Аннотация: Попытка анализа аниме "Сад слов" Макото Синкая.
Быть может, это прозвучит как банальность, весь мир признаёт, что работы Макото Синкая - шедевры, что творчество его имеет неповторимые черты. Всё-таки, мне хочется тоже прикоснуться и попытаться понять, что же это...
"Сад слов" - я попытаюсь пересказать, что там поисходит, но не придерживаясь рекурсии сюжета фильма, а хронологически.
Жила-была молодая учительница японской литературы. Преподавала в старшей школе в Токио. Утончённая натура. Во всех смыслах: телосложение - астеническое, психологически - явный невротик, хозяйка - не очень, кухарка вообще никакая, обе ноги левые, обе руки тоже левые, мысли не ниже 50 см над асфальтом... Не баба совершенно. Но замужем, всё-таки. Каково уж было её мужу - человеку, в общем-то хорошему - неизвестно, но нетрудно догадаться... Проработала она в школе пяток лет, и тут случилась беда, да такая, что кому другому - ноги вытереть и пойти дальше. В неё влюбился старшеклассник, а старшеклассница, имевшая на него виды, распустила о ней грязные слухи. И её подкосило. И пошло-поехало такое, во что "нормальные" люди обычно, не в состоянии поверить: что ноги не идут, если надо идти на работу, что физически-здоровый человек почему-то не может дышать, не чувствует вкуса еды и.т.п... Объяснить такое кому-то кроме врача-психиатра обычно бывает нереально, слишком специфические знания требуются для понимания, вот она и начала завираться, и посыпалось всё. С мужем развелась, с работы её не уволили всё ещё, видимо, только потому что врачи классифицировали происходящее, как болезнь, а не как блажь... И вот тут мы подходим к начальному моменту фильма. И сюда вливается ещё одна река - тот человек, от лица которого мы будем слышать внутренний монолог, как задний план фильма...
Младшенький сынок распавшейся семьи... Мы видим одно только детское воспоминание: прекрасные туфли на высоких каблуках, подаренные маме на день рождения. Совершенная форма, лаковая кожа глубокого сиреневого тона с переливающимися искристыми отсветами. В коробке, не на ногах... То, что забылось и всплывает только в снах. Художник предельно лаконичен: вот где точка отсчёта того интереса к обуви, который выделяет этого юношу.
Фильм начинается с почти аутического монолога, столь характерного для Макото Синкая: образов мира, схваченных мгновенным осознанием. Как раз того, что редко всплывает в сознание человека, проходит фоном. И только концентрация внимания художника позволяет донести до уровня слов мимолётные запахи, звуки, мелькнувшие визуальные образы... Стихи в прозе. А рядом - хаотическая последовательность видеоряда фильма. Секундные картинки, каждая из которых - шедевр. От медитативной тишины и ветвей, склонившихся над водой до грохочущих колёс пригородного поезда. Пушистые от дождевых брызг провода, текущая по перрону толпа и единственный человек, как островок: остановиться, поднять глаза, увидеть...
Итак, Акидзуки Такао, человек довольно замкнутый и созерцательный, любящий одинокие прогулки... Конечно, у японцев высокая культура одиночества в плотном людском окружении, но склонным к одиночеству людям внешней тишины нехватает... Когда идёт дождь, Такао идёт через парк. Там и происходит первая встреча. Девушка. Одна в беседке. Сумку поставила на одну скамейку, сама сидит на другой. Увидев приближающегося юношу, пересаживается поближе к сумке, освобождая скамейку для него. Секундный момент, но в нём - акт рефлексии, понимания ею взаимодействия её и его индивидуальных пространств. И вот тут мы впервые ловим эту особенность Синкая: повышенное внимание к ногам персонажа. Сомкнутые колени, повёрнутый внутрь носок туфли. Они незнакомы, и защищены друг от друга нормами этики, но присутствие этого парня отчётливо меняет атмосферу для неё. Она реагирует, хотя могла бы игнорировать. Вот эта звенящая нота: её одиночество для неё тягостно. Она напряжена и гиперчувствительна. И когда он роняет резинку, она движется, как распрямившаяся пружина. Поймать рукой скачущий ластик - это надо быть внутренне напряжённой и готовой к действию. Традиционнные расшаркивания: "Вот возьми" "спасибо" "пожалуйста". Тут ещё эмблема её школы на его куртке.
Уходя, она совершает суперпоступок - то, что выходит за рамки традиционного поведения: произносит танка, проникнутую мыслью о поэтическом втором лице, об ожидании свидания - очень романтичный текст. Сознаёт ли она, сколь глубокое впечатление оставляет? Едва ли. Её игривость подкреплена защищённостью: она учитель, а танка хрестоматийная.
Какие-то секунды. Но всё это можно смотреть десятки раз и не переставать наслаждаться лаконизмом и глубиной... На презентации в Москве Синкая спросили, почему было не снять по этому сюжету игровой фильм. Он ответил, что его привлекает - всё представить и сделать самому.
И вот, пошло-поехало: "В ясные дни добираюсь до школы, как обычно, но потом не могу отделаться от мысли, что совсем не здесь я должен быть." Для обоих дождь с утра - праздник, они играют в нечаянные встречи, не спеша сознаваться самим себе, что на этом отрезке жизни эти встречи уже стали самым важным - и для неё, и для него. Быт показан пунктиром - предельно лаконично, хотя он вмещает в себя много всякого - семейные неурядицы, учёбу, работу - у него, стагнацию у неё. Но во всём уже - взгляд выше горизонта и вот это поэтическое откровение - метафора мечты - полёт вслед за вороной вокруг небоскрёба. Боже мой, кому ещё такое придёт в голову?!. Шедевр, наползающий на шедевр.
"В солнечные дни я чувствовал себя ребёнком в песочнице в мире с поблекшими цветами. Она жила в своём взрослом мире, от которого я совсем далёк. Для меня она казалась воплощением всех тайн нашего мира." М-да... Вот это я бы уже назвал перегревом. Никогда-то рядом нет тех, кто объяснил бы, что никаких таких уж особых тайн в этом мире и нет, а есть лишь трезвость и полученные большой кровью на собственном опыте ответы на вопросы, которые, как оказывается, всем уже известны. Стоит лишь задумываться, читая книги. И остаётся тот свет из детской песочницы, который только кажется блеклым, а в действительности-то, он всё и определяет...
Пиво и шоколад, появляющаяся способность шутить над этим, возможность поговорить о том, что волнует его и сдержанный интерес с её стороны... И вот, мы влетаем в эту знаковую для японцев ситуацию: никто не станет есть из той посуды, из которой ест чужой человек. Если такое происходит, это очень близкие отношения. Дружеские, или родственные. Он начинает её угощать своими бэнто - традиционным японским перекусом из специальной коробочки. Он-то умеет хорошо готовить, но вот когда он неожиданно утаскивает то, что приготовила она - с невообразимым вкусом, она сильно смущается. Но не тем, сколь глубоко он залез в её индивидуальное пространство, а тем, что открылось, что она готовить совершенно не умеет. Любому, смотрящему со стороны "уже всё ясно", только эти двое ничего не желают констатировать, продолжают играть в прятки с самими собой. Важно другое: глядя на нечаянно заснувшего юношу, эта женщина произносит: "Думаешь, для меня ещё не всё потеряно?.." И вот, оказывается, что с едой из его бэнто, её расстройство вкусового восприятия начинает проходить.
Она дарит ему дорогущее подарочное издание о кустарном изготовлении обуви, а он несмело признаётся, что начал делать новую пару обуви - женской обуви. Звучит это как просьба - и она без слов соглашается, снимает туфлю и даёт снять мерку с ноги.
То, что происходит потом - словами не выразить - это какая-то магия. Нигде я не видел, чтобы ступня выглядела так возвышенно - прекрасно, выразительно, чтобы прикосновения к ней были столь одухотворёнными. Сцена исполнена какой-то возвышенной интимности. Просто немое объяснение в любви! И раньше у Синкая бывали моменты с очень одухотворёнными ногами ("За облаками", например), но чтобы ноги "солировали" - такое мировому кинематографу ещё предстоит осмыслить. Эта сцена - духовная кульминация фильма.
А сюжет движется к раскрытию тайны нашей героини. Он сталкивается с нею в школьном коридоре, узнаёт её имя, друзья рассказывают её историю, он находит ту девчонку, котрая была причиной... Нет, не причиной её несчастья - просто тем камнем на дороге, о который наша героиня обязательно, с кармической неизбежностью должна была споткнуться. И споткнулась, проявив свою слабость. Он отвешивает этой девчонке пощёчину, ввязывается в драку, безнадёжную для него, его бьют. Стоило ли? Наказать нехорошего человека, что-то ему доказать - безнадёжное дело. Ой-ли? Действительно, сделать самое страшное, немилосердное зло такому человеку - это НЕ проявить реакцию, оставить подлеца с его пороком и издали наблюдать, к каким разрушительным последствиям приведёт этот порок. Только вот, такая этическая позиция сама непроглядно-черна. Пощёчина подлецу - чище, выше и милосердней.
И уже без дождя в парке. Он не находит её в беседке, а находит поблизости - под отцветшими глициниями, впервые называет по имени и произносит ответную танка к той, что она прочитала при первой встрече. Да, конечно, оба эти пятистишия - хрестоматийны, но сколько же благородства во всём! И тут обрушивается ливень со шквалистым ветром - как камень с души. И насквозь промокшие, они приходят к ней домой, чтобы обсушиться. Вот она - эмоциональная кульминация.
Переодеться в сухое, высушить одежду, приготовить нормальную, красиво сервированную пищу (как он умеет), перебрасываться по ходу ничего не значащими фразами, впервые за долгое время с аппетитом поесть, чувствуя вкус еды. "Похоже это самый счастливый день в моей жизни" - в унисон. И вот тут - логичное, но неуместное: "Юкино-сан, я, кажется, люблю вас..."
Бывают такие моменты, когда нет адекватного перевода, когда одним словом поднимается такой пласт культурного фона происходящего, что пояснения требуют десятка минут. В том закадровом переводе, в котором я видел этот фильм, не используются японские вежливые суффиксы - я считаю, что очень даже зря. Пришлось переключаться на японскую звуковую дорожку и отлавливать это вот "Юкино-сан". Да, имеет место попытка "сократить дистанцию" - уместная для такого признания, но гораздо более робкая, чем прозвучавшее в русском переводе "Юкино". Неупотребление суффикса уместно между супругами недине, это очень фамильярно, интимно, а во всех остальных случаях это просто невежливо. Но и непроизнесение фамилии, а только имени с "сан" звучит лихостью...
О, эти юношеские признания в романтической любви! Произносящий такое не понимает, что ломает об колено то, о чём говорит. Ведь для второго лица это - вызов, обязанность что-то с этим делать, а что вообще можно с этим делать при такой разнице возраста (15 - 27), социального статуса, конкретных жизненных обстоятельств?.. Был бы он хоть на три года старше, можно было бы броситься ему на шею и утащить в койку (будь что будет), но тут - нельзя. Вообще ничего нельзя. (И нельзя было изначально.) Произошедшее - уже вызов к ответственности, и мы видим, как кровь бросилась в лицо, это выражение досады и безнадёжности (а как хорошо и приятно всё шло). Но говорит она другое. Не "не Юкино, а Юкари Юкино", как переведено, а нечто вроде "я - учитель". Но общий смысл - тот же - восстановить дистанцию. То единственное, что диктует порядочность.
Она объясняет, что всё уже решено, что через неделю она уезжает к себе на родину, на остров Сикоку и что благодарна за всё. Пришибленный этим сообщением, он собирается, вежливо прощается и уходит. Она сидит - ещё более пришибленная - всё что могла - только что порушила - и вспоминает. Все те светлые моменты, разрывавшие непроглядно-черный кокон отчуждения, (который она - невротик - сплела вокруг себя). Всё то, что дарило надежду. Что она сейчас теряет. И эта боль, и эта радость заставляют снова совершить суперпоступок - отбросить условности и догнать его. Она бежит, словно в последний раз в жизни, шарахаясь о стены, спотыкаясь, падая и поднимаясь - и настигает его. Куда он мог деться с этой внешней лестницы в такой-то ливень? Он уже во власти переживания разрыва. Ему уже не до вежливости. Он плачет. И в этой детской истерике на её голову выливается всё, что было между ними светлого - в негативном аспекте. Не важно, что всё это - неправда, самое важное, что этой волной эмоций сносит её блокировки, условности. Позволяет броситься на шею и простыми словами сказать правду: "...ты спас меня!". Катарсис. Они ещё не понимают, что именно здесь ключевой момент её выздоровления. Его истерика стала столь необходимой психотерапией.
Дальше - пунктиром. Слепые дожди. Её отъезд. Школа. Возвращение блудной мамы. Проваленный экзамен в обувное училище. Подработка. Смена сезонов в городском парке Токио. Непонятно для чего показанный инверсионный след самолёта, идущего на глубоком сверхзвуке. Титры. И наше испытание на прочность - на способность досмотреть до самой последней секунды: уже после титров мы узнаём, что зимой он пришёл в их беседку, прочитал длинное и тёплое её письмо, мы узнаём, что она устроилась в школу и снова преподаёт - там в своём родном городе на Сикоку. И он вынимает из сумки и ставит на скамейку те весёлые туфли, что он сделал специально для неё. "А сейчас я понимаю, что это я учусь идти по своему жизненному пути. И когда смогу уверенно идти по нему, я приду к ней."
Да... Очень это психотерапевтически. Вот это столь характерное для всех больших работ Синкая - финальный эмоциональный посыл - очень светлый и всегда уже нереальный, несбыточный... Запаздывающие на десятилетия SMS от любимой девушки. Спасающая девушку во время летаргического сна любовь к юноше, о которой она не может вспомнить, проснувшись рядом с этим самым юношей. Выжегший сердце дотла порыв в когда-то бывшее невыразимо прекрасное, как падение лепестков сакуры... Теперь вот это: приду, когда встану на ноги. Это когда? Через 5 лет (20 - 32)? Может быть... Через 10 (25 - 37)? Как по-разному звучат эти цифры, сколь разное они означают.
Если хватит сил спорить с гением, стоит спросить себя, правильно ли вкачивать большое количество сегодняшней энергии в давно прошедшее, или в далёкое будущее? Да, это делает нас людьми. Но нельзя делать такое с любимыми. Нельзя надолго расставаться. С ними нужно жить в наполненном гулом крови, струящейся по сосудам, моменте под названием "сейчас".
И будем честны, романтическая влюблённость юности - это ещё не любовь. И переживание прекратившегося одиночества, выхода из кризиса - тоже не любовь. Это сильные чувства, но находящиеся в разных пространствах.
Подводя итог, скажу, что известная направленность японской анимации решать задачи, которые во всём остальном мире ставит перед собой только игровое кино, продолжает приносить прекрасные результаты. Земно кланяюсь Макото Синкаю.