Аннотация: Ведь у нас спокон веков - нет суда на дураков!
'Ведь у нас спокон веков - нет суда на дураков!'... (Л. Филатов)
Ну-с... Что хотите, граждане, то со мной и делайте. Ну, не приветствую я, пардон-с... баб, которые у руля, кои у Власти. Ну, непредсказуемы они, знаете ль. Мутны. А ради достижения собственной цели, эти, особы в помаде, сделают всё, дабы добиться собственного своего благополучия, умиротворения и удовлетворения - и для души... и для тела.
И только... Всё стороннее им по барабану.
А могут Они всё...
У них есть: и золотой резерв, и золотой запас - в виде пышной груди, в виде тела и высоких, сросшихся с ним, высоченных каблуков. А сексуальное женское тело решает всё. И тогда: по головам, по трупам. Вперёд - к светлому своему... будущему! Мы же не невинные детки с глупым сознанием, чтоб оного не понимать и не замечать.
И чем ярче и краше, чем нежнее и бархатнее то тело, братцы, тем ближе Они к достижению самой высокой и заветной цели, в отличии от нас, мужчинок, коим только и остаётся, что покуривать бамбук.
Отож - в сторонке.
Корысть всеми ими управляет. Бес им потакает, бес ими же и руководит.
Да, не о нашем я фермере Бесе, а о том Злом Духе, о той Силе Нечистой, которая вселяясь в оных Демонов в нарядных юбках... с оборками, вводит их в искушение и - в мирской жизни.
И особенно тех, у которых с семейным положением - не очень...
А у какой, скажите, особи с косой до пят и длинной ногой в туфельке, вообще, с мужиками очень. Хотел бы я знать и слышать другое мнение. Но не узнаю и не услышу, как и обещанной песни от Гурбангулы Бердымухамедова по случаю его космической победы на выборах Президента Туркмении.
А не будет этого только потому... что все вы, братцы, со мною солидарны и согласны. Я вам сотни примеров по оному поводу приведу, как и вы для меня в памяти своей в ответ... нароете.
И нежели, где-то, у вас совсем хреново, так ищите там всегда женщину!
Те же, кто не блещет красотою своей женской и сексуальностью... те, кто не радует мужское око, не возбуждает его сознание и не тревожит сердечную нерву, просто капризничают, ложась на кушетку; и начинают на матушку-природу обижаться.
Кто как из них обижается, а кто-то из них и с жиру бесится... Первые, видя беспросветную нужду, а вторые - свою неудовлетворенность во всём, пускаясь... тогда во все тяжкие и, отыгрывая своё нахрапом, наглостью, да бесстыдством.
Хулиганка Мара, к примеру, о которой ноне вещают на всех каналах ТВ... совершая фуэте на меринах у стен Кремля, уже достала московитов - до нервного тика. Да, не о гривастых я жеребцах с их убийственным копытцем, а о дорогостоящих машинках, типа 'Mercedes-Benz'... конечно.
Хамка Батурина, сказывают, в альпийских горах Замок приобрела, дабы хоть с привидениями в нём покуражиться, пока супружник Лужок лечит медовухой свою простату, воспроизводя самок для пчелосемей на калининградских полях.
А у нас одна возрастая дева такое со своим именем наколбасила... что в конторе крыс годами мором не могли извести, а тут, гля... сами ведь все передохли.
Ага. Со смеха.
Знавал я, братцы, одного весёлого, бойкого бригадира-охаверника в одном из хозяйств района 'Калининский Закат' - Михалыча, которого крестьяне и окрестили за его вольный нрав и подвешенный язык - Емелей. Уж... этот субчик за ядрёным и смачным окопным словцом в карман чужих портков никогда не лез, а мог любого без напряга: и в угол загнать и... на место поставить. Палец тому в рот не клади - отхватит по самую сурепицу.
-Мели Емеля, твоя неделя! - так и слышалось со стороны. От сограждан.
Однажды, помнится, на 'Праздник Топора'... или в 'День Пельменя'... уже и запамятовал, сей приятель и заявляет мне, вдруг.
Ага - с бухты-барахты.
-Хочешь, - говорит, - ток-шоу пышнотелых наших, сексуальных колхозных мадам видеть. Хочешь, - говорит, - концерт наших сексапильных дев слышать, таки бери коробку с шоколадом и ходи следом за мной.
Ведёт меня в лавку, где отовариваемся и, со сладостями - в конторку.
Бумаги. Копирки. Ручки. Как везде - в учреждениях.
Когда же я с бригадиром попал в кабинет и увидал там счёты с бегающими на них костяшками, то сразу подумал, отож - бухгалтерия.
Сам же Михалыч ушёл по делам к председателю, а меня оставил под охрану ненасытных воздыхающих тел и горящих глаз - в том самом помещении. С чайником. Там-то, от безделья, скажи, и интерес у меня к их работе проснулся. Особливо пришлась по нраву работа главного счетовода - басурманки Зинухиной.
-Ядрёна кочерыжка! Какая у них работа, братцы, интересная и осмысленная.
Счетовод посмотрит в потолок, обдумает и сморщив лобик, щёлкнет костьми, а остальные пятнадцать задниц - с накрашенными и наращёнными ресницами, когтями оборотней, ногами монголок-наездниц и туфельками с копытцами, циферки те: отымают, складывают, множат, делят, сопоставляют и... только тогда, разносят - по разным папкам.
(Да не своею костью, а костяшками, что уж... право - ко всему цепляться. Ну-с, правильно, с бивней - мамонтёнка.)
Так, вновь и вновь...
Посмотрит, подумает, щёлкнет... а другие - иконы стиля, по одной и той же дуге шастают, разнося папки. Посмотрит, подумает, щёлкнет, множат, делят, плюсуют и... по папкам. И так, верно, весь день. Ан, нет... хренушки, запамятовал я, граждане, одно немаловажное ежечасное там обстоятельство.
Чай ещё, помнится, пили. Много пили. Часто пили.
Отож... Как казахи. Нет, извиняйте. Как калмыки, ибо молоко на столах было. И опять. Посмотрит, подумает та басурманка, щёлкнет, разнесут и, за чай. Разнесут и, опять чай - с плюшками или пампушками. Зарплату, видимо, по едокам колхоза делили. Посмотрит, подумает, щёлкнет, а другие писари множат, делят, складывают и, к чайнику. Ага... с молоком.
А я то что...
Так, я ничего. Я вроде приложения к оному процессу - сидел с коробкой шоколада, да садившихся на неё мух под разным ракурсом рассматривал.
-Скверна, - скажу, - но муха была жирной; помнится, аж... лоснилась. А главное, что на писарей и на меня не садилась, а всё на коробку, будто в стойло, вроде как: простите нас, значит, пожалуйста.
А хрен ли той заразе не блестеть и не отсвечивать, коль на колхозных... на харчах, да на их бухгалтерском довольствии. А коли взглядом муравья глянуть на каждую, в отдельности, жужжащую жирную бестию, таки свиноматка свиноматкой, так, скажи, схожей с главной экономкой... Дерябкиной. Ну-с... тоже салом пропитанной.
Ну, ей-ей... Одна к одной.
Сидел я тогда и думал, что, примерно такая же Муха, некогда, интересовала и русского стихотворца, который и окрестил её - Цокотухой. Такой же, верно, бездельник был, аки я. Трутень. А ещё Чуковский!
А потом я тех мух считал. Много насчитал, аж... пятнадцать штук. Ещё бы считал... да бригадир коршуном из кабинета председателя выскочил, будто кипятком ошпаренный.
Вдруг, Михалыч моргает мне... и шепчет: 'А теперь-ка, смотри, друг мой... и слушай! Для тебя ток-шоу! Для тебя!'...
И пошёл к девчатам... И давай приставать к девчонкам.
-Привет, дамки, чтой-то... давно не виделись мы с вами, шавки! - ни с того ни с чего, витасом, вдруг, загорланил он.
И кочетом, кочетом... петухом, петухом... значит: давай на кормовую часть их наседать, давай ладонью по ней хлопать... да похлопывать.
-Где, - орёт, - мои позапрошлогодние премиальные, где с моей землицы дивиденды! И опять: боком, петухом, кочетом и, всё - к ним... всё - на них!
Те в крик и выражаться... Очень громко, скажу, кричали... А уж, как выражались они, да сволочились, тому слесарям-гастарбайтерам бы... поучиться.
Что тогда в той конторе началось, граждане, это надо было видеть. Что только в Емелю не летело... Бумаги. Копирки. Ручки. И в самый последний момент: те самые счёты. Ага... с костяшками... из бивней - африканского мамонтёнка.
Ой, братцы, а груди у девчат, как играли, а как фонтаном брызгала из-за щёк слюна. За сердца было схватились. Чуть глазницы не лопнули...
А я хохотал... я угорал, просто - до мокроты в подштанниках.
-Ну, что я тебе сказывал! - шептал на ухо мне бригадир. - Ну, что я тебе говорил. Разве не шавки... разве не дамки! Шавки, они есмь - шавки! Только на цепь... и для охраны! Вот, то-то и оно, хоть в колхозе... хоть в городе, так везде одно и тоже.
Отож...
Видя нервный срыв и потерю у счетоводов самоконтроля, приятель, в целях нейтрализации угроз его безопасности, немедля перешёл с истерического русского - на русский тургеневский и мило улыбаясь, стал мирно тараторить, убалтывая угомониться особо горячие головки... С причёсками.
-Та девчонки, та перестаньте, так я же любя... я любя! Вот и шоколада мы вам к чаю-с! Будьте любезны! Что уж... наливайте, вместе и попьём, что ж... плескайте, вместе и почаёвничаем. Что уж, вы таки скандальны, что уж, вы таки неугомонны... Супружники, поди, на рыбалке иль на охоте, вот вы и беситесь злыми росомахами! Дык... мы для того здесь... мы - за них!
Извинения Михалыча были достойны восхищения.
Тот на xоду - переобулся. И все затихли... а завидев коробку с шоколадом, таки вовсе бросили подсчёт, и давай рвать коробку и, ату... пороть всесладостный продукт советского общепита - за обе щеки.
Наперегонки. Шоколад поднял всем настроение, да и бешеные глазоньки, вдруг, залучились счастьем.
Насмотревшись на местных селебрити - с хищными повадками, но в гламурной и стильной одёжке, мы уходили. А когда покидали контору, то на полу при выходе валялась вывеска, на которой золотом было высечено: 'Берёзуцкая Нателла Иоанновна'...
Подняв табличку, я с удивлением разглядывал её... спросив бригадира.
-Ты почто это шумел, ты почто это буянил в кабинете Березуцкой!
-Дак... всё из-за этой вывески! Как же, - скажи, - не материться, коль председательша такое отчебучила. Стой иль падай! Отколола... дык отколола! - стал, помнится, солировать предо мной Михалыч.
-Подбегаю, - говорит, - к кабинету её... так у двери и тормознул, что подошвы задымились. Ага... Стою, аки вкопанный, остолбенев от увиденного. И будто стреножили.... Будто путы на ногах. А на той двери, закреплена аж... шестью дюбелями, оная вывеска.
- Только вчера ведь Наташкою была, как же это, - думаю, - за ночь возможно стать Нателлой, да ещё и Иоанновной. Кто за Иоанн то такой! Чего же это ей стесняться, вдруг, батюшку своего Ивана! Издревле... русское звучное имя. Не из пробирки ж, право, делана! (А там кто знает... кто знает.)
-Мне ль, не знать её подноготной! Мне ль, объяснять тебе, как общаться с этими ранними девами, дабы не оконфузиться. И когда, - значит, - я показался в дверном проёме, то громоздящаяся в судейском кресле говорящая голова и гаркнула.
-Впечатляет... вывеска то! - не то вопрошала, не то утверждала та 'башка на черене'... а потом и заявляет, что с сего дня, дескать, величать её, не иначе, как - Нателлой Иоанновной!- зыкнула безмозглая голова, пряча в усах свою улыбку.-Негоже, - молвила она, - председательше колхоза носить имя, тем паче, отчество - дворовой девки!
-Впечатлять то, - говорю ей, - впечатляет! Ещё... как впечатляет! Властной барыней, знать, хочешь слыть! Царственной особой, значит, хочешь быть! - Но я те... вот что хочу сказать, пава ты наша, колхозная! Ты почто это, бабья особь, ты почто это, стерва, да бесовская твоя душа, променяла русское имя - на чёрт те что...
-Да-да... так ей прямо и сказал! - сказывал мне Михалыч.
-Знал бы твой папаша, - говорю ей, - кто уродится у него, так даже и портков бы не стал спускал... и к тому сеновалу б... не пошёл.
-Кто, - спрашиваю её, - таков Иоанн... что это за новоиспечённое иноземное имя. Ты... по какому такому праву, - говорю, - позоришь мои седые бакенбарды и тятю беглого своего, ты... по какому такому закону, - высказываю ей, - позоришь всю матушку-Русь, вкупе... с русским миром! Что ж... тогда фамилию не сменила на Гавкину-Лайкину или Шавкину-Дамкину!
-А ты,- говорю,- не хочешь ли иметь чистую в колхозе репутацию. Вот, это было бы радостной и доброй для всех вестью в посёлке!
Та змея и бросилась, аки с цепи на меня.
-И это, - слушай, - на меня, как лучшего бригадира Губернии она голос соизволила повысить.
-Ты почто, - орёт, - лезешь туда, куда собака свой нос не суёт! - зевая до оскала, цыкнула та. А сама, вижу, радуется. Встанет... и ладошками по бёдрам глупого своего тела хлопает, груди, аки пуховые подушки, кулачками к подбородку взбивает... взбивает.
-Не ори! - гикнула тогда Берёзуцкая. - Негоже мне, - молвит, - Ивановной быть! Негоже с простым именем занимать высокое место... столь важное своё положеньице! Не девка я вам вовсе! Я есмь - председатель... с серпом - с монумента самой... Мухиной! Иванами все девки, - говорит, - на Руси перепачканы... Ванюшками все бабы русские испаскужены, а Иоанновной быть мне здесь одной! - величаво вставая, бросила та сиамская кошка, с потрескавшейся от злости... усатой губой.
- Нет! Не перечь! - сказывает мне эта хамка. - Из-за этиx изменений в паспорте, я весь асфальт отшлифовала перед РОВД и наглыми там девками-паспортистками, пока получила сей документ, да ещё и простыла - сквозняк, насквозь, просквозил сквозняком! Да ни за какие коврижки не поменяю более документа! - вещала та, всё пытаясь прыгнуть и ткнуть пальцем в потолок.
-Тогда-то... я, - сказывал мне бригадир. - и не сдержался, потому ты и слыхивал тот грохот... потому-то я и выскочил с кабинета.
А завидев на пожарном щиту топор, схватил его, да срубил эту провокационную шпионскую надпись - к чёртовой матери! Пусть подаёт хоть в суд... хоть куда выше, нежели хочет до самой Московии оконфузиться! А у меня помело... сам знаешь, дай Бог - каждому адвокату.
-А что,- скажи,- я должен был, по-твоему, делать... молчать и терпеть сие безобразие!
-Бедный колхоз! Сколь председатели-мужики собирали, строили, правили хозяйством, как единым живым организмом, так одна только бизнес-тётка, озолотившись сама, а остальное, к чертям собачьим, разрушила. Ох, прости е-я... Господи! С какой юбкой не бывает!-пробубнил Михалыч.
******* ******* *******
Я то тогда уехал, а после в колхозе разгорелся совсем нешуточный скандал по cему случаю, что потом и рассказал мне приятель. Так то совсем уже другая история.
Потому-то... граждане, я этих, пардон, бизнес-баб и не люблю, ибо не терпят они возражений, ни сидя в кресле районного Собрания, ни лёжа в колоде с похотливым самцом-мужланом.
Так что, братцы, лучше всегда иметь: кота в мешке, чем кошку, пардон-с... потаскуху!