- Я буду прямо так, в этом играть. Можно? - девушка примерила пыльный котелок и засеменила по комнате походкой Чаплина, смешно помахивая тросточкой. Она остановилась перед зеркалом и поправила усы.
- Смешная?
- Серьезная. Ты уверена, что именно так выглядит молодой Гитлер?
- Почти. Ну это же ты у нас командуешь, - с победным видом ответила девушка. Было понятно, что она, конечно, здесь самая главная. И понятно, что этим пользуется. - Тебе виднее... Может, волосы такими вихрами сделать?
- Только попробуй, - ласково и картинно набычился автор. Он был доволен несмотря ни на что. Что за особь такая... все переиначивает, делает по-своему. Откуда она вообще? Ведь никогда не было ее, а тут вдруг - приехала, сумасшедшая и глубокомысленная вертихвостка, и только с ней теперь всегда, потому что понимает все. Живет у него уже полгода, никогда ничего не просит, только читает книги и гуляет по утрам одна. Странная. И откуда такая взялась?
Жак стоял на остановке, пытаясь на сутки вперед надышаться городской весной. Он вышел из дома рано утром. Прошел длинный и скучный проспект с дорогими магазинами, посидел на скамейке возле церкви и прокатился на троллейбусе до вокзала и обратно. Помесил грязь на мокром и скользком речном обрыве, а потом решил поехать домой, чтобы помыть ботинки и поставить их на батарею - следуя старой зимней привычке. Была заманчиво ранняя пора весны. Когда хочется летать, а ты даже не задумываешься, с чего бы это вдруг.
Уже сорок восемь минут и пятнадцать секунд Жак стоял на остановке. Он прекрасно знал, что не поедет на грязном "пазике", а дождется троллейбуса, дребезжащего и непредсказуемого своим внутренним убранством. Жак почему-то с детства их любил. Наверное, потому что когда едешь в троллейбусе, можно удобно подогнуть ноги и затаиться вот так. Думать, что здесь тебя точно не найдут. Потому что добрая фея-кондуктор присядет рядом с тобой и будет доверчиво смотреть тебе в глаза, пока откуда-то из заднего кармана ты не вытянешь последнюю мятую бумажку. И потому что фея виновато расправит эту самую бумажку и аккуратно ссыплет сдачу в твою руку, и даже покраснеет, когда обнаружится, что билет несчастливый. Жаку нравились эти поездки тем, что погода в троллейбусе - как на улице, а настроение - как у него самого внутри. А еще в троллейбусах можно думать. Тратить на переезды с места на место кучу времени и подолгу обдумывать каждый свой шаг. Потом все равно поступать неправильно, но хотя бы знать об этом заранее. Больше ему нравилось ездить одному - почти никто не понимал его персональной троллейбусной эстетики. Те, кто понимал - были почти богами.
В школе Жак сидел за одной - последней - партой с Рустамом, который был двоечником, а мама у него была кондуктором. Усталая добрая женщина, после уроков всегда тащила Жака к ним домой, кормила борщом.
- Кушай, Женя, ты такой высокий, тебе много кушать надо. У тебя родители тоже высокие?
- Нет, среднего роста, - давился борщом Женя. Но мама была неумолима. После школы мальчишки долго стояли на остановке - ждали ее синий троллейбус с кремовыми шторами. На стенке водительской кабины висел календарь - женщина в купальнике. Она дежурно улыбалась, а на глазу у нее было бельмо: это кто-то стекло поцарапал. Мама не любила женщину в купальнике. Называла ее "девкой с голыми титьками". А Жак ее очень любил, даже стихи ей писал в пятом классе. На маму он не злился, потому что троллейбус все-таки был ее - так он всегда считал. Они с Рустамом обычно занимали одно место на двоих - то, которое позади кабины, где висел портрет женщины в купальнике, и всю дорогу смотрели в ее единственный глаз.
Если что-то полюбишь в детстве - потом уже никак не отвяжешься. Жак прочитал об этом в какой-то книжке, и с тех пор часто пробовал прислушиваться к себе: чего же ему хочется, как в детстве? Но кроме троллейбусов ничего не осталось. Долго спать и получать много подарков на день рождения - не то. Драться с сестрой как-то уже совсем неприлично. А женщина в купальнике давно устарела и отправилась на помойку. Найти ее не представлялось возможным. Рустам тоже где-то затерялся. Он закончил девять классов и стал взрослым. Троллейбусы его больше не интересуют. Вместо этого он достал где-то дорогую машину и играет в боулинг по воскресеньям. Они с Жаком случайно виделись на улице.
- Подвезти? - небрежно высунул голову из окна Рустам. На шее золотая цепочка, на сиденье рядом - девушка с ярко выраженными ногами. Сразу видно, что ноги у нее есть, можно не сомневаться. Конечно, можно было добраться до дома на машине, но Жак поехал на троллейбусе. Он никуда и не спешил, а в троллейбусе его уже ждали. Ему улыбались.
Из-за троллейбусов он часто опаздывал на всякие важные встречи, экзамены и собеседования. Но это нисколько не расстраивало, наоборот, еще в школе он понял, что опоздавшим всегда полагаются бонусы: например, уроки лучше всего прогуливать так, как будто ты бежал, торопился, все-таки пришел, но успел только на последние пятнадцать минут. Или на работу: опоздаешь, а тебя все спрашивают, что же случилось. Напустишь на себя загадочный вид - все ходят вокруг, тоже ухмыляются. Как будто каждый понял, но никому-никому не скажет. Все начинают подмигивать, пирожками в обед угощают. Наверное, чувствуют в себе какое-то тайное превосходство.
И кроме одного-единственного раза в жизни Жак всегда опаздывал без особых волнений. В тот самый единственный раз он стоял в дурацкой пробке за три остановки от вокзала. Жак знал, что сейчас самая красивая девушка на Земле прохаживается по вокзальной площади, в руках ее маленький чемодан с вещами, а на голове - смешная панамка. Она щурится на солнце, и прохожие парни сворачивают себе шеи. Но она ждет и твердо уверена, что дождется. Самоуверенная и глубокомысленная вертихвостка...
Они так и познакомились: девушка сидела в троллейбусе, читала Пелевина, который тогда был уже не в моде, а Жак полу-случайно полу-наступил ей на ногу, извинившись самым приятным голосом. Она насупилась, но не оторвалась от книги. Жак даже разозлился на этого упрямого ребенка, который не посмотрел на своего обидчика, а только нахмурил бровки и снова уткнулся в книжку. А ведь он перед ней извинился! И ей было наплевать.
- Девушка, извините! - еще громче заявил он тоном человека, которому не додали сдачу в магазине. В ответ она удивленно посмотрела на него и вдруг испуганно закивала головой, будто ее застали за чем-то непристойным, но потом решили простить. Она проворно уступила ему место и вытянулась по стойке смирно. "Издевается." - подумал Жак. Он смотрел в ее бессовестные детские глаза и улыбался. На следующий день они пошли в кино.
- Если б ты мне не подыграл, я бы никуда с тобой не пошла. Ты с таким удовольствием повелся на мою провокацию! - говорила она потом.
- Я не знал, как тебя достать, и еще подумал, что глупо спрашивать напрямую "А что вы читаете?", если по обложке твоей книги понятно, что ты любишь, когда тебе морочат голову всякими выкрутасами.
- Да, особенно я люблю, когда мне наступают на ногу и орут на меня за это!
На этом их троллейбусный театр не кончился. Каждую поездку они превращали в идиотский фарс, то ругаясь из-за случайно съеденных Жаком кошачьих консервов, то выясняя отношения по поводу ночного звонка из Конго. Они так ни разу и не поругались по-настоящему за два месяца ее каникул, зато успели обозвать друг друга последними словами во время своих гениальных наездов друг на друга. Они даже хотели отыскать на какой-нибудь большой помойке старый салон троллейбуса и сделать там театр. Но потом все кончилось.
Рядом с ней Жак чувствовал себя счастливым и неполноценным - со всеми своими философствованиями, неожиданными выводами и начинавшей становиться популярной у девушек загадочностью. Он подозревал в себе столько фальши, сколько не было ни у одного самого лицемерного человека. Он смотрел на ту самую, которая "сделала" его по всем параметрам, и понимал, что она мудрее его лишь тем, что в ней совсем нет мыслей, вся она состоит из слов и эмоций, таких живых, что Жаку становилось страшно. И от страха он играл еще лучше. Она обещала не писать писем и не реветь в трубку, когда уедет, но в ответ взяла с Жака обещание проводить ее на поезд. Это должен был быть их последний спектакль, и они собирались показать нечто грандиозное, причем, как всегда, не сговариваясь заранее. Жак чувствовал, что они хотят одного и того же:
...под шумные аплодисменты пассажиров он торжественно выводит ее за руку из поезда (она слегка упирается). Он слезливо шепчет (так, чтобы все слышали): "Я тебя никому не отдам"...
Такси, пропавшие билеты, дома все уже по-другому. Она будет молча читать до утра, а потом поцелует его в нос перед уходом на работу и ляжет спать. Вечером они катаются на троллейбусах, идут в кино. Он не может отпустить ее руку, а она не вырывается. Или она все-таки уедет. Это должна быть развязка: хеппи-энд или трагический финал, все зависит от них.
Самое смешное, что она не оставляла ему выбора. А Жак не хотел объяснять ей, что хоть она и не умеет готовить и храпит во сне, все равно может остаться у него еще хотя бы еще на годик-другой, а он обещает ей не выбрасывать весь хлам, которым она забила его квартиру. Она действительно постоянно тащила в дом всякую фигню: красивые дверные ручки, пепельницы с эмблемами кофеен, старые тетради и чужие фотографии из мусорных баков, даже куски ткани и просто ржавые железки. Она дважды пыталась притащить в дом котят, но, видимо, потом пожалела их и оставила в покое. Жак аккуратно складывал в кучки весь ее драгоценный хабар и предоставлял ему право спокойно покрываться пылью.
И все это она оставляла ему. В день ее отъезда Жак сидел на работе и ругал себя за то, что вообще пришел. За час до отправления поезда он уже стоял на остановке и ждал троллейбус. Он был так уверен, что успеет, что даже не смотрел на часы. Он пытался угадать, что же она такое придумает на этот раз, пытался хотя бы раз перещеголять ее в остроумии. Он совсем забыл о том, что самое главное в его роли - это прийти на вокзальную площадь вовремя. Она все равно решает. Когда он понял, что опоздал, то сначала побежал пешком, потом его обогнал троллейбус и Жак запрыгнул в него на ходу.
...Жак подъезжает к вокзальной площади, спрыгивает со ступенек, на ходу сбивает с ног какую-то пожилую женщину и выбегает на перрон. Смотрит вслед поезду...
Попсовая кинопьеса для поклонников любовных драм. Все это Жак знал заранее. И даже что она будет плакать. И что она не напишет ему ни одного письма, когда вернется в свой старый русский город с летних каникул, которые они провели вместе катаясь на троллейбусах. Когда она уехала, Жак купил часы, чтобы больше не опаздывать. Он совсем не разлюбил троллейбусы, просто теперь стал часто считать минуты. С того времени прошло уже около двадцати семи тысяч минут. И ни одного звонка, даже на Новый год. Даже в день рождения.
Вера работала в книжном напротив и тоже иногда ездила на троллейбусе. Она появилась прошлой осенью. Она сама заметила Жака. Сама платила за квартиру и сама готовила ужин. Она тоже иногда ездила на троллейбусе, только молча, потому что экономила так деньги. Томно смотрела в окно, забрызганное грязью - как будто хотела побыстрее вырваться на воздух. Жак не любил эти ее окна, ему больше нравилось внутри. Он подавал Вере свою руку на выходе, но никогда не брал ее руку, когда они были в салоне. В лучших салонах троллейбусов он всегда играл роль одинокого светского льва.
"Все-таки она уедет, - думал автор, глядя на спящую девушку и одевая свой утренний галстук. - Не здесь же ей со мной пропадать. А ведь все понимает, сучка такая... все равно уедет к своему Жаку, не выдержит. Он ни одного письма ей не написал, а она все бегает на старый адрес спрашивать. Все равно уедет. Странная. И откуда взялась?.."
Жак стоял на остановке уже сорок восемь минут и пятнадцать секунд. За это время вокруг него сменилось несколько поколений суетливых пассажиров, старая цыганка выкурила целых семь сигарет, унылая бродячая дворняга цвета замусоренной ряженки два раза чуть не попала под машину. Троллейбус все не подходил. Поэтому Жак наблюдал за окружавшей его суматохой. Он понимал, что сейчас это просто необходимо, чтобы не свихнуться от ожидания, не захлебнуться наступающей весной. А она была такая как всегда - ненормальная, скрытная и добивающая авитаминозом.
Троллейбуса не было. Жак заволновался, смешался и решил с кем-нибудь посоветоваться, что же делать.
- Привет. Как, у вас на остановке, посмотри, троллейбусы - ходят?... я просто жду стою, а все никак не уеду... Стоят? Где?.. Понятно... я не знаю... ну жди... конечно, скучаю... я знаю... ну пока.
Жак вздохнул и взглянул на часы. Оказывается, троллейбусы встали. Об этом ему только что сообщила Вера. Не та. Хорошая девушка, самая добрая на Земле. Только не любит троллейбусы. А он целый час ждал. И теперь придется идти пешком, потому что сегодня он взял с собой только пять рублей на троллейбус.
Жак засунул руки в карманы по самые запястья. В кармане лежали пять рублей и неотправленное письмо N163 для самой красивой девушки на Земле. Жак пялился на конверт. Он написал письмо ночью, после литра кофе. Раньше он писал ей обычные письма, которые просто не отправлял, а потом появилась Вера. Тогда он понял, что сказать уже нечего, слова полиняли и потеряли свои цвета. Тогда он стал писать по ночам. То есть не совсем так.
Скорее уж, он просто позволял какому-то противному подлизе внутри себя добиваться жалости самой красивой девушки. Жак был совсем не ревнив. Теперь он не помнил, что же писал этот идиот, подписавшийся его именем. Письмо было глупым и наивным - Жак видел это через конверт, даже по почерку он мог это понять. Потому что это был почерк человека, который любит троллейбусы. Фетишист. Зануда. Лох. Она наверняка так бы и сказала.
В такие ночи Жак всегда включал старую лампу, которую девушка нашла на какой-то помойке, кофеманил и все забывал - про пустые, без нее, троллейбусы, про Веру, про завтрашнее утро. Вера ворочалась на кровати и сердилась из-за света лампы. Той самой, которую девушка нашла на помойке и принесла в подарок Жаку. Сначала у лампы был рваный абажур, но девушка залатала дыры и пришила звезды, которые отбрасывали длинные тени на высокий потолок Жака, на стопки книг, которые он воздвигал из фантастических романов и томиков нечитанных стихов.
Сейчас, стоя на остановке, Жак вдруг вспомнил, как хотел найти где-нибудь старый троллейбусный салон и позвать туда Девушку. Чтобы все повторилось, завертелось, чтобы вокруг были удивленные лица и самое удивленное из всех - ее лицо. Жак часто думал о том, что у него слишком редко получалось ее удивить. Потом, после Веры, затея с салоном стала казаться глупой. А сегодня он снова не знал, как было бы правильнее. Жак покорно выбросил в урну письмо N163 и закурил. Идти пешком - это так унизительно. Особенно, если с детства любишь троллейбусы и в совершенстве владеешь искусством растворения в толпе, когда нечем платить.
Жак нащупал в кармане телефон, чтобы опять позвонить Вере, но неожиданно передумал и посмотрел на троллейбусные провода. Они слегка раскачивались. Это значит, что троллейбус уже рядом. Так его когда-то учил Рустам, сын кондуктора троллейбуса, счастливый обладатель золотой цепочки на шее и девушки с ногами.
Через минуту Жак заметил рога троллейбуса. Это было лучше, чем новогодний звон курантов. Скоро он забрался в промокшую звенящую пасть. Стало спокойно.