Аннотация: Рады были бы мы попасть в Рай, да грешить просто обожаем!
Рады были бы мы попасть в Рай, да грешить просто обожаем!
Жили - были старик Парамон со старухой Матрёной. Так начну я трагикомичный рассказ своего дружка со слезой в глазу. Жил дедок с той старушкой душа в душу, нечего и разглагольствовать - хорошо. Бывает же у некоторых семейных пар такая общность интересов, когда их жизненные графики стыкуются, как отдельные рельсы в одно длинное полотно до самых.. до окраин, а потому и прожили неразлучно они около пятидесяти лет вместе.
И всё то у них было...
Не нужно им было ваять в зимние вечера во дворе Снегурочку, ибо детки были зачаты ещё при лучине и рождены матушкой - Матрёной при непосредственной помощи мужа Парамона и Господа нашего Иисуса Христа.
Не нужна была им и кура - Ряба, ибо сами под наседок яйца (куриные) закладывали, а раз в неделю устраивали себе праздник какой-либо поминальный, либо закатывали юбилей, в общем, причину выдумывали, дабы насытить свой старческий организм и не вытянуться вдоль лавки на пенсион свой нищенский.
Пойдёт баба Мотя во двор, возьмёт топор с длинным топорищем, коим она чурбачки день-деньской для печи колола - и хрясть по шее бройлерного цыплока кг так, примерно, на пять, и нет головушки у той птицы, ощиплет, да и бросит в кастрюлю жирную тушку - лапшу варить.
Дед лишь кряхтит, слушая бабкины байки; ворчит себе по старости под нос, да покуривает у печи натопленной дешёвые сигареты "Шипка"... Здесь бы и сказочке конец, ан.. нет - рановато, ибо она только начинается...
Казалось бы, чем Парамону не жизнь - живи, да сплёвывай через свою капризную губу на сторону, более то и занятий у него никаких не было, а следовательно, и ответственности ни пред кем и никакой.
Почему же всё хозяйство вела Матрёна Калиновна - спросит меня строгий читатель.
Так, слепой то дед был... слеп, да около пятидесяти лет - с момента его женитьбы на Матрёне ещё при сталинском режиме.
Вот оно, какое горе в той семье было - не приведи Господь. А ведь когда сватали их в семнадцать лет, жених был хоть куда, ах, да красавец, заводной, да активный, такой сексуальный, а главное, зрячий и невесту для себя всем на зависть выбрал.
Он хоть и был еврей, но наполовину и, надо заметить - лучшую половину...
Что произошло в ту первую злополучную брачную ночь, никому неведомо, только наутро стало гостям и сватьям известно, что жених неожиданно ослеп.
Не подготовили его девчонки, не подготовили его друзья; неподготовленным он оказался к брачным интимным оргиям и игрищам в ложе с молодкой, а потому и был сражён в ту ночь в самую голову - увидев пятый размер груди своей невесты, когда она пред ним оголилась; либо невестины поцелуи прошли ниже ватерлинии не жениха уже, а мужа. Главное же, что ослеп в юном возрасте и на самом пике своей сексуальной активности.
Это правдивый и неоспоримый факт и от него никуда не деться...
А потому вся не сложившаяся жизнь Парамона так и проплакала за его спиной и это были тяжёлые времена для разума молодого человека. А ведь он нравился деревенским девчушкам и прекрасным женщинам, которые с ним работали и делили иногда с этим сельским ухарем ложе на сеновале. Ведь он в молодости был мужественно красив.
Но что может быть хуже - не видеть света белого.
Настоящая беда...
-О! Господи! Не доведи никому таких испытаний и страданий! Парамоше было ведомо лишь одно, что женщина иногда и в роддом попадает. А потому начали они с Мотей рожать, да свету Божьему детей своих показывать.
Да уж.. не десять ли детей они народили!?
Примет из рук супруги Парамон хмельной травяной настойки для экстаза и игрищ ночных, и по тёмному начинают они с Мотей любовью заниматься в любое удобное для них время суток. Разве "не настругаешь" деток, коль вечная темень, хоть глаза выколи. Хоть тебе день, хоть ночь, всё одно для Парамона - темнота! Хорошо ещё, что на десяти детках сумела остановиться семейная пара и то вынужденно - возникла необходимость проведения профилактики и излечения выявленных у Парамона симптомов простаты.
Он блаженный - ему всегда было с Матрёной комфортно. А уж.. как жене то было с ним прекрасно - слов нет. Женщины селения завидовали Матрёне, так как муж всегда был рядом с ней и не мог один куда-либо отлучаться.
Часто детей своих, проживающих недалече, они навещали. Вот и на крестины как-то к сыну пришли под руку с Матрёной. Сыновья нагрузились самогонкой так, что начали даже мычать и всё приставать с расспросами к отцу своему: "Как дела!? Как здоровье!? Чем дышите!? Чем живёте!?"..
- Дык, матом я вас прошу, вы бы лучше родителям помогли материально! Хрен ли пристаёте с расспросами, никому ненужными!?- ответил отец.- Лучше бы дров пришли на печурку матери наколоть! А не задавали глупых вопросов!- заключил Парамон и замкнулся, велев супруге домой собираться. Надоели ему и дети и внуки - эти бездарные, нечувствительные трутни, ибо привык он к тишине и покою, а у этих близких родственников лишь шум, да гам, которых и молодой то не выдюжит.
Дочь стала уговаривать, чтоб старики остались у них ночевать, благо места в доме предостаточно, но куда там.
- Да ничего доча, тридцать минут страха и мы будем дома!- сказала мать, как отрезала, ибо она всегда безоговорочно подчинялась супругу. Да и дед порывался домой, так как земля уже стала уходить у него из-под ног... А ещё дома в ларе с зерном у него была припрятана от суженой бутыль со шмурдяком.
Да и не надо было орать внукам дедушке в ухо, когда он переспрашивал о чём-то своих сопатых отпрысков - привычка у него такая была с детства - переспрашивать, чтоб сначала обдумать вопрос и дать или не дать по теме ответ...
Хрен ли ему надоедать!? Что хочет он слышать, так то и услышит. Не привык он сам рассусоливать много и от других того требовал.
Отправив, а скорее, послав всех на юго-юго-запад, на двести с лишним градусов, отец собрался с помощью супруги, с сыновьями на посошок стакан опрокинул и старики побрели в ночной тиши домой.
Коэффициент надёжности у Парамона к жене был на все сто и даже зашкаливал. Но это можно было понять, ведь более полвека прожили они вместе. Матрёна, по его мнению, была железобетонной и морально устойчивой женщиной.
Поговаривали, что изменяла она Парамону, но это известно лишь Всевышнему - супругу невидимо это было.
Присели по пути к дому на завалинке - отдохнуть...
Как злой Дух вселился в Парамона. Разыгрались эротические фантазии от выпитого в голове старика, да и цветущая в палисадниках по их пути сирень возымела своё действо, что начал уже было он приспускать штаны, расстегнув молнию, да прижимать жену к завалинке, доказывая свою сексуальную готовность к совокуплению.
На спину хотел он Матрёну уже было завалить, да дурёха взяла и чисто инстинктивно долбанула супруга в грудку, да долбанула так, что полетел похотник кубарем напрочь от неё в канаву.
- Я тебе не собачка Баскервилей, чтоб на улице отдаваться!- говорит старуха деду, поглядывая, куда полетел её Парамоша.
Вспомнила, видите ль, как ранее - в молодости отбивалась от надоедливых ей самцов деревенских. Но пред ней находился её супруг, так зачем его то надо было бить... Боялась всё она падения с высокоморальных высот, привитых её мамкой, да до банального блуда и чуть ли не на сырой земле, хотя ещё продолжала полюбливать своего суженого.
И ведь Всевышний помог ей сотворить чудо...
- Что за беременные капризы- у королевы Шантеклера из театра - варьете!?- заорал дед на весь хутор, подняв соседских петухов с нашестей. Но тут же осёкся, что-то с ним произошло, и он ничего не понял...
Свершилось чудо... Вспыхнуло что-то вверху яркое до жгучей рези в глазах. Голову пронзила адская боль. Его ослепило, словно над Матрёной метеорит пронёсся... Он не мог верить, что видит свет. Тогда он принял позу шаолиньского монаха и начал челом бить всем Богам на Свете, насмерть испугав Матрёну, которая потеряла дар речи и лишь что-то причитала, чаще всего упоминая Царицу Небесную - Тамару...
От страха, что всё опять куда-то исчезнет и он останется слеп, дед Парамон аж.. штаны промочил. Таким завизжал тогда он фальцетом, что на столбе у соседа лампочка рванула, яко лимонка - надо же было так голосом воздействовать на неодушевлённые предметы. У бабки же просто перепонки полопались.
Задрав голову вверх, смотрел Парамон на Луну, потеряв к супружнице вообще всякий интерес.
И вот в лунном свете дед увидел свою жену...
На вид Матрёне было меньше семидесяти, но наложенная на физиономию штукатурка по случаю празднества, лишь старила её. Да и запомнилась жёнушка Парамону лишь в момент достижения ею совершеннолетия, когда они решили пожениться. А теперь пред ним стояла накрашенная старуха. Он был и рад помощи Божьей и одновременно разочарован видом своей супруги.
Однако, отойдя от такого резкого удара, Парамон схватив в охапку Матрёну, понёсся с нею домой со скоростью ветра.
Вначале вся деревенская обстановка очень впечатляла Парамона. Как дитя урбанизации простые вещи он воспринимал с детским восторгом, особливо пялился на всех женщин с диким вопросительным лицом. Да разве его можно было в чём-то винить...
О, нечистая сила!.. На прелести дамские стал взирать с маниакальной похотливостью и отрытой жадностью, но как бы.. исподтишка. - они это примечали и Парамон в том не сомневался. Таким манером он, вроде бы.. и уважение им оказывал, и нахалом пред ними не слыл.
Старушки, идущие в кладбищенскую часовню, глядя на Парамона, всегда опасливо крестились. Никто не верил в то чудо, кое случилось со стариком, какую такую плену он случайно нарушил или порвал при падении хмельным, чтобы стать зрячим.
- Свят! Свят! Свят! Вот чудо, так чудо! - чуть шепча, высказывались они себе под нос.
И в это время пишет бабка письмо командиру подводной лодки Овчаренко в посёлок Островной, где служил её внук Василий. А иначе, откуда бы мне о том было известно...
- Товарищ командир! Уж, пожалуйста, не откажите в нашей семейной просьбе - предоставьте внуку нашему Василию кратковременный отпуск, чтобы дед, пока жив, смог увиделся со своим родным внучком, который его не мог видеть со дня рождения по причине своего недуга, о чём внук вам сможет рассказать.
И командир проникся чувством жалости к старику, предоставил товарищу нашему отпуск, и не кратковременный, а длительный, сроком на шестьдесят суток. Как мы Василию тогда завидовали, но, конечно же, не чёрной завистью. Мы жалели старика и радовались его внуку, что его увидит, наконец, дед.
По возвращении в экипаж, Василий нам рассказал, что дед стал приобщаться к новой для себя жизни. Поёт "Мурку" и "Владимирский централ!".. Стал дегустатором по женской линии.
От телевизора не отходил и однажды высказал.
- Однообразие бытия мне Василий надоело, предо мной земной путь, который мне необходимо пройти. И Ваньку ты здесь мне не валяй! Я все эти годы сиротой прожил при живых детях и непутёвой жене, от питания которой скоро рахит заработаю. Счастья у меня не было!- сказал мне дед.- Ты Василий обязан мне сделать тур в Амстердам. Я посмотрю, как выглядят настоящие наркоманы, а проституток буду выкупать из публичных домов и отпускать их на свободу. Не хочу я в Рай, а хочу грешить немного. Пусть Европа повизжит и поплачет от восторга! Вот чем дед и закончил перед моим отъездом!- сказал Василий.
Мы были восторженными зрителями всей этой и драмы, и комедии одновременно. Василий так смачно обо всём нам рассказывал, что в кают - компании долго ещё слышался гомерический хохот всей команды подводников.