Полдня пути от Северки остались за спиной. Начало темнеть, но Сибирский тракт, разбитый в пыль, казался белым. Лес расступился, дорога вышла к развилке. Никита задумался. Свернуть налево да счастья попытать на Хрустальной Горе? Говорят, хозяин карьера - упырь. Ну, то не диво, все хозяйчики пьют кровь у работников. Может, и лучше, что люди про это знают, оттого упырь не много выпьет. Ночлег искать так и так надо - с юга туча ползет, сверкают зарницы. Или утром податься на Крылатовский рудник? Далековато, зато на золотишке платят неплохо. Заправляет там не нелюдь, а просто мертвяк. Бледный, спокойный, ко всему равнодушный. Зато управляющие - звери, хоть и люди. Но все ж лучше, чем как на Гумёшках в прошлом году. Там перевёртышу в концессию отдали медный рудник. И раз в месяц в полнолуние он сжирал кого-то из горняков. Зря, конечно, он это делал. Местные поймали да зажарили на костре, пока в волчьей шкуре гулял. Наверно, и съели.
Только вспомнил про оборотня - почувствовал запах дыма. Потянуло костром и едой. Так пахло давно забытое - отцовский дом и горячий хлеб из печки. Зашлось сердце от тоски и так засосало под ложечкой, что Никита свернул с дороги и зашагал к костру.
Конь, привязанный к телеге, щипал траву. Тишина перед грозой такая, что каждого комара слышно. Никите захотелось поближе подойти, тайком рассмотреть людей. Но тот, что сидел у костра, вдруг направился к телеге. Лица в темноте не видно, но немолодой уже, лет пятьдесят по фигуре. Что-то достал и снова запрятал. Не местный, в полосатом городском пиджаке, и брюки навыпуск, не в сапоги. У костра осталась девушка - может, его дочка. Она что-то высматривала, словно уже заметила Никиту. Пришлось отвернуться, чтоб не почувствовала взгляда.
Ясное дело, Никита не считал себя злодеем или вором. Но когда в брюхе второй день играет музыка, разве большой грех - прихватить кусок хлеба или ещё чего? Надо только хорошенько раздуть костёр - чтоб всё потонуло во мраке. Никита тихонечко дунул на огонь - и тот, повинуясь, взлетел чуть не до неба.
Девушка вскрикнула. То ли силу не рассчитал, то ли дар этот - проклятый. Конь почуял чужака, заржал. Дядька обернулся:
- Что там за шутник прячется? А ну, выходи на свет! - и потянулся за головёшкой.
Что ж поделать... Никита неспешно подошёл к костру, стянул шапку и с достоинством поклонился:
- Доброго здоровья! Можно погреться у вашего костра?
- Помогай бог! Да неужто замёрз до ледышек? Огонь не купленный, садись. Знакомиться будем? Меня Василием Митричем звать, а это дочка моя, Оксана. Сам-то кто таков?
- Никита Жаров я, с Северского карьера иду. Там новые цеха строят, добычу остановили. Хочу вот на Хрустальную Гору податься, - а сам напряженно всматривался в незнакомцев. Вроде, разговорчивый этот дядька на разбойника не похож.
- ...и пойми ты, наконец, - он тебя не съест, только взглянет, - обернулся Митрич к дочери.
- Как взглянет, так и отстанет! - раздраженно ответила Оксана, и добавила уже тихо: - Отец, может, вернёмся в город?
- Не повезёт с работой - вернёмся. А пока - чтоб не слышал! Вот детки пошли... - Митрич вздохнул, - батька не указ. А ты, Никита, мотай на ус - я тихий, если дочку не обижают. Иначе - тому не жить! - и шёпотом добавил: - Это если приударить решишь, понял?
Никита кивнул и усмехнулся - хорошее начало знакомства.
Туча тем временем добралась до дороги. Молнии зашлись в дивном танце, словно живые существа. Метили в верхушки корабельных сосен и разлетались ярким фейерверком. Ударил ливень - потушил костёр.
- Чего сидишь, помогай! - Митрич с Оксаной бросились к телеге.
Грянула гроза, и тут же полыхнула молния, аж душа в пятки ушла. Никита растерялся - что делать, куда прятаться. Вскочил и вместе со всеми начал разворачивать брезент... И тут заметил свёрток - наверно, тот самый, что Митрич прятал. И потянул на себя. Крепкая рука схватила за запястье:
- Не умеешь - так не начинай. Проваливай, пока цел!
От неожиданности Никита выронил свёрток, тот развернулся и в траву выскользнул полуштоф горькой.
- Ты что же, снова за старое? - Оксана стала руки в боки, не обращая внимания на ливень.
Митрич смутился, даже вроде ниже ростом стал. А Никита, наконец, разглядел лицо Оксаны. И вдвойне стало стыдно за свой поступок.
- Простите, если сможете. Не вор я! - он корил себя, да что ж теперь поделать.
- Не гони его! - вдруг сказала Оксана. - Пусть хоть ливень переждёт, - и бросила Никите: - Дурень ты! Брать у нас нечего, мы сами нищие.
- Пожалела... - пробурчал Митрич. - А зря. Хуже б не вышло. Только и знаешь с отцом спорить.
- Гроза утихнет - сам уйду, - Никита опустил глаза. - Я страх как тех молний боюсь.
Втроём залезли под телегу. Со всех сторон струились потоки, конь громко отфыркивался от воды. В изгибах молний Никите мерещилось живое, угрожающее и манящее одновременно. Он резко тряхнул головой, представляя, как разгорается костер. Хотел немного добавить огня, но кострище снова дружно занялось.
Оксана охнула:
- Что это?
- Ты глянь, доченька, какой весёлый гость! Что ж - неплохо!
- В детстве молния меня мало не зажарила, - словно извиняясь, сказал Никита. - Хоть и следа не осталось, но с тех пор...
Митрич выкатил уголёк и начал раскуривать трубку.
- Ну так что, поговорим? Мы с дочкой едем на старый Шилово-Исетский рудник. Он уже лет сто как был затоплен, с катерининских времён. Немец Захарий Штор взял его в концессию, может, слышал? Выписал из заграницы водоотливные чудо-насосы, и дело, вроде бы, пошло. Но случилась невидаль - по медной жиле пошёл рудничный газ. Обычно он на угольных шахтах объявляется, а на медных рудниках это невидаль. И меня позвали выкуривать тот газ. Опасная работёнка, зато жалованье неплохое. Раз ты способен на такие штуки с огнём, поехали. Дело как раз для тебя.
- Нет, - насупился Никита. - Я чуть не ограбил, а ты с доверием?
Митрич улыбнулся:
- Я не из пугливых. И в людях немножко разбираюсь. Да и старый уже, помощник не помешает. Может, воровать разучишься - по ненадобности.
Никита снова помотал головой:
- Невезучий я. Куда ни приду, всё не впрок. Меня и с Северного погнали не потому, что цех остановился. Просто новый хозяин - водяной, и дурно ему бывало, когда я мимо проходил. Не хочу снова на нелюдь нарываться. Лучше батраком в село или зимогором стать, чем лезть под землю. Чтоб задохнуться или с голоду околеть, помощи не дождавшись? Нет.
- Упрямый. И хорошо. По-другому спрошу. Была б твоя воля - согласился бы избавиться от неудач?
- Конечно! Но как?
- Средство есть. Но для этого и надо ехать в Медное. Да скажи мне, какая разница, где тебя непруха подстережёт? Или испугался? - Митрич хитро глянул исподлобья.
- Вот ещё! Только "на слабо" меня не взять. Может, и соглашусь. А как это - выжигать газ?
- Он легче воздуха, прячется в тупиках и под кровлей забоя. Без цвета, без запаха. В шахте он всегда есть. Но иногда из трещин и пустот столько лезет, что аж шкворчит. Англичане зовут его диким огнём, потому что похож на болотные огоньки. По молодости подался я с приятелем на заработки в Германию, на угольную шахту. В городке поблизости и любушку себе нашел, на свидание собрался. Смена моя была, ну и поменялся с другом. Но как только их бадья ушла на шахтный горизонт, раздался дикий грохот. Земля задрожала. На-гора полетели камни... будто выстрел из пушки. Кто выжил, рассказали, что смотритель поднял лампу - крепления осмотреть. А там газ. Ну и вспыхнул... Я не рад был, что спасся. Виноватым себя считал, что друг погиб. И вызвался выжигать газ. Когда-то таких звали покутниками - кающимися грешниками. Брал покутник факел, и в мокром тулупе, в маске обходил галереи. Убедиться, что газа нет. Или что он есть. Если погибал, ждали, когда прогорит огонь, очистится воздух. Бывало, что покутник возвращался, но начисто лишался рассудка. Вот и я считал себя таким покутником и лез в самые лихие места, лишь бы утихомирить совесть. Я смерти искал, играл с нею в прятки. Давнее дело, было да сплыло. Теперь я осторожным стал, не хочется дочку одну оставлять. Надо сначала пару ей достойную найти. Когда-нибудь старуха с косой обыграет... Но лучше сгинуть в шахте с факелом в руках, чем от старческой немощи в постели. А что до друга - надеюсь, простил он меня на том свете. Теперь скажи - стоит оно того?
- Стоит! - помолчав, согласился Никита.
- Пойдёшь подмастерьем?
- А, была - не была. Тем более, заживо сгореть мне не светит... Согласен!
- Славно! Дам один совет. О твоих делах с огнём - ни словечка! Даже не думай про это, если рядом окажется Захарий Штор.
Новых рабочих герр Штор лично встречал у собственного дома. Вдоль него был настелен новенький деревянный тротуар в два наката по брёвнам - один на всё Медное. Сам Захарий - щуплявенький, небольшого росточка, в наглухо застёгнутой дорожной куртке, бриджах и высоких, до колен, сапогах-дудочках. Такой себе "колонизатор". Пробкового шлема не хватало. Штор приветливо кивнул Митричу, Никите и учтиво поцеловал руку Оксане. Говорил почти без акцента, давно жил в России и знал, что к чему.
Митрич подтолкнул Никиту вперёд:
- Мой товарищ и компаньон. Работа газожёга такая, что в любой момент можно с жизнью расстаться. Потому надобно напарника иметь. Согласен ли герр управитель принять обоих?
Штор поморщился и пробуравил Митрича недовольным взглядом:
- Ну ты нахал!
Митрич и бровью не повел. Тогда Штор выжал улыбку и протянул Никите руку:
- Хоть не было уговора, согласен платить как Митричу. При одном условии. Выпей со мною пива. Вон в том трактире.
- Странный вы господин! Но почему нет...
Когда выпили пиво, Штор взял кружку Никиты и с силой бросил на пол. Глиняные черепки разлетелись во все стороны.
- На счастье! - усмехнулся Штор.
Но вдруг побледнел и зашёлся кашлем. Никита чувствовал, как по спине побежали мурашки. Что-то непонятное случилось с ним в этот момент.
Штор держался просто, со всеми почти запанибрата. Вежливый и улыбчивый. Только вокруг него царила звонкая пустота. Кто он на самом деле - человек или нелюдь - трудно было сказать. Хорошо уже то, что никого не ел. Временами был подчёркнуто вежлив, а иногда несдержанно шутил. И всё время радостно улыбался, словно светился изнутри. Но после разговора с ним становилось людям нехорошо, однако это быстро проходило.
Поблизости от рудника поставлен был длинный сруб под железной крышей, с наспех связанными рамами, которые продувал ветер. Артельная казарма. Внутри она делилась на крошечные ячейки, в каждой из которых обитало по два человека. Соседом Никиты стал седоватый пожилой дядька Нечай. В первый же день Никита застал Нечая за странным занятием. Тот вязал из соломы куклу-мотанку, и ничуть не стеснялся этого занятия. Непривычными для этого дела руками с узловатыми пальцами Нечай старательно наматывал пряди льна, приглаживал и оценивал - нет ли изъяна.
- Зачем это? - удивился Никита.
- Скоро новый штрек начнём. А в таких случаях надо у Огнёвки разрешение спрашивать. Иначе не просто не повезёт. Она и погубить может.
- Огнёвка? Кто это?
- Заступница наша, берегиня. Добрым людям помогает, а лихому человеку лихо чинит.
- Так что ж она прячется под землёй, если сильная такая?
- Потому что люди других богов себе нашли.
- А ты до сих пор в неё веришь?
- И не только я. Мы в дом её врываемся. Вот и готовим подношения, все по очереди. Всё лучше, чем то, что вытворяет с нами Штор. Только ему о кукле - ни словца! Понял?
- Ладно. А что он делает? Отбирает силу?
- Если б только силу! Словно клоп, жирует с чужой удачи. Он пиво с тобой пил? Кружку об пол разбил? Вот! У каждого из нас эта нелюдь ворует толику того, что вроде бы забрать нельзя - по чуть-чуть упорства, везения, упрямства. Только Огнёвка - она сильнее Штора. Нашей Берегине молились ещё те, кто в этих краях жил сотни лет назад. Теперь о ней забыли, но она от этого не стала слабее.
- С такого неудачника, как я, Штору нечего взять. Наоборот, кажется, ему не по себе стало, - и Никита громко захохотал.
- А догадываешься, чем хочет Митрич расквитаться? - грустно спросил Нечай.
И Никита нахмурился, почему-то сразу вспомнив об Оксане.
Разгулялись дожди, лес словно растворился в тумане, холодно стало, промозгло. Никита с Митричем медленно спускались в бадье на горизонт, в полумрак рудника. Нельзя про горных духов под землёй вспоминать, страшно думать про такое, когда вокруг вечная тьма и могильная толща земли. Но такими они с Митричем и были сейчас - настоящими горными духами. Волчьи шкуры до пят, мехом внутрь. И шапки глубоко, чуть не на глаза.
Когда горняки поднимались на-гора, они вдвоём осторожно обходили рудник. В первый раз Никита не выжигал газ, только шёл за Митричем след в след. Учился. Тот держал на вытянутой руке длинный факел, трещавший и чадивший гарью. На этот раз лишь в самом дальнем "рукаве" рудника под кровлей скопился газ, где вся руда уже была выбрана. Газа оказалось многовато, и от факела он не взрывался, а дрожал язычками. Они висели в воздухе и, в самом деле, смахивали на огоньки, что гуляют ночами по кладбищам.
- Митрич, а ты сам Огнёвку видел? - спросил вдруг Никита, разглядывая огонёк, плывший перед глазами.
- Не болтай про это в руднике, - строго сказал Митрич. - Пошли отсюда. А то газом надышимся так, что и Огнёвку скоро увидим. Давай, шевелись!
- Подумаешь! Может, она красивая, женюсь еще.
- Вот я тебя сейчас оженю! - Митрич примерился к толстой палке, валявшейся под ногами, но Никита уже дал дёру...
Дело нехитрое, скоро Никита в одиночку выжигал газ. И была еще причина, по которой Митрич редко стал спускаться в рудник. Он всё больше прикладывался к бутылке, и уже не прятался от Оксаны. Говорили, правда, что Штор у пьяного ничего не возьмёт. Пусть так, только навеселе к их делу тоже приступать нельзя. Штор Митричу урезал плату, но не гнал. А газа становилось больше. Когда Никита поднимался на-гора - не только тулуп и шапка покрывались копотью, лицо тоже было как у горного духа. До рассвета дым из выработки успевал уходить через устье ствола. Оседала гарь, и новая смена приступала к работе.
Штор построил три аккуратных домика для горных инженеров, из которых один пустовал. Его отдали Митричу с дочкой. Удивлялись сначала, почему Штор терпит пьянчугу. Но вскоре на въезде к руднику появились ворота с вывеской: "Mine "Oxana". На родине Штора шахты с женскими именами - обычное дело. Но тут горняки смеялись.
- Ты разве не знал? - спросил Нечай. - Митрич хочет Оксану отдать за Штора. Поэтому и привёз сюда. Штор овдовел, хочет тут жениться и осесть. Знать, Оксана ему по нраву - говорят, проходу не даёт. Только Оксане он, видно, не по вкусу. А может, кто другой на уме. Вот Митрич и сорвался - он и Штора боится, и дочку жалко.
Нечай рассказывал, как о чём-то забавном. Но Никита надолго задумался после этого разговора.
На рабочем "горизонте" всегда влажный прохладный воздух. Мерцают фонари, а вокруг - будто дымка. Вот однажды кто-то забыл фонарь по ту сторону дымки. И Никита увидел, как прозрачное облако превращается в фигуру. В женскую фигуру. И шепчет, обращаясь к нему:
"Выбирай, кто тебе дороже!.." - словно эхом отдавалось в голове.
Никита чувствует, как по спине катится холодный пот, настолько ему страшно. Опрометью бежит к бадье - и на-гора, на свет, где никто не бормочет в уши. И сразу видит Оксану. В последнее время она почти всегда где-то рядом. Может, чтоб не видеть пьяного отца. Или...
- Почему ты бледный?
Никита понял, что даже гарь не скрывала того страха, который только что пережил. "Пусть бледный, зато живой".
Оксана подошла вплотную и коснулась рукой щеки. Нежно так, словно Никита её любимый. Другие горняки смотрели и смеялись, но Оксане это не мешало. Словно тоже была чуточку пьяна.
- Ты хороший, - тихо сказала, почти шепотом. - Повезёт той девушке, что влюбится в тебя. Но ты не слушай меня сейчас, что-то тяжко на сердце. Скажи дяде Нечаю, что вечером приду, - и пошла прочь.
- Вот девка! - с восторгом сказал кто-то из горняков. - Не только Штору, и черту отпор даст. А с этим дурнем такая ласковая... Эй, Никита, проснись!
- Что?
- Да застыл, говорю, как тот соляной столб, - и горняк захохотал.
Вечером Оксана пришла в их казарму и нерешительно встала на пороге, держа клетку с небольшой жёлтой птичкой. Нечай засуетился, прибираясь в холостяцком жилище.
- Это канарейка. На угольных шахтах без неё не идут в забой. Возьмите под землю, когда тот штрек пробивать начнете. Пока поёет - ничего не бойтесь. А замолчит - быстрей на-гора! Пусть вам бог помогает! - и убежала.
- Никита, не проворонь свою долю, - посоветовал Нечай. - Открой ты, наконец, глаза! Она же втюрилась в тебя.
- Нравится она мне. Очень... Только ведь не зря её именем Штор назвал рудник. Может, и свадьба скоро?
- Разве ж это не от тебя зависит? - подмигнул Нечай.
Настал тот день, когда по приказу Штора начали пробивать новый штрек. Пока ставили крепь, дядька Нечай рубил небольшие ниши и прятал в них куклы-мотанки.
Первые несколько дней всё шло как нельзя лучше. А дальше посыпалось как из мешка... То поплывёт крепь, то появится газ именно там, где Никита или Митрич его только что выжигали. Одним этот газ казался сладковатым, другие говорили, что пахнет грибами. И не просто пахнет, а таким густым казался воздух, что из него преспокойно можно было варить грибной суп. Бывало, газ выдавливал слёзы, а временами вызывал безудержный смех. И лишь Никите всё было безразлично. Потому что видел то, что не дано увидеть другим.
Однажды выжигал Никита газ под кровлей наклонного штрека. Вдруг факел погас. Пока зажигал снова - повело в сторону, закружилось перед глазами... и упал без памяти. Надышался. Спасло то, что выработка круто забирала вверх. Скатился, сразу пришёл в себя. Что-то огненное мелькнуло перед глазами - и погасло. Померещилось, что ли? Никита увидел большой валун, через который не мог бы перекатиться сам. Оглянулся - кто же его спас? Поблизости не было никого.
С тех пор Никите постоянно виделась огненная девушка необычайной красоты. Словно манила за собой. Может, и в самом деле влюбилась, почувствовав родную душу. Ночью она снилась, а днём он искал её в руднике, и не просто так, а мечтал жениться. Её не спросив? Ну и что! Шёпот ее - нежный, манящий - заставлял забыть обо всём на свете. Где бы ни увидел эту фигуру, упрямо шёл за ней, в самые опасные места. Но каждый раз она пропадала, будто дразня...
И к Оксане был неравнодушен... Видел её - мечтал о ней. Но стоило спуститься в рудник, и все мысли были про Огнёвку. Над ним сначала смеялись, а потом хотели от рудника отлучить, ибо кому нужен безумный газожёг... Вот так и разрывался "между двух огней". И сам не понимал, чего больше хочется.
Однажды Никита увидел, как Штор подошёл к Оксане и что-то тихо сказал. Она насупилась, ничего не ответила и быстро ушла. Никита разозлился:
- Отстань от Оксаны!
- Иначе что? - тихо спросил Штор и улыбнулся: - Разве Оксана невеста твоя? Все говорят, что у тебя там... ну, с Огнёвкой дела.
- Что?
- Постой! - Штор увидел, как побагровело лицо Никиты. - Может, хлопнем по рюмке и всёобсудим? Согласен?
"Хочешь все силы вытянуть из меня? Попробуй!"
Они направились к трактиру.
- Оксана мне нравится, - Штор не поднимал глаз от бокала. - И я умею ждать. Когда-нибудь или сама поймёт, или Митрич уговорит. Всё равно по-моему выйдет. Зря только путаешься под ногами. Так что, пьём твое здоровье?
- Пьём! - и вместе подняли бокалы.
Никита первым успел и с размаху бросил бокал. Штор побледнел, схватился за стол, а потом бессильно рухнул на пол. Сразу подскочил услужливый хозяин, помог подняться. Но Штор оттолкнул его.
- Берегись! - тихо предупредил Никиту, и поплёлся домой.
Никита чувствовал, как мышцы наливаются силой. Всё, что украл у других Штор, текло сейчас перед ним огненной рекою. И только удары сердца отдавались в голове. Выдержит ли он это всё?
Тем временем чудес становилось больше. Последней каплей стал пирит. Теперь он был почти неотличим от золота, и между горняками начались драки. Шептали, что Огнёвка не пускает. А Нечай искоса, с подозрением, посматривал на Никиту. Тот однажды не выдержал:
- Может, скажешь, что не так?
Нечай смутился, но взгляд выдержал и едва ли не с угрозой произнёс:
- Это твоё невезенье гуляет по руднику!
Никита растерялся и не знал, что ответить.
Вскоре к Захарию Штору отправились старшины с просьбой остановить выработку. Герр Штор встретил делегатов, сидя в кресле - бледный, слабый, но взгляд злой.
- Вот вы где у меня! - и показал сжатый кулак. - Захочу - возьму то, без чего не жить! Так что не дурите, продолжайте работу. А с Огнёвкой вашей я разберусь. Только при условии - пусть Митрич сделает, что обещал. Или голодранцу дочку отдашь?
Старшины повернулись к Митричу.
- Не нужна ему Оксана, - мрачно ответил тот. - Никита в облаках витает. Да и не отдам я дочку за газожёга.
- Ну что ж, Митрич, ещё поговорим. А сейчас - живо все на рудник!
Замолкла канарейка, и на минуту повисла тягостная тишина. А потом горняки бросились к бадье. Нечай крестился и подгонял коня, который крутил подъемную лебедку.
- Что случилось? - крикнул Никита.
- Сейчас рванёт!
Никита запрыгнул в бадью, шедшую вниз, за теми, кто ещё оставался в руднике, и сразу бросился к тому штреку. Навстречу бежали люди, едва не сбивая с ног. Остановился, вгляделся в темноту - и вдруг увидел, как издали несётся огненная волна. Ещё немного - и спасения не будет. Но он застыл на месте и громко крикнул:
- Прости их, Берегиня! Если кто виноват, то только я. Меня забирай, а их - не надо! - и со страхом закрыл глаза...
Огненная волна остановилась за полшага. Вокруг бушевало пламя, переливаясь от ярко-жёлтого до багрового цветов. А потом медленно отступило. Посыпались камни, запирая штрек, дальняя крепь рухнула...
Никита почти оглох, потерял где-то лампу, пробирался к стволу по памяти, на ощупь. Но вернулся живой и здоровый, только волосы опалил. Оксана молча прижалась к нему, обняла и ни слова не сказала. Но Никита думал о своём. Огонь окутал его, не зацепил. И сквозь пламя будто слышал слова: "Всё хорошо, я с тобой... Я всегда рядом".
Он чувствовал себя измотанным - отдал все силы, что забрал у Штора, и свои тоже. Все горняки живыми вышли из рудника. Но слухи поползли про невезение Никиты, и теперь лишь ленивый не говорил, что от него беда перешла на рудник. Получалось, что вредил, а не спасал... поэтому глядели люди хмуро, искоса. Никита догадывался, кто разболтал, но было безразлично.
Митрич, на удивление трезвый и злой, спросил:
- Ты почему не выжег газ?
- Ну как... Все же знают. Девушку там увидел, быструю и яркую, как молния, - и подмигнул. "Пусть считают сумасшедшим, нечего терять".
Митрич не ответил, только глянул странно...
Когда ушла гарь, Никита снова спустился в рудник. Долго бродил по опустевшим выработками, где когда-то впервые увидел свою Огнёвку, наяву или во сне. Но её не было.
Утром Штор отправил посыльного в Екатеринбург. Сам закрылся в доме и до вечера не показывал носа. Приехали два полицейских чина. Недолго о чем-то поговорили со Штором - и направились к рабочей казарме.
- По твоей вине не был выжжен газ, что причинило великие убытки концессии господина Захария Штора. Утром повезём тебя в город, в участок. Дальше будет суд, и всё - тюрьма тебя ждёт.
Никите сразу связали руки, хотя бежать не собирался. И виноватым себя не считал. Его заперли в чулане, куда обычно сажали буйных выпивох, перебравших меру.
Штор немедленно прислал мальчишку к Митричу - сказать, чтобы Оксана собиралась. Утром ждёт ее в своем доме. А не согласится - что ж, Никите хуже будет.
Митрич оцепенело сидел за столом, до белых косточек сжимая кулаки.
- Прости мне, доченька, - наконец, вымолвил он. - Не того я хотел.
Оксана глянула так, что Митрич на весь вечер замолчал. Когда поужинали и погасили свет, Оксана тихо вышла из дому и помчалась к казарме. Отдышалась, ещё раз в уме проговорила то, что должна была сказать. И громко постучала в окошко. Так, что даже стекло задрожало.
Выглянул сонный Нечай.
- Дяденька, дело у меня. Про Никиту хочу поговорить.
Нечай выскочил мгновенно:
- Что ты, дочка, задумала?
- Дяденька Нечай, ведь ночью в руднике нет никого? Опусти меня туда, где Никита Огнёвку видел.
Нечай помолчал, покачал головой:
- Думал, толковое что. Нечего тебе в руднике делать. Там, гляди, в любой момент обвал случится, - и собрался уходить.
- Погоди! - Оксана схватила за руки. - Я знаю, что делаю. И ты знаешь, что дело говорю.
- Ох, и зря я слушаю тебя... ладно, пойдём. Хоть и не верю уже, что Никитке можно помочь... Но, может, хоть глупость собственную искуплю - то, что растрезвонил про его неудачу.
Пока бадья, покачиваясь, медленно опускалась по стволу, над головой ещё проглядывал кусочек неба. Пусть темного, но светлее же той темноты с запахом гари и гнилой земли, что обняла со всех сторон. Но едва бадья коснулась дна, и стало жутко. Если с Нечаем что случится - останется она здесь навсегда... Огонёк лампы не спасал от страха. Ноги подгибались, дрожали, но надо идти. Только куда? И как найти обратную дорогу? Может, и правда, глупости всё. Может, дернуть верёвку, как договорено, и Нечай сразу поднимет на-гора. К свету и жизни... "Нельзя! Решила идти - надо держать слово".
Как будто кто-то сказал это рядом. И Оксана зашагала дальше.
Впереди мелькнул свет. Показалось? Нет, вот ещё раз. Даже не свет, а словно проблеск молнии. И снова. Оксана двинулась навстречу, но остановилась, когда увидела странное создание. Стройную женскую фигуру. Неустойчивая, она колебалась, как призрак, но от неё невозможно было оторвать взгляда. Жуткая и притягивающая одновременно. Не живое существо, а словно мягкие отблески костра на стене.
Оксана сразу забыла все резкие слова, что хотелось бросить Огнёвке.
- Отпусти Никиту! - попросила тихо. - Зачем он тебе?
- Никиту... - прошелестел голос. - Твой Никита нравится мне. Он не испугался того, что людям видеть нельзя. И знает, что огонь - это тоже жизнь, и умеет с ним разговаривать. Но он человек. А с человеком мне быть нельзя. Никак! Что ж, Оксана, говори, чего желаешь.
- Спаси его! Ты же всё можешь, я знаю, ты наша Берегиня!
- Иногда люди тоже немного могут. Вот, смотри.
Огнёвка двигалась быстро и легко. От её шагов словно искорки рассыпались. Где мелькнёт Огневка - там оставались жёлтые блестящие крупинки.
- Золото? Зачем оно мне? Золотом счастья не купишь.
- Здесь в каждом самородке - горячие слёзы тех, кто это золото добыл и сгинул. Лучшего нет лакомства для нелюди, подобной Штору. Живые это не чувствуют, да вам и не нужно. Поэтому оставь себе, сколько надо, а остальное отдай Захарию. Дальше он сам всё сделает, - и Огнёвка исчезла.
- Спасибо тебе, Берегиня!
- Пришла! - обрадовался Штор, встретив Оксану в дверях дома. - Ах ты моя дорогая... не дождалась рассвета.
- Я Никиту выкупить хочу. Вот... - и самородки загремели о стол.
Штор какое-то время стоял в нерешительности, переводя взгляд с Оксаны на золото и обратно. Потом взял самородок, покатал в руках, потёр, поцарапал ногтем, даже понюхал. Наконец попробовал на зуб.
- Так вот почему она не пускала в тот штрек. Тут же в каждой крупинке - сила на сотню лет.
- Ты про Никиту не забыл?
Штор отмахнулся:
- Забирай своего голодранца, пока я добрый!
Штор бросился к руднику, толкнул сторожа, который сладко спал, и показал на лебёдку, что опускала бадью:
- Крути шарманку!
Тот опустил его на горизонт. Волшебное золото валялось прямо под ногами. Штор набил мешок и полные карманы, уже пора и честь знать. А Огнёвка будто дразнила, уводила все дальше. Штор оказался в тупике, где на всю высоту стены сверкали огромные самородки. Но мешали столбы крепления. Вовремя под руки попало кайло, Штор принялся отчаянно рубить. До тех пор, пока не погребло под завалом...
С тех пор Огнёвка не показывалась никогда. Да и золота в Шиловском руднике больше не находили. Зато щуплого человечка с факелом на разных приисках стали видеть часто. Близко к себе не допускал, лицо разглядеть было невозможно. Может, человек, а может, тень маячила вдали, предупреждая, куда лучше не совать нос. Поговаривали, что так искупает вину один мелкий дух. Который из-за собственной жадности на долгие века обречён отдавать то, что когда-то не по праву захапал.
Никита оставил работу в руднике. Они с Оксаной сыграли свадьбу. Митрич остадся в Медном. Понравились ему места. А Никите что-то мешало ходить мимо снова заброшенного рудника. Может, Огнёвку вспоминал, может, и ещё что... Вернулись в Екатеринбург.
Золота самородного хватило на покупку хорошего дома. Оксана немного скучала по дядьке Нечаю. Поэтому научилась делать соломенные куклы-мотанки, которые охотно раздавала. Ведь кукла - та же Берегиня. Поговаривали, что Оксанины игрушки выполняют небольшие желания. Никита клал камины, каменки и печки, потому что умел договариваться с огнём. В комнате у них, рядом с колыбелью, всегда пела канарейка. Жили они не сказать, чтобы богато, но и не бедствовали. Много ли человеку надо... Главное, любовь у них была, а золото - это так, мелочи.