Аннотация: Да закидайте меня хоть своими стоптанными тапками, но рассказ не для широкой публики, а для тренирующегося подле меня, ещё сопатого, внука. Хотя...
Может моим ровесникам и будет о чём поразмышлять.
-Не знаю, как вы, граждане, но я таки умудрился дожить до того времени, коего так опасался. И даже страшился. Ох, как же я, помнится, обеспокоился... Нет-не из-за того, что из ума выживаю. Здесь другое, знаете ль, дело. Иное, так сказать, обстоятельство.
Сугубо семейное. Исключительно возрастное...
Надысь... Самый мелкий член семьи нашей, а именно, внучек, пяти лет от роду, наречённый в честь Святого мученика - Трофимом, взял, да и стал меня, вдруг, поносить и оскорблять своим речитативом... По-детски, но не матерно.
-Как же... он меня тогда крестил! Ах, да... вспомянул! Вспомнил... И прослезился.
-Дедом!... Да-да... взял, и обозвал меня.
Именно так.
Вы, верно, оного приговора в отношении себя ещё и не слыхивали, а вот я уже услышал и моя душа тотчас упала - в пятки. Больше всего меня царапнуло то, что не от больного на голову соседа Клименка и тараторки Бушиной я оное паскудство слышал, а от родного мне человечка... да к тому же и наследника, некогда, дворянского нашего рода. Очень сильное потрясение, надо сказать, я час тот испытал.
Аж... подавился. Чаем.
Мне всего-то - Пятьдесят... да пусть таки и с небольшим гаком, да не очень длинным хвостом, а тут, вишь, сразу такое страшное в жизни - клеймо. Тавро - на семейное положение и личностные мои убеждения.
Онамеднись, в больничке, один лежачий тип всего лишь окликнул меня дядей, так я сразу вспетушился, тотчас взъерепенился, что там же, на месте, чуть по сусалам тому лежню не дал. Отож... В бубен. Сам недалече от меня ушёл... а я для него, вишь ли - дядя. А не сделай я тогда тому субъекту строгого, в глаз, замечания, не поводи у его носопырки кулаком, так и в старики, глядишь, в последующем, записал бы. Прилюдно.
И что, братцы, тогда...
Кирдык!
И прощевайте тогда мои... заражённые ядом любви - красотки; счастливо, вроде того, вам без меня оставаться - недолюбленными. А в меня, скажу, пращуры-дворяне, всадили такое количество здоровых генов, столько репродуктивных хромосом, что с пятидесяти только и начинать жить и любить. По-русски.
И по-настоящему.
Оно вроде бы и простое, безобидное то словцо - "дед"... а как, скажи, травмирует ранимую душу и как кружит мнительную голову. Вот туточки... Перед очами сразу и чудится: погост и, церемониймейстер перед отпеванием. Ладан. Безутешные родственники и, некстати... покинутые сексуальные особы. Ага... с платочками - у подведённых своих, бесовских глазниц. Поминальный, конечно, стол, обязательно... с губастым - под краюхой хлеба. И естественно - пирожки... со свежим ливером. От коровы.
Просто возмутительно.
Однако, всё это мистика.
Бред сивой кобылы. А ведь я то ещё - ого-го... И даже - ого-го-го-го... Это уж... как кому. Однако, для того и существуют близкие отношения. (Телефон в личном кабинете.)
А про погост то думы некстати.
- Брр... Тьфу! Изыди Сатана... Излучись нечисть! Кончись... Лукавый! - чуть не кричу я. Во сне. Разведёнок то вон сколь вокруг брошенных, да и коварныx изменщиц тоже... Здесь работы, как и на морском побережье Кавказа - непочатый край. А я - в Преисподнюю. А я в Ад, гля... собрался.
Что уж... тут, не пойму, смешного.
Однако, мои то погодки соображают, верно, о чём речь. Дрогнешь, пожалуй, ибо живёшь... живёшь праздником припеваючи, а тут возьми и окрести тебя, к примеру, родной внучок - дедом. Ей-eй... Сразу засуетишься, ещё поди и бровью задёргаешь, не ожидая от малого такой прыти; не чая от мальца публичного конфуза, что думаешь и не смыть уже никогда онаго позора... даже - отборной матерщиной.
Вспоминаю, что встрепенулся даже. Ага... аки селезень.
В проруби.
А знаете ль, как... неожиданно сие было уху моему всё это слышать. А видели б... как тяжело то оскорбление любящему сердцу воспринимать. А душа-с... Что ни говори, а всё же до слёз обида гложет: то ли на малыша, которого так рано научили болтать, да калякать. Урывками... То ли... за то, что я так рано состарился. Лицом. (Не снизу.)
Хотя... на что и обижаться то.
На кого, скажите, дуться... Возраст... ведь сказывается. Давеча вот подошёл к зеркалу... и что, спросите, я там увидел. Да что и ожидал - картину, писанную маслом: "Возвращение Тутанхамона"... кисти Никаса, который Сафронов. Отож. Будто темнейший оному портретисту помогал в выборе загробного тона... будто сам Сатана подбирал те сумрачные на ней краски художнику. Ну, хоть на табурет... и - в петлю, право.
Хотя... Встанешь поутру, кофейку хлебнёшь, и думаешь, что погарцуем ещё с приятелями.
Потабунимся.
А деточки ноне ещё те... пошли. Вундеркинды. Буквально на лету всё схватывают, да и ориентируются, пожалуй, лучше нашего даже в самых сложных ситуациях. Сколь ни просил внука не величать так неосторожно уважаемой народом моей персоны - во дворе; как ни уговаривал его не позорить сяк моих седин - при мадам, не вовремя навещавших мою личность... Что горох тебе о стену. Будто распирает парнишку в это неудобное для приёма время. Как назло, право. Просто озорничать стал.
Хулиганить.
И даже, ребятушки - безобразничать. Ведь и имечко моё хорошо с пелёнок выговаривает... и отчество с помощью компьютера изучил, что от молочных зубов просто отскакивает. Но... это дома. А как за порог, так баловать... и кричать горлом. Ну-с... на всю Юбилейную, афишируя мой нынешний социальный статус.
-Дед! - орёт. - Не ты ль... в портки с худыми карманАми - одет!
Я от него, баловня - в сторону шарахаюсь. Люда избегаю. В подъезде, знаете ль, хоронюсь и укрываюсь. Вроде как... не знакомы мы с ним. Чужие-с... Соседи. И дипломатически, по сути, общаться начинаю с милым дитём, будто с говорящей картой.
Ага...
Как же... Щас... А он, чертёнок, всё ближе ко мне... ближе. И давай... обниматься, лизаться, да закатываться. И давай гуторить и хохотать; балакать и гоготать. Смешно ему... вишь ли. Весело. Так и оттаптывается постоянно на мне это любимое, мною нынче, чадо.
Вот оно - детство его... беззаботное.
А тут, скажи, как назло - сексапильные барышни, одна краше другой. Со стороны смотришь... таки собачек своих, вроде как, выгуливают, а сами всё по сторонам... глазеют, да таращатся. Взад-вперед... а пялятся. Щёки румяны... брови стрелами, коготки наращённые. Дизайн. И к общению со мной, сразу видно - склонны. Очень. А я с мальцом-говоруном, что того и гляди, со стыда сгоришь. Такое иногда отморозит. Такое порой завернёт.
Одним словом - баловень.
Нет-нет... не в меня. Я то в его годы, при виде чужих тёток, глазоньки свои отводил... прятал их, краснея, а не токмо, чтобы кого-то чихвостить... яко он, иной раз, меня. Стыдлив-с... право, был. Хотя, кто знает... кто знает. Может и запамятовал. Амнезия всё же. У врача нервного - на учёте-с... состою.
Так вот...
Долго же я не мог примириться со своим положением. Всё томился... судорожно переживая, но не будешь же всю жизнь бить себя пяткой в грудь. Так, ради своего юного и ещё наивного внука, пришлось примерить на себя ещё одну роль в жизни - роль родного ему няня. Уже и шесть лет... как одним днём, скажи, годы пролетели. А как заслышу вновь оскорбительный слог и выпад в отношении своего святого имени, так и кровь стынет, ноги холодеют, пальцы немеют.
Но время идёт... и ко всему привыкаешь. Раньше и мурашки, знаете ль, огромные ползали... И не только по спине. Право, стыжусь и озвучивать - где. А сейчас лишь одно название от них осталось... и то - в трусах.
Однако...
Ноне и менжеваться меньше стал... и нервничать. Хотя... время от времени заставляет внук трепыхаться мои нервы, да пред людьми стыдиться. Малец то смышлён, но так и ожидай от него какого-либо конфуза... какой-никакой - пакости. Неловкости. А отпрыск бы и хотел ещё топать посильнее, да поужаснее, но попросту не может, потому как находится пока под опекой и влиянием взрослого спецконтингента...
И моим тоже.
Так, незаметно для себя, я и оказался в положении детского няня. Что читает, пишет и считает он с пяти лет, то не моя, конечно, заслуга. А вот учить дитя играть в шашки, в шахматы и нарды мне пришлось... и это, скажу вам, братцы, полезное нынче для нас с вами занятие, ибо спасает мозг от дистрофии, амнезии и... даже падучей.
А в конце концов и - от маразма.
А тут ещё и боксом парнишка наш увлёкся.
Летит, знаете ль, свирепым коршуном на меня в перчатках, и жалит, как пчела, норовя, по правилу великого Мохаммеда Али, нанести хук слева или апперкот. И всё в голову норовит: в бровь, в глаз, а то и в нос так шарахнет, что и кровушку, баловень мой, пустит. Так лишь бы не плакал.
Ага.
Вот в этом я ему потакаю, дабы хоть, впоследствии, за себя мог постоять. Вижу, что и бицепсы уже тверды, смотрю, и пресс накачен. Бог мой. А злость то какая... Она вроде и спортивная, но не до такой же степени, чтоб скрежетать во сне резцами. Вот, наконец-то, грушу боксёрскую купили... Пусть теперь на ней отрывается, пусть её хоть в клочья порвёт. Зато кости мои будут целы.
И вывеска тоже.
Однако, ребёнок есмь ребёнок и такой, скажи, неугомонный, будто шило у него в заднице. Ну... ведь, не полежит, не посидит. И мне скажи, ни минуты покоя: ни полежать... ни в паутине интернета - кувыркнуться.
Только и спасает игра - "В дедушку Ленина"...
Да-да, вы не ослышались; вам не померещилось... и не почудилось. Сам с трудом отыскал в сети интернета оную спасительную для себя игру. Кто её выдумал... мне неведомо, но дай Бог тому затейнику и фантазёру - здоровья, да долгой жизни.
И памятник... при жизни, да хотя бы - с пластилина.
Как только напрыгаемся, наскачемся с малым и вдоволь наспарингуемся, так я и заявляю по-военному, как полагается: громко, чётко, строго.
Прилично.
-Ну-с... А час сей, внучек, поиграем в "В дедушку Ленина"... Ну... а теперь дружок - охрану мне... Охрану советскому подводнику! - кричу я Трофиму, поудобнее укладываясь в своё, так манящее к себе, сонное ложе. - Охрану защитнику Коммунизма!
Тогда-то... и берёт мой внучек длиннущий черен от сломанной швабры, становясь по стойке "смирно" на охрану объекта Љ1 - в дверном проёме, не допуская в комнату никого из родственников. А я тут же, немедля, начинаю уходить в абстракцию: ложусь и мизинцем ноги не шевелю, бровью не веду, глазом не моргну. Вздоха не издаю... Я молчу - внук не перебивает.
Будто отошёл.
Словно, действительно, сам Ильич, который в Мавзолее...
-Да простит меня Господь за оные язвительные насмешки в отношении Вождя мирового пролетариата. Но ведь... и мы не лыком шиты. И мы верой и правдой служили Государю... И нами внесён посильный вклад - в построение Коммуны.
Но не нам же ныне отвечать за разруху того базиса; не нам и ответствовать за её надстройку в государстве дикого Капитализма. Да и Ленин был совсем не Светоч, а палач и организатор первой "цветной" революции на Руси. А за это, братцы, уже не в угол, в наказание, на горох ставят, а к стене Кремля. К расстрелу. Как бывало... тамбовских крестьян.
А я после игрищ, отдыхаю... и плюю с высоты собственного роста - на ястреба Маккейна, Президента США Дональда Трампа и все угрозы мирового Капитализма, так как меня охраняет любимый внук.
-Доступ к телу - запрещён!-грозно заявляет Трофим каждому, из родственных нам душ, препятствуя нарушению моего крепкого и здорового - сна.
Прекрасная, надо заметить, братцы, игра... незатейливая, но только быстро она заканчивается. Терпения, вишь ли, мальцу надолго не хватает на страже у ног родной персоны стоять. Челюсть моя не даёт, Ангелу нашему, покоя. Реванша каждый раз со мной малОй жаждет...
Однако...
Это открытое ко мне внимание заставляет аплодировать ему стоя.
Но привыкая... к не совсем своим обязанностям, ноне к выходкам мальца выработалась у меня - стрессоустойчивость. И тут оказалось, вдруг, что и внуки - забавный народец, с которым не пропадёшь, но горюшка точно хватишь. Обязательно хлебнёшь. Вот внучек уже и мне частенько стал сниться, да что греха таить, и мерещиться тоже. Взаправду.
Видимо от большой любви-с...
Одарённый ученик у меня.
Настырный, надо сказать, товарищ... С характером. Нет-нет, этот не бросит вёсла лодки на полпути, а будет грести до конца. До последней жертвы - в море, где выживает сильнейший. Этот птенец и с нашего "ринга"... не уйдёт, не нанеся мне последнего, завершающего удара. Ага... в печёнку.
Пока не пошлёт меня - в нокдаун.
Однако, почтителен. И видя скулёж мой и вой по факту нанесения удара ниже пупка, дитя обязательно извинится и не единожды спросит.
-Ну-с... как дедок, не смертельно ль, ранен! ЗдОрово!...
И мальчуган ухмыляется... и оголец рад победе. Да и как не восхищаться... если ворог его повержен, коль противник его в муках корчится, согнувшись в три погибели. Отож, от боли адской... хоть и притворной.
Дак... и дискомфорт в селезёнке, и гул в башке, но мне ль, стреляному старому воробью, на него обижаться; мне ль, бывшему бойцу на ринге и кулачках, за пазухой кирпич для мальчугана держать... мне ли, на хлопца кому-то жалиться. К чему, братцы, коль сам на удар нарвался... нежели сам хук справа проморгал.
А скрытен... слов, право, нетути. Надысь... и вопрошаю его.
-Слышь, салажонок, дома то как - не ругаются ль, твои сродственники! Не забивают ли, иногда, они друг друга... сковородой, либо, как наши пращуры, в старину - ухватом! До смерти!
-Нет, - говорит, - старче! Не продам я за прошлогодние, да чёрствые твои коврижки, свою семью... Вот нежели бы с твоей стороны было другое что - посущественнее...
-А ведь ему, вроде как ноне - семь. Надо же... вспомнил. Точно. Сам же одаривал засранца новым ранцем... с карандашом лысого цвета. На Восьмое марта. Ага... в День его Рождения.
-Ух, ты... И когда, спрашивается, вырос.
-Пиццы... пиццу, - кричит мне, иной раз, ни с того ни с сего - я хотел бы! Много... И прямо сейчас! В кровать!
-Хотеть то, - говорю, - дружок мой, не вредно! Но негоже ж... исполнять все твои капризы, прихоти, причуды! Дурь! А самокат тебе, - вопрошаю, - не подогнать, случаем, к кровати, чтоб ты махнул в Баден-Баден или - к чёртовой матери! На кулички.
Вот тут-то оный шкет мне и заявляет.
-Не купишь, дед, пиццу, я тебя самого съем!
Да-да... Так и бормочет. Хорошо, не орёт, что с потрохами всю родню "сожрёт"... к чертям собачьим.
Нет-нет... Деток не обманешь.
Пусть он ещё и шпингалет, а как доверчиво посмотрит в твои глаза, ну, как тут его обманешь... Иногда... так всё осточертеет... так опостылеет, что хоть кобелём завывай... на Луну. Так и бросишь словцо... на ветер.
- Жизнь прожита! Да и кому я, Трофимка, - молвишь, - к чёрту, нужен то теперь!
-Ты мне, дед, нужен! - молвит вполне серьёзно дитятко.
Да-да... Вот так прямо и заявляет.
Ну, право, братцы, как бальзам на душу. А при моей то сентиментальности, хоть рыдать начинай. Нет-нет... а слеза таки, смотришь, и покатилась. То ли... сентиментален стал, то ли приторно нежен к мальцу, то ли ностальгия по рано ушедшим золотым и шаловливым нашим денёчкам.
Очевидно, что этот парень добьётся определённого успеха, ибо вижу, что не допускает пока откровенно срамных моментов и не любит ни в чём... и никому уступать. Сразу видно, что лидерство - это его конёк. Ну-с... конечно, в деда. В кого же... ещё. А мне не нужно похвалы и одобрения чужой, какой, собаки, а просто хотелось бы когда-то, потом, обернуться и осознать, что ради внука, время тратил не зря.
Ну, не в бабку же он... в конце концов.
У меня всё, граждане, можете теперь закидать меня тапками...
И помидорами тоже.