин раздраженно отвернулся. «А что этот умник думал?»
  
  – Версавел здесь?
  
  – Нет, комиссар. Инспектор ушел около одиннадцати часов. Он должен был уже вернуться.
  
  – Об этом буду судить я, господин главный инспектор.
  
  Барт так сжал кулаки, что ему в ладонь врезались ногти. Как получилось, что его никто не выносит? Он со злостью схватил телефонную книгу и подчеркнул следующий номер. Когда он собрался продолжить свою одиссею, Ван-Ин его остановил. Это был шанс, о котором можно было только мечтать, чтобы избавиться от такого надоедливого сотрудника.
  
  – Мне бы хотелось, чтобы вы проверили для меня кое-что другое, Барт. Речь идет о несчастном случае 1979 года. Господин Вандале утверждает, что летом того года, точной даты он не помнит, мопедист врезался в его припаркованный автомобиль. Я хочу знать, так ли это.
  
  Барт захлопнул телефонную книгу и вышел из кабинета. Он понял, что ему здесь больше не рады. Когда главный инспектор вышел, Ван-Ин устроился за старомодным принтером Версавела «Бразер». Кто-то ведь должен был заняться бумагами.
  
  Инспектор вернулся без пятнадцати четыре.
  
  – Эта картина меня радует, – засмеялся Версавел, когда увидел, что его начальник пыхтит за клавиатурой.
  
  Ван-Ин остановился в середине предложения, в котором и так уже было немало опечаток.
  
  – Вот и ты, – сказал он презрительно. – Как видно, кто-то отлично развлекся. Джонатан оправдал ожидания?
  
  – Не-ве-ро-ят-но, – ответил Версавел, сияя. – Он угостил меня обедом в «Кармелите».
  
  Он подошел и сел на край письменного стола.
  
  – Джонатан – настоящий гурман и, кстати, всегда им был. На первое мы взяли жареную утиную грудку на перинке из клубничного желе, которую подали с чуть теплым муссом из артишоков. На второе был тимбаль из морского черта с фаршированным цикорием и икрой форели и потом седло барашка с…
  
  – Я выпил только кофе, – язвительно заметил Ван-Ин.
  
  – И «Мутон Ротшильд», – невозмутимо продолжал Версавел. – Пожалуй, еще 1984 года. От этого ни один смертный не откажется.
  
  – К счастью, тебя не слышит Франк.
  
  Версавел пожал плечами.
  
  – Франк знает, что у меня были отношения с Джонатаном. В этом как раз и заключается разница между нами и вами, гетеросексуалами. Мы, мужчины, не заморачиваемся по поводу старых интрижек. Друг остается другом. Мы с Франком даем друг другу такую свободу.
  
  «Мутон Ротшильд» не пошел Версавелу на пользу. Инспектор вел себя как старый хиппи под ЛСД.
  
  – Джонатан тоже что-нибудь рассказал? – спросил Ван-Ин.
  
  Версавел проигнорировал сарказм своего начальника. В мыслях он все еще сидел в «Кармелите» лицом к лицу с Джонатаном.
  
  Слушая разглагольствования Версавела, Ван-Ин вспомнил, что прошло три часа с тех пор, как он курил последний раз, и нервно схватил свои сигареты. Это был явно случай крайней необходимости. Господи, разве добьешься чего-нибудь от старого гея, который спустя пятнадцать лет воспылал страстью к другу молодости?
  
  – Ты же не думаешь, что я пьяный, комиссар? – спросил Версавел, глядя на своего шефа с ребяческой ухмылкой.
  
  – Давай к делу, Гвидо. Потом можешь спокойно вздремнуть.
  
  Версавел сел на свой стул. Улыбка на его губах окаменела.
  
  – По словам Джонатана, Love была борделем для влиятельных лиц. – Название загородного дома Версавел произнес по-английски.
  
  – Есть имена, Гвидо?
  
  – У него их нет.
  
  – Тогда откуда он знает, что это были влиятельные люди?
  
  – Он это предполагает.
  
  – Ах, он это предполагает.
  
  Версавел оценил сарказм Ван-Ина. Хождение по шлюхам преступлением не является.
  
  – Джонатан иногда сопровождал Вандале в бордель на Малсестеенвег. Там он кое-что про Love и услышал. Хозяин заведения, некий Вилльям Артс, однажды разболтал Джонатану, что он должен приводить туда клиентов получше и специальных девочек. Там они могли спокойно делать все, что им угодно.
  
  – Если я правильно понимаю, Вандале предоставлял Love своим деловым партнерам, – разочарованно произнес Ван-Ин. На долгом звуке «о» в слове Love он немного заколебался.
  
  – Нет, в Love с долгим «о» раньше жили графы Фландрии. Джонатан произносил название по-английски.
  
  – Верно, – сказал Ван-Ин. – А я подумал, что Love имеет какое-то отношение к зелени деревьев[22].
  
  – Могло бы быть и так, – ухмыльнулся Версавел. – С листвой ты, собственно говоря, уже тоже близок к истине.
  
  – Как так? – Ван-Ин растерянно посмотрел на подвыпившего инспектора.
  
  – Седина в бороду, а бес в ребро. Разве не так порой бывает? Как раз ты должен бы это знать, Питер.
  
  Ван-Ин сочувственно покачал головой.
  
  – Сделать кофе?
  
  Он пошел к подоконнику и налил в кувшин воду. Рассерженный Версавел был так же полезен, как пастор у смертного одра масона.
  
  Первый раз за двенадцать недель Ван-Ин выкурил больше десяти сигарет за сутки. Ханнелоре ничего не сказала. Она баловала себя еще одним бокалом мозельвейна и молча боролась против разъедающего ее желания затянуться сигаретой. У обоих был тяжелый день.
  
  Ван-Ин небрежно потушил в пепельнице полсигареты. Ханнелоре чуть с ума не сошла, глядя на тлеющий окурок.
  
  – Что-то случилось? – спросил он монотонно.
  
  – Нет. Как дела с Гербертом?
  
  Ван-Ин плохо разбирался в женской психике, но и уж совсем отсталым тоже не был. Ее глаза были влажными, словно она в любой момент могла расплакаться.
  
  – Подогреть тушеную капусту? – любезно предложил он.
  
  Он был вполне милым, этот Питер.
  
  – Порцию картошки фри?
  
  Ханнелоре провела рукой по столу.
  
  – Я хочу сигарету, – сказала она решительно.
  
  Ван-Ин попытался схватить пачку, но она его опередила.
  
  – Ханне, тебе нельзя.
  
  Но было уже поздно. Когда она набрала полные легкие дыма, глаза ее засияли.
  
  – Только одну, – умоляюще пробормотала она.
  
  – Я думал, мы договорились, что ты не будешь больше курить, – выпалил он, разозлившись. – В обмен на это я буду соблюдать жесткую диету. Я свое слово сдержал: десять сигарет в день, сырые овощи, пресная рыба и хлеб из муки грубого помола с опилками.
  
  Ханнелоре затягивалась сигаретой, как одержимая. Ее лицо стало бледным, словно венецианская маска.
  
  – За сегодняшний вечер ты уже выкурил полпачки, – возразила она. – Я их посчитала.
  
  Ван-Ин старался не потерять самообладание, спросив себя, на что он был бы способен, если бы кто-нибудь попросил его больше не курить.
  
  – Хорошо, только одну. Но ради бога…
  
  – Что «ради бога»? Ты думаешь, только у тебя стресс? Попробуй-ка поработай денек в суде.
  
  – Ханне, пожалуйста, расскажи, что случилось.
  
  Ханнелоре встала – явный признак того, что она не может сдержать эмоции.
  
  – Я скажу тебе, что случилось. Ты уже целый вечер ходишь, надув губы, и куришь сигареты. И ты еще смеешь утверждать, что я нарушила наш уговор.
  
  Ван-Ину уже сто лет так не затыкали рот. Он сразу же вспомнил старого врага. Против несправедливости он был бессилен. Сдавливающее чувство того, что его душат, и гнев, который мчался по пищеводу, столкнули его лицом к лицу с прошлым, в то время как он думал, что оно было похоронено. Он подскочил и, поджав губы, понесся в кухню. В холодильнике еще стояла наполовину выпитая бутылка виски J amp;B.
  
  В саду Ханнелоре сделала последнюю затяжку. Голова у нее шла кругом. Она посмотрела на звездное небо, глубоко вздохнула и выкинула окурок в розы. Дверца холодильника тихо захлопнулась.
  
  – Хорошо, напейся. Я пошла спать! – крикнула она свирепо, открывая заднюю дверь.
  
  Ван-Ин сделал глоток из бутылки. Напиток обжег ему желудок. Когда он услышал, как она, всхлипывая, поднимается по лестнице, почувствовал себя более одиноким, чем Робинзон Крузо.
  * * *
  
  Переправа на катамаране из Сиракуз на Мальту прошла безупречно. Море было гладким, как стекло, отчего футуристическая лодка скользила по воде, словно летела на крыльях. Сотни туристов насладились поездкой на Сицилию. Никто не обращал внимание на странного типа, который, стоя на юте, смотрел на кильватер.
  
  Артс заплатил штурману пятьсот долларов, чтобы проехать зайцем. В списке пассажиров его имя не значилось. Скоро пена от волн окончательно сотрет последний след. Завтра он может начать новую жизнь. Аманд организовал все безупречно. Они могут обыскать весь земной шар. Здесь они его не найдут.
  
  – Прости, солнышко. Прости меня. Это все моя вина.
  
  Ван-Ин поставил бутылку мозельвейна на ночной столик и предложил Ханнелоре сигарету.
  
  – Возьми еще одну. Я не догадывался, что тебе без них так плохо.
  
  Она лежала на кровати и выглядела хрупкой и ранимой.
  
  – Не надо, Питер. Мне уже лучше.
  
  Ван-Ин опустился на колени и обнял ее. Она снова начала всхлипывать.
  
  – Я сегодня была у гинеколога.
  
  Ван-Ину показалось, что по его спине пробежала сотня пауков.
  
  – Я знал, что что-то не так.
  
  Это прозвучало беспомощно. В такого рода ситуациях многие мужчины не находят, что сказать.
  
  – У тебя что-нибудь болит? – спросил он немного погодя.
  
  Она взяла бумажный платочек и промокнула глаза.
  
  – Я беспокоюсь о ребенке. Я попросила сделать пункцию околоплодных вод.
  
  – Пункцию околоплодных вод! Ты, кто никогда ни о чем не беспокоится.
  
  Ханнелоре провела рукой по его волосам. Она хотела любой ценой сделать так, чтобы он не чувствовал себя виноватым.
  
  – Я хочу быть уверена, Питер. В конце концов, мне тридцать шесть.
  
  Ван-Ин налил себе бокал вина. Ему было сорок три. Его легкие забиты смолой, а кровь все еще жидкая, потому что он ежедневно разбавлял ее алкоголем.
  
  – Хочешь глоточек? – Он протянул ей свой бокал. – Немного вина ему не повредит.
  
  Она отмахнулась.
  
  – Все равно алкоголь уже в его генах, – успокоил жену Ван-Ин. – Поверь мне. В этой области я доминирую.
  
  Иногда Ван-Ин мог высказаться особенно нелогично. Она тоже плохо понимала, почему прислушалась к его аргументам, и все-таки взяла бокал.
  
  На пару секунд повисла неприятная тишина. За этот промежуток времени Ван-Ина захлестнули апокалиптические картины детей с ужасными уродствами.
  
  – Что мы будем делать, если… Я имею в виду… Представь, что…
  
  Призрак, который мучил сейчас Ван-Ина, преследовал ее еще со вчерашнего дня.
  
  – Я не собиралась рассказывать тебе сегодня вечером. Может быть, мне стоило… Собственно говоря, я не знаю, Питер. Сейчас все говорят о наследственности и генетических исследованиях. Газеты только об этом и пишут. И ты прав. Раньше я бы сама от души над этим посмеялась, но вчера эта уверенность рухнула, как карточный домик. Теперь я хочу знать, все ли в порядке.
  
  Был ли это тот момент, когда мужчина должен показать, насколько он сильный, или в подобных ситуациях ему можно было расчувствоваться? Ван-Ин не знал. Пожалуй, ответ на этот вопрос надо искать в какой-нибудь книге.
  
  – Я не буду повторять два раза! – кричала Лен Вермаст. – Одиннадцать часов. Оба марш в кровать и спать!
  
  Когда Тине чуть позже услышала, как мама взбегает по лестнице, она мигом спрятала свой трофей под подушку. Йорис сидел по-турецки на своей кровати. Он безнадежно посмотрел на сестру, но даже не пикнул, когда мама ворвалась в комнату. Лен подошла к сыну, укрыла его одеялом и поцеловала. После этого она повернулась к дочери.
  
  – Если я еще только услышу шум, завтра ты останешься дома.
  
  Тине покорно склонила голову. Завтра она с подружками собиралась кататься на лошадях. Эта зануда не имела права лишать ее такого удовольствия.
  
  Лен выключила свет и пошла вниз. На лестнице она сняла платье и вошла в гостиную топлес. Хюго должен был распрощаться с двумя предметами одежды. Джеф сидел в носках, а Аннелис все еще была в одежде. Как так получалось, что, когда Джеф и Аннелис приходили поиграть в покер на раздевание, она всегда проигрывала?
  Глава 5
  
  В нескольких километрах от Виктории – столицы Гозо – Аманд Декейзер управлял единственным трехзвездочным рестораном Мальтийского архипелага. Аманд был уроженцем Кнокке. Двадцать лет назад он обнаружил на мальтийском рынке незаполненную нишу: несмотря на то что коренные жители острова делали все возможное, чтобы угодить туристам, некоторым недоставало своей национальной кухни. Виновны ли в этом британцы, которые оказали тогда влияние на местные пищевые привычки, или сказалась нехватка кулинарной изобретательности в связи с господствующей засухой на всем острове, который в древности назывался «страной меда»?
  
  Кроме того, Аманд в любом случае увидел, что простого сочетания сливового пудинга, пиццы и кускуса будет достаточно для улучшения ситуации. Он начинал скромно, стал ввозить сырье из Фландрии и уже спустя пять лет мог называть себя владельцем популярного ресторана с ночным клубом.
  
  Вилльям Артс прибыл после полудня. Аманд как раз отдыхал на продуваемой ветрами террасе. Он сразу же узнал своего старого друга.
  
  – Вилльям! – вскрикнул он восторженно. – Я не ждал тебя так рано.
  
  Они тепло пожали друг другу руку. Аманд сейчас же принес «Юпилер»[23] и закуски.
  
  – Наконец-то это случилось, – сказал Артс. – Бельгия теперь может навсегда катиться к черту.
  
  – Отлично, Вилльям. Это надо отпраздновать.
  
  Версавел решительно вошел в кабинет 204 в модном костюме, бронзово-зеленой рубашке и черном галстуке, он был чинный и величественный. На его лице сияла счастливая улыбка.
  
  – Ты опоздал, – резко укорил его Ван-Ин.
  
  Версавел снял свое пальто и изящно накинул его на стул, подошел к открытому окну и глубоко вдохнул.
  
  – Гвидо, сейчас пятнадцать минут десятого. Не заливай мне, что «Мутон Ротшильд» еще дает о себе знать.
  
  Приходить поздно – это моя привилегия. Не забывай об этом.
  
  Версавел сделал пару упражнений на растяжку и повернулся вокруг своей оси, как русский артист балета.
  
  – Mais où sont les neiges d'antan, mon ami?[24]
  
  – Господь милосердный, Гвидо. Мне позвонить психиатру или ты заползешь в смирительную рубашку самостоятельно?
  
  Версавел не дал себя запугать. Он во все горло процитировал две строфы из баллады Франсуа Вийона и потом плюхнулся на стул.
  
  – Проблемы, комиссар?
  
  – Я не в настроении для таких шуточек, Гвидо. Сейчас все с третьего этажа будут стоять за окном и подглядывать. Какой дьявол в тебя вселился? Ты выглядишь как клон Эдди Валли[25] и ведешь себя как бездарный клоун.
  
  – Это плеоназм[26] или тавтология, комиссар?
  
  Ван-Ин поднялся со своего стула и встал, расставив ноги, перед столом Версавела.
  
  – Дорогой Гвидо, объясни мне, пожалуйста, что случилось.
  
  – Хорошие новости, Питер. Только хорошие новости. Джонатан звонил мне вчера вечером. Он придет сегодня на ужин, и Франк обещал приготовить для нас цесарку с ягодами.
  
  Ван-Ин поднял глаза. Что касается любовных отношений, у него, разумеется, был опыт только с женщинами, но за последние двадцать пять лет он методом проб и ошибок уразумел, что некоторые вещи женщины не принимают.
  
  Например, пригласить на званый ужин свою любовницу и позволить жене готовить.
  
  – И Франк на это просто так согласился?
  
  – Франк считает, что с Джонатаном все кончено.
  
  Версавел лениво откинулся на стуле и, зевая, потянулся. Его глаза сияли, как отполированный черный янтарь.
  
  Барт постучал перед тем как войти, – и это говорило о том, что он стоял под дверью и подслушивал.
  
  – Доброе утро, комиссар.
  
  – Доброе утро, главный инспектор.
  
  Барт едва заметно кивнул Версавелу. Инспектор не потрудился ответить на скупое приветствие начальства.
  
  Ван-Ин сел за свой стол, вытащил из ящиков пачку бумаг и стал что-то торопливо писать. Обычно он использовал этот трюк, когда неожиданно приходил шеф. Большинство протоколов, над которыми работал Ван-Ин, были очень старыми. Версавел нахмурил брови. Он не понимал, почему Ван-Ин разыгрывал эту комедию для унтер-офицера-карьериста.
  
  – Говори, Барт, – прозвучало внезапно и резко.
  
  Барт все это время стоял по стойке «смирно».
  
  – Садись же.
  
  Барт рухнул, как марионетка, у которой кто-то перерезал веревочки.
  
  – Я хотел бы предоставить отчет о несчастном случае на Бремвегеле в 1979 году, – послушно начал Барт.
  
  – На Бремвегеле, Барт?
  
  – Загородный дом Лодевейка Вандале, – услужливо дополнил главный инспектор. – Вы просили меня проверить, обращался ли кто-либо в 1979 году в полицию с заявлением о несчастном случае, к которому были причастны Лодевейк Вандале и неизвестный мопедист.
  
  Барт говорил на серьезном и официальном канцелярском нидерландском языке, на котором он составлял протоколы.
  
  Версавел, в свою очередь, взял лист бумаги и сделал несколько пометок. Ван-Ин делал вид, будто не слушает Барта. Он сосредоточился на пожелтевшем протоколе из внушительной груды бумаг, не обращая внимания на главного инспектора. Только сейчас Версавел понял, какую Ван-Ин ведет игру. Нормальный человек, к которому так относятся, через неделю попросил бы перевести его в другой отдел. Версавел надеялся, что Барт – нормальный человек.
  
  – Продолжайте, главный инспектор, – раздраженно подгонял Барта Ван-Ин.
  
  Барт сглотнул. Его движущийся то вверх, то вниз кадык отчетливо давал понять, в каком состоянии он находится.
  
  – Господин Вандале лично подал заявление, указав факты. Мопедист Джон Катрэйсе получил сотрясение мозга. Дело было мирно улажено. Все расходы господин Вандале взял на себя.
  
  – Адрес! – сухо потребовал Ван-Ин.
  
  Барт посмотрел в полной растерянности.
  
  – Бремвегел, 38, комиссар.
  
  Ван-Ин скорчил такую рожу, которой мог бы позавидовать скучающий член парламента.
  
  – Адрес Катрэйсе, инспектор.
  
  Барта бросало то в жар, то в холод.
  
  – Мне надо проверить, комиссар. Я думал, что…
  
  – Думать будем мы, Барт.
  
  Версавел заметно кашлянул. Барт сдержал свое возмущение и, оскорбленный, пошел на попятную.
  
  – Так, он ушел, – ухмыльнулся Ван-Ин.
  
  Он снова убрал груду бумаг в ящик.
  
  – То есть Вандале говорил правду, – заключил Версавел. – Что мы будем делать теперь?
  
  – Я этому Барту не доверяю. Раздобудь для меня адрес Катрэйсе.
  
  Версавел удивленно посмотрел на своего начальника. Барт мог быть некомпетентным, но слабоумным он точно не был.
  
  – И я хочу знать, сколько Вандале ему заплатил. Согласно букве закона, правда была на стороне старика. Катрэйсе врезался в остановившуюся машину. В принципе его страховка должна была покрыть ущерб, причиненный «мерседесу».
  
  Версавел кивнул. В таком виде просьба звучала логично.
  
  Ван-Ин пробежался по скудным данным, которыми они на данный момент располагали. По словам Джонатана, Love фигурировала в качестве любовного гнездышка для деловых знакомых Вандале. Его контактным лицом был некий Вилльям Артс, хозяин отреставрированного кафе на Малсестеенвег. Герберт был закопан на территории Love в середине восьмидесятых годов, а в 1986 году Вандале передал загородный дом малоизвестной НКО. Ван-Ин сделал краткую пометку: закрыл ли Вандале бордель или он переместил свою деятельность в другое место?
  
  – Я думаю, мне надо взяться за этого Артса. Возможно, он нам расскажет, кто приезжал пошалить в Love.
  
  Здание суда Брюгге, несомненно, самое современное в Бельгии, и, кроме того, в нем есть бар. В отличие от привычной серьезности, которая царит в большинстве залов суда, здесь атмосфера в целом спокойная и иногда даже веселая. Сегодня там случайно оказался один из этих бурных дней. Более пятидесяти адвокатов весело праздновали открытие нового судебного года. Пиво лилось рекой, а анекдоты с каждым часом становились все более смелыми. Ханнелоре ждал здесь шумный прием. Когда она вошла, посыпались комплименты. Она стряхивала их с себя, как бобтейл, войдя после ливня в гостиную, отряхивает брызги. Ханнелоре заказала чашку чая, устроилась на солнечной террасе, потому что таковая там тоже имелась, и наслаждалась романтическим видом, открывавшимся на мельницы Брюгге. Теплая осенняя погода ей нравилась. Она вытянула ноги и на минутку закрыла глаза.
  
  Никто не обратил внимания на Лео Ванмаэля, который подошел к ней через несколько минут. Для него это был первый раз, когда он вошел в святая святых. Бар был закрыт для младшего персонала. Сюда допускались только адвокаты и судьи, лишь изредка здесь можно было встретить секретаря.
  
  – Тебе принести что-нибудь выпить? – спросила Ханнелоре, когда Лео подошел и сел рядом с ней.
  
  – Нет, спасибо, Ханне.
  
  – Правда нет?
  
  Лео решительно помотал головой.
  
  – Ты, наверное, спрашиваешь себя, почему я договорилась встретиться с тобой здесь?
  
  Лео действительно задавал себе этот вопрос.
  
  – Потому что это самое безопасное место для нашего разговора. Де-Ягер никогда сюда не приходит и…
  
  – И ты уже давно собиралась тайно встретиться здесь с неизвестным поклонником, – пошутил Лео.
  
  – Откуда ты знаешь?
  
  – Не боишься сплетен? – Лео указал на шумных юристов у стойки бара.
  
  – Они думают, что ты молодой стажер, – ухмыльнулась Ханнелоре. – В сентябре их здесь полно.
  
  – Ханне, мне сорок семь.
  
  – Я знаю, – быстро ответила она. – Но за трезвую оценку своих коллег я в данный момент поручиться не могу.
  
  – Думаю, что при таких обстоятельствах мне все-таки следует взять себе пиво, – сказал Лео.
  
  – А мне еще чашечку чая! – крикнула ему вслед Ханнелоре.
  
  Лео подошел к бару и непринужденно сделал заказ, словно он бывал здесь уже многие годы.
  
  – Я не смог сегодня связаться с Питером, – сообщил Лео, поставив на стол поднос с чаем и пивом. – И так как информация Версника показалась мне довольно важной, я позвонил тебе.
  
  Ханнелоре сделала глоток чая и откинулась на спинку стула. Она не видела ничего страшного в том, чтобы сбросить туфли. Здесь такая комфортная обстановка, посчитала она.
  
  – Рассказывай, Лео. Я слушаю.
  
  – Кун Версник – отличный парень. Он не совсем соответствует типичному образу потрошителя, но что ты хочешь? В наши дни только что закончившему обучение врачу работу найти нелегко.
  
  – А кому легко? – вздохнула Ханнелоре.
  
  Лео знал ее воинственную натуру. Заместитель прокурора с левыми взглядами такое же редкое явление, как кактус в лесу Амазонки.
  
  – Кун Версник изучил отчет Де-Ягера о вскрытии. По его словам, Де-Ягер пропустил решающую деталь.
  
  – Общеизвестно, что доктор Де-Ягер время от времени делает ошибки, – терпеливо отметила Ханнелоре. – Только что закончившие обучение врачи знают тоже не все.
  
  – Отец Версника – известный пластический хирург, Ханне. Кун взял домой рентгеновские снимки Герберта, потому что подозревал, что что-то было не так. Его отец подтвердил это официально. Челюстные кости жертвы не распилены, а разделены. Это означает, что речь здесь идет о пластической операции.
  
  Лео схематически изобразил челюстную кость на картонной подставке под пиво и пытался показать Ханнелоре разницу между двумя хирургическими техниками.
  
  – По словам отца Версника, Де-Ягер должен был это увидеть, – гордо констатировал он.
  
  – Какова цель подобной операции? – с любопытством спросила Ханнелоре.
  
  – Когда разделяют челюстные кости, подбородок становится не таким выдающимся вперед. Вследствие этого хирургического вмешательства контур лица становится мягче и правильнее.
  
  – То есть наш Герберт – тщеславный парень.
  
  – Или он настолько уродлив, что ему потребовалась такая операция. Отец Версника говорит, что эта техника операции относительно новая. В 1986 году такие операции были редкостью.
  
  – Ты имеешь в виду, что на основании этих данных мы можем установить личность Герберта довольно легко?
  
  – Да, Ханне, именно это я имею в виду.
  
  – Питер будет доволен, когда узнает это.
  
  – Я тоже так считаю. Иначе как думаешь, почему я осмелился ступить на запретную территорию?
  
  Ханнелоре лениво поднялась.
  
  – Я считаю, ты заслужил еще пиво, – ухмыльнулась она.
  
  Ван-Ин знал репутацию «Клеопатры», но сам он там еще не бывал. Он припарковал свой «фольксваген-гольф» на гравии перед украшенной голубыми неоновыми огнями виллой.
  
  – Мертвое царство, судя по всему, – заключил он, когда они вышли из машины.
  
  «Фольксваген-гольф» был единственной машиной на импровизированной парковке. Версавел пожал плечами:
  
  – Еще только без пятнадцати два, Питер. Чего ты хочешь?
  
  Ван-Ин проигнорировал наивное высказывание Версавела. В период расцвета придорожных ресторанов все было по-другому. Тогда эти заведения весь день работали на полную мощность. Каждый уважающий себя коммивояжер регулярно отмечал в них свои успехи в продаже, сидя с наполовину пустой бутылкой игристого вина и девушкой на коленях.
  
  Прежде чем позвонить в дверь, Ван-Ин заглянул внутрь через окно. В полумраке он разглядел деревенскую дубовую стойку, высокие табуреты и обязательные кресла с продавленными подушками. Там также стоял блестящий проигрыватель. Такой больше уже нигде не увидишь.
  
  Линда сидела на кухне, когда прозвенел звонок. Перед ней стояла пустая бутылка «Эликсира д'Анвер». Она взяла сигарету из почти пустой пачки и прикурила ее. Когда эти назойливые люди уйдут, она оденется и съездит в GB[27], чтобы купить себе новый запас.
  
  – Может, они сегодня закрыты, – предположил Версавел, когда через пять минут им никто не открыл.
  
  – Чушь. Вероятно, они увидели «фольксваген-гольф». В этой среде полиции по определению не рады. Обойду-ка я дом. Кто знает, может, они лежат и загорают в саду.
  
  Версавел продолжал звонить в дверь, из-за чего Линда не заметила, что Ван-Ин стоит и смотрит на нее через кухонное окно. Ее чуть не хватил удар, когда он постучал в окно.
  
  – Мы закрыты! – свирепо крикнула она.
  
  – Полиция. Я могу поговорить с господином Артсом?
  
  «Копы, – поняла она. – Это может быть весело».
  
  И, шаркая, направилась к задней двери.
  
  Услышав, что его зовет Ван-Ин, Версавел перестал звонить в дверь и поспешил за угол. Ван-Ин махнул ему рукой, чтобы он подошел. Линда открыла дверь и впустила полицейских. Кухня была похожа на поле боя. Версавела чуть не затошнило от запаха протухших остатков пищи.
  
  – Значит, вы разыскиваете моего драгоценного супруга? – театрально спросила Линда.
  
  – Да, именно. Мы надеялись застать его здесь. Его нет?
  
  – Вы его здесь видите? – поинтересовалась она с издевкой.
  
  Ван-Ин не собирался злить пьяную бабу. Он взял стул и сел. Версавел последовал его примеру, при этом чуть не наступив на засохший яичный желток.
  
  – Мы можем подождать, пока он не вернется домой, – решительным тоном пообещал Ван-Ин.
  
  – Тогда вам придется долго ждать. Он позавчера уехал.
  
  «Это, наверное, был не первый раз», – хотел сказать Ван-Ин.
  
  – Когда он вернется? – спросил он.
  
  Линда стояла, прислонившись к кухонному шкафу. Ее халат внизу распахнулся и обнажил неуклюжие ноги. Она намеренно подождала, пока мужчины отведут взгляд, прежде чем поправить одежду.
  
  – Этот ублюдок больше не вернется, – внезапно вырвалось у нее.
  
  – Почему вы так думаете, госпожа Артс?
  
  Ван-Ин достал из нагрудного кармана сигарету и прикурил ее. Вонь на самом деле больше невозможно было выносить.
  
  – Можно мне тоже одну?
  
  Линда ринулась к нему, как медведь к медовым сотам. Ван-Ин отдал ей свою предпоследнюю сигарету, это ее немного успокоило. Тут же прикурив, она сделала несколько судорожных затяжек.
  
  – Он взял с собой фотографию своей матери. – Она указала на пустое место на каминной полке. – Раньше он никогда ее с собой не брал.
  
  Версавел подумал о своей маме. С тех пор как она три года назад умерла, он носит ее фотографию у себя на шее как драгоценный талисман. Она и Франк были единственными людьми, которые на протяжении всей его жизни были рядом с ним в горе и в радости, и он скучал по ней. Ван-Ин последовал за взглядом Линды. Ее взор застыл на пустой бутылке «Эликсира д'Анвер». Ее пальцы, судорожно сжимавшие сигарету, тряслись.
  
  – То есть это не первый раз, когда ваш муж покидает супружеский дом.
  
  Сейчас он все-таки это сказал.
  
  – Супружеский дом! – заржала она. – Если бы я знала, что он будет волочиться за каждой юбкой, я бы никогда не вышла замуж за этого крокодилотрахаля.
  
  Версавел посмотрел на Ван-Ина. Они оба еле сдерживались, чтобы не засмеяться.
  
  – То есть вы полагаете, что он больше не вернется, – пробормотал Ван-Ин сквозь зубы.
  
  Линда бросила наполовину выкуренную сигарету на пол и выпросила новую. Ван-Ин отдал ей свою последнюю сигарету. При этом в ее пачке было еще минимум штук шесть.
  
  – То, что этот мерзавец мне изменяет, мне безразлично. Но он должен держаться подальше от моих денег.
  
  Неприятное было сказано. Они были уверены, что муженек Линды сбежал с ее деньгами. Согласно закону, он был вором, а копам платят, чтобы они ловили воров.
  
  – Ваших денег?
  
  – Да, моих денег. Этот похотливый бананосос – обычный вор.
  
  – Если я правильно понимаю, вы хотите подать иск на вашего мужа.
  
  – Если вас не затруднит, – огрызнулась она.
  
  – О какой сумме идет речь, госпожа Артс?
  
  – Шестнадцать миллионов. Больше половины этих денег заработала я.
  
  Поскольку ни Ван-Ин, ни Версавел раньше Линду не знали, они не могли себе представить, как ей это удалось.
  
  – Шестнадцать миллионов – это куча денег, – произнес Версавел с недоверием.
  
  Ксантиппа когда-то доводила мудрого Сократа до отчаяния. Версавел понимал, что доведенные до белого каления мужчины иногда выкидывали подобные номера, чтобы уйти от своей судьбы. При этом всегда брали немного денег, но шестнадцать миллионов… Если бы у него было столько отложено на черный день, он бы бросил эту бабу много лет назад.
  
  – Ваш муж играет в азартные игры?
  
  Линда испугалась. Она обернулась. Версавел старался смотреть на нее как можно невиннее.
  
  – Только на баб, – ответила она грубо. – В любом случае никаких явных доказательств тому нет.
  
  Версавел в растерянности посмотрел на Ван-Ина. Тот делал все возможное, чтобы сохранить серьезный вид.
  
  – У вас есть какие-нибудь идеи по поводу того, у кого он может скрываться? У друзей? У родственников? У любовницы?
  
  Лицо Линды застыло. Она вдруг пожалела, что сгоряча доверилась копам. Вилльям мог быть отменным льстецом, но он был прав относительно того, что касалось полиции. Это действительно была шайка безмозглых болванов.
  
  – Вы в самом деле думаете, что я настолько глупа? Конечно, я позвонила его дружкам.
  
  – И значит, у них его нет, – осторожно заключил Ван-Ин. Он между тем лихорадочно соображал, как сформулировать следующий вопрос, потому что обиженная супруга после белой акулы, наверное, самое опасное существо на земном шаре. – Лодевейк Вандале, случайно, не относится к этим… э-э-э… друзьям, с которыми вы созванивались?
  
  – С чего вы это взяли? – фыркнула она. – Что Вилльям будет искать у Вандале?
  
  Это был первый раз, когда она назвала своего мужа по имени.
  
  – Так ведь Вилльям работал на Вандале?
  
  Версавел, как и Ван-Ин, подумал, что она вот-вот взорвется.
  
  – Работать не работал. Вилльям – независимый. Он ни на кого не работает.
  
  – Я говорю о работе в секс-бизнесе и зарабатывании денег на проституции, госпожа Артс, – холодно произнес Ван-Ин.
  
  – Проституция, черт возьми. С чего вы это взяли? – Ее хриплый голос превратился в осипший визг. – Это что, доисторический период? Я приземлилась на другую планету? Проституция! Сейчас 1997 год, хрены. Сейчас все могут свободно натирать свои флагштоки. – Она пронзительно засмеялась.
  
  Ван-Ину пришлось признать, что она владела очень оригинальным запасом слов.
  
  – Согласно закону, секс среди совершеннолетних не запрещен, если это происходит добровольно. В остальных случаях мы говорим об изнасиловании, а это уголовно наказуемо, госпожа Артс.
  
  Это был слабый аргумент, но он был единственным, который пришел ему в голову.
  
  – Изнасилование, хрен вам, – захохотала она. – Я тут пытаюсь подать заявление о краже, а вы начинаете про секс. Знаете, кто вы? Парочка извращенных любителей резиновых палок.
  
  – Ну-ну. Успокойтесь. Если вы будете продолжать в таком духе, нам придется составить протокол об оскорблении. Следите немного за своим языком.
  
  Линда Артс выпрямилась во весь рост.
  
  – Идите к черту! – закричала она. – Вон из моего дома, или я вызову жандармов!
  
  Она с возмущением ринулась в другую сторону кухни. Там на стене висел телефон.
  
  – Я даю вам тридцать секунд, – воинственно фыркнула она.
  
  Ван-Ин в гневе захлопнул дверцу машины. Версавел сел на пассажирское кресло и пристегнулся.
  
  – Что мы будем теперь делать, Питер?
  
  Ван-Ин тщетно шарил у себя в нагрудном кармане.
  
  – Эта стерва выклянчила все мои сигареты, – возмутился Ван-Ин. Он был бледный от бешенства. Еще никто никогда не обзывал его любителем резиновых палок.
  
  – Свяжись с дежуркой. Я хочу, чтобы они немедленно выслали фургон с четырьмя полицейскими. Если эта стерва сделает хоть шаг на улицу, пусть они ее задержат и доставят на Хауэрстрат.
  
  – На каком основании? – спросил Версавел.
  
  – Появление в пьяном виде в общественном месте. Эта баба пьяна в стельку и сидит почти без сигарет. Я думаю, она не будет медлить с покупкой нового запаса.
  
  Версавел передал приказ своего начальника по радио.
  
  – А мне кажется, что «любители резиновых палок» звучит смешно, – ухмыльнулся он.
  
  – Это она тебя имела в виду, – съязвил Ван-Ин. – Мне-то что делать с резиновой палкой?
  
  – Резиновой дубинкой, Питер. Мы их называем резиновыми дубинками.
  
  – Ах, пошел ты к черту, Версавел.
  
  Когда приехал фургон с подкреплением, Ван-Ин дал полицейским необходимые указания, включил на своей машине первую скорость и с визгом шин тронулся с места. Версавел порадовался тому, что пристегнулся, потому что во время сумасшедшей поездки в полицейский комиссариат Ван-Ин совершил по крайней мере десять нарушений. На Крёуспорт они проехали на красный свет и чуть-чуть не врезались в двадцатитонный грузовик.
  
  Ван-Ин успокоился, только когда выкурил три сигареты подряд. Каждые пять минут он связывался с полицейскими, которые заняли пост перед «Клеопатрой». Он едва ли обратил внимание на сообщение, которое Ханнелоре переслала по факсу. Он думал только о том, что должен был получить и получит ту стерву.
  
  Через сорок пять минут все закончилось. Агент Десхахт сообщил, что они наконец-то арестовали госпожу Артс.
  
  – Тебе надо было их предупредить, что она не котенок, которого можно брать без перчаток, – заметил Версавел, когда Десхахт закончил свой отчет.
  
  Ван-Ин довольно потирал руки. Его не волновало, что они преследовали Линду до Малдегема и что загнать ее в тупик стоило больших усилий. Сообщение о том, что она уложила одного из агентов на лопатки, для него прозвучало как музыка. Ведь это только осложняло ее положение.
  
  Когда агент Десхахт вошел в кабинет 204, он выглядел потрясенным.
  
  – Подозреваемая сидит под надежным замком, – доложил он с облегчением.
  
  – Как дела у раненого полицейского? – озабоченно спросил Версавел.
  
  – Ронни перевели в отделение скорой помощи. Врач опасается, что у него перелом ключицы.
  
  – Отлично, – сказал Ван-Ин. – Предупреди прокуратуру. Я хочу задержать ее по крайней мере на сутки.
  
  Десхахт с энтузиазмом кивнул. Ронни был ему хорошим другом, а истеричная баба чуть было не выцарапала ему глаз.
  
  – Что-нибудь еще, комиссар?
  
  Ван-Ин улыбнулся:
  
  – Пусть ее отведут наверх.
  
  Десхахт замешкался.
  
  – Когда мы засунули ее в обезьянник, она моментально уснула, комиссар. Я думаю, нам лучше подождать, пока она проспится.
  
  – Чушь, Десхахт. Скажи, чтобы вылили ей на голову ведро воды. Я хочу, чтобы она как можно быстрее протрезвела.
  
  Десхахт не ответил, он был растерян.
  
  – Ты что, серьезно? – не поверил Версавел.
  
  – Серьезно ли я? Если вам не хватает смелости, это сделаю я.
  
  – Что-нибудь еще, комиссар?
  
  – Нет, Десхахт. Ты можешь идти.
  
  Агент молниеносно удрал.
  
  – Пойдем, Гвидо, – сказал Ван-Ин. – Пришло время спящей красавице проснуться.
  
  – Извини, Питер, но я в эти игры не играю.
  
  Время, когда алкашей грубо отрезвляли и потом избивали, окончательно прошло.
  
  – Де-Ки будет вне себя, если…
  
  – Де-Ки меня прикроет. Так делает каждый главный комиссар.
  
  – Я бы на это не рассчитывал, – заметил Версавел. – Я скорее думаю, что он не станет этого делать, и тебе не поздоровится, потому что ты незаконно задержал госпожу Артс.
  
  – От ведра воды еще никто не умирал, Гвидо. Эта стерва жаждет сигарет и спиртного. Это мой единственный шанс заставить ее говорить.
  
  – Как хочешь, Питер, но я иду домой. – Он щелкнул каблуками. – Sieg Heil, Неrr Kommissar[28].
  
  Версавел взял свой плащ и, возмущенный, вышел из кабинета. Он считал, что на этот раз Ван-Ин зашел слишком далеко.
  
  Ван-Ин показал ему средний палец. Завтра дело будет в шляпе. Все, включая Де-Ки, будут его поздравлять, когда окажется, что ему удалось совершить прорыв в деле.
  * * *
  
  Ханнелоре разложила на большой сковороде ломтики телячьей почки. Рядом с плитой стояла банка консервированного зеленого горошка и картонная упаковка сливок. В подвале она нашла запылившуюся бутылку «Вин де Каор». Ее она поставила в центре стола. Ханнелоре посчитала, что Питер заслужил премию. Она никогда не думала, что он продержится на ее спартанской диете три месяца. Этим праздничным меню она хотела его поблагодарить за приложенные усилия.
  
  Ханнелоре взглянула на кухонные часы. Через двадцать минут он будет дома. Она поставила сковороду на огонь и обжарила кусочки мяса, потом добавила к нему сливки и зеленый горошек. Немного удачи – и его любимое блюдо будет готово как раз вовремя.
  
  Если звонит телефон, когда ждешь гостя, обычно это не предвещает ничего хорошего. Ничего не подозревая, Ханнелоре убавила огонь и подошла к телефону.
  
  – Алло, Ханнелоре Мартенс.
  
  – Привет, дорогая. – Ван-Ин никогда не говорил «привет». – Извини, но я в карауле. Не рассчитывай на меня. Увидимся сегодня ночью. И не беспокойся. Я сейчас съем бутерброд.
  
  Ханнелоре пожелала ему хорошего караула. Она задула свечи и выбросила мясо в мусорное ведро.
  Глава 6
  
  Ив Провост прошел по дорожке из гравия, которая вела к вилле Лодевейка Вандале. Равнинная страна, которой Брель[29] отдал свое сердце, собиралась погрузиться в туманный сон. Сегодня Фландрия еще страдала от невыносимой жары. Сейчас сентябрьский холод поднимался от старинного канала. Изменчивая погода связана с Бельгией так же неразрывно, как картофель фри и шоколад. Деревья склоняли свои кроны, словно этот лукавый предвестник приближающейся осени угрожал их листве. То здесь, то там над отдельными фермами на фоне ватного неба вырисовывался расплывчатый клуб дыма. Провоста пробивала дрожь. Короткая прогулка на велосипеде его обрадовала. Он продрог до костей.
  
  Брэйс припарковал свой черный, как уголь, БМВ перед виллой. Провост обратил внимание на номера. Брэйс следовал моде. Он заменил министерские номера на частные – тактика, которую в нынешнее время использовали большинство высокопоставленных лиц. Таким образом, они меньше обращали на себя внимание, когда неслись по шоссе на скорости сто восемьдесят километров в час.
  
  – Здравствуй, Ив. Заходи скорее. Вечера становятся довольно прохладными. Ты так не считаешь?
  
  Лодевейк Вандале поприветствовал его широкой улыбкой. Провост снял свой плащ и молча проследовал за хозяином дома в гостиную. В камине потрескивали четыре дубовых полена. Дорогое топливо заставляло огонь пылать ярко и тихо.
  
  Брэйс держался гораздо сдержаннее. Больше формального рукопожатия он себе позволить не мог. Провост изобразил холодное приветствие, заняв место как можно дальше от Брэйса. От былой дружбы почти ничего не осталось. Оба мужчины согласились на эту очную ставку только в личных интересах. Вандале это вполне понимал. Он старался поддерживать обстановку как можно более непринужденной.
  
  – Я думаю, нам всем надо выпить.
  
  Не дожидаясь ответа, старый подрядчик подошел к сервировочному столику, взял три рюмки и налил в них коньяк. Вандале отнюдь не поскупился на дорогой «Эксшо».
  
  – Вот, – сказал он почти повелительным тоном. – Это тебя взбодрит. Что за идея приехать на велосипеде?
  
  Провост глотнул коньяк, словно жираф, который после четырехчасовой прогулки наконец-то добрался до водопоя. Вместо того чтобы поднести коньяк ко рту, он нагнулся вперед и наклонил рюмку под неестественным углом.
  
  – Тебе не стоит беспокоиться, Ив. Я все держу под контролем. Йохан позвонил генеральному прокурору. Через несколько дней дело будет похоронено, и все снова заживут нормальной жизнью.
  
  Брэйс кивнул не очень убедительно, когда Вандале посмотрел в его сторону. Учитель Лодевейк жил в прошлом. Времена, когда министр мог оказать давление на генерального прокурора, определенно прошли. Скандалы минувшего года оставили на правосудии неизгладимый отпечаток. Рассказать об этом учителю Лодевейку он, конечно, не мог. Тот был убежден в том, что любое преступление можно скрыть.
  
  – А что с Артсом? – спросил Провост.
  
  Вандале облокотился на камин. Сильный жар огня помогал при его ревматизме.
  
  – У меня есть причины полагать, что побег Артса никак не связан с делом, – ответил он успокаивающим тоном.
  
  Брэйс скучающим жестом заставлял коньяк вальсировать в рюмке.
  
  – Почему ты так думаешь, учитель Лодевейк?
  
  Вандале улыбнулся. Ему нравилось, когда его называли учителем.
  
  – Вилльям постоянно не ладил с Линдой. Он уже десятки раз уходил от нее. Я убежден, что через несколько дней он снова объявится.
  
  – Интересно, разделяет ли это мнение полиция, – угрюмо произнес Брэйс. – Если они свяжут Артса с Love, его побег вызовет вопросы.
  
  Вандале вздохнул. Артс и в самом деле был самым слабым звеном, и не похоже, что ему удастся успокоить Провоста и Брэйса тем аргументом, что побег Артса – невинное происшествие.
  
  – Интересно, как нашей брюггской полиции удастся это связать, – поинтересовался он снисходительно.
  
  Провост осушил свою рюмку одним залпом.
  
  – Они назначили на это дело Ван-Ина, – парировал он язвительно.
  
  – Ты же не боишься какого-то полицейского агентишку, Ив?
  
  Вандале был твердо убежден, что генеральный прокурор одернет Ван-Ина.
  
  – Не стоит его недооценивать, – возразил Провост. – Этот какой-то полицейский агентишка не считается ни с чем и ни с кем. Мне ведь не надо тебе рассказывать, как он тогда схватил Дегрофа и Крейтенса?
  
  – Дегроф совершил самоубийство, а Крейтенса прикончил какой-то сумасшедший мафиози, – решительно отреагировал Вандале.
  
  – Это чистая случайность. В любом случае удивительно, что, если в дело вмешивается Ван-Ин, виновные никогда не предстают перед судом.
  
  Брэйс кивнул. Он должен был признать, что Провост прав. Как западный фламандец, он тогда следил за обоими делами с близкого расстояния.
  
  – Ну-ну, Йохан. Ты же не веришь, что второразрядный комиссар просто так может взять право в свои руки?
  
  Вандале чувствовал, что теряет хватку над Брэйсом и Провостом.
  
  – У Ван-Ина нет лап, чтобы встать на дыбы.
  
  – Почему ты тогда попросил меня оказать давление на генерального прокурора?
  
  Вандале на мгновение потерял дар речи.
  
  – Я считаю, нам нужно учитывать тот факт, что полиция выйдет на Артса, – упрямо настаивал на своем Брэйс.
  
  Как все политики, которые уже немного вращаются в этих кругах, Брэйс уразумел, что человеческий фактор – самый ненадежный. Вандале не мог не признать правоту Брэйса. С другой стороны, он не собирался сдавать Артса без боя.
  
  – Важно, чтобы мы, если дело дойдет до очной ставки, согласовали друг с другом наши объяснения. Между прочим, тело нашли на территории моей собственности. С технической точки зрения я являюсь соучастником убийства.
  
  Наступила гнетущая тишина, которая была внезапно нарушена, потому что верхнее полено под дождем из искр упало на решетку.
  
  – Все зависит от Артса, – упрямо настаивал на своем Брэйс. – Если он проболтается, у нас будут большие неприятности.
  
  Провост налил себе еще коньяка. Крепкий напиток работал быстро и беспощадно. Еще глоточек – и он будет пьян.
  
  – Если дело когда-нибудь зайдет так далеко, я позабочусь о том, чтобы Артс окончательно «сошел со сцены», – твердо решил Вандале.
  
  Никто не мог его упрекнуть в том, что он не попытался спасти шкуру Артса.
  
  Брэйс и Провост безоговорочно согласились с условным приговором. Они знали, что учитель всегда сдерживал слово.
  
  – Тогда мне наконец не придется больше платить, – вздохнул Провост.
  
  За этот ляпсус в ответе был только «Эксшо». Вандале нахмурился. Брэйс изучал дно своей рюмки.
  
  – Повтори это еще раз, Ив.
  
  Провост многозначительно взглянул на Брэйса, но тот стиснул зубы.
  
  – Все эти годы Артс нас шантажировал. Подлец сказал, что у него есть видеозапись того инцидента.
  
  Вандале оставил свою комфортабельную позицию у камина, взял сигару и стал ходить взад и вперед. Он терпеть не мог людей, которые забывали поставить его в известность.
  
  – И ты признаешься в этом сейчас, – прогремел он.
  
  – Мы не хотели ставить тебя в неловкое положение, – прошептал Провост. – Я был уверен, что он и тебя шантажировал. Йохан тебе об этом не рассказывал?
  
  Брэйс гневно посмотрел на Провоста. Господину адвокату не стоило это сейчас говорить.
  
  Вандале хрипло откашлялся, как старый шахтер. Сигара здесь была ни при чем, его подводили нервы. На то, что Артс вопреки всем договоренностям закопал тело на его земле, он решил смотреть сквозь пальцы. Но шантаж был непростителен.
  
  – Я немедленно сделаю все необходимое, – негромко проговорил он. – Наш Вилльям был слишком жадным.
  
  Теперь Вандале понимал, почему Артс сбежал сломя голову. Он чертовски хорошо знал, что учитель его накажет.
  
  Чтобы разбудить Линду, Ван-Ину понадобилось два ведра воды. Это было неприятное зрелище. Линда была похожа на мокрую самку кенгуру. Она начала, как бешеная, носиться по своей камере и сыпала самыми омерзительными проклятиями.
  
  Ван-Ин сидел в безопасности по другую сторону двери. Он курил одну сигарету за другой. Было лишь вопросом времени, когда она достигнет point of no return[30].
  
  Каждые полчаса он отодвигал ставню и заглядывал в камеру. К полуночи частота ее приступов гнева стала сокращаться. Чем тише становилось, тем чаще Ван-Ин заглядывал. Линда сидела, скрючившись, на нарах. Она стучала зубами. На ее плечах повисло грубое, вонючее одеяло. Ранним вечером Ван-Ин потребовал, чтобы пришла женщина-полицейский. Она сняла мокрую одежду с Линды. Подозреваемая вовсе не должна была подхватить воспаление легких.
  
  В полтретьего он послал молодого агента за сигаретами в ночной магазин. Время начинало поджимать. Это была единственная ночь, которую он получил, чтобы заставить ее встать на колени.
  
  Ван-Ин зажег сигарету, отодвинул ставню и выпустил облако дыма внутрь камеры. На несколько секунд их взгляды встретились. Едкий запах сигаретного дыма вывел ее из состояния летаргии. Она подпрыгнула, как кошка, у которой загорелся хвост.
  
  – Извращенный майонезный лгун! – закричала она. – Грязный любитель резиновых палок, лимонная морда, геморройная шишка, пожиратель луковых колбасок, член из спагетти, канареечный насильник, сиськи макаки, ссаное дерево…
  
  Проклятия прекратились. Ван-Ин продолжал выпускать дым в ее камеру и усмехался. Эта усмешка была последней каплей, переполнившей чашу терпения. Линда ринулась к двери, держа вытянутый палец наготове. Ван-Ин сделал шаг назад, сел на стул и слушал, как она колотит в дверь. Она делала это в течение десяти минут, потом рухнула и принялась истерично рыдать, сбросив одеяло на пол. Если бы Ван-Ин вошел в камеру сейчас, он бы рисковал получить немедленное отстранение от работы. Ни один главный комиссар не стал бы его покрывать, если бы было доказано, что он находился в камере один на один с голой женщиной больше десяти секунд.
  
  Наконец Карине Неелс подала Линде ее одежду, с грехом пополам высушенную над электрическим обогревателем. Одежда была еще влажной на ощупь, но Линда не протестовала. Недавняя вспышка гнева лишила ее последних сил. Она одевалась, как зомби. Шоковая терапия совершенно лишила ее чувства времени. Сколько она сидела здесь взаперти? Когда ей можно будет домой?
  
  – Она готова, комиссар, – сказала Карине, когда Линда была полностью одета. – Хотите, чтобы я еще ненадолго осталась?
  
  Она задала этот вопрос из озабоченности. Ее присутствие могло избавить комиссара от массы неприятностей.
  
  – Твоя помощь мне пригодится, госпожа Неелс.
  
  Карине кивнула. Ей нравилось, что Ван-Ин обращается к ней на «ты». Несмотря на сплетни, которые ходили о комиссаре, она считала его классным парнем.
  
  Ван-Ин сделал глубокий вдох. Он неохотно доверял молодому полицейскому. Однако большого выбора у него не было. Было пятнадцать минут пятого. Время поджимало.
  
  – Но тогда ты должна мне торжественно пообещать, что все, что ты сейчас услышишь и увидишь, останется строго конфиденциальным.
  
  Ее сердце сильно стучало. Когда она еще училась, однажды выкурила косяк. Покалывающее чувство, которое сейчас ползло от позвоночника к шее, было по меньшей мере таким же приятным.
  
  – Само собой разумеется, комиссар.
  
  Ван-Ин улыбнулся. Девушка была еще зеленая, и эта ситуация была скорее преимуществом, чем недостатком.
  
  – Вероятно, госпожа Артс располагает информацией, необходимой для удачного раскрытия дела. Ты это понимаешь, госпожа Неелс?
  
  Конечно, она понимала. Она внимательно следила за делом о скелете.
  
  – Зовите меня Карине, – прошептала она заговорщически.
  
  «Господь милосердный. Ну вот, началось», – горько подумал Ван-Ин.
  
  Линда покорно прошла в кабинет 204. В ее глазах дремало отчаяние. Ее самоуверенность была сильно подорвана. Начало сказываться принудительное воздержание от алкоголя, и «зеленый змий» безжалостно начинал свое последнее наступление. Если бы Ван-Ин сейчас сообщил ей, что ее сажают в тюрьму на полгода, она бы ему безоговорочно поверила. Она почти с ума сходила от этой мысли, потому что запереть кого-то – это самое страшное, что ты можешь сделать с ближним.
  
  Ван-Ин предложил Линде стул. Она его за это чуть не поблагодарила. Специалисты называют такую реакцию «хельсинкский синдром». Этот термин был придуман в семидесятых годах, когда новости о захватах повсеместно разрывали эфир. Психологи констатировали, что при захватах между заложниками и захватчиками со временем возникает что-то вроде дружеской связи. Двадцать лет назад такая особая связь обычно возникала через несколько дней, но в нашем обществе, в котором все происходит мгновенно, такая связь устанавливалась, разумеется, гораздо быстрее.
  
  Линда села. Она наклонила голову, положила руки на колени, как русская крестьянка после тяжелого дневного труда. Карине Неелс стояла позади нее по стойке «смирно», как часовой. Поэтому в этой картине было что-то восточноевропейское. Не хватало только кожаного пиджака и режущей глаза настольной лампы.
  
  – Госпожа Артс, – сладко произнес Ван-Ин. – Боюсь, мне надо задать вам еще несколько вопросов.
  
  Линда затаилась. Она была напугана до смерти. Она помнила фильм, в котором в женщине-охраннике внезапно проявилась кровожадная садистка.
  
  – Я хочу знать, каких людей ваш муж эскортировал в загородный дом господина Вандале.
  
  Линда подняла глаза. Вилльям много раз заклинал ее никогда не называть имен.
  
  – Я никогда в это не вмешивалась.
  
  – Ну как же, госпожа Артс. Все специальные гости господина Вандале встречались в «Клеопатре», а вы там стоите за барной стойкой.
  
  Раньше, когда господа еще ценили крепкий «кусок мяса», она даже была в Love желанной куртизанкой. Но с тех пор, как большинство мужчин стали падкими до живых скелетов, Вилльям понизил ее до барменши.
  
  – Возможно, – сказала она немного увереннее. – Я отвечала за напитки. Удостоверение личности я никогда не спрашивала. Как известно, это задача полиции.
  
  Карине возмущенно фыркнула. «И у этой бабы хватило смелости».
  
  – Разумеется, госпожа. – Ван-Ин намеренно сделал акцент на последнее слово. – Но не говорите мне, что там не появлялись постоянные гости, чьи имена вы все же знали.
  
  Линда упрямо покачала головой:
  
  – Это вам у моего мужа надо спросить. Если вы его вообще найдете.
  
  – Прекрасно, – холодно бросил Ван-Ин.
  
  Он откинулся на стуле, выдвинул ящик и достал бутылку виски и стакан.
  
  – В таком случае не остается ничего другого, кроме как отправить вас обратно в камеру.
  
  Бульканье виски в стакане оказало на Линду тот же эффект, что пакет с кровью на только что проснувшегося вампира. Ее ноздри раздувались. Ей приходилось сдерживаться, чтобы не пустить слюни.
  
  Ван-Ин поднес стакан ко рту и сделал глоток. Если это не было оправданием употребления алкоголя в служебное время, то он не знал.
  
  – Вам тоже налить стаканчик на ночь, госпожа Артс?
  
  Карине подняла брови. Комиссар сошел с ума?
  
  Линда жадно смотрела на бутылку «Хейга». Ван-Ин достал из ящика второй стакан и налил его наполовину. Он зажег сигарету и положил пачку на середину письменного стола. Линда набросилась на сигареты, как нырковая утка. Карине схватила ее за руку, но Ван-Ин показал жестом, что она может отпустить. В левой руке он держал зажигалку.
  
  – Огоньку, госпожа Артс?
  
  Он щелкнул зажигалкой. Линда трясущейся рукой держала бесполезную сигарету. Она больше не могла выдержать. Какое ей до этого дело? Половина Брюгге знала, кто часто бывал в «Клеопатре». И ведь то, что происходило в Love, не было преступлением.
  
  – Ив Провост приходил туда каждые две недели.
  
  – Адвокат?
  
  – Кто же еще? – съязвила она.
  
  Ван-Ин подвинул виски поближе. Линда схватила стакан и осушила его за два глотка.
  
  – Это ведь было не так уж и трудно, госпожа Артс.
  
  Ван-Ин протянул ей зажигалку и налил второй стакан. После этого он взял бумагу и ручку. По мере того, как уровень алкоголя в бутылке сокращался, увеличивался список имен.
  
  – Опа, Александер Де-Ягер. Кто бы мог такого ожидать?
  
  – Доктор минет, – презрительно отрекомендовала Линда. – Он иногда приходил два раза в неделю.
  
  Через полчаса Ван-Ин уже нацарапал два листка. Он сразу понял, почему Вандале в то время установил электрические решетчатые ворота. Некоторые клиенты Love были настолько известны, что осмотрительность имела первостепенное значение. Возможность быстро и незаметно въехать и выехать была непременным условием, чтобы суметь гарантировать неприкосновенность частной жизни знаменитостей.
  
  Ван-Ин пересек Занд-сквер. Она утопала в неземном свете. Открытая равнина, усеянная коваными фонарями, напоминала ему картину Дельво[31]. Прохладный восточный ветер заставлял его дрожать. Ван-Ин засунул руки глубоко в карманы и со сгорбленной спиной двигался вперед наперекор холодному осеннему бризу. За свою жизнь он пережил уже немало таких ночей и знал, что тот, кто выдержал до пяти утра, не хотел сразу идти домой. Поэтому он направился на Эйермаркт-сквер. Там все было закрыто. Единственной альтернативой была «Итальянская вилла».
  
  Бармен Марио сразу узнал Ван-Ина.
  
  – Ты уже ходить дом или ты еще ходить на работа?
  
  Он смешал двойной «Гленфиддик» с половиной бутылки колы. На танцполе едва шевелились четыре медлительные сорокалетние дамы, выставляя себя на посмешище. Их корявые движения резко контрастировали с будоражащим ритмом старомодной дискомузыки. К счастью, не было никого, кто бы мог их освистать.
  
  – One for the road[32], – сухо сказал Ван-Ин.
  
  Он сделал глоток. Марио знал свое дело. Напиток освежил мысли Ван-Ина. Вопрос первый: как Ханнелоре сейчас отреагирует на его ночную эскападу? Вопрос второй: в какое осиное гнездо он угодил? Ответ на первый вопрос он скоро получит. Второй вопрос беспокоил его больше. Лодевейк Вандале, один из самых уважаемых жителей Брюгге, до 1986 года владел борделем класса люкс, куда когда-то приезжали поразвлечься сливки общества Западной Фландрии. На следующий день после обнаружения Герберта Вилльям Артс, сообщник Вандале, как в воду канул.
  
  Ван-Ин допил стакан до конца. Иногда чуть-чуть виски могло очень вдохновить. Марио мгновенно отреагировал на пустой стакан и быстро смешал еще один.
  
  – От патрона, – ухмыльнулся он.
  
  Вопросы, все больше вопросов. Если Вандале знал, что на территории его владения было закопано тело, почему он тогда передал свою собственность НКО «Собственная помощь»? Это была «Собственная помощь» или «Собственная мощь»? Какова была истинная цель НКО? И какую роль играл Бенедикт Верворт, риелтор с замашками опошленного мафиози?
  
  Ван-Ин записал эти мысли на обратной стороне картонной подставки под пиво. Он был не уверен в том, что завтра будет помнить вчерашний день. Или сегодня уже был завтрашний день?
  
  – Кофе, дорогой?
  
  Когда, совершенно вымотанный, Ван-Ин пришел домой, Ханнелоре уже собиралась в суд. К счастью, поблизости не было зеркал. Лицо комиссара было словно помятым, под глазами образовались мешки.
  
  – С удовольствием, – зевнул он.
  
  – Приятная была ночка? – Она больно толкнула его между ребер. – Водная пытка принесла результаты?
  
  Ван-Ин потер глаза. Ханнелоре подала чашку некрепкого кофе.
  
  – Гвидо вчера мне позвонил, – сухо сообщила она. Милая улыбка исчезла, и выражение лица стало суровым. – Он убедительно просил меня положить конец твоим средневековым методам.
  
  – Каким методам?
  
  Ван-Ин попробовал кофе. Вкус у него был отвратительный.
  
  – Я бы на твоем месте сквозь землю провалилась от стыда.
  
  – Почему же ты тогда не наслала на меня охранно-сыскную бригаду?
  
  В воздухе запахло ссорой. Ханнелоре сняла плащ и села по другую сторону стола.
  
  – Я рассматривала такую возможность, Питер. Ты действительно сошел с ума?
  
  – Баба была в стельку пьяная.
  
  – Как и ты.
  
  – Я устал, – протестовал Ван-Ин. – Версавел преувеличивает. От мокрого костюма еще никто не умирал. Раньше…
  
  – Раньше их вдобавок еще и избивали, – издевалась она. – Это время окончательно ушло в прошлое.
  
  Ван-Ин понимал, что она имела в виду. Двадцать лет назад полиция обеспечивала признания. Магистрат их оценивал и пытался сравняться с Соломоном, вынося приговоры, которые были приемлемыми для обеих сторон. В нынешнее время суду приходилось считаться с общественным мнением. Народные заседатели, численностью в десять миллионов человек, больше не клевали на то, что доказательства, а не эмоции играли решающую роль. Впрочем, нельзя сказать, что это несправедливо. В прошлом неоднократно оказывалось, что эти доказательства служили лишь интересам имущего класса. Для обычного человека действовала буква закона.
  
  – Признай, что мой старомодный метод, по крайней мере, приносит результаты.
  
  Ван-Ин достал из внутреннего кармана листочек с именами и подвинул его ей через стол, затем встал и вылил в раковину кофе, который невозможно было пить.
  
  Ханнелоре посмотрела на клочок бумаги. Мужчины в принципе были мерзкими существами. Она знала, что в так называемых высших кругах иногда мелькали «паршивые овцы», но этот список указывал на стадо.
  
  – Линда Артс тебе все это рассказала? – с удивлением спросила она.
  
  Ван-Ин усмехнулся. Ханнелоре не вдруг можно было чем-то впечатлить. Она, не спрашивая, взяла сигарету.
  
  – Я думал, тебе надо срочно в суд.
  
  Он сбросил ботинки и устроился на диване. Ханнелоре спокойно курила сигарету, потом пошла на кухню, зачерпнула четыре порции кофе в фильтр и налила полкувшина воды в резервуар кофемашины.
  
  – У нас проблема! – крикнула она из кухни.
  
  – Я знаю.
  
  – Ты вчера не получил мой факс?
  
  – Какой факс?
  
  Ханнелоре встала в дверях.
  
  – Еще и это, – выругалась она.
  
  Закрыв глаза, Ван-Ин слушал отчет Куна Версника, болтливого ассистента судмедэксперта.
  
  – Если Де-Ягер намеренно скрывает улики, у него должна быть на это чертовски серьезная причина. Я завтра сразу же этим займусь.
  
  – По словам отца Версника, это не должно составить труда. В 1986 году пластическая хирургия еще только зарождалась. Такого рода вмешательств было не так много.
  
  – Отлично, – ухмыльнулся Ван-Ин. – Тогда это работа мечты для главного инспектора Барта. Если он на этот раз ее провалит, у меня будет предлог выслать его в Сибирь.
  
  – В Сибирь?
  
  – «Бюро находок», Ханне. Я уже тебе как-то раз объяснял.
  
  Ханнелоре проигнорировала колкость.
  
  – Конечно, Де-Ягер – это мелочь по сравнению с другими людьми в списке, – озабоченно сказала она. – Провост – выдающийся адвокат, а Брэйс – министр иностранных дел. Если дело перейдет на такой уровень, то я не знаю…
  
  – Ханне, не беспокойся. Время, когда прокуратура протежировала министров, уже прошло. Его превосходительство, которому грозит тюрьма, ничего не решает. Народ это обожает.
  
  На этот раз Ханнелоре приготовила две чашки «жидкого гудрона».
  
  – Выпей и протрезвей, – властно сказала она. – Я хочу в Португалию, а ты сделаешь так, чтобы через полчаса ты был на Хауэрстрат.
  
  Ван-Ин плюхнул в свою чашку сахар. Ханнелоре не прокомментировала.
  
  – Верворт тоже в списке, – бросил он вскользь.
  
  – Кто такой Верворт?
  
  – Казначей прекрасной НКО и управляющий недвижимостью Лодевейка Вандале.
  
  – Ой, – сказала Ханнелоре.
  
  – Не беда, дорогая. Если все пойдет шиворот-навыворот, мы всегда можем призвать на помощь короля.
  
  Ван-Ин сделал глоток кофе. Напиток обжег его желудок, как азотная кислота.
  Глава 7
  
  Ив Провост смотрел на Линду Артс, покачивая головой. С растрепанными волосами и без макияжа она выглядела еще менее привлекательно, чем обычно.
  
  – Я считаю ваш рассказ невероятно безвкусным, госпожа Артс.
  
  Провост стиснул зубы, из-за чего кровь отлила от его лица.
  
  – Сначала вы порочите мое доброе имя, а потом просите меня вызвать в суд сотрудника полиции с высоким званием, потому что он вылил вам на голову ведро воды?
  
  – Значит, ему позволено такое делать?
  
  – Конечно нет, – раздраженно отреагировал он.
  
  Он оказался в затруднительном положении. То, что она назвала имена, можно было исправить. Народ не лишится сна из-за того, что высокопоставленные лица в этой стране иногда ходили налево. Судебное дело возбуждено не было, и прессы ему тоже бояться не стоило. Клиенты Love принадлежали к сливкам общества Брюгге. Ни одному главному редактору и в голову не придет упомянуть в статье имена этих людей. В наши дни для того, чтобы лишиться своего поста, череды скандалов уже недостаточно. Без доказательств ее рассказ останется слухами, а со слухами жить вполне можно. Также было ясно, что Линда давала показания под давлением, отчего их ценность снижалась почти до нуля. Однако его больше всего беспокоило то, что Ван-Ин вцепится в это дело. Если комиссар увидит связь между оргиями и инцидентом, он будет рыть до упора.
  
  – Вам ни в коем случае нельзя было давать показания. Интересно, как на это отреагирует Вилльям.
  
  – Вилльям уехал, – огрызнулась она.
  
  – Ну, госпожа Артс. Давайте не будем морочить друг другу голову. Это не первый раз, когда Вилльям дает стрекача. Он обязательно вернется.
  
  Провост был уверен: больше никто не увидит Вилльяма Артса живым.
  
  – С шестнадцатью миллионами в кармане, – усмехнулась она. – Почему ты, черт возьми, думаешь, что я сообщила копам? Этот ублюдок меня обокрал. Я хочу получить свои деньги назад. На остальное мне глубоко наплевать.
  
  – Шестнадцать миллионов! – присвистнул Провост.
  
  – Именно, ваша честь. Как будто ты не знаешь, откуда он их взял.
  
  Провост сглотнул. Он быстро сделал расчеты. За эти годы он наскреб лишь одну восьмую этой суммы.
  
  – Я, конечно, не могу вам немедленно все возместить, госпожа Артс, но как насчет того, что я сейчас выпишу вам чек на сто тысяч франков? Отправляйтесь спокойно на некоторое время в отпуск. Пользуйтесь случаем.
  
  Провост попытался изобразить обаятельную улыбку. Выиграть время ему показалось наилучшей стратегией.
  
  Несколько секунд Линда сидела, как истукан. Казалось, его щедрое предложение произвело эффект. Провост достал из нагрудного кармана ручку и открыл верхний ящик своего письменного стола. Там лежала его чековая книжка.
  
  – Я хочу, чтобы этого любителя резиновых палок притащили в суд, – прошипела Линда.
  
  Провост задвинул ящик и убрал ручку.
  
  – Конечно, госпожа Артс.
  
  Эта ведьма неожиданно натолкнула его на блестящую мысль.
  
  – Расскажите мне еще раз во всех подробностях, что случилось сегодня ночью, – произнес он с демоническим выражением лица.
  
  Линде такой подход показался превосходным. Она вытянула ноги и начала рассказывать.
  
  Версавел услышал новость после полудня. Линда Артс подала иск в жандармерию. Она обвинила Ван-Ина в жестоком обращении и в попытке изнасилования. Поскольку Ван-Ина не было, он позвонил Ханнелоре. Тщетно. «Заместитель прокурора в данный момент недоступна», – сообщил телефонист с некоторым злорадством. Версавел не стал настаивать. Он давно уже примирился с тем фактом, что в таких учреждениях отделывались от всех, у кого звание ниже офицерского. Как раз в тот момент, когда он положил трубку, вошел Ван-Ин. Он выглядел как Персей, который подготовился к очной ставке с Медузой.
  
  – Привет. – Ван-Ин пошарил в кармане брюк и бросил на пол горсть монет.
  
  – Я не знаю, наберется ли там тридцать, Иуда.
  
  Версавел подождал, пока утихнет звон последней монеты.
  
  – Я посчитал своим долгом сообщить Ханнелоре о твоих злодеяниях, Питер. Сегодня ночью ты действительно зашел слишком далеко.
  
  Ван-Ин пожал плечами. Версавел прав, но сейчас уже поздно это признавать.
  
  – Линда Артс сегодня утром подала иск в жандармерию. Она обвиняет тебя в жестоком обращении и в попытке изнасилования. – Версавел нервно поглаживал свои усы.
  
  – Sowhat?[33] – раздраженно поинтересовался Ван-Ин. Он прикурил сигарету и сел за свой стол.
  
  – Я думаю, у тебя большие неприятности, Питер. Судьи больше не любят такие переполохи. Времена, знаешь ли, изменились.
  
  Ван-Ин не недооценивал проблему. Он ее признавал. Однако согласиться с тем, что он был не прав, ему не представлялось возможным.
  
  – Я до нее и пальцем не дотронулся, Гвидо. Ты прекрасно это знаешь. Более того, во время допроса со мной находилась очаровательная Карине Неелс. Ты же не думаешь, что я настолько глуп, чтобы…
  
  – Госпожу Артс будет защищать Ив Провост, – прервал его Версавел. – Все знают, что он редко проигрывает дела.
  
  – Провост живет за счет имени своего отца. Сам он не так уж и хорош. Кроме того, он отнюдь не неуязвим. Сделай мне приятное и, ради бога, прекрати так со мной нянчиться. Я прекрасно справлюсь сам. – Ван-Ин пошарил во внутреннем кармане. – Я все утро провел в коммерческом суде. – Он протянул Версавелу тонкую пачку маленьких листков. – Это копия свидетельства об учреждении НКО «Собственная помощь». Уверяю тебя, это необычайно интересное чтиво.
  
  Версавел прочитал имена членов правления. Все они встречались в списке, который Линда Артс продиктовала сегодня ночью: Вандале, Провост, Брэйс, Верворт и Де-Ягер.
  
  – Впечатляюще.
  
  Это прозвучало не очень убедительно.
  
  – Боже милостивый. Подумай немного, Гвидо. Наш друг Вандале вместе с несколькими закадычными друзьями учреждает НКО. Целью этой организации является поддержка неимущих ближних. После убийства Герберта Вандале дарит обветшалый загородный дом НКО – подарок, который он может вычесть из своих налогов. Примечательная деталь: долгие годы загородный дом был чем-то вроде борделя для избранных, куда в установленное время приезжали потрахаться члены правления.
  
  – Примечательно, – сухо сказал Версавел.
  
  На его взгляд, Ван-Ин будто ходил по топкой земле. Обвинения, которые ему предъявила Линда, были тяжелее, чем возня с несколькими важными лицами.
  
  – Ты что, не видишь связи? – удивленно спросил Ван-Ин. – Согласно последнему годовому отчету, НКО располагает ста восьмьюдесятью миллионами собственных средств. Если эти деньги чистые, то я тогда не знаю, что и сказать. Они ежегодно тратили больше двенадцати миллионов на печатные материалы, двадцать миллионов – на заграничные поездки для неимущих и лишь десять миллионов – на образование малоспособных. Ни один здравомыслящий человек этому не поверит.
  
  – Между небом и землей есть нечто большее…
  
  – Замолчи, Гвидо. – Ван-Ин не понимал, почему Версавел ведет себя так глупо. – Из этого действительно следует то, что там есть нечто большее. Я обзвонил несколько благотворительных организаций. НКО «Собственная помощь» никто не знает. Нет никаких следов их деятельности.
  
  – На что же тогда они потратили свои фонды?
  
  – Я задаю себе такой же вопрос, Гвидо.
  
  Версавел массировал левой рукой верх своего трицепса. Он часто так делал, когда испытывал напряжение.
  
  – Если я не ошибаюсь, этот Верворт является одним из шишек VLOK. Может быть, нам стоит поискать в этом направлении?
  
  Ван-Ин в смятении посмотрел на своего друга. VLOK, расшифровывающееся как VLAANDEREN LAAT ONS KLAUWEN[34], было названием определенной группировки в политической партии правых экстремистов, которая за последние годы стала довольно популярной. Между тем было хорошо известно, что ребята из VLOK не брезговали насилием.
  
  – Скажи, что это неправда, Гвидо.
  
  – Ведь VLOK должна же откуда-то брать финансовые средства, – предположил Версавел.
  
  – Будем молиться, что Герберт не был марокканцем.
  
  Ван-Ин подумал о лете 1996 года, когда дело Дютру[35] перевернуло Бельгию вверх дном, и об охоте на ведьм, которая за этим последовала.
  
  – В любом случае у нас бы появился предлог без помех схватить этот сброд, – проворчал Версавел.
  
  Ван-Ин пытался представить себе, что бы случилось, если бы это предположение оказалось верным.
  
  – В любом случае это след, который мы не можем не принимать во внимание. Это будет уже не первый раз, когда так называемую благотворительную организацию используют для «служения высшей цели».
  
  – Вандале никогда своих симпатий к правым не скрывал, – заметил Версавел. – Провоста тоже сложно назвать фанатом Маркса.
  
  Ван-Ин поднялся и стал ходить по комнате взад и вперед. Что было заманчивым в любой гипотезе, так это то, что исследователь начинает думать в определенном направлении и оставляет лишь те элементы, которые могут поддержать его исходную теорию.
  
  – Тогда что мы будем делать с Брэйсом?
  
  Министр иностранных дел был социалистом. Его, конечно, есть за что упрекнуть, но даже Версавел считал, что тайный альянс с правыми экстремистами – это уже слишком.
  
  – Возможно, я ничего и знать не знаю. Тебе известно, какие бывают социалисты. Стоит запахнуть жареным, как они начинают страдать коллективной потерей памяти. Полицейские – аполитичные существа, всех министров стригут под одну гребенку.
  
  Ван-Ин пытался систематизировать факты. Первое: убийство Герберта; второе: связь между убийством и клиентами Love; третье: возможное финансирование группировки VLOK некоммерческой организацией «Собственная помощь». Много переменных и еще больше неизвестных.
  
  – А если нам сейчас проверить бухгалтерию НКО? – спросил он вдруг.
  
  – На это потребуется время, Питер. Прежде чем ты получишь на это разрешение, они аккуратно подгонят целую кучу бумаг. Большинство таких организаций работают с двойной бухгалтерией. Более того, у них для каждой транзакции есть свидетельство о ее проведении.
  
  – Есть другие предложения?
  
  – Неожиданный визит иногда может сотворить чудо, – заметил Версавел. – Ты ведь сказал, что НКО руководит приютом для бездомных.
  
  – Хорошо, что ты напомнил, Гвидо. Как Верворт назвал этот приют?
  
  – «Помощь», Питер. Я нашел вчера адрес в «Золотом гиде»[36].
  
  – Тогда вперед. Ты предупредишь Барта, или это сделать мне?
  
  Версавел пожал плечами:
  
  – Он сегодня утром сообщил, что заболел.
  
  – Что-то серьезное?
  
  – По словам его жены, ему надо несколько дней отдохнуть. Бедняга мучается болями в спине. Слишком долго сидел на телефоне, я думаю.
  
  – И ему дали больничный только на несколько дней.
  
  – Его домашний врач – один из представителей нового поколения, который хочет внести свою лепту в оздоровление системы социальной защиты. Его пациенты должны быть при смерти, чтобы он выписал им больничный на неделю.
  
  – Жаль.
  
  – Что ты имеешь в виду?
  
  – Что Барт не может себе позволить врача со старыми принципами.
  
  Версавел засмеялся.
  
  – Мне запросить машину?
  
  – Нет, – сказал Ван-Ин. – Полицейская машина слишком бросается в глаза. Дево дежурит?
  
  – Я думаю, да, – кивнул Версавел. – Он сидит на КПП.
  
  – Прекрасно. Тогда мне сначала надо кое-что у него спросить.
  
  Ван-Ин направился к двери, но на полпути обернулся.
  
  – Свяжешься пока с Карине Неелс? Спроси у нее, не захочет ли она несколько дней поработать на нас. Я хочу, чтобы она обзвонила всех пластических хирургов.
  
  Версавел удивленно посмотрел на него.
  
  – Герберт обратился к одному из этих «творцов красоты», чтобы его привели в порядок. Ханнелоре это вчера выяснила. Извини, но во всей этой спешке я забыл тебе рассказать.
  
  Ван-Ин открыл дверь.
  
  – Питер.
  
  – Да, Гвидо.
  
  – Я задаюсь вопросом, откуда ты знаешь, что Карине Неелс сегодня дежурит, и почему ты у меня спрашиваешь, на месте ли Дево.
  
  Ван-Ин уже взялся за дверную ручку. Вопрос Версавела его необычайно развеселил.
  
  – Потому что именно я знаю, где обитают красивые девушки.
  
  «Помощь», в отличие от Love, была безупречно отреставрированным загородным комплексом с изобилием хорошо ухоженной зелени. Тот, кто приходил сюда, не мог обвинить НКО «Собственная помощь» в дилетантстве. Это место было похоже на дорогую «фирму красоты», где каждые полгода обрюзгшие представительницы среднего класса подтягивали кожу. Но наружность обманчива. Маленькие корпуса, беспорядочно разбросанные по территории, предлагали приют десяткам семей, которые в силу разных обстоятельств впали в нищету.
  
  Илсе, проворная социальная работница, которая, видимо, здесь всем заправляла, провела Ван-Ина и Версавела по территории.
  
  – НКО, прежде всего, заботится о судьбе семей, – сказала она с улыбкой, за которую любое уважающее себя рекламное агентство предложило бы круглую сумму. – В первую очередь мы стараемся предложить людям немного отдохнуть. И только спустя две недели принимаемся за дело. Команда специалистов выявляет проблемы и предлагает подходящие способы их решения. Их излагают нашим клиентам. После тщательной оценки вырабатывается стратегия, которая обеспечивает реинтеграцию наших клиентов. Наши шансы на успех выше среднего показателя по стране.
  
  Ван-Ин уже давно не слушал. У Илсе были роскошные ноги, а сквозь цветастое льняное летнее платье он видел, что директор «Помощи» покупает себе нижнее белье отнюдь не в местном супермаркете.
  
  К счастью, Версавел на подобного рода детали не отвлекался. Он непрерывно делал заметки.
  
  – Это была очень интересная экскурсия, госпожа…
  
  – Ванкватем, доктор, – сказала она. – Но вы можете называть меня Илсе.
  
  Версавел старался сохранять серьезный вид. Представиться врачами была идея Ван-Ина. Это была проверенная тактика. Последователи Гиппократа по-прежнему вызывали уважение. Илсе Ванкватем была убеждена, что доктор Вансанде и доктор Прат хотели начать подобный проект недалеко от Тюрнхаута[37]. Даже деланый антверпенский акцент, который по этому случаю выдавал Ван-Ин, не вызвал у нее подозрения.
  
  – Наверное, было бы полезно обменяться мнениями с парой клиентов.
  
  Сияющая улыбка на ее губах застыла.
  
  – Боюсь, доктор, что в такого рода деликатных делах мы не можем импровизировать. Подобные встречи требуют серьезной подготовки. Я обязательно упомяну ваше предложение на нашем совещании.
  
  – Прекрасно, Илсе. Вы должны понимать, что нам будет полезна любая информация об этом потрясающем проекте.
  
  Версавел протянул ей свою визитку.
  
  Илсе быстро взглянула на изящные буквы: профессор, доктор Питер Вансанде, психиатр. У Версавела было при себе еще пятьдесят таких визиток. Они напечатали их на вокзале. Там стоял автомат, и за двести франков ты мог напечатать на нем все что угодно. Надменным жестом он, в свою очередь, достал свои «верительные грамоты».
  
  – Спасибо, доктор Прат, – сказала Илсе с некоторым восхищением. У нее была слабость к мужчинам с высшим образованием в возрасте и в хорошей форме. – Могу я предложить вам чашечку кофе?
  
  Илсе провела своих гостей в главное здание и дала одному из клиентов задание сделать кофе. Когда Версавелу срочно потребовалось в туалет, Ван-Ин усиленно расхваливал НКО «Собственная помощь». И делал он это так убедительно, что Илсе не заметила, что Версавел отсутствовал больше пятнадцати минут.
  
  Когда они прощались с директором у входной двери, Ван-Ин натолкнулся на сухощавого человека в комбинезоне. Их взгляды ненадолго пересеклись. Холодные глаза рабочего вызвали у Ван-Ина неприятное чувство. С садовыми ножницами мужчина был вылитым Фредди Крюгером из «Кошмара на улице Вязов».
  
  – Который час? – спросил Ван-Ин, когда они стояли перед светофором, ведущим на автостраду.
  
  – Полпятого, – ответил Версавел.
  
  – Отлично. Дево не стоит волноваться.
  
  Их коллега Андре Дево всю душу отдавал дорогим машинам. Он был обычным полицейским, но ездил на великолепном «альфа-ромео». Его-то и одолжил Ван-Ин на пару часов, чтобы выглядеть солидно во время визита в «Помощь».
  
  Ван-Ин медленно отпустил сцепление и неаккуратно прибавил газу. Нервный «итальянец» отреагировал соответствующим образом. «Альфа-ромео» легко оставлял своих конкурентов далеко позади.
  
  – Пикантный драндулетик, – оценил Ван-Ин.
  
  – У тебя скорость сто двадцать, Питер, а скоростной предел здесь тридцать километров в час.
  
  – Здесь нет ни одного копа, чтобы нас оштрафовать, – усмехнулся Ван-Ин.
  
  Версавел покорно промолчал, надеясь, что Ван-Ин не разобьет машину, потому что Дево этого не переживет.
  
  Ван-Ин стоял за плитой. В сковороде булькали четыре перепела. Стол был накрыт. Бокалы сияли, столовое белье пахло душистым стиральным порошком. Тем не менее в воздухе возникло некоторое напряжение. Оно стало зримым, когда Ханнелоре захлопнула входную дверь. Обязательная для такого случая свеча задрожала в бутылке, пламя зловеще затрепетало.
  
  – Ты же не злишься, дорогая?
  
  Ханнелоре швырнула свою сумку на стул. В бирюзовом платье она была так хороша, что у Ван-Ина дух захватывало. Казалось, что беременность делает ее с каждым днем все моложе.
  
  – Ты слабоумный дурак, Питер Ван-Ин. Господи, что мне с тобой делать?
  
  Она ничего не сказала об аромате тушеных перепелов, который распространялся по дому. События последних дней заставили ее забыть о диете.
  
  – Я спросил, злишься ли ты.
  
  Бывали такие моменты, когда Ханнелоре проклинала наглую самоуверенность, которая сквозила в его взгляде.
  
  По тому, как она молча застыла, Ван-Ин понял, что дела плохи. Оставив перепелов, он обнял жену. Ханнелоре протестовала не очень убедительно. Он крепче прижал ее к себе, и она согласилась на поцелуй.
  
  – Мне надо было тебя запереть вчера. В суде ты – тема дня. Даже секретарь на входе презрительно поинтересовался, как у тебя дела. Можешь проверить.
  
  – Не принимай близко к сердцу, Ханне. Я знаю, что делаю.
  
  Она вырвалась из объятий.
  
  – Сейчас на меня еще насядет прокурор Бекман.
  
  Ван-Ин усмехнулся, оскалив зубы.
  
  – Прокуроры умеют держать удар, любимая.
  
  Он употребил слово «удар» двусмысленно, но она, к счастью, это не заметила.
  
  – Госпожа Артс пытается играть на публику. Ей никто не поверит. Ну а Провост… он, вероятно, просто забывает, что относится к тем похотливым козлам, которые приезжали в загородный дом Вандале восстанавливать свой гормональный баланс. А как только дойдет до дела, он сбавит тон.
  
  – Ты уверен?
  
  Ханнелоре подошла к плите и приподняла крышку сковороды. От аромата золотисто-коричневых перепелов у нее закружилась голова. Сегодня днем она пропустила обед, и сейчас ей не терпелось съесть что-нибудь горячее.
  
  Ван-Ин достал из холодильника полупустую бутылку мозельвейна и снял перепелов с огня.
  
  – У меня есть заявление от госпожи Артс, – сообщил он флегматично.
  
  – Провост сделает так, что оно ничего не будет стоить.
  
  Ханнелоре села за стол, задаваясь вопросом, почему именно в те дни, когда она просто синела от злости, он готовил для нее самые изумительные блюда.
  
  Ван-Ин налил два бокала вина, при этом пролил вино на скатерть.
  
  – Для меня загадка, почему Провост ее защищает. Если дело когда-нибудь дойдет до суда, его имя будет упомянуто в связи с деятельностью Love.
  
  – Провост знает, что его имя в любом случае прозвучит. Я думаю, он хочет использовать Линду в качестве отвлекающего маневра. Комиссар, который в наши дни пристает к голой беззащитной женщине, произведет более сильное впечатление на публику, чем адвокат, который десять лет назад с кем-то переспал.
  
  – Ну-ну-ну. Я к этой стерве вообще не приставал, – запротестовал Ван-Ин.
  
  Перед тем как сделать первый глоток, Ханнелоре вытерла ножку бокала бумажной салфеткой.
  
  – И я должна этому верить? – спросила она презрительно.
  
  Ван-Ину вдруг стало душно. Если кто-то подвергал сомнению его благие намерения, он мог взорваться, как партия нелегальных фейерверков.
  
  – Я эту бабу и пальцем не тронул.
  
  Чтобы это подчеркнуть, он ударил кулаком по столу. От удара его бокал с вином опрокинулся, покатился по столу и со звоном упал на пол.
  
  – Ты совсем с ума сошел? – вскричала Ханнелоре.
  
  Обычно она предвосхищала его вспышки гнева. Но сегодня она слишком устала и слишком раздражена. Ханнелоре вскочила. Брызги вина попали ей на платье. Она подошла к раковине и намочила под струей воды полотенце.
  
  Несколько секунд Ван-Ин продолжал сидеть, как истукан. К его большому удивлению, он чувствовал, что гнев угасает. Неужели все-таки эти три месяца умеренности и правда оказали благотворное влияние на его вспыльчивый темперамент?
  
  – Сильно испачкалось? – спросил он смущенно, ступая по полу в одних носках.
  
  – Осторожно, осколки! – рявкнула она больше из беспокойства, чем от злости.
  
  – Мне жаль, дорогая.
  
  Ханнелоре оттирала платье концом мокрого полотенца.
  
  – К счастью, это было не красное вино, – сказала она уже примирительно.
  
  Ван-Ин покорно надел тапки, взял щетку и смел все осколки. Они оставили на вымытой плитке липкий след.
  
  – Давай сними платье, я положу его в стиральную машину, – любезно предложил он.
  
  – Тебе бы этого хотелось.
  
  Оценив его искренне огорченный взгляд, она расхохоталась.
  
  – То есть ты мне веришь.
  
  – Конечно, я тебе верю. Вопрос в том, поверит ли тебе судья.
  
  – Это мы увидим позже, – ответил Ван-Ин. – Мое слово против слова потаскухи. И кстати, о потаскухах. Я не удивлюсь, если НКО «Собственная помощь» – всего лишь прикрытие для организованной сети проституции.
  
  Ван-Ин принес отчет о визите в «Помощь».
  
  – В то время как я пил с директрисой кофе, Версавел взломал их компьютер.
  
  У Ханнелоре не было никакого желания в который раз напоминать ему, что улики, добытые нелегально, не представляют для суда никакой ценности.
  
  – Угадай, что он нашел.
  
  Ван-Ин не стал ждать ответа. Это был момент, которого он ждал весь вечер. Он достал из кармана брюк листок фальцованной бумаги.
  
  – Что ты об этом думаешь?
  
  Ханнелоре посмотрела на листок. На нем было двадцать имен.
  
  – Посмотри, что написано сверху.
  
  – В наличии, – прочитала она, ничего не подозревая.
  
  – Посмотри на даты рождения.
  
  После каждого имени стояло число из шести цифр. Она не понимала, что он хотел ей сказать.
  
  – Нет ни одной женщины старше тридцати пяти, – пояснил Ван-Ин.
  
  – Ты серьезно? – ужаснулась Ханнелоре.
  
  – Они должны откуда-то брать «мясо», – цинично произнес Ван-Ин.
  
  – Но ты сказал, что Вандале свернул Love в 1986 году.
  
  – Да. И спустя пару месяцев НКО открывает «Помощь». Какое совпадение.
  
  – После убийства Герберта.
  
  – Точно.
  
  Ханнелоре сделала глоток мозельвейна.
  
  – Ты ничего не преувеличиваешь? Список с двадцатью именами ничего не доказывает. Ты даже не можешь установить личности женщин. Может быть, это список сотрудниц, которым НКО выплачивает «черную» зарплату.
  
  – У меня тоже есть такой список, – сказал Ван-Ин. – И кого мы там видим? Джон Катрэйсе – мужчина, который врезался в «мерседес» Вандале на своем мопеде. Он там кто-то вроде садовника, и я могу тебя заверить, что сотрясение мозга ничего хорошего ему не принесло. Катрэйсе – вылитый младший брат Квазимодо.
  
  – Прекрати, Питер Ван-Ин. Никто не отвечает за свою внешность.
  
  – И все же его голова заслуживает почетного места в кабинете редкостей Чезаре Ломброзо[38], – съехидничал Ван-Ин.
  
  – Теории Ломброзо уже полвека считаются старомодными, – фыркнула она. – И нет никакой связи между физиогномикой человека и его склонности к преступности.
  
  – Я разве сказал, что Катрэйсе преступник?
  
  – Нет, но ты на это намекаешь.
  
  – И все же в Америке есть ученые, которые…
  
  – В Америке есть ученые, которые утверждают, что Элвис еще жив.
  
  Ван-Ин отмахнулся. Не было никакого смысла злить ее дальше. Повисла вынужденная тишина.
  
  – Я все же считаю, что мы должны взять на прицел деятельность НКО, – зевнул Ван-Ин, помолчав.
  
  Он чувствовал, как его одолевает сон, его мысли расплывались, как акварельные краски на листе грубоволокнистой бумаги.
  
  – Думаю, я сейчас сначала подам ужин, – сказал он.
  
  Ханнелоре не стала нагнетать обстановку. У них у обоих был тяжелый день. Завтра она идет к гинекологу для пункции околоплодных вод. Не было смысла сейчас приставать к нему с вопросами.
  
  – Через десять минут по «Арте»[39] будут показывать «Метрополис». Хочешь посмотреть?
  
  Ханнелоре знала, что классикой его можно прельстить всегда. Ван-Ин принял предложение с энтузиазмом. Он вскочил и пошел на кухню.
  
  – Я подам ужин в гостиную.
  
  Раскрашенная сокращенная версия шедевра Фрица Ланга[40] их не увлекла.
  
  – Вот видишь, – сказала Ханнелоре. – Если Голливуд вмешивается в искусство, от него ничего не остается.
  
  Она обглодала кости своего последнего перепела.
  
  – Завтра они покажут «Птиц», – сказал Ван-Ин. – Этот фильм нас не разочарует. Ведь с Хичкоком всегда знаешь, что тебя ждет.
  
  Ван-Ин переключил на Би-би-си. Ханнелоре устроилась рядом с Ван-Ином. Они попали на середину документального фильма. Дэвид Аттенборо сопровождал компетентным комментарием спаривание двух муравьедов.
  
  – Даже если бы ты сейчас не увидел этих животных, ты бы все равно захотел, – с удовлетворением заметила Ханнелоре.
  
  Ван-Ин отодвинул свою тарелку и выключил телевизор.
  
  – Ну тогда дело улажено, – ответил он плотоядно.
  
  Йос Броуэрс за короткое время стал относительно богат. Шесть лет назад бывший жандарм открыл собственное дело и теперь зарабатывал в десять раз больше, чем раньше. В правых кругах его детективное бюро пользовалось солидной репутацией. К его самым преданным клиентам относился Лодевейк Вандале. Броуэрс знал старого подрядчика как человека, который всегда получал то, чего хотел, и ради этого ничем не брезговал.
  
  Он припарковал свой ржавый «рено» у обочины боковой дороги канала Дамсе-Ваарт и последние триста метров прошел пешком. Вандале платил порядочно, но в обмен на это требовал абсолютной секретности.
  
  Ровно в девять часов Броуэрс позвонил в дверь. Вирджини, пенсионерка-домработница, открыла ему еще до того, как звонок утих. Это было немалое достижение для старушки, которая из-за ревматизма ходила согнувшись. Она поприветствовала позднего гостя беззубой улыбкой и сказала, что хозяин ждет его на веранде.
  
  Вандале поприветствовал Броуэрса широким жестом, который больше свидетельствовал об авторитете, чем о гостеприимстве.
  
  – Садись, Йос. Чудесно, что ты пришел. Сигару?
  
  Броуэрс не отказался от предложения. Вандале курил исключительно «Давидофф», а они даже для состоятельного бывшего жандарма были почти непозволительной роскошью.
  
  – Кофе?
  
  – С удовольствием.
  
  Броуэрс взял сигару, зажег спичкой полоску кедрового дерева и покрутил кончик сигары над желтым, не имевшим запаха пламенем.
  
  – Как дела у Греты?
  
  – Она в отъезде, – ответил Броуэрс сухо. – Уехала на Мартинику, как будто здесь недостаточно хорошо.
  
  – Женщины, – многозначительно вздохнул Вандале.
  
  Мужчины шутили, пока Вирджини не подала кофе. Броуэрс наслаждался ароматом свежемолотых колумбийских зерен. Вирджини пошла, шаркая, на кухню и вернулась с блюдом птифуров – угощения, на котором Броуэрс был помешан. Он, не спрашивая, взял одну штучку.
  
  – От Николаса?
  
  – Конечно, – приветливо ответил Вандале.
  
  Николас был известен своими изысканными кондитерскими изделиями.
  
  – Спасибо, Вирджини.
  
  Из уст Вандале даже слово благодарности звучало как приказ. Вирджини тихо удалилась.
  
  – Я кое-кого разыскиваю, – сказал Вандале, когда Вирджини закрыла двери веранды.
  
  Броуэрс кивнул, проглотил полпирожного и достал блокнот.
  
  – Без записей, Йос. Я боюсь, это будет мокрое дело.
  
  Бывший жандарм сунул в карман блокнот и взял второе пирожное. На жаргоне «мокрое дело» означало, что ему придется кого-то убрать.
  
  – По обычному тарифу?
  
  Вандале налил в чашки кофе. Себе он добавил взбитых сливок. Броуэрс делать этого не стал. В свои сорок шесть лет детектив обладал физической формой как у тридцатилетнего, он не употреблял вредных продуктов. Разве что для пирожных Николаса и хорошего пива делал исключение.
  
  – Само собой разумеется, Йос. И я гарантирую тебе бонус в пятьсот тысяч, если ты справишься за неделю.
  
  Броуэрс поднял брови. Премия в полмиллиона – это звучало особенно привлекательно.
  
  – Человек, которого я ищу, – необычайно хитрый тип, Йос. Несколько дней назад он бесследно исчез, и меня не удивит, если он сбежал за границу.
  
  – Это не проблема, господин Вандале. Мир тесен. Если человек хочет выжить, он должен оставить следы.
  
  Вандале улыбнулся. Броуэрс был профессионалом, уже не один раз ему удавалось успешно завершить почти невозможное задание.
  
  – Нашего человека ищет полиция?
  
  – Вполне вероятно. Именно поэтому я и обещаю тебе бонус. Для меня жизненно необходимо, чтобы ты нашел его быстрее, чем копы. На расходы не обращай внимания, я все возмещу.
  
  Броуэрс хотел спросить, что Вандале подразумевал под словом «все», но старик его опередил.
  
  – Если тебе придется лететь на «конкорде»[41], чтобы его выследить, – не стесняйся. Если он летит слишком медленно, спокойно подойди к капитану и спроси, сколько он хочет, чтобы «прибавить газу». Понимаешь, что я имею в виду, Йос?
  
  Броуэрс затянулся сигарой. Полет на «конкорде» показался ему соблазнительным.
  
  – Будем надеяться, что жертва выбрала дальнее направление, – ухмыльнулся он.
  
  – То есть я могу полагать, что ты принимаешь задание.
  
  Вандале встал. Он направился к сервировочному столику на колесиках из красного дерева. Пришло время скрепить контракт бокалом. На этот раз Броуэрс от алкоголя не отказался.
  
  – Мне, конечно, требуется еще немного информации, – сказал он. – Чем больше я знаю о человеке, тем быстрее его найду.
  
  – Информации более чем достаточно, Йос. Я знаю Вилльяма Артса еще с пеленок.
  
  Йос Броуэрс был слегка подшофе, когда ближе к полуночи попрощался со своим заказчиком. Воздух над польдером был исключительно чистым. Дорогу ему освещали мириады звезд. Но Броуэрс не чувствовал холода. Довольный, он прогулочным шагом направился к своей машине. Жалко, что Греты не будет, когда он сейчас вернется домой.
  
  В доме на Ветте-Виспорт Ван-Ин поцеловал Ханнелоре на ночь. Час назад он представить себе не мог, что документальный фильм о спаривающихся муравьедах может оказаться таким возбуждающим.
  Глава 8
  
  На следующее утро Ван-Ин появился в полицейском комиссариате рано. Солнце слабо светило через грязные окна. Сокращения финансирования, которые городское правление провело в прошлом году, и здесь давали о себе знать. Обслуживание здания было сведено к минимуму. Регулярно убирали только те помещения, куда заходили посетители. Не то чтобы Ван-Ина это заботило. Лично он считал, что грязный налет на окнах их комиссариата обеспечивал некоторое уединение. Ведь снаружи не было видно, работают здесь или нет.
  
  Как обычно, Версавел готовил кофе. Ван-Ин лениво полулежал на своем стуле, закинув ноги на стол. У него была довольно бурная ночь. После необузданного секса с Ханнелоре он провалился в глубокий сон. Но Морфей удостоил его лишь несколькими часами забвения. В полчетвертого он проснулся в поту от тревоги. Остальную часть ночи он ворочался с боку на бок и раздумывал. Жалоба Линды Артс висела над его головой, как дамоклов меч. И меч был тоже настоящий. Во сне он видел его покачивающимся, как гигантский серп в рассказе Эдгара Аллана По, в котором бедный заключенный едва остался в живых после ужасов колодца и маятника.
  
  Ван-Ин упорядочил все аргументы и чем дальше, тем больше убеждался в том, что на этот раз он не выйдет сухим из воды. Неуверенность пожирала его душу, словно волны, бьющиеся о меловые скалы Дувра.
  
  – Я задаюсь вопросом, почему Артс так спешно бросился в бега, – сказал вдруг Версавел.
  
  – Ты его подозреваешь?
  
  Ван-Ин должен был признать, что этот след он немного упустил из виду. Возможно, он слишком сильно сосредоточился на клиентах Love.
  
  – Тот, кому нечего прятать, просто так все не бросит.
  
  – Все не бросит, – отозвался эхом Ван-Ин. – Имея в виду шестнадцать миллионов, которые Артс прихватил с собой, вряд ли можно сказать, что он «все бросил».
  
  Версавел не позволил этому аргументу сбить его с толку. Он налил своему начальнику чашку кофе. Ван-Ин снял ноги со стола – он уже не раз проливал себе на рубашку горячий, только что приготовленный кофе.
  
  – Информация на телевидении о том, что его разыскивает полиция, действительно не будет лишней, – признал он.
  
  Версавел смотрел на него выжидательно.
  
  – Если только у тебя нет других предложений, Гвидо.
  
  – Возможно, будет разумно предупредить еще пограничные посты.
  
  Ван-Ин пожал плечами.
  
  – Прежде всего, не забудь про жандармерию, – сказал он саркастически. – По мне, так можешь поднять тревогу хоть во всем королевстве. Мы ведь не хотели бы, чтобы народ нас упрекал в том, что мы не старались.
  
  Ван-Ин сделал глоток великолепного кофе от Версавела. Инспектор понял посыл и решил держаться в тени. Это был не день Ван-Ина, и лучше не слишком действовать ему на нервы.
  
  – Тебе удалось подключить Карине Неелс? – спросил Ван-Ин немного погодя.
  
  Версавел кивнул:
  
  – Девушка невероятно полна энтузиазма. «Белгаком»[42] скоро подумает, что у нас тут «горячая линия». Она обзванивает всю страну.
  
  – Немного везения – и нам удастся установить личность Герберта. Стоит нам узнать, кто он такой, как остальное станет детской игрой.
  
  Ван-Ин снова закинул ноги на стол. День обещал быть спокойным. Он вздрогнул, когда зазвонил телефон, и, несмотря на то что его чашка была наполовину пустой, все же умудрился пролить кофе себе на рубашку.
  
  – Здравствуй, Питер. – Это была Ханнелоре.
  
  – Ты уже по мне соскучилась? – ухмыльнулся он.
  
  – Не глупи, Питер Ван-Ин. – Ее голос звучал напряженно. – Лети пулей на Груне-Рей. Кто-то убил Провоста, и поверь мне: зрелище не из приятных. Его секретарша нашла его полчаса назад.
  
  После того как Ханнелоре отключилась, Ван-Ин целых десять секунд продолжал сидеть с прижатой к уху трубкой.
  
  – Что-то случилось? – озабоченно спросил Версавел.
  
  – Слава богу, Гвидо. Кто-то только что оказал мне огромную услугу.
  
  – Они нашли Артса?
  
  – Нет, – ответил, ехидно посмеиваясь, Ван-Ин. – Это гораздо лучше.
  
  Секретарша покойного Ива Провоста впустила Ван-Ина. Женщина заметно дрожала. Ее лицо было белее, чем белье Гюггенхеймера[43].
  
  – Госпожа прокурор ждет вас в офисе господина Ива, – сказала она, всхлипнув.
  
  Несмотря на серьезность ситуации, Ван-Ину было трудно сдержать улыбку. В судебных кругах заместителя неизменно называли прокурором. Ведь суета не знает ни звания, ни положения.
  
  В доме на Груне-Рей несколько лет назад был проведен капитальный ремонт. Есть ли вообще в Брюгге историческое здание, которое еще не было искусно прибрано к рукам? В отличие от того, как проводились реставрации других зданий, Провост не пожалел ни сил, ни денег, чтобы вернуть родительскому дому былое великолепие. Здесь не только профессионально очистили фасад, но и основательно отремонтировали и декорировали внутреннюю сторону. Один только холл означал, что на антиквариат было потрачено целое состояние.
  
  Ван-Ин шел за старой секретаршей по коридору. Госпожу Калмейн Ив Провост унаследовал от своего отца, так же как и остальную мебель. Ёдокси Калмейн верно служила Провостам сорок лет. Через шесть месяцев ей предстояло выйти на пенсию. Она была женщиной старой закалки: с развитым чувством долга, рациональная и честная. Ван-Ин оглядел ее похожую на скрипку фигуру. На госпоже Калмейн была серая юбка до середины икры, непрозрачная белая блузка и плотные эластичные колготки телесного цвета. Ее монашеские туфли без каблуков мрачновато постукивали в высоком, узком пространстве. В конце коридора она открыла одну створку двойной двери с мягкой обивкой и впустила его внутрь, сама при этом осталась снаружи.
  
  – Привет, я здесь, – сказал Ван-Ин бодро. Он удивленно смотрел вокруг себя. – Где остальные?
  
  Ханнелоре стояла перед камином – неудачным произведением в стиле неоренессанс. Ван-Ин подошел к ней. Она рассеянно поцеловала его в губы.
  
  – Госпожа Калмейн позвонила сразу в прокуратуру, – объяснила она. – Остальную часть цирка я ожидаю через десять минут.
  
  – Замечательно. Где лежит наш друг?
  
  Для Ван-Ина этот день уже нельзя было больше испортить. Ханнелоре указала на софу в футуристическом стиле, почти скрытую от глаз зарослями комнатных растений. Ван-Ин увидел две ноги, высовывающиеся между зеленью фикусов и папоротника. На лодыжках были стальные наручники, похожие на те, что используются полицией.
  
  – Не смейся, – укорила Ван-Ина Ханнелоре, когда он шаловливо посмотрел на нее.
  
  Провост лежал на спине. Он был в чем мать родила, во рту его торчал кляп.
  
  – И мне нельзя смеяться! – Ван-Ин стиснул зубы. – Боже милосердный! У него на носу прищепка.
  
  Ханнелоре держалась в отдалении, эта картина казалась ей омерзительной.
  
  – Судя по тому, что мы видим, наш выдающийся правовед сыграл в смертельную игру. Как мы это назовем? Секс с прищепкой?
  
  Ханнелоре молчала, не от возмущения, а из страха, что сама не выдержит и рассмеется. Это Питер был виноват. Зачем он делал такие смешные комментарии?
  
  – Никто не надевает себе прищепку на нос перед тем, как заковать себя в наручники, Питер Ван-Ин.
  
  Ханнелоре делала все возможное, чтобы оставаться серьезной. Тем не менее она не могла отрицать, что эта сцена ее немного возбуждала. От замечания Ван-Ина у нее разыгралась фантазия. Она тщетно пыталась избавиться от пошлого образа.
  
  Ван-Ин осторожно обошел софу. На этой стадии расследования самым главным было не испортить следы преступления.
  
  – Он не очень-то красив.
  
  – Я же тебе говорила, – раздраженно отреагировала Ханнелоре.
  
  Она приблизилась на шаг и попыталась отвести взгляд от обнаженного мужского тела. Это ей с трудом удавалось. Сейчас, когда здесь был Ван-Ин, она испытывала к трупу нездоровое влечение. Однажды в университете она присутствовала на вскрытии: не хотела давать повод парням-сокурсникам высмеивать ее до конца года. Однако теперь она была заместителем прокурора и должна была профессионально относиться к делу, следовательно, обязана осмотреть место преступления и труп. Или она использовала свои полномочия как предлог для удовлетворения того, что сама определяла как болезненное любопытство? Так она непроизвольно установила, что понятие «трупное окоченение» касалось не всех мужских частей тела. Тем не менее про повешенных говорили, что…
  
  – Я задаюсь вопросом, что доктор Де-Ягер сейчас выдаст?
  
  – В любом случае прищепку он пропустить не сможет, – рассеянно заметила Ханнелоре.
  
  Она не могла оторвать глаз от трупа. Провост оказался толще, чем позволяли думать его сшитые на заказ костюмы. Даже сейчас, когда он лежал, его живот возвышался над грудной клеткой. Это говорило о том, что при жизни адвокат никогда не напрягался по поводу тренажеров для фитнеса. Ханнелоре не хотела думать о том, что Ван-Ин не так давно сам так выглядел. Вдруг он наклонился.
  
  – Что-то нашел?
  
  Она подошла поближе.
  
  Ван-Ин рылся в куче мятой одежды. Она лежала не на виду между черным как смоль архивным шкафом и терракотовым горшком, в котором возвышался гигантский кактус.
  
  Ван-Ин поднял один из предметов одежды. У Провоста определенно был вкус. На пижаме оливкового цвета красовался лейбл дорогого кутюрье, а халату позавидовал бы любой настоящий британец. Цвет и рисунок идеально подходили кляпу во рту Провоста – явно шарфик из комплекта. Понятно, что без этого шарфика его стильный наряд был бы незавершенным.
  
  Была ли виновата кривая спинка постмодернистской софы, или это была последняя судорога умершего? Грохот, с которым ноги Провоста рухнули на пол, услышать было жутко, его тело сползло на бок. Ханнелоре взвизгнула и схватилась за Ван-Ина. Ван-Ин посмотрел через ее плечо на Провоста, который в причудливом положении наполовину свисал с софы.
  
  Ханнелоре изо всех сил прижалась к Ван-Ину. У него возникло своеобразное чувство. На расстоянии меньше метра царила смерть, но в ее испуганном теле он ощущал биение новой жизни.
  
  – Ханне, не бойся.
  
  Это прозвучало по-библейски. Если бы добавить чуть-чуть эхо, то его голос мог бы быть похож на голос ангела у могилы Иисуса.
  
  – Свежие трупы часто выкидывают номера.
  
  Но что бы он ни говорил, с Ханнелоре было достаточно. Она вернулась к окну и посмотрела поверх набережной на темную воду канала Груне-Рей. На самом деле ей было как-то не по себе. Ханнелоре задавалась вопросом: вправе ли она испытывать чувство превосходства над так называемыми извращенными преступниками, которых она каждый день помогала осуждать, и зависит ли уровень культуры человека от материальных условий его жизни?
  
  Звонок входной двери известил о приходе ожидаемых посетителей. Госпожа Калмейн не заставила господ из суда ждать дольше необходимого. Она поспешила к входной двери и впустила компанию в дом. За доктором Де-Ягером по пятам следовали Лео Ванмаэль и два агента из отдела криминалистики.
  
  – We meet again[44], доктор Де-Ягер, – беззаботно произнес Ван-Ин.
  
  Судмедэксперт поднял руку в знак того, что он его узнал, и потом обратился к Ханнелоре. Заместитель прокурора, да еще такой красивый, в его представлении больше соответствовал его достоинству, чем идиот-комиссар полиции.
  
  Ханнелоре пришлось позволить Де-Ягеру по-старомодному поцеловать ей руку. Морщинистому донжуану, конечно, хотелось бы чего-то большего, но рядом с Ван-Ином он остерегался предпринимать попытки.
  
  – Это плохо для статистики преступлений, – цинично заметил Лео. – Еще один труп на этой неделе – и мы сможем соперничать с провинцией Брабант.
  
  Его проницательные глаза тщательно оценивали декор. Он непроизвольно искал наиболее удачный угол падения света, чтобы сделать пару приличных снимков.
  
  – На этой стене висит больше мяса, – прошептал Ван-Ин несколько громче, чем нужно.
  
  Лео бросил многозначительный взгляд на доктора Де-Ягера. Но тот, к счастью, ничего не слышал. Он стоял рядом с Ханнелоре и «вилял перед ней хвостом».
  
  – Интересно, почему убийца его раздел и заткнул ему рот кляпом, – произнес Ван-Ин индифферентно. – На первый взгляд это похоже на сведение счетов между двумя гомосексуалистами.
  
  Лео мог только согласиться с этим утверждением. Он открыл свою сумку и с щелчком установил на свой «Никон» 28-миллиметровую линзу. Ван-Ин позволил Лео спокойно делать свою работу. Он пошел в переднюю комнату, где Де-Ягер всевозможными способами все еще пытался произвести впечатление на Ханнелоре. Как и любой самец Ван-Ин испытывал потребность четко определить свою территорию. Чтобы рассеять все сомнения, он взял ее за руку. Этого жеста было достаточно, чтобы указать Де-Ягеру на его обязанности. Судмедэксперт извинился и принялся за работу. Он перевернул Провоста на живот и вставил ему в анальное отверстие электронный термометр. Таким способом Де-Ягер пытался определить время смерти жертвы. Надежность этого метода зависела от ряда параметров, и результат измерения должен интерпретировать специалист. В этом случае речь шла о наглядном примере. Температура окружающей среды была неизменной, и труп еще свеж. Даже Де-Ягер мог бы поставить достаточно точный диагноз. Ван-Ин считал, что Провост умер не больше двенадцати часов назад.
  
  Лео сфотографировал закованные в наручники руки. Потом Де-Ягер позвал на помощь криминалистов, чтобы снять наручники. Он проверил руки жертвы и положил в пластиковые пакетики то, что извлек из-под ногтей. Часто случалось, что под ногтями обнаруживали ткань или кровь убийцы. За последние годы такой генетический анализ накинул петлю на шею уже не одному обвиняемому.
  
  – Когда он умер, доктор? – спросил Ван-Ин.
  
  Де-Ягер заставил задать ему этот вопрос дважды, прежде чем он нехотя сформулировал ответ:
  
  – В данном конкретном случае я могу сказать довольно официально, комиссар. Предположительно мужчина был убит сегодня между тремя и четырьмя часами утра.
  
  Ван-Ин записал время. У него не было желания входить в клинч с Де-Ягером. Но как же это, собственно говоря, было: официально или предположительно?
  
  – Причина смерти?
  
  Де-Ягер возмущенно посмотрел на Ван-Ина. Он считал комиссара пешкой в игре, в которой он являлся королем. Пришло время, когда им в полиции надо было бы научиться уважать элементарные правила вежливости.
  
  – Отчего он умер, доктор? – настаивал Ван-Ин.
  
  Это был идиотский вопрос. Маленький ребенок мог увидеть, что Провост задохнулся. Но официально это должно быть подтверждено судмедэкспертом.
  
  – Удушье, комиссар.
  
  Ван-Ин записал причину смерти рядом с временем убийства. Остальное он позднее прочитает в отчете о вскрытии. Внезапно он почувствовал у себя на руке ледяную ладонь.
  
  – Питер, можешь принести мне стакан воды?
  
  Ханнелоре выглядела утомленной и расстроенной. Ее голос охрип.
  
  Ван-Ин испугался и заботливо обнял ее.
  
  – Что с тобой? Ты такая бледная. Давай я?…
  
  Он указал на Де-Ягера. Ханнелоре резко мотнула головой, и Ван-Ин был этому рад. Он даже подумать не мог о том, чтобы этот шарлатан пальцем до нее дотронулся.
  
  – Стакана воды и немного свежего воздуха будет достаточно, – прошептала она хрипло.
  
  Ван-Ин довел Ханнелоре до двери. От свежего воздуха в коридоре ей стало легче. Она улыбнулась и ущипнула его за руку.
  
  – Спасибо, Питер. Не волнуйся. Все в порядке.
  
  – Точно?
  
  – Точно, – успокоила она.
  
  Не позднее чем через три секунды из соседней комнаты появилась госпожа Калмейн. Все это время она терпеливо стояла на посту.
  
  – У вас не найдется стакана воды? Госпожа заместитель прокурора неважно себя чувствует.
  
  Госпожа Калмейн не стала задавать лишних вопросов. Она поспешила на кухню. «Как это, скажите на милость, возможно взвалить дело об убийстве на такую молодую женщину? – горько подумала она. – О времена, о нравы!»
  
  Ханнелоре выпила воды, и у нее на щеках появился румянец. Ван-Ин упорно продолжал держать ее за руку.
  
  – Я сегодня утром не позавтракала, – оправдалась Ханнелоре.
  
  Ёдокси Калмейн неодобрительно покачала головой.
  
  – Пойдем, деточка, – сказала она вдруг очень фамильярно. – На кухне есть еще немного сэндвичей с сыром. Я вижу, немного калорий тебе не помешает.
  
  Ван-Ин удивленно поднял брови, когда Ханнелоре благодарно приняла предложение госпожи Калмейн. Труп его уже мало впечатлял, но он не мог сказать, что у него от этого пробудился аппетит.
  
  В то время как Ёдокси Калмейн поставила на стол кофейник со свежим кофе, Ханнелоре жадно набросилась на еду. Ван-Ин мог поспорить на месячную зарплату, что она поглощала завтрак, предназначенный покойному Иву Провосту. Ёдокси время от времени поворачивалась. В ее глазах блестела сублимированная форма материнского инстинкта, который в последние сорок лет она сознательно подавляла. «Знала бы она, что эта хрупкая девушка рядом с ней была самоуверенной женщиной, которая обеспечила бессонные ночи уже не одному адвокату, тогда она, возможно, взглянула бы на нее по-другому», – подумал Ван-Ин с некоторым злорадством.
  
  – Вкусно?
  
  – Восхитительно, – ответила Ханнелоре с наслаждением. – У вас, случайно, нет дома корнишонов?
  
  Ёдокси подозрительно оглядела Ханнелоре с головы до пят. Ван-Ин догадался, что госпожа Калмейн заподозрила. Но для того чтобы увидеть большой живот Ханнелоре, надо было еще немного запастись терпением.
  
  – Господин Провост жил здесь один? – спросил он, когда Ёдокси поставила на стол тарелочку с маленькими корнишонами.
  
  – Господин Ив живет в Кнокке, – ответила она в настоящем времени. – На вилле своих родителей.
  
  Она налила кофе и села рядом с ними.
  
  – Он остается здесь переночевать, только если в суде много дел, – колко предвосхитила она следующий вопрос Ван-Ина. Никто не должен был знать, что господин Ив ездил в Кнокке только на выходные. Он делал это исключительно для детей.
  
  Ван-Ин положил себе в кофе два кусочка сахара и осторожно размешивал его серебряной ложечкой, которую приготовила для него Ёдокси.
  
  – У вас тоже есть ключ от дома, госпожа Калмейн?
  
  Опытная секретарша не позволила сбить себя с толку этим вопросом.
  
  – Конечно есть, – сказала она с поднятой головой. – Как господин Гаетан, так и господин Ив мне полностью доверяли.
  
  – Гаетан Провост – отец Ива, – пояснила Ханнелоре и откусила еще кусочек. – Этот мужчина был памятником. Его фотография все еще висит в здании суда.
  
  Ёдокси одобрительно улыбнулась. Девушка ей чем дальше, тем больше нравилась.
  
  – То есть было вполне понятно, что вы найдете господина Ива, – сказал Ван-Ин.
  
  Ёдокси сделала глоток кофе и нервно высморкалась. Отвратительная картина, словно гравюра, врезалась в ее память.
  
  – Официально я начинаю работать только в девять часов, – сказала она с комком в горле. – Но обычно я приезжаю сюда около восьми часов.
  
  – Потому что вы готовите завтрак для господина Ива, – приветливо улыбнулся Ван-Ин.
  
  – Да, разумеется, – ответила она не задумываясь. – Я имею в виду, не всегда. Я так делаю, только когда господин Ив остается здесь на ночь.
  
  Госпожа Калмейн попалась, как ребенок, и она тоже это осознавала. Ханнелоре опустила глаза. К счастью, Ван-Ин не стал углубляться в эту тему. Ведь он знал то, что должен был знать.
  
  – Господин Ив всегда начинает работать очень рано.
  
  Госпожа Калмейн предприняла похвальную попытку спасти ситуацию.
  
  – Когда сегодня в полдевятого утра я ничего не услышала, я пошла в его кабинет. Я постучала. Он не ответил, и я…
  
  Ее голос оборвался. Она взяла камчатную салфетку и промокнула глаза. Бедная секретарша действительно скорбела о своем начальнике. Ханнелоре прекратила свой волчий завтрак. Пожилая женщина старалась держаться молодцом, но не стала протестовать, когда Ханнелоре положила свою руку ей на плечо.
  
  – Я могу себе представить, как ужасно вы напуганы, госпожа Калмейн, – произнесла она ласково. – Я даже подумать не могу, что со мной может случиться нечто подобное.
  
  – И не говори, деточка. У меня это все еще в голове не укладывается. В какое время мы живем?
  
  Она громко зарыдала, спрятав лицо за решеткой костлявых пальцев. Это был момент, когда госпожа Калмейн осознала, что Ив Провост умер. Ван-Ин посчитал, что будет лучше оставить обеих женщин наедине.
  
  Тем временем доктор Де-Ягер закончил в кабинете свой осмотр. Два криминалиста суетились, изучая следы преступления, – занятие, которое Ван-Ин терпеть не мог. Для него атмосфера на месте преступления и реакции причастных лиц были важнее, чем разбрызгивание спрея для обнаружения отпечатков пальцев и систематического обследования места преступления. Вещественные доказательства были необходимы для того, чтобы осудить преступника, который отказывался сознаться. Но прежде, чем дело дойдет до этого, преступника еще надо разыскать, и этот аспект борьбы с преступностью увлекал его больше всего.
  
  Де-Ягер собирал свои вещи. Ван-Ин посчитал, что пожать ему руку будет лицемерием, и тихо вышел из комнаты. Было самое время ознакомиться с остальной частью дома. В коридоре крутая лестница вела на второй этаж. Он пошел наверх. На стене висели маленькие картины в вычурных позолоченных рамках: все были натюрмортами неизвестных мастеров XIX века. В наши дни за работы этих горе-художников запрашивали астрономические цены. За эскиз груды переспелых фруктов на фарфоровом блюде нужно было выложить сто тысяч франков. На лестничной площадке, которая была в два раза больше его собственной спальни, был выставлен напоказ причудливый, с множеством украшений голландский зеркальный шкафчик – предмет мебели, которому, собственно, место было в музее. На втором этаже располагались две просторные спальни и ванная комната в английском стиле с большим количеством красного дерева и прочим непрактичным оснащением. Помещение со стороны улицы явно служило комнатой для гостей. Там пахло затхлостью. Простыни на безупречно застеленной кровати выглядели немного пожелтевшими. Цветочные обои выгорели. Стены были в прямом смысле увешаны произведениями искусства. Ван-Ин насчитал двадцать три картины: акварели, эскизы и рисунки. Ведь Гаетан Провост всю свою жизнь коллекционировал «искусство».
  
  Вторая спальня была менее привлекательна – бесспорно гнездо холостяка. Повсюду валялись книги и журналы. На ночном столике стоял стакан, рядом с ним – открытая бутылка «Гленфиддика» и упаковка «Теместы».
  
  Ночник, бронзовая безделушка из прошлого века, бросал тусклый свет на накинутое пуховое одеяло. Широкоэкранный телевизор использовался в качестве разделительной стенки между кроватью и остальной частью комнаты. На элегантной тумбочке стоял мастодонт. На телевизоре возвышались четыре стопки видеокассет. Названия говорили сами за себя. В любом случае они доказывали, что Провосту были интересны оба вида секса. На основании увиденного Ван-Ин попытался составить себе представление о мужчине, который лежал внизу на софе. Ив Провост – уважаемый адвокат, своими клиентами был прежде всего обязан славе предков. Ведь он был родом из семьи выдающихся юристов. Это ремесло он впитал с молоком матери. Вместе с именем он также приобрел и огромное семейное состояние. Даже без диплома он мог бы поддерживать такой же яркий стиль жизни.
  
  Ван-Ин подверг комнату тщательному исследованию. В шкафу висели костюмы, все безупречного качества. Потом он осмотрел комод. В ящиках он нашел широкий ассортимент дорогого нижнего белья и пять пижам из хлопка.
  
  – Господин комиссар.
  
  Неожиданно прозвучавший голос госпожи Калмейн заставил Ван-Ина вздрогнуть. Он обернулся и попытался невинно улыбнуться. Секретаршу покойного Ива Провоста это не тронуло. Она смотрела на него угрожающе. В ее взгляде дремало буйство тропического шторма. Ханнелоре держалась позади. Она изо всех сил старалась сохранять серьезный вид. Ёдокси казалась ей идеальной тещей – такой, которой боятся мужчины.
  
  – Извините меня. Я думал, что в интересах следствия…
  
  – Никто не зайдет в комнату господина Ива без моего разрешения, – отрубила госпожа Калмейн. – Я знаю закон. Без ордера на обыск это запретная зона.
  
  Госпожа Калмейн знала, что Провост тайком хлестал виски и смотрел порнофильмы. Она, разумеется, не считала это правильным, но это еще не значит, что в его спальне мог рыться первый попавшийся подозрительный тип.
  
  – Я понимаю, но…
  
  – Никаких но, комиссар. Если вы сейчас же не покинете комнату, я позвоню в жандармерию.
  
  Ван-Ин вздохнул. Он уже однажды слышал этот аргумент.
  
  – Хорошо, госпожа Калмейн. Мы уходим. Но не приходите ко мне через месяц и не рассказывайте, что полиция не делает свою работу.
  
  Ханнелоре стояла, словно воды в рот набрала, когда Ван-Ин ушел, поджав хвост, словно побитый пес.
  * * *
  
  Йосу Броуэрсу повезло. Благодаря подробной информации, которую предоставил Вандале, он почти автоматически попал к Доминику Верхелсту. Изворотливый поверенный в делах «Нэйверхейдсбанк» пообещал немедленно сделать все необходимое. Десять лет назад Броуэрс уберег Верхелста от дорогого развода, когда его жена обратилась в жандармерию, чтобы уличить его в нарушении супружеской верности. Броуэрс вовремя предупредил Верхелста, и «праздник» отменился.
  
  Верхелст перезвонил ему меньше чем через час.
  
  – Здравствуй, Йос. Думаю, у меня для тебя хорошие новости.
  
  Броуэрс взял блокнот и ручку. Работенка обещала быть легкой.
  
  – Вилльям Артс в начале этой недели снял полмиллиона. Остальное он перевел на счет в «Банко Кондоттьере» в Риме.
  
  – Остальное – это сколько?
  
  – Шестнадцать миллионов.
  
  Броуэрс подчеркнул сумму. То есть наш друг планировал какое-то время отсутствовать.
  
  – Отлично. Ты не мог бы еще проверить, инкассировал ли он деньги в Риме?
  
  – Это важно? – осторожно спросил Верхелст.
  
  Передача конфиденциальной информации о клиентах третьим лицам была предосудительным поступком. Как поверенный в делах, он мог себе позволить вышеупомянутое. Внутри банка он обладал достаточной неприкосновенностью. Однако вмешиваться в международные транзакции было более чем рискованным шагом, и это надо было учитывать. Более того, шансов, что сотрудники римского банка ответят на его запрос предоставить информацию, было очень мало.
  
  – Я бы тебя спросил, если бы это было не важно?
  
  Повисшая тишина подчеркивала смятение, которое охватило Верхелста.
  
  – Без моего вмешательства тебе в свое время пришлось бы продать свою виллу в Монпелье, Доминик.
  
  Этот аргумент сыграл решающую роль.
  
  – Я посмотрю, что смогу для тебя сделать, – ответил наконец Верхелст. – Но я не могу ничего обещать.
  
  – Прекрасно, Доминик. Я позвоню тебе завтра в два.
  Глава 9
  
  – Что ты об этом думаешь? – спросила Ханнелоре.
  
  Официант в «Моцартхёус» принес два капучино. Под пушистым, как вата, небом по площади Хёйденветтерсплейн прогуливались первые туристы.
  
  – Я подожду результатов судебно-медицинской экспертизы, – ответил Ван-Ин.
  
  За последнюю неделю он был дважды выставлен за дверь женщиной, и это его угнетало. Кроме того, расследование застряло, как Эскалибур[45] в камне. Ван-Ин распорядился исследовать район, но от этого он тоже не ждал особых результатов. Убийство Провоста было совершено глубокой ночью. Надежда на то, что свидетели видели, как убийца заходил в дом Провоста или выходил из него, была ничтожно мала.
  
  – Не обманывай меня и не говори, что ты еще не составил мнение об убийстве. Я тебя уже немного знаю, Питер Ван-Ин. У тебя на лице все написано. Я точно знаю, что в твоей прекрасной головушке лихорадочно крутятся все колесики.
  
  Ван-Ин сунул нос в сливочную пенку капучино.
  
  – Я задаюсь вопросом, почему мне надо пить обязательно кофе. Уже, черт возьми, десять минут двенадцатого. Могу поспорить, что в «Дювеле» меньше калорий, чем в этом вареве.
  
  – Я думала, что мы с тобой об этом договорились, – сказала она строго.
  
  Ван-Ин вызывающе зажег сигарету и выпустил дым в ее направлении.
  
  – Как хочешь, – сказала она с жуткой улыбкой.
  
  Дым напомнил Ханнелоре о ее собственной слабости.
  
  Она тоже не могла устоять перед соблазном. «Один „Дювель“ ему не повредит», – подумала она.
  
  – Только если мы разок сделаем исключение из этого правила.
  
  Ван-Ин отодвинул в сторону сладкий капучино и мигом поднял руку. Официант, который невольно слышал их разговор, был тут как тут.
  
  – «Дювель», пожалуйста, – произнес Ван-Ин приветливо.
  
  Ханнелоре воспользовалась этой возможностью, чтобы стащить сигарету.
  
  – Услуга за услугу, – сказала она насмешливо.
  
  Ван-Ин не отреагировал. «Дювель» за сигарету показался ему честным обменом.
  
  – Если мы можем верить Де-Ягеру, Провоста убили между тремя и четырьмя часами, но я считаю, что убийца должен был приехать гораздо раньше.
  
  – Почему ты в этом так уверен?
  
  – Не обнаружено никаких следов взлома. Следовательно, мы можем полагать, что убийцу впустил Провост, и мне кажется маловероятным, что он стал бы принимать гостей после полуночи.
  
  Ханнелоре сделала удивленное лицо.
  
  – А не слишком ли поспешные выводы? Может быть, Провост встал, потому что услышал подозрительный звук.
  
  – Я в это не верю, – ответил Ван-Ин. – Если я ночью слышу подозрительный звук, я не надеваю сначала халат.
  
  – Конечно нет, – ухмыльнулась она. – Ведь у тебя его нет.
  
  – Хорошо. Провост был аристократом. Он слышит подозрительный звук и надевает халат.
  
  – Звучит логично.
  
  – И шарфик?
  
  Официант принес пенящееся пиво. Ван-Ин жадно схватил стакан и с сердитым видом сделал глоток.
  
  – Об этом шарфике я не подумала, – призналась Ханнелоре. – Но почему ты так уверен, что в момент убийства на Провосте был шарфик? Убийца мог достать его из шкафа.
  
  – Тогда он должен был сделать это в спальне Провоста. Я проверил ящики его комода. Во втором ящике такие шарфики лежат стопкой величиной с башню, все аккуратно сложены. Тот, кому нужен кляп, не идет в спальню, чтобы там, очень дисциплинированно и не устраивая беспорядка, вытащить из стопки шелковый шарфик. Нет, мне это кажется слишком мудреным. Я думаю, что Провост кого-то ждал. Во-первых, его ночник еще горел. Во-вторых, я уверен, что ту шелковую пижаму с подходящим к ней шарфиком он надел не случайно.
  
  Ханнелоре покачала головой.
  
  – Ханне, у него была только одна шелковая пижама. Мужчины обычно покупают такие вещи целенаправленно.
  
  – Да ну? – с любопытством спросила она.
  
  – Я имею в виду, определенные мужчины. Видимо, шелк заводит женщин.
  
  – Почему у тебя нет ни одной?
  
  – Потому что шелковая пижама стоит минимум пятнадцать тысяч франков, а я не могу позволить себе такие излишества.
  
  Ван-Ин одним глотком выпил «Дювель» и сразу же заказал еще один. Ханнелоре вторую сигарету не взяла.
  
  – Боюсь, на этот раз я не понимаю, Питер, если только ты не намекаешь на то, что убийцей была женщина.
  
  – Все указывает в этом направлении, – сказал Ван-Ин, нахмурив лоб.
  
  В сущности говоря, Ханнелоре им восхищалась. От того, как он подмечал некоторые вещи, ей становилось даже чуточку завидно. Ван-Ина не беспокоили научные ограничения, которыми тяготится большая часть интеллектуалов. Он рассуждал исходя из своей интуиции.
  
  – Я это зарезюмирую, – решительно заявила она. – В течение вечера Провост ожидает в гости женщину. Он принаряжается, надевает свою самую красивую пижаму, повязывает шарфик и ждет в спальне, пока его гостья не позвонит в дверь. Он впускает ее в дом. Женщина заковывает его в кандалы и убивает через пару часов.
  
  Ван-Ин кивнул. Он считал ее анализ блестящим.
  
  – Половина его коллекции видеокассет садомазо. Поэтому то, что в подобной ситуации Провоста могли сковать, мне удивительным не кажется. Мне не дает покоя время, которое требовалось для этого убийце.
  
  – Почему? Если я не ошибаюсь, игры в стиле садомазо могут длиться часами, – удивленно заметила Ханнелоре. Она не понимала, почему он на этом зациклился.
  
  – Видишь ли, я думаю, что убийство Провоста связано с убийством Герберта. Если Провост умер от вышедшей из-под контроля сексуальной игры, то речь здесь идет о несчастном случае, а я в это не верю. По-моему, Провоста хладнокровно убили, и в таком случае убийце не надо было растягивать экзекуцию на часы.
  
  – Примечательная гипотеза, – одобрила Ханнелоре. – Я задаюсь вопросом, узнаем ли мы когда-нибудь правду.
  
  – Ее надо поискать в недрах НКО, – сказал Ван-Ин, полный решимости. – Если ты обеспечишь ордер на обыск, у Версавела будет шанс взломать все компьютерные файлы.
  
  – Ты знаешь, что я не могу сделать это просто так, – встала она на дыбы. – Ни один следственный судья не одобрит подобное действие на основании нескольких расплывчатых предположений. Представь, что когда-нибудь просочится информация о том, что Версавел незаконно получил доступ к их компьютеру.
  
  Если Ханнелоре переходила на судебный жаргон, Ван-Ин знал, что дальше на нее давить нельзя.
  
  – Тогда не остается ничего другого, кроме как проникнуть в НКО, – сказал он вяло.
  
  План внедрить в НКО агента под прикрытием он обдумал сегодня ночью.
  
  – Неужели ты не можешь придумать ни одного легального способа? – повысила голос Ханнелоре.
  
  – Я открыт для любых дельных предложений, – уступчиво заявил Ван-Ин.
  
  Он знал, что альтернативы нет и что Ханнелоре это тоже осознает. Список имен, вытянутый из Линды Артс Ван-Ином, был бесценным. Люди, которые в нем фигурировали, закон не нарушали. Вилльям Артс, пожалуй, мог бы предоставить полезную информацию о деятельности Love, но он бесследно исчез, и связь между убийствами и НКО «Собственная помощь» основывалась на жалких догадках. То, что империя Лодевейка Вандале основывалась на рискованных делишках, было секретом Полишинеля, но до сих пор никто не смог его ни в чем обвинить.
  
  – О ком ты подумал? – осторожно поинтересовалась она, прощупывая почву.
  
  – В любом случае это должна быть женщина, – сказал Ван-Ин. – И желательно симпатичная.
  
  Ханнелоре улыбнулась. Деликатностью он не отличался, но какая ей разница. Комплимент оставался комплиментом.
  
  – Хорошо, Питер. Но прежде чем ты приступишь, я хочу сначала обсудить дело с прокурором. Если он даст свое согласие, я тебе в этом спокойно помогу.
  
  Ван-Ин осознал, что допустил непростительную оплошность.
  
  – Под симпатичной я вообще-то имел в виду кое-что другое, – усмехнулся он глупо.
  
  – Наверное, кое-кого другого.
  
  – Не пойми меня неправильно, Ханне. Ты беременна. Кроме того, это специфическое полицейское задание.
  
  – Ей меньше тридцати пяти?
  
  Дурачить ее дальше не было смысла.
  
  – Карине Неелс двадцать три, и она специально натренирована для такого рода заданий, – соврал Ван-Ин.
  
  Правдой был только ее возраст. Карине Неелс два года отучилась в полицейской школе. Самыми опасными преступниками, с которыми она до сих пор имела дело, были те, кто парковался в неположенном месте, и пенсионеры, которые не платили налог на собак.
  
  – И ты уверен, что Карине не беременна, – съязвила Ханнелоре.
  
  – Карине – лесбиянка, – снова соврал Ван-Ин.
  
  – А они что, не могут забеременеть? – Ханнелоре смотрела на него воинственно. «Какой же он все-таки милый, – думала она. – Сейчас он еще начнет уверять, что у Карине есть борода и усы».
  
  Ирония, с которой Ханнелоре задала этот вопрос, от Ван-Ина не ускользнула.
  
  – Кроме того, у Карине Неелс вагинизм, – мягко произнес он. – Позавчера я смог лично это установить.
  
  Ханнелоре промолчала. Злить его она не собиралась.
  
  Йос Броуэрс развернул карту Южной Европы. Доминик Верхелст только что ему перезвонил. Шестнадцать миллионов все еще лежали на счете Артса в Риме. Броуэрс пытался влезть в шкуру своей жертвы. Как сказал Вандале, Артс был хитрым типом. Значит, между городом Римом и укрытием беглеца должна существовать связь. Бывший жандарм задумчиво оторвал целлофан с упаковки мятной жвачки, разорвал обертку и положил пластинку жвачки в рот.
  
  Большинство исследователей неизменно делают одну и ту же ошибку. Они думают, что решение проблемы прямо пропорционально ее сложности. Нет большего заблуждения, чем это. Сложность – не что иное, как совокупность простых элементов. Йос Броуэрс знал, что правильный анализ проблемы обычно составляет половину ее решения. Этим он был обязан математическому складу ума, который унаследовал от своего отца. Броуэрс-старший всю свою жизнь проработал младшим сотрудником в банке. Никто никогда не видел, чтобы он пользовался калькулятором. Пределом его мечтаний было то, чтобы сын когда-нибудь стал гражданским инженером. Поставив перед собой эту цель, он изматывал себя днями и ночами. Но судьба капризна, и планы – это всегда творения рук человеческих. Когда уже на первом году обучения Йос Броуэрс смог проявить себя с лучшей стороны, его отец умер от сердечного приступа. В то время социальное обеспечение было еще скудным. Йос Броуэрс был вынужден прервать учебу. Он устроился на работу в жандармерию, прошел тяжелую подготовку, подвергаясь унижениям и произволу со стороны начальства. На протяжении более чем десяти лет он отдавал свою зарплату маме. Вместо него учились его братья и сестры. Когда в один прекрасный день они получили дипломы, то стали им пренебрегать. Им было стыдно, что их старший брат стал всего лишь жандармом. Но у каждой драмы есть поворотная точка. Греки называют ее катарсисом. Сам Броуэрс предпочитал слово turning point[46], имеющее более современное звучание. Шесть лет назад он решил снова взять жизнь в свои руки. Он уволился из жандармерии и поклялся отомстить своей заносчивой семье. Достигнуть этой цели можно было единственным способом: став богаче, чем его брат Якоб – окулист, добившись большего престижа, чем Берт – актер «мыльных опер», заполучив больше свободы, чем Криста – скульптор, и добиться большего влияния, чем Кэти – член совета провинции. Пункты «богатство» и «свобода» он выполнил на «отлично». Престиж и влияние он имел в определенных кругах и был этим доволен. Броуэрс взял циркуль, посмотрел масштаб карты и начертил вокруг Рима круг радиусом пятьсот километров.
  
  Версавел нервно посматривал на свои часы и легкими касаниями поглаживал усы. Ван-Ин, как обычно, оставил свой пейджер. Он снова был заведомо недоступен. Главный комиссар Де-Ки звонил каждые полчаса. Он требовал, чтобы Ван-Ин, как только явится, немедленно доложил о себе. Версавел сделал все возможное. Он обзвонил всех. Госпожа Калмейн заверила его, что комиссар и госпожа прокурор ушли уже больше часа назад. Лео Ванмаэль посоветовал поискать их в «Л'Эстамине», а в суде секретарь сообщил ему, что госпожа Мартенс временно отсутствует.
  
  Версавел еще раз позвонил по всем номерам перед тем, как сообщить Де-Ки. Не отличавшийся крупными габаритами главный комиссар пришел в ярость. Версавел покорно проглотил все проклятия и пообещал до завтрашнего дня связаться с Ван-Ином. Главный комиссар мог спать спокойно. Версавел оставил сообщение на автоответчике Ван-Ина.
  
  Когда Ван-Ин не явился к двенадцати часам, Версавел махнул на него рукой. Ведь его ждал Франк с потрясающим меню.
  
  – Здравствуйте, я говорю с Лодевейком Вандале?
  
  Вандале узнал Броуэрса и прищелкнул скремблер к телефонному аппарату. Это была процедура, от которой они никогда не отступали.
  
  – Здравствуй, Йос. Говори.
  
  Голос Вандале звучал напряженно, и Броуэрс это сразу же заметил.
  
  – Есть проблемы? – поставил он вопрос ребром.
  
  На другой стороне линии на мгновение повисла тишина.
  
  – Провост мертв, – сообщил Вандале. – По-видимому, убит.
  
  – Ничего хорошего. Хотите, чтобы я начал расследование?
  
  – И речи быть не может, – решительно воспротивился Вандале. – Лучше расскажи, как дела у тебя.
  
  Броуэрс чувствовал, что старик что-то от него утаивает, но настаивать не стал.
  
  – Артс на Мальте, – сказал он решительно.
  
  – Мальта. Как ты это узнал?
  
  – Я располагаю уликами, которые подтверждают это предположение.
  
  Вандале не стал задавать лишних вопросов. Он дал Броуэрсу время развернуть свою гипотезу.
  
  – Артс перевел шестнадцать миллионов на счет в «Банко Кондоттьере» в Риме. Если он такой мозговитый, как все утверждают, он чертовски хорошо знает, что эту транзакцию можно отследить. Если он не хочет оставлять следов, то обязан лично забрать эти деньги. Поэтому он взял полмиллиона наличными. Эта сумма ему нужна, чтобы протянуть до тех пор, пока все уляжется. Артс рассчитывает на то, что через пару месяцев суд о нем забудет. На его месте я сделал бы то же самое. Я бы нашел безопасное укрытие и ждал, пока шторм не утихнет.
  
  – Допустимо, – согласился Вандале. – Но мир большой. Почему именно Мальта?
  
  Броуэрс ждал этого вопроса, ведь он сам себе задавал его.
  
  – Я исхожу из того, что Артс будет скрываться на знакомой территории и желательно не слишком далеко от своего капитала. На его месте я бы все-таки выбрал знакомую местность.
  
  – Продолжай, Йос.
  
  – Мальта еще не принадлежит к Европейскому сообществу и в последнее время очень популярна в качестве налогового убежища. Остров находится в пятистах километрах от материковой Италии. Любой, у кого есть даже подобие лодки, может туда незаметно переправиться. Кроме того, в прошлом Артс несколько раз проводил там отпуск.
  
  Эта информация стоила Броуэрсу десятков телефонных звонков. В предпоследнем турагентстве ему улыбнулась удача. Броуэрс преподнес свою отговорку очень убедительно. Его шурин Вилльям Артс посоветовал ему апарт-отель на Мальте. Адрес он, к сожалению, потерял, а его шурин был в данный момент недоступен. Единственное, что он еще смутно помнил, было название турагентства, где Вилльям тогда бронировал путешествие. Не затруднит ли проверить, как назывался тот отель на Мальте?
  
  – Откуда ты знал, что Артс останавливался в апарт-отеле?
  
  – Мне же надо было что-нибудь придумать, – усмехнулся Броуэрс. – Самое главное – то, что его имя было у них в компьютере. По данным агентства, его первая поездка на Мальту состоялась в 1988 году. Счет в «Банко Кондоттьере» он открыл год спустя. Я думаю, что свой побег Артс готовил все это время. Меня не удивит, если на Мальте он с кем-нибудь познакомился.
  
  – Ты не слишком торопишься с выводами, Йос?
  
  – Я узнаю об этом через несколько дней.
  
  Броуэрс думал о премии в полмиллиона, которую Вандале ему обещал, если он ликвидирует Артса за неделю.
  
  – То есть ты едешь на Мальту, – уточнил Вандале.
  
  – Если вы не возражаете.
  
  – Конечно, Йос. Но держи меня в курсе.
  
  – Обязательно. Я буду звонить вам каждый вечер между одиннадцатью и двенадцатью.
  
  В пятнадцать минут третьего Ван-Ин прибыл на Хауэрстрат. У него был полезный для здоровья обед с Ханнелоре на террасе «Моцартхёус». Жаренное на вулканическом камне мясо было приемлемой альтернативой для тех, кто сидел на диете.
  
  Версавел стоял, уставившись в окно, и едва ли ответил на его веселое приветствие:
  
  – Проблемы, Гвидо?
  
  Версавел обернулся и, не сказав ни слова, пошел и сел за свой текстовый процессор.
  
  – Ты забываешь, что это я мучаюсь депрессиями, – засмеялся Ван-Ин.
  
  Версавел молчал. Тишина легла, как мокрая махровая простыня на сухую кожу.
  
  – С Франком ведь ничего не случилось?
  
  Версавел ухватился за ус и потер нос своей мощной рукой. Ван-Ин подошел и встал рядом с ним. Мгновение его рука бесцельно витала в воздухе, а потом довольно неловко приземлилась на плечо друга.
  
  – Ничего серьезного, я надеюсь?
  
  Версавел оценил жест. Он посмотрел Ван-Ину прямо в глаза. В его взгляде читались горе и отчаяние.
  
  – Франк ушел. Когда я сегодня днем пришел домой, на столе лежало письмо. Он забрал только свою одежду и набор кастрюль.
  
  Версавел рассказал это так, как будто прочитал по бумажке.
  
  – Джонатан как-нибудь с этим связан?
  
  Ван-Ин сочувствовал другу, но, с другой стороны, он почувствовал облегчение, поскольку не только у гетеросексуалов был патент на ревность.
  
  – Франк чувствовал себя обманутым. Он решил, что был моим домашним рабом.
  
  За свою жизнь Ван-Ин многое повидал, но всхлипывающий пятидесятишестилетний мужчина – это даже для него было уже слишком.
  
  – Гвидо, ну ты чего. – Больше он ничего сказать не смог. – Просто так, ни с того ни с сего?
  
  Версавел помотал головой. Он чувствовал, что приближается разрыв, и проклял день, когда снова увидел Джонатана.
  
  – По сути дела, это моя вина, – сказал Ван-Ин смиренно. – Если бы я не попросил тебя…
  
  – Я сам это предложил, – запротестовал Версавел.
  
  – Хочешь, я отвезу тебя домой?
  
  Версавел посмотрел на своего друга глазами, полными слез. У Ван-Ина ком подкатил к горлу.
  
  – Дома я сойду с ума, Питер.
  
  Версавел крепко схватил его за руку. От другого мужчины Ван-Ин бы этого не потерпел.
  
  – Немного свежего воздуха пойдет мне на пользу, Питер.
  
  Карине Неелс испугалась, когда застала обоих мужчин в такой позе. Два дня назад она бы обязательно постучала, прежде чем зайти в кабинет 204, но теперь она чувствовала себя полноправным членом Отдела специальных расследований полиции Брюгге.
  
  – Извините, – сказала она. – Я не знала, что…
  
  – Не надо извиняться.
  
  Ван-Ин не предпринял никакой попытки отпустить руку Версавела.
  
  – Я пришла с отчетом о проделанной работе, – доложила Карине.
  
  Ее телефонная одиссея оказалась не очень удачной. Пять минут назад она разговаривала с доктором Верминненом.
  
  Верминнен был последним пластическим хирургом, с которым связалась Карине, и он тоже не мог вспомнить случая, когда молодому человеку из эстетических соображений сделали менее выдающимся подбородок. К ее большому удивлению, Ван-Ин посчитал, что это не страшно.
  
  – Возможно, Карине, ты сможешь быть полезна иным образом.
  
  Когда Ван-Ин обратился к ней по имени, ее сердце забилось быстрее.
  
  – Говорите, комиссар, – отреагировала она с энтузиазмом.
  
  – Ты сегодня вечером свободна?
  
  Этот вопрос поставил Карине Неелс перед дилеммой. Должна ли она увлеченно кивнуть или изобразить возмущение? Ее курносый нос дрожал от волнения. Ей это грезилось или он водил ее за нос?
  
  – Это отчасти зависит от задания, – сказала она без выражения.
  
  Ван-Ин отпустил руку Версавела и пригласил Карине сесть за его стол.
  
  – Ты знаешь, что такое агент под прикрытием, Карине?
  
  Конечно, Карине это знала. Она ведь была верным фанатом сериалов «Полиция Нью-Йорка» и «Блюз Хилл-стрит».
  
  – Тогда знаешь ли ты о риске, который с этим связан?
  
  Она кивнула и попыталась скрыть участившееся дыхание, крепко скрестив руки.
  
  – Хорошо, – сказал Ван-Ин. – Я хочу, чтобы на остаток дня ты освободилась и… – Он дал ей несколько точных указаний. – Потом я жду тебя в восемь у себя дома. Там мы проработаем остальную часть операции.
  
  Карине Неелс выплыла из кабинета, словно Дева Мария на облаках. Ей хотелось раструбить всем о своей удаче. Но делать этого было нельзя, иначе она бы сразу перестала быть агентом под прикрытием.
  * * *
  
  Серые облака сгустились над башнями Брюгге. После длинного теплого лета сентябрь принес с собой обещание ранней зимы. Поэтому Ван-Ин повернул в сторону побережья. Если им немного повезет, там можно еще будет найти чуть-чуть солнца. За всю дорогу Версавел не сказал ни слова. Он уставился перед собой, как будто они ехали к краю земли.
  
  Ван-Ин припарковал «фольксваген-гольф» у гавани для яхт в Бланкенберге. От серого осеннего воздуха там и следа не было. Курорт блистал под лазурно-голубым небом. На дамбе дул приятный морской бриз. Люди казались здесь дружелюбнее, чем в пыльном Брюгге. Воздух был чистый, и шум моря даже Версавела не оставил равнодушным.
  
  – Ты хороший человек, Питер, – сказал он вдруг.
  
  Ван-Ин положил руку на плечо друга.
  
  – Я знаю, Гвидо, – засмеялся он. – Но я рад слышать это от тебя. Но ты меня напугал. Разрыв с Франком. После стольких лет!
  
  Версавел набрал полные легкие прохладного морского воздуха. По пути из Брюгге в Бланкенберге он пытался найти объяснение ужасной драме, которая изорвала в клочья его упорядоченную жизнь.
  
  – Я должен был это знать, – сказал он. – В плане секса я больше не могу за ним успевать. Он от этого страдает. Последние месяцы он неоднократно на это намекал. Поэтому мне приходилось в случае необходимости доказывать, что мне любое дело по плечу. История с Джонатаном стала последней каплей, переполнившей чашу его терпения. Франк ушел. Теперь я старый и одинокий.
  
  У Ван-Ина был опыт по части депрессий. Утешительные слова рану не вылечат, но молчать тоже нельзя.
  
  – Не неси чушь, Гвидо. Ты выглядишь едва за сорок. И мир велик. Ты красивый, приветливый, умный, и к тому же…
  
  Ван-Ин сказал именно то, что он не хотел бы услышать от желающего ему добра ближнего, когда у него самого дела были плохи. Поэтому он сделал кое-что, чего не мог себе представить в своих самых диких мечтах. Он продолжил стоять и посмотрел Версавелу прямо в глаза.
  
  – И к тому же ты мой лучший друг, Гвидо. Я тебя люблю.
  
  Даже Версавел испугался, когда Ван-Ин его обнял. Поцелуй в щеку немного смягчил жгучую боль. Туристы, приехавшие отдохнуть сюда на денек, пялились на целующуюся гомосексуальную пару, но Ван-Ина это нисколько не волновало.
  
  – Ханнелоре сделала бы то же самое, – сказал он. – Мы оба очень сильно тебя любим, Гвидо. Не забывай об этом.
  
  Версавел смотрел на небо, потому что у него не нашлось слов, чтобы выразить свои эмоции. Он привычным образом поглаживал усы, и Ван-Ин счел это хорошим знаком.
  
  – Я думаю, мы заслужили по «Дювелю», – неожиданно сказал Версавел.
  
  – Мы?
  
  – Я думаю, что я тоже могу выпить сегодня бокал, – заявил Версавел.
  
  Барка с креветками вошла в гавань со стаей кричащих чаек в кильватере. Проехав здание спасательных служб, они повернули налево в направлении ресторана «Остерстакетсел».
  
  В конце пирса стоял деревянный домик, который выступал в роли кафе-ресторана. Терраса была битком набита. Десятки прогуливающихся людей обосновались здесь и наслаждались поздним осенним солнцем.
  
  Ван-Ин завладел столиком в последний момент: четверо кудахтающих немцев не могли договориться относительно цены на сангрию, и он бесцеремонно этим воспользовался. Официант посчитал это справедливым. Он многозначительно улыбнулся, когда немцы продолжили свою «сухую прогулку».
  
  – Два «Дювеля», – сказал Ван-Ин. – Ледяных, если можно.
  
  Когда величественная парусная яхта прошла мимо ресторана, все на террасе вытянулись. Повсюду защелкали фотоаппараты. Для многих людей это была кульминация дня. Оригинальное фото будет дома служить доказательством того, что они что-то пережили.
  
  – Тебе лучше? – озабоченно спросил Ван-Ин.
  
  Версавел закатал рукава рубашки и развязал галстук.
  
  Никто не узнал бы в нем полицейского.
  
  – Де-Ки хотел поговорить с тобой сегодня утром, – сказал он.
  
  – Гвидо, ради бога. Расслабься.
  
  – Я это и делаю, Питер. Моя работа – это все, что у меня еще остается. Это помогает разогнать призраков.
  
  Официант, дружелюбный верзила лет сорока, принес два «Дювеля» с густой пеной. Так и было положено. Версавел хотел было сразу же заплатить, но официант отмахнулся. Это Версавелу понравилось.
  
  – Ты знаешь, о чем старик хотел со мной поговорить?
  
  Версавел пил крепкое пиво, словно это была минеральная вода. В его усах сверкали клочки пены.
  
  – Он прочитал твой рапорт, Питер. Я думаю, он раздосадован списком, который ты вытянул из Линды Артс. Де-Ягер – член правления Ротари-клуба. Де-Ки тоже член этого клуба.
  
  – Могу себе представить, что из-за некоторых имен ему снятся ночные кошмары.
  
  Ван-Ин, кроме всего прочего, думал о Йохане Брэйсе, амбициозном министре иностранных дел. С определенного уровня все эти люди начинали страдать от денежной болезни.
  
  – Должно быть, Герберт был очень особенным человеком, – задумался он.
  
  – Думаешь, существует связь между Брэйсом, Провостом и Гербертом?
  
  – В любом случае двое из них мертвы, – заметил Ван-Ин.
  
  – То есть ты планируешь схватить Брэйса?
  
  За последние двадцать четыре часа Ван-Ин задавал себе этот вопрос тысячу и один раз. Хотя в наши дни уничтожение министров было и правда в моде, но чтобы «положить Брэйса на жаровню», ему нужны были настоящие доказательства. То, что он временами удовлетворял свои физиологические потребности в неизвестном загородном доме, не было правонарушением.
  
  – В списке есть еще несколько интересных имен, Гвидо.
  
  Версавел кивнул. Допрашивать министра иностранных дел на основании полученного под давлением признания сутенерши казалось ему рискованным предприятием. Идея насесть на него, вытравив его подражателей, звучала намного безопаснее.
  
  Ван-Ин заказал еще два «Дювеля» и сырную тарелку. Сегодняшний легкий обед давал о себе знать.
  
  – Мы должны найти самое слабое звено, Гвидо.
  
  Он достал из внутреннего кармана копию списка. Они вместе пробежались по именам. Магистраты не учитывались. Оставались десятки политиков, бывший полковник жандармерии, четыре промышленника, духовное лицо, два высоких должностных лица из министерства финансов, Верворт и Де-Ягер. Ван-Ин понимал, что список был далеко не полным. Линда Артс знала имена только постоянных клиентов. Он взял шариковую ручку и подчеркнул имена членов правления НКО: Вандале, Провост, Верворт, Дефлур и Мёус.
  
  – Я выбираю каноника, – сказал Версавел с энтузиазмом. – Предполагается, что пасторы не лгут.
  
  Ван-Ин обвел кружком имя Дефлур.
  
  – Тогда я беру Мёуса, – ухмыльнулся он.
  
  – Почему Мёуса?
  
  Ван-Ин сделал глоток «Дювеля».
  
  – Довольно ясно, – засмеялся он. – Мёус рифмуется conkuis[47].
  
  Версавел выпил второй бокал «Дювеля» почти одним глотком. Эта порция не осталась без последствий.
  
  – Тогда мне надо срочно сообщить Европолу, – сказал он заплетающимся языком. – Я уверен, что этого метода расследования в их компьютере еще нет. Меня бы не удивило, если бы оказалось, что всех пироманов зовут Ванденбранде[48].
  
  – Нет, их зовут Ванденбруке[49], – засмеялся Ван-Ин.
  
  Карине Неелс пришлось дважды спрашивать дорогу, прежде чем она нашла Ветте-Виспорт. Мужчина, к которому она обратилась на Синт-Якобсстрат, предложил ей пять тысяч франков, если она согласится пойти с ним на часок. Это доказывало, что ее метаморфоза удалась. Карине оглядела себя в зеркальное стекло витрины и обнаружила, что выглядит очень сексуально.
  Глава 10
  
  Мелхиор Мёус был тучным мужчиной с ледяными, как у кобры, глазами. За круглыми стеклами дорогих дизайнерских очков они казались неестественно большими. Высокий лоб характеризовал его как настоящего бюрократа.
  
  Раньше такое преждевременное облысение было символом некой мудрости. Сейчас уже никого не проведешь. Мужчины были лысыми, потому что их отцы тоже были такими.
  
  Ван-Ину было известно, что Мёусу сорок четыре года. Не зная этого, он бы дал главному контролеру налогового ведомства как минимум на десять лет больше.
  
  – Доброе утро, господин комиссар.
  
  Мёус предложил ему стул. Поднос с кувшином-термосом и двумя чашками говорил о том, что Ван-Ина ждали.
  
  Несмотря на обязательный запрещающий знак, Ван-Ин зажег сигарету с намерением показать, кто здесь хозяин. Мёус был внимателен. Он нажал на кнопку селектора и попросил секретаршу принести пепельницу.
  
  – Я пришел в связи с убийством Ива Провоста, – холодно сообщил Ван-Ин.
  
  Сразу выложив все начистоту, получаешь определенные преимущества. Первая реакция допрашиваемого зачастую могла стать бесценной, тем более в момент, когда он разливает кофе. Мёус пролил кофе на блюдце.
  
  – Печальный случай, – признался Мёус.
  
  Главный контролер налогового ведомства никак не мог унять дрожь в руке.
  
  – Вы его хорошо знали, я полагаю.
  
  Мёус поставил кувшин на поднос и сел за свой письменный стол. Там он чувствовал себя безопаснее.
  
  – По работе, – осторожно сказал он. – Ив был уважаемым коллегой. Его смерть меня глубоко поразила. Жестокая смерть…
  
  – Провост стал жертвой расплаты, – резко прервал его Ван-Ин. – Согласно нынешнему этапу расследования, мы полагаем, что убийство связано с его регулярными посещениями Love.
  
  Мёус сидел сложив руки под подбородком. Это положение должно было помочь ему справиться с шоком, который был вызван упоминанием названия Love.
  
  – Вы же раньше тоже там бывали, господин Мёус?
  
  Ван-Ин попробовал кофе и сделал вид, что смотрит в окно. Краем левого глаза он пристально следил за Мёусом.
  
  – Прошу прощения, комиссар, но, боюсь, я вас не понимаю.
  
  Его голос звучал очень сдержанно. Состояние шока, очевидно, прошло.
  
  – То есть вы там никогда не были?
  
  – Нет, – сказал Мёус.
  
  Главный контролер налогового ведомства вновь обрел равновесие. Как и многие чиновники среднего звена, он методом проб и ошибок выучил, что правда – понятие относительное. Отрицание всегда лучше, чем признание.
  
  – Еще чашку кофе, комиссар? Или вам лучше налить коньяк?
  
  Он собрался встать. Ван-Ин показал жестом, что кофе ему уже достаточно, но Мёус это проигнорировал. Он подошел к шкафу для архива. Большинство чиновников хранили там алкоголь.
  
  – Однако свидетели утверждают, что вы там регулярно бывали, – возразил Ван-Ин. – Что, конечно, не является правонарушением, – немедленно добавил он.
  
  Мёус выбрал из широкого ассортимента крепких напитков неоткрытую бутылку коньяка «Отард». Ведь руководство имело право на пять бутылок в месяц. Их доставлял специальный курьер. В пакгаузах таможни хранились сотни коробок со спиртными напитками. Все-таки грех было бы уничтожать все, что было конфисковано.
  
  – Я задаюсь вопросом, какие свидетели это утверждают, комиссар, – хитро поинтересовался Мёус.
  
  Он налил Ван-Ину огромную рюмку. Это была испытанная практика, которая почти всегда срабатывала. Во Фландрии еда и выпивка являлись самой дешевой формой коррупции. Ван-Ин узнал этот прием. Он подумал о Линде Артс. Он понимал, почему она сломалась. Ночь в полицейской камере была для нее жутким опытом. Кроме того, ее муж дал стрекача с ее сбережениями. Несмотря на то что Ван-Ин не считал себя алкоголиком, напиток цвета амбры имел для него странную силу притяжения. «От одной рюмки ничего плохого не будет», – решил он.
  
  – Об этом я ничего не могу сказать, господин Мёус, но мы располагаем показаниями, которые позволяют полагать, что…
  
  Мёус сунул ему рюмку.
  
  – Ваше здоровье, комиссар.
  
  Ван-Ин сделал глоток. На прошлой неделе из-за этого греха он бы мучился угрызениями совести. Сегодня он наслаждался вкусом дерева и огня.
  
  – Если я правильно понимаю, это неофициальный разговор, – сказал Мёус.
  
  Ван-Ин кивнул. Он чувствовал себя словно кучер, который теряет контроль над своей упряжкой. Ничего страшного, если лошадь понесет.
  
  – Ну и хорошо, – улыбнулся Мёус. – Иначе мне бы пришлось посоветоваться со своим адвокатом.
  
  Он победоносно пригубил рюмку. Подлый взгляд его змеиных глаз отрезвил Ван-Ина.
  
  – Я задаюсь вопросом, что бы ваш адвокат вам посоветовал, если бы я показал ему видеозаписи, господин Мёус. Если, конечно, ваша жена не возражает, что ее муж временами тайком проказничает.
  
  Ван-Ин блефовал, но то, каким образом Мёус держал рюмку, говорило о многом. Суставы пальцев стали белыми, как мел. Похоже, комиссар попал в цель.
  
  – Видеозаписи, комиссар?
  
  – Каждый женатый мужчина иногда спускает штаны, Мёус. Я не могу себе представить, что рабы государственной казны являются исключением.
  
  Мёус сосредоточился на «Отарде» и жадно пил приманку, которую он выставил для копа.
  
  – Все это было так давно, комиссар, – произнес Мёус немного погодя. – Я был там максимум раза два.
  
  – Два раза?
  
  Люди всегда лгут постепенно. Они думают, что дешевле отделаются, если преуменьшат частоту своих проступков.
  
  – Вы имеете в виду два раза в месяц, – строго уточнил Ван-Ин.
  
  Главный контролер сделал еще глоток превосходного «Отарда». Казалось, будто он пьет лимонад. Мёус в отчаянии задавал себе вопрос, как выбраться из этой ситуации с наименьшими потерями.
  
  – Но речь вообще-то идет не об этом, Мёус. Меня больше интересуют Провост и Брэйс.
  
  Мёусу стало явно трудно. Его змеиные глаза сузились и превратились в тонкие бесцветные щелочки. Он знал, что в восьмидесятых годах в Love были проблемы. Вандале внезапно закрыл клуб, и ходили слухи, что там случилось нечто ужасное. Тогда прозвучали имена Провоста и Брэйса, и прошел целый год, прежде чем деятельность возобновили в другом месте.
  
  – Вы должны понимать, что мы, чиновники, не святые. Иногда нам приходится вести себя прагматично.
  
  Ван-Ин заставлял коньяк вальсировать в рюмке, как истинный знаток, вдыхая аромат напитка.
  
  – Вы имеете в виду, что государственной казне всегда приходится что-то улаживать?
  
  Мёус старался как можно лучше себя защитить. Ложь прорвалась, как перезревший гнойник.
  
  – Иногда мы должны учитывать и другие факторы, – произнес он осторожно.
  
  – Такие как…
  
  Ван-Ин мог позволить себе замашки инквизитора. Ведь его выдающиеся предшественники доказали, что один только показ орудия пытки производил не меньший эффект, чем его использование.
  
  – Рабочие места, комиссар. Если бы мы оценивали каждую компанию на все сто процентов, тогда…
  
  – Тогда что?
  
  Мёус налил себе новую рюмку. Ван-Ину нравилось, что главный контролер попался в собственную ловушку.
  
  – Каждый знает, что налоговая нагрузка в нашей стране чрезвычайно высока. Поэтому мы получаем задание не проявлять чрезмерную строгость в отношении мелкого мошенничества. По крайней мере, так было в прошлом.
  
  – И в обмен на это молчание вы могли в установленное время бесплатно трахаться в Love?
  
  Ван-Ин сам взял бутылку и демонстративно налил себе вторую рюмку коньяка. «Можно отпраздновать победу», – подумал он. Мёус напоминал ему персонажа из фильма Феллини. Главный контролер был не чем другим, как колышущейся кучей жира в аккуратном костюме.
  
  – Тогда это не было необычным, – посетовал Мёус. – В восьмидесятых годах такая практика была допустима.
  
  – То есть со временем вы исправились, – цинично заметил Ван-Ин.
  
  Мёус посмотрел на него умоляюще, как свинья, которая стоит лицом к лицу с мясником.
  
  – Вы, вероятно, не можете мне ничего рассказать о Брэйсе и Провосте?
  
  Мёус стремительно покачал головой. Одно слово о Брэйсе означало конец его карьере в Федеральном финансовом ведомстве.
  
  – Возможно, о Верворте?
  
  Мёус смотрел в пространство пустым взглядом. Верворт был динамитом. Он много лет назад обратил на это внимание Вандале.
  
  – Вы же знаете господина Верворта. Если я не ошибаюсь, он член совета правления НКО «Собственная помощь», и, согласно данным, которыми я располагаю, вы тоже заседаете в этом совете правления.
  
  Ван-Ин оставил это замечание напоследок. Болтовня об убийстве Провоста служила лишь для того, чтобы сломить Мёуса.
  
  – Верно, комиссар.
  
  Чиновник стиснул зубы. Так он был похож на кобру больше всего.
  
  – НКО – это инициатива господина Вандале. Цель организации – поддержка нуждающихся.
  
  – Своих людей?
  
  – Каждый фламандец, попавший в беду, может к нам обратиться.
  
  – Без каких-либо условий?
  
  – Без каких-либо условий, – подтвердил Мёус. – Разумеется, рассказ клиента проверяется, чтобы помощь не оказывалась тунеядцам.
  
  Мёус сглотнул. Его кадык отреагировал почти незаметно. Лучше бы он не произносил слово «тунеядцы».
  
  – Странно, – удивился Ван-Ин. – Я слышал, что тот, кто хочет получить помощь НКО, должен иметь карточку члена VLOK.
  
  Это была обоснованная догадка. Ван-Ин не располагал никакими доказательствами того, что НКО оказывало помощь на основе идеологических предпочтений.
  
  – Об этом и речи быть не может, комиссар. VLOK – это политическое движение, с которым мы сотрудничаем. Но я, конечно, не могу отрицать, что немало людей, которым мы помогаем, спонтанно присоединяются к этому движению.
  
  Ван-Ин знал, как можно выиграть.
  
  – Господин Мёус, вы ревизионист?
  
  Главному контролеру явно стало душно. Изогнутая вена на его лбу заметно вспухла.
  
  – Я не обязан отвечать на этот вопрос, – сказал он покорно.
  
  Ван-Ин измерял враждебность, которая заключалась в этом предложении.
  
  – То есть вы ревизионист, – заключил он презрительно. – Меня не удивит, что НКО ежегодно тратит миллионы на печатные материалы, призванные убедить невинные души в том, что концлагеря – это выдумка, а евреи, которые так и не вернулись с войны, умерли от воспаления легких и дизентерии.
  
  – Вы не имеете права, – произнес Мёус, сдерживая гнев.
  
  Уродливая вена у него на лбу пульсировала. Ван-Ин посчитал, что не надо больше сдерживаться.
  
  – Какое право вы имеете вводить в заблуждение людей, переживших горе? Меня тошнит от таких, как вы, и я могу пообещать вам одно: настанет день, когда я лично надену на вас наручники. – Ван-Ин посмотрел на свои часы. – Но сейчас мне пора немного подышать свежим воздухом.
  
  Он встал и оставил главного контролера налогового ведомства в более или менее разбитом состоянии.
  
  Версавел сидел в кабинете 204 и ждал Ван-Ина. Его визит к канонику оказался короче, чем он думал.
  
  – Немощная плоть, – ответил Версавел, когда Ван-Ин спросил его, как прошел разговор с духовным лицом. – У меня такое впечатление, что бедолага был рад сознаться в своих грехах.
  
  При других обстоятельствах Версавел бы ухмыльнулся. Сейчас он докладывал так, словно горе всего человечества тяжелым грузом лежало на его плечах.
  
  – Каноник что-нибудь рассказал о Провосте?
  
  – Нет.
  
  – О Брэйсе?
  
  – Ни слова, – ответил Версавел. – Мне показалось, что Дефлур был честен.
  
  – О VLOK?
  
  – Дефлур клянется всеми святыми, что он не может посмотреть бухгалтерию НКО.
  
  – Это чушь. Не так уж и мало в нашей стране экстремистских правых пасторов.
  
  – Может быть, мы не на том пути, – предположил Версавел.
  
  Эта мысль посещала и Ван-Ина. Связь между Гербертом, Провостом и VLOK была необыкновенно хрупкая. Если бы Провост не был убит, он бы уже давно отказался от этой гипотезы.
  
  – Если прослушка телефона не принесет результатов, боюсь, нам придется искать в другом направлении, – покорно согласился Ван-Ин.
  
  Версавел посмотрел на своего начальника большими глазами. А тот схватил последнюю сигарету из помятой пачки.
  
  – Я не хотел тебе рассказывать, Гвидо, но… – Ван-Ин глубоко затянулся. – Я случайно знаю одного парня, который передо мной в большом долгу.
  
  Версавел поднес руку ко лбу.
  
  – Ты играешь с огнем, Питер. Ханнелоре об этом известно?
  
  – Она во что бы то ни стало хочет в Португалию, – вздохнул Ван-Ин. – Если я пойду легальным путем, пройдет минимум два месяца, прежде чем получу разрешение прослушать их разговоры.
  
  – Так и сказал бы, – резко отреагировал Версавел. Он и Франк планировали поездку в Турцию. Когда он об этом думал, у него сердце кровью обливалось.
  
  – Почему ты тогда не прослушаешь Вандале и Брэйса?
  
  До того как Ван-Ин смог ответить на этот вопрос, зазвонил телефон.
  
  – Алло.
  
  Ван-Ин взял шариковую ручку, лихорадочно кое-как записал что-то и задал пару коротких вопросов, из чего Версавел ничего понять не смог. Разговор едва ли длился три минуты. Когда Ван-Ин повесил трубку, он выглядел восторженно.
  
  – Ну? – спросил Версавел.
  
  – Телефоны Вандале и Брэйса оснащены скремблером, – рассеянно произнес Ван-Ин.
  
  – Я не это имею в виду, Питер.
  
  – Ты же спросил?
  
  – Да, конечно, я это спросил. Но сейчас я хочу знать, с кем ты только что разговаривал.
  
  Ван-Ин сделал вид, что не заметил язвительного тона Версавела. Инспектор был явно на грани срыва. От положительного эффекта их поездки в Бланкенберге почти ничего не осталось. Потеря Франка за два дня состарила его на пять лет.
  
  – Не прошло и пяти минут после моего ухода, как Мёус позвонил Верворту. Он навел справки о бухгалтерии НКО и спросил, выдержит ли она доскональную проверку. Судя по реакции Верворта, Мёусу не стоит об этом беспокоиться. Ни один следственный судья не осмелится дать ордер на обыск НКО.
  
  – Может быть, он и прав, Питер.
  
  Ван-Ин пожал плечами.
  
  Лео Ванмаэль славился тем, что неизменно появлялся в тот момент, когда его никто ждал.
  
  – Я не помешаю? – усмехнулся маленький фотограф.
  
  – Ты? Помешаешь? Не глупи, Лео. Бери стул и садись. Кофе еще есть, Гвидо?
  
  Версавел отрицательно буркнул, встал и занялся кофеваркой.
  
  Ванмаэль устроился в одном из новых рабочих регулируемых кресел. Ему нравилось регулировать высоту кресла, уже сидя в нем. Вот и теперь от этого у него защекотало в животе точно так же, как бывает на аттракционах. Но даже в самом низком положении его ноги едва касались пола.
  
  – У Провоста была не легкая агония, – сказал он с унылым лицом.
  
  Ван-Ин кивнул. Ему тоже казалось не лучшим способом умереть, задыхаясь с прищепкой на носу.
  
  – Похоже на то, что убийца его сначала немного пощекотал.
  
  Версавел удивленно повернулся.
  
  – Объясни более подробно, – с любопытством посмотрел на Лео Ван-Ин.
  
  – В кабинете Провоста стоял торшер – такая дорогая итальянская вещь, за которую…
  
  – Лео, пожалуйста, переходи к делу.
  
  – Хорошо, хорошо. Прямо около его ступни шнур был перерезан. После этого проволоку явно снова задвинули под торшер. Он был разбит, с проволоки сняли изоляцию. Один из кусочков изоляции криминалисты нашли в сифоне под раковиной, а в лобковых волосах Провоста обнаружены частички меди.
  
  – Добро пожаловать в Южную Америку, – присвистнул Ван-Ин.
  
  Он только сейчас понял, что Лео подразумевал под щекоткой. Недавно он видел по телевизору фильм, в котором заключенный был привязан к кровати с пружиной. Мужчина в медицинском халате облил беднягу водой и подсоединил электроды. На заднем плане звучала музыка Шуберта. Ван-Ин невольно подумал о Линде Артс. Может быть, она тоже смотрела этот фильм и натерпелась той ночью страхов.
  
  – Садомазохисты заходят так далеко? – спросил Версавел.
  
  – Нет, – сказал Лео. – Большинство используют код. Если боль становится нестерпимой, они прекращают любовную игру. Садисты, напротив…
  
  – Доходят до крайности.
  
  Ван-Ин снова подумал о Линде. Он почувствовал себя немного виноватым. Если быть честным хотя бы перед самим собой, он должен был признать, что тогда наслаждался.
  
  – Если только убийца не добивался от Провоста информации. Ведь пытки для того и служат.
  
  – Это отговорка для садиста, – сухо отреагировал Версавел.
  
  Если бы он мог читать мысли своего начальника, такого замечания не сделал бы.
  
  – Пытки – это классическое средство получения информации, – подтвердил Лео.
  
  – Или признания.
  
  Версавел ненадолго забыл ноющую боль, которая грозила разорвать ему грудь. Он был рад тому, что эта дискуссия отвлекла его от мук любви.
  
  – Ты думаешь, что Провост убил Герберта?
  
  Лео и Версавел удивленно посмотрели на Ван-Ина. Почему они об этом не подумали?
  
  Вдали бледная вспышка молнии осветила пурпурное небо. Через несколько секунд над крышами прокатился раскат грома. Средь бела дня вдруг наступила ночь. Мириады туч затмили город. Обещанная гроза разразилась в полную силу. Дождь лил как из ведра. Версавел бросился к окну и захлопнул его. Ван-Ин подкатил свой стул поближе к столу, словно там было безопаснее.
  
  – В таком случае, Питер…
  
  – Я знаю, Лео. Если Провост убил Герберта, мы попадем в осиное гнездо. Другие клиенты Love почувствуют себя под угрозой и сделают все возможное, чтобы замять дело.
  
  – Возвращаемся к Дютру, – презрительно произнес Версавел.
  
  – Пока этого сказать нельзя, Гвидо. Следствие еще идет полным ходом.
  
  Лео относился к судебной полиции. Его реакция была понятна. Еще один скандал – и его отдел прекратит свое существование. Ведь в нынешние времена прокуратуру разносят в пух и прах.
  
  Ван-Ин попытался унять страсти. Война между полицейскими не для него.
  
  – Господа, давайте ограничимся сутью дела. Если кого-то придется отправить в отставку, я об этом позабочусь.
  
  Версавел кивнул. Он знал, что Ван-Ин имел в виду. В прошлом году комиссар довольно некрасиво обошелся с Вандекерхове и Крейтенсом. Тем не менее Версавел продолжал защищать своего комиссара.
  
  – Вилльям Артс мог за этим стоять?
  
  Инспектор считал, что Ван-Ин недооценивает этот след.
  
  – Артс – это пешка, Гвидо. Он организовывал сексуальные оргии в Love. Маленькие рыбы меня не интересуют. Я хочу акул.
  
  – Чтобы поймать акулу, тебе нужна маленькая рыба, – упрямо стоял на своем Версавел. – По-моему, Артс посвящен во все тонкости дела. Иначе почему он сбежал сломя голову?
  
  Ван-Ин не мог просто так проигнорировать этот вопрос.
  
  Крючковатые вспышки молнии и гремящие раскаты грома следовали один за другим в бешеном темпе. Стена дождя ограничивала поле зрения меньше чем до двух метров. Лео налил себе кофе.
  
  – Гвидо, может быть, и прав, – сказал он.
  
  Ван-Ин закрыл лицо руками. В демократии последнее слово всегда оставалось за большинством. Было ли это большинство правым – это уже другой вопрос.
  
  – Хорошо, хорошо, – согласился он, однако, с иронией в голосе. – Объявляю охоту на Артса открытой. Делай то, что считаешь нужным. Сообщи в Интерпол, позвони в жандармерию, подключи мать Терезу. Мне все равно, но я считаю, что мы тем временем должны обходиться тем, что имеем.
  
  – То есть мы должны иметь в виду клиентов Love, – вздохнул Версавел. – Это хорошие новости для Герберта. Но что нам делать с Провостом? Я задаюсь вопросом, кто его убил. Люди из Love?
  
  – Маловероятно, – высказался Лео. – Зачем им убирать своего компаньона?
  
  – Тогда кто-то посторонний? – скептически задал себе вопрос Версавел. – Но у кого еще, кроме нас, есть список членов Love?
  
  Ван-Ин еще никогда не дотрагивался до электрического угря, но сейчас он мог себе представить, каково это по ощущениям. Провост был убит в тот день, когда Линда сообщила имена, и в течение того дня она у него консультировалась.
  
  – Линда Артс, – произнес Ван-Ин вполголоса. – Но почему?
  
  Лео нахмурил брови. Он сделал глоток ароматного кофе.
  
  – Кстати, криминалисты обнаружили у Провоста кое-что примечательное. Убийца Провоста, очевидно, не спешил и как следует пропылесосил и помыл дом.
  
  – Шутишь?
  
  Лео в полной уверенности кивнул.
  
  – Кто-то забрал мешок от пылесоса, и госпожа Калмейн настаивает на том, что одна ее швабра исчезла. Ты можешь посмотреть в специальной литературе. Иногда убийца прилагает усилие, чтобы пропылесосить место преступления, но о швабрах я еще не читал.
  
  – Значит, все-таки женщина, – прошипел Ван-Ин.
  
  – Или кто-то, кто чертовски хорошо осведомлен о методах, которые мы используем, чтобы обнаружить следы преступления, – заключил Версавел рассудительно.
  
  Ван-Ин держал ухо востро.
  
  – Я звоню Ханнелоре, – сказал он. – Если прокуратура не сможет сейчас составить приказа о задержании Линды Артс, то я уж и не знаю, что сказать.
  
  Как только он потянулся к трубке, зазвонил телефон.
  
  – Алло, Ван-Ин слушает.
  
  На заднем плане слышался истеричный рев.
  
  – Добрый день, господин Вермаст. Как вы поживаете?
  
  – У меня все замечательно, комиссар, спасибо.
  
  Рев на заднем плане продолжался, поэтому Ван-Ин мудро решил не спрашивать о том, как дела у остальных членов семьи.
  
  – Извините, что отвлекаю вас, комиссар. Это, может быть, и не важно… – сказал Вермаст, колеблясь. – Но…
  
  – Все может быть важным, господин Вермаст. И вы меня ничуть не отвлекаете.
  
  Ван-Ин сделал скучающее лицо. Он показал неприличный жест, одновременно спрашивая себя, что этот работающий спустя рукава садовый гномик хотел сообщить.
  
  – Дело обстоит следующим образом, комиссар. Прямо перед приездом полиции моя дочь украла из могилы два предмета. Мы обнаружили это сегодня утром.
  
  Ван-Ин жестом показал Версавелу, чтобы он тоже послушал. По вытаращенным глазам своего начальника инспектор понял, что случилось нечто серьезное. Лео налил себе третью чашку кофе.
  
  – Все это время Тине прятала от нас свою находку, – продолжал Вермаст извиняющимся тоном. – Возможно…
  
  – Вы не могли бы побыстрее перейти к делу, господин Вермаст? – раздраженно прервал его Ван-Ин.
  
  Версавел отчетливо услышал, как бедный мужчина сглотнул.
  
  – Тине нашла два мешочка. Моя жена считает, что это грудной протез, – сказал Вермаст неуверенно.
  
  – Господь милосердный!
  
  – Что, комиссар?
  
  – Грудной протез?
  
  – Я так и сказал, комиссар.
  
  Версавел поглаживал свои усы. Ситуация была поистине в стиле Кафки[50].
  
  – Не беспокойтесь, господин Вермаст. Через десять минут мы будем на месте.
  
  «Боинг-737» авиакомпании «Эйр-Мальта» приземлился в полтретьего в аэропорту Лука. Самолет вырулил по неровной взлетно-посадочной полосе и остановился в ста пятидесяти метрах от современного здания аэропорта. Йос Броуэрс подождал, пока не выгрузятся жадные до солнца туристы. Переутомленная стюардесса попросила его поторопиться. Броуэрс проворчал в ответ. Это был не первый раз, когда он летел на самолете. Она не должна была грести всех пассажиров под одну гребенку.
  
  Когда на него обрушилась жара, он почувствовал себя словно в сухой сауне. Однако ненадолго. Через две минуты у него между лопатками тоненькими ручейками потек пот. Не спасал даже теплый бриз.
  
  Таможенные формальности прошли быстро – острову позарез нужны были туристы. Не прошло и пятнадцати минут, как банду нетерпеливых отдыхающих увезли в красочных автобусах.
  
  Броуэрс прошел по прохладному холлу. На Мальте в любом случае знали о преимуществах кондиционеров. Находиться в помещении было очень приятно. Когда поток туристов прекратился и вновь воцарилась тишина, Броуэрс осмотрел холл. Офис «Авис» был едва ли больше, чем светящаяся вывеска со знаменитым красно-белым логотипом компании, предоставляющей услуги по аренде автомобилей. Сотрудник компании компенсировал нехватку места широкой улыбкой.
  
  Броуэрс выбрал компактный «судзуки». Когда он на нем уезжал, приветливый сотрудник «Авис» помахал ему на прощание. Броуэрс прочитал в путеводителе, что мальтийцы обожают наличные. Но это была не главная причина, почему он расплатился наличными. Кредитные карточки и чеки можно проверить, что было совсем уж ни к чему для того, кто путешествовал с фальшивым удостоверением личности.
  
  Дорога из Луки в Валлетту, столицу острова, едва ли заняла пятнадцать минут. Двухполосная дорога была широкой, а установка дорожных указателей – безупречной для средиземноморской области. Потом стало гораздо тяжелее. Расположение улиц в Валлетте хаотичное, и дорожное движение было почти таким же, как в Афинах.
  
  Броуэрс купил в Бельгии карту города. Дома он ее тщательно изучил, но это оказалось напрасным трудом. Прежде всего его подводило левостороннее движение. К счастью, коренные жители реагировали учтиво, когда он делал слишком большой поворот или слишком сильно уклонялся вправо, – плохо ориентирующиеся на дорогах иностранцы были для них обычным явлением. Для этой проблемы они придумали особенно изобретательное решение. Номера всех арендуемых машин начинались на «X»[51]. Таким образом мальтийцы узнавали каждого иностранца издалека.
  * * *
  
  Ван-Ин посигналил, когда они стояли перед воротами Love. Версавел хотел выйти, но Ван-Ин его остановил:
  
  – Сейчас двадцатый век, Гвидо.
  
  Он мог точно так же сказать «Сим-сим, откройся!». Еще до того, как Версавел оправился от удивления, широкие трехметровые ворота бесшумно открылись.
  
  – С единственной целью не терять время, – усмехнулся Ван-Ин. – Когда почтенные господа приезжали потрахаться, нельзя было терять ни секунды.
  
  – Я не понимаю, что хорошего в быстром сексе.
  
  Версавел снова подумал о Франке, о бесконечных вечерах с жареными омарами и прохладным миндальным маслом.
  
  Ван-Ин прокатил свой «фольксваген-гольф» по неровной земле.
  
  – Эти люди трахаются так же, как и говорят, – ответил он. – Слишком быстро и без страсти.
  
  – Откуда ты это так хорошо знаешь?
  
  – Ну я же комиссар. А ты о чем подумал?
  
  – Значит, ты чувствуешь себя важной шишкой?
  
  – Я сказал «почтенные господа».
  
  – А это не одно и то же?
  
  – Шишки и господа, – вздохнул Ван-Ин. – Сейчас ты начнешь нести про кирки и кайлы.
  
  Хюго Вермаст поприветствовал людей из полиции напряженной улыбкой.
  
  – Быстро вы, – удивился он. – Я надеюсь, что побеспокоил вас не напрасно. Это не так уж срочно.
  
  Ван-Ин махнул рукой.
  
  – Полиция служит гражданам, – сказал он серьезно. – Проверять каждую зацепку – это наш долг.
  
  Вермаста это, казалось, успокоило. Версавел закусил нижнюю губу. Ван-Ин определенно находился в маниакальном возбуждении. Или под тем, что он сказал, снова подразумевалась ирония?
  
  – Я бы не обратил внимания на эти мешочки, но моя жена…
  
  – Ваша жена – медсестра, – продолжил Ван-Ин, прежде чем у Вермаста появился шанс сказать это еще раз самому.
  
  – Чудесно, что вы это еще помните, комиссар.
  
  Вермаст провел их на кухню. В отличие от предыдущего раза она теперь выглядела аккуратной. Мешочки лежали на столе, как сдувшиеся воздушные шарики.
  
  – Вот они, – сказал Вермаст.
  
  Ван-Ин взял один в руки. Протез был на ощупь как пудинг, упакованный в пищевую пленку.
  
  – Невероятно, что женщины выкладывают за это целое состояние.
  
  Версавел воздержался от комментария. Он никогда не понимал, почему мужчины так падки на грудь.
  
  – Йорис хранил их в своей потайной коробке. Он помешан на особых предметах. Я уже вам рассказывал, что Йорис немного аутист?
  
  Ван-Ин убедительно кивнул. Он надеялся, что Вермаст после этого замолчит.
  
  – Интеллектуальные возможности аутистов часто недооценивают, – восторженно сказал он. – Я полагаю, вы видели фильм «Человек дождя».
  
  Это говорил гордый отец. Йорис стал особым мальчиком, потому что сообразительный сценарист возвел исключение в норму. На мгновение даже казалось, что средний американец начнет думать, что семья с тремя детьми без аутиста будет ненормальной.
  
  – Вы имеете в виду фильм с Дастином Хофманом? – дипломатично уточнил Версавел, когда Ван-Ин не отреагировал.
  
  – Да. – Вермаст обратился к Версавелу. – Невероятно, на что, например, тот мужчина был способен. Наш Йорис еще пока не такой. Но это придет.
  
  – Я думал, что эти вещи нашла ваша дочь.
  
  Ван-Ин перебирал пальцами грязный мешочек. От первоначального беспокойства Вермаста не осталось и следа. Он выглядел, как никогда, самоуверенно.
  
  – Тине знает, что ее брат собирает странные предметы. Поэтому утаила протез. Она хотела сделать Йорису приятное, и ведь никто же не будет ее в этом винить.
  
  – Разумеется, нет, – согласился Ван-Ин.
  
  Вермаст просиял:
  
  – По чашечке кофе, господа?
  
  Версавел жадно согласился. Смертельный взгляд, который Ван-Ин на него бросил, от него ускользнул. Вермаст подошел к разделочному столу, взял три чашки и чересчур большой кувшин-термос.
  
  Кофе был по вкусу похож на отвар конских каштанов.
  
  – У вас, случайно, не найдется еще немного коньяка, Хюго?
  
  Ван-Ин намеренно обратился к Вермасту по имени. Хозяин заговорщически засмеялся:
  
  – Лен придет домой только через час. Я посмотрю, что смогу сделать.
  
  Он исчез в гостиной. Ван-Ин взял свою чашку и вылил кофе в землю пожелтевшей сансевиерии. Версавел, и глазом не моргнув, последовал его примеру.
  
  Джонатан Брукс, рослый британец-блондин, отслужил одиннадцать лет в САС[52]. Он был одним из спецназовцев, которые застрелили тогда в Гибралтаре двух главарей ИРА[53]. Этот инцидент вызвал столько политического беспокойства, что насчитывающая четырех человек группа САС досрочно подала в отставку. Джонатан Брукс с неохотой принял выходное пособие, которое ему предложило правительство ее величества. Спустя шесть месяцев после этого инцидента он обосновался в Валлетте в качестве частного детектива. Этот выбор не был случайным. До недавнего времени Мальта входила в состав Содружества. Британская культура там прочно укоренилась, и климат был ему очень по душе.
  
  Йос Броуэрс припарковал «судзуки» в плебейском пригороде столицы, рядом с портом. Несколько играющих детей шумно продефилировали мимо него. Узкие улочки, убогие террасы и кричащие рекламные щиты снова напомнили ему Неаполь. В любом случае здесь тоже воняло мочой, гнилыми остатками пищи и нефтетопливом.
  
  Джонатан Брукс жил в просторной вилле с видом на доки. Из-за облупляющегося фасада, типичного для большинства домов Южной Европы, выглядывала прохладная роскошь побеленных стен и мощного кондиционера.
  
  – Hello, Djoz. How are you? Did you have a nice flight?[54] – крикнул он с балкона.
  
  Броуэрс вытер со лба пот и поднял руку. Он широко усмехнулся и сделал руками многозначительный жест, сложив ладони в форме бокала.
  
  – Thirsty?[55]
  
  Британец громко засмеялся. Он познакомился с Йосом во время учебных сборов САС. Броуэрс был в составе делегации бельгийской жандармерии. После волны терроризма в семидесятых годах жандармерия пыталась найти ответ бессмысленному насилию, которое угрожало развалить общество. Поэтому политики решили основать антитеррористическое подразделение. Броуэрс стоял у истоков создания Специального интервенционного эскадрона. То, что этот элитный эскадрон сделали на британский лад, никого не удивило. Ведь САС считалась лучшей антитеррористической бригадой в мире. И это совсем не преувеличение.
  
  – I've got Djupiler[56], – сказал Букс, пока они пожимали друг другу руки. – As cold as ice[57].
  
  Прошло много лет с тех пор, как Карине Неелс последний раз ездила на велосипеде. Она достала эту развалюху из места, где ее коллеги хранили найденные и украденные двухколесные велосипеды, в надежде что их заберут законные владельцы. Что, кстати, случалось крайне редко.
  
  В любом случае велосипед подходил к ее новому статусу безработной и живущей на пособие. Рама была покрыта ржавыми пятнами, а цепь пищала, как гнездо брошенных птенцов.
  
  «Помощь» находилась в лесистой местности в четырех километрах от Хауэрстрат. Был свежий ветер, отчего дорога заняла у нее двадцать минут. Когда Карине въехала на территорию, она уже окоченела и совершенно обессилела.
  
  Илсе Ванкватем рассмотрела Карине из окна своего офиса. Нуждающиеся женщины все быстрее находили дорогу в «Помощь», и это сильно отражалось на ее ежегодном бонусе. На этот раз Всеведущий послал ей отличный экземпляр. Девушка на велосипеде обладала длинными, прекрасной формы ногами. У нее была хорошенькая мордашка, широкие плечи, а под ее тонким плащом вырисовывалась отличная грудь.
  
  – Входите, – пригласила Илсе, стоя в дверях. Она гостеприимно поманила Карине. – Можете не вешать замок на велосипед. Здесь работают только честные люди.
  
  А Илсе и представить себе не могла, что кто-то захочет украсть это груду старого железа.
  * * *
  
  По дороге из Синт-Андриса на Хауэрстрат Версавел сидел, уставившись перед собой пустым взглядом, и вполуха слушал монолог своего начальника.
  
  – И мы ищем только мужчину, – трещал Ван-Ин. – А на нас тут, черт возьми, транссексуал свалился. Это сразу объясняет эстетическую хирургию и двадцать фарфоровых зубов. Почему мы сами об этом не подумали? Можно заново начинать обзванивать врачей. Господь милосердный. К счастью, таких знахарей всего лишь горстка. Я представить себе не могу, что мужчина вздумает…
  
  Ван-Ин бросил искоса взгляд на Версавела. Инспектор был похож на восковую фигуру, сбежавшую из Музея мадам Тюссо.
  
  – Что-то случилось, Гвидо?
  
  Версавел не ответил.
  
  – Франк?
  
  Вопрос был глупый, и Ван-Ин это понимал, но, господи, что он должен был сказать?
  
  – Хочешь, я отвезу тебя домой?
  
  Версавел поглаживал кобуру своего пистолета. Он делал это уже больше пяти минут. Ван-Ин не обратил сначала на это внимания, но внезапно этот жест вызвал у него страшное видение.
  
  – Я отвезу тебя домой, – решительно сказал он, – и не оставлю тебя одного до тех пор, пока ты снова не станешь прежним.
  Глава 11
  
  Атмосфера за завтраком в Ветте-Виспорт сложилась напряженная. Ханнелоре была раздражена, потому что Ван-Ин пришел домой глубокой ночью, и в результате не решался поднимать тему Линды Артс.
  
  – Ханне, Гвидо был вчера совсем в подавленном состоянии. Без Франка он такой же беспомощный, как…
  
  – Супруг без телефона, конечно. Ты мог, по крайней мере, позвонить, – фыркнула она.
  
  Ван-Ин покорно стерпел упрек. Сегодня Ханнелоре идет к гинекологу для пункции околоплодных вод. Он мог себе представить, как она себя чувствовала. Образ дауненка непрерывно преследовал его уже двое суток. Конечно, ему следовало позвонить, но когда после их визита к Вермастам Версавел совсем расклеился, он отвез друга домой, и они проговорили до глубокой ночи. Когда Ван-Ин осознал, что уже очень поздно, он не хотел ее будить.
  
  – В следующий раз я позвоню. Не важно, который будет час.
  
  Ханнелоре отодвинула свой бутерброд в сторону. С их ужина в «Хеер Халевэйн» она почти не чувствовала жизни в своей утробе. А вдруг что-то пошло не так…
  
  – Ты мне веришь? – Ван-Ин помахал рукой перед ее глазами. – Все в порядке?
  
  Озабоченное выражение его лица заставило ее невольно улыбнуться. Если Ван-Ин проявлял сочувствие, она понимала, что в данный момент он находится в очень шатком эмоциональном состоянии. Если бы с ней что-нибудь случилось, он мог бы пустить себе пулю в лоб.
  
  – В следующий раз привози Гвидо к нам домой. Тогда мы сможем вместе поговорить о его проблемах.
  
  У Ван-Ина не было желания объяснять ей, что такие разговоры ведутся только между мужчинами.
  
  – Гвидо это точно оценит, – соврал он.
  
  Ханнелоре позволила себя поцеловать. Мужчины никогда не поймут, как сильно женщины могут волноваться.
  
  – Кстати, – сказала она немного погодя, – заходила госпожа Неелс. Она хотела отчитаться о своем визите в «Помощь».
  
  – Черт возьми, – выругался Ван-Ин.
  
  – Я тебя прощаю, Питер. Если ты не приходишь домой к двум красивым женщинам, то Гвидо, должно быть, было очень плохо.
  
  – Она что-нибудь рассказала?
  
  – А ты как думал? – ухмыльнулась Ханнелоре. – Девочка свято верит, что работает под прикрытием и должна отчитываться только перед своим непосредственным начальником.
  
  Ван-Ин благоразумно промолчал. Даже сейчас, когда она была расположена к разговору, его просьба дать приказ о задержании Линды Артс казалась слишком поспешной.
  
  Мдина – это, бесспорно, жемчужина Мальты. Древний, выглядящий по-мавритански город возвышается над засушливой глубинкой, как великолепный ларец.
  
  Брукс припарковал внедорожник – он терпеть не мог японские машины – на площади, которая отделяет историческую столицу от более современного Рабата.
  
  – Как я вчера и сказал, на Мальте живет лишь горстка фламандцев, – сказал он с самоуверенным видом британца в изгнании.
  
  От «Джюпилера» Броуэрс был еще немного осоловелый. Вчера они бурно отпраздновали свое братание. Он – пивом, а Брукс – красным вином.
  
  – К счастью, – вздохнул Броуэрс.
  
  Если его гипотеза верна и Артс действительно на Мальте, то разыскать и ликвидировать его будет вопросом нескольких дней. Как только он разберется с этим делом, Брукс отвезет его на катере на Сицилию. В обмен на эту дружескую услугу бывший спецназовец договорился о комиссионном вознаграждении в тысячу мальтийских фунтов. Это были бешеные деньги, но ничто по сравнению с тем, сколько стоило бы заставить «конкорд» лететь со скоростью свыше 2,2 тысячи километров в час.
  
  – Плетс живет здесь уже больше пятнадцати лет, – сказал Брукс. – Если кто-то что-нибудь знает о фламандцах на острове, то это он.
  
  Броуэрс вздрогнул от топота копыт. Красочно украшенная карета проехала мимо них, чуть не задев внедорожник. Пара среднего возраста восторженно помахала опрометчивому автомобилисту так, как это могут сделать только туристы. Верный своему делу кучер монотонно продолжал свой рассказ, но пару это не интересовало. Броуэрс увидел, как мужчина налил своей жене бокал. Эта банальная сцена тронула его. Счастливо состариться вместе с женой – это была мечта, которая для него никогда не станет явью.
  
  – В Мдине живут преимущественно богатые люди.
  
  Брукс взял Броуэрса за руку. Миф о том, что бельгийцы пьют пиво без устали, он считал сильнейшим преувеличением. Его друг выглядел отнюдь не бодро.
  
  – Большинство – выходцы из древних мальтийских родов. Этот город – музей под открытым небом, который ежегодно привлекает сотни тысяч туристов.
  
  Брукс провез Броуэрса по залитой солнцем площади. Было настолько жарко, что даже туристы искали укрытие в слабой тени одинокой пальмы. Температура в тени была по крайней мере на десять градусов ниже.
  
  Оба мужчины прошли через большие входные ворота. Город был окружен высокими крепостными стенами, которые поглощали средиземноморскую жару, как старые пустынные кактусы. В засыпанном рву, обращенном в спортивную площадку, сильно загорелые подростки динамично играли в футбол. По сути дела, Мдина была не городом, а укрепленной крепостью, импозантной и неподступной.
  
  Йерун Плетс был коренастым фламандцем с отвисшим животом и румяными щеками. Он выглядел как довольный богатый землевладелец, который уже много лет живет припеваючи. Когда Броуэрс объяснил ему на западнофламандском, что он ищет земляка, Плетс гостеприимным жестом пригласил их войти. Брукс знал, что фламандец женат на мальтийке. Они познакомились двадцать лет назад на ярмарке драгоценностей в Милане. Плетс был в то время закупщиком у знаменитого антверпенского ювелира. Его будущая невеста возглавляла мальтийскую делегацию и впервые представляла изысканную коллекцию драгоценностей собственного дизайна. Это была любовь с первого взгляда. Через шестнадцать месяцев письменных и телефонных ухаживаний зимой 1979 года они поклялись друг другу в вечной верности. Сейчас они контролировали пятнадцать ювелирных магазинов на острове. Быстрорастущий туризм сыграл предприимчивым супругам на руку. Ярким свидетельством тому была их элитная точка в Мдине.
  
  – У нас уже целую вечность не было в гостях фламандцев, – засмеялся Плетс. – Вы на Мальте в первый раз?
  
  Броуэрс кивнул.
  
  – Джейн, у нас гости! – восторженно крикнул хозяин дома.
  
  У Джейн оказалось костистое лицо с несколько робким выражением. Однако ее улыбка была притягательнее, чем улыбка натренированной фотомодели.
  
  Она поприветствовала Броуэрса и Брукса бодрым рукопожатием. У нее на пальцах были самые прекрасные серебряные кольца, которые Броуэрс когда-либо видел.
  
  – Могу я предложить вам белого вина? – гостеприимно спросила она.
  
  Броуэрс жаждал стакана воды. Обычно он соблюдал умеренность в алкоголе. Кроме того, на прошлой неделе он уже дважды поддался искушению.
  
  – Очень мило с вашей стороны, – ответил Брукс.
  
  Таким ответом он уберег своего друга от непростительной ошибки. На острове отказ означал оскорбление хозяйки.
  
  Джейн, улыбаясь, удалилась, и компания устроилась в покрытых подушками плетеных креслах, которые были как попало расставлены во внутреннем дворике. Патио исторического дома отлично соответствовало своему назначению: давало тень и прохладу.
  
  – Устраивайтесь поудобнее, господа, – с восторгом пригласил Плетс.
  
  Его жена тем временем принесла освежающие напитки. Джейн поставила поднос на стол и, как примерная хозяйка, остальное предоставила мужу. Она выглядела очень мило в длинном платье кобальтового цвета, которое изящно скрывало несколько излишних округлостей. Пышная мальтийка была похожа на упитанную арабскую принцессу. Ее серые глаза смотрели рассудительно, а прекрасные драгоценности, которыми она себя украсила, звенели при малейшем движении.
  
  Плетс достал из ведерка со льдом запотевшую бутылку белого вина и обслужил своих гостей.
  
  Брукс лениво откинулся назад и попробовал превосходное вино. Он был знаком с мальтийским гостеприимством и приготовился к ленивому полудню.
  
  – Господин Плетс, вы сказали, что фламандцы приходят сюда редко, – осведомился Броуэрс. – То есть даже родственники и знакомые?
  
  Брукс увидел, как огоньки в глазах Джейн погасли. Плетс отреагировал также раздраженно. Он не ответил, но поднял свой бокал. Секунду он смотрел сквозь искрящееся вино на ярко-синее небо. Казалось, что эффект калейдоскопа танцующих цветов интересовал его больше, чем вопрос, который ему задал гость.
  
  – Я полагаю, вы еще поддерживаете контакты со своей родиной, – осторожно настаивал Броуэрс.
  
  – Нет, – вяло ответил Плетс.
  
  Атмосфера была явно и окончательно испорчена. Это мог почувствовать даже слон.
  
  Броуэрс почуял что-то неладное и отчаянно попытался исправить ситуацию.
  
  – Извините, если это прозвучало бестактно.
  
  – Моя семья отказалась от меня двадцать лет назад, – сказал Плетс после действующей на нервы тишины. Напоминание о прошлом заново бередило старые раны, но у него не было ни одной причины скрывать правду. Собственно говоря, он почувствовал облегчение, получив возможность после стольких лет излить свою душу. – Вы этого, конечно, не могли знать, но поверьте мне: человек, которого вы ищете, не из нашей семьи.
  
  – Я ни минуты об этом не думал, господин Плетс.
  
  Броуэрс ловко отреагировал на новый поворот в разговоре:
  
  – Человек, которого я ищу, законченный мошенник, и у меня есть причина полагать, что он скрывается на острове. Мне показалось логичным, что тот, кто прячется от закона, свяжется со своим соотечественником. Джонатан сказал, что вы один из немногих фламандцев, которые живут на Мальте, следовательно…
  
  – Я это прекрасно понимаю, господин Броуэрс, – прервал его Плетс. – Но поверьте мне, вы единственный фламандец, который нас навестил за последние десять лет.
  
  Он потирал свою колючую бороду. Броуэрс напомнил ему о его семье. Законченный мошенник неожиданно снискал его симпатию.
  
  Джейн подоткнула платье и скрестила ноги. Брукс посчитал, что потихоньку пришло время подниматься.
  
  – Я не хочу утверждать, что вы знаете этого мужчину, – сказал Броуэрс оправдывающимся тоном. – Мальта – маленький остров. Возможно, до вас дошли слухи.
  
  – Тогда вам надо к Аманду.
  
  – Это тот владелец ресторана на Гозо? – спросил Броуэрс.
  
  Плетс кивнул:
  
  – Если кто-то и может вам помочь, то это Аманд. Он знает каждого иностранца на острове.
  
  Джейн еще раз наполнила бокалы и перевернула пустую бутылку в ведерке со льдом – явный сигнал того, что она считала визит оконченным.
  
  Через пятнадцать минут Брукс и Броуэрс сидели в перегретом внедорожнике.
  
  – Что я сделал не так, Джонатан?
  
  – Просто не повезло, – ответил Брукс. – Я не знал, что семейный вопрос для них – такая чувствительная тема.
  
  – Тогда на Гозо, – вздохнул Броуэрс.
  
  Брукс взглянул на свои часы.
  
  – Без проблем, – сказал он с энтузиазмом. – На Гозо полно хороших отелей.
  
  Броуэрс не спросил, почему Брукс хотел переночевать на острове. Так уж сильно он не спешил.
  
  Когда вошел Версавел, главный инспектор Барт сидел и торопливо стучал по клавиатуре.
  
  – Доброе утро, инспектор.
  
  Версавел проигнорировал приветствие своего начальства, а также не поинтересовался состоянием его здоровья. Он чувствовал себя отвратительно. Сегодня он в первый раз почти за сорок лет не побрился и уже второй день носил одну и ту же рубашку.
  
  – К нам вчера поступила важная информация о Вилльяме Артсе, – сообщил Барт немного погодя. Тишина его раздражала. Кроме того, он считал, что Ван-Ин и Версавел ведут себя непрофессионально. – Вчера я целый день пытался до вас дозвониться, – добавил он с упреком.
  
  Версавел понюхал у себя под мышкой и состроил брезгливую мину, после чего сосредоточился на кофеварке.
  
  – Вилльям Артс в прошлый вторник сел на самолет до Рима. Ты не думаешь, что нам лучше усердно заняться этим следом, инспектор? По-моему, тому, кто удирает сломя голову, всегда есть что скрывать.
  
  – Оставьте это решать Ван-Ину, – процедил Версавел сквозь зубы.
  
  Барт был, конечно, прав, но Версавел скорее упал бы замертво, чем признал это.
  
  – Комиссар вообще сегодня еще придет?
  
  – Хочешь доставить мне радость, Барт?
  
  Главный инспектор повернулся вполоборота.
  
  – Хотите, чтоб я вам радость доставил, инспектор Версавел? – Это прозвучало как детская рифмовка.
  
  – Замолчи и оставь меня в покое, – резко бросил Версавел.
  
  Барт отреагировал как больной паркинсонизмом. Он хотел что-то возразить, как-то неловко пытаясь подняться. Когда ему наконец удалось встать со стула, распахнулась дверь. Ван-Ин подумал, что он попал на съемочную площадку, где режиссер только что крикнул «снято!».
  
  – Я забыл свой пропуск, а этот клоун у входа не хотел меня пропускать.
  
  Версавел хихикнул. Ван-Ин использовал эту отговорку минимум раз в неделю.
  
  – Новенький, конечно?
  
  – Новехонький, – вздохнул Ван-Ин, пожимая плечами. Он бросил свой плащ на вешалку, проигнорировав Барта, и налил себе чашку кофе. С тех пор как какой-то идиот ввел понятие «чувство опасности у гражданина», все полицейские участки соревновались между собой в том, кто привлечет больше новобранцев. Гражданин должен был чувствовать себя в безопасности, а для этого требовался персонал. Такими темпами вскоре у каждой семьи мог появиться свой личный коп. А высокий уровень преступности, напротив, никого не волновал. За этим можно было следить по телевизору.
  
  – Кто это был? – спросил Версавел.
  
  – Робокоп 36 или 37. Хоть убей, Гвидо. Я их больше не различаю.
  
  – Ребята на КПП всего лишь исполняют свой долг, – запротестовал Барт. – Раньше здесь все свободно входили и выходили. Самое время что-нибудь с этим сделать.
  
  Он имел в виду новую охрану, которую главный комиссар Де-Ки установил у входа. Каждый посетитель должен был предъявить на КПП удостоверение личности, а у персонала были пропуска с встроенной магнитной полосой, которыми они могли открывать дверь из пуленепробиваемого стекла.
  
  – Тогда они могли бы это, по крайней мере, делать хорошо, – издевался Ван-Ин.
  
  Многие знали, что пуленепробиваемое стекло было вставлено неправильно. Достаточно было стукнуть по нему молотком, чтобы оно разлетелось на тысячи осколков. В довершение всего дверь между КПП и холлом была из прессованного картона. Крупный ребенок легко мог ее выломать. Если бы у него не получилось, то он мог бы предварительно взять с оружейного склада полицейскую винтовку, потому что склад находился рядом с КПП и за пределами охраняемой зоны.
  
  Барт проглотил критику молча. Его руки дрожали над клавиатурой. В его мозге активно готовился гормональный коктейль, который, как по волшебству, превращал его кровь в бурлящую горную реку.
  
  – Вилльям Артс был замечен в Италии, – процедил Барт. – Но это, кажется, никого не интересует.
  
  – М-м-м, – фыркнул Ван-Ин. – Должен признать, что у нашего друга хороший вкус, но Ханнелоре во что бы то ни стало хочет в Португалию. Извини, Барт.
  
  Версавел посмотрел на него с недоверием. Наступит день, когда Ван-Ин зайдет слишком далеко, и терпение Барта лопнет, как слишком сильно надутый шарик.
  
  – Пойдем, Гвидо. Наш Пуаро занят. Сначала мы заедем ко мне домой за моим пропуском.
  
  Версавел не заставил повторять ему это дважды. Еще до того, как Барт пришел в себя от второго сюрприза, оба мужчины, ухмыляясь, шли по коридору.
  
  Ван-Ин припарковал «фольксваген-гольф» на площади Бюрг – эта привилегия предоставляется только полиции и горстке «аппаратчиков». Он развязал галстук и бросил эту удавку на заднее сиденье.
  
  – Де-Ки ждет меня в одиннадцать часов в своем кабинете, – сказал он беспечно. – Но сначала я хочу обсудить с тобой кое-что с глазу на глаз.
  
  – Значит, ты тоже не доверяешь этому типу.
  
  Версавел перебрал пальцами по невидимой клавиатуре.
  
  – Барт – тупица, а тупицы, как правило, злопамятные. Меня не удивит, если каждый вечер наш главный инспектор отчитывается старику о том, что мы делаем, а я это страшно не люблю.
  
  Они пробирались сквозь неподвижное море народу, который, как стадо тупых коров, блокировал проход Блинде-Эзелстрат.
  
  – Я полагаю, мы ищем спокойную террасу, – гадал Версавел.
  
  – Нужда закона не знает, мой друг. С тех пор как дома «Дювель» не получишь, я вынужден ходить налево.
  
  – Площадь Хёйденветтерсплейн?
  
  – Слишком много болтовни, Гвидо. «Л'Эстамине» кажется мне в этот час более подходящим.
  
  Ван-Ин протискивался через свору истеричных испанцев. Кажущийся порядочным отец семейства, который как раз снимал свою жизнь на видео, обозвал его тухлой рыбой. Ван-Ин и ухом не повел. Ведь он умышленно прошел через поле обстрела случайного оператора.
  
  Парк королевы Астрид иногда презрительно называют зелеными легкими Брюгге – прозвище, которое он вряд ли заслуживает, потому что, кроме десятка больных деревьев, покрытого тиной пруда и пары акров жесткого газона, парку больше предложить нечего. Обо всем этом Ван-Ин думал, пока шел вдоль внесенного в список охраняемых памятников фасада «Пандрейчье». Старое здание тюрьмы пять лет назад снесли, и после нескончаемых препирательств пустошь превратилась в унылую парковку. Импровизированное вмешательство не принесло парку ничего хорошего. Отцы города могли бы с таким же успехом взять и поставить на Бург-сквер электростанцию. Однако у этой дисгармонии природы и коммерции было и преимущество: туристы шарахались от этого места, как от прокаженного.
  
  На крытой террасе «Л'Эстамине» было приятно тепло. Пятнадцать инвалидов почти с таким же количеством сопровождающих оккупировали львиную долю столов. Страдающий от судорог молодой человек поприветствовал его широкой ухмылкой. Его лицо было в шоколадном соусе, и он явно получал от этого наслаждение.
  
  Ван-Ин выбрал столик в углу террасы. Версавел подошел и сел рядом с ним. Как и Ван-Ину, ему было интересно понаблюдать за инвалидами.
  
  – Я хотел с тобой поговорить о причастности Памелы Андерсон, – сразу выложил все начистоту Ван-Ин.
  
  В гетеросексуальной среде Версавел чувствовал себя не в своей тарелке. Это было заметно по его вопросительному взгляду.
  
  – Силиконовые сиськи, Гвидо.
  
  Йохан, хозяин «Л'Эстамине», протирал стол влажной тряпкой. В отличие от Версавела он чертовски хорошо знал, кто такая Памела Андерсон. Для него силиконовые сиськи проблемой не были.
  
  – Два «Дювеля»? – спросил он.
  
  – «Перрье» и «Дювель», – сказал Ван-Ин, когда Версавел отмахнулся.
  
  Йохан профессионально удалился. У него не было привычки подслушивать разговоры клиентов.
  
  – От этих протезов никакого толку, Гвидо. Откуда они – узнать невозможно. Они лишь служат доказательством того, что Герберт был транссексуалом, и это бросает новый свет на дело. До вчерашнего дня мы полагали, что Герберт – мужчина. Его связь с оргиями в Love была неясной. Зато как женщина он отлично вписывается в предательскую цепь, которую создали Вандале и его компания. Шлюх убивают сплошь и рядом.
  
  Версавел кивнул. Love выступал как бордель для избранной элиты, которая, как предполагалось, была гетеросексуальной. Убитому мужчине в этой схеме места не было. В который раз он вынужден был признать, что интуиция Ван-Ина – дело нешуточное. Комиссар с самого начала шел по правильному следу. Убийство Герберта было напрямую связано с вечеринками в Love.
  
  – Ты думаешь о том же, о чем и я? – спросил Ван-Ин. Он жадно поднес к губам «Дювель», только что принесенный Йоханом.
  
  – О том, что на одной из тех вечеринок все пошло не так, – кротко ответил Версавел.
  
  – «Четверку» тебе и садись ближе к учителю, – усмехнулся Ван-Ин.
  
  Одна из умственно отсталых девочек ответила на эту усмешку дергающейся гримасой. Рядом с ней сидел молодой человек с выпачканном в шоколадном соусе лицом. Сопровождающая вытерла ему рот. Ему это не понравилось. Он, топая ногами, требовал второе мороженое. Оплаченная любовь к ближнему все же была отличным решением. Тем не менее Ван-Ина восхищало терпение, с которым социальные работники обращались с ребятами. Если бы он был верующим, он бы сейчас произнес молитву и попросил у Бога подарить им здорового ребенка.
  
  – Я поверить не могу, что в восьмидесятых годах в Бельгии проводилось много операций по смене пола, – сказал Версавел.
  
  – По-моему, есть лишь пара учреждений, где подобное вмешательство возможно. Пусть Барт обзвонит университетские больницы, и завтра мы будем знать, кем был Герберт.
  
  – Барт уже позвонил всем специалистам во Фландрии, – сообщил Ван-Ин. – Кроме того…
  
  – Ты его терпеть не можешь.
  
  – Как ты догадался? Если Барт установит личность Герберта, он немедленно позвонит прессе и сообщит, что совершил прорыв в расследовании.
  
  – Попроси Карине.
  
  Ван-Ин помотал головой:
  
  – Карине надо прояснить другое дело.
  
  Он проинформировал Версавела об операции под прикрытием.
  
  – Общественный центр социального благополучия пообещал оказать содействие. Если кому-нибудь из «Помощи» потребуется информация о Карине Неелс, от социальной работницы по телефону они услышат выдуманную историю. Согласно досье общественного центра, Карине получает минимальные выплаты. Ее бросил муж, из-за чего она осталась без денег. Если за три месяца она не выплатит долги, ее выставят из квартиры.
  
  Версавел не мог поверить своим ушам.
  
  – Де-Ки в курсе?
  
  Группа инвалидов приготовилась уходить. По крайней мере, они могли прибегнуть к надежной защите хорошо функционирующего учреждения – то, в чем обычный человек не должен нуждаться. Ван-Ин поднял руку, когда поглощающий мороженое молодой человек одарил его слюнявой улыбкой.
  
  – Господь милосердный! Разве ты не говорил, что Де-Ки хочет поговорить со мной в одиннадцать часов?
  
  – Да, – ответил Версавел. – У тебя еще всего каких-то десять минут. Вызвать такси?
  
  Ван-Ин в спешке допил свой бокал.
  
  – Я дойду пешком, Гвидо.
  
  Он поспешил к двери.
  
  – А я заплачу, – ухмыльнулся Версавел.
  
  Ван-Ин обернулся.
  
  – Не волнуйся, Питер. Университетские больницы я потом возьму на себя.
  
  – Спасибо, Гвидо.
  
  Звяканье ключей остановило его на лету.
  
  – Машина стоит на Бюрге, – снова ухмыльнулся Версавел.
  
  – Господь милосердный! – воскликнул Ван-Ин. – Я забыл. Ты не мог сказать об этом пораньше?
  
  Версавел достал из своего бумажника две банкноты по сто франков, положил их на стол и пошел за своим начальником.
  
  – Здравствуй, Аманд. – Голос Йеруна Плетса звучал напряженно. Джейн стояла позади него. – Это Йерун. Мне надо кое-что тебе рассказать.
  
  Аманд посмотрел, как из автобуса выгружаются голодные немцы и с шумом бросаются на штурм его ресторана.
  
  – У меня мало времени, Йерун. Здесь полно дел.
  
  – Две минуты, – взмолился Плетс.
  
  У начальника полиции Де-Ки возникли большие неприятности. Доктор Де-Ягер был хорошим другом, который время от времени изменял жене. Это само по себе не было драмой. Большинство мужчин когда-нибудь изменяют женам. Неприятным было то, что его имя красовалось в списке, который незаконным образом получил Ван-Ин. Де-Ки стоял перед дилеммой. Если он даст Ван-Ину по рукам за его далеко не ортодоксальные методы работы, взбунтовавшийся комиссар обвинит его в предвзятости. Если он ничего не скажет, тогда Де-Ягер сделает старое дело достоянием гласности. Де-Ки этого очень не хотел. Никому сейчас не следует знать, что десять лет назад от него забеременела молодая сотрудница полиции и что Де-Ягер квалифицированно удалил плод их непродолжительной страсти.
  
  Ван-Ин подождал за дверью, пока большие часы в коридоре не указали на одиннадцать. Он поправил галстук и постучал.
  
  Де-Ки вскочил со своего кресла. Вместо того чтобы нажать на кнопку «входите», он сам открыл дверь.
  
  – Как приятно тебя видеть, Питер, – сказал главный комиссар с несколько преувеличенным удовольствием.
  
  Они обменялись рукопожатиями. Де-Ки сел за свой стол и широким жестом пригласил Ван-Ина сесть напротив него. В кабинете все казалось привычным, как будто Де-Ки никогда не отсутствовал. Взгляд Ван-Ина блуждал по кабинету. Все стояло или висело аккуратно на своем месте: вставленный в рамку университетский диплом, фотография Де-Ки с королем, произведение искусства, которое Де-Ки получил в подарок от Бельгийской федерации футбола, гравюра ратуши и бейсбольная кепка с логотипом Американской федерации полиции.
  
  – Как продвигается расследование убийства Провоста?
  
  Де-Ки скрестил руки, откатил кресло назад и вытянул ноги. Точно такую же привычку имел легендарный глава ФБР Эдгар Гувер.
  
  – Я думаю, что уже виден свет в конце туннеля, – порадовал начальника Ван-Ин.
  
  – Как так, Питер?
  
  Если кто-то говорил, что виден свет в конце туннеля, это чаще всего означало, что вряд ли есть какие-либо продвижения.
  
  – Пока мы больше сосредоточены на первом убийстве, – сказал Ван-Ин. – И в этом расследовании я в ближайшее время ожидаю прорыва.
  
  Де-Ки подкатил свое кресло поближе и наклонился над столом.
  
  – Питер Ван-Ин, тот убитый бродяга меня не интересует, – прошептал он. – Позволь дать тебе хороший совет – оставь то дело на время. Прежде чем ты об этом узнаешь, ты запутаешься в смертельном клубке. В списке, который ты мне достал, есть имена влиятельных лиц. Возможно, что…
  
  – Доктору Де-Ягеру не стоит беспокоиться.
  
  Ван-Ин пристально посмотрел на начальника полиции.
  
  Де-Ки выпрямился. По его застывшим челюстным мышцам было отчетливо видно, что он изо всех сил старается сохранить самообладание.
  
  – И о чем доктору Де-Ягеру нужно было бы беспокоиться? – спросил он.
  
  – Я не знаю. Каждый человек делает когда-нибудь в своей жизни ошибку, и если бы мы тащили в суд всех, кто однажды выходит за рамки дозволенного, тюрьмы были бы переполнены порядочными гражданами.
  
  Ван-Ин позволил себе высокомерную улыбочку. Дипломаты долго размышляли, прежде чем решались делать подобного рода двусмысленные заявления.
  
  Де-Ки завел руки за голову и потянулся. Он посыл понял. Ван-Ин оставит Де-Ягера в покое, если больше никто не будет кудахтать об инциденте с Линдой Артс.
  
  – Я считаю, что это разумно, Питер.
  
  Его голос звучал чуть мягче, чем несколько минут назад. Это был не первый раз, когда он недооценивал сообразительность комиссара Ван-Ина.
  
  – Не думай, что я хочу оказать влияние на ход твоего расследования, Питер. Меня в первую очередь заботит благополучие моих людей. Поэтому я посчитал своим долгом обсудить с тобой некоторые деликатные моменты. Но теперь, когда мы согласовали стратегии, я с напряжением жду раскрытия обоих дел. Должно свершиться правосудие.
  
  Даже опытные политики дважды подумали бы, прежде чем нести подобный вздор. Де-Ки, наоборот, считал, что надежно защитил себя от удара.
  
  – Это все, господин главный комиссар?
  
  – Еще один момент, Питер. Для меня дело Линды Артс закрыто при условии, что ты ее оставишь в покое. До тех пор пока ей официально не будет предъявлено обвинение, ты к ней больше не подойдешь. Ясно?
  
  Ван-Ин не обиделся на старика из-за того, что он хотел оставить последнее слово за собой.
  
  – Вы можете на это рассчитывать, – сказал он с облегчением.
  
  Де-Ки встал. Он проводил своего подчиненного до двери. Разговор едва ли длился десять минут, и его результат удовлетворил обе стороны.
  
  Когда Ван-Ин вышел, Де-Ки набрал номер доктора Де-Ягера.
  
  – Псст.
  
  Только Ван-Ин хотел войти в кабинет 204, как Карине Неелс таким образом привлекла его внимание. Не особенно оригинально, но это сработало. Ван-Ин повернулся в ту сторону, откуда донеслось «псст». Карине жестом показала, что она хочет с ним поговорить. В форме молодой агент Неелс выглядела отнюдь не сексуально.
  
  Ван-Ин к ней присоединился. Вместе они поднялись на второй этаж и вошли в пустой кабинет, который выглядел вполне подходящим для тайной встречи.
  
  – У меня важные новости, – прошептала она взволнованно.
  
  Ван-Ин запер за собой дверь. Бедняжка тряслась, как крылья колибри.
  
  – Вы правы, комиссар. «Помощь» – это прикрытие для сети проституции. Вчера я не могла до вас дозвониться и…
  
  – Успокойтесь, Карине, – сказал Ван-Ин.
  
  Он спрашивал себя, было ли это оправданно – нагружать девушку таким заданием. Карине села.
  
  – Илсе связалась со мной сегодня утром. Она сказала, что решение проблемы разрабатывается, и попросила зайти еще раз.
  
  Карине начинала говорить все более торопливо.
  
  – НКО готова погасить мои долги и выплатить задолженность по квартире при условии, что я окажу им маленькую услугу.
  
  На ее щеках заиграл смущенный румянец.
  
  – Ты же этого не сделала? – вскипел Ван-Ин.
  
  – Илсе сделала несколько фотографий, – ответила она почти вызывающе.
  
  – В обнаженном виде?
  
  Она кивнула.
  
  – Потом Илсе объяснила, что от меня требуется. Я должна быть доступна в течение шести месяцев. За это время меня могут максимум двадцать раз вызвать на фотосессию.
  
  – Фотосессию? Ты же не имеешь в виду, что…
  
  Карине нервно засмеялась. У Ван-Ина создалось впечатление, что эта операция ее возбуждала.
  
  – Об этом не может быть и речи, – строго сказал он.
  
  Карине отрицательно помотала головой. Но это было не слишком убедительно.
  * * *
  
  – У этих парней в любом случае хватит смелости.
  
  Ханнелоре вышла из душа. Она накрутила на голове полотенце в виде чалмы и надела толстый банный халат. Ван-Ин сидел в прилегающей к ванной комнате спальне.
  
  – Теперь твоя очередь действовать, – сказал он.
  
  Ханнелоре подошла и села на кровать рядом с ним. Ее халат немного выпятился на животе.
  
  – Я понимаю твое огорчение, Питер. Как часто я уже тебе говорила, что чиновники прокуратуры должны придерживаться строгих правил. Ни один следственный судья не выдаст ордер на обыск на основе незаконно полученных улик.
  
  – Потому что несколько его коллег упоминаются в списке, – с горечью заметил Ван-Ин. – Двойные стандарты. Буква и дух закона. Зависит только от того, кем ты являешься и сколько ты можешь заплатить.
  
  Ханнелоре пожала плечами. Она развязала чалму и начала насухо вытирать свои блестящие волосы.
  
  – Согласно закону я должен попросить эту бедную девушку сначала позаниматься проституцией и только потом предъявить иск, – удрученно вздохнул Ван-Ин.
  
  – И речи быть не может. Даже заурядный адвокат выиграет это дело в пользу НКО. Карине – полицейский агент, и в этой должности она не может никого подстрекать к преступлению. Меня бы даже не удивило, если бы ее обвинили в подделке документов. Кстати, что бы это дало? Возможно, эта Илсе – лесбиянка, которая пользуется своей должностью, чтобы иногда цеплять себе подружек.
  
  Ван-Ин обиженно зажег сигарету, последнюю из своего дневного пайка.
  
  – Тебе пора еще раз открыть свои лекции по уголовному праву, – улыбнулась Ханнелоре. – Думаю, за это время ты кучу всего забыл.
  
  Ван-Ин поднялся и стал ходить взад и вперед по комнате. Расследование зашло в тупик. Его основная надежда заключалась в установлении личности Герберта, но даже эти поиски ничего сегодня не принесли. От двух больниц они получат ответ завтра. Если он будет отрицательным, они столкнутся с невыполнимым заданием. Тогда останутся только больницы за границей, что будет равносильно поискам иголки в стоге сена.
  
  Когда они сидели за столом, Ван-Ин предпринял робкую попытку затронуть тему Линды Артс.
  
  – Если прокуратура боится сильных мира сего, мы, наверное, можем взяться за изгоев, – предложил он саркастично.
  
  – Коммунизм уже мертв, Питер. И даже когда еще был жив, действовали те же принципы. Перед законом никто не равен. Люди – эгоцентричные существа. Какая-то система ничего изменить не может. Чиновники – тоже всего лишь люди. Все мы танцуем на провисшем канате и всеми средствами пытаемся сохранить свое шаткое равновесие.
  
  – Я не собираюсь начинать идеологическую дискуссию, Ханне.
  
  – Могу себе представить, – сказала она перед тем, как откусить следующий кусочек запеченной телячьей печени. – Тебе бы хотелось, чтобы я разрешила задержать Линду Артс.
  
  Ханнелоре запихнула в рот последний кусочек печени. Ван-Ин протянул ей салфетку.
  
  – Линда Артс – подозреваемая в деле Провоста. У меня есть догадки…
  
  – Догадки, Питер. Мне нужны улики.
  
  Ван-Ин жадно посмотрел на пустую пачку сигарет. У него было большое желание пойти в ночной магазин и купить сигарет и выпивку.
  
  – В наше время почти ничего невозможно доказать, – заметил он недовольно. – Все лгут, чтобы спасти свою шкуру, и требуется минимум два свидетеля, чтобы опровергнуть невинную ложь.
  
  – К счастью, – парировала Ханнелоре. – Мне ведь не надо рассказывать тебе, какая существует альтернатива. VLOK хотелось бы, чтобы мы всех подозреваемых сразу же бросали в тюрьму, требовали суровые тюремные заключения и не слишком заботились о правах защиты.
  
  Ханнелоре разволновалась. Она не могла поверить, что ее муж флиртовал с правой идеологией.
  
  – Я не это имел в виду, милая.
  
  Ван-Ин старался сохранять спокойствие. Он сражался с безрассудным демоном, который грозился его разорвать.
  
  – Да ну?
  
  Этими двумя снисходительными словами она отрицала существование дьявола в его душе.
  
  – Тебе нельзя было это говорить. – Ван-Ин чувствовал себя расшатанной пробкой от шампанского, которая вот-вот вылетит. Почему она так с ним поступала? Ханнелоре знала, что он взорвется, если она продолжит в том же духе. – Я думал, что мы с тобой стоим на одной стороне, – прошептал он.
  
  – Конечно, но…
  
  Ханнелоре схватилась за низ живота. Колющая боль была такой сильной, что ей даже пришлось отклониться назад. Ангел-хранитель Ван-Ина как следует ударил по пробке от шампанского. Демон благоразумно удалился.
  
  – Что-то не так? – спросил он озабоченно.
  
  – Не волнуйся, Питер. Боюсь, что сегодня не мой день.
  
  Ханнелоре стала массировать свои бедра по бокам. Ван-Ин видел в ее глазах боль. Он сел рядом с ней.
  
  – Это все моя вина, – пробормотал он извиняющимся тоном. – Я знаю, что это не отговорка, но у меня был тяжелый день. Расследование зашло в тупик, и ты знаешь, как безумно сильно я хочу с тобой в Португалию.
  
  Ханнелоре прильнула головой к его плечу.
  
  – Это мило с твоей стороны.
  
  Растопырив пальцы, она запустила руку в его волосы. От этого у него всегда мурашки бежали по коже.
  
  – Мне жаль, что я сравнила тебя с этим грязным VLOK.
  
  Ван-Ин был рад, что его гнев угас. Он почти забыл про то, что она сегодня была у гинеколога. Пункция околоплодных вод – удовольствие небольшое. Минуту он подумывал спросить ее, все ли прошло хорошо, но потом отказался от этой идеи. Если она сама не завела об этом разговор, он должен был это уважать.
  
  – Может быть, мне лучше самой поговорить с госпожой Артс? – спросила Ханнелоре немного погодя.
  
  Ван-Ин рисовал указательным пальцем сердечки у нее на спине.
  
  – Если только мне разрешат донести до нее ведро воды, – усмехнулся он.
  
  В ночной сорочке в цветочек Карине Неелс выглядела прелестно. Старомодная авторучка царапала витиеватые буквы на мягкой бумаге ее дневника.
  
  «Я проигнорировала приказ комиссара Ван-Ина. В десять часов я пришла к Илсе. Она была полна энтузиазма и попросила сначала провести тестовую фотосессию, прежде чем мы сегодня вечером сможем приступить к делу. Она считает, что у меня очень красивое тело и что мне не обязательно позировать обнаженной. Илсе провела меня в настоящую студию. Она спросила, будет ли мне мешать, если там будет присутствовать мужчина, так как она в фотоаппаратах не разбирается, находиться в лучах прожекторов было захватывающе. Фотограф ко мне в любом случае не приставал. Он стоял в темноте и за всю фотосессию не сказал ни слова. Однако на кое-что я обратила внимание: от мужчины…»
  Глава 12
  
  Вилльям Артс спрятался в спальне Аманда. Из окна он следил за каждой машиной, которая заезжала на парковку ресторана. Ожидание – занятие для страдающих старческим маразмом пожилых людей. Если бы это было олимпийской дисциплиной, Вилльям с удовольствием вручил бы старичкам их медали. Для него ожидание непонятно чего было пыткой. Он измерял время секундами, складывал их в минуты и проклинал маленькую стрелку на своих часах, которая, словно неподвижный менгир[58], пренебрегала законами механики.
  
  Вилльям прожил два дня в эйфории. Два дня, которые длились не более наносекунды.
  
  Брукс и Броуэрс приехали в ресторан Аманда перед полуднем. Англичанин пребывал в отличном настроении. Ведь он провел ночь со своей подругой Пенелопе. Боуэрс встретил ее вчера в вестибюле отеля «Кинг Джордж». В тот момент он понял, почему Брукс непременно хотел переночевать на острове. Пенелопе была остроумной женщиной около сорока лет с обвисшей, плоской грудью и большими грустными глазами. Она напомнила ему заключительную сцену Одиссеи Гомера. Точно так же, как в эпосе слепого греческого поэта, эта мальтийка Пенелопе неудержимо притягивала к себе мужчин среднего возраста. Броуэрс мастурбировал в своем номере два раза подряд. Теперь ему казалось, что все это было очень давно.
  * * *
  
  Вилльям сразу же узнал бывшего жандарма. Он не понимал, как ищейке Вандале удалось разыскать его так быстро.
  
  Аманд реагировал сдержанно. Он поприветствовал иностранцев профессиональной улыбкой.
  
  – Бельгиец, – определил он, когда Броуэрс представился. – Вас здесь встретишь не часто. Добро пожаловать в мой ресторан, господа.
  
  Брукс и Броуэрс сели на террасе под льняным зонтом от солнца. Дул освежающий бриз. На Гозо, втором по величине острове Мальтийского архипелага, море всегда рядом.
  
  – Я слышал, что вы из Западной Фландрии, – сказал Броуэрс приветливо.
  
  – Да, верно, – подтвердил Аманд. – Я родился в Кнокке.
  
  Он дал им меню. Броуэрс не узнал ни одного классического блюда.
  
  – Могу посоветовать вам копченую меч-рыбу, – услужливо предложил Аманд.
  
  У Брукса слюнки потекли. Вкуснее, чем у Аманда, меч-рыбы не было нигде. Он с энтузиазмом кивнул. Броуэрс тоже согласился на предложение Аманда и заказал рыбу на закуску. В качестве основного блюда они взяли fenek[59].
  
  – Rabbit[60], – ответил Брукс, когда Броуэрс попросил объяснить, что это такое. – Мальтийцы – заядлые охотники. Они стреляют во все, что движется. Если ты побудешь здесь некоторое время, то заметишь, что птиц на Мальте почти нет.
  
  Меч-рыба могла посоперничать с самым изысканным шотландским лососем. По структуре она была немного грубее, но мясистые ломтики отличались нежным вкусом.
  * * *
  
  Артс налил себе немного виски. Аманд обещал держать его в курсе. Где он, черт возьми? Артс осушил бокал одним залпом. Полный отчаяния, он задавался вопросом, почему Вандале послал за ним наемного убийцу.
  
  Наверное, Провост проболтался, когда было выкопано тело. Он взял бутылку и налил себе еще один бокал. Он пытался мыслить ясно. Если Вандале вынес ему смертный приговор, бежать не было смысла. Рано или поздно Броуэрс его схватит. Не зря окружение называло бывшего жандарма питбулем.
  
  Тем временем на террасе народу прилично прибавилось. Армия официантов нервно металась туда-сюда. Аманд лично положил дымящегося кролика им на тарелки. Аромат был восхитительный.
  
  – Я могу вам еще чем-нибудь помочь, господа? – спросил он дружелюбно.
  
  Броуэрс проницательно посмотрел на уроженца Кнокке. Широкая улыбка на губах Аманда застыла.
  
  – Говорят, что вы знаете всех иностранцев на острове, месье Аманд. Я кое-кого ищу. Кто знает, может быть, вы сможете мне помочь.
  
  Броуэрс достал недавнюю фотографию Артса. Аманд изучал ее в течение нескольких секунд. Он нахмурил лоб, чтобы создать впечатление, что копается в памяти.
  
  – Мне жаль, – сказал он чуть погодя.
  
  – Клиент? – осторожно прощупывал почву Броуэрс.
  
  – И речи быть не может. Фламандцев, которые сюда приходят, я могу по пальцам пересчитать. Если бы этот человек когда-нибудь был у меня в ресторане, я бы его немедленно узнал.
  * * *
  
  – Извини, – сказал Брукс. – Урожай скудный, но зато у нас был потрясающий обед.
  
  Официант принес им кувшин крепкого кофе, выпечку и две рюмки коньяка. Напитки предложены за счет заведения, сказал он.
  
  Броуэрс снял солнечные очки.
  
  – Ты так думаешь?
  
  Брукс заставлял коньяк вальсировать в рюмке.
  
  – Tell me, you little devil[61], – усмехнулся он.
  
  Броуэрс отогнал мух от выпечки, откусил кусочек пирожного и с брезгливой миной положил его обратно на блюдо.
  
  – Должно быть, зубные врачи зарабатывают здесь целые состояния, – проворчал он. – Эта гадость такая сладкая, что, даже если у тебя вставная челюсть, будут болеть зубы.
  
  – Живя здесь, привыкаешь. Лучше расскажи мне, что ты обнаружил, – нетерпеливо напирал Брукс. Любопытство человека из САС польстило самолюбию Броуэрса.
  
  – Это же очевидно, Джонатан. Во-первых, Аманд поприветствовал нас как бельгийцев. Когда я показал ему фотографию Артса, он вдруг заговорил о фламандцах. Он также не спросил, почему мы ищем Артса. Примечательно для человека, у которого земляки бывают редко. Во-вторых, с того момента, как Аманд узнал, почему мы здесь, он передал обслуживание нашего столика официанту. И в-третьих, у меня нюх на людей, которые лгут. По-моему, Артс здесь неподалеку. Думаю, я еще поторчу тут некоторое время.
  
  Брукс считал, что ничего страшного в этом нет. От перспективы провести вторую ночь с Пенелопе у него забурлила кровь.
  * * *
  
  – Я заместитель королевского прокурора Мартенс, – решительно представилась Ханнелоре, когда Линда Артс открыла дверь. – Я пришла по поводу вашего иска против комиссара Ван-Ина.
  
  Она припарковала «рено-твинго» на подъезде к вилле, прямо под пышным шиповником: этот приезд сюда составлял тайну, так же как и ее миссия.
  
  Сооружение, воздвигнутое на смешении ар-деко и австрийского стиля, до шестидесятых годов служило символом для художника-выскочки. Когда одним мрачным зимним вечером он повесился, его корыстолюбивая семья продала «собственность» с аукциона. Общеизвестно, что за дом, к которому прилипла кровь, много не получишь. Лодевейк Вандале приобрел его почти даром и сделал из него скромный бордель. Из-за недостатка фантазии он окрестил свое заведение «Клеопатрой».
  
  Когда-то Линда Артс могла посоперничать в красоте с одноименной египетской царицей. Сейчас она была похожа на раздувшуюся мумию.
  
  – Какого иска? – гавкнула она.
  
  – Побои и нанесение травм, – уточнила Ханнелоре. – Согласно вашему заявлению, к вам приставала полиция.
  
  Ее прямой подход отрезвил Линду. Она подняла веки и окинула Ханнелоре помутневшим взглядом.
  
  – Могу я войти, госпожа Артс?
  
  Линда пригладила свои нечесаные волосы, пожала плечами и сделала шаг назад.
  
  – Почему нет, – сказала она, еле ворочая языком.
  
  В доме воняло затхлостью, кислым сигаретным дымом и выдохшимся пивом.
  
  – Я как раз завтракала, – сказала Линда. – Хотите чашку кофе?
  
  Ханнелоре кивнула. Она последовала за Линдой из столовой на кухню. Даже Ван-Ин посчитал бы, что такой бардак – это уже слишком. Плесень сражалась за место на немытых тарелках на кухонном столе. Переполненные пепельницы распространяли мерзкий запах. Кошачий лоток неделями не чистили, и он распространял такую вонь, от которой перехватывало дыхание. Ханнелоре вспомнила об уроках дородовой гимнастики и попыталась дышать поверхностно.
  
  – Этот негодяй вылил мне на голову два ведра воды. И это в 1997 году. Вы можете себе представить?
  
  Линда ополоснула чашку под краном. Ханнелоре пожалела, что сказала «да», когда Линда предложила ей кофе. По запаху она узнала безвкусный слабый кофе, который подают в интернатах и слишком долго подогревают.
  
  – В прокуратуре к вашему иску отнеслись особенно серьезно, госпожа Артс. Принуждение к близости и жестокое обращение – непростительны. Тем более если в этом провинился полицейский.
  
  – Принуждение к близости, – пронзительно засмеялась Линда. – По мне, пусть хоть каждый наполняет мое ведро, если они, по крайней мере, будут за это платить.
  
  – Ваше ведро, госпожа Артс?
  
  – Детка, мужчины все видят большим. Если они потеряют хотя бы чайную ложечку своей слякоти, они уже говорят о ведре.
  
  Ханнелоре отодвинула свою чашку кофе в сторону. Линда расплылась в ухмылке. Ее челюсть продемонстрировала множество сходств с конгломератом черных вулканических камней. Она плюхнулась на стул и налила себе в чашку «Эликсир д'Анвер».
  
  – Хотите молоко?
  
  Ханнелоре подумала о слякоти, ведре и отрицательно помотала головой.
  
  – Глоток «Эликсира»?
  
  Не дожидаясь ее ответа, Линда встала. Она достала из кухонного шкафа рюмку и налила в нее сладкий ликер.
  
  – Вы уже обратились за помощью к другому адвокату, госпожа Артс?
  
  Ханнелоре сделала для вида маленький глоток из рюмки, стараясь подавить свое отвращение. Она пила, потому что было важно заручиться доверием Линды.
  
  – Пфф.
  
  Невероятно, сколько презрения способно выразить междометие. Ван-Ин мог быть доволен. Без адвоката она была бессильна.
  
  – Провост получил по заслугам. Мне этот мудак не был нужен. Он не лучше других.
  
  – Других?
  
  Смех, который издала Линда, довел бы покойного Феллини до экстаза.
  
  – Вандале – свинья, Де-Ягер – закомплексованный червь, Верворт заслуживает смертного приговора, а Дефлур, по мне, так может спрыгнуть со своего оргáна.
  
  – А Брэйс?
  
  Линда испугалась.
  
  – Йохан был милым мальчиком, – сказала она, всхлипнув.
  
  – Был?
  
  Ханнелоре посмотрела увядшей женщине прямо в глаза. Нет ничего более жалкого, чем алкоголик, который становится эмоциональным. Линда схватила бутылку и снова налила себе полную рюмку. Она почти не дрожала. Жадность, с которой она пила, доказывала, что она уже достигла последней стадии.
  
  – То есть вы его хорошо знали?
  
  Линда смахнула слезу. Йохан Брэйс был ее богом. Если бы она в то время согласилась на его предложение, она бы жила сейчас в роскошной вилле, у нее была бы прислуга и свой отпуск она проводила бы в экзотических краях. Когда она была молодой девушкой, она мечтала об этом каждую ночь.
  
  – Йохан бывал здесь иногда, – сказала она. – Перед тем как он стал министром, разумеется.
  
  Ханнелоре понимающе кивнула. Она зажмурила глаза и сделала глоток «Эликсира». На минутку сладкое вещество ей понравилось. Потом оно оставило у нее внутри обжигающий след.
  
  – Еще глоточек?
  
  Светская потаскуха стала приходиться ей по душе. Она налила ей рюмку до краев.
  
  – Когда-то я была королевой красоты.
  
  Она встала и, пошатываясь, пошла к грязному кухонному шкафу.
  
  Ханнелоре содрогнулась при виде синих расширенных вен и жесткой, огрубевшей кожи, которая обтягивала ее нескладные икры.
  
  – Вы еще часто видите Йохана?
  
  Это звучало банально. Линда повернулась и распахнула свой халат. Хлопковая ночная рубашка, которую она носила под ним, едва ли скрывала ее обрюзгшее тело.
  
  – Что бы вы сделали с этим, если бы были мужчиной?
  
  Ханнелоре попыталась спрятать свою жалость, сделав глоток «Эликсира».
  
  – К счастью, я не мужчина, – сказала она.
  
  Линда запахнула свой халат и сосредоточилась на содержимом кухонного шкафа.
  
  – Где же эта проклятая штука?
  
  – Не беспокойтесь, госпожа Артс.
  
  Линда села перед кухонным шкафом на корточки.
  
  – В 1979 году я была мисс Западная Фландрия, – охала она. – Где же этот чертов бокал?
  
  Бряцание сервиза заглушало ее причитания.
  
  – Линда, я тебе верю. Кстати, по тебе это все еще заметно.
  
  Линда успокоилась, когда Ханнелоре обратилась к ней по имени. Она резко прекратила свои бесполезные поиски.
  
  – Ты серьезно?
  
  На ее осунувшемся лице расцвела непроизвольная улыбка. Она выпрямилась и снова села за стол.
  
  – У Йохана хороший вкус. Более того, он очень умный. То, что он стал министром, меня никогда не удивляло.
  
  Линда совсем забыла о бокале. Ханнелоре подняла рюмку и подмигнула. Она считала свою тактику отвратительной. Для самобичевания она осушила рюмку одним залпом. Оставалось надеяться, что в отношении алкоголя ребенок унаследовал гены Питера.
  
  – Ты должна была их знать, – сказала Линда с ностальгией.
  
  – Их?
  
  Линда нервно искала в мятой пачке сигарету. Ханнелоре отодвинула свою рюмку в сторону, достала из своей сумки пачку сигарет «Джон Плейер» и предложила одну Линде.
  
  – Спасибо. У меня как раз закончились.
  
  – Кого ты имеешь в виду под ними?
  
  – Йохана, Провоста и Вилльяма. Я, конечно, выбрала не того.
  
  – Оставь себе пачку, – сказала Ханнелоре.
  
  – Возьми тоже одну, – предложила Линда.
  
  Ханнелоре не оказала сопротивления соблазну. После первой затяжки она почувствовала себя как коммунист, который настучал о своем соседе-еврее в гестапо. «В интересах следствия», – оправдалась перед собой она. Питер использовал эту отговорку, если в чем-нибудь провинился.
  
  – Значит, ты могла выбирать, – заметила Ханнелоре.
  
  «Эликсир» оказал свое действие. Сочетание ликера на пустой желудок и вкусной сигареты обеспечило чувство эйфории, которое она не испытывала со времен своего студенчества.
  
  – Йохан, Ив и Вилльям были закадычными друзьями, – хихикнула Линда.
  
  – Ив Провост?
  
  – Всюду уважаемый адвокат. Царствие ему небесное, – фыркнула она. – Я могла получить их троих. Они с ума сходили по моему телу.
  
  – Типичные мужчины, – улыбнулась Ханнелоре. – Красивым женщинам всегда не везет.
  
  – Тебе легко говорить.
  
  У Линды начал заплетаться язык. Сигареты, которые она закуривала одну за другой, большей частью бесполезно дымились в одной из вонючих пепельниц.
  
  – Значит, они были твоими друзьями юности?
  
  Линда восторженно кивнула. У нее были стеклянные глаза.
  
  Ханнелоре не очень хорошо знала, могла ли она продолжать таким образом. Это казалось так же жестоко, как обливание водой, против которого Линда так яростно протестовала.
  
  – Йохан был самым умным, Ив был самым богатым, а у Вилльяма был самый большой. Понимаешь, что я имею в виду?
  
  – Вы не так уж и плохо определились, – успокоила Ханнелоре.
  
  За пятнадцать лет Вилльям Артс отложил пятнадцать миллионов. Как бизнесмена его вряд ли можно назвать неудачником.
  
  – Пфф. Заведение все еще не наше. Это из-за Вандале. Мерзавец никогда в жизни не отпустит свою жертву. За каждую услугу он требует что-то взамен. Я однажды отправила ему видеокассету «Крестный отец». Ты ведь знаешь этот фильм?
  
  Ханнелоре кивнула. Линда хихикнула. Она все еще гордилась тем боевым подвигом.
  
  – Я добавила письмо с вопросом, не взял ли Марлон Брандо пример с него.
  
  – И?
  
  – Вилльям задал мне трепку, но это не испортило мне удовольствие.
  
  Линду теперь невозможно было остановить.
  
  – Вандале держит своих подопечных под кнутом. Он затащил Йохана в партию, и без его влияния Провост уже много лет назад оказался бы за решеткой. Если кто-то виноват, так это Вандале.
  
  – Почему ты так думаешь? – холодно спросила Ханнелоре.
  
  Линда выпила прилично «Эликсира д'Анвер». Она начала заикаться.
  
  – Ты же не будешь м-меня д-дурачить, что с-суду об этом м-мерзавце не известно? Ведь все з-знают, ч-что он н-натворил.
  
  Линда чиркнула спичкой. Она сделала неловкое движение. Все произошло молниеносно. Ее нейлоновый халат вдруг заполыхал. Она подпрыгнула, словно импала[62], которая учуяла запах приближающего льва. Ханнелоре, наоборот, продолжала оторопело сидеть. Линда неистово била себя по бокам. Языки пламени облизывали ее бедра.
  
  Удивительно, насколько медленно зрители иногда реагируют на чрезвычайную ситуацию. Ханнелоре стоило огромной силы воли, чтобы разрушить эти парализующие чары. Она вскочила, налила в грязную кастрюлю воды и потушила огонь. Ван-Ин бы рассмеялся, если бы она рассказала ему эту историю. Ханнелоре поймала себя на том, что ей было трудно сохранить серьезный вид. Линда, наоборот, начала тихонько хныкать.
  
  – Больно?
  
  Ханнелоре оценила повреждения. Нижняя половина ее халата полностью сгорела. Обугленные остатки нейлона распространяли жуткую вонь.
  
  – Все нормально, – сказала она смущенно.
  
  Линда бесцеремонно подняла свою хлопковую ночную рубашку. Под рубашкой на ней были крошечные трусики, – белый треугольник надулся между жировыми складками. Одно из ее бедер было сильно обожжено. На этом месте образовывались волдыри. Часть кожи десять на двадцать сантиметров была похожа на неаккуратно наклеенную полоску обоев.
  
  Ханнелоре снова набрала в кастрюлю воды и вылила на ожог. Вода потекла по кухонному полу.
  
  – Где ванная?
  
  Ханнелоре помнила из учебного фильма о пожарах, что повреждения можно ограничить, только если подержать обожженный участок под проточной водой.
  
  Линда указала наверх.
  
  На полу душевой кабины лежала куча вонючего грязного белья. Ханнелоре пнула его ногой в сторону и втолкнула Линду внутрь. Потом она окатила ожог ледяной водой. Линда душераздирающе визжала, но Ханнелоре это совершенно не трогало. Ей требовалась вся ее сила, чтобы справиться с пациенткой.
  
  Через десять минут она промокла почти так же, как Линда, которая постоянно кричала «хватит». Она перестала кричать только тогда, когда Ханнелоре закрутила кран. Ванная комната была наполовину залита водой. С обеих женщин капало, как с мокрых собак.
  
  – А теперь я вызову скорую, – решительно заявила Ханнелоре.
  
  – Нет! – истерично крикнула Линда. – Я не хочу в больницу.
  
  Как и большинство людей, у кого есть проблемы с алкоголем, она до смерти боялась, что ее положат в больницу, потому что там алкоголь и сигареты были под запретом.
  
  Однако Ханнелоре на уговоры не поддалась. Она сбежала вниз по лестнице. Когда она входила в дом, увидела, что внизу есть телефон. Линда заковыляла за ней.
  
  – Пожалуйста, не звони, – умоляла она. – Сообщи моему домашнему врачу. Если он скажет, что мне надо в больницу, тогда я поеду.
  
  Ханнелоре резко повернулась. «Услуга за услугу», – подумала она.
  
  – Если бы я была уверена, что ты мне рассказала все, то…
  
  – Спрашивай! – крикнула Линда в отчаянии.
  
  Ханнелоре еще раз взвесила все за и против. Ожог на вид не был серьезным. С мазью и парой болеутоляющих Линда снова станет прежней. Если домашний врач не будет иметь ничего против, никто не сможет обвинить ее в халатности.
  
  Мдина показалась на горизонте, как розовый замок из песка. Восходящее солнце раскрашивало древний город цветами палитры художника-импрессиониста. Вилльям Артс не обращал внимания на идиллическое зрелище и на высокой скорости вел «тойоту» по крутому склону в направлении Валлетты. Вчера Броуэрс ушел с пустыми руками. Или это был отвлекающий маневр? Артс знал репутацию бывшего жандарма. Его присутствие на острове являлось неопровержимым доказательством решимости, с которой Вандале хотел его схватить.
  
  Минувшей ночью Артс лежал и обдумывал всевозможные сценарии. Только когда сегодня утром он прочитал в «Хет лаатсте ниус»[63] развернутый отчет об убийстве Ива Провоста (газета появлялась на острове с опозданием в несколько дней), он принял опрометчивое решение вернуться в Бельгию. По его мнению, это был единственный способ спасти свою шкуру. Теперь, когда Провост был мертв, он мог прикрыться бельгийским законом. Ведь он предусматривает, что в определенных случаях обвиняемый может обратиться за помощью к принципу исключения вины. Согласно уголовному кодексу, подозреваемый может быть приговорен к тюремному заключению только в том случае, если он отвечает определенным требованиям. Так, например, он должен быть душевно здоровым. Этим правилом ловко пользуются многие адвокаты, чтобы вытащить своих клиентов из тюрьмы. Одно из менее известных оснований для того, чтобы тебя приняли в расчет для исключения вины, – это моральное давление. Если защита может доказать, что клиент совершил преступление, потому что его морально принуждали, судья должен в принципе снять обвинение или, по крайней мере, назначить легкую меру наказания. В случае Артса это могло означать максимум пару лет заключения, и он бы предпочел это, чем верную смерть. Когда он закапывал Дани, он должен был Вандале полмиллиона. Без отсрочки платежа он бы точно обанкротился. Вандале предложил полюбовную сделку при условии, что Артс закопает тело. При нормальных обстоятельствах суд прислушался бы к этой аргументации и скорее был бы склонен схватить заказчика, чем мальчика на побегушках. Если бы скандал стал достоянием гласности, одновременно исчезла бы и необходимость убийства. Немного везения – и к весне он снова будет на Мальте.
  Глава 13
  
  Ван-Ин обедал скромно. Он ограничился кофе и двумя сигаретами. Бутерброды с сыром, которые Ханнелоре завернула ему сегодня утром, лежали неоткрытыми в корзине для бумаг. Кофе был слабый, а от сигарет он начал кашлять. Будущее выглядело уныло. На него взвалили два убийства. Улик мало, и в довершение всех бед Гвидо сообщил, что заболел. Против своего желания он позвонил в две оставшиеся больницы, и в них ему тоже сказали, что ни один пациент, которому там в восьмидесятых годах делали операцию по смене пола, не подходил под описание Герберта. И это его не удивило. Большинство мужчин, которые в то время хотели подвергнуться такому испытанию, были старше двадцати пяти лет. Но, как Ван-Ин уже раньше заметил, на этот раз никто не сможет обвинить их в не тщательном подходе.
  
  И потом был еще Барт, который всю первую половину дня действовал ему на нервы бесконечными объяснениями анализа преступлений. Что его больше всего беспокоило, так это запрет Де-Ки присутствовать на допросе Линды Артс и незаконное отсутствие Карине Неелс.
  
  Ван-Ин еще раз взвесил обе возможности. Он мог надраться или зайти проведать своего тайного агента. Большие часы в столовой медленно пожирали минуты. Было полпервого. Провести еще четыре часа в компании Барта показалось ему невыполнимым «послушанием». А что, если ему сейчас выпить два «Дювеля» и потом пойти поискать Неелс? Его привлекала перспектива убить оставшуюся часть дня таким образом. Помехой был только Барт. Если Ван-Ин смоется без уважительной причины, завтра ему придется отчитываться перед Де-Ки, а у него на это не было никакого желания. Его план бегства требовал креативного подхода.
  
  Ван-Ин набрал номер КПП. Если он не ошибался, то дежурил Брёуноге.
  
  – Здравствуй, Роберт. Это Ван-Ин. Ты не мог бы сделать мне приятное?
  
  Агент Брёуноге усмехнулся, когда Ван-Ин объяснил ему свой план. То, что у Барта в полицейском корпусе мало друзей, было секретом Полишинеля.
  
  – Будет сделано, комиссар.
  
  – Спасибо, Роберт. Отметь, что я тебе буду должен.
  
  Брёуноге набрал номер кабинета 204:
  
  – Здравствуйте, главный инспектор Барт. Могу я вас любезно попросить соединить меня с комиссаром Ван-Ином?
  
  Барт содрогнулся от архаического языка, которым пользовались некоторые младшие офицеры.
  
  – Комиссар на обеде, – ответил он формально. – Я могу тебе помочь?
  
  – У меня только что был на линии губернатор, и он хочет срочно поговорить с комиссаром.
  
  Барт больше не задавал вопросов. Он помчался в столовую и предупредил Ван-Ина.
  
  Ханнелоре проследовала по Стеенстрат со скоростью пешехода и припарковала «рено-твинго» на рынке, прямо перед палаткой, где продавали картошку фри. Площадь только перестроили и сделали пешеходной. Сообщение между Стеенстрат и Воллестрат по-прежнему исправно функционировало, но парковка была строго запрещена.
  
  Молодой агент жестом показал, чтобы Ханнелоре продолжала двигаться, но она его приказ демонстративно проигнорировала. У палатки французская супружеская пара среднего возраста, громко треща, обсуждала меню.
  
  – Je n'y comprends rien du tout[64], – возмущалась француженка, как будто слова «картошка фри», «майонез» и «хот-дог» были совершенно неузнаваемыми.
  
  – Мне большую порцию картошки фри с тушеным мясом. – Ханнелоре оттолкнула в сторону тараторящую grenouille[65].
  
  – Çanevapas, non?[66] – ответила женщина на этот грубый жест.
  
  Ее муж тоже хотел сказать что-то неприятное, но, окинув Ханнелоре глазом знатока, прикусил язык.
  
  – Eh bien, Gerard?[67] – Морщинистая стерва бросила на мужа уничтожающий взгляд.
  
  – Эй, дамочка, ушей нет? – Сердитый агент угрожающе направлялся большими шагами к Ханнелоре.
  
  – Что вы хотели? – спросил хозяин палатки. Мужчина – лысый, тридцати лет, с носом как тяпка – не желал скандала с полицией.
  
  – Большую порцию с…
  
  Остальная часть предложения была потеряна в грохоте пневматического молотка. Было полпервого. Бригада строителей ответственно приступила к работе.
  
  – Могу я взглянуть на ваше удостоверение личности, дамочка, – прорычал агент. – Вы ведь знаете, что парковка здесь запрещена.
  
  Ханнелоре подняла голову.
  
  – Я не припарковалась, господин полицейский. Я сделала остановку, – язвительно возразила она.
  
  Француженка тотчас встала на сторону служителя закона. Она подтолкнула своего мужа и одобрительно кивнула.
  
  Агент, двойник Клинта Иствуда, с набедренной кобурой и барабанным револьвером, стоял и хлопал глазами.
  
  – Мадам изучала меню, – сказал он чуть менее агрессивно.
  
  – Я хочу порцию картошки фри с тушеным мясом, – обратилась Ханнелоре к хозяину палатки.
  
  Бедный мужчина смотрел на нее глазами, полными отчаяния.
  
  – И добавьте еще немного маринованных корнишонов.
  
  При этом Ханнелоре триумфально улыбнулась. Она осмотрела копа с головы до пят.
  
  – Я беременна и хочу есть, – сказала она, еле ворочая языком.
  
  Три рюмки «Эликсира» на пустой желудок дали о себе знать. Ханнелоре пошатнулась и как раз успела схватиться за Жерара, который незаметно приблизился.
  
  – Я предлагаю остальное объяснить в комиссариате полиции. По-моему, вы пьяны в стельку, – заявил агент сурово.
  
  – Я? Пьяная?
  
  Ханнелоре снова искала поддержки у Жерара, к большому неудовольствию его верной гарпии.
  
  Агент поднял свой радиотелефон и позвонил на КПП.
  
  – Проблемы, Делилль? – вдруг спросил кто-то рядом с ним.
  
  Агент Делилль узнавал этот голос из тысячи. Он не протестовал, когда Ван-Ин забрал у него радиотелефон.
  
  – Это Ван-Ин. Не волнуйся, Роберт. У меня здесь все под контролем. Over and out[68].
  
  – Комиссар, я не знал, что…
  
  – Все в порядке, Делилль. Ты все сделал правильно. Я знаю эту женщину. Она живет с никчемным типом, который злит ее каждый день.
  
  Агент Делилль понимающе кивнул. По крайней мере, его репутация была спасена.
  
  – Я хочу картошку фри, – умоляла Ханнелоре. У нее в голове крутилась карусель с движущимися вверх и вниз лошадками.
  
  – Месье, – умолял Жерар.
  
  Ханнелоре тяжело оперлась о его плечо. Француз изо всех сил старался удержать ее в положении стоя. Ван-Ин сделал шаг вперед и освободил француза. Он поддержал Ханнелоре и потащил ее к ближайшей скамейке.
  
  – Делилль, займись картошкой.
  
  Ханнелоре опустилась, как восковая фигура, которая слишком долго стояла под солнцем. Она выглядела ужасно бледной.
  
  – Вызвать врача?
  
  Ханнелоре подумала о Линде Артс. Больница была последним местом, в котором она хотела бы оказаться.
  
  – Дай мне сначала поесть, Питер. Несколько кусочков – и я снова буду свежа, как огурчик.
  
  Сквозь полузакрытые веки она видела синюю тень, которая сунула ей горячую еду.
  
  Ханнелоре жадно заглатывала картошку фри, гору майонеза и коричнево-черное тушеное мясо. Когда она закончила свою волчью трапезу, Ван-Ин отправил Делилля за колой. Он нервно закурил сигарету.
  
  – Тебе лучше? – спросил он чуть погодя.
  
  Ханнелоре слизнула майонез с верхней губы.
  
  – Намного лучше, – усмехнулась она.
  
  Агент Делилль просил некоторых любопытных туристов проходить. Здесь ничего не случилось.
  
  Ван-Ин протянул Ханнелоре колу. Она благодарно улыбнулась и выпила целую банку одним залпом. Сахар в напитке взбодрил ее.
  
  – Это первый и последний раз, когда я иду по твоим стопам, Питер Ван-Ин. Твой способ работы откровенно изнурительный.
  
  Ханнелоре рассказала, что случилось.
  
  – То есть опять виноват я, – покорился судьбе Ван-Ин. – Ты должна радоваться, что я случайно проходил мимо, а то отдыхала бы сейчас в обезьяннике.
  
  – Разве дорожка каждой благородной девушки не пересекается с храбрым рыцарем?
  
  Действие «Эликсира д'Анвер» еще определенно не закончилось. Ван-Ин огляделся. Рядом с ними обосновались несколько японцев, и они выступали в качестве подсадных птиц для остальной части группы. Через десять секунд Ван-Ин и Ханнелоре уже сидели в центре стаи тараторящих азиатов. К счастью, желтые собратья не понимали вздора, который несла Ханнелоре.
  
  – Ты все еще пьяная?
  
  – Я? Пьяная? С трех рюмочек ликера? Ты спятил? Меня тошнило, Питер Ван-Ин, тошнило от голода.
  
  – Конечно, – успокоил Ван-Ин.
  
  – Меня тошнило, – упрямо продолжала она.
  
  – Моя вина. Как бы то ни было, тебе повезло, что я был поблизости.
  
  – Думай как хочешь.
  
  Ханнелоре порылась в сумке и достала свое удостоверение личности.
  
  – Насколько я знаю, агент еще никогда не задерживал заместителя королевского прокурора за парковку в неположенном месте.
  
  – Эмансипация, – вздохнул Ван-Ин. – Вы ничуть не лучше мужчин.
  
  – О, да? А что тогда сделал ты?
  
  – Ничего, дорогая. Все агенты знают меня лично. Мне никакое удостоверение не нужно.
  
  – Грязный коп, – хихикнула она.
  
  Ван-Ин показал ей язык. Этот жест японцы узнали и дисциплинированно посмеялись над ним. Ханнелоре от этого веселья была в восторге.
  
  – Все знают, что мудрецы родом с Востока, – посмеивалась она.
  
  Ван-Ин бросил на японцев гневный взгляд и показал им язык.
  
  – Лучше расскажи мне, каков результат твоей пьянки.
  
  Учитель Вилфрид Бюффел жил в довоенном доме на Мария-ван-Бургондиелан. Низкая стенка с такими же решетчатыми воротами была символическим ограждением между аккуратно ухоженным палисадником и тротуаром.
  
  Ханнелоре припарковала «рено-твинго» на обочине рядом с каналом. Шум от отводного шлюза вдалеке был похож на гул водопада в Арденнах. Журчащая вода придавала тишине, в которой дремал ряд домов, идиллическую окраску.
  
  – Я спрашиваю себя, чем учитель-пенсионер сможет нам помочь, – скептически произнес Ван-Ин.
  
  Ханнелоре пожала плечами. Мужчины ничего не понимали в женской интуиции.
  
  – Давай сначала посмотрим, дома ли он, – предложила она деловито.
  
  Вилфрид Бюффел сидел у окна и читал книгу. Он видел, как Ван-Ин и Ханнелоре направились к его входной двери. Сквозь витражные окна они его видеть не могли, по крайней мере пока не прижмутся носом к стеклу. На всякий случай учитель Бюффел осторожно подкрался к коридору. С тех пор как в прошлом году пара льстецов надула его на пятьдесят тысяч франков, он стал недоверчивым.
  
  Ханнелоре позвонила в дверь. Несмотря на то что старый учитель приготовился к звонку, он испугался.
  
  – У меня такое подозрение, что его нет дома, – услышал он голос мужчины.
  
  – Терпение, Питер. Ему семьдесят два года. Интересно, как ты будешь реагировать, когда будешь в таком возрасте.
  
  У женщины был приятный голос.
  
  – И ты ждешь, что этот пожилой человек еще что-то вспомнит об ученике, которому преподавал тридцать лет назад?
  
  Вилфрид Бюффел фыркнул от возмущения. Что этот мужчина думал? Ноги больше не хотели слушаться, но с его памятью все в порядке. Он немного пошумел внутренней дверью, подождал пару секунд и открыл входную дверь.
  
  – Учитель Бюффел? – спросила женщина с огоньками в глазах.
  
  – Это я.
  
  – Меня зовут Ханнелоре Мартенс. Я работаю в прокуратуре. А это комиссар Ван-Ин из полиции Брюгге. Мы можем вас ненадолго побеспокоить?
  
  Бюффел пропустил их в дом, в гостиную. Он сел на свое привычное место у окна. Никогда не знаешь, что может случиться. На подоконнике стояла глиняная табакерка. Если ее бросить в окно, звон стекла переполошит соседей. По крайней мере, он на это надеялся.
  
  – Речь идет о вашем давнем ученике и коллеге, учителе Лодевейке Вандале, – сразу выложила все начистоту Ханнелоре.
  
  Бюффел поднес руку к голове. Он провел ладонью по своим тонким седым волосам. Зачем, боже мой, он открыл дверь? Эта проклятая профессиональная гордость.
  
  – Лодевейк Вандале, – терпеливо повторила Ханнелоре.
  
  Ван-Ин поковырял в носу. «Это может быть надолго», – подумал он пессимистично.
  
  – Все было так давно.
  
  – Продолжайте. Учителя обычно обладают отличной памятью. Моя собственная учительница все еще точно помнит, какое у меня было платье на моем первом причастии.
  
  Она засмеялась так обаятельно, что Бюффел перестал оказывать сопротивление. Он схватил с переносного столика свою трубку и набил ее табаком из табакерки на подоконнике. Ван-Ин встал и полез за своей зажигалкой. Теперь у него, по крайней мере, было утешение: если курит старик, то ему тоже можно.
  
  – Лодевейк Вандале был моим коллегой почти десять лет. Я преподавал в первом классе. Он работал с четвертым классом. Когда умер его отец, Лодевейк распрощался с преподаванием и взял на себя семейный бизнес.
  
  Бюффел беспечно затянулся своей пенковой трубкой.
  
  – Потом он очень далеко пошел.
  
  – Каким он был учителем? – спросила Ханнелоре.
  
  Бюффел ждал этого вопроса. Теперь он знал, какова цель их визита.
  
  – Я думал, что такие дела теряют силу за давностью лет.
  
  Ван-Ин и Ханнелоре посмотрели на учителя озадаченно.
  
  – Какие дела, господин Бюффел?
  
  Пожилой мужчина выпустил в комнату густое облако дыма. Таким образом, ему не надо было смотреть своим посетителям прямо в глаза.
  
  – В те времена случалось чаще, что учитель переступал границы допустимой симпатии.
  
  Ван-Ин уже слышал раньше немало определений педофилии, но в эвфемизме, который употребил Бюффел, почти слышалось хорошее отношение к детям.
  
  – Его за это осудили? – холодно спросила Ханнелоре.
  
  Учитель Бюффел вздохнул. Эта женщина была слишком молодой, чтобы знать, как такого рода скандалы улаживались в прежние времена.
  
  – Лодевейк преподавал в католической школе. Пастор успокоил родителей, и прокуратура прекратила дело. Так это происходило в те времена.
  
  Ван-Ин кивнул. Когда он учился, в каждой школе был собственный «поглаживатель бедер».
  
  – Вы еще помните имена детей, к которым Вандале питал чрезмерную симпатию?
  
  Пожилой мужчина снова вздохнул.
  
  – Возможно, Провост, Брэйс и Артс?
  
  Бюффел отложил в сторону свою трубку и сознательно рассеял дымовую завесу.
  
  – Я прочитал статью в газете, – вместо ответа, мрачно сказал он.
  
  – Вы думаете, что Лодевейк Вандале убил Провоста? – спросила Ханнелоре.
  
  Этот вопрос привел Бюффела в замешательство.
  
  – Все-таки вы пришли за этим, – сказал он с отчаянием в глазах.
  
  Ван-Ин погасил сигарету. Старик мог быть и прав. В специальной литературе он кое-что об этом читал. По всей видимости, связь между педофилом и жертвой остается на всю жизнь. В Америке были известны случаи, когда педофилы убивали своих воспитанников больше чем через двадцать лет с момента насилия, и чаще всего по банальной причине. Предпосылкой для этого было то, что педофил и воспитанник оставались друзьями. Несмотря на то что о сексуальном контакте речь больше не шла, педофил тем не менее пытался психически привязать к себе своего теперь уже взрослого друга. Это обеспечивало его двумя источниками удовольствия. Если его воспитанник вступал в брак, педофил чувствовал свое превосходство над его супругом, которого он рассматривал как второй сорт. Более того, он знал, что, если у пары появятся дети, у него будет наиболее выгодное положение, чтобы в качестве друга семьи отважиться на еще один шанс.
  
  – У Провоста были дети?
  
  Ханнелоре, не понимая, посмотрела на Ван-Ина.
  
  – Сын и две дочери. А почему вы спрашиваете? Вы же не думаете, что Вандале убил Провоста, чтобы получить возможность забавляться с его детьми?
  
  Ван-Ин закурил еще одну сигарету. Собственно говоря, он не очень хорошо представлял, как Вандале удалось справиться с Провостом и надеть на него наручники. И потом была еще пытка. Или Вандале был не только педофилом, но еще и садистом?
  
  – Боюсь, мы в тупике, Ханне.
  
  – Вы не хотите чашечку чая? – вдруг предложил Бюффел дружелюбно.
  
  – Нет, спасибо, – решительно ответила Ханнелоре.
  
  Она не оставила Ван-Ину времени предложить альтернативный напиток. Она хотела проработать это дело до мелочей. Ведь Линда клятвенно заверила ее, что Бюффел сможет им помочь.
  
  – Было ли еще известно о каких-нибудь случаях… чрезмерной симпатии, господин Бюффел?
  
  Учитель отрицательно помотал головой. После шумихи вокруг дела Провоста Вандале сменил место охоты. Он устроился на должность советника в местном отделе медицинского страхования. Таким образом, во время каникул он мог заниматься мальчиками девяти-двенадцати лет.
  
  – В любом случае больше не в нашей школе.
  
  Ханнелоре не дала себя обескуражить:
  
  – Тогда что-нибудь другое?
  
  – Что вы имеете в виду?
  
  – Вы помните что-нибудь другое о Провосте, Брэйсе и Артсе?
  
  – С этими детьми было нелегко.
  
  – В каком отношении?
  
  Бюффел колебался. Как и многие другие коллеги, он в то время был уверен, что учитель – это самая прекрасная профессия в мире. Практика быстро доказала обратное. Дети оказались маленькими монстрами, которые завидовали друг другу во всем.
  
  – Я преподавал более сорока лет, – сказал он осторожно. – За это время человеку доводится кое-что повидать. Дети иногда ведут себя как дикие звери, и были моменты, когда…
  
  – Вам хотелось одного из них стукнуть головой о стену, – любезно добавил Ван-Ин. – Вы питали такие же чувства к Провосту, Брэйсу и Артсу?
  
  Бюффел почувствовал, как у него по спине побежали мурашки, когда он снова вспомнил об этом происшествии.
  
  – Однажды они зашли слишком далеко, – сказал он, сбавив тон. – Было лето 1966 года. Во время каникул дети могли два раза в неделю приходить в школу поиграть после обеда. Это устраивало родителей, и, кроме того, у школы был большой сад. По сути дела, это было что-то наподобие густой чащи, где ребята могли резвиться, сколько душе угодно. Как раз в тот полдень за ними присматривал я. Мы с коллегами договорились о посменном дежурстве. Каждому доставалось четыре раза по полдня. Нам это, разумеется, не оплачивали.
  
  «Старые добрые времена», – подумал Ван-Ин.
  
  Бюффел снова взял свою трубку. Когда он набивал ее табаком, его руки дрожали. Ван-Ин дал старому учителю прикурить.
  
  – Провост, Брэйс и Артс всегда были в гуще событий, – продолжил Бюффел. – Они представляли собой триумвират. Я знал, что с них глаз нельзя было спускать, потому что эта тройка славилась грубыми играми. Но в тот полдень все, казалось, шло спокойно. Я чувствовал себя немного утомленным. Вы должны знать, что в обед мы с женой выпили пару бокалов вина, чтобы отпраздновать пятнадцатую годовщину свадьбы.
  
  Бюффелу явно было тяжело. Его щеки окаменели, отчего мундштук трубки встал под углом в пятнадцать градусов.
  
  – Продолжайте, господин Бюффел, – подбодрила его Ханнелоре с улыбкой.
  
  – Внезапно меня растормошил один из новых учеников. – Бюффел яростно вытащил трубку. – Как же его звали?
  
  – Не беспокойтесь, господин Бюффел. Потом вспомните. – Ханнелоре сидела на краешке стула.
  
  – Как бы то ни было, он и его брат были еще только пару месяцев в моем классе. «Учитель, учитель», – услышал я, как кричит малыш. Они… Дирк… да, это имя я помню. – Лицо Бюффела просияло. – «Они убивают Дирка». Мне не пришлось долго думать, кого он имел в виду под словом «они».
  
  – Провост, Брэйс и Артс, – совершенно излишне отметил Ван-Ин.
  
  Бюффел кивнул. Казалось, пожилой мужчина заново ярко переживает эту сцену. Его влажные глаза пристально смотрели в витражные окна.
  
  Ханнелоре показала жестом, чтобы Ван-Ин сидел тихо. Его вмешательство нарушило концентрацию учителя.
  
  – Дирк и Дани Десмедт, – сказал вдруг Бюффел, нахмурив брови. – Они были близнецами. Если я не ошибаюсь, они были из Руселаре. Их отец нашел работу в Зеебрюгге, и поэтому они переехали в Брюгге.
  
  – Вы только что говорили о попытке убийства, господин Бюффел.
  
  – Да, действительно. Мне все еще тяжело.
  
  – Это было так ужасно?
  
  Бюффел глубоко вдохнул:
  
  – Это было чудовищно. Они Дирка раздели и связали. Из его трусов они сделали кляп и засунули его ему в рот.
  
  – Они?
  
  – Провост, Брэйс и Артс.
  
  Бюффел произнес фамилии очень отчетливо. Потом он замолчал. Ван-Ин многозначительно усмехнулся Ханнелоре. На этот раз это была не его вина, что учитель потерял нить разговора.
  
  – Пожалуйста, продолжайте, господин Бюффел.
  
  Старик сглотнул. Он положил свою дымящуюся трубку в пепельницу.
  
  – Провост надел на нос Дирка прищепку. Когда мальчику грозило удушье, он ее снимал. Потом пытка начиналась снова до тех пор, пока Дирк… господи… я переживаю этот кошмар снова и снова. Если бы я был тогда трезв и…
  
  Бюффел заплакал горькими слезами. Ханнелоре достала из сумки бумажный носовой платок. Она встала и утешила бедного старика, он дал себя приласкать, как ребенок.
  
  Ван-Ин закурил сигарету. Он отвел взгляд от неловкой картины. Как это было возможно, что такое запутанное дело раскрылось таким банальным образом? Убийца Провоста выдал себя, повторив ритуал, которому он подвергся, когда был ребенком. Показания Бюффела были истинными. Ведь ни одна газета не упомянула, как Провост был убит. Им теперь надо было только разыскать Дирка и Дани Десмедт, и убийца будет у них в руках.
  
  Ханнелоре настояла на том, чтобы остаться до тех пор, пока Бюффел не справится с эмоциями. Она приготовила чай и согласилась уйти только тогда, когда старый учитель трижды заверил ее, что он в порядке.
  
  – Ты можешь меня потом тоже поздравить, – презрительно заметила Ханнелоре, когда они стояли перед светофором на Эзелпорт. – И не говори теперь, что прокуратура не может успешно завершить расследование.
  
  – Благодаря моему новаторскому способу розыска, – парировал Ван-Ин. – Если бы я мог задержать Линду Артс еще на сутки, я бы тоже это разузнал.
  
  – С помощью пары ведер воды?
  
  – Пары ведер, – ухмыльнулся Ван-Ин. – Ты допрашивала человека под душем.
  
  Зеленый свет уберег Ван-Ина от болезненного удара локтем. Ханнелоре набрала скорость, словно «рено-твинго» был вспугнутым мустангом, и с визгом пронеслась по Эзелстрат.
  
  – А теперь еще Герберт, – сказала она, когда припарковала «рено-твинго» на Мурстрат в том месте, где парковка была запрещена.
  
  – Об этом я позабочусь, барышня. Одного пера на твоей шляпе достаточно.
  
  Ханнелоре проигнорировала это замечание. Она считала, что поработала прекрасно.
  
  – Я умираю от голода, Питер.
  
  – Снова.
  
  – Беременные женщины едят за двоих, – фыркнула она.
  
  – Это утверждение уже двадцать лет как изжило себя. Кстати, сегодня твоя очередь готовить.
  
  – Ты сделал покупки?
  
  Ван-Ин закрыл дверцу и посмотрел на запрещающий знак – тихого свидетеля правонарушения. Он пожал плечами.
  
  – В шкафу есть еще немного плавленого сыра. Хочешь картошки фри?
  
  Ханнелоре задрала нос. Она делала это редко, но каждый раз, когда она это делала, Ван-Ин наслаждался ее мордашкой. В такие моменты она была похожа на школьницу, которая получила два часа дополнительных занятий за то, что на уроках красила ногти.
  
  – В «Виттенкоп» в меню есть морской черт, – сказала она полувопросительным тоном.
  
  – Никто не мешает тебе меня угостить. Бери морского черта. Я буду рад горчичному стейку.
  
  – Согласна, но ты платишь за напитки.
  
  – Без проблем, – живо согласился Ван-Ин.
  
  Он положил руку ей на плечо. Они пошли по Якобстрат плечо к плечу, словно влюбленная пара, которая приехала в Брюгге в первый раз.
  Глава 14
  
  Накануне вечером горчичный стейк Ван-Ину очень понравился. А вот спиртное – две бутылки белого вина и три «Дювеля» – давало о себе знать. Жужжание будильника активировало бригаду настойчивых строителей, которые долбили кувалдами его череп изнутри. Ханнелоре вытолкнула его из постели и повернулась на другой бок.
  
  Сегодня ночью в порыве страсти Ван-Ин пообещал ей завтрак в постель, и она про это не забыла.
  
  Неуклюже, словно хромая собака, Ван-Ин спустился по лестнице. На кухне он бросил две шипучие таблетки в стакан воды и запихнул в тостер пару кусочков хлеба. Горячий тост с маслом и плавленым сыром – от такого завтрака не откажется тот, кто в студенческие годы пять лет снимал комнату.
  
  Ван-Ин принял лекарства перед зеркалом в гостиной. В пижаме без низа он выглядел нелепо. На его бедрах снова наросли лишние килограммы, которые появлялись, как шампиньоны после дождя в знойный день. Даже под хмельком и с раскалывающейся головой он считал это ужасным.
  
  Так же как и Ван-Ин, тостер еле просыпался. Прошла целая вечность, прежде чем из него выскочили тосты. Ван-Ин прослушивал автоответчик больше от скуки, нежели из интереса. Горел световой индикатор. Очевидно, вчера кто-то звонил.
  
  – Здравствуйте, комиссар Ван-Ин. Это госпожа Неелс. Карине бесследно исчезла, и я волнуюсь. Мой телефон 337173. Пожалуйста, позвоните мне.
  
  Щелчок.
  
  Прошло больше пяти секунд, прежде чем Ван-Ин смог оценить масштаб бедствия. На кухне продолжал барахлить тостер. По дому распространялся запах подгоревшего хлеба.
  
  Ван-Ин перемотал пленку и снова прослушал призыв о помощи. Он пошел к лестнице и во все горло позвал Ханнелоре. Она отреагировала на сигнал тревоги. Однако с его криком это никак не было связано. Она встала, потому что подумала, что дом горит.
  
  – Иди быстрее! – крикнул Ван-Ин.
  
  Ван-Ин включил запись. Ханнелоре слушала сообщение и выковыривала из тостера обгорелые кусочки хлеба.
  
  – Надевай брюки, – сказала она серьезно. – Боюсь, у нас проблемы.
  
  Через пять минут Ханнелоре и Ван-Ин ехали на «рено-твинго» по пустынным улицам Брюгге в направлении Даверлострат.
  
  – Я же ей запретил предпринимать какие-либо дальнейшие действия, – угрюмо сказал Ван-Ин.
  
  – С такими операциями импровизировать нельзя, Питер Ван-Ин. Я надеюсь, что с девочкой не случилась беда.
  
  – Если бы она следовала моим инструкциям, то ничего бы не случилось, – упрямо стоял на своем Ван-Ин. – Может быть, она провела ночь со своим возлюбленным.
  
  Ханнелоре бросила на него уничтожающий взгляд.
  
  – Ты знаешь о женщинах столько же, сколько индус о гамбургерах, – огрызнулась она.
  
  У Гентпортбрюг она круто повернула направо.
  
  – Номер 117, – сказал Ван-Ин.
  
  Вилльям Артс смешался с толпой в зале аэропорта. Вероятность узнать в кишащей массе людей знакомое лицо довольно мала. И он ужаснулся, когда увидел, что у стойки регистрации авиакомпании «Эйр-Мальта» Броуэрс увлеченно беседует с фигуристой стюардессой. Должно быть, Аманд повел себя как-то не так, и старый лис пронюхал что-то подозрительное. Артс впал в панику, но лихорадочно искал выход из положения. Он купил газету и сел на пол между двумя туристами с рюкзаками. Из этой позиции он пристально наблюдал за Броуэрсом. Девушка за стойкой вносила данные, которые Броуэрс ей предоставил. Артс видел, как она кивнула. Наверное, в этот момент на экране появилось его имя. Когда через пять минут девушка передала Броуэрсу билет, он понял, что его подозрение оправдалось. Скоро они будут сидеть в одном самолете. Лететь другим рейсом казалось бессмысленным. Броуэрс не улетит до тех пор, пока не будет уверен, что его жертва села на борт. Если он придумает другой путь бегства, лишь увеличит тот шанс, что бывший жандарм его изолирует и прикончит. На самолете Артс будет в относительной безопасности, и в Завентеме он немедленно обратится к жандармам – это план, о котором Броуэрсу не было известно. Артс сверился с большими часами в зале. До посадки оставалось еще полчаса, для розыгрыша этого было более чем достаточно.
  
  Артс встал и как ни в чем не бывало пошел к ближайшей телефонной будке. Через международную информационную службу он узнал номер телефона жандармерии в Завентеме. Он набрал номер. Соединение было установлено в течение десяти секунд. Артс рассказал первому же вахмистру Дюпену, что в аэропорту Лука его остановил земляк, который предложил ему за плату взять с собой в Бельгию посылку. Мужчина должен был якобы остаться на Мальте из-за срочных дел. Артс, разумеется, на это предложение не согласился, однако посчитал подозрительным, что позже тот же самый бизнесмен все-таки купил билет. Артс дал Дюпену номер рейса и краткое описание Броуэрса. Когда он повесил трубку, он сиял, как молодой велогонщик, который только что выиграл свою первую гонку.
  
  Сидя в гостиной с красными, заплаканными глазами, Лилиане Неелс, мама Карине Неелс, запинаясь, рассказывала о том, что случилось.
  
  – Карине вчера сказала, что ей нужно еще кое-что сделать по работе и что это, возможно, будет поздно. Я спросила ее, насколько поздно. «Около полуночи», – сказала она. Я захотела узнать, куда она идет, но она прижала указательный палец к моим губам и сказала, что она работает «под покрытием». – Лилиане Неелс начала всхлипывать. – Она даже не захотела мне объяснить, что означает «под покрытием».
  
  Ван-Ин посмотрел в другую сторону.
  
  – «Под прикрытием» означает, что ей поручено специальное задание, – очень серьезно объяснила Ханнелоре. – Возможно, кое-что затянулось, – добавила она. – Карине – уверенная в себе молодая женщина. Она точно знает, что делает.
  
  – Да, – улыбнулась Лилиане сквозь слезы. – Это у нее от покойного отца.
  
  Ван-Ин проклинал то, как он взялся за дело. Его мучили угрызения совести. Все выглядело так, словно он погубил молодую девушку. Теперь он даже сожалел, что нагнал страху на Линду Артс. У женщины была позади паршивая жизнь, а он ее еще усугубил.
  
  – Не беспокойтесь, госпожа Неелс. Я даю вам слово, что мы сделаем все, чтобы разыскать Карине.
  
  – Спасибо, господин Ван-Ин, – сказала Лилиане Неелс. – Я надеюсь, что вы быстро ее найдете. Карине – единственное, что у меня осталось.
  
  У Ханнелоре комок застрял в горле.
  
  Конвой из четырех полицейских фургонов и трех патрульных машин на низкой скорости ехал по Гистелсестенвег. «Никаких мигалок и никаких сирен», – предупредил Ван-Ин. «Рено-твинго» замыкал кортеж. Меньше чем за час Ханнелоре удалось убедить прокурора и следственного судью выдать ордер на обыск помещений НКО «Помощь».
  
  Прохожие удивленно останавливались, когда мимо проезжал караван полицейских машин. Без мигалок и сирен все это казалось каким-то нереальным.
  * * *
  
  Карине медленно выходила из оцепенения. Во рту было очень сухо. Она хотела встать. Когда это не получилось, она наклонилась вперед. Ее руки были скованы звенящей цепью. Паника – это безрассудное чудовище, которое нападает неожиданно. Карине дернула за кандалы и отчаянно попыталась из них вырваться. Оцепенение отступало, и она начинала понимать, что вчера произошло. После пробных съемок она поехала домой. Илсе предварительно показала ей фотографии, и они ей очень понравились. У нее были контакты с разными журналами, и они хорошо платили своим моделям. «Конечно, это черная зарплата, – сказала она, посмеиваясь. – Но какая тебе разница? У тебя большие неприятности, а с двадцатью тысячами франков, которые ты заработаешь сегодня вечером, сможешь выплатить часть твоих долгов или побаловать себя, – добавила она, подмигнув. – НКО старается помочь людям, находящимся в беде. Такая красивая девушка, как ты, не должна зарабатывать деньги уборкой. Мы в НКО исходим из того, что самый простой способ достичь своей цели и есть лучший».
  
  Сначала Карине собиралась отчитаться перед Ван-Ином и рассказать ему, что в «Помощи» ничего плохого не происходит. По ее мнению, НКО была надежной организацией. Но она боялась, что Ван-Ин разозлится, узнав, что она проигнорировала его приказ. Поэтому вечером она все равно поехала в «Помощь». Собственно говоря, двадцати тысячам франков она могла найти применение. Об этом решении Карине пожалела уже тысячу раз.
  
  Фотограф, который вчера скромно оставался на заднем плане, теперь заковал ее и завязал ей глаза. Потом пришли остальные. Карине закричала, когда ею овладели в первый раз. Потом было легче. Через некоторое время она больше ничего не чувствовала. Было только пыхтение трахающих ее тел и хлюпающий звук, похожий на тот, который раздается, когда идешь по топкому лугу. Мужчины брали ее в тишине. После четвертого она перестала считать. Ее лобок горел от хлестких шлепков. Им требовалось все больше времени, чтобы кончить. Потом они вдруг исчезли. Она услышала, как хлопнула дверь. Они смеялись. Гул нарастал до тех пор, пока не стал похож на гудение стаи назойливых оводов. Ей стало холодно. Казалось, как будто кто-то вогнал ей между ног кусок льда. Холод стекал с ее бедер. Ее пробирала дрожь.
  
  Через полчаса дверь снова открылась. Для Карине прошла целая вечность. Когда она узнала запах «туалетного утенка», то начала всхлипывать. Мужчина снял кандалы и заставил ее встать на четвереньки. Насильники снова явились, и кошмар повторился. Карине чувствовала себя виноватой, потому что пренебрегла советом комиссара Ван-Ина. Кроме того, она сорвала свое секретное задание, когда вонючий мужчина обнаружил ее карточку полицейского.
  
  Илсе Ванкватем не испугалась, когда Ван-Ин позвонил в дверь.
  
  – Здравствуйте, доктор, – презрительно произнесла она. – Входите.
  
  Обыск продолжался до конца дня. Восемнадцать полицейских обыскивали «Помощь» от подвала до чердака. Специалист по компьютерам из отдела криминалистики занялся бухгалтерией НКО.
  
  Илсе Ванкватем наблюдала за происходящим издалека. Когда Ван-Ин ее допрашивал, она отказалась давать показания. На вопрос, знала ли она Карине Неелс, она ответила отрицательно.
  
  Караван полицейских машин скрылся, как тать ночью. Все потерпели поражение.
  
  – Нам еще повезло, что мы это сделали без сирен и мигалок, – горько заметила Ханнелоре. – Если эта операция дойдет до газет, общественное мнение выставит нас на посмешище.
  
  Ван-Ин уже начал свою запасную пачку сигарет. Его горло охрипло от курения.
  
  – Должно быть, кто-то их предупредил, – сердито проворчал он. – Эта стерва знала, что мы приедем.
  
  – Может быть, анализ дискет что-нибудь даст.
  
  Ханнелоре старалась не падать духом. Она не могла сейчас упрекать Ван-Ина в том, что его визит к Мёусу и относящееся к этому запугивание были ошибкой, за которую они сейчас были наказаны.
  
  Ван-Ин не реагировал. Он сам осознавал промах.
  
  – Я считаю, мы должны сообщить госпоже Неелс, – сказала Ханнелоре. – Ничего хорошего потом не жди.
  
  – Будешь говорить ты? – спросил Ван-Ин, почти умоляя.
  
  Ханнелоре нажала на педаль газа. На своем маленьком автомобиле она обогнала полицейские машины.
  
  – Потому что ты так любезно просишь, – сказала она покорно.
  
  У жандармов в аэропорту Завентем был в тот вечер хороший улов. Они перехватили предполагаемого наркоторговца и арестовали мужчину, которого разыскивала полиция. Получилось так, что оба мужчины сидели в одном самолете. Потенциальный дилер Йос Броуэрс через полтора часа был отпущен из-за отсутствия улик. Вилльяма Артса, наоборот, в ожидании, пока прокурор примет решение, предоставили в распоряжение прокуратуры.
  
  Пока Ханнелоре пыталась утешить госпожу Неелс, Ван-Ин позвонил в полицейский участок. Исчезновение Карине отодвинуло дело Герберта на задний план. Ван-Ин почти забыл, что сегодня утром он поручил Барту разыскать братьев Десмедт.
  
  – Здравствуй, Барт.
  
  – Здравствуйте, комиссар.
  
  Барт царапал геометрические фигуры на обратной стороне недействительного служебного приказа.
  
  – Боюсь, что вынужден вас расстроить, комиссар. Согласно записи актов гражданского состояния, нет никаких следов близнецов с фамилией Десмедт.
  
  – Послушай меня внимательно, Барт. Я не в настроении для шуточек. Учитель Бюффел говорил уверенно. Близнецы ходили в школу в Брюгге. Их родители перебрались сюда в шестидесятых годах. Они же должны были где-то жить.
  
  Шариковая ручка Барта зависла над бумагой.
  
  – Я связался со всеми соседними муниципалитетами, – сказал он уверенно. – Из всех семей с фамилиями Десмедт, Десмед или Десмет нет ни одной, у кого мальчики-близнецы учились в классе учителя Бюффела.
  
  Лодевейк Вандале нажал на красную кнопочку своего пульта управления. Голос диктора резко оборвался. Вспышка на экране в форме звездочки сморщилась в невзрачную невидимую точку. В гостиной стало тихо. Вандале сидел откинувшись в кресле. Его усталые ноги отдыхали на пуфе из марокканской кожи. Каждый звук, который нарушал шелест листвы, заставлял его вздрагивать. Каждые пятнадцать секунд его взгляд, как свет маяка, прочесывал комнату. Половина бутылки выдержанного коньяка не смогла заглушить это беспокойство. Вандале зажег «Давидофф» обычной одноразовой зажигалкой. Он чувствовал, как его покидают силы. Глубоко в его грудной клетке два гнилых легких стонали, как загрубевшие кузнечные мехи.
  
  – Все-таки почему? – спросил он себя вполголоса.
  
  Умирающий бизнесмен подумал о Провосте. Его воспитанник был мертв, и изменить это было уже нельзя. Когда вскоре прорвется гнойник, общественность подвергнет Брэйса линчеванию. Артса он сам приговорил к смерти.
  
  Вандале утешал себя, представляя их молодые тела, – воспоминание, которое уже больше тридцати лет давало ему в трудные моменты утешение и облегчение.
  
  От звона телефона у него чуть не остановилось сердце. Вандале чувствовал только боль. Мирно умереть было привилегией, которая оставалась только за праведниками. Хорошая смерть ему была не суждена, как бы сильно он этого ни желал.
  
  Вандале с трудом встал с кресла. «Давидофф» продолжала невинно тлеть в переполненной пепельнице. Пожилой мужчина пошатнулся и стукнулся коленом о черный рояль, который, словно нетронутая дева, присвоил себе большую часть гостиной. Неповоротливый музыкальный инструмент был частью фасада, за которым Вандале прятался долгие годы. Но на музыку времени больше не было. Для этого уже слишком поздно. «На искусстве и культуре ничего не заработаешь», – постоянно наставлял его отец. Он хотел, чтобы сын пошел по его стопам, возглавив семейную компанию. Лодевейк Вандале пошел против воли отца. Молодой идеалист стал учителем. Он хотел вырваться, стереть контуры, которые для него нарисовали другие. Деньги были семиглавым драконом, против которого надо бороться изо всех сил. Лодевейк хотел быть современным Парсифалем. Он посвятит себя воспитанию молодежи, объяснит им, что в жизни есть нечто большее, чем прибыль и хорошо оплачиваемая работа. Молодежь нуждалась в развитии, культурном багаже и любящем учителе. Но внешний мир его никогда не понимал. «К детям нельзя прикасаться, нельзя ласкать. Для них это плохо», – говорили люди. Однако ни один из его воспитанников не получил травмы. Йохан Брэйс даже дослужился до министра. Непонимание людей сделало из Вандале карикатуру. Этот образ он сейчас воплотил в жизнь. Былой идеализм обернулся кровожадным хищником, который сожрал его душу.
  
  Телефон продолжал упрямо звонить. Вместо того чтобы помассировать свое колено, Вандале погладил крышку рояля. Инструмент представлял все, о чем он мечтал, когда был ребенком. Поэтому он его купил, только когда его отец уже месяц покоился на кладбище. Никто никогда не прикасался к белоснежной клавиатуре, и это никогда не произойдет. Кто знает, ведь Вандале-старший наложил бы и на это свое вето, и первая нота погасла бы, как звездообразная вспышка на черном кинескопе.
  
  – Алло, Лодевейк Вандале.
  
  – Йос Броуэрс.
  
  Вандале вздохнул с облегчением.
  
  – Я полагаю, задача решена, – сказал он дрожащим голосом.
  
  Ему не ответили.
  
  – Ну, – настаивал Вандале.
  
  Это был первый раз, когда Броуэрс должен был признать, что его труды не увенчались успехом. Он пытался найти подходящие слова.
  
  – Артс – исключительно хитрый тип, – сказал он ни с того ни с сего. – Я был прав, он скрывался на Мальте…
  
  – То есть ты дал ему улизнуть.
  
  – Должно быть, кто-то предупредил этого дурака, – запротестовал Броуэрс.
  
  Вандале был менее зол, чем притворялся. Вилльям всегда был очень послушным. Он обеспечил ему часы незабываемого наслаждения. Собственно говоря, Вандале немного гордился своим любимчиком и тем фактом, что он обхитрил Броуэрса.
  
  – Не волнуйся, Йос. Возможно, я сделал поспешные выводы. Я знаю, что Вилльям мне никогда не изменит.
  
  Вандале подавился собственной слюной и начал кашлять. Броуэрс отодвинул трубку. Кашель старика звучал как предсмертный хрип.
  
  – В этом я не был бы так уверен, господин Вандале. Вилльям Артс добровольно обратился в жандармерию. Меня не удивит, если…
  
  – Твои деньги готовы, Йос. Я хочу, чтобы ты свернул операцию.
  
  Броуэрс быстро сделал подсчеты. Если старик платил, то остальное его совершенно не волновало.
  
  – Тогда я буду у вас через час, – сказал Броуэрс.
  
  В компании Ханнелоре учитель Бюффел взял у пастора ключ от школьного архива. Тот не стал возражать, когда старый учитель объяснил ему, для чего ему был нужен ключ. Его больше заинтересовало прелестное появление Ханнелоре.
  
  – Возможно, вы правы, – сказал Бюффел, когда они шли по Эзелстрат. – В то время мы автоматически думали, что дети носят фамилию отца.
  
  Ханнелоре поддерживала преподавателя. Ван-Ин следовал за странной парой на расстоянии метра. «Совместное предприятие» Ханне и учителя Бюффела казалось ему чисто платоническим. Если же он ошибался, то это означало, что «дружок» пожилого мужчины воскрес из мертвых, подобно Лазарю.
  
  Начальная школа, где учились читать и писать Ив Провост, Йохан Брэйс и Вилльям Артс, была пуста. Несмотря на то что Вилфрид Бюффел не был здесь уже десять лет, он безошибочно нашел дорогу в маленький класс, где дела многочисленных поколений учеников пытались выдержать испытание временем.
  
  Ханнелоре громко чихнула, когда Бюффел пробирался через пыльные пачки бумаг. Ван-Ин пытался быть полезным, освещая карманным фонариком бумажную свалку.
  
  Бюффел уверенно принялся за работу, словно он вел архив до вчерашнего дня. По указанию учителя Ханнелоре перетаскивала стопки пожелтевших документов.
  
  – Возьми фонарик, – сказал Ван-Ин.
  
  Прошло целых две минуты, прежде чем он наконец вспомнил, что она беременна. Бюффел подмигнул Ханне. Он считал нормальным, что молодой человек ревнует.
  
  Когда Бюффел крикнул «1964», у Ван-Ина было такое чувство, что он переместил пять тонн бумаги.
  
  Учитель достал карманный нож и перерезал веревку, которой была связана пачка.
  
  – Десмедт Дирк и Дани, – сказал чуть погодя. – Отец: Десмедт Йозеф, мать: Барт Лютгарт. Гражданское состояние: разведены.
  
  Когда Ханнелоре вставила ключ в замок входной двери, она дрожала. Тонкая ткань ее плащика почти не защищала от подкрадывающегося осеннего холода. Несмотря на то что обманчивые дневные температуры создавали иллюзию позднего лета, вечер разочаровывал. Кроме того, пребывание в пыльном архиве не пошло ей на пользу.
  
  – Подогреть вино? – услужливо предложил Ван-Ин.
  
  Ханнелоре почти вбежала в дом. Она устроилась на диване.
  
  «Молчание – знак согласия», – подумал Ван-Ин. Он взял плед и уютно ее закутал.
  
  – Дирк и Дани Барт, – простучала она зубами. – Теперь я понимаю, почему каждая зацепка заканчивалась ничем. Барт знал, что мы ищем его брата.
  
  Ван-Ин поставил на журнальный столик два бокала очень горячего вина.
  
  – Весьма похоже на то, что Дани и есть Герберт и что наш главный инспектор убил Провоста, – заключил он удрученно. – Если это просочится, Брюгге встанет на голову.
  
  – Потом мы столкнемся с «кофейным арестом», – ухмыльнулась Ханнелоре.
  
  Ван-Ин подул на вино и подал ей бокал.
  
  – «Кофейным арестом»?
  
  Ханнелоре пригубила горячее вино.
  
  – Ведь все знают, что вы вместе пили кофе, – сказала она с каменным лицом.
  
  Телефон – отвратительная вещь. Он звонит в самый неподходящий момент. Ван-Ин выругался. Он поставил бокал и побежал на кухню.
  
  – Алло.
  
  – Прошу прощения, что беспокою вас так поздно, комиссар, но…
  
  – Что случилось, Херман?
  
  Ван-Ин узнал голос дежурного офицера. Херман Тант говорил взволнованно, что ему было не свойственно.
  
  – Речь идет о неком Артсе, – сказал он довольно неясно.
  
  – Что с ним?
  
  Ван-Ин отреагировал глупо. На другом конце провода на мгновение стало тихо. Тант жалел, что дал себя уговорить позвонить комиссару.
  
  – Ну, – нетерпеливо напирал Ван-Ин.
  
  – Артс говорит, что он срочно хочет с вами поговорить, я…
  
  Ханнелоре сбросила с себя плед. Ван-Ин выглядел так, словно у него вдруг обнаружилась необыкновенная проницательность.
  
  – Ты о Вилльяме Артсе?
  
  Ханнелоре подошла поближе.
  
  – Да, – сказал Тант с облегчением. – Жандармерия в Завентеме задержала его пару часов назад. Артс хочет говорить только с вами. Он говорит, что это дело жизни и смерти.
  
  Ван-Ин жестом показал, чтобы Ханнелоре тоже послушала.
  
  – Скажи ему, что я сделаю все необходимое, Херман. Где он сейчас?
  
  – В Брюсселе, комиссар.
  
  Ван-Ин знал, что это означает. Если он пойдет официальным путем, ему удастся поговорить с Артсом только через неделю. Он повесил трубку и позвонил Де-Ки. Главного комиссара дома не было. Ван-Ин терпеливо выслушал вздор, который нес автоответчик.
  
  – Он говорит, чтобы по срочным делам звонили в полицию.
  
  Ханнелоре взяла трубку.
  
  – Налей еще бокал горячего вина, – улыбнулась она.
  
  Пока Ван-Ин выполнял свое задание, Ханнелоре позвонила прокурору Бекману. Тот обещал лично взяться за это дело. Через десять минут был ответ. Бекман заверил Ханнелоре, что завтра утром Вилльям Артс в сопровождении жандармерии будет перевезен в Брюгге.
  
  – Доволен? – спросила она немного вызывающе.
  
  Ван-Ин налил полные бокалы и ложкой размешивал в горячем вине мед.
  
  – Не знаю, что бы я без тебя делал, Ханне. Я почувствовал себя почти виноватым.
  
  Она улыбнулась, как Мона Лиза, и степенно вернулась в гостиную.
  
  – Ты можешь легко вернуть этот долг! – крикнула она. – Я оставила свой бокал на кухне. Если бы ты мне его принес…
  
  Ван-Ин автоматически повиновался. Раньше он всегда себя спрашивал, как женщинам удается выдрессировать своих мужчин в покорных обезьянок. Теперь он это знал.
  
  – Спасибо, дорогой. Еще сигаретку – и я почувствую себя царицей Савской.
  
  Ван-Ин снова продефилировал на кухню. Он взял с кухонного стола чистую пепельницу и достал из холодильника кусок молодого выдержанного сыра. Это лакомство он сейчас заслужил.
  
  Йос Броуэрс припарковал «рено» перед виллой своего заказчика. Осмотрительность теперь больше не имела значения. Он оплошал, и это означало, что Вандале больше никогда его не наймет. Деньги будут готовы, пообещал старик.
  
  Бывший жандарм поднял воротник и большими шагами прошел по газону к входной двери. Сквозь щелочки закрытых штор наружу просачивались желтоватые струйки света.
  
  Броуэрс позвонил в дверь. Холодный ветер пронизывал его штанины насквозь. Опавшие листья шуршали на земле. Он терпеливо ждал, пока Вандале откроет дверь. Когда этого не произошло, Броуэрс подошел к окну. Он побарабанил по нему пальцами. Внутри было тихо, лишь ветер завывал над польдером.
  
  Бывший жандарм невнятно выругался. Он пошел к своей машине. В бардачке он всегда хранил маленькую плоскую коробку с несколькими инструментами для взлома.
  
  Вандале сидел за роялем. Его голова лежала на клавишах. Они были покрыты отвратительным месивом. К горлу Броуэрса подступила тошнота, когда в луже темно-красной крови он разглядел черные кусочки внутренностей Вандале. Лицо старого педофила было искажено болью. Вандале был мертв. Он выхаркнул свои гнилые легкие и захлебнулся собственной скверной.
  Глава 15
  
  Главный комиссар Де-Ки повесил свое безупречно чистое пальто на вешалку. Он смахнул с плеч воображаемую пыль, пожал Ван-Ину руку и встал перед окном. Положение было щекотливым. Когда Ван-Ин позвонил ему полчаса назад, он немедленно сел в машину.
  
  – Когда он приедет? – спросил главный комиссар.
  
  – В полдевятого, – ответил Ван-Ин.
  
  Де-Ки повернулся. Его лицо выражало озабоченность. За прошедший год судебный аппарат выдержал немало ударов. Если Ван-Ин прав и главный инспектор Барт ответственен за убийство Ива Провоста, это не пойдет на пользу имиджу его полицейского корпуса. Де-Ки постоянно говорил «мои люди». Пятно на гербе полиции Брюгге он рассматривал как личный позор. В этой позиции он был особенно тверд.
  
  – А когда ты ожидаешь того, другого?
  
  – В девять часов, – сказал Ван-Ин. – Командующий жандармерией Брюсселя пообещал в восемь часов посадить Вилльяма Артса в транспорт.
  
  Ван-Ин закурил сигарету. Для этого ему не надо было спрашивать разрешения у своего начальника. Ведь это был его кабинет.
  
  – Те двое как-то связаны?
  
  – Они знают друг друга по начальной школе, – кивнул Ван-Ин.
  
  – И ты точно знаешь, что Дирк Десмедт и Дирк Барт – это один и тот же человек?
  
  – В любом случае даты рождения совпадают. По-моему, Дирк Барт в двадцать один год взял фамилию матери.
  
  Де-Ки принялся ходить взад и вперед. Он очень надеялся, что на этот раз Ван-Ин ошибается.
  
  – Остальное вы можете прочитать в его досье.
  
  Ван-Ин протянул главному комиссару блекло-зеленую папку.
  
  – Дирк Барт ходил в школу на Эзелстрат, и у него есть брат, которого зовут Дани.
  
  Де-Ки отмахнулся. Он бы только выставил себя в глупом свете, если бы стал проверять факты.
  
  Дирк Барт почуял недоброе, когда вошел в кабинет 204. Присутствие с утра главного комиссара Де-Ки было таким же необычным явлением, как визит кронпринца в свинг-клуб.
  
  – Доброе утро, – сказал он, не поднимая глаз.
  
  – Садись, Десмедт.
  
  Услышав свою настоящую фамилию, Барт вздрогнул так, словно его ударило током.
  
  – Что вы имеете в виду, господин главный комиссар?
  
  – Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду, Десмедт. У тебя большие неприятности, а заодно и у всего корпуса.
  
  Барт сел. Его ноги сделались ватными. Де-Ки резким рывком «перерезал ему пуповину». С этого момента Барт остался совсем один.
  
  – Я ненавидел своего отца. Вы представляете все так, будто я совершил преступление?
  
  Ван-Ин ожидал другой реакции. Но было похоже, что Барт просто так не сдастся.
  
  – То есть ты признаешь, что тебя действительно зовут Дирк Десмедт?
  
  При допросе важно так сформулировать вопросы, чтобы подозреваемый был вынужден отвечать на них однозначно – «да» или «нет».
  
  Барт кивнул.
  
  – У тебя есть брат, которого зовут Дани?
  
  Ван-Ин нарочно употребил настоящее время.
  
  – Да, – сказал Барт.
  
  – И Дани мертв.
  
  – Дани исчез. Двенадцать лет назад он уехал в Нидерланды. С тех пор я больше ничего о нем не слышал.
  
  – Больше ничего?
  
  – Нет.
  
  – Комиссар Ван-Ин хочет тебе помочь, Барт. Если ты сейчас во всем признаешься, то мы сможем упомянуть в протоколе, что ты неожиданно сознался. И это может сыграть большую роль, когда ты вскоре предстанешь перед присяжными.
  
  – Я не понимаю, каких признаний вы от меня ожидаете, господин главный комиссар. Но я не могу отрицать, что знаю закон, – резко произнес Барт.
  
  Ван-Ин бросил на Де-Ки многозначительный взгляд.
  
  – Я даю тебе три часа на размышления, Барт.
  
  Он набрал номер дежурного офицера.
  
  – Если ты за это время не примешь решения, мы будем обязаны передать дело в прокуратуру.
  
  Главный инспектор склонил голову. Почему они его не арестовали, не понимал он.
  
  – Здравствуй, Роберт. Это Ван-Ин. Ты не сможешь на пару часов прислать нам надежного человека?
  
  Роберт Тант сверился со служебным расписанием.
  
  – Барт Вермёлен работает до часу.
  
  – Хорошо. Пришли его.
  
  Прокурор Бекман, непосредственный начальник Ханнелоре, был магистратом нового поколения. В отличие от его предшественников Бекмана отобрали не из кучи заурядных адвокатов, которые из-за нехватки клиентуры обзавелись партийными билетами. В свои сорок два года при удачном освещении он выглядел еще по-мальчишески. Возможно, еще и потому, что он сознательно отказался от темно-серых костюмов, которые его коллеги считали необходимыми для ох какого жизненно важного приличия. Бекман чаще всего носил спортивный пиджак, и иногда его видели без галстука.
  
  – Устраивайся поудобнее, Ханнелоре, – приветливо предложил он.
  
  Кабинет прокурора был свежий и прохладный. Здесь не было груды заплесневелых досье на покосившихся полках. Бекман даже за свой счет вставил обязательный портрет короля и королевы в современную рамку.
  
  – Исчезновение агента меня беспокоит, – сказал он.
  
  Ханнелоре прошла в уютную зону отдыха у окна. Подоконник был битком набит кактусами. Бекман любил колючее и зеленое.
  
  – Меня тоже, – сказала Ханнелоре. – Жаль, что вчерашний обыск не принес результатов. Боюсь, что мы снова вернулись на круги своя.
  
  – А что об этом думает Ван-Ин?
  
  – У Питера полно других дел. Он считает, что допрос двоих подозреваемых на данный момент является единственным способом накрыть сеть Вандале. Он уверен, что таким образом найдет Карине Неелс.
  
  Бекман пригладил волоски на своей правой брови.
  
  – Буду играть с тобой в открытую, Ханнелоре, – сказал он. – Вчера мне звонил генеральный прокурор и попросил заниматься расследованием убийства Герберта и Провоста чуть более сдержанно.
  
  Ханнелоре осознавала, что, делясь с ней этой информацией, Бекман ставит себя под удар. То, о чем генеральный прокурор договаривался с прокурором, обычно не предназначалось для ушей молодых заместителей.
  
  – Что он имеет в виду под «чуть более сдержанно»?
  
  – Заморозить, – вяло пояснил Бекман.
  
  – Ты серьезно, Йозеф?
  
  Когда они были одни, она всегда обращалась к нему по имени.
  
  – Подожди, выслушай до конца.
  
  Теперь Бекман пригладил волоски на левой брови.
  
  – Просьба замять расследование исходит не от кого иного, как от министра иностранных дел. Он опасается, что расследование давно забытого убийства не принесет его партии ничего хорошего.
  
  – Мудила, – метала громы и молнии Ханнелоре. – Он в свое время тоже приходил в Love разрядить свой агрегат.
  
  Бекмана ужаснул ее лексикон.
  
  – Как стало известно, там бывали еще и другие политики, – осторожно произнес он.
  
  – И их нужно сейчас пощадить.
  
  Если бы Ханнелоре не ценила Бекмана так высоко, она бы сейчас сердито встала и ушла.
  
  – Честно говоря, мне очень интересно знать, что обо всем этом думаешь ты, Йозеф.
  
  – Технически генеральный прокурор – мой непосредственный начальник, – сказал он со слабой улыбкой.
  
  Ханнелоре была рада, что она, разозлившись, не ушла.
  
  – Технически, – усмехнулась она. – Звучит многообещающе.
  
  Бекмана можно было воспринять как человека, чуждого условностям, но он точно был амбициозным.
  
  – Не пойми меня неправильно, Ханнелоре. Официально я тебе помочь не могу. Наоборот, я бы должен был надавать тебе по рукам.
  
  – Я беременна, Йозеф. Не успеешь оглянуться, как я предъявлю тебе обвинение в жестоком обращении с детьми.
  
  Бекман не смог удержаться и взглянул на ее живот.
  
  – Ты это утверждаешь уже три месяца. В нашей профессии нужны улики.
  
  Ханнелоре посчитала это приятным комплиментом.
  
  – А что, если мы явимся с настоящими уликами?
  
  Бекман улыбнулся:
  
  – Официально я мало что могу сделать, но неофициально ты получаешь карт-бланш. Мне все равно, кто причастен к делу. Позвони, если появятся результаты, и я клянусь, что переверну всю Западную Фландрию вверх дном.
  
  – Даже если причастен министр?
  
  – Если будут аргументы, я не колеблясь предприму необходимые шаги.
  
  – А если генеральный прокурор наложит вето?
  
  Бекман презрительно фыркнул:
  
  – Магистрат больше не тот, что был раньше, Ханнелоре. Если ты предоставишь обоснованные улики, генеральный прокурор быстро запоет по-другому.
  
  – Ван-Ин будет рад это услышать, – засмеялась Ханнелоре. Она пожала Бекману руку и быстро вышла. Пришло время действовать самой.
  
  Нравилось ли жандармерии иногда устраивать шоу, или они непременно хотели продемонстрировать, что их автопарк срочно нуждался в обновлении? Ван-Ин задавал себе этот вопрос, когда довоенный, бронированный грузовик въехал во двор полицейского комиссариата. Вилльяма Артса ввели в наручниках. Его конвоировали два крепких жандарма в боевой форме.
  
  Только когда Ван-Ин подписал необходимые документы, они сняли с Артса наручники. Ван-Ин поблагодарил жандармов и провел Артса в комнату для допросов на четвертом этаже. Как и все помещения, где допрашивали подозреваемых, эта комната тоже не отличалась уютной обстановкой. Там стоял металлический стол, три стула и механическая пишущая машинка. Компактный магнитофон «Сони» и термос-кувшин с кофе придавали обстановке современный оттенок.
  
  – Присаживайтесь, господин Артс.
  
  Вилльям опустился на стул. После бессонной ночи на жестких нарах он выглядел изнуренным. Ван-Ин налил две чашки кофе и включил магнитофон.
  
  – Возвращение блудного сына, – констатировал он с сарказмом. – Я надеюсь, что этот разговор того стоит.
  
  Артс поднял голову. Он потер свой заросший подбородок и мигом оценил полицейского.
  
  – Мне начинать сначала, комиссар?
  
  Ван-Ин кивнул, перемотал пленку назад, проверил качество записи и снова нажал на кнопку «старт». Потом он откинулся назад и жестом показал Артсу, что можно начинать.
  
  Первая часть рассказа мало относилась к делу. «Клеопатра» перешла от Вандале к Артсу, который сделал из нее бордель класса люкс. Однако с важными гостями в Love обходились по-особому. Все проходило тайно и безопасно. Артс работал исключительно на комиссионных, и ему редко приходилось поставлять профессиональных девушек. Такое случалось только в тот момент, когда запас добровольцев иссякал.
  
  – То есть вы знали, что Вандале вербовал жертв через НКО «Собственная помощь».
  
  Артс сделал глоток кофе и спросил Ван-Ина, не будет ли у него сигареты.
  
  – Значит, вы это выяснили, – ухмыльнулся он.
  
  Ван-Ин сам взял сигарету и подвинул пачку Артсу.
  
  – Чем они богаче, комиссар, тем скупее. Секс в Love был бесплатным. Каждая молодая женщина, которая обращалась за помощью к фондам НКО, могла расплатиться с долгами двумя способами: натурой или наличными.
  
  – Прекрасная благотворительность, – горько заметил Ван-Ин.
  
  – О благотворительности речь действительно не шла, комиссар. НКО давала своим клиентам два документа на подпись. В одном говорилось, что они получили в подарок определенную сумму денег. Другой был долговой распиской на эту же сумму. Это, впрочем, относилось ко всему посредничеству НКО. От старых баб, прожженных пьяниц и хороших семьянинов ожидались наличные.
  
  Теперь Ван-Ин понял, как НКО удалось сделать так, чтобы двойная бухгалтерия совпадала. Так называемые подарки фактически были займами, которые по-черному требовали назад.
  
  – И никто против этого не протестовал.
  
  – Недотепы держались в тени. Все, кто обращались в НКО, тщательно проверялись. Чаще всего это были люди с временными финансовыми проблемами и не имеющие возможности обратиться в другое место.
  
  – В другое место, кроме этого?
  
  Артс улыбнулся наивности комиссара. Чиновники со стабильным доходом представить себе не могли, чтобы людишки, живущие за чертой бедности, говорили о возможности совместного с ними сосуществования в обществе потребления.
  
  – Те, кто живут на пособие по безработице, тяготятся непосильными расходами, семьи с огромными долгами, студенты без стипендии и одинокие женщины, – сказал он, покачивая головой. – Четвертый мир не нужно искать только в трущобах. Сотни тысяч наших земляков существуют на краю финансовой пропасти, они живут в неприметных районах и ведут, казалось бы, нормальную жизнь. Но их зарплаты хватает только на то, чтобы оплатить жилье и еду. То, что у них остается, они тратят на предметы роскоши, которые они, собственно говоря, позволить себе не могут. Это тип людей, кому НКО дает деньги взаймы беспроцентно: честные, бедные граждане, которые обычно выплачивают долги.
  
  – Молодые, одинокие женщины получали шанс погасить долги натурой.
  
  – Верно, комиссар.
  
  – И из этого извлекали выгоду несколько деловых друзей Вандале.
  
  – Так и есть, – ухмыльнулся Артс. – Вандале чертовски хорошо знает, откуда Авраам берет горчицу.
  
  У Ван-Ина было такое впечатление, что Артс говорит правду.
  
  – Если я правильно понимаю, НКО собирала фонды ради благой цели. Официально деньги раздаривали малоимущим, а неофициально возвращали через беспроцентные займы.
  
  – Пожалуй, я могу отгадать ваш следующий вопрос, – улыбнулся Артс. – Вы, конечно, хотите знать, что происходило с этими отмытыми деньгами.
  
  Ван-Ин знал, куда текли миллионы, но и виду не подал.
  
  Артс налил себе чашку кофе и взял сигарету.
  
  – Лодевейк Вандале – идеалист. Он испытывает отвращение к нашему современному беспорядочному обществу, где все дозволено. Он стремится к обществу, где каждый знает свое место и где все идет как по маслу.
  
  – Сингапурская модель.
  
  – Точно, комиссар. Сингапур – это его яркий пример. Он хотел сделать из Фландрии образцовое государство, а чтобы это осуществить, сначала необходимо было восстановить дисциплину. Эту мечту мог осуществить VLOK.
  
  – Не слишком ли это лицемерно для педофила?
  
  Артс помотал головой:
  
  – Вы не понимаете, комиссар. Вандале считает себя другом детей. Любовь между ребенком и взрослым он считает чистой и непорочной.
  
  – Я думаю, что у Вандале не все дома, – заметил Ван-Ин.
  
  – Можно и так сказать. Иначе почему, думаете, я сдался полиции?
  
  – Я действительно спрашивал себя почему.
  
  – Я боялся Йоса Броуэрса.
  
  Артс кратко описал образ наемного убийцы, которого натравил на него Вандале.
  
  – Вероятно, Вандале боялся, что я проговорюсь о смерти Дани.
  
  – Транссексуала, – добавил Ван-Ин.
  
  Артс промолчал.
  
  – Вы знали ее раньше?
  
  – Нет. Однажды Дани появилась в «Клеопатре» и спросила, нет ли у меня для нее работы. Она говорила, что ей срочно нужны деньги на коррекцию груди.
  
  Артс состроил брезгливую мину, как будто только что съел кусок тухлой рыбы.
  
  – Она была так уродлива?
  
  – Наоборот, комиссар.
  
  – То есть вы приняли ее на работу.
  
  – Да.
  
  – И она подошла?
  
  – Подошла ли она, – горько сказал Артс. – Вы должны знать, комиссар, что прежде, чем девушка могла начать у нас работать, я…
  
  Его голос оборвался. Ни одному режиссеру не удастся так четко изобразить понятие «отвращение».
  
  – Значит, вы с ним переспали. – Ван-Ин нарочно перешел на местоимение мужского рода. Артсу же это сделать было сложно. – И секс был хороший?
  
  Иногда слова бывают более обидными, чем физическое насилие. В этом случае последнее замечание было сравнимо с прижиганием открытой раны. Ван-Ин видел, как Артс сжал кулаки. Косточки его пальцев побелели.
  
  – За дверью стоят еще два агента, господин Артс. На вашем месте я бы сидел спокойно.
  
  Ван-Ин был вынужден признать, что наслаждается этой игрой. Ничто не приносит большего удовлетворения, чем наличие власти над ближним. Чувство эйфории лежит в основе каждого тоталитарного режима. Но как истинный демократ, Ван-Ин был вынужден определить свои собственные границы. Только тот, кто испытал соблазн диктатуры, может оказать сопротивление притягательной силе крайне правых.
  
  – То есть вы попались на удочку, – сказал Ван-Ин менее резко.
  
  Артс смотрел в пространство пустым взглядом. Стресс последних двух дней начал давать о себе знать. Кусок пепла длиной в два сантиметра грозил упасть с сигареты. Ван-Ин подал ему пепельницу и снова налил в чашки кофе.
  
  – Да, – подтвердил он вяло.
  
  Ван-Ин мог себе представить, как Артс себя чувствовал.
  
  – Продолжайте, господин Артс. Что случилось потом?
  
  – Следующим вечером ко мне пришли Провост и Брэйс. Они были в игривом настроении и требовали лучшее «мясо», которое только имелось.
  
  – И тогда вы вызвали Дани.
  
  Артс кивнул.
  
  – Тогда как вам было известно, что…
  
  – Провост и Брэйс были надменными снобами. Они годами обращались со мной, как с уличной грязью.
  
  – И вы захотели подложить им свинью.
  
  Артс жадно выпил кофе и закурил новую сигарету. Конфронтация с прошлым нагоняла на него депрессию. Провост и Брэйс всю жизнь над ним доминировали. Еще когда он был ребенком, ему приходилось подчищать за ними их грязные дела, а в средней школе они не упускали ни одной возможности, чтобы его унизить. «В моем супе муха. Спорим на сто франков, что Вилльям ее съест?» За каждый героический поступок Провост и Брэйс покупали ему пиво. Когда в восемнадцать лет Артс решил поступить в университет, они выбросили его, как мусор. «Дети рабочих должны зарабатывать на жизнь своими руками», – издевались они. После провального семестра Артс отправился в Амстердам и попал в наркосреду. Через четыре года он, уже богатым человеком, вернулся в Брюгге, где промотал свое состояние. Теперь другие могли жрать насекомых или бегать по рыночной площади с голым торсом. В этот период он встретил Линду, и вместе они попытали счастья в «Клеопатре». Учитель Вандале принял его с радостью. Все шло относительно хорошо до тех пор, пока на сцене не появились Провост и Брэйс.
  
  – Господин Артс, вы меня слушаете?
  
  Ван-Ин протянул ему новую сигарету.
  
  – Значит, вы хотели отомстить?
  
  – Что бы вы сделали на моем месте, комиссар?
  
  Ван-Ин улыбнулся. В этой стране на свободе разгуливали мудилы похлеще Артса.
  
  – И вы привезли всю эту компанию в Love?
  
  – Да, так оно и было, комиссар.
  
  Ван-Ин мог более или менее представить себе остальную часть рассказа. Все кусочки головоломки красиво сложились.
  
  – Еще через час мне позвонил Брэйс. Его голос звучал взволнованно. У меня было впечатление, что он был трезв, как стеклышко. Он умолял меня немедленно приехать в Love. Там случилось что-то ужасное.
  
  – Они убили Дани.
  
  – Брэйс клялся мне, что это был несчастный случай. После взрывного трио Дани признался, что он на самом деле мужчина. Провост пришел в ярость. Завязалась драка. Дани упала и стукнулась головой о край кровати. Она умерла на месте.
  
  – Я полагаю, вы знаете настоящую личность Дани?
  
  – Что вы имеете в виду, комиссар?
  
  – Фамилия Десмедт вам о чем-нибудь говорит?
  
  Если смятение на его лице было напускным, Артс по праву заслуживал «Оскар».
  
  – Дани Десмедт?
  
  – Дани Десмедт из начальной школы, господин Артс. Вы еще помните кляп и прищепку?
  
  – Этого не может быть, – решительно сказал Артс. – Я бы его точно…
  
  – … узнал, – иронично добавил Ван-Ин.
  
  На некоторое время воцарилась тишина.
  
  – Теперь я понимаю, – пробормотал Артс. – Поэтому Провост отреагировал так свирепо. Дани и пожелать не мог более красивой мести за страдания, которые они причинили его брату-близнецу.
  
  – То есть вы действительно не были посвящены во все тонкости этого дела? – удивленно спросил Ван-Ин.
  
  Это был явно лишний вопрос. Лицо Артса говорило само за себя.
  
  – Ладно. Лучше расскажите мне, что произошло дальше.
  
  Артс откашлялся. Он смахнул сигаретный пепел с брюк, словно хотел стряхнуть с себя прошлое.
  
  – Когда я приехал через десять минут, Провост был вне себя. Он связался с Вандале, и тот потребовал, чтобы я сбросил труп в Хоге-Венен[69].
  
  – А вы этого не сделали?
  
  – А как вы думали? Это был мой шанс отплатить им той же монетой.
  
  – То есть вы закопали Дани на территории Love.
  
  – А вы бы пошли на риск отвезти труп в Арденны за сто тысяч франков?
  
  – Я бы захотел больше.
  
  Ван-Ин достал из пачки последнюю сигарету. Когда он увидел, как жадно на нее смотрит Артс, позвонил на КПП и отправил агента за новым запасом сигарет.
  
  – Я признаю, что шантажировал Провоста и Брэйса. Я находился под сильным финансовым давлением Вандале, а Дани все равно был мертв. Этого уже никто не мог изменить.
  
  – Вам нужны были деньги, – кивнул Ван-Ин, полный сочувствия. – Вандале знал, что вы шантажировали Брэйса и Провоста?
  
  Все это время Артс производил впечатление довольно уверенного в себе человека. Теперь же его нижняя губа затряслась.
  
  – Я не знаю. В любом случае он натравил на меня Броуэрса. Я хорошо знаю Вандале. Никто не обидит его безнаказанно. За предательство у него лишь одно наказание.
  
  – Никто не тронет меня безнаказанно[70], – пробормотал Ван-Ин.
  
  – Что вы сказали, комиссар?
  
  Ван-Ин подумал о «Бочонке амонтильядо» Эдгара Аллана По.
  
  – Значит, вы сбежали, потому что труп обнаружили на территории Love, из чего следует, что вы в свое время забыли о своих обязанностях.
  
  Артс кивнул.
  
  – И, сдавшись, вы рассчитывали на мягкое наказание.
  
  – Я обращаюсь за помощью к закону, комиссар.
  
  В дверь постучали. Агент передал Ван-Ину пачку «Мальборо» и спичечный коробок. Ван-Ин сорвал пленку с пачки и закурил сигарету, остальное отдал Артсу.
  
  – У меня будет к вам предложение, господин Артс. Сейчас я попрошу, чтобы вам принесли бумагу и ручку. Я хочу, чтобы вы записали мне всю эту историю. Не торопитесь: вероятность того, что вы покинете это здание в течение суток, довольно мала. Потом решать вашу судьбу будет следственный судья.
  
  – Я знаю закон, комиссар.
  
  – Я на это надеюсь, господин Артс.
  
  Ван-Ин встал и вышел из комнаты.
  
  Без Версавела кабинет 204 был похож на холодный склеп. Ван-Ин выключил свет и сел за свой стол.
  
  Розыск представляет собой комбинацию рутины и процедур – подход, который чаще всего приносит мало результатов. Большой прорыв в расследовании – это почти всегда последствие непредвиденного обстоятельства, спонтанного признания, неожиданного поворота или сущего везения. Признание Артса было подарком с небес. Провост убил Дани, эта информация давала Ван-Ину убийцу, мотив и свидетеля. Артс извлечет пользу из смягчающих обстоятельств. Умелый адвокат добьется его освобождения без особых уловок. И это Ван-Ину не нравилось. У него было такое впечатление, что Артс пытался спасти свою шкуру и рассказывал лишь то, что устраивало его.
  
  Исчезновение Карине Неелс тревожило его больше. Он был почти уверен, что ее поглотила преступная сеть Вандале. Импровизированный обыск «Помощи» не принес никаких результатов. Более того, опрометчивая операция совершенно очевидно встревожила все окружение. И потом есть еще Барт. Он пока единственный настоящий убийца, а на сотрудников полиции смягчающие обстоятельства не распространялись.
  
  Ван-Ин посмотрел на свои часы. Было без пяти двенадцать, время допрашивать Барта.
  
  Дирк Барт сидел на стуле. Он не отреагировал, когда Ван-Ин вошел в комнату.
  
  – Здравствуй, Дирк, – сказал Ван-Ин. – Как дела?
  
  Барт поднял глаза. Ван-Ин еще никогда не обращался к нему по имени.
  
  – Я знаю, что мы не были лучшими друзьями, но ни в коем случае не думай, что я делаю это с удовольствием.
  
  Барт глуповато ухмыльнулся.
  
  – Я это ценю, комиссар.
  
  Ван-Ин сел напротив Барта. Он глубоко вздохнул.
  
  – Я знаю, что это сделал ты, Дирк, и я также понимаю почему. Твой брат в свое время спас тебя от когтей двух садистов, и, когда ты на прошлой неделе увидел результаты вскрытия Герберта, сразу понял, что речь шла о Дани.
  
  Барт кивнул. Час назад он принял решение во всем сознаться. Собственно говоря, он даже немного гордился. Убийство Провоста было единственным правильным поступком, который он совершил в своей жизни.
  
  – Я уже двадцать лет работаю на Вандале, – сказал он. – Я знаю, что происходило в Love.
  
  Ван-Ин откинулся на своем стуле и слушал. Рассказ Барта длился более трех часов.
  
  Госпожа Неелс не возражала против того, что Ханнелоре обыскивала комнату Карине. Бедная женщина сидела и безостановочно всхлипывала.
  
  Маленькая спальня была уютно обставлена, все аккуратно прибрано. Интерьер был похож на картинку из руководства для архитекторов-декораторов. Ханнелоре осторожно выдвигала ящики соснового комода и рылась в нижнем белье пропавшего агента. Хотя госпожа Неелс не понимала пользы обыска, она внимательно наблюдала за этой картиной. Ей было достаточно того факта, что кто-то переживал за ее дочь.
  
  У Ханнелоре не было опыта проведения обысков. Она доверилась своей интуиции. Изысканное нижнее белье, розовое постельное белье, CD-диски с вальсами Штрауса и симфониями Бетховена, постер с изображением заходящего солнца, наполовину сгоревшая свеча и огненно-красный мягкий угловой диван указывали на то, что Карине была романтической натурой.
  
  – Ваша дочь вела дневник?
  
  Госпожа Неелс испугалась этого вопроса.
  
  – Дневник, – повторила она с отсутствующим видом.
  
  – Вы когда-нибудь видели, чтобы она что-нибудь записывала?
  
  Госпожа Неелс нахмурила лоб.
  
  – Когда Карине было лет шестнадцать, она писала стихи, но вела ли она…
  
  – На отдельных листочках или в тетради?
  
  Госпожа Неелс напрягла мозги. Она очень хотела помочь, но…
  
  – Я не помню, – всхлипнула она. – Вы считаете это ужасным?
  
  – Нет, – сказала Ханнелоре.
  
  В углу комнаты на деревянном стеллаже красовался маленький телевизор с встроенным видеомагнитофоном. Под ним стоял ряд кассет.
  
  – Она любила фильмы, – с готовностью сообщила госпожа Неелс.
  
  Ханнелоре пробежала взглядом по названиям: «Крамер против Крамера», «Нелл», «Из Африки», «Женщина французского лейтенанта», «Звуки музыки», «Ромео и Джульетта», «Грек Зорба».
  
  Ханнелоре осмотрела корешок той последней кассеты. «Бетамакс». Кто сейчас еще работает с «Бетамаксом»? Эту систему давно убрали с рынка.
  
  Ханнелоре взяла эту кассету со стеллажа. Она была тяжелее обычной кассеты. Госпожа Неелс встала.
  
  – Вы что-то нашли? – спросила она, полная надежд.
  
  Ханнелоре открыла коробку. В нее была засунута тетрадь в холщовом переплете с надписью: «Мой дневник».
  
  – Это то, что вы искали?
  
  Госпожа Неелс, полная энтузиазма, улыбнулась.
  
  Ханнелоре открыла тетрадь. В этот момент зазвонил ее мобильный.
  
  – Алло, Ханнелоре Мартенс.
  
  Это был прокурор Бекман.
  
  – Вандале мертв, – сказал он. – Его домработница нашла его сегодня утром.
  
  – Убийство?
  
  У госпожи Неелс чуть не случился сердечный приступ, когда она услышала слово «убийство».
  
  – Нет. У Вандале был рак последней стадии. Он выхаркнул свои легкие. Поэтому врач не посчитал нужным оповестить полицию.
  
  Ханнелоре жестом показала госпоже Неелс, что ей не стоит беспокоиться.
  
  – Это не связано с Карине, – сказала она, закрыв трубку рукой, когда госпожа Неелс начала рыдать в голос.
  
  Ван-Ин сбросил ботинки. Он пошел к холодильнику и взял «Дювель». Два признания за один день – это больше, чем он мог «переварить». Признание Артса далось легко. Мужчина все аккуратно изложил на бумаге, и Ван-Ин потом спокойно изучит его рассказ. Случай Барта показался ему гораздо трагичнее.
  
  Когда Ван-Ин поднес стакан к губам, он услышал, как Ханнелоре поворачивает ключ в замке. На всякий случай он сделал большой глоток.
  
  – Вместе ушли, вместе пришли, – сказал он с невинным лицом.
  
  Ханнелоре проигнорировала «Дювель». Она выглядела особенно взволнованной.
  
  – Карине все-таки была на второй фотосессии в «Помощи», и в тот вечер, когда она исчезла, она снова туда собиралась.
  
  Она бросила на стол дневник. Ван-Ин прочитал нужный отрывок.
  
  – Она пишет, что пойдет на все что угодно, лишь бы успешно завершить задание, – метала громы и молнии Ханнелоре. – Если с ней что-нибудь случилось, я никогда тебе этого не прошу, Питер Ван-Ин. Это ты вскружил ей голову своими ковбойскими рассказами. Я сегодня днем была в ее комнате. Ребенок еще верит в доброту и справедливость. Она боготворит романтических героев. Жизнь для нее – это фильм со счастливым концом.
  
  Ван-Ин дал ей прокричаться. Последние строки из дневника что-то ему напоминали.
  
  – «Однако на одно я обратила внимание: от мужчины воняло „туалетным утенком“», – прочитал он вполголоса.
  
  – Что ты там бормочешь?
  
  – Бенедикт Верворт, – истерично засмеялся Ван-Ин. – От этого говнюка воняло «туалетным утенком».
  
  – Я звоню Бекману, – решительно заявила Ханнелоре. – Пришло время, чтобы кто-нибудь положил этой мерзости конец.
  
  Йохан Брэйс натянул на голову кожаную балаклаву. Министр проверил свои орудия. Все инструменты аккуратно лежали в ряд. Ведь это был уже не первый раз, когда он играл в снафф-видео[71]. Карине Неелс лежала в подвале, прикованная к прутьям старомодной кровати. Она была голая. Бенедикт Верворт поставил камеру на штатив и сделал пробную съемку. В углу стоял бак с негашеной известью, который не должен был попасть в кадр. Бенедикт передвинул пару прожекторов, пока не остался доволен освещением. Через час появятся гости, и он хотел, чтобы все было в полном порядке.
  
  Прокурор Бекман внимательно слушал отчет Ханнелоре.
  
  – Два раза дело срываться не может, – сказал он, когда она договорила. – Ни у кого не будет к нам претензий из-за того, что мы обойдемся с этим сбродом грубо.
  
  Ханнелоре кивнула, и для Ван-Ина это был знак приступать к действию. Через три минуты три фургона с воющими сиренами пылили в направлении Вардаме. Ван-Ин и Ханнелоре ехали за ними на «рено-твинго».
  
  – Барт что-нибудь об этом знает?
  
  На Барон-Рюзеттелаан Ханнелоре дала полный газ. Ван-Ин пристегнулся.
  
  – Я не думаю. Барт только хотел отомстить за своего брата.
  
  Ханнелоре сбавила скорость перед мостом через канал Брюгге-Кортрейк. Стрелка спидометра показывала восемьдесят километров в час. «Рено-твинго» запротестовал, когда она резко повернула. Ван-Ин задержал дыхание. Он пытался привести свои мысли в порядок. Рассказ Барта в двух словах не передашь.
  
  – Дани срочно нужны были деньги на коррекцию груди. Он пришел к брату за советом, и тот представил его в «Клеопатре».
  
  – В 1985 году?
  
  – Да.
  
  Ханнелоре догнала фургоны. Она сбавила скорость.
  
  – Барт работал на Вандале уже больше двадцати лет. Он знал «Клеопатру», – рассказывал Ван-Ин.
  
  Он отстегнул ремень безопасности и закурил сигарету.
  
  – Что ты имеешь в виду под «он работал на Вандале»?
  
  – Барт выступал в роли шпиона. Он информировал Вандале обо всем, что происходило в полиции, предупреждал, если ожидалась облава, и утаивал протоколы, которые содержали отягчающие вину обстоятельства.
  
  – Как он узнал, что Герберт был его братом?
  
  Ханнелоре, не спрашивая, взяла сигарету.
  
  – В восьмидесятых годах Дани подлатал свою челюсть. Эта операция стоила ему целое состояние. Когда Барт прочитал отчет о вскрытии, у него закрались подозрения. Более того, когда Дани был ребенком, он сломал берцовую кость, и, кроме того, Барт знал, что он работал на людей в Love.
  
  – То есть он решил убрать Провоста, – произнесла она с недоверием.
  
  – Не сразу. Барт знал, что Провост сходит с ума по его брату, но он хотел быть уверен.
  
  У церкви Осткамп Ханнелоре не остановилась на светофоре. Фургоны обеспечивали отличное прикрытие.
  
  – Поэтому он поставил ловушку. Он послал Мелиссу.
  
  – Мелиссу?
  
  – Свою подругу, – пояснил Ван-Ин. – Барт познакомился с ней в «Клеопатре». Прежде чем Барт поселился у нее, она была одной из любимиц Провоста. В вечер убийства Мелисса позвонила Провосту. Он был не прочь поразвлечься и…
  
  – Теперь я все поняла. Мелисса звонит в дверь, Провост открывает, и Барт надевает на него наручники.
  
  – Так выглядит версия Барта, – кивнул Ван-Ин.
  
  Когда спидометр показал скорость выше ста тридцати, он снова пристегнулся. Из-за разговора они прилично отстали от фургонов.
  
  – То есть Дани Барта убили в 1985 году.
  
  Ван-Ин помотал головой.
  
  – Барт говорит, что последний раз видел своего брата в апреле 1986 года. Дани вернулся из Нидерландов, где ему сделали коррекцию груди. Она ему не понравилась. Ему снова нужны были деньги.
  
  Через пять минут вся округа вышла на улицу. Комиссар Деклудт из полиции Вардаме следил за тем, как его коллеги из Брюгге выломали входную дверь офиса «ВерВорт». Эта процедура была незаконна, но прокурор его заверил, что всю ответственность за операцию он берет на себя. После случая с пропавшими девочками суд может снова кое-что себе позволить.
  
  Агенты делали свою работу основательно. Через пятнадцать минут офис «ВерВорт» выглядел так, словно там прошел торнадо.
  
  Приглашенные занимали места на складных стульях, которые были расставлены вне света прожекторов. Карине слышала гул. Она скорчилась. Свет проникал через повязку.
  
  Йохан Брэйс толкнул перед собой сервировочный столик на колесиках. Министр был голый, за исключением кожаной балаклавы. На столике лежали ножи, щипцы и шило, которыми он собирался воспользоваться. Когда в комнату вошел палач, публику пробрала дрожь похоти.
  
  Гвидо Версавел вошел в офис. Он выглядел усталым и бледным. Ханнелоре вяло ему подмигнула и указала назад. Из офиса Верворта доносился звон стекла и треск раскалывающейся мебели.
  
  – Питер взбесился, когда обыск ничего не дал, – сказала она озабоченно. – Он рушит весь дом.
  
  За прошедшие дни Версавел испытал на себе, что значит бессилие. Он пошире распахнул приоткрытую дверь и просунул голову внутрь. В комнате был кавардак. Ван-Ин, как дикарь, пинал ногой все вокруг себя.
  
  – Окна оставишь напоследок? – спросил Версавел с сарказмом.
  
  Ван-Ин поднял глаза. Его свирепый взгляд мог заставить отпрянуть взвод морских пехотинцев. Он взял в руки сломанное рабочее кресло и швырнул его в окно.
  
  – Доволен?
  
  Версавел зашел в офис.
  
  – Мне позвонила Ханнелоре, – сказал он. – Она боится, что ты что-нибудь с собой сделаешь.
  
  – И тогда?
  
  Версавел подошел поближе. Он ловко лавировал между обломками.
  
  – Если будешь так беситься, Карине Неелс ты не поможешь.
  
  – Да ну?
  
  Ван-Ин колотил каблуком своего ботинка по клавиатуре компьютера. Половина алфавита разлетелась в разные стороны.
  
  – В приемной висит большое зеркало, – сухо доложил Версавел.
  
  Ван-Ин убрал свою ногу от разбитой клавиатуры. Он пристально посмотрел на Версавела и нервно провел рукой по взмокшему лбу.
  
  – Ты можешь наколдовать в своей шляпе белого кролика? – спросил он презрительно.
  
  – Возможно, – спокойно ответил Версавел.
  
  – Что значит «возможно»?
  
  Версавел вынул из своего внутреннего кармана пачку бумаг.
  
  – Помнишь, ты меня просил проверить то, что рассказал Катрэйсе?
  
  Ван-Ин перешагнул через обломки.
  
  – Катрэйсе живет в заброшенном загородном доме, который является собственностью Вандале.
  
  Когда Ханнелоре услышала, что Ван-Ин прекратил все крушить, она тоже вошла внутрь.
  
  – И ты говоришь это сейчас, – услышала она слова Ван-Ина.
  
  Версавел извинился.
  
  – Я сидел на успокоительных, Питер. Только когда Ханнелоре мне позвонила, я понял…
  
  – Хорошо, хорошо, – раздражительно отреагировал Ван-Ин. – Катрэйсе живет в доме, принадлежащем Вандале, и работает садовником в НКО. Что у тебя еще есть?
  
  – У Катрэйсе есть судимость, – сказал Версавел. – В 1982 году его приговорили к двум годам тюрьмы за изнасилование соседки.
  
  – Ой, – вздохнула Ханнелоре.
  
  – Барт, должно быть, об этом тоже узнал, – продолжал Версавел.
  
  – Но молчал, потому что его заставил Вандале.
  
  Ван-Ину не пришлось долго думать. Если Вандале взял Катрэйсе под защиту, то у него на это имелась чертовски хорошая причина. После убийства Дани он закрыл Love. Казалось логичным, что они перебрались в другое место.
  
  – Сообщи Бекману, – рявкнул он Ханнелоре. – Мне любопытно, чем занят наш садовник.
  
  От Джона Катрэйсе требовалось следить за аллеей, ведущей к загородному дому. Но теперь, когда все гости прибыли, он не смог удержаться и спустился в подвал, чтобы тайно тоже полюбоваться зрелищем.
  
  Карине Неелс чувствовала, как над ней двигалось худое мужское тело. Когда кто-то развязал повязку, она несколько мгновений моргала. Она оцепенела, когда увидела кожаную балаклаву, которая парила меньше чем в тридцати сантиметрах над ее лицом. У нее замерло сердце.
  
  Она хотела закричать, но это ей не удалось, и она снова закрыла глаза. Мужчина начал похотливо ее «долбить». О проникновении не было и речи. Казалось, что кто-то запихнул ей между бедер спущенный воздушный шарик.
  
  Верворт оставил камеру включенной. Пройдет еще некоторое время, прежде чем Брэйс достигнет высшей точки.
  
  Ханнелоре гнала «рено-твинго» на максимальной скорости. Руль дрожал в ее руках, неконтролируемый, как и стрелка на спидометре. Ван-Ин достал из плечевой кобуры пистолет и положил его себе на колени. Фургоны следовали за ними на расстоянии меньше пятисот метров с включенными мигалками, но без сирен.
  
  Катрэйсе не обратил внимания на шорох шин, едущих по гравию аллеи. Он был полностью увлечен зрелищем. Через десять минут палач наконец-то кончил. Худому типу всегда требовалось много времени. Катрэйсе спрашивал себя, кто скрывался за маской.
  
  Брэйс выпрямился. Карине осторожно подняла веки. Только сейчас она заметила столик с орудиями пытки. Ее крик леденил душу. Публика одобрительно перешептывалась.
  
  Брэйс вооружился щипчиками для маникюра. Верворт взял крупным планом левую грудь Карине, покачал головой и жестом попросил Брэйса немного подождать. Он подхватил кубик льда и потер им ее грудь так, что сосок красиво встал. Брэйс одобрительно кивнул. Он предварительно проработал сценарий с Вервортом. Они верно следовали методам инквизиции. Сначала он показал орудия пытки. Крик Карине больше не имел ничего общего с человеческим. Верворт заснял ее искаженное страхом лицо. Брэйс поместил щипчики на возбужденный сосок и ждал, пока Верворт подберет идеальный план.
  
  Ван-Ин распахнул дверь подвала. Плавным движением он направил свой пистолет на мужчину в маске и сделал три выстрела. Первая пуля попала Брэйсу в правый глаз, вторая раздробила ему плечо, а третья проделала аккуратную дырочку в затылке Верворта, который случайно оказался на линии огня.
  
  Через десять секунд первая волна полицейских захлестнула загородный дом Катрэйсе. Несколько зрителей воспользовались переполохом и бросились в разные стороны. Однако после короткого преследования их задержали.
  
  Ханнелоре сняла плащ и подошла к Карине. Девушка находилась в состоянии шока и едва ли реагировала на суматоху.
  
  – По статистике у тебя был один шанс из ста тысяч, – сделал вывод Версавел.
  
  – Человек живет не только по статистической закономерности, – философски ответил Ван-Ин. – Я бы никогда себе не простил, если бы мы приехали сюда на пять минут позже.
  
  Пока агенты надевали наручники на зрителей, Ван-Ин пошел наверх. Ему нужен был свежий воздух. «В каком мире мы живем?» – задал он себе вопрос, когда стало известно, что установлена личность палача и половины зрителей. Среди них оказались некомпетентный судмедэксперт доктор Де-Ягер и подкупленный главный контролер налогового ведомства Мелхиор Мёус. Ван-Ин посмотрел на звезды. Он надеялся, что там возможна совсем другая жизнь.
  * * *
  
  Ханнелоре поставила на стол тарелки с дымящейся картошкой фри. Прошло больше трех месяцев с того момента, когда она ее готовила в последний раз, но у беды свои законы. Ван-Ин со вчерашнего вечера почти ничего не ел.
  
  – Гвидо.
  
  Версавел устроился у камина. Через пятнадцать минут его глаза закрылись, и сейчас он спал сном праведника.
  
  – Пусть спит, – сказала Ханнелоре. – В холодильнике еще есть немного сыра на случай, если он потом проснется голодным.
  
  Ван-Ин молча поглощал картошку фри и не жалел майонеза.
  
  – Я задаю себе вопрос, что завтра напишут газеты, – произнес он задумчиво, перед тем как взять еще кусочек.
  
  – Полицейский застрелил министра иностранных дел, – озвучила Ханнелоре возможный заголовок. – Завтра ты будешь самым известным человеком Фландрии.
  
  Ван-Ин макнул в жирный майонез последние кусочки картошки фри.
  
  – Так этому скотине и надо. Теперь никто не сможет замять это дело.
  
  Он отодвинул в сторону свою тарелку и закурил сигарету.
  
  – Не замять одно, так замять другое, – заметила Ханнелоре с сарказмом.
  
  – Что ты имеешь в виду?
  
  Ханнелоре наколола на вилку кусочек картошки.
  
  – Если я правильно понимаю, Барта ты преследовать не собираешься.
  
  Ван-Ин сделал глубокий вдох.
  
  – По сравнению с мерзостью высокопоставленных лиц преступление Барта можно не принимать в расчет. Провост и Брэйс получили по заслугам. Не понимаю, почему мы должны заставлять государство тратиться на дорогой процесс. Правосудие свершилось. Ни у кого больше не возникнет вопросов.
  
  Ханнелоре сглотнула. В принципе он был прав, но, как заместитель прокурора, она должна была позаботиться о том, чтобы соблюдался закон.
  
  – Если только прокуратура не хочет во что бы то ни стало преследовать Барта, – флегматично заключил Ван-Ин.
  
  – Хорошо. Я могу себе представить, что Бекман не будет сопротивляться. Но что мы будем делать с Артсом?
  
  – Артс признался в соучастии, – сказал Ван-Ин. – Его заявление у меня при себе. Немного удачи – и его оправдают.
  
  Он достал из внутреннего кармана заявление Артса.
  
  – Наш друг знает закон. Он более или менее добровольно сдался и ссылается на принцип исключения наказания из-за принуждения к соучастию. Кроме того, все, кто может свидетельствовать против него, мертвы. So what?[72] Настоящие виновные приговорены и осуждены.
  
  Ханнелоре прочитала признание Артса. Ван-Ин открыл бутылку мозельвейна и устроился рядом с храпящим Версавелом.
  
  – Разве ты не говорил, что Дани сделал коррекцию груди в 1986 году? – спросила Ханнелоре немного погодя.
  
  Ван-Ин изо всех сил старался не заснуть.
  
  – Говорил. Там что-то с этим не так?
  
  Ханнелоре перечитала отрывок.
  
  – Однако Артс утверждает, что инцидент произошел в октябре 1985 года.
  
  – Черт возьми! – выругался Ван-Ин.
  
  – Что-то не так?
  
  – Если это верно, то Артс меня надул.
  * * *
  
  Вилльям Артс смотрел в своей камере вечерние новости. Теперь, когда стало известно, что министр иностранных дел был застрелен во время съемок снафф, страну охватило волнение. Артс осознавал, что его песенка спета. Правосудие его никогда не отпустит, прежде чем каждое заявление относительно этого дела не будет сто раз проверено.
  
  Йос Броуэрс пришел домой в роскошную виллу, которую он купил в прошлом году. Этой покупкой он осуществил свою заветную мечту. Этот дом должен был стать его заключительным символом статуса, видимым апогеем его удавшейся карьеры и одой Герде, которая заботилась о нем в течение этих лет. Именно в таком порядке. Но Герда больше домой не вернется. Две недели назад она собрала свои чемоданы. Ей надоело постоянно находиться в тени, сказала она. Прошлого больше не вернуть. Герда посчитала, что у нее наконец-то появилось право на собственную жизнь. Путешествие на Карибы было ложью. Он наврал Вандале, потому что скорее бы провалился на месте, чем признал, что его брак не удался. Броуэрс подумал о паре на Мальте. Он видел, как их карета снова проехала мимо. Мужчина налил своей жене бокал. Они махали руками и казались абсолютно счастливыми. Даже Бруксу больше повезло. По крайней мере, у Брукса была чувственная Пенелопе на случай, если она ему понадобится.
  
  Броуэрс налил себе коньяка и потом открыл сейф. Из арсенала легкого огнестрельного оружия, которое там хранил, он выбрал израильский пистолет – коллекционную вещь, за которую выложил пятьдесят две тысячи франков. Броуэрс сделал глоток коньяка, вставил дуло пистолета себе в рот и спустил курок. Его последняя мысль была о будущих владельцах виллы. Им придется переклеивать в гостиной обои, потому что все обои здесь будут забрызганы его мозгами. Броуэрс умер так же банально, как прожил свою жизнь, но ему уже было абсолютно все равно.
  
  Ван-Ин растолкал Версавела:
  
  – Гвидо, у нас еще полно работы.
  
  Ханнелоре повесила трубку. Она позвонила сначала Бекману, а потом директору тюрьмы.
  
  – Мы можем допросить Артса через пятнадцать минут, – сказала она с энтузиазмом.
  
  Три надзирателя сопроводили Вилльяма Артса в комнату для посещений. У него внезапно появился статус опасного преступника. Глухой звук его собственных шагов приводил Артса в ужас. Скоро его допросит Ван-Ин. Время допроса было выбрано не случайно. Комиссар был в курсе, что он солгал. Пока он шел по коридорам, он заново прокручивал в голове весь фильм. Тем самым вечером ему позвонил Провост. Случилось несчастье. Дани мертв. Вилльям должен избавиться от тела, за что Вандале заплатит ему сто тысяч франков.
  
  Вилльям затащил тело в багажник своей машины. Когда он хотел захлопнуть крышку, услышал стоны. Дани был еще жив. Вилльям сделал ему предложение: если он будет держать рот на замке и вернется в Нидерланды, Вилльям даст ему сто тысяч франков. Все шло безупречно до тех пор, пока через полгода Дани снова не появился и не потребовал еще денег на новую операцию. Если Вилльям не заплатит, Дани угрожал оказать давление на Провоста. Однако этими словами он подписал себе смертный приговор. В приступе паники Вилльям схватил транссексуала и сломал ему шею. Он закопал тело на территории Love. Таким образом он мог продолжать шантажировать Провоста и Брэйса.
  
  Ван-Ин припарковал «рено-твинго» перед зданием тюрьмы. Небо было чистое. Тысячи звезд безнадежно пытались прогнать тьму.
  
  – Кстати, – сказала Ханнелоре, когда они вышли из машины. – Во всей этой суматохе я кое о чем забыла.
  
  Ван-Ин запер двери машины.
  
  – Ты не выключила утюг? – спросил он лаконично.
  
  Ханнелоре знала своего мужчину. Ей нравилось то, как в исключительных обстоятельствах у него получалось реагировать на происходящее с особым чувством юмора.
  
  – Нет, – улыбнулась она. – Результат пункции околоплодных вод был отрицательный. Если все будет хорошо, через несколько месяцев у нас родится здоровый ребенок.
  
  Ван-Ин достал из пачки последнюю сигарету. От дыма у него заслезились глаза. Или не от дыма?
  Примечания
  1
  
  «Перрье» – французский бренд минеральной воды. (Здесь и далее, кроме особо оговоренных случаев, примеч. пер.)
  (обратно)
  2
  
  «Дювель» – бельгийский бренд пива. (Примеч. ред.)
  (обратно)
  3
  
  Ветте-Виспорт – бывшая богадельня, Брюгге.
  (обратно)
  4
  
  Букв.: окоченевший (англ.).
  (обратно)
  5
  
  Букв.: умер до прибытия (англ.).
  (обратно)
  6
  
  По названию популярных криминальных сериалов «Джон Доу» и «Джейн Доу». (Примеч. ред.)
  (обратно)
  7
  
  Сейчем – вождь некоторых индейских племен.
  (обратно)
  8
  
  Имеется в виду «вольво» – автомобиль шведского производства. (Примеч. ред.)
  (обратно)
  9
  
  Биотоп – участок среды обитания растительных и животных организмов, характеризующейся однородными условиями существования. (Примеч. ред.)
  (обратно)
  10
  
  Девинтер Филипп (род. 11 сентября 1962 г.) – фламандский политик, один из ведущих членов правой фламандской националистической партии «Фламандский интерес».
  (обратно)
  11
  
  Бойс Йозеф (1921–1986) – немецкий художник, один из главных теоретиков постмодернизма. (Примеч. ред.)
  (обратно)
  12
  
  «Веселый, счастливый» (фр.).
  (обратно)
  13
  
  Атомиум – одна из главных достопримечательностей и символ Брюсселя. Сооружение состоит из девяти атомов, которые объединены в кубический фрагмент кристаллической решетки железа, увеличенный в 165 миллиардов раз.
  (обратно)
  14
  
  Медок – сорт красного бордосского вина.
  (обратно)
  15
  
  Пифиада – первая жена Аристотеля.
  (обратно)
  16
  
  Узуфрукт – право пользования чужим имуществом с присвоением доходов от него. (Примеч. ред.)
  (обратно)
  17
  
  Название газеты.
  (обратно)
  18
  
  Любовь (англ.).
  (обратно)
  19
  
  Камелот (англ.).
  (обратно)
  20
  
  Красивый жест (фр.).
  (обратно)
  21
  
  Мандерлей (англ.).
  (обратно)
  22
  
  Зелень деревьев, листва по-нидерландски «лооф» (loof), отсюда игра слов.
  (обратно)
  23
  
  «Юпилер» – бельгийская торговая марка пива.
  (обратно)
  24
  
  Но где же былые снега, мой друг? (фр.)
  (обратно)
  25
  
  Валли Эдди – бельгийский певец, самопровозглашенный «Голос Европы».
  (обратно)
  26
  
  Плеоназм – накопление в речи слов, имеющих одно и то же значение, например, «старый старичок». (Примеч. ред.)
  (обратно)
  27
  
  GB – бельгийская сеть супермаркетов.
  (обратно)
  28
  
  Да здравствует победа, герр комиссар (нем.).
  (обратно)
  29
  
  Брель Жак – бельгийский франкоязычный поэт, бард, актер и режиссер.
  (обратно)
  30
  
  Точка невозврата (англ.).
  (обратно)
  31
  
  Дельво Поль – бельгийский художник-сюрреалист.
  (обратно)
  32
  
  На посошок (англ.).
  (обратно)
  33
  
  И что? (англ.)
  (обратно)
  34
  
  Фландрия позволяет нам царапаться (голл).
  (обратно)
  35
  
  Дютру Марк – бельгийский серийный убийца.
  (обратно)
  36
  
  «Золотой гид» – справочник организаций Бельгии.
  (обратно)
  37
  
  Тюрнхаут – округ в провинции Антверпен, Бельгия.
  (обратно)
  38
  
  Ломброзо Чезаре – знаменитый итальянский судебный психиатр, криминалист и антрополог.
  (обратно)
  39
  
  «Арте» – немецко-французский телеканал.
  (обратно)
  40
  
  Ланг Фриц (1890–1976) – немецкий кинорежиссер. Один из величайших представителей немецкого экспрессионизма. (Примеч. ред.)
  (обратно)
  41
  
  «Конкорд» – англо-французский сверхзвуковой пассажирский самолет. Снят с эксплуатации в 2003 г.
  (обратно)
  42
  
  «Белгаком» – бельгийская телекоммуникационная компания.
  (обратно)
  43
  
  Гюггенхеймер – главный герой трех романов фламандского писателя Германа Брюссельманса, один из которых называется «Гюггенхеймер стирает белее».
  (обратно)
  44
  
  Мы снова встретились (англ.).
  (обратно)
  45
  
  Эскалибур – легендарный меч короля Артура.
  (обратно)
  46
  
  Поворотная точка (англ.).
  (обратно)
  47
  
  Безнравственный.
  (обратно)
  48
  
  От нидерландского слова «бранд» (brand) – пожар.
  (обратно)
  49
  
  От названия бельгийской фирмы «Бруке», специализирующейся на продаже каминов, печей и др.
  (обратно)
  50
  
  Кафка Франц (1883–1924) – один из выдающихся немецких писателей XX века. Его произведения, пронизанные абсурдом и страхом перед внешним миром и высшим авторитетом, способны пробуждать в читателе соответствующие тревожные чувства.
  (обратно)
  51
  
  Латинская буква X.
  (обратно)
  52
  
  САС – специальная воздушная служба (англ. Special Air Service) – подразделение вооруженных сил Великобритании.
  (обратно)
  53
  
  ИРА – Ирландская республиканская армия.
  (обратно)
  54
  
  Привет, Джоз. Как у тебя дела? Как долетел? (англ.)
  (обратно)
  55
  
  Хочешь пить? (англ.)
  (обратно)
  56
  
  У меня есть «Джюпилер» (англ.).
  (обратно)
  57
  
  Ледяное, как лед (англ.).
  (обратно)
  58
  
  Менгир – простейшее сооружение в виде грубо обработанного дикого камня, установленного человеком.
  (обратно)
  59
  
  Кролик по-мальтийски.
  (обратно)
  60
  
  Кролик (англ.).
  (обратно)
  61
  
  Скажи мне, дьяволенок (англ.).
  (обратно)
  62
  
  Импала – чернопятая антилопа.
  (обратно)
  63
  
  «Последние новости» (нид. Het Laatste Nieuws) – название популярной бельгийской нидерландскоязычной газеты.
  (обратно)
  64
  
  Я ничего не понимаю (фр.).
  (обратно)
  65
  
  Здесь: лягушатница (фр.).
  (обратно)
  66
  
  Что вы делаете? (фр.)
  (обратно)
  67
  
  Ну, Жерар? (фр.)
  (обратно)
  68
  
  Конец связи (англ.).
  (обратно)
  69
  
  Хоге-Венен – название заповедника в провинции Льеж (Бельгия).
  (обратно)
  70
  
  Королевский шотландский девиз, исторически используемый королевством Шотландии на королевском гербе Шотландии.
  (обратно)
  71
  
  Снафф-видео – фильм с настоящим убийством.
  (обратно)
  72
  
  Ну и что? (англ.)
  (обратно)
  Оглавление
  Глава 1
  Глава 2
  Глава 3
  Глава 4
  Глава 5
  Глава 6
  Глава 7
  Глава 8
  Глава 9
  Глава 10
  Глава 11
  Глава 12
  Глава 13
  Глава 14
  Глава 15
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"