Аннотация: Реальные события, случившиеся со мной или моими друзьями. Пишу так, для поднятия собственного и чужого настроения. Буду добавлять по мере написания.
Аллергия
Большой старинный дом встретил меня широкой лестницей из литья. Полюбовавшись на крученые завитушки с вензелями, и чувствуя, что уши начинают гореть от оценивающих взглядов спускающихся вниз парней, я пристроилась хвостом за уверенно взявшей курс на второй этаж девицей в мини юбке. Мне необходимо было найти регистратуру студенческой поликлиники. В этом, святом для юного поколения нашего города месте, я еще ни разу не была, но моя карточка уже второй год исправно пылилась на полке. Сразу по исполнении четырнадцати лет ее отправили сюда без ведома хозяйки, посчитав этот возраст критическим для пребывания в детском заведении.
В новой поликлинике я чувствовала себя очень и очень неуверенно. Казенные заведения такого плана я не любила, бывала в них крайне редко, болезнь наведывалась ко мне последний раз уж и не помню когда, да и сейчас меня привели к людям в белых халатах отнюдь не проблемы со здоровьем. Мне нужна была справка. И не просто справка, а освобождение от ежегодной повинности в виде обязательной работы на колхозных полях малой родины.
Сельскохозяйственный труд я не принимала, ни в каком виде, избегая даже копания цветочных горшках на балконе, что уж говорить о каких то полях. Обычно этот вопрос решался легко и просто, я занималась спортом, а это серьезное занятие не предполагало затяжного отсутствия сроком в полтора месяца. Поэтому два раза в год наш тренер шел в комитет образования с длинным списком юных спортсменов, и мы обзаводились драгоценными освобождениями, позволявшими нам проводить дополнительные каникулы в свое удовольствие.
На этот раз все полетело к черту. Кажется, область не выполнила план по сбору помидоров и ей срочно требовались в помощь молодые руки. Комитет освобождение не подписал, обрекая тем самым нашу дружную команду на героический труд в пользу государства, чем сильно огорчил наставников будущих чемпионов. Правда, наш тренер на эту тему особенно париться, не стал. Обозрев хихикающий строй, он, не задумываясь, переложил груз ответственности за решение возникшей проблемы, на наши плечи, - Кто хочет ехать в октябре на соревнования, должен сентябрь провести в городе!
На соревнования хотели все, тем более если учесть, что они должны были проходить в далекой от нас Костроме. Когда еще будет шанс побывать в новом городе?!! Домой мы разошлись полные решимости как-то извернуться и справиться с данной задачей. Просто плюнуть и не поехать в колхоз мы не могли. Государство слишком крепко вбило в наши головы азы послушания.
По дороге домой я мучительно перебирала возможные варианты, пока не вспомнила про то, что когда-то меня мучила аллергия. Причем, по определению врачей, она была на все. На все мяукающее, гавкающее, летающее и даже плавающее, а так же на шоколад, мандарины, клубнику и... Список тянулся до бесконечности, как говориться, легче было убить, чем правильно накормить. Я не помнила, значились ли в нем помидоры, но с детской простотой решила, что если не значились, то теперь непременно будут. Что-что, а симулировать качественно я научилась еще в классе пятом. При необходимости могла изобразить хоть кашель, хоть насморк, хоть сердечные боли. Последние пользовались популярностью при острой потребности слинять с внеочередного классного часа или комсомольского собрания на более приятную встречу, например на тренировку или свидание.
Итак, я поднялась на второй этаж, обнаружила регистратуру, нашла в длинном списке врачей фамилию той, кто обслуживал именно нашу школу, и уверенно потребовала у медсестры, - Талончик к Моталиной, на сегодня!
Девушка в белом халате окинула меня скучающим взглядом, вручила талон и карточку, сопроводив словами, - Последний кабинет на втором этаже.
Счастливая оттого, что справилась с нелегкой задачей, я отправилась по коридору в поисках нужной двери. И это оказалось тоже просто, дверь нашлась сразу, а еще там обнаружилась небольшая очередь, в конец которой я и пристроилась.
Мой врач обслуживала не только нашу школу, но еще и пару институтов, так что в очереди сидело несколько девушек постарше. Они с непонятным интересом уставились на меня, и я тут же смутилась, начав переживать за свой вид. Белый отглаженный передник показался мне просто ужасным, я расстроилась оттого, что не сообразила содрать его и сунуть в портфель. Наверное, смотрелась я смешно на фоне модных девиц в своем простеньком школьном платье, в белом фартуке, в носочках, с толстой косой за спиной, потому что девушки продолжали разглядывать меня в упор с нездоровым интересом. А одна, красивая темноглазая брюнетка, и вовсе, натыкаясь, на мой взгляд, улыбалась сочувственно и ободряюще, как хорошей знакомой. Я тоже, порой, так улыбалась своей подруге, когда у той случалась неприятность. Стоит ли говорить, что от ее понимающей улыбки мне стало только хуже. Ну не могла я связь в толк, чем вызвано подобное дружелюбие!
На мое счастье эта пытка продолжалась недолго, впереди меня была всего пара человек, остальные дожидались прихода своего врача. Так что когда прозвучала моя фамилия, я вздохнула с нескрываемым облегчением и зашла в кабинет.
В небольшой комнате, выкрашенной в стандартный для больничных помещений, бледно-голубой цвет, сидели две женщины. Обычный набор: врач и медсестра. Комната была перегорожена матерчатой ширмой, в стеклянном шкафу виднелись колбочки, скляночки, коробочки и прочий медицинский инструментарий неизвестного назначения. Медработники смотрели на меня с не меньшим интересом, чем девица в очереди. Я покраснела и уставилась на свои босоножки. Врач осторожно, ласково, словно общаясь с сумасшедшей или тяжело больной, сказала, - Присаживайся деточка, что тебя беспокоит?
- Мне нужна справка, - честно призналась я, - Освобождение от колхоза.
Женщины обменялись недоуменными взглядами и ничего не ответили.
Я решила, что стоит рассказать о своей болезни подробнее, - Понимаете, у меня аллергия, мне туда нельзя ехать.
Врачиха сняла очки, достала платок, протерла толстые стекла, потом снова водрузила их на нос и еще осторожнее поинтересовалась, - На что аллергия?
При этом брови этой милой интеллигентной дамы, как разводной мост, медленно, но верно ползли вверх. Медсестра, кажется, и вовсе перестала дышать, словно боялась пропустить мой ответ.
- На помидоры. У меня аллергия на помидоры, - я постаралась вложить в голос как можно больше искренности. Вранье, конечно, томаты я могла, есть в неограниченных количествах без всяких последствий. В душе у меня засвербело, я опасалась, что сейчас мою ложь выведут на чистую воду, но похоже женщинам было не до того. Брови врачихи взлетели еще выше, глаза округлись до размеров пятака петровских времен, а медсестра, придавив мощной грудью мою карточку, странно побагровела.
- Что же ты с ними, деточка, делаешь?! - голос медички стал сиплым и сдавленным, вторая женщина просто легла на стол, и тихо давилась, уткнувшись в рукав.
- Я их собираю, - в конец растерялась я, не зная, как дальше реагировать на странное поведение медработников, мне показалось, что кто-то из нас начинает сходить с ума.
Дальнейшее общение было прервано громовым хохотом. Врачиха рыдала, облокотившись на стол, ей вторила медсестра, и они обе вытирали градом катившиеся из глаз слезы. А я сидела, красная как рак, не в силах понять причины столь неожиданного веселья. Наконец отсмеявшись, врач спросила, - Ты, деточка, к какому доктору шла?
- К терапевту, к Моталиной, - внутри меня похолодело.
- Опять в регистратуре талончик перепутали, - усмехнулась медсестра, сочувственно погладила меня по плечу и пояснила, - Ты ж к Мотилиной попала, к гинекологу!
Как я вылетела из кабинета, не получается вспомнить до сих пор.
Прошло еще пять лет, я беременная студентка третьего курса, снова переступила порог знакомой комнаты. Стол стоял на другом месте, около окна, но за ним сидела все та же врачиха. Она окинула меня внимательным взглядом, в глазах мелькнула тень узнавания, губы растянулись в улыбку, и она спросила, - Ну, как аллергия?
Я пожала плечами, погладила рукой намечающийся животик и в тон ответила, - Сама прошла!
Живите по Библии.
Сколько я себя помню, я всегда была чем-то увлечена, сначала это был спорт, потом, в период с 14 до 18 лет, это, пожалуй, был противоположный пол, потом - спелеология, с двадцати - муж и ребенок, позже добавилась собака. А так как в любое из своих увлечений я вкладываю всю душу, то и занятие кинологией было не исключением.
Моя собака обязательно должна была быть одной из лучших.
Именно такой она и была. Красивая, умная, хитрющая сука породы Черный терьер. Это из-за поездки на очередную выставку, я оказалась в качестве переводчика (три раза ха-ха-ха), на ринге ротвейлеров.
Крупная международная выставка, собравшая под крышу большого спортивного комплекса единую массу, одержимую идеей доказать что уж его то питомец лучше всех, проводили в славной столице нашей Родины на большом крытом стадионе.
Благополучно выступив со своей собакой в первый день и украсив ее грудь медалью за первое место, на второй я оказалась свободна как ветер и забрела в комитет по организации выставки, в поиске знакомого московского кинолога, который купил для меня интересную книгу.
Знакомого я нашла, окруженного большой толпой явно недружелюбно настроенных людей, сердито гудевших, как рассерженный пчелиный рой.
Едва мой друг, зажатый со всех сторон, как крепость во время осады, увидел меня, он возликовал так, что даже забыл поздороваться, - Слушай! Ты в ротвейлерах разбираешься?
- Нет, - честно призналась я, еще не понимая, что на меня свалилась неожиданная работа.
Галдящая толпа, услышав мой ответ, замолкла и прислушалась.
- А знакомые ротвейлеристы у тебя есть? - продолжил допрос мой товарищ.
- Дома, в Астрахани, - по-прежнему ничего не понимая, ответила я.
Улыбка осажденного стала похожа на довольный и сытый оскал волка, он повернулся к окружавшим его людям и спросил, - Устраивает?
Судя по кивкам и нестройному 'да', моя неграмотность и отсутствие связей их устраивала. Вот только с какой стати это кому-то было интересно?
Ответ на этот вопрос я получила почти сразу, мой товарищ подхватил меня под локоть и поволок по лестнице вниз, поясняя на ходу, - Надо постоять в ринге ротвейлеров. У нас тут такое вчера случилось!
Поведанная история была стара, как сама кинология.
Если кто-нибудь хоть раз окунался с головой в мир собаководов, как любителей, так и профессионалов, то знает, что скандалы на выставках - дело обычное. Потому как первые места это не только удовлетворенное самолюбие хозяев чемпионов, громкие титулы несут с собой хороший доход. Щенок от известного производителя продается за доллары и стоит не мало.
Понятное дело, что у сытной кормушки постоянно толпятся желающие в ней столоваться, так что склоки, периодически переходящие в почти настоящие войны, случаются с завидной регулярностью. Вот и на этой выставке разразился скандал, стоивший больших нервов организационному комитету выставки в целом, и моему знакомому - в частности.
Истоки скандала были таковы: в первый день ринг ротвейлеров судила приезжая судья-немка. Судила, как это свойственно ее национальности, строго, дотошно, безапелляционно, сняв с ринга и забраковав несколько известных производителей, завоевавших под российским судейством всевозможные звания и титулы. И, так уж случилось, что принадлежали песики одной сильной и влиятельной в мире кинологов группе заводчиков. Буза после этого снятия поднялась страшная, недовольные хозяева униженных чемпионов разве что за оружие не хватались, грозя бедами и судье и тем, кто ее пригласил. Уж не знаю почему, но в тот период среди владельцев ротвейлеров было много людей, увешанных золотыми цепями и страдающих пристрастием к распальцовке. В итоге немку, от греха подальше, переставили на другой ринг, где владельцы псов были попроще. Ну да речь, в общем, то не об этом.
Как я уже сказала, во имя замятия скандала, немку сняли, поставив вместо нее милую, доброжелательную англичанку. И помощника немки тоже сняли, а англичанке решили дать человека далекого от всех интриг ротвейлеристов, так сказать во избежание дальнейших разговоров о протекции.
- Будешь переводчиком и помощником в ринге судьи из Англии! - жизнерадостно объявил мне настрадавшийся от претензий разгневанных хозяев член организационной комиссии.
- Кем?!! - совершенно растерялась я, - Я же не понимаю по-английски ни шиша! Я вообще французский учила, и тот, на 'плохо' и 'очень плохо'! Ну, какой из меня переводчик?!
- Нормальный! - категорически отрезал мой друг, - Слово 'гуд', 'вери гуд', знаешь? Знаешь. 'Перфект' - это превосходно, то есть отлично. К чему это относится, она тебе жестами покажет, а плохих собак на такие выставки не приводят! Так что, не переживай, все будет путем!
С этими словами он прицепил мне на грудь бейджик оргкомитета с чужой фамилией, всучил папку с бумажками, шариковую ручку и затолкнул в ринг.
Леди с туманного острова ждала меня с нетерпением и радостью. Милая пожилая женщина, в выдержанном серо-голубом костюме, стиль которого можно было определить коротким словом 'классика'. Ее седые жизнерадостные кудряшки создавали вокруг головы пушистый ореол, сияющий в свете огромных неоновых ламп стадиона словно нимб, голубые глаза смотрели доверчиво и простодушно. А улыбка.... Нам еще лет десять надо учиться так, улыбаться абсолютно незнакомому человеку.
Я покорно подошла поближе и сказала, - Нихт ферштейн!.
Леди вздрогнула, но улыбки не убрала.
До меня дошло, что фраза то моя, явно из фильма про Великую отечественную, и ушла не по адресу, но тут всплыл в памяти анекдот про подводную лодку, и я выпалила. - Ай нот андестенд!
Тонкие, тщательно подбритые и подкрашенные брови дамы чуть приподнялись от недоумения, видно в первой раз судье попался переводчик без знания языка, но улыбка так и не померкла.
- Гуд! - кивнула головой женщина, давая понять, что и этот вариант ее устраивает.
Дальнейшее судейство было похоже частично на урок английского, частично на театр пантомимы. Мне показывали на часть собачьего тела, для верности подкрепляя проекцией на человеческое, а я записывала на листочке, - Голова - очень хорошая, зубы - очень хорошие, костяк - мощный. Мускулатура - развитая.
Произнося слово, обозначающее мускулатуру, женщина изображала из себя Шварцнегера в период его увлечением культуризмом, при слове 'зубы' - скалилась, ну и так далее.
Через час судейства, я сама начала скалить зубы, напрягать мускулы, хвататься за запястье или ногу, а жительница Альбиона ласково кивала головой, сопровождая эти кивки словами, - Гуд! Вери гуд!
Владельцы собак заискивающе улыбались судье и ревниво заглядывали мне через плечо, посмотреть, а верное ли количество 'перфект' и в нужных ли местах было поставлено, удовлетворенно отходили в сторону и шепотом рассказывали своим болельщикам, как замечательно описала их кобеля или суку опытный судья. Дело двигалось споро, тихо и без эксцессов.
Председатель выставки не прогадал, леди угодила всем, или почти всем, ведь призовых мест только три, а желающих на них о-го-го сколько, во всяком случае, это недовольство было тихим и интеллигентным, что устраивало всех.
Наконец собаки закончились, победителям вручили медали, грамоты и подарки, сфотографировали для глянцевого журнала и мы остались с англичанкой один на один. Она подобрала со стула свою сумочку и большой пакет, пожала мне руку, что-то радостно лопоча, а потом достала из пакета... большую темно фиолетовую коробку с изображением часов, судя по всему с конфетами.
Конфеты - это хорошо. Конфеты я любила без памяти. Любые. Особенно шоколадные.
Особенно те, что еще не пробовала. Так что с подарком леди угадала на все сто.
Я расплылась в широчайшей, как море, улыбке. Слава богу, что слово 'спасибо' по-английски я знала, краснеть не пришлось. Наконец, последний раз встряхнув руки в прощальном рукопожатии, мы разошлись в разные стороны.
Я гордо шествовала с подарком под мышкой, решая, где лучше вскрыть коробку, сейчас или по дороге домой в компании друзей, и уже была почти у выхода, как мне перегородили путь.
- Подождите! Простите!
Предо мной стояла абсолютно незнакомая мне женщина, высокая, полная, в накинутой на плечи ажурной шали, с непонятной тоской взирающая мне, куда то в плечо. Я улыбнулась, ожидая дальнейшего развития событий, и незнакомка продолжила, - Скажите, бога ради, где Вы покупали эти конфеты?
- Мне их подарили! Судья из Англии! - не смогла удержаться от того, чтобы не похвастаться я.
Женщина вздохнула с непередаваемым огорчением, - Я так и знала! Эти конфеты у нас ни за что не купишь! Они продаются только в Лондоне!
- Да? - удивление было искренним, вот уж не ожидала, что в моих руках окажется такие редкие сладости. Это меня несказанно обрадовало, правда, насторожил горящий взгляд просветительницы. В нем светился страстный огонь желания, желания стать обладательницей вожделенной коробки с часами, я непроизвольно сделала шаг назад.
Сопровождавший даму мужчина заметил мое движение и потянул женщину за рукав, - Пошли, не отвлекай человека!
Женщина отмахнулась и, глотая слюну, принялась рассказывать, какой замечательный подарок я получила. Что это самый замечательный шоколад в мире, шедевр шоколатье (я и слова то такого тогда не знала). Далее последовало подробное описание лакомства: Тонкие пластины шоколада, тающие во рту, с прослойками хрустящих вафелек, с начинкой из мятной помадки, ну и так далее. Описание было столь яркое и красочное, что у меня самой рот слюной наполнился.
На всем протяжении этого повествования, мужчина дергал свою благоверную за руку, требуя оставить меня в покое, но рассказчица твердо решила донести, какое счастье мне уготовлено, при этом глаза ее смотрели не на меня, а на заветную коробку. Да мысленно она уже уписывала дареный шоколад!
Мне стало ее жалко. Это было похоже на то, если бы я ела эскимо, а около меня стоял маленький ребенок и провожал взглядом поедаемое мороженое. Возникло острое желание сделать подарок ближнему и отдать в трясущееся руки женщины столь вожделенное сокровище английских кондитеров.
Но... с другой стороны.... Она уже это чудо ела, а я то еще нет! Это тоже несправедливо, потому что очутиться в Лондоне, в ближайшие годы, мне явно не грозило.
И чем больше предъявляло свои права сострадание и щедрость, тем больше противилось не столь благородное чувство, выискивая новые поводы сказать 'нет'.
Я до сих пор не знаю, чем закончилась бы эта борьба, если бы не вконец доведенный мужик. Он подхватил сластену под ручку и буквально утащил ее от меня. А она, все поворачивала голову и почти кричала мне, - Это так вкусно! Вот увидите! Ради этого стоит съездить в Лондон!
Я вернулась к друзьям в полузомбированном состоянии, отбила атаку на чудесную коробку заявлением, что вскрою ее только дома, непременно в торжественной обстановке, а потом описала подробности случайной встречи с шоколадным маньяком. Мы от души посмеялись, и до малой родины конфеты доехали в компании сгорающих от любопытства и желания попробовать неземных сладостей, людей. Я сама стоически отгоняла прочь желание вскрыть картон, подбадривая себя, что удовольствие надо по возможности растянуть, и только где-то в глубине души меня по прежнему глодала совесть, заявляя, что я могла вот так запросто принести океан счастья другому человеку. Я затолкала ее подальше, что сделано, то сделано, и в конце то концов - это мой честный заработок или нет?!
Открытие конфет произошло спустя неделю в кругу семьи и друзей. Все было, как обещали - тонюсенькие шоколадки в форме медалек, биг-бена, палочек, печенюшек лежали в фигурных отделах, призывно маня шоколадным глянцем. Я осторожно, словно хрусталь, достала их из ячеек и стала раздавать каждому по одной. Потом надкусила, автоматически закрыв глаза и приготовившись получить обещанное блаженство, прожевала и....
Жадность наказуема во все времена. Я пропустила мимо ушей одно слово, которое по идее являлось сигналом, о том, что конфеты надо подарить.
'Мятная помадка' - это был приговор. Вкус мяты в шоколаде я не переносила.
Я почти не скривилась, осторожно вернула надкусанную конфетку на место и огляделась по сторонам. Выражение блаженства что-то ни на одном лице не наблюдалось. Все недоуменно переглядывались, держа в руках постепенно таявший шоколад. Наконец затянувшееся молчание прервал супруг, - У нас там где-то карамельки были, кажется. Давай достанем.
Гости, как по команде, скромно положили конфеты на стол, и с потянулись к вазочке с леденцами.
Несчастная коробка валялась в холодильнике еще полгода, вызывая у меня острые приступы раскаянья, каждый раз, стоило мне открыть белую дверцу. Предо мной так и стояло лицо той женщины. Ну, чего мне стоило, их отдать, а?
Наконец к нам в гости не забрел давний приятель, которому все равно было, какие конфеты, лишь бы сладкие. Он смолол в жерновах своих челюстей изысканное лакомство, так и не оцененное нашим неразвитым вкусом, и запил его большой порцией сладкого чая. И я, глядя на это кощунство и издевательство, подумала, что не зря жадность числится в смертных грехах, потому что именно она мешает всеобщему счастью!