Восемь часов долгого дня Пал Иваныч корпел на работе. Вечером, засыпая, кутался с головой в одеяло... и уносился в те зачарованные места, куда ни одна турфирма не предложит билет. Да, жизнь была однообразной, но Пал Иваныча она не то чтобы устраивала - он просто привык. И к нему самому тоже привыкли. Замкнутый, смешной, даже чудак - это сколько угодно! Но разве нелюдим? Вовсе нет, отзывчив и спокоен. Его застенчивость не раздражала, ему чаще улыбались.
А еще он был левшой. Мама в детстве рассказала, что после рождения у него почти полгода не двигалась правая рука. Родовая травма. Потом это прошло, только глаза остались чуть разными, да и то если знать. Ну и в столовой, конечно, все левые стулья были его - иначе локтем задевал соседей. Память о той беспомощности, неподвижности осталась на всю жизнь. Не сознательная, а на уровне инстинкта. Пал Иваныч не полагался ни на силу, ни на логический напор. Ибо сила хрупка, а логика непостоянна.
Пал Иваныч верил интуиции, мало значащим для других приметам, вроде не так положенной книги, фразы из приемника, случайно совпавшей с произнесенной в мыслях. Даже снам... Страшно признаться, но он знал, что в них, как при сильном увеличении, видно все, что ускользает из дневной жизни. Или то, что сознательно прячут. В снах есть места, где он побывает в будущем. Иногда, для проверки, даже чертил на клочках бумаги увиденные во сне ориентиры, чтобы на месте не забыть подробностей, сравнить призрак с дневным оригиналом. И ведь всегда совпадало!
Но чаще Пал Иваныч боялся своих снов. Тех, где страшные, не зависящие от него события по приметам должны были перекочевать в явь. Он никому про это не говорил - нелепо же объяснять, что видел собственную смерть. Это случится в середине марта. И последним, что он увидит, станет старый заросший парк. Тополь под самым окном будет царапать ветвями по стеклу, стоит лишь подняться небольшому ветру. Пал Иваныч не знал, что это за место, в его городе или где-то еще. За окнами квартиры деревьев не было вообще, там шумел, не переставая, оживленный перекресток. Ну что ж, значит, время еще есть.
Пал Иваныч сторонился, бежал излишнего знания. Как всякому человеку, ему бывало страшно. Как же ему хотелось стать нормальным! Как все. Больше всего тянуло к общительным и свойским, не заглядывавшим в инфернальную бездну людям. Слесаря и дворники с рубиновым жаром лица были его излюбленной компанией. Зато болезненные эстеты, люди истерично утонченные, способные задеть потайные струны души, отталкивали и пугали.
Жены не было. Простая женщина, торговавшая возле дома в ларьке, иногда приходила на его тринадцатый этаж. Но Пал Иваныч при всем желании не смог бы подарить ей настоящего тепла, потому что внутри него царил холод бесконечной Вселенной. Изредка, под настроение, он отдаривался то цветами, то коробкой конфет, то криво вбитым гвоздем.
Раз в неделю навещала сестра. Молча и торжественно, как таинство, совершала влажную уборку. А может, просто отдыхала в тишине от дома. Ну и стирала там, по обстоятельствам что-то чинила... Она жила неподалеку, с мужем, маленьким ребенком и большой собакой. Про свое житье-бытье не любила рассказывать. Да и особого дара Пал Иваныча не нужно было, чтобы понять, как одиноко и неуютно у нее дома и на душе. Провалившиеся глаза, сорванный в истерику голос, светлые иголочки первой седины...
И все же... "Когда ты это сделала?" - боясь в открытую спросить, только подумал Пал Иваныч, и сам себе ответил: - "Где-то с месяц назад. Девочка моя родная, ты же так хотела второго малыша..."
Вместо этого вслух сказал:
- Со здоровьем-то как дела?
Измотанная уборкой на два дома, сестра подняла на него злые, выплеснутые в бессонницу глаза:
- Издеваешься? Ухаживаешь за ним, балбесом, гладишь-моешь-стираешь, а он еще здоровьем интересуется! Совесть у тебя, бездельник чертов, есть?
Брат любил ее больше жизни, погибал от невыразимой нежности и сострадания. Но беда заключалась в том, что Пал Иваныч, как и многие, не умел перебрасывать мостик от невысказанного чувства к обычным фразам. Слова сострадания, произнесенные вслух, казались неуместной жалостью - холодной, в чем-то оскорбительной и даже злой. Стоило только начать, как ему же и доставалось.
И так со всем. Вокруг него ходили люди, у которых болела голова, заканчивались деньги, ломалась машина, которым безответно нахамили в толпе. Кто-то, в конце концов, просто не выспался... Пал Иваныч привычно смотрел на разноцветие страстей и удивлялся только двум вещам: что никто, кроме него, этого не различает, и стойкому нежеланию людей, даже близких, принимать от других участие и заботу. Ладно, невесомы слова утешения. Но злым-то словом убить можно? Его - да. И Пал Иваныч снова шел забыться среди тех, кто свободно владеет таблицей умножения да держит в памяти два-три непыльных шлягера.
Хотя нет, был у Пал Иваныча друг, с которым можно говорить на любые темы. Только приходил он нечасто, во всем оставался хозяином себе, да и был ли он вообще - с уверенностью сказать нельзя.
Друг этот - странное воздушное существо - появлялся всегда на рассвете. Когда медовая янтарная дрема стелет мягкое облачко под голову, когда распускаются цветы на обоях, а страхи ночные уползают за тени диванных ножек под звон серебряного колокольчика последней звезды. Когда у нормальных людей совсем другие фантазии...
Нельзя сказать, был рассветный гость человеком или кем-то другим. Пал Иваныч никогда его не видел. Размышляя, как тот попадает в комнату, чаще склонялся в пользу окна. Стало быть, гость пользуется крыльями - высота-то немалая. Но делать поспешные выводы, отдаваться на откуп традиционным учениям Пал Иваныч не хотел. С этими "традиционными учениями" у него, честно говоря, отношений не было никаких. Ему просто нравилась формула, подаренная однажды тем же рассветным гостем: "Из яйца должен был вылупиться ангел, но на Пасху яйцо сварили".
Дружба с неясным гостем была так дорога Пал Иванычу, что он боялся неловким словом спугнуть крылатого странника, а потому и думать не смел спрашивать, кто он такой, зачем и как приходит. Вдохновленный дружбой, он начал уживаться и даже почти смирился со своими странными способностями. Оказалось, кое-чем даже можно безопасно поделиться. Не утаивать будущих событий в жизни знакомых, а выдавать их за якобы прогноз. Приятели слушались. Пал Иваныч даже подумывал раскрыть хранимый с детства секрет быстрого подсчета слов в длинных словах. Хотя это было не откровением свыше, а простой уловкой лентяя.
Все же Пал Иваныч по-доброму завидовал тем, у кого вместо шестого, седьмого чувства была ее величество Практичность. Ведь он за всю жизнь ну ни разу, никогда, не купил чего-то такого, в чем потом бы ни нашелся изъян - где по невнимательности, где по злому умыслу продавца... Ни разу. Да даже в метро Пал Иваныч в упор не видел указателей, висевших прямо перед глазами, и безнадежно спрашивал себя - в какую сторону пойти.
Как-то раз, набравшись храбрости, он все же спросил друга, почему он не такой, как все. И вместо туманных отговорок получил четкий ответ - потому что левша. Стоит научиться резать, держать авторучку и чашку правой рукой, как все пройдет. Пал Иваныч изумился - так просто?! Но повоевал с ножницами, облился горячим чаем, чуть-чуть не отхватил ножом полпальца... и поверил. Смирился? Кто знает.
Как-то после работы он зашел в магазин. Возле самой двери его грубо толкнули. Пал Иваныч не удержался и левым боком упал на асфальт. Тошнотворно легкий хруст, невыносимая боль. Потом темнота...
В комнате с низким потолком и матовыми окнами было душно. В ребра впивались трубки узкой железной кровати. Кто-то раскачивал, тряс его. За стеной кипел рваный шум. "Где я?.." Пал Иваныч раскрыл глаза и понял, что его везет "скорая". Врач наклонился над ним:
- Ну, как дела? Что это за моду взяли - от перелома сознание терять?
- А что я сломал? - еле ворочая пересохшим языком, спросил Пал Иваныч.
- Руку. Левую руку, - бодро ответил врач.
Напротив, на каком-то низком стульчике, примостился медбрат. Или... Ну а кто это мог быть еще? Правда, такой огромный, что хотелось спросить - как же он втиснулся в дверь? "Наркотик какой-то вкололи, - подумал Пал Иваныч. - Медбрат не должен быть больше прочих..." Только в глазах того было что-то такое - не врачебное. И Пал Иваныч понял - это он, его утренний собеседник.
- Я так больше не могу. Мне очень больно. Сделайте же что-нибудь. Должен быть выход?
Тот улыбнулся:
- Выход всегда есть.
- А если это окно?
- Больной, вы с кем разговариваете? - усмехнулся врач.
"Медбрат" наклонил голову, и Пал Иваныч успел заметить, что на месте лопаток у него топорщатся под халатом два бугорка... и снова провалился в тошную дремоту.
Из больницы выписали быстро, долечиваться у участкового врача. Кость слишком медленно срасталась, нервные окончания не работали. Приходилось заново учиться работать рукой. Правой рукой. И чем лучше у него получалось, тем яснее было, что волшебные способности уходят. А вместо них - и нет ничего. Незнание простых законов мира сделало Пал Иваныча подозрительным, и в то же время он легко обманывался, доверяя другим. Ему вдруг не к месту захотелось демонстрировать собственную проницательность. Он приставал с вопросами о зубной боли, а то было похмелье. Старушка мирно кормила голубей, он смеялся - помешанная. Вот теперь на него, действительно, стали коситься.
Надо ли говорить, что его утренний гость больше не появлялся. Пал Иваныч страдал, не представляя, как найти его и умолять, требовать, просить, чтобы вернули отнятый дар. Сны стали серыми и ничтожными. Только однажды показалась лазурная страна, поманила волшебным горизонтом, и была так красива, что нельзя и мечтать найти ее наяву...
Однажды в травматологию, что на седьмом этаже большой больницы, привезли мужчину средних лет с тяжелым двойным переломом правой руки. Ночью была гроза. Высокий тополь под самым окном так колотил ветвями в раму, словно кто-то просился войти внутрь. Потом лил долгий весенний дождь.
Утром, при обходе, этого больного недосчитались. Никто не знал, куда он подевался. Окно оказалось раскрытым, но не выпрыгнул же он - нашли бы тело... Когда приехала сестра, ей ответили, что некий высокий гражданин с легкой походкой и не запомнившимся лицом предъявил все документы и забрал его вещи. Зачем? Сказал, что пациента переводят в другое отделение. И добавил странную фразу. Что выход всегда есть - не обязательно в окно.