Язычки неровного, дрожащего пламени почти не разгоняли полумрак в храме. Жрец прошел вдоль стен, поправляя фитильки, подливая каменное масло в чаши светильников. Посетителей сегодня было мало: началась страда, люди заглядывали только на минуту, попросить удачи в дорогу или здоровья больному. Скоро в глубокую каменную чашу посреди зала потечет золото спелой пшеницы, зазвучат слова благословения, и горсть освященного зерна ляжет в закрома с семенами на грядущий посев...
Жрец не огорчался безлюдью в храме. Всему свое время, всем свое дело. Труд угоден Певице, работа крестьян - такая же молитва Девин, как его служение. Даже если они этого не понимают. Достаточно, что она - понимает, и видит, и благословляет...
Закончив обход, он протер тряпочкой резьбу на алтарном камне. Сложный узор почти стерся от времени, но чуткие пальцы распознали бы его на ощупь даже в полной темноте. Порой жрец пытался представить себе тех, кто наносил рисунок на прочную каменную плиту, бережно, чтобы не испортить случайным сколом работу, вытесывал линии Священного Сада... Храм был очень стар, и не всегда в нем служили Девин...
Он хорошо помнил, какими застал эти стены...
За спиной остались равнины Севера, потрясающие воображение Каменные Врата - расколотый пополам горный хребет. Юному послушнику в Храме предание о Войне Магов казалось не более чем сказкой, но уходящие в поднебесье края Разлома внушали трепет при одной мысли о том, какие силы были пущены в ход, и чего стоило усмирить гнев стихии...
Он помнил холод осознания, сопровождавший его в ущелье, запах меда и полыни на ковыльных пустошах Лаксора, пыль дорог, уводящих к поморью, в Байтану, и теряющихся в знойном мареве. Его собственный путь лежал в другую сторону - на древний Юг.
Селение было совсем маленьким - десяток домов вдоль говорливой речки, но жрец видел, как быстро растут человеческие поселения. Достаточно одному зацепиться за землю, как унесенному ветром семени, и вот уже улицы, как корни, разбегаются в стороны, и щетинится кольями свежая изгородь - вырос новый городок.
Дом для него поставили за день, всем миром. Ждали, запасли добрый лес, сухой до звона, и тес - на крышу, и даже забавного петушка на гребень соорудили чьи-то добрые руки. И место выбрали хорошее - на косогоре, чуть повыше села, чтобы не мешал молитвам деревенский шум, и огородили будущий сад, саженцев обещали осенью принести: цепкого винограда, яблонь, дикой вишни...
А вот с местом для храма вышла заминка. Поселяне помялись, пошептались и вытолкнули вперед старосту.
- Тут неподалеку есть храм, - староста развел руками. - Мы туда ходим. Погляди, божий слуга, может, подойдет?
Древние стены заросли лишайниками и мхом, ползучие сорняки заплели зелеными гирляндами алтарь, вскарабкались под стропила обвалившейся крыши. Алые и желтые цветы горели, как жертвенные светильники, в падающих сверху лучах вечернего солнца. Здесь никто не молился много веков, пока не пришли люди. Они не тронули ничего, даже крышу подлатать не рискнули, только оставляли на камне горсть зерна - для птиц, угодная Певице жертва.
Жрец медленно прошел на середину, остановился, закрывая глаза и открывая сердце этому месту, спрашивая развалины храма, сохранили ли они в себе дыхание Силы. Взгляды сельчан он чувствовал сейчас кожей: толпились в проходе, не решаясь сделать и шагу в затопленный солнцем и зеленью зал.
Храм отозвался. Не мог не ответить: в нем стоял имеющий право на ответ, способный разбудить спящее веками святилище, вдохнуть в него новую жизнь. Здесь никогда не служили посвященные Девин, но знак Священного Сада на алтаре полыхнул мягким золотым светом и медленно погас, принимая нового служителя...
- Этот храм подойдет, - негромко сказал жрец, открывая глаза. Голос перекатился по залу, отразился от стен, вернулся к нему - усиленным, изменившимся. Властным. Тот, кто строил эти стены, знал толк в своем ремесле. - Только тут надо прибрать...
Люди не стали срывать природное убранство. Расчистили пол от обломков старой кровли, которые еще не успели перегнить и рассыпаться в прах, сняли стропила. Новую крышу ставили уже по весне, и очень удивились, когда увидели чистые стены, с которых сам по себе сполз моховой покров...
Ощущение взгляда в спину кольнуло холодной иглой. Так не смотрят свои. Так не смотрят враги.
Так вообще не смотрят...
Жрец обернулся, ловя взглядом высокую темную фигуру у порога. Человек. Или?..
Веки сомкнулись, ловя внутренним зрением посетителя, и тут же глаза служителя Певицы широко распахнулись. Нет, гость не был человеком. Эльфом, лишенным Звездной крови, он тоже не был. И даже полулегендарным представителем подгорного племени... Сквозь человеческий облик дышала звериная, древняя, не знающая света разума суть. Не человек, не зверь, но две этих природы, противоестественно соединенные в одном живом существе. Это не могло быть делом рук человеческих, этого не могли сотворить боги - но это стояло на пороге старого храма, и не могло переступить через выкрошившийся от времени каменный брус.
- Кто бы ты ни был, входи, во имя насадивших Сад, - прозвучало негромкое, но властное, прокатилось по залу, заставляя дрогнуть язычки пламени в светильниках.
Усилие, которое делал неизвестный, было бы заметно и менее наблюдательному человеку, чем приученный отслеживать движения души по движениям тела жрец.
- Я не могу, - полустоном-полувыдохом упало на вытертые плиты мозаичного пола. - Я... Не могу...
Храм был спокоен, странная тварь не возмутила его безмолвия. Алтарь не сиял гневным пламенем, никто из богов не препятствовал этому существу войти. То, что мешало ему, таилось в нем самом. И тогда жрец пошел навстречу.
Любой может рассчитывать на защиту и помощь Девин. Любой, кто живет под этим небом, любой, кто пьет эту воду и ступает по этой земле. И если его человеческий опыт отступает перед неведомым, остается положиться на волю Певицы.
- Почему же? - жрец остановился перед пришельцем. - Храм открыт для каждого. Что останавливает тебя?
На лице нежданного гостя ярко блестели зеленые глаза. Не той густой, изумрудной зеленью, по которой безошибочно можно узнать эльфийскую кровь - нет. Тронутая солнечными лучами зелень кошачьего взгляда, настороженного, хищного, встретилась с серой сталью спокойных человеческих глаз.
- Мне туда нельзя, - внятно выговорил гость, и жрец неожиданно для себя понял, что с ним говорит женщина. - Там дом для богов. Для ваших богов.
- А у тебя есть свои, и они запрещают тебе молиться другим? - если женщине-зверю нельзя внутрь - что ж, ему можно наружу. - У меня дела возле храма. Если хочешь, можешь рассказать мне о них, пока я работаю.
Движения двуногой хищницы выдавали в ней зверя еще заметнее, чем глаза - гибкие, переливающиеся, вкрадчивые. Вот-вот прыгнет... На мгновение возникла мысль, стоило ли покидать безопасный храм, жрец прогнал ее. Воля Певицы...
Вдоль стен храма поселяне посадили яблони, деревья давно выросли, и ветви клонились к земле под тяжестью наливающихся плодов. Поправляя подпорки, жрец медленно обходил "дом для богов". Женщина молчала, наблюдая за ним, потом как-то вдруг оказалась рядом, поддержала приподнятую ветвь, пока жрец подставлял под нее рогульку.
- Ты любишь то, что живет, - низкий голос напоминал тихое ворчание зверя. - Ты поймешь...
Она не сказала ему своего имени, только коротко бросила: "Называй меня Кхир". Лесная рысь, дикая кошка. Ее боги не запрещали ей молиться другим богам. Они вообще ничего ей не запрещали - у нее их не было. У всего ее рода не было. С тех пор, как встали на дыбы горы, погребая под собой проклятое племя Магов, сотворенные преступниками люди-звери жили сами по себе, далеко от человеческих поселений, рождались, охотились и умирали. И никогда не задумывались о том, что могут быть в чем-то обделены своими создателями.
Пока люди не пришли к ним. Пока не зазвучали слова молитв. Пока чутье зверя не подсказало женщине-рыси: им дано то, в чем ей отказали. Она пыталась войти не в первый раз, не попадаясь на глаза людям, потом рискнула показаться жрецу. Теперь она хотела знать, что такое есть у людей, позволяющее им говорить с богами.
- У вас есть предания, говорящие о ваших создателях? - возможность узнать больше о проклятом народе стоила многого, но Кхир покачала головой.
- Я не знаю, о чем ты спрашиваешь. Я знаю вот здесь, - рука, покрытая золотистым пушком, на миг коснулась груди напротив сердца, - кто и зачем создал мой род. Но некому сказать мне, что я должна делать. Мои боги уже ничего мне не скажут. Может быть, смогут сказать твои? Спроси у них обо мне, человек. Я сама спросить у них не могу, ты же видел...
Он не мог отказать. Даже если бы захотел - его долг служителя Девин обязывал его обратиться к насадившим Сад. День за днем он спрашивал - и не получал ответа. День за днем упрямый, требовательный взгляд зеленых глаз сверлил его спину - Кхир перестала скрываться, приходя к началу богослужения и исчезая только после его окончания. Переступить порог она так и не смогла себя заставить, но она задала вопрос и ждала ответа.
Жрец хотел услышать его не меньше человеко-зверя. Но боги молчали.
Спустя месяц у дверей храма он нашел задавленную лань. Следы клыков и когтей не оставляли сомнений в том, кто притащил к храму убитого зверя.
- Кхир, - голос жреца был негромким, но требовательным. - Зачем это?
Женщина-рысь поднялась из примятой травы, жмурясь на бледное осеннее солнце.
- Твои люди приносят что-то богам, - пояснила она. - Я подумала, может, они не слышат меня потому, что я им ничего не принесла?
Жрец вздохнул и присел на порог храма.
- Девин угодно то, что они выращивают своими руками, - пояснил он. - Плоды их трудов. Яблоки, зерно. И нужно это не Певице - им самим. Девин любит нас, своих пасынков, и этот малый дар - знак нашей ответной любви. Боги не едят то, что мы им приносим, Кхир...
- Тогда съешь ты, - решила женщина. - Скоро зима, надо нагуливать жир, а ты тощий, как сохатый после гона.
Жрец поперхнулся сдавленным смешком.
- Я и без твоих подарков прошу богов ответить тебе, - серьезно заговорил он. - Я не знаю, почему они не хотят отвечать. Могу только догадываться...
Кхир перекатилась по траве, оказываясь у его ног и жадно заглядывая в глаза.
- Говори...
- Или мы спрашиваем не так, - тихо сказал жрец, глядя в зеленые глаза зверя. - Или ответ можешь дать только ты сама...
Кхир не появлялась несколько дней. Жрец начал беспокоиться, но где искать пропавшую звероженщину? Леса Юга бескрайни... Он спрашивал поселян, не встречали ли они женщину с зелеными глазами, одетую в выделанные шкуры, те качали головой. Странную прихожанку они давно приметили, но вопросов не задавали - мало ли кто живет в здешних лесах? Храм же вот кто-то построил? К молитве ходит, вреда от нее нет - ну и пусть себе живет, Девин велит не обижать тех, кто тебя не обижает.
Пропажа объявилась сама, мягко спрыгнула со старой яблони, протягивая жрецу что-то, завернутое в обрывок шкуры, блеснула довольными глазами.
- Что это? - удивленно спросил жрец, разворачивая сверток. У него в руках оказалась вырезанная из кости фигурка птицы: отведя назад крылышки, запрокинув головку, птаха, казалось, вот-вот зальется звонкой песней. Работа была грубой, но движение поймано безукоризненно - фигурка дышала жизнью.
- Красота какая, - искренне сказал жрец, разглядывая птичку. - Сама сделала?
Кхир довольно фыркнула.
- Ты сказал, что твоей богине приносят то, что сделано своими руками. Вы ей пасынки, значит, вас она приняла, хотя раньше у вас был другой бог? Я сделала, может быть, теперь она меня примет, и тогда я получу ответ?
- Ох... - только и смог выговорить жрец. Он знал, почему приняла оставшихся сиротами людей богиня Первородных. Примет ли она порождение проклятого племени? - Я положу твое приношение на алтарь. Но я не могу решать за Девин...
В зеленых глазах стоял уже знакомый ему упрямый блеск.
- Я подожду, пока она ответит.
Время шло. Птичка из кости заливалась беззвучной песней на алтаре, Кхир упрямо смотрела из дверей, а боги хранили молчание. Осень сменилась зимой, жрец полагал, женщина уйдет туда, где ее логово - добираться до храма по заснеженному лесу не так-то просто. Но Кхир неожиданно явилась к нему домой.
- Я здесь буду жить, - как о чем-то само собой разумеющемся сообщила она. - Зимой будет холодно. Хочу к очагу.
Жрец подумал-подумал и пошел к старосте. Если зверь тянется к человеческому жилью - это неспроста. Не выгонять же ее, а вот прислушаться стоит. Староста почесал в затылке, послушал - и с утра в лесу завизжали пилы, а в селе застучали молотки. Селяне утепляли сараи и дома, кололи дрова и клали новые поленницы. Даже если жрец чего попутал - лишним не будет, на другую зиму останется. С дальних покосов повезли скирды сена - пусть будет поближе к дому. И только успели управиться, как ударил мороз. Реку проледенило до самого дна, птицы падали на лету, и молоко замерзало в подойнике от хлева до дома. Жили люди здесь не первый десяток лет, но такие холода видели впервые.
На Кхир посматривали косо, но чуть отпустила стужа - явились всей деревней. Благодарить.
Рысюка только плечи прижимала - была бы совсем зверем, прижала бы уши, пожалуй, и спряталась в подпечье. Но на вопрос, чем отплатить за предупреждение, неожиданно ответила:
- Научите готовить, как у вас принято.
Мужики аж присели от такого ответа. Баба - и готовить не умеет?! Женщины мигом вытолкали их вон, пока чего не ляпнули, подхватили новую поселянку - и вернули только через неделю, когда Кхир более-менее научилась управляться с горшками и ухватами. Толковой стряпухи из нее так и не вышло, но похлебку сварить и лепешки испечь она могла. А большего с нее никто и не спрашивал.
До самой весны женщина-рысь прожила в селении, ходила с мужчинами на охоту, неизменно возвращаясь с хорошей добычей, помогала по хозяйству, насколько хватало разумения. Но чуть появились первые проталины - снова переселилась в лес, и только на службы являлась, не пропуская ни одной, да на полях во время сева старалась не отставать от селян - сыпала освященное зерно в борозду, украдкой пробуя его время от времени на зуб: что же в нем такого, и чем оно отличается от обычного? Боги продолжали молчать - она продолжала приходить и смотреть на алтарь глазами, в которых больше не было надежды. Только решимость не отступать - до самой смерти, если придется.
Сколько это продолжалось бы, знает разве что Певица. Конец ожиданию положили не боги, не жрец и не сама Кхир - давно засматривавшийся на лесунью вдовец. Жену он потерял родами - унесла горячка, ребенка выходили, но что за радость в доме, где женщины нет? На беззлобные подначки соседей отшучивался: готовить и сам горазд, научился поневоле, на охоту вместе веселее, а остальному и научить недолго. И после посева, когда начинают засылать сватов, примерился как-то раз, подхватил рысюку на руки - и внес в храм, как жених невесту.
Обомлевший жрец рта раскрыть не успел, чтобы спросить не менее него потрясенную женщину, люб ли ей такой муж, как зал затопило мягкое сияние. Навстречу странной паре от алтаря шла юная девушка, окутанная серебряным пламенем, и протягивала к ним руки.
- Долго же мне пришлось ждать тебя, дитя...
Служитель Певицы не мог не узнать ту, которой служил всю жизнь. Один за другим опускались на колено люди - и только тогда вдовец выпустил Кхир, в смятении глядевшую на богиню во все кошачьи глаза.
- Но я же так ждала ответа...
- Все это время я отвечала тебе, дитя... - легкие руки легли на голову Кхир, лесунья дрогнула, словно опасаясь боли - и тут же просияла. - Каждый твой шаг, когда ты шла навстречу моим названным детям, был моим ответом... Других я не даю.
- Почему же раньше нам не дано было узнать твою волю? - осмелился спросить жрец.
Богиня оглянулась на него, обнимая женщину-кошку, как потерянного и найденного ребенка.
- Пока вы не приняли ее как свою, какой воли ты от меня ждал, дитя? В семью не принимают по приказу...
Жрец пристыжено опустил голову, и тотчас поднял ее снова - прохладные пальцы коснулись его, благословляя.
Сияние в храме давно померкло, у деревни давно катился хмельной волной, ликовал и смеялся праздник. Где-то там плясала гибкая, как лесная рысь, женщина с зелеными глазами, которая получила свой ответ. Старому жрецу некому было ответить на единственный вопрос: что же он делал не так?
Последний фитилек в светильнике был поправлен, протерт алтарный камень, а жрец все медлил уйти. Ему не хватало взгляда в спину, взгляда, просившего об ответе.
- Почему же ты приняла ее, Певица? Творение преступного рода, пусть и не знающее за собой греха создателей - она ведь чужая тебе по сути, так почему?
- Ни одна мать не отвернется, если дитя стучится в ее двери, даже если этот ребенок - чужой, - мягкий голос прозвучал, казалось, в самом сердце. - Ты дал ей надежду и подсказал путь, большего ты сделать не мог. Спасибо тебе, дитя...
Над алтарем расправила крылья, готовясь взлететь, костяная птичка.