Аннотация: На земле никогда не скучно и устаточно.. как с хорошей бабой!
Каждый нормальный человек, на самом деле, нормален лишь отчасти. (Зигмунд Фрейд)
Случаются же у нас иной раз встречи на склоне лет с теми, с кем мы когда-то проводили юношеские годы... Особенно с лицами приятной женской наружности, в которых, по-юношески, влюблялись до потери сознания. До обморока.
До беспамятства.
- Так, спустя тридцать лет, произошла и моя встреча со знакомой институткой и общение с нею показало, как меняются с годами наши расфуфыренные крали, в зависимости - от преподнесённых им сюрпризов самой жизнью. Я сразу то и понять не мог: та ли, вообще, предо мной была Иришка или то её ослепительный двойник...
С глазами неба синего.
Пообщавшись же, я убедился, что это был совершеннейший антипод той робкой, застенчивой и стыдливой красотки, по которой всё сохли мои завидущие друзья-студенты. И мы встретились... Нет-нет, не случайно... Тому предшествовал мой телефонный звонок.
Ностальгия-с... видите ль.
Ну, бывает, знаете ль, иногда такое, что хочется застолбить купе, чтобы пуститься по безбрежному Океану Любви в обратное плавание - туда, где тебя ласкали; туда, где тебя любили, и туда, где без тебя жить, вообще, не могли. А тогда уже, ощутив микроклимат пылкой юности, да надышавшись воздухом той, былой, настоящей свободы со всеми радужными, светлыми и лиричными её ощущениями, тотчас призвать к телу духовника, и хорошенько причастившись вином... отправиться уже в путь неведомый. По стезе Божественной...
- Аминь!
А сразило меня, мужики, сразу то, что предо мной была совершенно другая, более раскрепощённая гарная пышная фрау. Ведь раньше это была настолько застенчивая девонька, насколько это, вообще, было возможно. Просто... послушница Матери Божией.
Не иначе.
А какой она была жалостливой девочкой, исполняя все мои немыслимые фантазии и юношеские капризы, таки - слов нет. Я всегда задумывался над тем, уж... не её ли прабабка подкармливала, когда-то, голодных французов армии Наполеона Бонапарта, которых князь Кутузов гнал, к чёртовой матери, из ими же сожжённой - столицы Великой Руси до самой Франции.
И даже охотничьими псами.
Из длительных ночных разговоров с ней за бокалом вина и при свечах, я просто дивился, в какой водоворот событий угодила моя Иришка. Вспомнилось и первое наше знакомство, которое произошло тогда, когда та, разумеется: 'Ишшо незамужней была!'...
Ага.
- Я то думал, что у подруженьки моей теперь семеро по лавкам. И как же, на самом деле оказалось... А никак, братцы... Да, мужья то у неё были, как не быть, и даже не два-три, а только не совсем её - чужие, а вернее, Ирина, вообще, никогда в замужестве не была.
Вот те... и сказочка - пеплом по ступенечкам.
А плевать она, вишь ли, хотела с высоты прожитых лет, общественного положения и своих материальных благ на тех, кто из её подружек променял карьеру на семейные дрязги и разборки...
И даже на тех, кто ниже её ростом.
Я то, скажи, как от неё оное признание заслышал, так сразу выпятил грудку свою на полметра вперёд, яко сизокрылый голубь, гордо и надменно подумывая, да постукивая себя.
Пяткой.
- Это как же надобно было меня, молодого, так любить, чтобы, впоследствии, в её горячем сердце не нашлось места другому... какому обормоту.
Ага... или чабану.
А стоило ли, вообще, в этом случае показывать собственную свою значимость, не спрашивая мнение некогда дорогой мне милашки. А не заблуждался ли я, самоутверждаясь в себе, в своих силах и возможностях. Однако, была уверенность в том, что после наших институтских встреч, у моей возлюбленной мадамовны всё: соединилось, сплелось, сложилось и составило целую жизнь.
Её жизнь.
Надо признать, что всё её бытие - это было совсем не бесцельное и скучное прозябание, как у её замужних подруг, перебивающихся с копейки на копейку, а настоящая жизнь, когда она любила, но любила... в меру того, насколько она, вообще, способна была любить. Вроде бы... и всё у неё было, как у всех: в большом и ничтожном, возвышенном и низменном, прекрасном и подлом.
- Ан... нетушки. А скорее, братцы - хренушки. И куда, чёрт возьми, скажите мне, пожалуйста, вообще, девается хвалёная всеми... девичья добродетель! Не совсем, правда, Ира стала стервой, но с характером. Нет-нет, да и взбрыкнёт, аки вздорная степная кобылица.
В похоти.
Это был иной, многим непонятный её пожар Любви, граничащий: с разгулом, содомом и блудом. Так, в отличии от студентки, бывшая моя зазнобушка уже была не той прежней хохотушкой, а разборчивой во всех отношениях синьорой, форсирующей отношения со встречавшимися на её жизненном пути мужскими элементами - во взлётах к Небу и странствиях по дерьму. Ныне это уже не та бывшая, Иришка Прекрасная, а скорее - Ирина Премудрая.
Честь и хвала ей за то, что она сама устроила свою судьбу, свою жизнь, а то, что она с нею дальше, в отличии от подружек, сделала - виновата сама, и только сама.
И никто другой.
Действительно... Как она хотела жить, так и жила - в своё удовольствие и то время в ней оставило своё: уклад, привычки, и невзгоды, продолжая и нашими днями бабочкой порхать по жизни, картинно играя перед воздыхателями: влекущим бюстом и упругими блуждающими ягодицами.
Это, с одной стороны, прекрасно... а с другой - порочно.
В годы же биологического расцвета... Ира приобрела жизненное мастерство актрисы, а возможно, проснулся врождённый и долго дремавший в ней талант, когда на работе, в нотариате, её частенько стали видеть, с вываливающейся из корсажа, будто специально - сочной и аппетитной грудью, да уж... не пятого ли, размера.
- Аллилуйя! С ума спятить! Рехнуться можно...
- О, Святая Далида! Не захлебнуться бы своей собственной слюной от тех, ярких мгновений и воспоминаний юности, что и по сей день течёт, как и у её нынешних, в конторе, разношёрстных клиентов, так и иных лживых и напыщенных альфонсов.
Хотя... в те, помнится, приснопамятные времена, памятники за моей принцессой так не волочились, стесняясь меня, но вот то, что друзья-сокурсники засматривались на неё, всё нахваливая стройные ноги в красивых и модных, в тигровый окрас... лосинах. Это точно.
Как дважды два.
Миловидная... с блистательным взором, она на редкость хороша собой, но всегда, как хищница, пространствовала и сначала сама: не терпела, когда кто-то из лучших её подружек овладевал понравившимся ей в ложе самцом; а в другой раз, сознательно и без сопротивления уступала арену сражений за супермена своим распутствующим подругам, каждый раз повторяя.
В слезах.
- Ой, девки! Что имеем, не храним, потерявши... плачем!
Вот, что это такое, мужики, скажите... Трудно, право, понять женскую натуру, а тем паче душу красотки!
- Второй же раз... Иришка распрощалась с девственностью совсем не так,- сказывают,- как её бывшие подружки. Нет-нет: ни в подъезде, ни в машине и ни в лесной чаще, находящейся, на зависть всем горожанам, в двадцати метрах от её родительского дома, а с желанным ей ухажёром - бывшим сопатым одноклассником, а ныне, главным полицейским недоразумением... в погонах. А главное, на удобной перине, заботливо взбитой её хитрыми завистницами по жизни, Акулиной и Лукерьей, дряхлеющих уже ныне... и от беспробудных пьянок тоже.
Добился-таки, самец, мечты своей бесштанной молодости, таская когда-то портфель своей неотразимой и гарной дивчины-одноклассницы.
Отож...
Проживает и сейчас Иришка в хорошо, со вкусом, лишь ей присущим, обставленной квартире, где всё так, кажется, нелепо сложилась её некогда весёлая, праздная жизнь, которой, однако, многие и до сей поры завидуют. И особенно те, коим разврат в радость.
- Случайными бывают только браки, - повторяла она всё присказку тётушки, которую та втемяшила ей в глупую головку. - А в любовники нужно брать человека надёжного и состоятельного!
- Ну, не дурёха ли!
Да, у неё и сегодня хорошая работа, и богата, по меркам селения - в тридцать пять тысяч голов населения, да и выглядит ещё - 'Дай Бог каждой'... Узнаете её, нежели вблизи, вдруг, заслышите.
- Сняться с милым не напасть, только б... снявшись, не пропасть!
Ага, как же... только и вымолвит по трубе мне... назло.
- Больно уж... хорош был подлец - в ложе! - произнесёт она, расставаясь с очередным самцом.
Сколь у неё было тех, любеобильных хлыщей, только Богу известно - и всей бухгалтерией с подсчётами не справиться.
- Да уж... не двадцать ли пять. Да, пожалуй, больше... Больше.
- Ха-ха-ха! Красиво жить не запретишь! В сорок пять, будучи 'ягодкой'... опять, она, думается, прожила не годы, а сорок пять франтоватых щёголей.
Возможно, и преувеличено, но и не это столь важно, ибо говорить что-нибудь об Ире мне ныне просто неприлично, да и недопустимо.
Вот она - мужская ревность... во всей красе!
Кажется, забывать уже стала она про бег и зарядку, гибкость стана и ловкость бёдер, но никогда не казалась пустым номером - с индюшиной судьбой, а слывёт и ноне в округе дамочкой, с лишь ей присущей цельностью суждений, заслуживающей, кажется, всемерного порицания, даже со стороны родной сестры - за свою чрезмерную влюбчивость.
А влюблялась она не раз в году, но увлекшись очередным ухажёром, так присасывалась к нему всеми фибрами души и тела, словно медуза, и уж... тогда, если она полюбит, так полюбит.
И вот... который раз я задаюсь важным жизненном вопросом.
- А смогла бы, моя персона, к примеру, ужиться с нынешней Иришкой. Н-да... уж. Вопрос из вопросов. Нет-нет, не смог бы, ибо я эгоист... по натуре. Самолюбец. Ну, а вдруг-вдруг! Нет-нет, так как я чересчур ревнив и меня устроит либо весь Мир, либо никто! Не больше... и не меньше!
Любительница коротких, но бурных романов, когда годы уходят - не вернуть, Иришка не только символизирует свои контакты с мужчинками. Это в девках она была скромницей, а ныне эта своенравная мадам: шляпку на головку, очи на очи, сумку через плечо, подол в зубы... и айда гулять.
Хватит бы вроде... Так, нет...
Кажется, походила 'в табуне'... и без узды, но ведь сколь их ещё на её пути: вдовцов молодых, красотой и силой мужской наделённых, сколь разведённых то - бескрайнее море. Только и дума этой зазнобы о том, чтоб не упустить того, самого желанного, и конечно же, своего - единственного.
Жадность, скука или гордыня её обуяли - не понять.
- Эхма... пардон, эти бабьи вздохи, надежды, жизнь, эта бабья любовь! Будь они неладны! Нет жалости жалобнее, чем жалость женщины к самой себе.
Иришке бы угомониться, да доживать век с одним из её, строгих правил, фермером-поклонником, выдаивая молоко у стада его коров, но кто, братцы, на что учился. Как же, будет она так существовать. А как вечера проводить зимние, да тёмные, чтоб совсем погрязнуть в делах бытовых и семейных... Нет, то не её... и весь вид жеманницы денно и нощно словно высказывал.
- Я стражду! - произнесёт, бывало, спросонья, коханочка, вздыхая и потягиваясь поутру в постели. Этой полюбовнице были в тягость долгие вечера... с чтением газет, журналов, книг; она так и продолжает гулять... и гулять - с размахом.
Эта лапочка не думала и никогда не отвечала на философский вопрос: 'Есть ли жизнь после развода, нет ли!'... Ей и ныне совершенно наплевать на чуждое о ней мнение, ибо никогда она не примеривала на себя свадебной мишуры и сейчас относится с безразличием к оным глупым процедурам.
С кольцами.
- Самый плохой любовник - лучше хорошего мужа! - вот и весь её сказ, который тут же вторят ей и замужние подруги, Акулина с Лушкой.
Навеселе.
Иришка ощущает плоды своего поведения, но не терпит советов, а особо - нравоучений и от входной двери соседка только и слышит.
- Нечего меня улещать! Нет тебе никакого дела до моего влекущего настоящих мужиков тела!
- Да, неисповедимы пути Господни!
Сказал я, как-то, философски, совершенно охладев к ней, когда узнал, что и сына она, оказывается, не рожала, а просто заключила очередную сделку, как и многие, многие... другие, в конторе, договоры. А зачем, скажите, ей терять драгоценное время, да мучить в родах свою плоть, коль и так карта её правильно легла.
- А ведь женский мозг гораздо активнее мужского! - говорят ныне ведущие врачеватели, что я так раньше близко не воспринимал.
Ведь, надо же, как Ирине подфартило, что родная её, пятнадцатилетняя племяшка, так заигралась в куклы, так наслушалась в школе от безграмотного ботаника - о пестике с тычинкой, что понесла, видите ль, в таком возрасте дитятко.
Вот, где проявилась смекалка нотариуса.
В один день собрались они с юной родственницей и махнули на юга.
И вот... Чудеса Божии! Вернулась подруга моя с моря южного - с младенцем на руках, а племяшка с папашей своим новую машинку, вдруг, оттуда пригнали.
Нет, теперь оная милочка позволяет себе маленькую роскошь - плевать на мнение окружающих. И от того ей всегда легче дышится.
Козерог ведь упёртая... и тем всё сказано.
- Нет, братцы, на земле никогда не бывает скучно и устаточно, как, пардон, с хорошей бабой! А Иришка никогда не будет назло маме морозить нос, не того она поля ягода, таки... дай то Бог ей с сыном счастья!
Видимо, просто храбрая женщина со своим уставом и поведением, не совсем вписывающимся в общепринятые нормы морали и нравственности.