Аннотация: Вторая книга из трилогии "Роза времени"
КНИГА ВТОРАЯ: "Перерождение"
ГЛАВА 1: "ПОСВЯЩЕННЫЙ": Испытание в лабиринте продолжается; 77 уровень в глубине Земли - располагается в сердце человека; Вновь "Белая птица"; Врата Посвящения; Алмаз - Око Бога; Египет обрел свое проявление РА.
ГЛАВА 2: "ОГНЕННАЯ БОГИНЯ": Царица града Моль; Танец трех огней.
ГЛАВА 3: "НЕОЖИДАННОЕ ПЕРЕРОЖДЕНИЕ": Сорванец Джони - бывшая королева; Новый герой - новый поворот в судьбе.
ГЛАВА 4: "ЗАКОЛДОВАННЫЙ КНЯЖИЧ": Народ озера Оклад; Наследник князя; Встреча с цыганкой; Смерть друга; Праздник "Грозового коромысла"; Одержимая.
ГЛАВА 5: "НОВАЯ ЖИЗНЬ - НОВОЕ ИМЯ": Умение строить глазки - не защитит от превратностей судьбы; Женщина из сказки.
ГЛАВА 6: "СЫНЫ О Т Ц А ": Оскар: начало пути; Семья охотника; Алийна - просто хорошая девочка; Авессанарий: контакт с ОТЦОМ; Ментальное исследование; Практика "Черной смерти"; Ошибка Провидицы - слабость матери; Забудь: кто ты Есть, стать - как все; Община христиан; Томас - новый ученик; Семидневная медитация.
ГЛАВА 7: "КОЛДОВСТВО ИЛИ СВЯТОСТЬ?": Кольцо ценою в жизнь или больше? Таинственное появление младенца; Цыганская матка; История Курбул; Назначение преемницы; Обучение колдовству; Самый надежный метод; Жестокий обряд; Ожидание ожидаемого; Где живут люди-львы; Возвращение любви; Детство будущей Провидицы.
ГЛАВА 8: "ТИХОЕ СЧАСТЬЕ - БОЛЬШАЯ ПОТЕРЯ": Благодатная тюрьма; Прощай Христофор; Дорога в никуда; Монастырь; Бог - надзирающий; Ангел ушел с обломанными крыльями; Жанна на своем месте; Урсула: цветок в саду камней.
ГЛАВА 9: "ВОЖДЕЛЕННАЯ ДИЧЬ": Врач, волшебник, Посвященный - ОН! Гарем нового повелителя; Ханчик; Новая жена для кастрата; Нелюдь; Борьба за смерть - право на жизнь.
Конец Второй Книги
К Н И Г А 2: ПРИВИВКА ПРОТИВ БОЛИ
ГЛАВА 1. " Перерождение"
Испытание в лабиринте продолжаются; 77 уровень в глубине Земли - располагается в сердце; Вновь "Белая птица"; Врата Посвящения; Алмаз - Око Бога; Египет обрел свое проявление РА.
* * *
Папирус и кольцо. Вот то, что оставила после себя удивительная женщина...
А Доминик? Он один в глубине чужой земли. Что ждет его, и что он должен исполнить? Его час близится, что принесет он?
Письмо на шее вновь начало себя обнаруживать каким-то труднообъяснимым образом - то ли зудом, то ли движением. Нет, эти слова не могут выразить ощущения, скорее - это как магнит, но другой природы, этакое живое существо, долго хранящее свою тайну и вдруг пожелавшее ее проявить.
Доминик сжал в ладонях свиток, он грел и пульсировал. Доминик быстро остановившись и почти сорвав его с шеи, развернул, но развернув не смог остановить движение - развертывание продолжалось. Шла развертка чего - то , оно ширилось и росло, а человек очень быстро - не в силах противиться, все разматывал и разматывал причудливо возникающую форму.
В конце-концов последовал хлопок, как от сжатого воздуха, и юноша увидел себя в большой корзине, а над ним - в небе - висел огромный шар, надутый газом более легким, чем атмосферный воздух.
Синее небо. Чайки. Внизу океан. Белые тучи тут и там обгоняют воздушное судно. Солнце ласково светит, наполняя сердце изумлением и радостью. После стольких испытаний во тьме, неизведанности и опасности - вдруг простор и свобода!
Ощущение полета, упоение воздухом и солнцем - что может желать человек, еще недавно лишенный всего? Доминик не был простым мечтателем. Он внимательно осматривал горизонт, пытаясь зацепиться взглядом за какой-нибудь ориентир, необходимо определить что, где, как, - беспомощное болтание в воздухе его не устраивало - это тоже тюрьма, правда иного рода.
Прошло какое-то время. Солнце не сдвинулось к горизонту, не ослабило своего излучения, и безбрежный океан был так же огромен и неизмерим. Ветер продолжал дуть с той же силой и в том же направлении. Картинка не менялась: даже тучи одинаковые. Они как овечки бежали по небу, ничем не нарушая однообразный пейзаж.
У Доминика возникло ощущение движения времени без изменения пространства. Казалось, он находился в глубине прекрасно нарисованной акварели, и могли пройти столетия, а человечек на воздушном корабле все так же и плыл бы в голубом небе, над синем морем, в ласковых лучах полуденного солнца.
Мысль прийдя, пронзила сознание, но была отогнана - ведь было же движение: ветер, вода, тучи - все перемещалось, но... не изменялось. Как один и тот же кадр, раз за разом вставленный в киноленту. Вечное движение, как бег на месте. Где-то что-то прокручивалось, но в этот же миг возвращалось на место. Новое ощущение начинало крепнуть и Доминик понял, что бесполезно подносить руку, сложенную лодочкой, ко лбу, чтобы вновь и вновь вглядевшись в горизонт, разочарованно вздохнуть, протереть глаза, дотронуться до подбородка и, заложив большой палец правой руки за пояс, поднять глаза к небу. Он поймал себя на чувстве, что не только повторяет одни и те же движения раз за разом, но и мысли, словно одинаковые бабочки вспархивают с одинаковых цветов в одинаковой последовательности.
Но озарение тут же было потушено хороводом повторений, и колесо пространства закрутилось. Время шло, Доминик как заводная игрушка заученно выполнял карусель из одних и тех же движений - на подбородке отросла щетина, щеки ввалились, в глазах появился лихорадочный блеск. Кровь стучала в висках, отдаваясь звоном в ушах, суставы и мышцы болели и подрагивали. Он весь как-будто уменьшился в размерах - усох, а вместо него с внешней стороны тела возникала другая поверхность кожи, мускулов и вообще всего туловища!
Вырастал другой человек для этой картинки - искусственный, ею созданный муляж человека, механическое чучело. А сам живой субъект все уменьшался в размерах, сжимаясь внутри куклы и отдавая ей силу свою и жизнь.
Фантастика! Человеческий разум не может даже помыслить о существовании другой реальности, совсем близко, но независимо от незнания, иной раз ему не миновать ее. Доминик уже осознал грозящую опасность - он будто раздвоился: в человека внешнего - скорлупу-оболочку, и маленькую сущность, еще живую и трепещущую, закованную в центр бездушного робота.
Еще немного и процесс может стать необратимым. Его внешнее "я" радостно совершало парадоксальный бег на месте с чувством огромной важности выполняемой им задачи и уверенностью в правильности своего выбора. Ничто не волновало скорлупу - она была права, тысячу раз права в своей силе и непогрешимости. Ей не нужно ничего знать, все и так хорошо, спокойно, радостно... но вот только этот несносный человечек внутри мешает, вопит, корежится. Он кричит и бьется: "Что ему нужно? Скорее бы он утихомирился!" А внутреннее "Я" болело и страдало, не в силах вырваться из ада. Оно осознавало реальность пропасти, в которую падало, и свое бессилие перед ней.
Доминик лихорадочно пытался собрать обрывки мыслей: одни кусочки внутри - еще внутри, а другие уже принадлежали внешнему:
- Что же ....делать? - Он с трудом соединил фразу.
- Делать что? - так подумалось легче.
- ЕСТЬ!!!
- Порядок изменить слов надо...
- Меня кроме не спасет никто меня...
- Внутри обратись в огонь...
- Светильник зажги, Богу поклонись...
Ну, Доминик, ведь ты гаснешь, почти не осталось ничего внутри тебя - человечек размером с футбольный мяч послушно повторяющий своего огромного двойника - чахнущий и вянущий при каждом движении.
И он вспомнил:
- Ц Е Т О ! О Т Е Ц ! - и произнес уже немеющими губами:
- Отец, помоги сыну!
* * *
Вмиг иллюзия распалась. Он снова в тоннеле - нет солнца, нет неба, нет моря, но каково облегчение!
Мираж, поглощающий все, на что смог наложить свою лапу обмана. Мир Майи только что чуть не погубил человека.
Доминик облегченно вздохнул, взглянул на свои руки, плечи, ноги - все было нормальным и подчинялось ему, выполняя любые движения в разном порядке. Он опять принадлежал себе!
Юноша чувствовал усталость и даже какое-то ощущение предела. Да, он измотан физически и морально, да, он победил очередной раз, вышел невредимым, уцелел там, где смогли спастись лишь единицы, но где же окончательная победа? Где свет в конце тоннеля? И сколько еще нужно преодолеть?
Волна бессилия окатила его. Да, он устал, он одинок и даже не знает цели, и нет уверенности в обретении долгожданного отдыха и освобождения. А он должен освободить своих товарищей и спасти Шарлоту. Где он возьмет силы, если уже сейчас так измотан и находится сам неизвестно где, добровольно заточив себя на десятки, может сотни километров от людей. Да, раньше он был отважен и уверен в себе, не боялся препятствий... - Доминик лежал на спине, широко раскинув длинные и сильные руки и ноги, непослушные локоны волос разметались вокруг высокого лба, из-под ресниц в уголке глаз замерла скупая слезинка, губы отвердели, на сильной шее билась жилка. Дыхание постепенно выровнялось. Юноша уснул.
Сколько продолжалось сладкое забытье определить трудно, но проснулся он как от толчка. Народная пословица "утро вечера мудренее" в который раз подтверждала свою правоту. Страхи и неуверенность отступили, впереди опять забрезжил свет надежды. Надежда умирает последней, - это та последняя струнка в человеческой душе, что заставляет ее играть в могучем оркестре жизни. И если великий Паганини смог закончить свой концерт на одной струне, то и другие великие личности в истории человечества на единственной струне - надежде, не имеющие больше ничего и находящиеся в крайних обстоятельствах с блеском исполняют свои симфонии жизни и побеждают!
Доминик ощутил прилив сил и света через этот маленький мостик, что в который раз протянула ему надежда: "Я не погибну хотя бы потому, что я единственный из ныне живущих людей проник в "святая святых" египетской земли, быть может здесь ждет меня сокровище мировой мудрости. Не может бесследно исчезнуть тот избранник, что был допущен к порогу тайны. Не зря я так подробно знаю путь в лабиринте, не зря стоял на арене перед разъяренными быками, видел старика "Ветхого Днями" и "Белая птица" приоткрыла мне завесу тайны".
- Я кое-что знаю и могу, и поэтому должен - обязан проделать этот путь. Кто-то все равно откроет тайну лабиринта, почему не я? И наверно от этого зависят жизни людей и моих товарищей.
Он не знал о произошедших событиях, не подозревал, что его друга и учителя уже нет на этой Земле, а Шарлоты нет в Египте.
* * *
Юноша встал, свиток на шее тихонечко пульсировал, призывая к действию. Доминику не нужно было в него заглядывать для того, что бы выбирать повороты и избегать тупиков, он шел по наитию. Даже возник какой-то азарт - ожидание очередного препятствия, с которым надо сразиться. Что это будет? Монстр или кипящая бездна? Он опять чувствовал в себе силы и знал, что должен преодолеть все. От его воли и решимости зависела жизнь. Но... он ощутил что-то постороннее, какой-то намек на движение, чье-то присутствие, как только он попытался разглядеть - все исчезало: "Интересно, что еще? Кто сопровождает меня?"
Он уже не сомневался вначале в смутном, затем оформленном ощущении. Все те же стены, смутные очертания свода, воздух - и не спертый и не свежий, монотонность движения, и еще что-то... Это будоражит и привлекает внимание.
"Как к этому отнестись? Друг или враг? Поможет или помешает? - Мешает. Мешает идти, отвлекая, рассеивая волевой импульс, ослабляя решимость. Надоедливо и неотступно. Что это? "
- Кто ты? Откликнись! - Доминик остановился, неповорачиваясь. Ответом было насмешливое эхо. Он упрямо сел, облокотившись спиной к стене, руки сжал в кулаки, брови нахмурены, глаза упрямо сверлили одну точку. Губы затвердели, кончик носа побледнел:
- Я дойду, дойду чего бы это не стоило, если нужна для этого моя жизнь - я ее отдам, но только Творцу! - Вмиг возникло свечение и как серебристое облако мимо юноши прошелестела тень:
- Ты опять вышел победителем, милый юноша, не устаем удивляться твоему уму и силе, хоть ты и не имеешь права на ошибку, но каков соблазн! Ха-ха-ха, - серебристым колокольчиком звенел впереди смех и увлекал за собой:
- Ты красив, умен, удачлив. Иди, иди за нами и мы приведем тебя к порогу, ты будешь обладать всем, ты станешь могучим, тебе будет подвластно все. Иди, иди за нами, конец близок...
Доминик внимательно следил за удаляющейся тенью. Двигаться вперед, не стоять на месте, так еще учил добрый монах Торио. Юноша шел и шел, углубившись в воспоминания, события далеких лет проносились плавной вереницей картин: его любовь к королеве, неосознанное обожание переросшее в могучее чувство, плененное узами чести и долга. Да, любовь убивать нельзя, это величайший грех, но любовью убивать честь других, заставлять отрекаться от своей внутренней сути ради нее, лишая людей свободы и права выбора - еще больший грех. Только сильнейшие могут обуздать чувства, если для их развития и проявления судьба не дала согласия.
Юноша, погруженный в воспоминания, настолько отвлекся от действительности, что когда случайный камешек, попавший под ноги, вернул его сознание в лабиринт, возникло ощущение как после глубокого сна. Там в прошлом - насыщенная жизнь, пусть трагичная и тяжелая, но в гуще событий и людей и, самое главное, там всегда была возможность выбора, а здесь...- здесь один только путь вперед - все остальное равносильно гибели. Доминик поежился - человек на семьдесят седьмом уровне под землей не может и мечтать об остановке или возврате. Кто узнает о нем, услышит его и сможет спасти?
Никто. Ни один из живущих последние десять тысяч лет людей на этой планете не только не спускался сюда, но и не знал о существовании этого места. Лишь легенды, да таинственные символические изображения в жреческих храмах, и учение, на них опирающееся. Но из всех посвященных и прошедших испытания в пирамидах (не лабиринте), лишь избранные из жреческого сословия знали о существовании лабиринта, но далеко не о сути его.
Слишком много всего должно совпасть, чтобы нужный человек оказался в нужной точке в нужный час...
... Серебристое облачко все так же маячило впереди, переливаясь и будоража тонким смехом, зазывно привлекая внимание, увлекая за собой. После того, как Доминик очнулся от своих воспоминаний это было единственным движущимся чем-то, что хоть как-то, но помогало не чувствовать одиночества и оторванности от остального мира. "Ничего себе! Какая-то тучка, прямо скажем потусторонняя, смеющаяся и вообще вроде бы живая (ох!) и помогает от одиночества - сказочка про кошки-мышки. Да от такого общения может запросто и "крыша" поехать!" Как обыкновенный человек может отреагировать на живое, смеющееся облачко, да еще и славословящее!
Но Доминик уже закалился и был готов к любым неожиданностям и фантомам, иллюзии и волшебству. Уж если ты послушался "чего-то" и решился на такое мероприятие, то будь невозмутим при любых сюрпризах, главное при этом не вдаваться в подробности - не отвлекаться от цели, главное не отвлекаться! Только вперед и вперед!
Вдруг все: стены, пол, потолок сузились и сошлись в одну точку. Нет коридора, нет пола и потолка, исчезли стены, есть - конец пути?
- Все. Пришел!
Доминик вытер пот с лица, провел рукой по лбу, дотронулся до кончика носа, глаза с непониманием обшаривали пространство. Сзади уходящий тоннель - откуда пришел, впереди тупик. Неужели такой путь и мог так кончиться? И чем же? - Шершавое на ощупь углубление и квадратик на его дне.
"Может я ошибся и свернул в неправильном направлении? " - но все говорило о том, что это и есть конец. Конец? Конец чего?
Пальцы бездумно скользили по поверхности стен каждый раз вновь и вновь дотрагиваясь до тупика.
- Ничего. Нет ничего за что можно зацепиться, глаза не обнаруживают ни малейшей трещины, выемки, края. Значит все - блеф. Зря шел, потерял столько времени, подвергал свою жизнь опасностям, вновь и вновь их преодолевал и шел, шел за призраком...? А там наверху его друзья могли решить, что с ним что-то случилось, что он погиб, нуждается в помощи! - Правильно подумают и не смогут больше надеяться на его помощь. Как он жестоко ошибался! Ловил журавля в небе. Нужно было жить и действовать на земле, а не спускаться в ее недра! Потрясающий, самовлюбленный болван, возомнивший себя избранным, для которого приготовили путь и удел. Несчастный, слабоумный человечек, что ты хотел найти здесь, у тебя была цель, так скажи в чем же она заключалась? Не даром говорят: "Благими намерениями выстлана дорога в ад". Да, как глупо поддаться иллюзии, питаемой собственным тщеславием, бросить все: друзей, которые нуждаются в нем, и отправиться на поиски призрачного знания, тайны, о которой никто ничего не знает, которая не была никому открыта, решив, что ты достойный ее избранник. Какая ошибка, которая может стоить жизни многим людям, брошенных им, да и его собственной!
Тяжело разочарование. Мысли спутались в клубок, стиснутые чувством раскаяния и сожаления. Юноша плакал: в носу защекотало, глаза с усилием заморгали, пытаясь прогнать тысячи мелких острых иголочек боли, их заволокло пеленой и спасительная влага омыла пересохшее "зеркало души". Да, сердце за время борьбы и пути затвердело, оделось коркой, броней, одержимое одним импульсом: ничто не принималось в расчет, любые сомнения и задержки с усилием на одном дыхании подавлялись: "Только вперед! Прочь все, что может отвлечь!"
И вот сейчас он сидит у "цели" - такой незначительной:
- Вот смотри, любуйся, человек, это то к чему ты так упорно шел - это твоя награда, это то, ради чего ты все бросил, отказался от борьбы там - наверху. Тебе было ее недостаточно и ты, оставив всех, спустился сюда к ней, к этой "великой" цели. Зачем? Чтобы возвыситься, обрести то, что не доступно другим? Несчастный! Вот сиди, плачь теперь здесь, пока твои друзья там наверху страдают и мучаются в плену и опасности.
Доминик плакал. Слезы, одна догоняя другую, торопливо катились по еще юным щекам. В центре груди болело, нет не там, где физическое сердце, а в самой середине - как-будто кусок льда вызывал боль, прожигая холодом близлежащие ткани. Но лед таял и таял от потока горячих слез, становясь все меньше и от этого еще острее. Как маленькое лезвие острозаточенного кинжала вонзилось в его сознание:
- Я совершил предательство, бросив Шарлоту в заложницах и учителя наедине с опасностью, а ведь ему было предречено погибнуть! - Он вспомнил щит, который учитель получил от "Белой птицы", дыхание захватило от этой мысли:
- Ду Фу Линь может погибнуть, а его ученик, как какой-то авантюрист сидит под землей на сотню-другую километров от него!
Эта мысль вначале вызвав острую боль, моментально привела в чувство:
- Немедленно назад, может он что-то еще успеет и не даст погибнуть другу и затеряться в числе многочисленных наложниц Шарлоте!
Резко выпрямившись, Доминик сильно ударился головой о нисходящий свод. В глазах, в которых еще не просохли слезы, померк свет. Юноша потерял сознание... Он видел тоннель, тоннель, тоннель... облачко летело, звало и смеялось:
- Что? Что? Куда? Зачем?
- Мне ничего не надо. Там наверху, а может внизу - мои друзья без помощи и поддержки. Я не хочу, не хочу больше бежать за призрачной птицей!
И тут птица возникла из облака:
- Милый мальчик, птенчик мой, молодой и горячий! Разве можно мыслить и чувствовать так узко, позволять увлекать себя в неуправляемую бездну? Да, от своих друзей ты далеко и как бы быстро ты не бежал назад, ты им уже не поможешь - этим не поможешь. Так все же есть наверно другая сторона события? Опомнись, получил по макушке, может твоя голова, теперь став больше - благодаря шишке, увидит смысл того, что произошло? - Истинный смысл!
Доминик очнулся, он был удивлен, упасть в обморок от такого пустяка, сколько ударов он уже получал, а здесь... Рука дотронулась до места на голове, где еще ощущалась боль. Да, там действительно было небольшое уплотнение - шишка! Невольная улыбка осветила лицо. Ирония судьбы. Как там ему сказали - будешь умнее, так как голова теперь больше на шишку?
- Птица!!! Опять эта птица, ведь это она завлекла его сюда, это ее облачко маячило в конце злополучного пути. Что же ей еще нужно? Почему даже за порогом бессознательного она не оставляет его? Тут в голове прояснилось то, что Шарлоте угрожает смерть от женщины близкой к ней и то, что учитель должен отдать свою жизнь - ведь это та же иллюзия, что и его сюда привлекла.
Или наоборот не иллюзия, а реальность. А он просто ослеп, ослаб и впал в истерику. А как же старик, присутствие и любовь которого он чувствовал на себе, а препятствия, которые он преодолел и ощущение победы, которое возникало при этом каждый раз. Бесконечные "а" сопровождающиеся словом "которые" - говорили об одном и том же - он действительно сейчас несколько поторопился с выводами, и все гораздо сложнее. И прежде чем принимать скоропалительные решения нужно привести свои мысли и чувства в порядок, и уже только затем действовать.
Доминик вытер остатки слез, помассировал лицо, голову, установил дыхание и сосредоточился на одном из упражнений Цигун, затем установив тишину внутри себя, обратился с горячей молитвой к БОГУ:
- ОТЕЦ мой, Небесный!
Прости неразумного сына.
Прижми к груди своей дитя единокровное.
Напитай его милостью Своей и благодатью!
ДА, будет мудрость - в моем разуме,
Любовь Твоя - в моем сердце,
Сила Твоя - в моем теле,
Воля Твоя - в моем деле,
Сияние Твое - в моей душе!
Во Имя ОТЦА и Сына и Святого ДУХА! АМИНЬ!
И сразу он почувствовал воздух вокруг себя - чистый, легкий и свежий. Стены раздвинулись и перед ним - ДВЕРЬ.
Даже не дверь, а врата: огромные, окованные многочисленными металлическими крепежными элементами, с тонкой вязью по углам сходящейся в центре, но запоров и замков не было. Массивность и так подразумевала неприступность, кто может решиться открыть такую дверь ударом кулака, либо ноги? У кого дерзнет мысль вышибать ее с помощью чего-либо? Лишь со смирением, преклонив голову -" посыпав ее пеплом", отряхнув прах с ног и опустив глаза, можно робко приблизиться к ее порогу.
Доминик стоял на пороге.
Медленно, без единого звука, дверь плавно раскрылась и...
...С В Е Т...
* * *
Юноша очнулся под кроной дерева, рядом небольшой колодец, вокруг - насколько хватает глаз - серый песок, океан песка, граничащий на горизонте тонкой линией с бездонной синью небес. Слабая зелень маленького оазиса, да птица, размером с ворона, сидящая на почти голой ветке дерева. Этот собрат "мудрейшей" сидел точно так же, склонив голову набок и наблюдал за молодым человеком, мирно спавшим, в руке его пряталась вещь, которая так интересовала птицу: блестит, переливается на солнце и манит, манит к себе любителя безделушек. Но это не безделушка, хотя она от этого не менее притягательна для птицы: "Вот бы украсть и унести в гнездо! Но нужно, чтобы человек уснул покрепче, лучше вообще не проснулся, умер - и все и, драгоценность моя!" - так думал ворон-египтянин, так как это племя живет во всех уголках земли и имеет одинаковую природу во всем. Если бы птица могла думать, как думают люди, она наверняка внимательно рассмотрела бы Путника и тот предмет, что он сжимал в руках.
Легкий ветер горячими покрывалом обдувал лицо и могучую грудь человека не остужая, а наоборот иссушая уже слегка обгоревшую кожу. Юноша лежал на спине, глаза его открылись и следили за редкими облаками, спешащими во высокому небу. Он был здесь, но мысленно - еще там, и не было ему сейчас дела ни до пустыни и одиночества, ни до высыхающего колодца и ворона, который с алчным блеском в глазу наблюдал за ним.
Авессанарий смахнул пот со лба, потер висок и упрямо сжав губы, вновь и вновь пытался привести мысли в порядок. Слишком парадоксальным и одновременно величайшим по своей значимости было все проишедшее с ним. Качаясь в волнах воспоминаний, он то тут, то там выхватывал отдельные моменты, но выстроить цепь событий у него не получалось, словами или смысловыми понятиями было не объять свершившегося, хотя он прекрасно знал, что имеет целостный и гармоничный образ внутри себя, - в своем Всезнании, которое не подчиняется земным законам, земным словам, земным формам.
Там, где он был, хотя слово "где" теряет свой смысл: нет времени и нет пространства, вернее сказать он присутствовал за "порогом", после которого нет времени и пространства.
Как только Доминик ушел в С В Е Т, произошла странная метаморфоза не только окружающего мира, но и его воспринимающих каналов и чувств. "Опять полный сумбур!" - Авесаннарий еще раз решил начать свои рассуждения сначала, ведь сейчас он был на Земле в своем родном физическом теле и мирно полулежал-полусидел под деревом: "Надо собраться и выразитьвсе проишедшее со мной в словах, иначе это будет не давать мне покоя!".
- Итак, едва (вернее - в это же мгновение, так как после этого "едва" времени не стало вообще. Оно исчезло, причем бесследно, от него даже не осталось воспоминания. Он переступил порог "той двери" и опять - слово "переступить" через что-то - неправомочно, так как "там" и пространственные объекты не имеют реалии, "там" нельзя пройти по чему-то, переступить через что-то, обойти вокруг чего-то - нет, нет, и нет!
- Опять запутался! Начну сначала и по-другому:
... С В Е Т. Бесконечный. Нет времени. Нет пространства. Есть С В Е Т и есть "Я" в Свете. "Я" растворяюсь в Нем, живу в Нем, дышу Им, думаю Им. Я - везде и всегда. Я знаю это, Я впитал это всеми своими порами, клетками, атомами, которых не чувствую, но знаю они остались со мной, они тоже есть.
"Я" объемлю все, "Я" - есть все, то что есть и то чего нет - это тоже "Я".
Но... чу,... есть и единица "я" - Авессанарий и "Я" говорит с ней - с "я" Авессанарием: "Сын Мой, ты достиг того, что не один смертный пока не вправе познать. Маленькие "искорки" подлетая к "порогу" на чуть-чуть, осознают лишь отсвет Вечного и если человек еще должен вернуться назад, мы не допускаем его, иначе сгорят его смертные оболочки. "Нирваной" это зовут мудрецы среди людей, но то лишь преддверие, иллюзия, фантом - легкое упоминание о Свете. Единицы, проникшие "за", после возвращения обрели бессмертные оболочки. Твой брат ИИСУС славен на Земле и вышел отсюда, добровольно обрекая себя в кандалы земных тел, принес жертву за человечество. Все вы - Великие, вас много и мало, но вы это Я, и ты это тоже Я, ты почувствовал это и теперь знаешь, что это значит. Нет разделения между Сынами БОГА и ОТЦОМ", - так говорил Авессанарий "Я" с "я" - тоже Авессанарием, и это был не диалог, это было осознание в один миг, который являлся вечностью, и В С Е...
Но опять чуть-чуть послабление для земного ума "я" Авессанария: "Ты должен вернуться, проявляя себя, свой свет на Земле, твой долг служения человечеству еще не окончен, карма не искуплена. Ты обрел себя в Свете, ты есть тот, кто есть, но ты обязан служить людям, спасать и вести, это твой дальнейший путь - так повелел тебе ОТЕЦ, это ЕГО Воля - Высшая! Знание своей высшей природы приведет тебя на самые низшие уровни и поможет подняться следующим за тобой сознаниям людей. Кто как не ты, познавший "Я Есмь" спасет многих, укажет путь. Люди в большинстве своем - немощны и слепы и лишь твоя сила, мудрость и любовь, которые ты должен отдавать им помогут. Да, теперь ты обрел свое "Я", ты - Посвященный, но впереди еще работа и долг. И если бы у Человечества не было сынов - Спасителей - оно никогда не стало бы Сыном Бога."
Это было Всезнание, которое не имело границ, простираясь в вечности, но самое парадоксальное это то, что в любой своей точке являло себя абсолютным.
Авессанарий смотрел ввысь, где он был ? Наверху - на небесах, внизу - под землей на 77 уровне таинственного лабиринта? Нет, тот Свет, что теперь горел в нем был внутри и исходил изнутри, внутренней сущности всего. Да, аллегорический спуск под землю к ее центральной силе и сути, как и свет, который представлял собой сущность Солнца, никак не уводили и не обманывали в том, что человек даже летя к звездам или спускаясь вглубь океана, на самом деле всегда находился в преддверии Света у себя, в своей собственной сущности.
И совсем не надо долго идти или лететь, все есть во всем: и твои "небеса" всегда в тебе, нужно лишь открыть их. Но для этого необходимо очистится, пройти путь по обретению "себя", закалить свои силы, обрести мудрость, а сделать это только ради любви и только тогда можно обрести "Царство" и живя в нем, дыша им, наполняясь им, служить Земле, помогая и поднимая остальное Человечество. Старшие братья всегда пестуют и ведут младших - это космический закон, данный нам ОТЦОМ.
Авессанарий, обретя свое истинное "Я" стал старшим братом для Человечества - Сыном БОГА. *3*
* * *
Пустыня. Оазис. Человек. Он через многое прошел и многое знает, но это не освобождает его от долгов, борьбы и дальнейшего пути.
Авессанарий поднялся. Его глаза светятся умом. Между бровями залегла складка, говорящая не о грозе, а сосредоточенности. Скулы заострились, губы приобрели твердость и черная бородка прибавила к его облику ощущение зрелости и силы. Черные кудри рассыпались по широким плечам. Длинные руки и ноги, могучий торс. Но он не красавец с картинки, сладкий и гладкий, а человек имеющий самое главное - свою индивидуальность, и внешность его - это лишь отражение внутренней сути, которая придавала ему мужественность и полновесность.
Авессанарий повертел в руках обруч. Откуда он у него, он не помнил, ясно, что это головной убор, представляющий собой обруч из нефрита, имеющий с одной стороны щель, благодаря которой его можно было делать больше-меньше, с противоположной стороны он расширялся в неправильный ромб, с более тупым и коротким нижним углом, а верхний угол - более острый и длинный, стороны же ромба были вогнуты. Эта пластина содержала в центре себя потрясающий прозрачно-желтый камень, природу которого Авессанарий определить не смог. Камень светился и переливался ярче и сильнее окружавших его с обеих сторон шести бриллиантов по три с каждой. Скорее всего это тоже алмаз, но особенный, он казался на много порядков чище всех бриллиантов мира.
Авессанарий поднес его к глазам, любуясь игрой света в гранях бриллианта, очень необычным оказалось сопряжение между алмазами и оправой из нефрита, она была как бы оплавлена вокруг них. Он отметил про себя, что это не может быть созданием рук человеческих.
Юноша мог бы поставить рядом с ним только один камень - рубин из кольца Шарлоты. Как ни странно, в мыслях они легко смогли оказаться рядом, более того, он увидел в своем воображении удивительный обмен-танец энергий света между ними. Два камня: ярко-красный и ярко-желтый, как два брата "обнимались" и разговаривали", шло непрерывное взаимодействие между ними. И это все сопровождалось радужным спектром вокруг и еще чем-то с трудом передаваемым, каким-то восторгом душ. Да, именно душ, Авессанарий это остро почувствовал. Эти камни имели души!
Он вздрогнул, мотнул головой и зажмурившись еще сильнее, резко открыл глаза: и все стало ясно, - два камня - брата-близнеца, теперь он в этом не сомневался, один у него, другой у Шарлоты, их надо соединить, они стремятся к этому, подталкивая его к действию. "Шарлота!", - сердце кольнуло тревогой, болью - любовью. Авессанарий одел обруч не на голову, а на шею так, что центральный камень оказался над горловой выемкой и повернувшись лицом на восток двинулся через пески.
Ворон разочарованно каркнул, он понял, что этот человек - "крепкий орешек" и случайные обстоятельства в виде укуса скорпиона или ядовитой змеи, смерти от жажды, невозможности выбраться и найти дорогу через пустыню - для него не существуют. Еще некоторое время зоркий глаз черной птицы наблюдал на горизонте все уменьшающуюся точку и наконец, идущий скрылся.
Все осталось как прежде. Желтая пустыня, синее небо, зеленый островок оазиса, но что-то ушло.
* * *
... Вскоре показались стены храмов, вот и врата, дворец фараона. Авессанарий не останавливаясь прошествовал в самый центр и оказался перед дверьми в зал для торжественных приемов. Было время обычной церемонии получения даров и прошений, отдачи распоряжений по насущным вопросам страны.
Стражи-нубийцы в страхе еще большем, чем перед немилостью фараона, расступились перед высоким чужеземцем на шее которого сверкало "ОКО СОЛНЦА". Да, это было ОНО. Светило по-новому заговорило и заиграло проявляясь через свое материальное воплощение, поднятое из глубины земли человеком, которому это было даровано Свыше. Ничто теперь не могло служить преградой для него. И вот ОНО в святая-святых - святилище фараона, его дворец, его зал, его трон, его аура божественной силы лежит на всем...
Но здесь уже царствует живое воплощение Бога Амона-РА, призванное в этот мир, посвященное в эту роль и исполняющее свой великий долг перед Солнцем. Фараон - это дом БОГА. Он велик и неделим, единосущен своему повелителю - Амону-РА, это его свечение, сила вибраций. Идет великое мистическое таинство, совершаемое ежедневно, тысячелетиями отшлифованный ритуал.
Что? Где еще возможно такое великое действо? - Идет служение человека-Бога - Богу в человеке. И вдруг, какой-то сбой, замешательство, завихрения энергий за вратами..., они раскрываются и в них человек? Нет! Там предстает перед очами фараона - воплощение Бога, сам БОГ, само солнце и за его лучами уже ничего больше не видно. Не видно, что это сверкает камень, что принес его человек, хоть и Великий Посвященный. Видно ОНО - Светило, и проявлен - материализован ОН - БОГ.
Сам Великий РА стоит на пороге. В одно мгновение все померкло вокруг, что можно рассмотреть, увидеть рядом с солнцем, лишь блеклые тени, да и то при большом напряжении. Есть только ОН - СВЕТ, и принес его человек - чужеземец. Еще немного и все увидели, осознали что это и кто это. Да, это тот самый обруч с желтым алмазом, который получил когда-то Бог РА от своего брата. И эта самая сокровенная реликвия, самый большой источник силы был потерян Египтом на многие тысячелетия и с ним вместе, фараоны во многом потеряли свою божественную силу и благодать. Когда же они обратились почти в смертных, вдруг такое прощение БОГА - Посланец с "Оком БОГА".
Фараон сидел без движения, лишь черные глаза его неотрывно смотрели в синие глаза чужеземца.
...Когда-то Великий брат египетского Бога, БОГ с Севера ОДИН вручил "Око" своему брату, а в ответ получил рубин - олицетворяющий собой кровь из любящего сердца РА...
Сейчас Великий Северный Брат снял и держит на вытянутых руках обруч, глаза его ласково мерцают. Фараон не отрывая взгляда встает и снимает с пальца кольцо Шарлоты, а на подносе рабы держат письмо королевы.
Вот и встретились два камня - два брата. В один миг Авессанарий и Хафи-РА узнали друг друга. ДА! Они - братья, и раньше не одно воплощение были вместе, спасая и поддерживая друг друга. Два близнеца одновременно сосали грудь матери и она, гладя их по кудрявым головам, пела им песни на родном языке.
"Брат!" - вырвалось у них одновременно и они заключили друг друга в объятия. В зале царила тишина, никто из присутствующих не произнес ни слова. Атмосфера такова, что сейчас все возможно и действительно, и реально. И так сладостно и одновременно больно было обнять брата единокровного, после тысячелетий одиночества, истинного брата - в духе, а не того рожденного физическим братом, который строит планы мести и плетет интриги. Да, они единосущны и похожи как "две капли воды", нет не внешне, а духовно, тем светом, что проявляется через каждого. Братья торжественно обменялись реликвиями и Авессанарий на одно лишь мгновение позволил себе ощутить боль безысходности и невыносимой утраты, читая прощальное письмо Шарлоты.
Он вспомнил женщину, что когда-то была матерью двум мальчишкам-сорванцам, выросшим и спасшим свою страну и свой город от диких полчищ варваров. А их матерью была Шарлота в том дальнем воплощении и именно поэтому, она вызывала у них такую высокую и чистую любовь.
Шарлота - великая женщина, имела великих сыновей. И сейчас оба ее сына, обретя и узнав друг друга, узнали и одновременно потеряли свою мать, свой идеал женщины.
* * *
ГЛАВА 2 : " ОГНЕННАЯ БОГИНЯ":
Царица града Моль; Танец трех огней.
* * *
Темная ночь, тишина, как перед грозой, холодно и немного знобит. Как надоела эта страна, скорее бы вернуться к свои кочевьям, увидеть многочисленных жен. Атаман измучил своих воинов бесконечными набегами, их кровь уже насытилась видом боли и страданий, их чрева переполнены сытостью от сознания того количества награбленного и отобранного добра, что переполняет многочисленные, гонимые следом за ними вьючные караваны. Они уже не хотят больше идти, их влечет к родным очагам, чтобы поразить своим богатством и силой соплеменников и родственников, манит отдохнуть на подушках рядом с женами, им надоели слепые от ярости и боли глаза поверженных наземь пленниц, им не бередит больше кровь всеохватывающая волна азарта и силы в схватке с отчаянно бьющимися насмерть войнами врага.
Они уже начали роптать и биться как бы нехотя, пока ритм боя и угроза смерти в очередной раз не поджигала инстинкт ненависти и жажды крови. И наконец, Аниб-баш-паша объявил:" Это последняя крепость". Твердыня, зовущаяся градом Моль, и живут в нем светлолицые, рыжеволосые, высокие и красивые люди. Они - искусные мастера, и город их управляется царицей - вдовой с двумя царевичами - справедливо и достойно. Горожане счастливы и богаты, ведут активную торговлю со многими близлежащими городами. Слава об их ювелирах, кружевницах, кузнецах и камнерезах разнеслась далеко за пределами страны. Очень многие с удовольствием покупают изделия их мастеров.
Вождь провозгласил: "Последняя крепость и к родным юртам! Мы пожнем богатый урожай, разорим и сожжем этот счастливый город, возьмем в плен их прекрасных женщин и талантливых детей - из счастливой жизни ввергнем этот народ в пучину боли и страдания. О, как я попляшу на кострище из костей царицы и ее детишек! О, как я выпью кубок крови из младенцев-пленников!!!", - и розоватая пена вместе со слюной брызгает из его щербатого вонючего рта. Глаза лихорадочно бегают и маслянисто блестят, щека с огромным шрамом дергается в непрекращающемся тике; руки, ноги и шея - все время в движении. Он пританцовывает, притопывает, извивает погрузневший стан и кривит шеей. И именно такой вид главаря воодушевляет стаю разбойников. Их глаза наполняются ответным безумным блеском, из глубины чрева раздается утробный то ли рык, то ли вой.
И уже волна черни вновь и вновь осаждает городские ворота и опадает, отбитая мужеством немногочисленных защитников города. Защитники: их мало и они не войны, они умельцы и мастера; и сейчас, только благодаря их умению, с мастерством построенная крепость все еще выдерживает осаду, спасая своих строителей, камнетесов и глиномесов. Тех - кто делал для нее кирпичи, месил глину и возводил стены, смешивая раствор с яичными белками. Их - людей, охраняет она, совсем не умеющих убивать и защитить себя. Людей, которые умеют лишь создавать, а не разрушать. И лишь остается надежда на ее высокие, очень высокие и прочные - пока неприступные стены, пока... Но она не вечна и когда-нибудь, не выдержав натиска и ударов - разрушится, и враги войдут в город. "И что же будет, что будет с этими несчастными? Нет, надо выстоять, во что бы то ни стало выстоять!" - так думала крепость.
Она была одушевленной, одушевленной любовью, с которой строили и лепили ее человеческие руки, ласкали человеческие глаза, создавали человеческие умы. И она так же любила и охраняла своих создателей.
Но нет, она не одна печется о жизнях и судьбах города и людей. Царица, одинокая вдова, прекрасная женщина думает, думает и решает принести жертву, великую жертву - отдать жизни - свою и сыновей, но спасти город, спасти свой народ. Она собирает сыновей у себя в опочивальне, и они вместе продумывают план. От города идёт подземный ход, и если бы на их месте были другие правители, они могли бы спокойно сбежать из города, но эти чистые души решаются на подвиг...
...Оба сына, с небольшим отрядом избранных юношей с двух сторон - с тыла должны обойти неприятеля и напасть на его открытый стан. Но стража там не дремлет - дикие племена имеют звериное чутье и острый слух. Их нужно отвлечь и это берет на себя царица.
* * *
...И вот ночь. Погода, как перед грозой, холодно и немного знобит. Утром последняя попытка, еще немного и в одном месте стена не выдержит...
И вдруг внимание дозорных, а потом и всего стана привлекли два ярко вспыхнувших пламени на самом верху крепостной стены. Да, это зажглись два огромных костра на смотровой площадке. Пространство вокруг осветилось.
Черное небо, ярко светят звезды, луны нет. Крепостная стена частично освещена заревом от костров, низ и берег под ней теряется во тьме. Создается ощущение ее подвешенности в пространстве. И вдруг, в центр площадки выходит фигурка женщины в алом плаще.
В полной тишине, лишь подчиняясь внутреннему ритму, она начинает кружение, обходя пламя костров. Алой восьмеркой танцовщица волшебным образом кружит и кружит вокруг огня.
Тихо-тихо зазвучала музыка. Совсем неосязаем ее источник: то ли из-за крепостных стен, может откуда-то из глубины ночи, может она просто звучит в ушах зрителей, навеваемая необычным танцем женщины. Все заворожено следят, не в силах усмирить волнение, которое зарождается в груди. Кажется вся Вселенная смотрит на это действо, ничего не существует в этом мире: только свет, огонь и алый плащ. Варвары в различных позах озадаченно следят. В неразвитых умах и огрубевших чувствах возникает сметение, тонкая вибрация - поклонение гармонии и магии танца.
Темп танцовщицы убыстряется, верчение ярким всполохом сверкает и бьется в ночи. Плащ из очень тонкой материи едва не задевает пламя.
Фигурка все ближе и ближе к огню; костры растут, набирая силу; пламя дышит уже жарким белым маревом. Видно как в ночи словно маленькие звездочки рассыпаются искорки, от очередного сгоревшего полена. Каждая такая малюсенькая звездочка в один миг, едва оказавшись на тонкой материи, может объять ее всей силой пламени костра ее пославшего.
Но женщина не прекращает свой танец, напротив, все быстрее, ближе, ярче ее игра с огнем. Она сверкает, кружится и переливается как живое пламя - центральный огонь.
Вот еще и еще, и совсем чуть-чуть не достало ее горячее дыхание...
Пламя вроде разгорелось, полыхнуло и край плаща прошел сквозь...
Нет, показалось. Кружится, кружится фигурка. Замирает дыхание. Как она динамична, как беззащитна перед всепожирающим огнем.
Зрители уже забыли обо всем на свете: кто они, где они сейчас находятся - лишь пламенеющая фигурка в алом шелке, развивающийся шлейф спорит с огнем.
Здесь и сейчас - бесстрашие и отчаяние, отчаяние утопающего в огромном океане, но несдающегося даже в момент последнего вздоха.
Вожак-атаман с перекошенной физиономией, выпучив глаза - ошалело взирал на действо, это было ни на что не похоже. Их дикие пляски и прыжки через огонь не имели ничего общего с гармонией и болью, которую выражал танец. Руки, как два крыла раненого лебедя в свете зари, изгиб тонкого стана непередаваемой грацией, навевал ассоциацию с движением непослушного струящегося ручья, разбивающегося в миллионы брызг. Гармония и красота, а еще - магия движения.
Царица была истиной богиней танца. Это был ее последний танец на краю жизни.
Двенадцатиметровый прямоугольник - площадка, на котором происходило действо, был почти целиком занят пылающими кострами. Свободное пространство, на котором можно было двигаться, едва представляло собой восьмерку шириной менее метра. И ей чудом удавалось до сих пор не задеть огонь плащом, руками или длинными, ниже талии волосами цвета спелой пшеницы, которые в свете огня и отраженного алого шелка полыхали едва ли не ярче пламени.
"Жарко, очень жарко, но нужно продержаться пока сыновья - милые, мои родные - смогут подобраться и приблизится на достаточное расстояние, чтобы захватить врасплох врага. Еще немного, ну еще немного и, может, я успею выскочить из этого буйства огня. Как жарко, о, как мне жарко, кажется сердце расплавится в груди, кожа уже не чувствует его горячего дыхания".
- Ну, родные мои, где же вы? Я сейчас не выдержу, упаду, сгорю! Ну, поторопитесь, пожалуйста, прошу вас! - все эти мысли и чувства мелькали в голове Шарлоты, и она кружилась, кружилась подхваченная ритмом танца и пламенем.
Тишина, не единого вздоха, стона, лишь слюна вытекает из искривленного рта Аниб-баш-паши. Даже он замер, сжав руками до боли свой кривой нож.
Кружится, кружится алая фигурка, искрами обсыпаются длинные прекрасные волосы и плащ, алый шлейф летит то плавно, то рывками, но не сковывая движений своей хозяйке, не путаясь в ногах и спорит, спорит с пламенем. Вот аккорд... полотно плаща, взлетев выше женщины, накрывает ее всю с головы до пят и концом задевает костер...
Миг и, - еще одно пламя в яростном крике боли заглушило, сжало, смело то, что только что жило, пело, танцевало.
Факел, факел боли, человеческой боли и ... в с е .
* * *
Но для варваров это уже не имело значения, в одно мгновение они были изрублены или задушены, остальные спаслись бегством. Оба царевича пали в этом бою, сражаясь спина к спине, отражая удары многочисленных врагов. Силы были неравные, но внезапность и решительность защитников сделала свое дело. Варвары, побросав имущество, спешно отступили. Но наверно сыграли роль гибель вожака и необыкновенный танец ОГНЯ на крепостной стене.
Вот она какая, была - царица!
Шарлота конечно не знала об этом, вернее ее внешняя память не сохранила воспоминания о прошлой жизни. Но от этого она была не менее совершенна и любима.
Папирус и кольцо. Вот то, что оставила после себя эта удивительная женщина...
* * *
ГЛАВА 3 : " НЕОЖИДАННОЕ ПЕРЕРОЖДЕНИЕ":
Сорванец Джони - бывшая королева; Новый герой- новый поворот в судьбе.
* * *
Роскошные волосы тяжелой волной упали на пол. Юноша стоит перед зеркалом: золотистая кожа, тонкие брови, широко раскрытые глаза, небольшой нос и пухлый рот, нежная линия подбородка, высокая шея и хрупкие по мальчишечьи слабые плечи, - вот, что мог бы сказать об этом пареньке случайный наблюдатель. Мальчишка - лет четырнадцати, единственная странность - сила взгляда и тонкая складка боли между бровями. Но, немного измазав себя сажей и одев на себя лохмотья пилигрима, Шарлота до полной неузнаваемости изменила внешность. Кто заподозрит теперь в этом бедно одетом пареньке женщину? На таких мальчишек мало кто обращает внимание.
И Шарлота сделала единственно правильный выбор, к которому веками прибегали отчаянные или отчаявшиеся женщины, неугомонные и таинственные, гонимые судьбой.
- Прочь, прочь - все осталось в прошлом. Я не могу теперь, не имею права вспоминать кто я, откуда и как мое имя. Как же теперь меня звать? - она задумалась, в ее дворце, где она провела свое детство был мальчик, товарищ по играм, его звали Джон, - Джони! Ну что же буду Джоном. Мои рыжие волосы и хороший английский мне в этом помогут.
Для начала она пошла на пристань в надежде встретить земляков или получить возможность сесть на корабль. Но обнаружить свой пол она посмеет лишь оказавшись в стране, где женщины независимы, здесь же - где женщины либо рабыни, либо наложницы, об этом нечего было и мечтать.
Но соплеменников, как и подходящего судна не оказалось. Лишь стайка мальчишек, да толстый купец - турок, отчаянно жестикулируя, руководил разгрузкой своего товара: "Эй, ты, подойди сюда!" - турок энергично махал руками всем своим видом давая понять, что призывает стоящего поодаль паренька. Шарлота встрепенулась: вначале она с большим трудом осознала, что это к ней обращаются, но медленно двигаясь поначалу, вспомнила, что она, и есть тот беспризорный сорванец, к которому взывают, - моментально перешла на рысь и уже вприпрыжку подлетела к пузатому купцу. Тот, склонив голову набок что-то подсчитывал, от усердия отставив в сторону ногу и оттопырив большой палец на левой руке, а правой, между делом, крутил кисточку на головном уборе. К подбежавшему мальчику он повернулся довольно резко и ткнув его в грудь, спросил: "Кусать хочешь?"
Шарлоте еще совсем не хотелось есть и от новизны положения и от небольшого промежутка времени. Но, тем не менее, выдерживая роль, она кивнула. "А, да ты - рыжий", - рассмотрел купец: "Рыжий мой не надо". Но Шарлота, против ожидания, сама потрясенная своей реакцией, вцепилась ему в локоть и завопила: " Кушать, кушать хочу, мой господин, что прикажите?"
Купец озадаченно взглянул на резвого подростка и что-то в нем ему приглянулось: " Ладна, быстро хватать вот та тряпка и вытирать моя бочка до чиста, до блеск, а там мой посмотрим". Шарлота потрясено наблюдала за собой, как она с готовностью схватила тряпку и начала неистово начищать песком обручи дубовых бочек, острым камнем соскребать плесень и грязь с дерева, да еще при этом весело насвистывая, напевать шотландскую песню-каламбур:
- Ойле, ойле старик наш женился,
Ойле, ойле едва не простудился.
Ты старичок не женись, не женись
- можешь прокашлять всю жизнь,
да-да всю жизнь и т.д. -
Турок довольно крякнул и вернулся к своим заботам. А Шарлота-королева в съехавшем колпаке, с измазанным лицом, лихо оттирала бочки с маслинами и оливковым маслом. Никто не удивлялся и не обращал на нее внимания.
Начало положено: "Поздравляю, вас мадам!". Когда работа была закончена, турок довольно потирая брюхо, бросил:
- Хорош, очистил шесть бочек, получи кусок лепешка.
Мальчик смело взглянул в плутоватые глаза и бросил: "Спасибо, но не шесть, а четырнадцать". Купец удивленно вскрикнул:
- Ты умел считать, а умел ли ты писать и читать?
- Я служил юнгой на корабле, хорошо читаю и пишу на испанском и английском.
- Шарлота явно поскромничала, у нее был изумительный почерк и стиль, но это показывать ни к чему.
- Ну хорошо, очень хорошо маленький поганец, возьми еще лепешку и держись пока неподалеку, может быть ты мне еще понадобишься, - турок вдруг перестал коверкать слова, обнаруживая хорошее знание языка. Вздернув узенькими плечами, подросток отошел за барку, его тут же окружили чайки и еще какие-то птицы, и он скормил им лепешку.
- Вот так все очень просто и быстро, но какова королева? Так быстро вжиться в роль маленького нищего, безродного "поганца". "Да милая, ты это заслужила, получай, а если мало, то добавят еще, только успевай разворачиваться." - Одинокая слезинка украдкой показалась в уголке глаза и не успев обрести полновесность, тут же высохла, сама себя испугавшись. "Ты теперь не королева, не Шарлота и не имеешь могущественного кольца Одина, все что у тебя осталось - это крестик, простой деревянный из очень редкой породы экзотического дерева, произраставшего когда-то на Земле, но затем, от него - по преданию - осталась лишь огромная лодка в форме колоды, на ней еще некоторое время плавали почти дикие предки, что бы разведать и завоевать себе новые территории. После, доисторическая реликвия валялась очень много веков в одном старом замке, и из нее неизвестный мастер сделал идола, служившего оракулом весталкам во время их ритуалов. Затем, уже во-времена установления династии из этого дерева были выточены кубки, которыми пользовался далекий предок Шарлоты во время походов, и когда он дошел до Святыни, уцелел только один простой деревянный бокал, но он неожиданно начал звучать - петь. Чудо извлекли из походной утвари и освятили, затем из него сделали нательные кресты для всей семьи рыцаря, их получилось всего двенадцать и вот один из них сейчас висел на шее Шарлоты, принцессы древнего рода.
Так что, милая принцесса крови и королева, подбери сопли и весело с надеждой смотри на мир. Судьба подбросит тебе еще не одну задачу, раз уж ты так лихо взяла "старт"," - отбросив остатки лепешки с колен, она встала навстречу солнцу. И впервые за многие годы, с того далекого детства обратилась с чувством восхищения и преклонения к Великому Светилу. Оно одно не изменилось, не пропало, не потерялось из-за неудач и несчастий. А все так же дарит свои лучи всем людям. И то, что в одной стране оно редкий гость, а в другой постоянный Владыка не умаляет его значения. Оно не подвластно обстоятельствам, наоборот - оно их создает и от его активности зависят жизни и судьбы людей, зверей и растений. Вот ПРОЯВЛЕНИЕ истинного БОГА. И даже Сын БОГА, Великий Посвященный - Спаситель Мира так же вставал на рассвете, молился, грелся в его лучах и так же прятался от непогоды как все остальные живые существа на планете. Солнце выше всего и даже Бого-Человека.
- Как это понять? - Шарлота задумалась, но ей не дали довести свои мысли до логического конца. Какой-то нищий со стайкой полуголодных мальчишек прошел мимо. Маленькая толпа на миг окружила мечтательного "подростка", окутав его шумным говором, сопением, кряхтением, несвежим запахом давно немытых тел и, так же быстро отхлынула, не проявив к нему ни малейшего интереса. Шарлота облегченно вздохнула, сейчас она оказалась для них не интересна, а значит не отличима от огромного вездесущего братства нищих, бездомных и безродных. Играть ребенка перед взрослыми эта женщина еще умела, но почувствовать себя своей в уже сыгранной и слаженной стайке мальчишек ей было бы не под силу.
- Ну что же ты не пошел с ними? - вопрос на чистом английском языке почти потряс Шарлоту. Она с изумлением обернулась и увидела сидящего неподалеку на прибрежном песке мужчину лет около сорока. У него было мужественное обветренное лицо, светлые вьющиеся волосы, собранные сзади, точеные черты лица и яркие голубые глаза. Его загорелый высокий лоб избороздили морщины, у губ залегли глубокие складки, но мягкая бородка и пшеничные усы неожиданно смягчали строгое выражение лица. Его глаза сейчас улыбались, хотя губы были тверды. Шарлота на секунду замешкалась, что-то очень родное проскользнуло в облике этого незнакомца. - Но нет, такого не может быть, в этой стране на краю Вселенной и родная речь, знакомый взгляд?
А "подросток" тем временем, отставил ногу в старом башмаке в сторону, уперся в песок пяткой, заложил руки за спину и презрительно сплюнув сквозь зубы процедил:
- Это не моя компания, - Шарлота потрясено прислушивалась к себе, к этому второму "я" так хорошо исполняющему роль - естественно и без напряжения.
Незнакомец был одет как простой иностранный матрос, но в его манерах сквозило что-то аристократические, или может Шарлоте просто очень хотелось это увидеть.
- Ну, а как тебя звать, постреленыш? Как такой маленький мальчик оказался так далеко от родных берегов? - мужчина спрашивал уже серьезно.
Деваться некуда, это гораздо сложнее, чем с толстым, озабоченным, презирающим тебя турком, которого интересовала лишь собственная персона и собственный товар, сейчас же был явный интерес и симпатия. К тому же это сильный, взрослый мужчина - европеец и к нему очень кстати было бы прилепиться. Шарлота это понимала, но пугаясь сама себя, кусала губы не в силах решить как дальше вести разговор: ведь у нее ничего не было приготовлено заранее, все происходило спонтанно и даже, где-то минуя ее рассудок.
Но и здесь "что-то" пришло ей на помощь. А внешне так и вообще было не заметно заминки: лишь то, что мальчишка изучающе рассматривал моряка, как-будто прикидывая стоит ли тот откровенного разговора. Но вот, что-то решив для себя, он расхлябанной походкой, как это принято у сорванцов, подошел к сидящему, присел рядом, шмыгнул носом и не спеша, все еще сомневаясь в собеседнике, вымолвил: "Зовут меня Джони, а остальное "дядя" тебя не должно волновать, я не вор и не разбойник (при этом он широко улыбнулся и сощурил один глаз), но я имею право на свою тайну, и если ты будешь настаивать, - я пойду дальше", - ответ достаточно сильно прозвучал и поразил одновременно и Христофора, так звали моряка и самого говорящего. - Ну что же, я себя назвала!
Мужчина поднял брови и внимательно взглянул на мальчишку, но ничего больше во внешности того не выдавало той силы, что прозвучала в ответе.
- Интересно, достаточно высокий, где-то сто семьдесят, очень хрупкий и тонкокостный, насколько можно судить о сложении, скрывавшемся под жалкими одеждами, но с какой-то неуловимой грацией и прекрасной осанкой. Интересно, очень, - повторил он про себя, - Таких мальчишек едва ли встретишь даже в старой Англии, разве что во дворце, - какой-нибудь дворянский отпрыск и мог бы посоперничать с этим юнцом.
Но мальчик не дал себя долго рассматривать, а тут же сел рядом на песок и начал подбрасывать камешки. Но руки, руки его конечно сразу выдали, хоть и измазанные, но... Христофор удивленно крякнул и решил:
"Что-то здесь не так, очевидно это не нищий, и может совсем не мальчик, а девушка. Но в этой стране девушке одной опасно, ну ладно, не буду лезть с вопросами и докучать. Единственный вывод из всего этого в том, что он очень одинок, несчастен и нуждается в защите. Хорошо, если он не вор (или воровка), а мне почему-то очень хочется этому верить, пусть будет пока рядом, а там посмотрим" - решил Христофор.
Христофор был матросом, прибывшим в Египет на одном из судов. Его хозяин, доставив груз, расплатился с матросами, так как некоторое время собирался здесь торговать. В это время всегда при надобности можно нанять новую команду, лишь капитан да боцман не менялись.
- Ну что ж, мой таинственный брат, пойдем поищем ночлег, осмотрим город и людей, я здесь всего несколько часов, мои друзья рассеялись по кабакам и другим интересным заведениям, а мы с тобой предоставлены себе.
Джони молча кивнул: - пусть будет, как будет.
* * *
Солнце, великое чарующее и дарящее всему свой свет и тепло, огромный источник энергии для планеты, питающий, пронизывающий собой то, что мы зовем жизнью.
Христофор считал себя солнцепоклонником. Да, он родился на севере Европы, жил по их обычаям и законам, но его неумолимо влекли солнце и море. Он видел себя, ощущал живущим не на земле в городских стенах, а только там, где небо и волны, где синь небес тонула в глубинах океана, и Бога он представлял не в торжественной тиши церковных сводов, он не видел ЕГО на благолепных иконах, и не приходило ощущение единения с НИМ даже под звуки музыки в соборе, так же этого не происходило ни в каком другом храме другой религии или другой страны, - ни в каком. Нет и еще раз нет, не там он ощущал свое слияние с Высшим, а лишь в торжественной тишине, которая устанавливается за минуты перед восходом Солнца.
Небо и океан еще спят, но тоненькая дымка - предвестник рассвета парит над водой, затем слегка, едва заметно глазу - какое-то свечение в воздухе, тени становятся темнее на фоне рассвета. Восток говорит, заявляет о себе в начале слабым мерцанием по краю горизонта. Тихо-тихо - едва уловимо, тонкая полоска становится все шире, пока не обретает яркость окраски и распространяется на полнеба и океана. Редкие тучки румянятся своими пушистыми боками. Многочисленные лучи все что встречают на своем пути, весело перекрашивают в алый цвет и вот он, - самый волнующий момент за минуту до...
Его еще нет, но все уже готово, знает и ждет, все обратилось к выходу своего Властелина, нет ничего более ожидаемого чем Восход Солнца. Заря - начало всему доброму, светлому и живому, и все самое лучшее и чистое именуется зарей, началом, прогрессией. Христофор никогда не пропускал этого великого действа. А когда небо хмурилось, затянутое тучами, он молча молился у себя, мысленно представляя восход, там далеко за облаками, он был его верным слугой и поклонником, и присутствие в этой мистерии позволяло ему ощущать себя жрецом в священнодействии.
* * *
Христофор никогда не вспоминал своей родины и своего настоящего имени и не потому, что не любил свою страну, просто ему легче было быть для кого-то англичанином, для кого-то голландцем или вообще Бог знает кем, словом - чужестранцем и никто не залезет тебе в душу и не будет выспрашивать и вымучивать из тебя твое прошлое, твою боль. Моряки интернациональный народ и никому в голову не приходило допытываться у другого кто он и откуда, земляк или нет, вот и весь спрос. Напротив, больше было говорящих, чем слушающих: каждый с любовью и удовольствием вспоминал родные берега и с радостью изливал свою душу перед случайным собеседником, так как часто нелегкая доля гнала людей прочь от родной земли, с насиженных мест и лишь единицы из них осознавали море как свою единственную стихию, которым она может заменить родину.
Новые знакомцы продирались сквозь толпу людей, больше присматриваясь друг к другу, - чем по сторонам. Шарлота ощущала себя очень необычно. Никогда раньше ее натуре не приходилось лицедействовать и самым потрясающим во всем этом оказалось то, что все шло как бы само собой, вроде - другой человек двигался, говорил, а она на все это взирала со стороны, безмерно удивляясь. Она не ощущала у второго "я" сомнений, неловкости. Возникало ощущение, что этот "мальчуган" как-будто ничего и не придумывал: одинокий и бедный, но целостный и независимый мальчик, не только от внешних причин, но и от нее. Шарлота даже всерьез начала опасаться за свой рассудок, как возможно такое перерождение? Внутри нее сейчас жило два существа, совершенно не связанных между собой. Это какое-то раздвоение личности. Такие мысли проносились в сознании Шарлоты, пока они расталкивая толпу, пробирались между огромными горами фруктов, пряностей и многого другого.
А Джон, между тем, вертел головой, облизывался на вкусности и искоса поглядывал на своего нового друга.
- Это - чудо! - подумала Шарлота.
- Мне нужно спрятаться от всех и привести мысли и чувства в порядок, и самое главное, разобраться со вторым "я", пока я совсем не потеряла над ним контроль.
Христофор, пробираясь сквозь толпу искоса наблюдал за мальчиком, но не строил догадок, просто чувствовал, что почему-то должен и хочет помочь этому одинокому человечку. И совсем не потому, что тот говорил на одном с ним языке и не потому, что угадывал за его внешностью девичьи черты...
Наконец они миновали сутолоку и оказались в одном из постоялых дворов того времени. Мы уже давали описания подобных заведений: огромные помещения с многочисленными матами-матрасами, уложенными на полу бесконечными рядами. Получив свой матрас, каждый, располагаясь на нем, укладывал вместо подушки свои нехитрые пожитки, а утром, уходя, сворачивал его в тугой куль и оставлял у выхода.
Днем все "постели" сушились на горячем песке под палящими лучами солнца, чтобы вечером вновь принять новое тело на всю ночь, и так, пока полностью не приходили в негодность. Но люди, являвшиеся завсегдатаями подобных мест, не требовательны и не брезгливы. Для Шарлоты это было равнозначно купанию в сточной канаве, Христофор заплатив вдвойне за каждого, добился совершенно новых матрасов.
Это немного успокаивало, но где уверенность в том, что на следующую ночь у них будут деньги? Да и будет ли рядом этот добродушный человек, готовый помочь голодному мальчишке, каких много, так же слоняющихся по порту и все они просят помощи и еды. Может в следующий раз ей придется просить милостыню или ночевать на улице, закопав ноги в еще теплый прибрежный ил? Но сейчас у нее есть ночлег и покровитель, есть ложе - неудобное и жесткое, но пожитков чтобы соорудить подушку нет, как нет и привычки спать в таких условиях.
Вокруг спало огромное количество народа пестрого и не особенно разборчивого, все это стонало, хрипело, храпело и воняло. Обстановочка для королевы еще та, но ее спутник Христофор невозмутимо расположился рядом, отгородив собой угол, в котором она положила свой матрас. Всё затихло, ночные звуки, тяжелый воздух, Шарлота и подумать не могла, что люди могут отдыхать в таких условиях, лежать было крайне неудобно. Она села, благо ей кроме матраса принадлежал кусок захватанной, засаленной стены, но в темноте этого не видно, и прислонясь к ней спиной, поджав под себя ноги, она погрузилась в размышления.
Рядом спал человек, вызывающий ощущение надежности и силы. Хотя она его совершенно не знала, да и он не мог предполагать кто она, совсем неизвестно как бы он повел себя в другой ситуации, короче, - она все равно была одинока и не защищена. И сколько еще она сможет выдержать тот уровень нужды, в который себя добровольно ввергла. Все вокруг спокойно спали, их ничто не терзало, во всяком случае подобные проблемы: "Кто такой этот Христофор? Но утро вечера мудреннее, надо спать."
///////////////////////////////////////////////////// - в распечатке!
Еще один вопрос волновал Шарлоту. Да, пусть она беспомощна и одинока, чужая страна, другие нравы, женщине не выжить в таких условиях, но переодевшись мальчиком, она преобразилась не только внешне. Это потрясало ее, но это второе "я" вдруг заявляло о себе настолько искренне и серьезно, что Шарлота начинала сомневаться в своем рассудке, - прекрасно понимая, что такое перерождение невозможно, она с каждым разом убеждалась в обратном, ощущая себя четырнадцатилетним подростком мужского пола, с совсем другим характером, положением и историей жизни. При этом, этот маленький собрат был непредсказуем, она ни одной секунды не могла проконтролировать его мысли и чувства, абсолютно не зная, что он сделает через мгновение, а о том, что он чувствует и о чем думает у нее не было ни малейшего представления. А вот он похоже, напротив, прекрасно знал ее мысли, чувства, ее грустную историю и цель, и вел себя как старший: знающий как и что нужно делать.
Шарлота только сейчас в тишине ночи смогла без помех попробовать разобраться в произошедшем, как будто маленький завоеватель утомился и отдыхал после трудов праведных в этой интриге. Да, сейчас он спал, но зато при свете дня он правил, - он действовал, - хотя Шарлота не могла обвинить его в том, что он закрывает ей рот и не дает выразить мысли, просто он опережал ее, а она в изумлении убеждалась, что именно в этот момент это было единственно верное решение, поступок или ответ.*4*
"Вот какой парадокс", - думала Шарлота, некогда достойная и гордая, а сейчас переодетый маленький нищий, которого можно с легкостью унизить и растоптать, но все же он (она) очень хорошо держится, исполняя свою роль. С такими мыслями она наконец уснула.