Рассвет он встретил в пути.
Он шел всю ночь и конец его
пути был еще очень далек.
Не многие отваживались
пройти эту жестокую
пустыню в одиночку, да и из
тех, что решались на это,
выживали не многие.
Человек, чьё имя забыли
все, кого он знал, шел по
пустыне, смотря в даль уже с
полным безразличием к
чему- либо. Он грезил лишь
о глотке воды хоть из
грязной лужи, хоть выжатом
из мохнатой шкуры
больного кота. Подошвы его
некогда весьма недурных
сапог из
мегасуперпроулитанопарафи
нодеципрочного материала
были стерты практически
под ноль. Его одежда была
вся в крови и в отверстиях
от пуль, так как он был
далеко не первым хозяином
и уже негодных доспехов, и
снятых с мёртвого солдата
штанов. Он волочил ноги,
тревожа пыль, которая едва
поднявшись окутывала
сапоги и прятала под собой
его следы. По шрамам на
теле можно было прочитать
его прошлое. От
убийственной жары и суши,
кожа на лице потрескалась,
а язык, казалось, выскочит
и побежит сам на поиски
воды. Куда бы он ни кинул
взгляд, кругом была
раскаленная пустыня, и
можно было увидеть, как
поднимается волнами от
земли горячий воздух,
которым было всё тяжелее
дышать. Было так тихо, что
на расстоянии километра
можно было расслышать
обрывки его разговора,
который он вел сам с собой:
- *ля... Что... Не... Пошел ты...
Он говорил отрывисто и
быстро. Эта странность
появилась у него после
контузии, которую он
получил, пытаясь напугать
своего друга, собиравшего
взрывное устройство для
очередной вылазки
партизан. Когда закат
окрасил багрянцем
ядовитые облака, путник
увидел на горизонте город.
Этот город ничем не
отличался от других
городов переживших эту
ужасную войну.