(c)Ольга Левашова/Olga Levashova mail to:Ladoga@aport2000.ru
БЕДНАЯ ЕЛИЗАВЕТА
Есть у Елизаветы такая придурь: любит гулять по ночам. По ночному Петербургу, говорит. Днём баба как баба - в конторе работает. В офисе, называется. А может, на рынке где торгует. Кто её проверит? А как вечер, так ненормальная становится. Оно, конечно, что дома-то сидеть? Одна реклама. Так ты ж пойди в театр, или в бар какой, по-человечески. Нет, на улицу прёт! Думали, может, подцепить кого хочет, познакомиться. Так с кем там познакомишься ночью? Одни командировочные да нечисть всякая. Да и то сказать, есть у неё, вроде, хахаль. Ничего такой, вежливый, не выпивает когда ни попадя. Такой представительный. Бывает у неё, не часто, но бывает. Соседи видели, врать не станут. А зачем врать? Оно если честь по чести, так и соседи ничего не скажут: ходи на здоровье, поддерживай одинокую женщину.
Так вот эта самая Елизавета ночью из дому шасть и не возвращается часа два-три. Брожу, говорит, по любимым улицам. Каналы люблю, говорит, мостики. "Гляди, нарвёшься на кого-нибудь на этих мостиках!" - предостерегали её. Так куда там? Она ж сама всё знает! Слова не скажи! По местам Достоевского бродила, рассказывает, многое поняла. Чего она там поняла, бес её знает. Тот Достоевский чёрт-те когда жил, а она всё по местам бродит. Он, может, и не в тех местах-то жил. Кто сейчас проверит? Учёные, говорит Елизавета, доказали. Так доказать что хочешь можно! Они там наплетут с три короба, а ты, дурища, бродишь теперь. А то говорит, особняк красивый на Фонтанке, поэт жил, известный. Имя даже называла какое-то. Ну пошли с ней, показала. Так я ж, говорю, в соседнем доме родилась и до тридцати годков там жила. И ни про какого поэта слыхом не слыхивала. Какой - такой поэт? А она говорит, что мемориальная табличка висит, сообщает, мол, людям про поэта. Давно висит, ещё, говорит, до вашего рождения повесили. Не знаю ни про какую табличку. Мы туда, к тому углу, помойку носили, баки там стояли, а таблички не было. Да хоть бы и была, кто её читать станет? Написать-то что хочешь можно, только умный-то человек, прежде чем прочитать, подумает, надо оно ему или нет. А эта полоумная ходит в полутьмах да читает всякую ересь. Кто там когда жил, нас не касается. Ты погляди, кто сейчас живёт. Вон - такое название, что язык переломаешь, а как расшифровать - не сообразишь. Так ты посмотри, кто оттуда выходит да в какие кареты садятся. Да бошки у всех как бархатные, на солнце переливаются. А в потьмах, пока ты рыщешь по Фонтанке, на особняки заглядываешься, знаешь, чем они занимаются? Может, деньги фальшивые делают, ты ж не в курсе. А ты ходишь там взад-вперёд, подозрение на себя навлекаешь. Гляди, стрельнут в тебя, чтоб не шастала где не положено.
Вот такая беда у нас с Елизаветой. А то стихи принялась придумывать. Я, говорит, их опубликую. Словечко-то какое выискала! Опубликует она! А без штанов, гляди, останешься?! Не такие писали, да кто их публикует! А хоть и опубликуют, так кто читать станет? Кому оно нынче надо? Это раньше, когда хорошо жили, так от скуки и почитать можно было. А теперь, когда так намаешься на трёх работах, что печёнки вылазят, кто на твои стихи посмотрит? Добро бы какие истории написала про любовь, чтоб задевало, так может, какие дуры и почитали перед сном, вместо мужика, для возбуждения. И то сказать, от мужика-то особо не дождёшься. Тоже ведь наковеркается за день, на шубу ей зарабатывая, или на квартиру отдельную - нынче мода такая пошла, чтоб всем в отдельную селиться. Раньше было народ-то, кто попроще, так в коммуналках жил и ничего. А теперь, вишь, в офисе пристроились бумажки перебирать, глядишь и барынями стали. Вот мужики бедные и вламывают без выходных. А домой ночью приползёт, ног под собой не чуячи, ляжет, так месту рад. А эта ему и в койке спокою не даст. И ну лапать его маникюром своим, ну приставать к нему горемычному. А чего ей надо, спроси! Сама не знает! От скуки к нему и лезет. Ну, он чтоб не обидеть, взлезет на неё, пару раз так качнётся и всё. А ей, вишь, мало. Подавай ещё! А что ему подавать, как он еле дышит, а утром ни свет ни заря на работу надо, в офис там какой, к шефу, или куда на рынок. Она, дура, целыми днями по парикмахершам развлекается, с подружками такими же, как сама, лясы точит, а потом ей видите ли подавай это самое. Вот тогда и книжка твоя пригодилась бы. Про секс! А что? Чем срамнее, тем и толку в ней больше. Глядишь, и помогла бы народу чем, коли другого делать не умеешь. А то пойди вон на рынке постой, поторгуй весь день на солнцепёке да на морозе, так что ноги загудят, так я посмотрю, как ты гулять по ночам захочешь. По любимым мостикам! Это тебе не книжки писать.
И ещё чего удумала. Притащила с улицы кота бездомного. Я его, сказала, вымою, будет у меня жить. Ну, ненормальная! А нагадит?! Нагадит, говорит, уберу, приучать к месту буду, он понятливый. Понятливый! Да он отродясь не задумывался, куда ему гадить. И мамка у него такая же, и отец - прохвост, пьянчуга и бабник, всю жизнь от алиментов скрывается. А она, жалко, мол, беднягу, понравился он мне. Ну, дошла до ручки! Да ты лучше ребёночка себе роди и нянчись с ним, как нормальная баба. Ах, говорит, как это я рожу, мужа-то нет. А этот, спрашиваю, что к тебе на "Жигуле" ездиет, чего с ним-то не распишешься? Женат, говорит, у него и дети есть. Так чего ж ты с ним валандаешься, дура ты такая, говорю ей. Найди неженатого, да с квартирой, чтоб не в коммуналке жить. А она: люблю, говорит, этого, хоть тресни. Так уведи его от жены, рохля ты недоделанная! Не хочу, отвечает, чтоб он подлецом был по отношению к жене. Тьфу ты! Ну насочиняла! Да какая баба об этом думает, когда ей надо мужика захватить? И жена его, поди, тоже гуляет, по-чёрному! Нет, говорит, она приличная женщина. Так брось его, пусть живёт со своей приличной, а ты себе неприличного найди. Нет, говорит, я же этого люблю. Ну что на такое скажешь? Плюнешь только и пойдёшь.
Нет, не будет из Елизаветы толку. Ты ей объясняешь, объясняешь, думаешь - ну, поняла. А потом смотришь - опять как та юродивая. Выхожу это я раз из метро, глядь, наша Елизавета идёт. Хотела было её окликнуть, а она юрк куда-то в сторону. Куда, думаю, это она шмыгнула? А она нищим подаёт. Всю мелочовку выгребла и аккурат всем и раздала, уродам этим. Я ей, что ты, мол, делаешь, они, может, побогаче твоего будут, куда, мол, лезешь со своей жалостью. А она говорит, что раз руку протягивают, значит нуждаются. Ну нет в жизни счастья да и только!
А недавно картину домой приволокла. Радостная такая. Идите, говорит, посмотрите, что я купила. Ну пошли, думали, обнову какую, или что по хозяйству. А она и показывает: вот, мол! Мы так и сели кто куда. Это ж надо додуматься, что она в дом тащит! Ещё понадеялись, было, что по дешёвке. Ну уж нет! Не такая она, Елизавета, чтоб выгодно что купить. Как сказала, почём, мы так глаза и вытаращили: это ж сколько дней можно на эти деньги жить! А надоест - куда потом эту картину девать? Кто её купит? Есть ещё дураки, кто этой дрянью стены завешивает? Ну, скажем, если обои порвались там, а ремонт пока не делаешь, так можно временно закрыть, или дырку какую, чтоб не видно её было, тогда вешай. Но не такую ж дорогую! Есть же подешевле, календари такие печатают на полстены. Или фотообои! То ли дело, наклеил - и живи как в лесу, или там кто речку любит. Горы тоже печатают. Так там же всё понятно и не такая дороговизна, и места больше заслоняет. А тут что? Картина махонькая, а денег угрохала не приведи Господи. Куда только глядела? А нарисовано что? Вроде трамвай красный из-за угла выныривает, а люди на остановке ждут не дождутся. А он себе едет мимо. В парк, видать, пошёл, паразит эдакой! Людям ехать надо, ночь на дворе, так довези ж ты хоть до твоего парка, если дальше не хочешь. Так нет, пошёл себе, внимания не обращает. Ну всё как в жизни. Тебе, говорим, трамваев мало под самыми окнами? Соскучилась, как дребезжат? Так ты в дом притащила, чтоб на них любоваться? Дед Филиппыч почесал за ухом и говорит так вежливо, ну, чтоб не обиделась. Тебя, говорит, Елизавета, надурили. Навьючили тебе, чего самим не надо, а ты не разбираешься. Так ты пойди к тому, кто этот трамвай тебе продал и обменяй на что другое, а лучше деньги назад забери, так оно правильней будет. Я, говорит Елизавета, в мастерской художника побывала, мне эта картина понравилась, вот я и купила её. А Филиппыч не унимается. Кто, говорит, твоего художника рисовать учил? Я вот хоть и не разбираюсь в этом деле, а и то скажу тебе: мазня на постном масле. Это он, жулик, так деньги зарабатывает. Намалюет невесть что за два часа, а потом заманивает таких, как ты, кто ничего не понимает в товаре. А ты и рада ему денежки выложить. Да хоть бы размером-то побольше эта картина была, всё не так обидно. Елизавета, та не сдаётся. Тоже пальца в рот не клади. Говорит, мол, не жулик он, а хороший художник, выставка его картин была недавно. И не в размере дело, а в мастерстве. Ну тут уж Иван Петрович не выдержал. То всё молчал, молчал, а потом и сказанул. Какое, гаркнул, тут мастерство?! Да я, если захочу, сам такое нарисую, не хуже твоего художника. Ну нет, говорим, такое ты не нарисуешь. Тут надо, чтоб все мозги набекрень вывернуло, тогда и нарисуешь так же. А ты мужик нормальный, слава Богу. Сын его, Пашка, подросток, тоже слово вставил. По башне, говорит, надо этому художнику настучать, чтоб не рисовал. Ну, Иван Петрович ему подзатыльник и отвесил, не суйся, мол, когда взрослые разговаривают. Тоже правильно: воспитывать молодёжь надо. Так Елизавета нет, чтобы смолчать да не вмешиваться в чужие семейные дела, замечание Ивану Петровичу сделала. Зачем, спрашивает, вы сына унижаете, он, говорит, своё мнение высказывает, пусть неправильное, но всё-таки своё. Личность, говорит, уважать надо. Ну, понесло! Чего плетёт, сама не понимает, лишь бы языком работать. Так и не зря ж где-то училась! Какая личность, если ему четырнадцать годков? Чего там уважать? Драть надо каждый день, а она - уважать! Вон Иван Петрович как-то рано с работы пришёл, а тут сын в парадной с дружками стоит в штанах таких, что сраму не оберёшься. Ну, он его домой погнал, стянул с него штаны-то, ну и как полагается. Так Зинка, жена его, мигом с кухни рванула Пашку защищать. Ты, Ирод, зачем ребёнка мучишь? Это модно сейчас, орёт. Вся молодёжь в таких ходит, а ты, дубина неотёсанная, от моды отстал. Ох, Иван Петрович как развернётся к ней, аж страшно смотреть. Догадка, видать, у него мелькнула. Это ты, заорал он, ему эти штаны купила? Признавайся: ты купила? Или украл где? Я, кричит, - на рынке, мол, все бабы своим детям брали. А! загремел Иван Петрович, так это я вкалываю, чтоб ты такую дрянь сыну покупала! И такое завернул, что не повторить даже, запутаешься. Зинка, так та тоже не уступает. Сам, кричит, он заработал, свои кровные отдал ребёнок. Ну Иван Петрович и остолбенел. Как так - заработал? А так, отвечает Зинка, ящики с забулдыгами разгружал у хачиков. У хачиков, засомневался Иван Петрович, много не заработаешь. Признавайся, стерва, а то придушу. И полез, было к ней с кулачищами. А тут как раз Елизавета по коридору пошла и прямёхонько к ним. Нельзя, сообщает она Ивану Петровичу, на женщину руку поднимать. Вам же стыдно потом будет, Иван Петрович, за ваше поведение! Это она ему такую глупость сморозила. Да где это видано, чтоб кому за своё поведение стыдно было?! Когда ж ему, бедному, стыдиться, если ему и выпить некогда!
Так я всё к чему веду? Проснулась я среди ночи, слышу, а из Елизаветиной комнаты звуки раздаются. Прислушалась: точно, плачет вроде. Я что-то и не припомню, чтоб она когда раньше слёзы лила. Зинка, так та чуть что - белугой воет. А чтоб эта, так никто не слыхал. Стала я у её двери, раздумываю: чего такое с нею. Может, пока гуляла по любимым мостикам, кто накостылял по бокам или слово какое обидное про себя услышала? Постучала я к ней, поинтересовалась: чего, мол, голосишь? Так она знаете что в ответ? Сроду не додумаетесь, отчего молодая и здоровая баба по ночам может слёзы лить! Ничего, говорит, хорошего в этой стране уже не будет. Так и сказала. И опять в три ручья. Я аж остолбенела. Думаю: то ли с Пряжки санитаров вызывать, то ли просто "Скорую", но что больная она - это точно. Ну, я говорю ей, так, чтоб потактичней, какое тебе дело, дура, до страны, страна она и есть страна, а тебе-то что? Добро бы по мужику убивалась, что редко бывает или денег, там, не даёт, или ревность заела, или стервоза какая дорожку перебежала - ну это ещё куда ни шло. А то, гляди, мировые проблемы решает. Ночью! Страна-то, небось, спит и нюхом не чует, что у ней под боком делается, что никому не известная баба по ней панихиду разводит. Тоже нашлась! Напугала страну! Да эта страна таких, как ты, знаешь куда?! Чего ты, дура, говорю, плачешь по стране? Ты лучше по себе поплачь, раз уж слёзы полились из тебя. Тебе годков-то сколько? Тридцать пять, говоришь? А деток-то ты когда рожать думаешь, в восемьдесят? А Жигуля этого гони: на нём зря только время разбазаришь. Ну, тут Елизавета, как про своего хахаля услыхала, так аж взвилась. Не говорите, кричит, об нём плохо, мы любим друг друга, и вообще, не всё так просто, как вам кажется. Ну, всё, думаю, поехала. Ты к ней с разумным словом, а она тебе опять воду мутит. Сложно у них, оказывается. Ясное дело - сложно! Было б просто, разве ж она по ночам страну вспоминала да слезами оплакивала? Бывало, мой покойный Кузьмич, если стаканчик пропустит, так взгромоздится на меня всей тушей и давай скакать по степи широкой. "Ой, ты, степь широкаяяяя..." А тройка ему навстречу выскакивает на трамвае из-за поворота, посторонись! кричит, изыди, нечистая! громыхает, не то я тебя в ментовку, на пятнадцать суток посажу, чтоб не портила народное добро! Девок голых понатыкали, дышать нечем... слава Октябрю, всех переловили!... всех не перевешаешь! Отходи, граждане, самим есть нечего. Одни маньяки кругом. Будьте бдительны!