Аннотация: Сборник рассказов и несколько стихов в конце. Перенесено из старого раздела.
Каждый имеет право быть странным
Это была невысокая гора, на которой росли сакуры. А на них - цветы сакуры (хотя нельзя не признать, что если бы это были цветы груши или яблони, смотрелось бы оригинальнее, а еще лучше, если бы на сакуре произрастали тыквы). Лепестки устилали землю розовым ковром, что было очень красиво. Гору покрывала светло- зеленая трава, а кое- где можно было увидеть нечто вроде сада камней. На вершине горы, которая была почти плоской, и на плоских же участках, располагавшихся тут и там на ее склонах, были вырыты небольшие озера. Совсем маленькие, примерно три на три метра. От подножия горы шли тропинки, а по ним поднимались люди и вообще разные существа (о них речь дальше), желающие созерцать. С другими целями на горе появляться было нельзя, за этим следили специальные сторожа. У них, на всякий случай, были заготовлены лопаты или палки, чтобы никто не безобразничал.
В озерах плавали розовые лебеди. В каждом водоеме - один- два. Лебеди страшно злились, что озера такие маленькие - негде разгуляться. Они любили отталкиваться лапами от одного берега и по инерции плыть к другому. Но часто птицы врезались в противоположный берег клювами. Тогда лебеди разъярялись уже по- настоящему. Они выбирались из прудов и начинали с остервенением рыть землю лапами - делали траншеи, чтобы соединить свое озеро с ближайшим водоем. Когда сторожа видели подобное, они кричали, бежали к лебедям, отгоняли их и закапывали траншеи. А лебедей, если те упорствовали, тащили за лапы и кидали в воду.
Кстати, не во всех озерах жили лебеди. В некоторых плавали рыбы, очень красивые, золотые или серебряные. Их было приятно созерцать. Птицам же не разрешалось подходить к ним даже близко. Потому только ночью, когда сторожа засыпали, лебеди вылезали из своих водоемов и ползли, озираясь и припадая к земле, к озерам с рыбой. Сторожа минировали подступы к этим озерам, но лебеди слишком часто находили нужные тропки...
У северного подножия горы была деревушка. Там жили охотники и рыбаки. Они все время хотели подняться на гору, но сторожа их не пускали. Тогда охотники и рыбаки прикидывались созерцателями, и иногда у них получалось пробраться на гору. Сторожа зорко следили, чтобы никто не пронес удочку или ружье. Поэтому деревенские жители могли только жадно созерцать лебедей и рыб, не более.
У восточного подножия горы жили странные зверьки. Они ходили на двух лапах, были ростом обычному человеку до пояса. Шерсть у них была цвета топленого молока, глаза черные, как угли. Они ни с кем не разговаривали, даже приходя на базар, просто показывали когтем на нужный им товар, и стучали по прилавку несколько раз - столько, сколько им было нужно товара. Или разводили лапами и показывали размер выбранной покупки. Если их пытались обмануть, они начинали бешено колотить лапами по прилавку или по земле, шум был ужасный, они выли и смотрели в глаза обидчику, не мигая. Это было страшно. Немногие выдерживали это. А кто выдерживал, на того они наваливались всей толпой и давили, колотили. Надо сказать, их редко пытались обмануть.
С южной стороны горы находилась библиотека. Все, кроме рыб - деревенские жители, сторожа, зверьки, лебеди - ходили туда и брали книги. Сторожа предпочитали читать философские вещи. Лебеди - детективы, они валялись под сакурами пузом кверху и, постукивая когтями по земле, листали страницу за страницей. Охотники и рыбаки брали в библиотеке все подряд. А вот что читали зверьки - этого никто не знал. Библиотекарь давал им книги из какой- то особой, для всех прочих закрытой комнаты.
За библиотекой было болото, кто в нем жил, в общем- то, неважно, но на болото никто из местных жителей не ходил.
О том, что находилось с западной стороны горы, в этом рассказе ничего написано не будет.
Однажды случилась беда. Был будний день, все занимались своими делами - кто торговал на рынке или делал что- то по хозяйству, кто сторожил гору и закапывал ненужные ямы между озерами, кто валялся под сакурами с детективом в лапах. Все было хорошо. Но вдруг появились рабочие - в зеленых спецовках и фиолетовых касках. Все жители горы и предгорий насторожились и стали наблюдать. Даже лебеди оторвались от чтения.
Рабочие несли лопаты, пилы, грабли и ведра. Они полезли на гору, дошли до вершины и начали рубить сакуры. Этим занималась половина пришедших - остальные сгребали листья и лепестки, ветки, камни, расчищая площадку. Еще несколько рабочих примеривались и собирались копать. Кроме того, снизу подходило еще с десяток человек, они везли тележки, нагруженные кирпичами. Сторожа подошли к ним и хотели было начать бить их палками и лопатами, но один из рабочих показал какую- то бумагу, и пришлось отступиться.
Местные жители (кроме рыб) собрались около библиотеки и начали митинг.
- Бить их всех, - кричали охотники и рыбаки, - за ноги - за руки и в болото.
Лебеди довольно зашипели. Зверьки ничего не сказали, только угрожающе заколотили лапами по поваленному стволу дерева.
- Нет, - отвечали сторожа, - тогда те, кто их послал, придут и будут мстить.
- Вот если б они сами в болото упали или еще как- нибудь исчезли...
- Надо заминировать все вокруг ямы, которую они будут рыть!
В этот момент из библиотеки вышел библиотекарь. Он был стар и мудр. Все почитали его и прислушивались к его словам.
- Нет, о нет, - сказал он. - Не надо их трогать. Пусть себе...
- Но они будут таскать ведрами воду из наших озер, стирать там после работы грязные носки, выроют ямы и построят что- нибудь несуразное.
- Нет, друзья мои, ничего такого не будет. Вы увидите завтра утром, что произойдет. С первыми лучами солнца...
Обитатели горы и предгорий верили библиотекарю, поэтому они молча, ничего не предпринимая, пошли на гору, чтобы посмотреть, что сейчас делают рабочие. А те пилили, рыли, таскали воду из ближайших к ним озер - лебеди, которые жили там, вылезли и стояли поодаль, глядя на это с осуждением. Вечером в этих же озерах рабочие постирали свои оранжевые носки и повесили их сушиться на ветки ближайшей, пока не спиленной сакуры.
Ночью местные жители ушли спать, и сон их был тревожен. Уснули и рабочие.
Утром все, кто жил внизу, побежали на гору. А те, кто жил наверху, проснулись и пошли смотреть, что там поделывают рабочие. Но никого из чужих не оказалось. Вместо ямы плескался чистый водоем, причем довольно большой. Лебеди тут же бултыхнулись и начали плавать от берега к берегу, и им было вполне просторно. Вместо тележек с кирпичами лежали серые камни (если их правильно разбросать тут и там, они могут стать вполне пригодны для созерцания, прикинули сторожа). Все изумлялись - не было видно ни рабочих, ни их орудий труда, ни даже их носков.
Однако многое стало понятно, когда в озере заметили десятка три зеленых рыб в маленьких фиолетовых касках, а на ветках близрастущей сакуры - веселые оранжевые тыквы.
На даче осенью
Всю жизнь бабушка жила в дачном поселке. Хорошо там было... Лес с трех сторон, маленькое холодное озеро - идти полчаса по утоптанной дорожке среди берёз и елок. (Сон из раннего детства - черный провал озера, у берега на дне - качается-играет подводная мягкая трава, ногу сунешь - оплетет и утянет). В детстве мы с сестрой приезжали к бабушке на летние каникулы, а последние годы - только иногда, на выходные.
...Это место в моей памяти - только летнее... а сейчас - ранняя осень... Паутинки, зацепившиеся за листья, полностью раскрывшиеся георгины, отцветший шиповник... Пусто в доме, светло - стены из светлого дерева, покрытые лаком, легкий прозрачный тюль на окнах.
Мама просила разобрать бабушкины вещи, книги. Сестра, конечно, оказалась занята...
Приехала, заварила чай с мятой, и налила в блюдце малиновое варенье. Запасы нашла в мансарде, где стояли на полках банки с вареньем и засоленными огурцами, висели связки (как мы с сестрой называли, 'венички') травы, бабушка успела засушить... Чайник темно- синий, с вытертой позолотой. Помню, бабушка заливала кипятком заварку, клубами шел пар над чайником, солнце сияло на позолоте... Бабушка всегда была хозяйственной. Чистота, половички, пироги, запасы...
Как все непонятно. Бабушки нет - но полно мяты, которую она собирала, вот ее варенье, в морозилке - смородина на зиму...
Я взяла чашку и перешла с террасы в комнату. Ходила, рассматривая знакомые, наизусть запомненные вещи - у каждой свои история. Разглядывала заново... И подумала, что можно об этом написать стихи - целый цикл...
Походила из угла в угол. Интересно, бабушке тут не было одиноко? У нее и телевизора не было. И книг всего лишь две полки. Она, конечно, шила, вязала... Летом - огород, цветы... Но ведь зимой тут мало кто жил. Поговорить не с кем.
Подумалось: как же здесь уютно... Как глупо, что я приезжала сюда так редко. Наверно, бабушке все же было очень одиноко... Но ведь она нас никогда к себе не звала специально. Приедем - рада. Нет - вроде и ладно...
Села на скрипнувший диван, ногой подровняла половичок. Помню с детства, что тут лежал такой же - полосатый, красный с зелёным (может, этот же?). Однажды, когда я простудилась, несколько дней лежала в кровати, выходить никуда не разрешали. Все в комнате разглядывала помногу раз - и половичок тоже.
И вдруг вспомнилось: я была совсем маленькая... я что- то видела, да, в самом деле... Поперек зелёно-красных полос шли маленькие-маленькие темные следочки, с напёрсток... как бывает, когда в дом с улицы кто-то зайдет - а там дождь - и натопчет... А я что же... я тогда смотрела под кроватями, за шкафом, за шторами - не прячутся ли там крохотные человечки. Бабушка посмеялась надо мной. Да-да, я это помню, как сейчас... Только смех - это я вдруг поняла - у нее тогда был как будто нарочитый. Померещилось - или?..
Кто же это был тогда?
Так. Всё. Хватит мечтать, пора разбирать шкафы. Начала с платяного. Одну за другой стала доставать с полок аккуратные стопки вещей. Что-то оставим на даче, что-то соседям отдадим, остальное в Москву увезем. Перебирала, перекладывала... Попадались то и дело апельсиновые корки от моли...
А вот этот платок помню... Только не могу вытянуть из памяти - что с ним связано... было что-то такое... Черный, с яркими цветками... Закрываю глаза - и вдруг вижу! Мы сюда (редкий случай) приехали на Новый Год. Бабушка входит, снимает серый шерстяной платок, под ним - вот этот. Снежинки дрожат растаявшими каплями на выбившихся из-под него волосах. Только лицо у бабушки - совсем молодое. Но... мне тогда было...сколько же... лет двенадцать... Почему же молодая... И в руках у нее - ярко- красные пионы, вот что! Наши все ушли на лыжах, а я поленилась. Бабушка не ждала никого дома встретить. Увидела меня - и все изменилось. В руках - дрова для растопки, выражение лица - озабоченное, она вся в делах... И, конечно, не молодая, а по-прежнему старая... Не приснилось же мне? Не померещилось?
Все мои детские страхи и сомнения, связанные с этим местом, словно снова пришли ко мне и потребовали, чтобы их выслушали, вдумались в их доводы и поверила им.
В то лето, когда я болела, мне приходилось много лежать. Помню, шли бесконечные дожди, дожди... Я была в полудреме, а бабушка на кухне играла с сестрой в лото. И вот... я вдруг увидела, как черный тяжелый бабушкин кот прокрался, прыгнул наверх низкого шкафчика с посудой - в шкафчике звякнуло. Изогнулся, глаза колючие. Часы с кукушкой и маятником- шишками звякнули, маленькая дверка распахнулась, вылетела из нее кукушка - и в окно. Шишки на показались не латунными, а темно-коричневыми, живыми, кажется, даже хвоей запахло. Герань на подоконнике погрозила кому-то красным цветком, как рукой - мол, тихо вы. Что-то зашебаршилось в шкафу. Половицы заскрипели, хоть не шёл никто. Мне стало страшно, я зажмурила глаза, залезла под одеяло с головой... больше не помню ничего.
И это все было, я сейчас вижу яснее, чем даже тогда, помню и запах хвои, и скрип - от окошка к двери и обратно...
А однажды, мне тогда было шестнадцать, я гостила у бабушки в последнее свободное лето перед поступлением в институт. Как-то раз, ни с того, ни с сего проснулась глубокой ночью. Было тихо-тихо, небо - без туч и облаков. Луна бросала белые полосы на пол, на мою кровать, на стеклянный стакан с водой. Я завернулась в одеяло и хотела было снова заснуть - но вдруг услышала странный звук, его не должно было быть здесь... нежный, быстрый, взволнованный, словно кто-то наверху заиграл на пианино. Откуда оно тут?... Невозможно... но это действительно так... звуки шли из мансарды, спеша, переливаясь, словно им было тесно до этого, а сейчас они получали свободу... Что же это было тогда? И я ведь не помнила ничего следующим утром, вот только теперь...
Я начала раскрывать одну дверцу за другой - буфет, шкафы... Не знаю, что думала найти. Может быть, найду в глубине полки пожелтевший конверт - и в нем письмо. Или дневник, написанный вылинявшими чернилами, а слова - с буквой ять... Или медальон восемнадцатого века... Или... Должно же найтись что-то, и я пойму наконец, и соглашусь со своими сомнениями - или вычеркну их из мыслей навсегда.
Может, книги?.. Принялась перелистывать одну за другой.
Из последней выпали какие-то старые квитанции, пожелтевшая открытка с поздравлением к Первомаю - и больше ничего...
Поезд, шиповник, июнь
- Надеюсь, твоя двоюродная сестра здесь больше не покажется!
Злая и расстроенная, Катя сидела на кухне за столом. Андрей занес и поставил на пол сумки с продуктами и ласково обнял ее.
- Что вы не поделили опять?
- Я только задумалась, а она взяла - и украла! Представляешь - мой шиповник, я ведь тот день постоянно вспоминаю, как я без него теперь... сижу - и на душе так пусто... И это уже второй раз, однажды ей понадобился, не пойми зачем, наш Тишка - ну чем ей может быть интересен чужой кот? Которого давным- давно нет на свете! И не видела она его ни разу. И не говори, что я сама забыла, потеряла. Она украла, больше некому.
- Украла?
- Утянула, утащила! Именно она, уж поверь. И сегодня тоже. До нее все было на месте. Я ей сделала растворимый кофе, достала для этой змеи мой пирог с малиной, остался там позавчерашний кусочек. Никогда в жизни больше ее ничем не угощу, отныне ее удел - фастфуд. Можешь с ней встречаться где- нибудь в городе, в Макдаке или еще где... но тут чтобы ноги ее не было...
- А как она узнала? Ты, небось, начала вспоминать ... любишь ты эти рассказы о прошлом...
- Ну и что? У нее своей памяти нет? Или она не видит ничего вокруг, ни запахов не чувствует, ни случается у нее никогда ничего хорошего? Знаешь ли, не верю!
Андрей вздохнул и подумал, что встревать в их отношения он никогда не будет. Кот - ладно. Он был теплый, уютный... но о нем Катя помнит очень много, одно воспоминание - это неважно... Но шиповник... если в самом деле сестра его взяла, то надо будет вернуть. Это единственное, что он сделает. А так - не захочет Катя ее больше видеть - не надо. В конце концов, это не ее сестра. У Анны, бедняжки, такая скучная серая жизнь. Характер у нее трудный, друзей и подруг почти нет, он, Андрей, только еще поддерживает отношения. Муж давно бросил - да и брак их был неудачный, денег вечно нет, ребенок больной... Ей чужой кот или роскошный шиповник - как подарок судьбы... Будет хоть о чем- то вспоминать...
Зазвонил телефон. Андрей снял трубку.
- Да, Ань, привет. Да, кое- что мы заметили. Да, пропало. Ах, около соседнего дома сидишь... Ладно, не плачь, сейчас подойду.
- Ага, видишь? Обязательно возьми обратно, как хочешь, но верни!
- Да она и сама уже жалеет.
Андрей подошел к Анне, сидевшей на лавочке в тени серебристого тополя. Как всегда - блеклые волосы, серенький какой- то плащ...
- На, возьми обратно, - Анна дотронулась до его лба, вернув украденные воспоминания. - Я думала, я буду разглядывать их и хоть немного стану счастливее. Но нет. Наоборот - стало еще тоскливее. Жизнь проходит, понимаешь, а ничего такого не было у меня... Может, я радоваться не умею, может, любить не умею... не знаю, почему так... Прости меня, пожалуйста.
Когда он вернулся домой, Катя жарила мясо под каким- то немыслимым соусом. Пахло настолько вкусно, что захотелось немедленно сесть и съесть и мясо, и помидоры, и ломоть свежего домашнего хлеба. В турке варился ароматный кофе. Андрей подошел и коснулся Катиного лба.
- Вот, вернула. Но все же жаль ее...
Катя закрыла глаза и погрузилась в воспоминания... в возвращенный в ее память день.
Светлая маленькая станция, стоянка поезда полчаса, уютное купе, прогулка по перрону, одуряющий запах шиповника, который рос около решетки вдоль всей станции. Вместе с запахами вернулось тогдашнее ощущение счастья, предвкушение приключений, наслаждение свободой. Да, это было одно из ее лучших воспоминаний...
Берег исполненных желаний
Там, вдалеке, весло оттолкнулось от берега, и лодка канула в молочный туман, стлавшийся над рекой. С пристани было видно, что в лодке сидит мальчик лет шестнадцати, старающийся как можно быстрее уплыть от места своей ночевки. Стражники не могли разглядеть, что происходило на том берегу, но они догадывались о следах невидимых ног на темном мокром песке, о том, что высокая трава примята несколькими невидимыми телами. Юноша наклонился к правому борту и выдернул застрявшую стрелу. Повертел ее в руках и отбросил далеко в воду. Фрейн, начальник стражи, равнодушно следил, как лодка, то появляясь, то пропадая в тумане, движется к Берегу Желаний.
Выйти к Пограничной Реке было трудно - в лесах, на реках, впадающих в Пограничную, было множество лихих людей (и не- людей тоже). Путникам приходилось отбиваться и от разбойничьих шаек, и от озверевших голодных дикарей, и от промышляющих чужими душами полунощников. Наверняка, размышлял Фрейн, в последней перед границей деревне купил лодку. Плыл до ночи, а потом заночевал на берегу, где под утро на него напали.
И все, кто напал, остались там, на темном приречном песке...
Юноша был одет небогато. Любопытно, откуда у него деньги на плату за вход в Башню? Фрейн не старался представить, но все равно невольно чувствовал, что у путника ноги промокли от холодной росы, что ему очень не по себе от того, что до причала оставалась всего одна речная излучина. А про Берег Желаний говорили разное...
Странник, доплыв до пристани, привязал лодку и вышел на шаткий скрипучий мостик. Фрейн указал ему на невысокий деревянный домик, где размещался сторожевой пост. Юноша быстро пошел за ним, оглядываясь по сторонам. Но вокруг не было ничего примечательного - только клочья тумана, бесконечные капли, стекающие с веток на мокрую траву и отражающие серое небо лужи под ногами.
В зале горел камин. Второй стражник, Гар Ильм, сидел около огня, прикрыв глаза. Когда дверь скрипнула, и странник вошел в зал, стражник тут же встал и с широкой улыбкой указал юноше на кресло возле камина.
За окном пошел дождь, мелкий, тоскливый осенний дождь, а сторожевом доме мирно потрескивали дрова, темно- красное вино поблескивало в высоком кубке, протянутом Гар Ильмом.
- Ты приплыл в Ургеллу, чтобы подняться к Башне?
- Да, - кивнул юноша.- Я вот хотел спросить... Действительно все желания исполняются?
- Да, сынок, они исполняются, - Гар Ильм улыбнулся доброй и мудрой улыбкой. - За один поход к Башне ты можешь загадать одно желание. А если судьба будет к тебе благосклонна, ты вернешься сюда через год и загадаешь следующее желание.
Фрейн, мимолетно глянув на дверь, за которой был их арсенал и где сейчас отдыхала вторая смена стражей, подумал, как удачно, что возвратиться сюда удается немногим.
- Это стоит сто золотых?
- Да, - кивнул Гар Ильм, добавив в голос немного печали. - Ургелла была разрушена. Множество людей погибло, дети голодали... Да и сейчас немало домов еще в руинах... И последний дар нашего князя, Эрхеана, спас нашу землю от холода, нищеты и гибели.
Помолчали.
Затем Гар Ильм, словно отодвигая от себя воспоминания и возвращаясь в реальность, протянул руку за платой и подал путнику тяжелую книгу.
- Подписать?..
- Да, вот тут.
Стражник принял от юноши сто золотых.
- А теперь? Просто подняться на верх горы?
Гар Ильм кивнул. Странник посмотрел в окно - за мелкой изморосью бесконечного дождя он увидел темный силуэт Башни. Было видно, что путнику не по себе, черная громада и пугала, и подавляла...
- А как это случилось? - спросил он, отдаляя миг, когда надо было выйти навстречу холоду и зашагать, оступаясь, по мокрой и вязкой земле.
- Ты спрашиваешь, как родилось это место? Башню построили позднее. А тогда, в последние дни войны, когда князь Эрхеан поднялся на эту гору, тут были старые, покрытые серым мхом развалины древнего храма, сквозь которые пробивалась трава. Он упал на эту землю в отчаянии и безнадежности, выкрикнул в черное беззвездное небо последнюю просьбу и умер...
- Но как узнали, что тут будут исполняться желания?
Гар Ильм развел руками, подняв глаза ввысь и сделав таинственное лицо.
А Фрейн, отвернувшись, иронично усмехнулся, подумав, что не странно никакое изменение сознания, а также чтение мыслей, угадывание будущего и тому подобное - после того, как бывшие союзники высылали на Ургеллу ядовитый туман, жгли ее проклятым огнем, а Прозрачная река (которая теперь зовется Пограничной) была тогда вязкой и черно- багровой и, выходя из берегов, убивала все живое...
Юноша вышел из дома. Фрейн шагнул за ним. В лепестках осенних цветов и на листьях застоялась вода, по лужам шла мелкая рябь от измороси. Стражник мимолетно коснулся его плеча и отодвинулся. Он смотрел вслед путнику, который, оскальзываясь, поднимался вверх, и думал, что деньги тот добыл легко - убив двоих своих друзей.
Поэтому неважно, что мальчик был так похож на его младшего брата, который погиб в конце войны. Пусть себе идет.
Гар Ильм вышел и закурил, стоя рядом, на крыльце.
Там, за Башней, за пеленой дождя, была столица Ургеллы, с сотнями разгромленных и сожженных домов, за ней - маленькие разоренные городки и деревеньки. Но с каждым днем разруха все меньше, дома медленно отстраиваются. Черная Башня, как магнит, манит к себе прежних победителей, которые, в конце концов, заплатят за все. Гар Ильм затянулся и спросил:
- Знаешь, что он хотел?
Фрейн пожал плечами:
- Какая разница?
- Само собой, но все же забавно. Будет просить, чтобы его сделали князем в его стране.
- Власти захотел, стало быть?
- Именно. Непременно загляну потом в книгу, что там у него получится, у наивного воробушка.
Фрейн, не ответив, вытянул из кармана трубку. В начале службы, три года назад, он тоже любопытствовал, заглядывал в тяжелую пергаментную книгу, где расписывались просители, и видел их желания и то, как они исполнялись. Фрейн тогда еще удивлялся злым и изобретательным причудам Башни Желаний, тому, как издевательски точно воплощает она прошения путников, какими бы они ни были и кто бы ни просил. Потом перестал удивляться, привык. "Почему они думают, что за все они расплатятся только деньгами?" - но эту мысль не произносил вслух, отправляя к Башне странников, приходящих с юга, востока и запада огромного мира.
Желания исполнялись... Женщина, мечтавшая о встрече с прекрасным незнакомцем... Она действительно встретила однажды незнакомца, оказавшегося сумасшедшим маньяком, и ее нашли через много дней... Фрейн не стал допытываться у Книги, живую нашли или мертвую, и что с ней происходило, пока она была с маньяком.
Восточная принцесса, пожелавшая себе невиданную красоту... К ней были доставлены лекари, давшие ей дивное снадобье - и она стала прекраснее всех в той стране... Прекрасной куклой... Это зелье отняло у нее разум...
Полководец одной из дальних стран попросил победы над многочисленными врагами. Одна из решающих битв закончилась их победой - но его соперник, стремившийся к власти, ночью подослал убийц... началась междоусобица, войска гибли в сражениях со своими же собратьями... и враги захватили страну...
В некоторых случаях Башня не проявляла никакой оригинальности. Подросток, надеявшийся встретиться с родителями - погиб в кораблекрушении (он не знал, что родители его давно умерли, ему говорили, что они в дальней стране... ) Мужчина, загадавший избавление от мучительной и многолетней головной боли... Здесь Башня устроила ложное обвинение в государственной измене и казнь - ему отрубили голову. Фрейн подумал, что в тот день Башня, видно, была не в настроении - придумала первое попавшееся и самое очевидное...
Ургелла была небольшой, вечно (и успешно) воюющей страной на севере мира. "Союзникам будь верен. Врагов бей. Предателей наказывай. Договоры соблюдай". Князья и военачальники всегда считали, что этот древний краткий девиз заменяет любую политику.
Ургелла начала войну с соседней Тиеренной - за область Черных гор, где были серебряные рудники. Князь был уверен, что Тиеренну они победят без труда - тиереннцы были не лучшие воины. Однако только первые победы достались легко - дальше началось странное. Укрепленные крепости - те, которые раньше были еле защищены. Почти мирные прежде форпосты, в которых неизвестно откуда появлялись отряды отчаянных наемников, совершавших ночные набеги на Ургеллу. Засады на тех тропах, о которых никому, кроме ургелльцев и их союзников не было известно. Оружие, доставляемое в Тиеренну бесконечными обозами. Черные колдуны Фарлайна, появившиеся в Тиереннской армии.
В это же время разгорелась война на севере - между Анлардом и Аркайной, давними союзниками Ургеллы. Друг к другу они до того были нейтральны, воевали с Фарлайном, королевством черных чародеев. На совете лидеры Ургеллы решили, что в войне своих союзников они должны быть нейтральны, не помогая ни тем, ни другим. И надо было решить загадку с Тиеренной. Если в этом участвуют черные колдуны... Неужели им не надо копить силы для войны с двумя крупнейшими королевствами севера?
Ургелльские разведчики довольно быстро донесли, в чем дело. Князь и полководцы были изумлены - не Фарлайн, хотя и они участвовали в этом, а Аркайна, давний союзник... От них шли наемники в Тиеренну, они слали туда оружие и укрепляли тиереннские форпосты...
Такой подлости никто не мог ожидать. Немедленно было решено подписать мир с Тиеренной, присоединиться к Анларду и воевать с Аркайной до полного ее разгрома.
Король и герцоги Аркайны, через послов, клялись всем, чем только можно, что они не виноваты и не умышляли против Ургеллы, но факты были против них...
Тиеренна подписала с ургелльцами пакт о ненападении. Анлардцы были рады помощи в войне с Аркайной. А затем...
Прошел месяц или два, и наступили черные дни...
Анлард в те годы находился на спаде своего могущества. Не выдержав войны с Аркайной, они подписали договор, выплатили контрибуцию и вернули часть прежде отвоеванных земель. В их мирном договоре было условие не помогать Ургелле в военных делах. Урегелла осталась один на один с Аркайной... Тиереннцы нарушили пакт и напали. Фарлайн помогал Тиереннцам уже открыто... Аркайна всегда считала ургелльское королевство чем- то вроде своего меча против общих врагов, но не желала его усиления. Она отомстила за свой страх, пережитый Аркайной в те первые дни, когда Ургелла решила воевать на стороне их врагов. Отомстила за то, что маленькая страна, которую они не считали никогда серьезным врагом, решила пойти против них.
Проклятый огонь уничтожал города и деревни, в реках текла кровь, а вода в колодцах стала отравой. Чародеи наводили черный туман, обжигавший легкие и пахнущий странной горечью. Дети, рожденные в те дни, были жалки или страшны. Люди голодали, становились похожи на зверей, злых и отчаявшихся. Князь Эрхеан чувствовал свою вину за то, что не смог спасти свою землю. В одной из последних битв армия Ургеллы была почти до конца уничтожена...
Князь умирал от ран, полученных в тяжелой и неравной битве. Соратники спрятали его среди развалин древнего храма, чтобы враги не могли взять его в плен и их вождь мог умереть спокойно. Эрхеан приказал друзьям уходить и остался один. Там, в последние мгновенья жизни, князь бросил проклятие всему огромному миру, убивавшему его народ или равнодушно глядевшему на его гибель.
Тело его не нашли...
Война завершилась через несколько недель. Враги удовольствовались тем, что почти уничтожили Ургеллу и увели свои войска. А земля, выжженная и проклятая, им была не нужна.
...Прошло немного времени, и начали распространяться слухи о том, что в развалинах храма исполняются желания. Ургелльцы начали было совершать туда паломничества, однако их просьбы оставались не услышанными. Это место посетил новый князь Ургеллы, он долго бродил среди древних седых камней, размышлял, вслушиваясь во что- то... Затем князь приказал возвести Башню, около нее устроить пост стражников и принимать приходящих из других краев. Их желания всегда исполнялись...
...Стемнело. Фрейн снова вышел на крыльцо и раскурил трубку. Из дома стражников были слышны негромкие голоса, над крышей стелился серый дым. Дождь прекратился, и повсюду расползалась холодная, безжизненная мгла, злая магия словно сочилась каплями по мокрым стволам деревьев, стекала с темных листьев, пропитывала влажный воздух, текла в реках, выплескиваясь на склизкие глинистые берега... "За что нам это? - думал Фрейн, глядя сквозь пелену дождя в размыто- серое небо. - За то, что мы не согнули голову и не простили предательства союзников? За верность слову? За наивность и веру в военное братство? За то, что имели смелость воевать с сильнейшим?"
И не было выхода из круга черных дум... И не хватало сил разорвать этот круг...
Литагентство "По ста мирам"
Предстоящая встреча должна была стать самой важной в моей жизни. Я очень надеялась, что так будет - но и понимала, что все может закончиться ничем. Хорошо, что назначено на утро - до вечера ждать было бы просто невыносимо. Сын переживал вместе со мной. Помогал убрать со стола после завтрака, принес мою сумочку и проверил, есть ли деньги на проезд. Заставил взять лужеотталкивающие галоши. Это, мне показалось, уже лишнее - небо сегодня было безмятежного бледно- зеленого цвета, разноцветные облачка мирно плыли своими неведомыми дорогами.
- Все равно. Обещали временные дожди! Возьми галоши,- непреклонно сказал сынок.
Взяла с неохотой, но, с другой стороны, действительно, не раз я уже портила обувь, наступая в прозрачно- свинцовые лужи растекшегося по асфальту времени. Один раз, когда мои туфли насквозь вымокли, одна превратилась в старый деревянный башмак - мне кажется, это откуда- то из средневековья, в другой раз я еще и ноги окунула, простудилась, и мои осенние сапоги преобразились в какие- то невразумительные древние сандалии на тонких ремешках, а я почти потеряла голос - могла говорить только на древнеальтейском, лечилась несколько дней и довольно много истратила на лекарства.
Я забросила галоши и зонтик в пакет, взяла книгу - в дороге почитать, накинула куртку и, поцеловав сына, вышла из дома.
- Удачи! - крикнул он мне вслед.
- Спасибо, солнышко. Я тебе сразу позвоню, как что- то будет ясно.
Я успела запрыгнуть в отходящий трамвай. Он уже был в новом, весеннем виде - без окон, с пустой площадкой у задней двери. Я выбрала себе дальний угол и стала у оконного проема без стекол. Ажурные бортики, защищающие пассажиров, уже подросли (в ранневесенних трамваях с только появляющимися бортиками ездить немного опасно. В марте я предпочитаю порталы, пусть это и дороже). Я смотрела на синие и розовые листья, на раннюю желтую траву, на маленьких крикливых горгулий, сидящих на ветках или суетливо таскающих пух и мягкие веточки в дупла - так они готовят подобие гнезд- кроваток, вдыхала свежий, вольный весенний воздух... Над трамваем что- то привычно дребезжало и позвякивало. Внутри было почти что пусто: хмурый оборотень в сером пальто, с замкнутым выражением лица, читал газеты, парочка привидений - пышное средневековое платье на даме и камзол с кюлотами, явно более позднего времени, у кавалера - шептались о чем- то своем.
Мимо проплывали деревенские пейзажи, лесочки с подснежниками и круглые озерца, наслаиваясь на урбанистические картины - сумасшедше летящие одна за другой машины, многоэтажные стеклянные офисные башни, подпирающие небо... Трамвай остановился. В передние двери вошли двое леших, кинувших золотую монету в кассу при входе и втащивших огромную, какую- то лохматую корзину с ягодами - за спинами леших можно было увидеть поляну с разбросанными тут и там горстками снега, а в задние двери поднялись мальчик со скрипкой и пожилая женщина, видимо, бабушка, за их спинами посверкивало сотнями стекол здание в стиле хай- тек. Я перебралась поближе к передней площадке- там пахло свежестью, тревожным и влажным запахом леса и тающего снега, а в конце вагона весенний ветер щедро смешивал запах нищей городской листвы с машинными выхлопами. Остановка, где на разделенной прозрачной стеной скамейке несколько человек ждали другого трамвая - одни сидели под темным дубом с корявой корой, другие под стеклянной крышей - эта остановка осталась позади, а мне нужна была следующая.
Я ждала этого дня два месяца. Полгода я откладывала деньги, чтобы заплатить известному литературному агентству "По ста мирам". Из литагенств это самое престижное, они если уж берут у писателя его работы и обещают пристроить, то и пристроят. Когда мама узнала, сколько я заплатила, она ахнула: "Да зачем тебе вообще это нужно!" Я мрачно ответила, что вот, автором прослыть хотелось. Ну как это можно объяснить... для нее - странно и даже, может быть, смешно, для меня - очевидно...
Я всегда что- то сочиняла, иногда показывала свои творенья друзьям, иногда просто забрасывала в на полку (у меня есть специальная полка, отвела ее для своих тетрадей, а то все написанное можно было, в какой- то период моей жизни, найти уже просто везде - среди книг, на полке с носками, около хлебницы, на подоконнике). Однажды я поняла, что бессмысленно писать только для себя... Но, сомневалась я, понадобятся ли мои повести и романы кому- нибудь еще? За многие годы я прочла целые шкафы книг, и у меня появилось, в конце концов, не то ощущение, не то предчувствие, что нужной кому- либо станет не та книга, где закрученный сюжет и не одномерные, а совершенно жизненные герои. Это все важно, но тайна не в этом. Автор отдает книге часть своей души. Мне кажется, что книга может стать нужной, если ты, читая ее, найдешь в ней что- то родное... Например, я в юности очень любила, читала и перечитывала небольшую книжечку стихов Ариадны Гвенл, почти никому неизвестной поэтессы прошлого века. Грустные стихи об одиночестве... Мое любимое было "Сегодня в небе только две луны. На серый камень падают снежинки..."
Потому я и выбрала из всех агентств именно "По ста мирам". Я надеюсь, что где- нибудь там, в бездонной Вселенной, есть родная мне душа, которая рада будет увидеть наш мир моими глазами - и они смогут найти эту родную мне душу...
Агентство "По ста мирам" переводит на разные языки и рассылает произведения автора по всем известным мирам (где существует цивилизация и письменность, конечно). Немало наших авторов, которые почему- либо не были популярны в нашем мире, находили своих читателей в таких краях, которые они и вообразить себе не могли (или увидеть в кошмарных снах). Меня умиляет рекламная картинка агентства: маленькая болотная сапунья, лежа пузом на кочке, среди кувшинок, осоки и прозрачных пузырей с переливающимися боками, которые поднимаются от воды к темно- зеленому бархату неба, держит в правой передней лапе тетрадь с водонепроницаемыми страницами, задумчиво грызет кончик пера, по небу плывут три золотистые луны, под картинкой подпись: "Эту книгу уже где- то ждет ее будущий читатель..."
Я отдала несколько своих рассказов, две повести и роман в агентство. Литагент, который со мной работал, выбрал небольшую повесть и, после того как переводчики агентства ее перевели, разослал в различные издательства в разных мирах и измерениях. Это было примерно четыре месяца назад, и вот вчера он позвонил мне и просил прийти в офис. Я очень надеялась, что он скажет мне - в десятках миров повесть уже пошла в печать и все буквально требуют и другие сочинения того же автора! С другой стороны, что- то в глубине души говорило мне, что более вероятно иное: никому повесть не понравилась и автора, от греха подальше, просят больше никогда не появляться ни на пороге их редакции, ни в электронной почте...
Когда я подходила к высокому каменному крыльцу огромного офисного здания, я страшно волновалась. Если агент сейчас скажет, что моя писанина никуда не годится, и лучше бы мне найти другое хобби, моя жизнь будет сломана (мне так казалось), долгие годы труда прошли напрасно... Я нашла, наконец, внизу огромную таблицу с кнопками, на которых были номера этажей. Нажала 113, и тут же облако золотой пыли окутало меня, голова, как всегда при скоростном подъеме закружилась, и через несколько секунд я была в холле 113 этажа. Коридор шел между стеклянной стеной, откуда был вид на улицу (я не выношу высоты и даже смотреть не стала за стекло), и бесчисленными дверями с табличками, на которых были названия фирм. Коридор завернул за угол, и я увидела посреди длинной стены только одну дверь - это и было агентство "По ста мирам". Оно занимало четверть всего этажа. Я позвонила, и над дверью раздался приятный голос, спросивший к кому я иду - я назвала фамилию моего литагента и вошла. Гладковолосая девушка, секретарь на ресепшн, указала мне нужную дверь. Я вошла и сразу нашла глазами моего агента - мне важно было увидеть выражение его лица: безразличное оно будет, недовольное или счастливое. Но он быстро- быстро что- то набирал в компьютере, не глядя на меня. Потом оторвался, пару секунд осознавал, что происходит, и, вернувшись в реальность, кивнул мне на стул.
- Присядьте, я сейчас... одну минуту.
И снова быстро- быстро заколотил по клавиатуре. Судя по характерному попискиванию, литагент сидел в скайпе. Наконец он сделал последний аккорд и уже вполне вменяемо посмотрел на меня.
- Ну что ж... Сначала о том, что мы сделали.
Он вытащил длинную распечатку. Я изумилась - неужели они смогли разослать рукопись в столько редакций? Агент развертывал и развертывал свиток...
- У нас все эти сведения есть в электронном виде. А вот это отдадим вам... Для размышлений. Вам, разумеется, нужно смотреть там, где есть пометки. Обычно отказывают, не давая объяснений, но вот, допустим... Второе измерение планеты Гаэлг. У них такой мотив отказа: "В рассказе пропагандируется пренебрежительное расистское отношение к существам из иных материалов".
Я была ошеломлена. Как так? Мой рассказ о трагическом происшествии на свадьбе моего двоюродного брата... Где же тут расизм?
- Ну, на Гаэлге вообще очень широкое понятие о демократии, там даже у мебели есть избирательные права, а у вас в повести статую переплавляют, что ж вы хотите... Я думал, у них это пойдет как правдивая картина бесправия и угнетения - но нет, не прокатило... Так, что дальше... Альтарра, высокоинтеллектуальная цивилизация. "Слишком жесткое для детской литературы произведение ..."
- Но это не детская литература!
- Ну, Альтаррианцы на таком уровне развития, что деревенская свадьба, все эти кладбищенские страхи, таинственные убийства, древние идолы... Им это только для детей пошло бы... В детский журнал и слали. Так. Цивилизация Стормн. Пытались напечатать в юмористическом альманахе. У них ведь подобные вещи вызывают бурное веселье...Их отзыв: "Мало юмора".
- Мало?? Но его там и вовсе нет... Это просто рассказ о необычном, почти детективном происшествии, оно случилось нынешним летом, когда мы с сыном ездили в деревню. Вы же знаете, я стараюсь писать в духе наших традиционных реалистических писателей, я хочу рассказывать о жизни - такой, как она есть, иногда грустной, иногда таинственной или страшной. Я не пишу в жанре фэнтези и не выворачиваю реальность наизнанку, я хочу описать мой хрупкий, иногда неуютный, но любимый мной мир, рассказать о том, что вижу. Я не напишу про наш разноцветный снег, что он белый, не буду выдумывать несуществующие миры, населенных одними людьми... Знаю, это сейчас не модно, но тем не менее...
- Кстати, о фэнтези. На планете Земля о вашем повествовании был вот такой отзыв: "Повесть в жанре фэнтези написана неплохим языком. К сожалению, сюжет заимствован автором и не является оригинальным".
- Ну, я не знаю! Как же так... Ведь все, что я написала - правда... Я как раз ничего не выдумываю. Я только постаралась описать случившееся так, чтобы было психологически достоверно. Мы жили в деревне Нилль. Мой брат должен был жениться, перед свадьбой, за день, они с друзьями по обычаю прощались с холостой жизнью, напились, и жених забрел на местное кладбище, а там в шутку надел обручальное кольцо на руку одной из надгробных статуй, изображавшей Мегеру с волосами- змеями. Но потом кольцо снять не смогли - статуя сжала палец... В первую ночь после свадьбы начался сущий кошмар - она пришла, чтобы задушить жениха - и ее переплавили... Я тут не выдумала совершенно ничего... И тем более не пересказывала чужие произведения.
- Ну, в мирах, подобных Земле, это видится как фэнтези. И знаете, я все же думаю, ваши рассказы там могут пойти, надо только получше познакомиться с их литературой, обычаями, чтобы снова не попасть на знакомый им сюжет - это, кстати, вам самая главная рекомендация. Ну да ладно! Перейдем к тому, что прошло успешно. Вы ведь знаете, если мы решаем работать с автором - мы работаем до победы! До того момента, когда нашего автора начнут печатать. Итак, во- первых, на Огненной планете саламандры приняли книгу на ура. Напечатают в обзорном журнале "Чужие цивилизации", есть у них рубрика "Их нравы". О денежной стороне вопроса чуть после. Во- вторых, и это я считаю победой, мы заключили договор с одной из редакций планеты Айзт. Там довольно сложная для понимания цивилизация, две главенствующие расы - наподобие наших пчел и муравьев. Биологически они ближе к людям, но есть некоторые свойства... И в устройстве общества тоже - там оно своеобразное, напоминающее улей или муравейник... В общем, они нашли в вашей повести черты некого коллективного устройства...
- Коллективное там было только пьянство.
- Ну, нам это неважно. Главное, что они довольны, и наше агентство уже подписало договор на некоторые ваши произведения... Единственно, надо будет слегка их доработать, внести немного простого, такого, знаете ли, здорового коллективизма... Словом, я вам советую сделать ставку или на цивилизацию Айзт, и тогда в каждом произведении у вас должны быть намеки на коллективное начало в организации общества...хм... Или попробовать еще раз на Земле. Думаю, здесь вам достаточно будет просто описывать то, что вокруг нас, поверьте, им будет это казаться лихо придуманными декорациями, главное - сюжеты, вот тут вам, видимо, придется напрячь фантазию. Не могу объяснить почему, но есть у меня ощущение, что описывая только нашу реальность, вы будете снова уличены в каком- нибудь плагиате...
Я вышла из офиса и тут же позвонила сыну. Он был так рад за меня! Я, в общем- то, тоже склонна была считать подобное начало успешным. Не совсем таким, как мне бы хотелось, но ведь это начало. Единственно, что я все время прокручивала в голове, что не давало мне покоя... Мне казалось, что мир Земли очень похож на наш, многие их художники рисовали нечто, весьма узнаваемое... Например, "Сон разума" Гойи - он очень точно изобразил наших лесных птиц. Или картины Сальвадора Дали - типично наши пейзажи...
Мена
Я ходила по крытому рынку, как всегда многолюдному, всюду кричали, зазывая народ, торговцы. Пахло маринованным чесноком, персиками, жареным мясом... Купив напоследок развесной халвы, взяла свои многочисленные сумки. Возможно, по ассоциации с восточным колоритом базара я, возвращаясь, всегда чувствовала себя верблюдом. "Да, милая моя, ты не воздушное создание, ты верблюд. Добрый, безотказный носильщик- труженик". У одного пакета ручка порвалась, и яблоки упали на ногу. Золотые и пурпурные, наливные, душистые, они раскатились по грязной земле. Я быстро подобрала их (я не просто труженик- верблюд, я еще очень ловкая и хозяйственная) и отправилась домой, кинув рассеянный взгляд на прилавки, где лежали горками красные помидоры, оранжевая морковь, темно- зеленые огурцы, курчавый укроп и какие-то причудливой формы коренья. По дороге, останавливаясь то и дело - руки болели, и все из-за жадности - я думала, как можно было бы нарисовать этот рынок. Какая роскошь красок! На первом плане нарисовала бы ряды, где продают приправы - на них только посмотришь, и чувствуешь заморский, жгучий запах пряностей. Слева поставила бы продавца больших пестрых платков - их тут не продают, но для колорита... И солнце, пробивающееся сквозь стеклянную крышу...
Еще один привал пришелся на начало парка. Я поставила сумки на лавочку и присела рядом с ними. А еще можно было бы нарисовать малышню, играющую на площадке. Они, все такие маленькие, забавные, куда-то лезут или напротив. Не обращая внимание ни на кого, лупят по песку яркими лопатками. А из-за дерева на них смотрят две грустные, мудрые волшебницы в невесомых, летящих от малейшего ветерка светло-зеленых одеждах. Я представила себе их сосредоточенные лица, невеселые глаза. Они знают, что и с кем станется потом...
Я поднялась и взяла сумки. Если бы, думалось мне, когда-то в юности я не бросила художественную школу... Если бы не вышла потом быстренько замуж - после чего махнула рукой на поступление куда-либо... Если бы вышла замуж поудачнее... и потом не развелась бы... родив перед этим двоих детей... Институт я все-таки окончила, вечерний, но моя профессия далека от искусства.
Когда дети стали перестали просыпаться по ночам, а мама ушла на пенсию и стала приезжать намного чаще, я поняла, что жизнь - не обязательно каторга. Вспомнила, что можно встречаться с друзьями, читать книги - а не засыпать в первую же выхваченную из вереницы дел минутку. И снова принялась рисовать. Точнее, сначала для сына и дочки - писала им маленькие истории и украшала их множеством картинок. Потом - в редкие, украденные уже у отдыха и друзей, часы - стала рисовать для себя. Техника... композиция... все было слабо, я ведь осталась недоучкой. И, кроме того, жизнь как будто решила соревноваться со мной - или я найду время для работы над картинами, или она придумает, какие бы мне подбросить препятствия и поставить подножки. Надо было помогать детям с уроками. Заболела бабушка - я через день ездила к ней. Потом у сына начался переходный возраст... Затем и у дочки...
Но я твердо для себя решила. Я никому и никогда не скажу ничего наподобие "мне не до тебя, я сейчас творю...". Не собираюсь вставать в позу непонятого гения, которого заедает быт. Я не считаю, что могу дать миру нечто такое, ради чего могу отодвинуть на потом то, что отнимает у меня время - сына с дочкой, их сложности, жизнь своих родных...
Но с некоторого времени я стала ощущать странное... Однажды зашла в подъезд, и вдруг померещилось, что это не мой подъезд, что я ошиблась дверью и ничего здесь не знаю. Я подумала, что это - усталость и бессонница. Я за две ночи почти не уснула - стояла за мольбертом, писала... было вдохновение и ощущение полета. И вот теперь - расплата, переутомление, до галлюцинаций.
Затем - домашние дела. Я считаю, что в доме должно быть уютно все, от пестрого коврика у двери до заманчивых запахов тушеного мяса и пирогов. По выходным к нам приезжали или мои родители, или еще кто-то из родственников. Я всегда стремилась, чтобы семья была большая. Дружная, чтобы даже дальняя родня не отдалялась еще дальше... Я делала как-то в субботу тесто, и вдруг мне пришла мысль - а зачем я это делаю? Не все ли равно, есть эти пироги или нет? Мне безразличны мелочи, которыми я украшала кухню - многочисленные фигурки под гжель, декоративные хохломские ложки, часы на стене в виде кошачьей головы с бегающими глазами. Я помню, что покупала это - но не понимаю, зачем. Я равнодушна к тому, что вокруг меня. Было бы чисто, были бы яркие краски - и довольно.
Потом - дети... как-то мы пошли все вместе в кино - я всегда планировала хотя бы раза два в месяц семейный поход. Хоть в музей, хоть в Макдональдс - но все вместе. Болтать обо всем подряд, рассказывать забавные случаи или даже обсуждать что-то важное. И вот я посмотрела сбоку на них и мне показалось, что они не только на меня непохожи, но мы вообще случайно живем вместе в одной квартире, и забочусь я о них просто по инерции.
Я не хлопотливая домоседка... Мне почему-то стало казаться, что я на самом деле совершенно другая - постоянно работающая, немного холодная и постоянно пишу картины, что на самом деле, именно это моя профессия...
Я вставала утром, и мне вспоминались сны. И я, глядя на них отстраненно, чувствовала, что это не мои сны, и такое ощущение было неприятным и немного страшным.
Сейчас, пока я шла по парку к моему дому, где жила последние пятнадцать лет, у меня вдруг появилось ощущение, что я тут почти ничего не знаю, просто иду и разглядываю новые места, каштаны, ярко-зеленые газоны. Но это не мое, чужое...
Надо об этом непременно кому-то рассказать. Но кому - и как?
Тут меня кто-то назвал по имени - я вздрогнула и подумала: "И тут знакомые, как мир тесен..." - хотя удивляться такому очень глупо, я часто в парке встречаю знакомых.
Меня окликнула женщина, стоявшая перед мольбертом. Я подошла, пристроила сумки к бордюру газона. На ее рисунке увидела наш парк - с листьями кленов и каштанов, вывернутых ветром и словно летящих за ним, с солнцем, пробивающимся сквозь густую листву...
- Ольга, здравствуй, - улыбнулась она мне.
Я была уверена, но когда и как мы встречались - тут провал в памяти.
- Я Елена, мы с тобой учились в художественной школе, помнишь? - она отложила кисть и посмотрела на меня.
Я всмотрелась в ее лицо - и вспомнила. Мы с ней часто ездили домой вместе. Никогда особо не дружили. Потом я ушла из художественной школы, и мы уже не встречались и не перезванивались.
- Да, вот теперь узнала, - улыбнулась ей. - Ты пишешь, да? Расскажи мне, как...
Елена нахмурилась, опустила глаза, затем сказала:
- Обо мне немного позже... Послушай, я понимаю, мы давно не виделись, но все-таки я тебя спрошу. У тебя ничего странного не происходит в жизни?
- Что ты имеешь в виду?
Я никак не соотнесла ее слова с тем, что я действительно стала жить какой-то странноватой жизнью... Я стала припоминать, что у нас было в прошлом, какие общие дела. Отчего-то я подумала, что она попала в нехорошую историю... И стала прикидывать, как с этим могу быть связана я.
- Послушай меня, и ответь, только искренне - у тебя нет ощущения, что ты живешь не своей жизнью?
Я вздрогнула и посмотрела ей в глаза? Откуда она может знать, что...? Елена вздохнула.
- Значит, я права, вижу, что это так. Давай сядем на лавочку, хорошо?
Мы сели. Ее мольберт и мои сумки остались стоять позади нас, на траве.
- Я много пишу, у меня устраивали выставки... Не скажу, что часто продаю картины, но и не бедствую, - сказала она. - А у тебя как? Пишешь?
- Почти нет. Дети, работа, домашние дела.
Я не стала ей рассказывать, что все же стараюсь писать. Что такое доморощенный художник перед профессиональным? Словом, это мое дело.
- Я так и думала. Ну, а я не вышла замуж, и детей нет. И вот со мной стало происходить непонятное. Мне стало казаться, что я... занимаю чужое место...
Я засмеялась.
- Так не бывает. Ты много училась, работала, а семья... не у всех тут все складывается удачно...
- Нет, Оля, не в том дело. Я с детства любила рисовать. Все родные хвалили мои работы, и я точно решила, что хочу стать художником. Не просто писать картины, а стать знаменитой, чтобы у меня были выставки, известность! Я думала, это просто... Я понимала, что надо очень много работать, но я была готова... Сначала занималась в кружке рисования, и была там лучшей. Но ведь там все рисовали "для себя"... никто потом не пошел дальше - а я поступила в художественную школу. И почти в первые дни поняла, что я - всего лишь одна из очень многих. Далеко не первая. И таланта особого нет... А я уже лет в десять точно была уверена, что без таланта никто ничего не добьется.
- Ну и что? Талант у многих проявляется не сразу, и труд тут очень и очень важен. И главное - ты все же добилась, ведь так? Да и что вспоминать все эти детские переживания, в нашем возрасте уже ясно, кто и чего на самом деле стоит.
- А ты помнишь, как перед майскими праздниками мы с тобой ехали домой в трамвае?
- Нет, конечно... Столько лет прошло.
- Мы ехали, впереди были праздники, потом - лето и каникулы. Но у нас было такое скверное настроение. Я тебе сказала тогда, вспомни...
И неожиданно я вспомнила.
... Дребезжание где-то над крышей трамвая, ветер в окно... "У нас завтра будут гости. Человек десять родных. На дачу поедем. " "Везет. А мои то ругаются, то работают... Тоска, в общем. Ну - не пристают ни с чем, и то хорошо". "Зато ты можешь быть одна, рисовать... Как ты рисуешь, я наверно никогда не научусь". "Да ну, ерунда". "Нет, не ерунда. Хотела б я так писать картины". "Ну, живопись... Может, это и не пригодится в жизни. А времени тратим много. Я бы лучше поменялась - тебе бы отдала рисованье"... "Точно, а я б тебе тучу родственников отдала" "Тогда давай меняться!" "Давай!"
Нам сразу стало весело, еще две остановки мы смеялись и болтали. Потом распрощались и забыли об этом.
- Неужели ты веришь, что мы тогда действительно... поменялись? Это же абсурд!
- Понимаешь, Оль, я смотрю на детей, на чужих, и мне кажется, что я тоже когда- то ходила с коляской или за руку гуляла со своим малышом, потом покупала ему все для школы... А хочу вспомнить, как это происходило - и не могу, разумеется. И еще многое... как будто у меня должны были быть какие-то воспоминания, но их нет...
- То есть ты считаешь, что я должна была бы жить как ты, а ты - как я?
- Да, в том-то и дело... Понимаешь, я в детстве вроде хотела всего этого, а сейчас понимаю, что...
- Но что тебе мешает выйти замуж? Как художник ты состоялась. Теперь можешь думать и о семье. Тебе тридцать пять всего-то навсего...
- Понимаешь, у меня все и всегда было неудачно... в личной жизни. Может, я какая-то не такая, может... Я несколько месяцев назад сходила на выставку. И увидела тебя, с детьми и еще там кто-то был, наверно, твои родители. Вам так хорошо было вместе, вы что-то обсуждали, потом все вместе спустились в кафе... После той выставки у меня все и началось... воспоминания эти небывшие, и все... Я долго думала, почему так могло получиться, и вспомнила, наконец.
Я по-прежнему считала, что это - бред. Кто не говорит: "А хотел бы я быть...", но никто из-за этого не меняет свою судьбу на чужую... Но - то, что происходит со мной... ведь и это началось недавно...
Она тогда пожелала себе мою судьбу из зависти, я в шутку, мне было в то время не слишком важно рисование, точнее, я просто не думала, что оно куда-то денется от меня, а так, болтала ни о чем... Она хочет сказать, что именно поэтому я не стала той, кем должна была стать - холодной, целеустремленной, успешной...
- И что ты предлагаешь? - спросила я.
- Давай вернем все обратно. И тебе плохо, и мне тоже. Просто поменяем все назад.
Я опустила глаза и стала рассматривать медленно ползущую по травине букашку. Вот так просто сказать "Давай вернем" - и она ответит "Давай!"... и что? Я стану настоящей художницей, а она обретет семью... А дети? Или мне тогда станет все равно? Я покачала головой и поднялась со скамейки.
- Ты все-таки мне не веришь? Но послушай...
- Дело не в этом. Я, может быть, тебе и верю... Но моя жизнь - это моя жизнь. А твоя - это твоя. И больше обменов не будет.
Она схватила меня за рукав - глаза у нее были несчастные, отчаянные и безумные... Я вырвала руку, подхватила сумки и ушла.