Аннотация: Иисус Христос говорит: "Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас." (отрывок из Библии - Евангелие от Иоанна 15:12) А тот вечер, о котором, вдруг, вспомнилось, был оченно даже... хорош!
Иисус Христос говорит: 'Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас.' (отрывок из Библии - Евангелие от Иоанна 15:12)
А тот вечер, о котором, вдруг, вспомнилось, был оченно даже... хорош!
А мы вместе с милицейским недоразумением, Отёкшиным, сидели на высоком берегу реки Малого Узеня, ожидая вечёрку и прибытия настоящих рыбаков, к которым мы никогда себя не относили. А что оставалось делать, как только курить, спасаясь дымом от комаров, которые вились над беззащитными телами, так и стараясь вонзиться острыми-преострыми жалами в наши, изнеженные за зиму, телеса.
А ещё мы пытались рассуждать о высоких материях в нашей огромной Вселенной. Ведь за ночь столько мыслей в головушке скопится, что не знаешь: с кем ими поделиться и с какой глупости вообще день начать...
- Вот, скажи, - спрашиваю, - фуражка красная... а почто это ты до сих пор не женат, да ещё и слышу, что и намерений, якобы, не имеешь ни в ЗАГС бежать... ни под венец лететь! Вроде и не убогий! Даже, наоборот, гляжу - видный снаружи! Али что не так со здоровьицем!? Снизу... У нас же в обществе тот, кто холост, будто немножечко ущербный!
Эх, что тем часом, братцы, началось... Ох, что, граждане, тогда было... Полисмена будто прорвало и тот взорвался. Бомбой!
- Ха-ха... вам - два раза! По-моему, это вам, женатикам, соболезновать надобно! Это вы, подкаблучники, нынче смотритесь моим зорким оком, как немощные... с прибабахом! Это мне приходится сожалеть, а ваших жён, пардон, нежить и ласкать, бо... испытываю к ним сострадание, возбуждаемое несчастьем в ваших оченно благополучных, якобы, любовных гнёздах.
- Жизнь, знаете ль, вообще-то штука капризная! А я хоть к мадемуазель, хоть к мадамам милосерден, и они, полюбливая и обожая меня, ещё и доверяются во всём, души во мне не чая!
- Хрена вот, - ответствует, - вам лысого! Это ваш хуторянский взгляд на окружающий мир, а ещё примитивное и сермяжное мышление! Это только в моём холостяцком обществе и райском для них уголке, ваши неугомонные молодки бывают такими: солнечными, лучезарными и желаемыми, какими бывают только жизнерадостные целомудренные невесты! Под венцом. Только в ложе моего гнёздышка ваши мамзели пребывают на седьмом небе: от счастья, наслаждения и блаженства, в чём и купаются! Да-да... именно со мной, но никак не с вами.
- Что это, - вопрошаю, - за возбуждение и сталь в голосе жандарма! Что это за металл и злость, чёрт бы тебя, бабника, побрал: изливаться в сладостных и слащавых речах о наших благоверных и суженых! А вот возьму, да и нашепчу в оба уха главному вашему фараону, с которым я на короткой ноге!
- Я конечно, - говорил Отёкшин, - извиняюсь, но есть на что обидеться! Хотя это и было давно, и не хотелось бы ноне о том, вообще, мне поминать, но за больное вы меня зацепили! За живое тронули, перевернув душу так, что аж... сердце стрельнуло - в аппендикс.
Горько мне и вспоминать своё прошлое.
Отлюбился я, видите ль, тогда, когда вы, видно, только любить зачинали. Тогда доброжелательным народ был, да и девчушки мне казались такими целомудренными. Ага... лишь казались. А я то... я то каким заботливым вьюношей был, пока, ишь, не столкнулся с настоящим предательством. Погрешением. В результате: обида, разочарования и определённые комплексы.
Хотите верьте, хотите - нет, а дело значица... было так.
Моя любвеобильная мадемуазель была из тех одноклассниц, которые всегда и во всём искали романтики, зачитываясь... как любовными романами, так и уверовав в то, что за первым поцелуем непременно следует венчание.
А тут, по окончании полутора лет службы, прибыл я на побывку домой. На другой же день, заведя машину отца, я решился-таки навестить свою, некогда любимую подругу, которая до последнего писала мне о своей студенческой жизни. Подъехав к дому и, переступив порог, я от отца однокашницы, вдруг, слышу: какую-то дерзость, вкупе... с колкостью и некой иронией.
- О, здрасте... здрасте! А вот и зятёк к нам, наконец, пожаловал! Так, проходи же, что за стеснение в движениях, будто бежать назад решил! Спринтером!
Сказать, что я был ошарашен - это слабо. Ведь я ни сном ни духом ни о чём не ведавший... был сражён высказанными в мой адрес словесами. Скоропостижно. Я то всего и приехал отметиться и обозначить, что я, мол, жив и здоров, возмужал, дескать, и что в папуаса-де... не превратился, а тут, вишь ли, чуть не постамент воздвигают под мою стройную военную фигуру.
Без весла.
- Ёптыть! Какой, - думаю, - чёрт побери, зятюшка! С кем-то вы, батенька, - рассуждаю, - меня перепутали. Так меня никто и никогда ещё в жизни не возносил и не крестил, да и не стоит пред моей Светлостью так расшаркиваться! И с каких это пор я, в одночасье, стал их родственной душой. Оно, поди, почётно и, по всей видимости, престижно: быть зятем, но не так же скоро и оперативно, как того требует свадебной ритуал с пышной и праздничной церемонией! Да меня, - рассусоливаю, - никак уже здесь давно заждались! Да и говорил так тестюшка, видимо, совсем небеспочвенно. Нет-нет... умысел то косвенный, а бил целенаправленно!
В сердце!
Так-то оно так... но я не мог потеряться в потоке путавших меня слов и мыслей, ибо случай, надо сказать, для меня был-таки вопиющий и я старался складно глаголить, реагируя на каждый хозяйский чих.
А тут и одноклассница Танюшка, выбежав из горницы, бросается на шею. Вся такая ухоженная, спортивная, пружинистая. Вся такая неожиданная. Естественно, дипломатический для всея её родни поцелуй, от смачности и вкуса которого в моей утробе, незваного примака, пошли сладкие цунами, накрывшие всё моё тело совсем неземным блаженством. От моей подруги исходило такое девичье тепло и струился соблазнительный животный запах, отчего было очень волнительно. В животе. Сначала Танюшка слегка напряглась, но после первого же поцелуя, просто растеклась в моих объятьях.
Гостеприимные папА с мамА одновременно тянут меня за руки к накрытому фуршетному столу с различными: закусками, салатами, блюдами, десертами. Куда, скажи, и конфуз девался. Так, в терпении и интеллигентности прошла наша встреча: с байками и задорным смехом, с воспоминаниями и расспросами.
Всё же чувствовалось некое состояние неловкости. Всей семьёй мне о чём-то рассказывали, а я всё не мог уловить тонкую нить из всего сказанного, сосредоточиться на словах, которые те пытались вложить в мою голову. Я без особого интереса и слушал, иногда отвечая и вставляя свои вопросы.
Наконец-то, радушная, гостеприимная и хлебосольная моя пытка закончилась.
А когда во мне уже упокоилась бутылка вина, Татьяна повела головой, приглашая пройти в спальную комнату. Кусая губы и облизываясь, я вдогонку за ней. Но неожиданный сюрприз таки... застал меня врасплох и поверг в шок, ибо пред собой видел я детскую кровать - с реально живым младенцем.
- А это ещё кто!? - спрашиваю Татьяну, дрожа осиновым по осени листом.
- А это... это, - смущённо отвечает, - мой... сынишка - Максимка!
Тогда-то и резанула меня боль по всему телу так, что достала, кажется, аж... до самых - до ушей, в которых тут же зазвенело и даже забило. Колоколами. Я сходил с ума... Да, мы с ней несколько раз ночевали, да, любились, как могли любиться: и друзья с подругами, но у нас же никогда не доходило до животного соития. Уж... об этом то я точно знал, так как всё жалел её, думая сорвать бутон цвета... опосля нашего же свадебного пиршества.
- Идиот! Да лучше бы мне того не знать. Недурственно было бы ей задушить меня прямо на пороге... в объятиях, ещё при встрече. Ведь любвеобильная дивчина, помнится, всегда хотела лирико-интимного единения со мной, так сказать: 'сразу'... и 'сейчас'.
Но непременно: в белом платье, фате, при огромных повсюду корзинах с цветами,салютами и разными бабахами.
Фейерверками.
Помнится, на ватных ногах я медленно подошёл к кроватке и картинно прогнув спину, нагнулся к малышу. Мне было и жарко, и холодно... одновременно. То, что я пред собой видел, было довольно симпатичным и удивительно забавным беззубым мужским существом. Определил... по пистолю. А так как спиной видел, что за моими телодвижениями пристально наблюдают, то принял я сценический образ любящего папаши. Главным для меня была не тема, а сам факт разговора с дитём. И пришлось лавировать, дабы, не дай те Боже, кого обидеть. Хотя... большего оскорбления, которое было нанесено мне, трудно себе и представить.
Меня будто стреножили, отправив в их дом на заклание. Но я всё же замурлыкал.
- Тю-тю-тю-тю-тю... Ой, тютюшеньки тю-тю... где ж... носило мать твою! - гундосил я себе под нос то, что на ум приходило, стращая мальчонку козой, а из самого чрева внутренний голос мне подсказывал, кричал, орал: 'Делай финт ушами и беги... вали, мать твою! Да чтоб мне вас, думаю, забыть, как я вас помнил!'... И я бы рванул, но сжалился, думая, что её родители считали меня отцом ребёнка. Младенец то ни при чём и безвинен, но нужен был разговор с его маменькой, а потому мило распрощавшись с хозяевами и поблагодарив за вкусный праздничный обед, я откланялся, попросив Татьяну проводить до машинки.
Однако... не только. Мы выехали на озеро, где я её и попросил предо мною, как пред Святым Духом... покаяться. А почему она должна была исповедоваться, что она, скажите, могла рассказать... коль я сам был во всём виноват, так как уже с выпускного я мог её привести домой. А я берёг Танюшку.
Но для кого... спрашивается.
Что я тогда мог выяснить... Где началась её счастливая жизнь... Что во время учёбы в техникуме она была кем-то замечена. Да и как можно было не заприметить яркую и милейшую дивчину, коль Татьяна выделялась, видимо, и из студенческой толпы, как ярко сверкала та в школе и её внешность с белоснежной улыбкой цепляла: как безусых юнцов, так и мужчин. А как выстрелит взглядом, таки... разрыв аорты, либо контрольный в голову... наповал. Сложно после того взгляда было обрести спокойствие.
А доброжелателей везде хватает.
Мало ли тех, кто падок на студенток... с косой - до пят и огромными-преогромными очами, в которых и утонуть можно.
Хватает и самцов, готовых покусился на самое Святое. Любая девонька чувствует исходящую от парня магнетическую силу, и кто, как не она, ощущает вибрацию страсти. А опытный и искушённый альфонс, чтоб его, лишь посмотрит на платье: длиной 'мини'... а потом и в зону её бикини, и всё - сознание теряют!
Вместе...
И в той, новой для Татьяны студенческой жизни, всё было, пожалуй, более романтично и красиво, нежели то было со мной. Где отыскал её хищник, но как она могла довериться матёрому соблазнителю. Душа, верно, просила того, с кем спокойно и оченно надёжно, а сердце выбрало другого, с коим не жизнь, а постоянное торжество и вечный праздник!
С ураганом страстей.
Что делать, если она сполна насладившись со мною платонической любовью, желала уже большего и мечтала перейти на новый уровень и этап в наших интимных взаимоотношениях, а я со своим дурацким пионерским стеснением и идиотским смущением продолжал лишь прикасаться к ней, лаская при наших встречах и доводя сексуальную подруженьку - до экстаза. Видимо... в жизни Танюшки и наступил тот самый первый раз, о котором ей столько мечталось-грезилось - со мной. Так, стоило ль её в чём-то винить и осуждать... коль эта жажда любви впитывается девчонками с самого рождения вместе с молоком матери.
Возможно, но только не мне.
А тем днём мы приехали туда, где уже когда-то любились; туда, где мы опять остались вдвоем и нам никто и ничто не мешало.
Солнце.
Бескрайнее поле. Яркая радуга. Лишь пьянящий аромат духовитых, благоуханных сочных трав. Всё опять принадлежало нам. Сердце готово было вырваться из груди. Дышать, наслаждаясь свежестью её волос, касаться наливной, уже женской груди. А вокруг пустота. А я, как и миллионы других сердец, хотел опять мчаться во мраке Вселенной.
Вот и моя, казалась бы, лебединая песнь. И мне вновь хотелось растворится в тепле и нежности некогда моей вожделенной подруженьки. Я желал: танца любовности, страсти, стонов. Я нуждался и ждал от Татьяны любви. Я искал её проявлений, ибо мало... мало было одного лишь разговора истосковавшихся друг по другу тел.
И соблазнять не стоило, ибо я видел пред собой её пьянящий, дурманивший меня томный взгляд.
Тут-то я и решил, что выход из тупика находится там, где находится и вход. И снова океан страстей поглотил нас, не давая сделать вдох и заставляя забыть обо всём на свете. Она расслаблена. И я уже просовываю руку под стыдливо накинутый на её груди халатик. Как было не видеть, как тёплые волны наслаждения таки... захлёстывают её тело. Я жажду прежних объятий, прикосновения сочных и умильных губ, влаги её язычка. И получаю... вознаграждение. Каждой частицей тела желаю к ней приникнуть, окунувшись в ласки, принять, впитать в себя, каждой клеткой ощутив девичье тепло.
И я шепчу.
- Хочу... хочу тебя! Впусти же... возьми меня и, наконец, наши тела растают в страстном огне любви... пламени услады.
На несколько секунд Танюшка зависла, испепеляя меня взглядом и меняя печальность на тоскливость, а унылость уже на заунывность. Мы поедали друг друга: глазами, руками, дыханием.
- Нет... нет! Прости! Прости... виновата я перед тобой, но не могу! Не обессудь... но сейчас мне не до второго Максимки! К тому же... урона моей репутации теперь никто и никогда не потерпит!
И она решительно высвободилась из моих горячих объятий. Шабаш... концерт окончен. А это означало финал шекспировских наших страстей.
Как, скажи, глупо я поступал. А ведь начитан был о кавалерийских налётах, прекрасно знал, как гусару овладеть трепещущим девичьим станом и ублажить юное, нежное, непорочное и безгрешное сокровище.
И кому что доказал...
Какой же я дурак... дурак! Щеками, видимо, думал, но точно не мозгом. Да у меня и совсем другие мысли. Я же не её пола... не женского! Мне хотелось мстить... мстить и, наконец, отомстить, как ей, так и её несостоявшемуся супругу.
- Слушай, - сказываю, - Танюшка, своё сердце, оно то точно не обманет, как ты меня предала! Не хотела бы ты, - шепчу, - провести со мной если не ночь, то хотя бы... Хотя бы... Не противься, любовь моя! К чему теперь нам эта неприступность... Я так не хочу к тебе остывать. Отдайся любви вся без остатка. Ну, почему не пожелать себе невозможного.
И Отёкшин умолк, провалившись, чёрт-те... куда. Я уже чуть было сам не отошёл, погрузившись то ли в сон, то ли в нирвану: блаженства и упоения... с его Таней.
- Алле... Алле... Ты, - спрашиваю, - где, ходок! Так, и кокарду с картуза твоего, к чёртовой матери, сопрут! Ты, вообще-то, со мной или к своей Танюшке вернулся!? Ты ещё похрапи здесь... посопи, распугивая рыбу.
- А... Что! - живо вздрогнул участковый. - А вообще она, видимо, запуталась! Что касается целомудрия, то это, отнюдь - не женский критерий нравственности. Не хочу казаться ангелом, ибо я и сам по-пацански всегда вёл себя с ней, влюбив в себя ещё одну девоньку. А что же Танюшка... А та, напрасно прождав мою личность все медленные танцы на выпускном балу, у стены, вступала во взрослую жизнь, но уже без меня.
А на кой ляд я ей сдался.
А тут ещё и служба. Эгоист я. Гордыня меня обуяла. Ведь что, слухай, отморозил тогда. Взял, да вместе с друзьями, пригласил на проводы обеих любимых мною девчоночек. Так Танюшка, видите ль, и отплясывала весь вечер в одиночестве... сама с собой и платком, да который мне и всучила. Напоследок.
Нет, я её не ругаю и не виню. Всему есть оправдание. В любом случае... я никогда бы не смог жить с ней, так как чертовски ревнив, а вот в сердце моем она останется навечно. А Максимка так и остался с ней в качестве доказательства, что замужество или какая-то порочная связь у неё таки... были. Получалось, что её погрешение было некой перчинкой, остротой, суррогатом страсти, которая была в её жизни. Возможно, впоследствии, она вздыхала и, думается... не единожды, вспоминая моменты той школьной... платонической и студенческой, но шальной уже своей любви.
- Вот и весь вам ответ - почему не женюсь! Однолюб я... видно! А вот лучше вы скажите, почему премилые ваши жёнушки рвутся с золотых клеток ко мне, несемейному и бобылю. Ни бельмеса я и сам не соображаю! Это, пожалуй, лучше вам знать, нежели нам. Вы всё в судах торчите, черпая то, что нам в околотке, да и на участке не увидеть, не услышать.
Леший их знает...
Сколь живу, столь об этом и думаю! Наверное, со временем, мы таки... охладеваем друг к другу, а потому: разврат, измены и предательство! Ведь годы, прожитые в браке, со временем нагнетают тоску.
А ещё печаль. Скука им... скучища. Скукотища. Без меня. Вот... тогда-то, по всей видимости, ваши браки и становится, вишь ли - бракованными.
- Ведь сами посудите...
Отработав на Государя, летит молодайка радостной домой. А в хижине что её ожидает - та же работа: плита и готовка, стирка и помывка, глажка и уборка. Потому... ничего странного или удивительного я не вижу в том, что те мадамы и ищут изменений опостылевшего быта, осточертевшей для них обстановки. А коль всё наскучило и осатанело, то не до близости, не до любви-с...
Вот тут на сцене и появляюсь я, но уже не в роли полисмена, а в образе простого, похотливого мужа.
На час.
Да... у многих беспокойных ваших фрау конституция и воспитание таковы, что невтерпёж, но уж... точно не замуж! Что делать, если, скажем, чужой жене всё надоело и хочется чего-то сказочного и огненного, когда в себе ощущаешь прилив тёплого дождя, приводящего любящее сердце - в сладостный трепет.
И не надо никому себя в том упрекать. Это, поди, и есмь - настоящая их жизнь, кому поди разврат и распущенность в радость!
Если хочется, то... знать: так нужно, ибо жизнь одна и другой уже не будет, а потому нужно успеть всё. Они и про свою измену мне говорят, как бы случайно и, между делом, как о чём-то не столь существенном, важном и значительном. А всё потому, что имеют потребность в близости, в любви-с... Глядите, как ноне, при диком капитализме, так называемый... гостевой брак, средь молодёжи то распространяется! Возможно, это и к лучшему, так как хоть детишки будут знать истинную свою фамилию.
И отчество.
Но никак... не родитель - номер один и, родитель - номер два! В юности же личное наше счастье остаётся: фантастическим, сказочным, непонятным и за гранью: нашего понимания и нашей компетенции. Это равносильно прыгать на штыковой лопате до... до... не касаясь земли ногами. Только и надежда вся на Господа Бога, везение и удачу... с благоприятным стечением всех обстоятельств. Но и не стоит ждать и милости от Природы...
Не жить же с расплывчатым клеймом несчастливой судьбы - на твёрдом лбу.
- Ну, будя... будя... А вот и наши однояйцевые близнецы, рыбаки... Никодим с Никанором! - сказал Отёкшин, показывая на подъехавших на мотоцикле 'Урал'... ребят. Пора... пора, али не видите, как рыба заиграла.