Левичев Сергей Владимирович : другие произведения.

Отобедал, называется

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда". (А.П. Чехов)

   Всё было на этой земле и ничего нового, кажется, быть уже и не может. Так это вам, граждане с гражданочками, вишь ли, только кажется. Ежедневно жизнь преподносит нам такие сюрпризы, которые просто сражают своей неординарностью и оригинальностью. Это скажем, что в ваши трусы ежа подложить. А ёж - птица гордая, не пнёшь, таки не полетит! Думаю, что больно и, нет смысла вдаваться в подробности.
  
  Единожды, знаете ль, меня судья Карпыч так выпугал, так выпугал... почище гей-хлопца, ленинского стипендиата, о котором я надысь в своих студенческих россказнях поминал. А вот как это произошло, поведаю далее, но предупреждаю вас, хлопцы: 'Везде опасность, всюду, ишь, угроза! Всё, видите ль, может с каждым из нас произойти, а особенно тогда, когда во чреве алкоголя столько, сколько, поди, воды в Неве, когда кто-то низведён будет нахалом, либо срамником: до уровня безвольного, ни на что не жалующегося и не ропщущего раба!'...
  
  - Господа! Будьте бдительны! - вновь и вновь обращаюсь я к землякам. - Однажды Карпыч, действительно, выпужал меня, окаянный, так выпужал! Верно же у нас в народе говорят, что буйвола надоть бояться спереди, недотрогу-жеребуху сзади, а дурака надо опасаться со всех сторон. Так и ходи... оглядывайся, интуитивно чувствуя: уж не крадётся ль к тебе сзади какой идиот, а не пристраивается ль к тебе с кормы альфонс. Лучше напиться и заржаветь, чем стать с таким ходоком единым целым. Чей не в Гейропе живём, утратив все христианские корни.
  
  Как сейчас помню - понедельник был. Быстро провели в суде процесс, рассмотрев небольшое гражданское дело - по факту незаконного установления любовницей бюста на могиле своего усопшего друга, а второе, уже встречное заявление - о причинении вреда собственности законной супруги покойного, установившей ранее с детьми мужу и отцу памятник, но нашедшими уже его там в сточной канаве у погоста.
  
  Как во время процесса мне было не завидовать тому, скоропостижно усопшему мужичине, которому уделялись такие знаки внимания со стороны его любимых женщин, с которыми не одна и не две, поди, песни спеты. Грешно, поди, но мы посмеялись, покинув зал судебного заседания. Тут-то, в связи с отсутствием жены, и приглашает меня судья домой с ним потрапезничать. А почему бы, скажем, и нет, коль зовут; да и дома какая экономия в кухонных шкапах и холодильниках провизии. А вдруг завтра, скажем, война, а у моих малолетних деток запас. Да и стоит ли отказываться, если человек с открытой душой и от чистого сердца, да с таким заманчивым предложением - отобедать.
  
  От него же другой раз... хрен и дождёшься этого предложения, всё по чужим хатам, ярангам, да шалашам шастает, где и лакомится, а тут... как удар в печень, зовёт, значица, меня домой. Отобедать или, скажем, откушать вина. Жмот же прижимистый. Скупердяй, скажу, ещё тот.
  
  Хушь он для всех есмь мерзавец - по жизни, но в лучшие времена мне с ним всегда было довольно комфортно, так как умён, подлец, очень разговорчив, охоч насчёт девиц, да и умеет выпить: с чувством, толком, расстановкой. Ведь с иными и не расслабиться правильно. Взять-таки хотя бы бывшего нашего председателя суда Шиловского или, скажем, моего друга, врача Логача. Ведь такие же неглупые и мыслящие профессионалы своего дела, да и в обществе было с ними тоже интересно, а вот пить, пардон, не умели-с... А коль они и пили, то тогда оная алкогольная процедура становилась мучительна, тягостна и гнетуща для всех в компании, где бы они ни присутствовали: хушь на свадьбах, хушь на поминах, али, скажем, на рыбалке. Что один, что другой, упокой, Господи, душу рабов Своих Божиих. Ведь опрокинут рюмашку хорошей водочки или коньячка, но питие им в чрево никак нейдёт, хушь рукой заталкивай или утрамбовывай ногой. В сандалиях то.
  
  И вот гоняют они смертоносную ту жидкость весёлости и праздности: взад-вперёд, взад-вперёд! Потому-то, пока они настраивали кажный раз своё нутро для принятия горькой, я старался по-быстрому произнести краткий грузинский тост, опрокинув свою стопку за ворот, дабы не видеть их мучений и мук других, с нами присутствующих, важных персон. И давай гнать пену - на зависть любому огнетушителю. <...>
  
  Ясный перец! Чудеса... Ну, таки вернёмся в шикарную квартиру судьи Карпыча, где я так надеялся набить вкусной пищей своё голодное нутро, али, как рассусоливал тогда судья: 'А не набить ли нам свой кендюх, согласно рациона, опубликованного газеткой 'Правда!''...
  Пришли, руки помыли. Я за стол, Карпыч же... хлеб-соль - на стол, и петуха на подносе ко мне подвигает... двигает. Всё ближе... ближе. Видимо, в знак уважения гостю дорогому, либо признательности, стол накрыл, не жалеючи и икорки, хоть красной, так и оное же приятно, колбаски московской 'Черкизон' подрезал, пряности разные подал с холодильника, да всего то и не вспомнить, ибо ставит на стол целую трёхлитровую банку, а в той посудине по кругу вращается какая-то хренотень из травянистой растительности. Всё моё внимание только и было приковано к содержимому той трёхлитровой банки с длинным-предлинным хвостом странного тёмно-коричневого корневища.
  
  - Шпирт! - молвит тут он. - Чистейший... мол, медициной проверенный! - на моё внимание к плавающему корню, поведал. - Мол, не сумневайся! То корень жизни! Женьшень! - говорит. После этого напитка ты своей подруге ночью не дашь и вздремнуть. Не до сна вам... не до покоя будет! Ладно... ладно, завтра будешь рассыпаться в благодарностях, выражая признательность за хлеб... соль! Хотя к чему всё это, коль я и сам часто навещаю твоё жилище, надоедая вашей семье, где всё завязано на положительных эмоциях и гормонах радости.
  
  - Шило! - добавляю я. - Так, - говорю, - у нас на Севере, да и на атомоходе называли спирт, который выполнял основную роль валюты и расчёта между клиентами. И чтобы, скажем, посадить подводника на гауптвахту за определённое нарушение Устава, то необходимо было начальнику изолятора выделить двадцать литров шила, что было жаль нашему командному составу, а потому, как бы мы ни шалили и не баловали в экипаже, но не помнится мне ни единого случая направления кого-то из моряков в то репрессивное учреждение Гремихи.
  
  По пять, верно, рюмок и осушили, да мне ли считать, кто и сколько принял, то забота хозяина, дабы хватило. Ведь сколько ни есмь крепкого спиртного на столе, но, как говорится у нас в народе, всё одно... несколько раз хозяину в ближайший комок за очередной дозой бежать.
  На вкус то приятной та горючая смесь оказалась, главное с пользой для нашего, не вдруг пошатнувшегося здоровья. Зараз хорошо нам стало, яко Ксюше с Гришей, изменявшим родственникам своим на шолоховском хуторе. Читали, верно. Разомлели и мы, что щёки уже рдели.
  
  И нам ли тогда было изнывать от тоски, печали и одиночества, когда на столе всё, что душеньке твоей угодно. Но на том мои иллюзии о халявном в гостях обеде закончились в связи с тем, что произошёл конфуз из конфузов, запомнившийся мне на всю долгую мою жизнь.
  Разговоры то мы разговаривали, но Карпыч, вдруг, ни с того... ни с сего, резко встаёт, расстёгивает ремень и портки ниспадают... до исподнего, а потом и всё бельё падает на пол. Совсем нетрафаретное, надо сказать, поведение судейской личности. И ведь он находился недалече от меня и обеденного стола, а весь, как есть, волосяной покров, в завитушках, наяву-с... Ведь я чуть с сознанием не простился.
  
  Не знаю, какова была бы реакция моложавого, на то время, легкомысленного повесы - разденься предо мной потрясающе красивая мэм или очаровательная мамзель, но, чтобы взрослый с сединой, мужичина. <...> Пардон, как говорится, пардоньте, но это же - кошмар... кошмар. Ужас... ужас! Будто шершень-убийца впиявился в мою кормовую часть нежного корпуса, где уже спина теряет своё имя с моим отчеством и фамилией, впрыскивая яд и высасывая кровинушку первой группы. Ведь забьёшься, пожалуй, в падучей, начиная, по всей вероятности, и буйствовать, коль такую картину маслом увидишь. Это равнозначно тому, что излечить больную голову, стреляя в оную боевыми патронами из дедовского револьвера... очередью. Увидев мужской позор, меня охватил тотальный, всеобъемлющий страх; в Эрмитаже даже Атланты взбунтовались, а у суседа судьи на лоджии куры загорланили петухами, будто пробудились поутру, а петухи заквохтали - курицами.
  
  - И к чему, вдруг, петух на столе, бес его знает? - вопрошаю я, бо сумненья стали одолевать мою голову, так как на зоне сразу поставили бы 'на перо'... - И к чему задница мужика на расстоянии вытянутой моей ноги? Она, - спрашиваю, - у тебя что - особенная? Коль судейская, так надо её всем показывать!? Задница, она и есмь... задница, как ты её ни кажи! Хушь в фас, хушь в профиль! Ни к чему мне безобразие. Весь белый лицом... я и слова молвить не мог. Маразм, - думаю, - крепчает! - ощерился, будто лев и зашипел старым пещерным змеем. Ладно, - говорю, - маяк тебе в руки, а я на воздух, произнося слова Есенина: 'Как пьяный друг - так лезет, вишь ли, целоваться!'...
  
  - А на суставах старца сто процентов шерсти. И скажи, трезв я стал враз, соображая своей маковкой, что, - думаю, - за сюрприз, неуж... извращенец, ужель... перебрал, спиртного то. Я чуть сразу же не заорал в полносоставном звучании. Ведь надо, верно, обладать железным терпением, когда на нашей бренной земле отжигают таковую плотскую похабность и сущую бесстыдность. Но раз звёзды зажигают, так значит это кому-то надо! Но он то не звёзда, а какое-то бесстыдство и беспардонность, что мало бы кто из нас и стерпел его, выходки то!
  
  Если холодно посмотреть на возникшую ситуацию, то и в России нормально быть сексуальным, но это же не Гейропа, а потому я и завизжал от оного поступка и недовольства! Я был уязвлён. Но ничего не поделаешь. Казалось, что надо мною уже язвительно ликовали Сатана с Лукавым. Сам то я тогда находился в Саратовской губернии, но душа моя оказалась на родине предков - в городе Вологде. Я же всё хотел понять, каков из судьи мужичина, а потому зрел корень. А до корня - на зубы, запах, носки. Однако... непредсказуемая тем днём фортуна потихоньку, на цыпочках, миновала меня. И понял я, что храним Господом, а надо мною ещё и превалирует инстинкт самосохранения.
  
  - Чудны, - говорю, - дела твои, Господи! Будя... - сказываю, - наелся! Отобедал, чёрт побери! И вон из-за стола метеоритом - к выходу. Ей Богу! Карпыч повёл себя не как судья и брутальный хозяин дома, а как мужлан в общественной бане! Музыкой ли навеяло, ведуньей какой судье нашептано, но случилось то, что случилось. Мне того не понять. Это равносильно тому, чтобы из космической высот нашей Вселенной погрузиться в Марианскую впадину. Со скороговоркой нашего боцмана, густо замешанной на фольклоре и идиоматических выражениях, я уже, честно говоря, собирался бежать. А к чему мне его ледяной взгляд и неприязненное с тем извращенцем общение.
  
  Коль не игривая и озорная была во мне хмельная горькая жидкость, то точно бы полоснуло... фонтаном короля Фахда. Однако, в тот самый момент заметил, что в руке судьи шприц, а в другой: стеклянная ампула, то понял, что тот будет творить своему старческому корпусу экзекуцию, так как сей безвинный страдалец сам себе самостоятельно вводил в уже совершенно дряхлеющий зад лекарственный препарат. Мне же только и оставалось в бессильной ярости кусать локти, наполняя стопку за стопкой, стараясь хоть как-то успокоить самого себя.
  
  - Фу! Отец Всемогущий, а я-то, я-то... что подумал!? Вот испужал, так испужал, дух ведь перехватило... не вздохнуть, когда оголился! - всё удивлялся я. Только тогда дошло до меня, что он вынужден был ввести себе срочно инсулин. - Да у него же сахар, верно, повысился! - произнёс я 'тихо сам с собою'... вытирая вдруг покрывшийся лоб, испариной то. Да что там испарина, коль вода ручьём бежала со лба.
  
  Как можно было мне так жидко лохануться и лопухнуться, поведясь на дармовой его обед. В общем-то... крайне болезненно отреагировал я на выходку судьи. А как, скажите, не рефлексировать на подобное действо, коль на твоих глазах учиняют такие стрёмные финты. А как, скажите, не самореагировать на подобное действо, коль... с вида культурный гражданин, а на твоих глазах выкидывает такой неожиданный фортель, что хушь стой, хушь падай, хушь громогласно скули во всеуслышание, кобелём то - во всю ивановскую! А ведь служили в одной правоохранительной системе, занимаясь с ним одним делом. Но как говорится у нас в народе: 'На то она и щука, чтоб карась не дремал!'...
  
  Пусть темноты боятся скелеты в шкапу, но не закалённый флотской службой чин, которому помогла и в самый критический момент не подвели: ни закалка, ни реакция, ни внимательность, которые предотвратили беду, когда какая-то зараза, поди, хотела меня изничтожить. Ведь реально, знаете ль, пахло соблазнением, а затем и дальнейшим унижением меня, как личности, так и стройного девственного тела.
  
  А как можно было, скажи, понимать иное... коль не прочесть его пагубной для меня мысли в его лысой, аки голая коленка, седой башке.
  
  - Хренов, - говорю, - интеллигент, почто у стола то штаны сымать, когда три комнаты в твоей квартире совершенно свободны, а ты на кухне, да перед моими восприимчивыми окружающий нас мир очами! Спасибо за угощение, пойду-ка я лучше в забегаловке перекушу! - сказал я, и перекрестившись, с пеной на губах и яростью в глазах, выскочил на улицу. С тех пор ни-ни... не ходок я к судье, ибо кто знает, как карта то у него ляжет в следующий раз с народной той настойки. Ведь его возраст может злую шутку и по-иному сыграть. Судья, - говорю, - чёрт бы тебя побрал, в квадрате... чуть не нанизал меня, на кукан то. Не знаю, сколь и седых волос на голове мною тогда было нажито.
  
  Только выскочив из подъезда дома Карпыча, я заметил, что свежий волжский ветер остудил мой пыл. Что ж... всё же умным был мой ход! И той же минутой на полному ходу умчался в закат, но голодными глазоньками не добиться вкуса пищи и сытости организма, а потому решил всё-таки заскочить к дальней, до десятого колена, сродственнице. 'Голод - не тётка, пирожка не сунет, но авось, - мыслю, - накормит!'...
  
  Семья как семья... Очень хлебосольная и простая, а потому на скорую руку сестра поджарила яичницу-глазунью, потому как я торопился домой. Поджарила хорошо, так как яйца (куриные) так красиво расплылись по раскалённой сковородке; глазунья прекрасно подрумянилась.
  Красиво было смотреть на желтки на белом фоне, сверху посыпанные мелкой петрушкой, базиликом и листочками, чёрт-те... каких, ишь, растений. Так, вдвоём с сестрицею мы и присели за наскоро накрытый стол. Хорошо сидели. Тут на кухню и врывается доморощенный лохматый ураган, в лице племянника: лет десяти-шестнадцати, отроду то, и не помыв грязных рук, в цыпках, прыгает, знаете ль, на стул, словно в седло жеребчика, и за гостевой кухонный стол.
  Схватил, будто мадагаскарский хищник, кусок хлеба и не пользуясь вилкой, давай макать грязной пятернёй во все сразу желтки. И только когда сестра ударила его по шаловливым ручонкам, тот рвач и мелкий пакостник прекратил скверные, паскудные и омерзительные для меня выходки. Только тогда до него, наконец, дошло что у них дома находится гость.
  
  - Мать-перемать! - кричу. - Да закончится ль ноне этот високосный денёчек, когда мне перестанут мерещиться насильники и жлобы!
  - Полный отпад! - вторит мне шалун с инфекционными, в цыпках, руками.
  
  И не приступая к трапезе, я уже таки - наелся. Да мало ли какая ещё хвороба, сопровождаемая кровяным проносом, приключится с моим желудком после такого обеда. В тот момент я очень захотел почему-то крепкого купеческого чая и испив одну пиалу, другую, третью, был вынужден покинуть родню, чтобы ещё долго к ним не наведываться. И хотя я непривередлив к здоровой пище, не разборчив и к народной крепкой, нежели всё, вишь ли, чинно и благопристойно.
  
  Иной раз вспомнишь то неприятное пребывание в гостях и подобную со мной конфузию, что таки начинаешь бояться собственной тени. Ноне же посмотришь на наглую, холодно-равнодушную физиономию Луны, обратишь мысленный взор на Юга, вспомнив ласковою волну ночного Чёрного моря и невероятной красоты сочинскую зазнобушку... в неглиже, и тотчас успокоишься, начиная сам себе ухмыляться.
   Но в прошлое, как все знают, попасть нельзя, и когда уже годы начинают нам угрожать, таки приходится жить воспоминаниями, оберегая молодую поросль от подобных конфузов. Поезд, что называется, ушёл - целуйте рельсы. Так что, граждане, опасайтесь, дабы и с вами не случился подобный пердимонокль. Вот она воля свободного человека к жизни! Будьте же и вы хранимы Богом! Живите, ишь, бодрствуйте, радуйтесь, не теряя головы! Будьте поклонниками трезвого взгляда на жизнь, дабы и незаменимых заменяли, и неповторимых превзошли.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"