Бездонный океан - волны подымали и опускали одинокий спасательный плот. Вокруг простилались миллионы тонн воды, но на сотни миль вокруг не было ни капли пресной. Только жидкий яд, который может убить ещё быстрее, чем жажда.
Сколько дней назад он оказался здесь? Он не помнил. Сейчас он с трудом вспоминал кто он. Но он чётко помнил лицо своего отца. Только это не давало ему сдаться - сойти с ума - зачерпнуть обеими руками океанскую воду и пить, пить, пить до конца.
Испарившаяся влага под плёнкой одинокими каплями блестела под палящим солнцем. Он жадно слизывал солоноватую влагу, которая хоть ненадолго могла оттянуть его смерть. Горизонт мог бы радовать... когда-то радовал. В детстве он радостно плескался на морском побережье, и морская далёкая гладь манила его приключениями. Сейчас он променял бы эти красоты на тёмную и грязную пещеру, если бы рядом с ней протекал горный ручей родниковой воды. Сколько он мог бы выпить... много - литра три, его бы конечно стошнило, но он бы не остановился, он пил бы и пил её - холодную родниковую воду. И пусть бы зубы трещали от холода, а горло бы сводило рвотными позывами - ему было бы безразлично.
Сухой паёк закончился три дня назад. Тогда же закончилась вода. Ещё дня три в лучшем случае. Он помнил рассказы о том, как люди в экстремальных ситуациях выжимали из своего организма невероятные ресурсы. Но читать - это одно, а самому оказаться в подобной ситуации...
Первые два дня он всматривался в горизонт, затем грубый расчёт подсказал ему, что шанс его быть найденным приближался к нулю. Только случай. Или проведение.
Он никогда не верил в бога. Точнее верил в его существование. Но не верил в то, что ему - всевышнему есть до одинокого матроса какое-либо дело. Что, если всё-таки помолиться. Мать говорила, что молиться никогда не поздно, но она откуда знала.
- Эй! - хотел было крикнуть одинокие матрос, однако его голос был уже не тот - столетний старик крикнул бы громче.
- Я никогда не молился,... хоть если ты есть - ты в курсе... Не знаю,... можно ли молиться за себя, или только за других. На всякий случай... погоди, - он отцепил ещё одну плёнку и жадно слизал жизнетворную влагу.
- Так вот, о чём это я,... сперва... позаботься о матери,... если со мной ничего не выйдет - ей будет тяжело. Дай ей сил жить дальше... Вот как-то так.
- Касательно меня... - желательно конечно... ну, было бы не плохо чтобы спасли... кто-нибудь, хоть... Ну а если никак, то хоть дай подохнуть тихо... без нервов, а то нервные клетки - сам знаешь...
- А если тебя нет, - хоть позагораю вдоволь. Эх, чего-то жить охота ещё. Как же тошно...
- Нужно будет перед смертью хоть фигу скрутить - тем, кто меня найдёт. Чтоб им стыдно стало, что поздно нашли... Хотя нет, не им - они то откуда обо мне знают... ему, в смысле тебе... да, да тебе, чтоб тебе эту фигу в физиономию воткнуть, когда наверх попаду. Вот какого лешего ты меня мучаешь? Все...вышний... тьфу - была бы слюна - плюнул бы. Главное тупого рулевого ты пришиб сразу же, а меня вот так вот - до безумия доводишь перед смертью. Сволочь ты, и шутки у тебя не смешные. Хоть бы тучку какую, а то скоро поджарюсь, как курица-гриль. Хотя конденсат так неплохо идёт...
Он старался не спать, но слабость от недоедания и обезвоживания давала о себе знать - глаза закрывались сами.
Снился корабль. Огромный - лайнер. Белый, как платье невесты. Он плывёт мимо, издевательски подавая сигналы, короткими гудками.
- Нет, нет! Я здесь! Не уходите! Я здесь! - во сне он разбросал все нагромождённые строения из пленки, обнажив живительную влагу, которая за несколько минут высохла.
Проснувшись и взглянув на результат сновидения, он только отвернулся - не было сил ни на что.
- Ну... и... лад... но..., - Солнце клонилось к закату.