Когда мне было 14 лет, Россия была государством слабым, беспомощным, немощным, словно дряхлый старик - или младенец, брошенный родителями. Когда мне исполнилось 16 лет, и я с трудом смог задуть все свечи на праздничном торте в свой день рождения, России уже не существовало.
Это случилось быстро, неестественно быстро. Сначала был конфликт на Курильских островах, спровоцированный японскими военными. Это, я помню, долго мусолили в ежедневных выпусках новостей, газеты пестрели заголовками вроде "Япония нарушила Девятую статью!", а старики на скамейках оживленно обсуждали подробности конфликта. Мне же было в то время все равно. Особого патриотического подъема, в отличие от своих одноклассников, я не испытывал.
Затем по всей стране буквально прогремела новость: во Владивостоке убит разгневанной толпой японский военослужащий. Говорили, что грядет война, и сравнивали шансы России и Японии на победу. Разумеется, все прочили в победительницу именно Россию. Зря, конечно. Ведь японцы вскоре высадились на Дальнем Востоке и безо всяких усилий сумели оккупировать большую его часть за считанные месяцы.
Конечно же, нам этого не сказали. Как-то испуганно диктор промямлил что-то негодующим тоном, объяснил, что японцам не поздоровится, и поспешил перейти к другим новостям. Это продолжалось почти год. Интернет сообщал неутешительные вести с фронта, но через некоторое время был ограничен доступ на иностранные сайты и некоторые российские, а затем доступ к ним и вовсе стал невозможным. Страна стремительно нищала, цены взлетели вверх, однако жизнь шла так же, как и прежде. Когда соседский парень с нелепой фамилией Саратин шепотом, в уголке, сообщил мне, что война идет уже на Урале, я не поверил ему.
- У нас же есть ядерное оружие, - приводил я в качестве аргумента. - Почему президент не приказал сбросить пару бомб на Японию? Это решило бы все проблемы в корне.
- Дурак, что ль? - сказал Саратин, трагически вздыхая. - Давно уже не существует такого оружия. ДВЗЯО было подписано четыре года назад, и все ядерные запасы России уничтожены.
- ДВЗЯО?
- Договор о всеобъемлющем запрещении ядерного оружия, как же. Может, парочка бомб-то и была спрятана, но кто станет сбрасывать ее на узкоглазых? Ведь и у них припрятаны такие же бомбы, и у Объединенной Европы, и у Северо-американских штатов. Нет, бомбы никто использовать не станет. Не станет, - мотнул головой Саратин.
- Значит, будем жить под японцами. Придется есть палочками и сидеть под сакурой, - попытался пошутить я, хотя меня прошиб холодный пот.
Вскоре в наш город пришли японцы.
Мэр города и все значимые лица в администрации - те, что еще не успели уехать отсюда - были арестованы и расстреляны на главной площади. Российские флаги сорвали и публично растоптали, а на них место бережно развесили белые японские флаги с красным солнцем посередине.
А затем жизнь продолжилась в том же ключе, что и раньше. Мы по-прежнему ходили в школу, ели дешевые продукты и спали, завернувшись в три одеяла - горячей воды не было уже пару месяцев. Об интернете речи и не шло. Саратин постоянно находился в подавленном состоянии и периодически порывался сбежать из города, чтобы выбраться за пределы оккупированной территории. Слушая его бредни о свободных еще областях на севере и западе, я тайком посмеивался про себя. Японцы ничем не отличались от прежней администрации, стоило ли куда-то бежать?
Через какое-то время Саратин напал с ножом на японского солдата и был им убит. Меня передернуло, когда я узнал об этом. Мать взахлеб рассказывала об этом всем соседкам, всякий раз в подробностях описывая, как солдат вырвал нож из рук Саратина и ударил этим же ножом его в живот, как вываливались на землю кишки Саратина и как он страшно кричал. Позже я все же узнал, что Саратин был обезоружен, избит и препровожден в тюрьму. Там его приговорили к смерти и расстреляли. Все просто и ясно, без лишней жестокости.
Смерть Саратина неуловимо изменила мою жизнь. Поначалу я, хотя меня и подташнивало от рассказов матери, не придал ей особого значения. Одноклассник, даже не друг. Но я стал в мыслях все чаще и чаще обращаться к погибшему однокласснику, пытаясь понять, что же он чувствовал и о чем думал, когда с ножом шел на солдата. Страх? Смятение? Или, быть может, гордость? Страдания, или, наоборот, облегчение?
Люди, которые верят во что-то, которым есть что любить и что защищать... Я не относился к их числу, но меня всегда манила эта возможность - жить не ради себя, а ради чего-то другого, страны ли, или другого человека. Такие люди, что готовы были умереть ради правдивости слов "Я живу в своей стране", были наивны. Но, возможно, они были счастливы.
Мне стали сниться сны, яркие, реалистичные, в которых я был то Саратиным, то тем безымянным японским солдатом.
Но солдат недолго оставался безымянным. Его звали Кейко Идзуми. Я узнал это от него самого: Кейко пришел в нашу школу и публично извинился перед всем классом, учителями и директором. Он долго стоял на коленях, плакал, умолял простить его. Никто не знал, что делать. Все были смущены, более того, выбиты из привычной колеи. Солдат, который хладнокровно стрелял во врагов на поле боя, оказался трусом, который не мог простить себе смерти глупого мальчишки.
Я подошел к нему и сказал:
- Не плачьте. Вы знаете, где живут родители Саратина?
Он мотнул головой.
- Я знаю, - вздохнул я, и мы двинулись к ним.
Понятно, почему Идзуми пошел сначала в школу, а не в дом убитого им школьника. Потому что там его встретили побоями, криками, руганью, и я не могу винить хозяев дома - ведь Саратин был их единственным сыном.
Вместе с Кейко получил свой удар и я. "Предатель!" - взвизгнула мать Саратина, неумело ударив меня в лицо. Я промолчал и лишь отошел подальше.
То был тяжелый, отвратительный день. Кейко плакал, закрыв лицо руками и пошатываясь из стороны в сторону. Меня же одолевала тягостная рефлексия.
- Кейко...сан? - произнес я, тронув японца за плечо.
Он обернулся ко мне. Его щеки дрожали.
- Кейко-сан, можно ваш пистолет?
Он без слов достал свое оружие и протянул мне.
- как его заряжать? Или он заряжен?
Кейко сказал, что заряжен. Я неумело снял пистолет с предохранителя и навел на японца. Тот внезапно улыбнулся с таким измученным видом, что я вздрогнул. Кейко осторожно взял ствол за самый краешек и приставил к центру своего лба. Стреляй.
И я выстрелил.
После я оттащил тело Кейко в реку и бросил там. Через пару дней его выловил случайный рыбак, и началось следствие. Меня быстро нашли. Весь город видел, как я шел с Кейко по его последней тропе.
А теперь я здесь, в этой камере. На рассвете меня расстреляют.