Битва в Бенском ущелье закончилась. Воины Келенора, преследуемые поверившими было в свою победу утторцами, отошли на запад, на равнину.
Завтра победители подсчитают потери и воздадут почести погибшим. Завтра принц Эдо первым преклонит колена перед помостом, на котором будут лежать, укрытые стягами, тела героев. Завтра запылают погребальные костры. Но все это будет завтра.
Пока же у победителей хватило сил лишь на то, чтобы, вернувшись к реке, разбить временный лагерь. Только лекари и жрецы Нана-милостивца до ночи бродили по ущелью, разыскивая среди мертвых и умирающих тех, кому можно помочь. Но темнота отдала место схватки во власть пожирателей мертвечины. Дикие псы, лисицы-оборотни, гулы-трупоеды... Присутствие ночных тварей выдавали осторожные шаги во тьме да - порой - треск рвущейся ткани, приглушенный звон железа или звериный рык.
И все же гораздо опаснее зверей были люди. Мародеры, словно шакалы за львом, шли за армией завоевателей. Добыча оказалась не по зубам, злобный хищник погиб, и теперь падальщики спешили урвать последний кусок, чтобы к утру исчезнуть, раствориться в непроходимых чащобах, что тянутся от долины Бена до рудников герцогства Мор.
Ночь, наполненная запредельной жутью, плыла над берегами пенного потока. Там, где тысячи людей встречают свою смерть, в ткань привычного мира прорываются силы, бесконечно чуждые человеческой природе. И долго еще место сражения будет славиться как "нехорошее"... Но это все будет потом, когда солдаты вернуться по домам, а по Бенскому ущелью вновь заскрипят купеческие телеги.
А пока даже дикое зверье и мародеры старались поскорее схватить то, что смогут, и убраться с обильно политой кровью земли. Так что задолго до рассвета над Бенским ущельем повисла вязкая тишина. Тишина кладбища...
Тогда-то из небольшого леска на склоне холма выехали два всадника. Всю ночь они терпеливо ждали, когда насытившиеся звери расползутся по своим норам. Словно смутные тени, эти двое заскользили к центру поля. Их не интересовали ни карманы мертвецов, ни богато украшенное оружие. Наконец они нашли то, что искали: тот участок наспех сложенной засеки, где рыцари старого Мора остановили атаку тяжелой утторгской конницы. Почти все горцы погибли, но продержались ровно столько, сколько нужно было, чтобы подошел принц Эдо с главной королевской армией.
Здесь мертвые тела - человеческие и конские - лежали грудой, переплетясь между собой в самых немыслимых позах. Здесь трупный смрад был особенно ядовитым, словно сражение закончилось не несколько часов назад, но тела пролежали не убранными уже добрую дюжину дней. И здесь не появлялись ни мародеры, ни гулы: над остатками городьбы нависло ощущение такой жути, что даже привычные ко всему ночные твари предпочли обойти это место стороной.
Двое остановились, откинув назад капюшоны плащей. Теперь в неверном свете убывающей луны стало видно, что это - мальчишка лет четырнадцати и молодая девушка.
- Ты уверен, что это то, что нужно? - Спросила она.
- Не знаю, Генрика. - Ответил ее юный спутник. - Слишком много багрянца. Серебро пронизывает пурпур, словно молнии - грозовую тучу. Но серебра, о котором говорил учитель, тоже много.
- Не думаю, чтобы кто-то из этих воинов шел по пути не-жизни. - Задумчиво произнесла девушка. - Что ж, Арчи, делай то, что нужно.
Всадники спешинлись. Мальчик достал из-под плаща нечто вроде большой чаши в форме двустворчатой раковины, или круглого ларца, или шкатулки - странный предмет одинаково походил и на то, и на другое, и на третье, и одновременно не был ничем из перечисленного. Откинув крышку, Арчи высоко поднял колдовской сосуд и прокричал несколько слов на древнем языке та-ла, которым сегодня пользуются лишь темные маги. Выждав нужное время, он осторожно поставил чашу на землю. Теперь любой, в ком есть хоть искра магического дара, увидел бы, что ларец полон клубящегося тумана, багрового и белого, словно кровь на снегу. Девушка несколько секунд смотрела на это кипение, потом коротко всхлипнула и закрыла крышку:
- Надо найти и его посох. Ты видишь его, Арчи?
- Там, под тем утторцем. Он почти пуст... И... Генрика, там кто-то живой!
Совместными усилиям подросткам удалось откатить несколько трупов. Подняв посох, девушка заставила его светиться.
- Арчи, а ведь это наш барон! - удивилась она. - Что ж его-то бросили?
- Будто ты не знаешь, как шарахаются благостные нанцы от тех мест, где плясало мертвецкое коло?
В тишине ночи, нарушаемой лишь шумом безразличной ко всему реки, короткий смешок девушки прозвучал настолько дико, что Генрика сразу же посерьезнела:
- Лучше помоги затащить его светлость на лошадь. Ложись, Воронок!
Взвалив бесчувственное тело поперек седла, они юные маги вскочили на коней и поспешили в сторону леса.
Рассвет застал их в дороге. За ночь они успели добраться до походного лазарета, разбитого монахами на берегу, и перепоручить заботы о раненом заспанному послушнику.
2.
Войска Утторга не дошли до приречных долин, поэтому жизнь в Иртине казалась по-прежнему спокойной и размеренной. Как до войны.
Городок этот стоит на берегу Альвы в трех милях от Вельбирского замка, возле которого Железнопутье пересекает реку. На юг - прямая дорога к столице Келе. На севере тракт раздваивается, отсюда можно попасть на Литтское плоскогорье или, если перевались через невысокую гряду холмов и спуститься в долину Бена, - к рудникам герцогства Мор. Городок славится фруктовыми садами, шипучим сидром и искусными изделиями из лозы. Здесь плетут не только большие, в человеческий рост, корзины, но и изящную мебель для летних домиков, и легкие дорожные сундуки. Любители табака могут купить на местном рынке вырезанные из вишневого корня трубки-"иртинки": короткие, прямые, с круглыми чашечками, ложащимися в ладонь ловко, как маленькое яблочко.
Известен еще Иртин и тем, что здесь находится самый древний в Келеноре храм Эйван Животворящей. Он построен в те незапамятные времена, когда власть королей Келе не распространялась дальше столичной области, а герцогство Мор населяли дикие племена, не подозревавшие о скрытом в их земле богатстве.
Сегодня принято считать, что Светлая Богиня - это прекрасная дева с хлебными колосьями в руках. Но мраморная статуя в Иртинском храме изображает зрелую женщину, полногрудую и круглолицую, с животом настолько большим, что всякому понятно: она вот-вот вновь станет матерью. В правой руке Эйван Иртинская держит пару яблок, а левую положила на живот, словно спрашивая нерожденного младенца: хочет ли он, чтобы мать съела эти плоды? Считается, что и храм, и статуя созданы легендарными та-ла. А жители городка и близлежащих сел искренне верят, что их знаменитые сады выросли из семян, уроненных Великой Богиней. Когда Эйван была беременна лучшим из своих сыновей, Тимом Прекрасным, она захотела в одиночестве полакомиться яблоками. Внимание Благословляющей привлекло красивое место на северном берегу Альвы. Здесь нет скал, южные предгорья Бархатного хребта - это пологие холмы, поросшие светлыми лесами. Присев на травянистой террасе, Богиня съела волшебные плоды, а косточки упали на землю - вместе с вечным благословлением Эйван.
В остальном же Иртин мало отличается от десятков других таких же маленьких и сонных городков. Поэтому когда дюжину лет назад сюда из Келе переселился темный маг, это дало местным кумушкам тему для разговоров на целую зиму. Во-первых, на левом запястье старика извивалась черная змея - знак некромантов, знатоков ночной нежити и других мрачных тайн, к которым обычному человеку лучше и не приближаться. Во-вторых, маг приехал не один, а с маленькой девочкой, которая звала его отцом, но по возрасту годилась во внучки, если не в правнучки. В третьих, с магом прибыли несколько подвод, груженных ящиками с какими-то непонятными предметами. Парни, перетаскивавшие поклажу в купленный стариком дом, говорили, что видели упакованных в стружки мертвых драконов и другие чудеса.
Однако старый некромант знал, что делал, когда выбирал дом в долине Альвы. Иртинцы так привыкли жить под покровительством Богини, что не верят в дурные приметы и смутные слухи. Они предпочитают судить о людях по их делам, руководствуясь старой поговоркой: "Бывает, и кривое дерево приносит прекрасные плоды". И еще говорят в Иртине, что "самые лучшие яблоки растут на тех деревьях, под чьими корнями больше всего жирного навоза".
Через пару седьмиц после приезда столичного мага в гости к нему напросился настоятель храма Эйван Животворящей Гелиус эт-Мароли, которого взволновала сгустившаяся в городке атмосфера тревожных ожиданий. Старики разговорились, и оказалось, что у них немало знакомцев по юности, по тем временам, когда будущий некромант Титус эт-Лидрерри учился в Высшей магической, а Гелиус - в жреческой школе. После этого обыватели долго передавали друг другу слова жреца, сказанные им начальнику городской пожарной дружины одноногому Леонтеру Баратти: "Некроманты - не слуги смерти, а охотники на нее. Они изучают повадки смерти так же, как охотник изучает повадки диких зверей, а ты - повадки огня". На что отважный брандмейстер только кивнул головой: "Да, я заранее знаю, куда перекинется пламя, и посылаю моих молодцов, чтобы те остановили огонь еще до того, как он разгорится".
Следующим шагом к сближению некроманта с местным обществом стало то, что он выбрал себе в служанки рыжую Барбаретту. Эта добрая и трудолюбивая женщина после смерти мужа, корзинщика Яна, оказалась в бедственном положении. Имея на руках парализованную мать и четверых малолетних детей, она не располагали никакими средствами, даже той малостью, которая хранится в домах бедняков "на черный день". Ян был неплохим мастером, но горьким пьяницей, и погиб глупо, как гибнут обычно чрезмерные любители сидра. В ветреный день он решил отвезти на лодке несколько корзин в расположенную на другом берегу реки деревеньку. Нагрузил старую лодчонку - и больше его никто не видел, а разбитые волнами плетенки рыбаки выловили уже ниже моста...
Соседи, чем могли, помогали Барбаретте, но дети ее почти голодали, питаясь только тем, что дает сад. Магмейстер Титус откуда-то узнал о трудном положении женщины и предложил ей половину золотого в седьмицу за то, что она будет готовить, убирать в доме и присматривать за девочкой. Столько в Иртине зарабатывали лишь искусные трубочные мастера. Мало того, магмейстер дал матери Барбаретты какое-то снадобье, и старуха начала ходить. Правда, прихрамывая и опираясь на палочку, но все же она теперь могла помогать дочери по хозяйству.
Понятно, что Барбаретта была благодарна хозяину, как говорится, по гроб жизни, и хвалила его кумушкам, как только могла. Поэтому многие не очень-то верили ей, когда она говорила, что магмейстер живет словно добропорядочный обыватель, не превращается по ночам в нетопыря и не вызывает стада зомби. И вообще, единственные чудеса, которые есть в доме - это множество древних книг и лекарских снадобий, словно в какой-то лавке знахаря. Но в конце концов даже самые любопытные сплетницы смирились с мыслью, что от старого магмейстера не приходится ожидать каких-нибудь скандалов и чудес. Посудачили немного по поводу девочки, приехавшей со стариком, и успокоились. Тем более, что зоркие глаза женщин прекрасно видели: девчушка похожа на старика настолько, насколько могут быть похожи близкие родственники. Ну, а кем она ему приходится - дочерью, внучкой, племянницей - какая разница?
Гораздо больше заинтересовало иртинское общество чудесное исцеление матери Барбаретты. Оказалось, что магмейстер - очень неплохой лекарь, и постепенно его стали звать в тех случаях, когда местный знахарь и бабки-повитухи оказывались бессильны. Ну, а по поводу ночной нечисти, которая, бывает, шалит и в таких благословенных местах, как долина Альвы, к нему стали обращаться почти сразу же. Рыцарю должен противостоять рыцарь, лесному хищнику - искусный охотник, а упырю-кровопийце - некромант.
Да, старый магмейстер знал, что делал, когда переселялся из столицы в эти благословенные края. В мирном Иртине он пришелся ко двору, и уже через год никто и не вспоминал о том, что мастер Титус - чужак. Не особо общительный, он, тем не менее, не отказывался пропустить кружечку-другую молодого сидра в кабачке "Пенное яблоко". Здесь обычно собирались лучшие люди городка: королевский смотритель мостов и причалов Эрнар Бультер, брандмейстер Леонтер Баратти, настоятель храма Гелиус эт-Мароли, молодой учитель Ярри эт-Логор, нотариус Бовин Вуэтир. Старик быстро вошел в этот тесный кружок, с удовольствием участвуя в разговорах о видах на урожай, о ценах на железо и о политике короны по отношению к северным и восточным соседям.
Так шли годы. Подросшая дочка магмейстера Титуса Генрика вместе со сверстницами посещала храмовую школу, радуя учителя необычными для девочки серьезностью и прилежанием. Так же, как ее отец не избегал доброй мужской компании, собиравшейся в "Пенном яблоке", она не чуралась игр с подругами. Но все же дочка старого Титуса предпочитала в свободное время сидеть с книгой или рассматривать храмовые фрески, в узоры которых вплетены многочисленные надписи на языке та-ла. Генрике нравилось разбирать полустершиеся слова мертвого языка, размышляя об их истинном значении.
Повод для пересудов магмейстер дал еще лишь раз - когда попросил многодетного писаря Юргена Ута отдать ему в услужение младшего из сыновей - десятилетнего Арчи. Юрген удивился: робкий и нелюдимый Арчи-"Утенок" был не из тех пацанят, от которых можно ожидать проворства в выполнении поручений. Но отказывать не стал: если мальчишка чем-то понравился магмейстеру, то, может, и выйдет толк из юного неудачника. К тому же избавить семью от лишнего рта - тоже польза. Переселившись в дом эт-Лидрерри, Арчи выправился, быстро подрос, и уже через год отличался от своих сверстников лишь недетской серьезностью. По крайней мере, его уже никто не решался дразнить "Утенком". Парочка задир, попытавшихся сделать это, получила хорошую трепку. К удивлению городских кумушек, в драках самое активное участие принимала юная барышня Лидрерри, которая, оказывается, умела орудовать кулаками не хуже уличного мальчишки. Но и Арчи уже не пугался, как прежде, не сжимался в комок, позволяя безнаказанно пинать себя, но лез напролом, не обращая внимания на то, что противники были порой гораздо старше и сильнее его.
По поводу детских драк тоже посудачили немного, все больше обсуждая тему будущего Генрики. Девочке не исполнилось еще четырнадцати, но уже было видно, что Эйван Светозарная наградила ее особой, немного сумрачной, но изысканной красотой. У большинства обитателей долины Альвы волосы имеют цвет спелых колосьев или весеннего меда. У Генрики же брови и косы были черны, как зимние сливы. В сочетании с серьезными серыми глазами и тонкими чертами лица это производило такой эффект, что многие мужчины, однажды увидев девочку, уже не могли забыть ее, вздыхая о том, что слишком стары, или бедны, или необразованны, чтобы дождаться, когда барышня "войдет в возраст". А еще через три года сердца многих парней Иртина сладко замирали, стоило только дочке некроманта оказаться где-нибудь неподалеку. И кумушки теперь судачили о том, что среди местных пентюхов для Генрики нет ровни. Как только Титус эт-Лидрерри поймет это, он, без сомнения, отправится в столицу, чтобы устроить судьбу девушки. Спорили только о том, как скоро это случится: в нынешнюю зиму или через год-другой.
Но незадолго до семнадцатилетия Генрики началась война, и женщинам стало не до разговоров о будущем муже дочки старого магмейстера.
3.
Подъезжая к своему дому, Генрика и Арчи увидели, что у ворот собралась небольшая толпа. Главными лицами в ней были брандмейстер и нотариус.
Арчи спрыгнул с лошади, подал руку Генрике. Люди молчали, и в этом молчании чувствовалось то напряжение, которое сопутствует страшным новостям.
Первым не выдержал добряк Леонтер Баратти:
- Генрика, девочка... Мы пришли, но в доме никого не было.
- Отец велел уезжать нам за Альву, к нашей родне в Польёр. На тот случай, если враги прорвутся в долины.
- Теперь нет опасности. Сражение закончилось победой. Но...
- Я знаю, - тряхнула косами Генрика. - То, что отец погиб, я почувствовала сразу же. Все-таки мы - маги.
Брандмейстер облегченно вздохнул:
- Если что-нибудь понадобится, мы всегда рады будем помочь. Как же ты теперь - одна...
Девушка вскинула голову:
- Я читала и прекрасно помню завещание отца. Он поручил мне отвезти библиотеку и лабораторию в храм Нана Милосердного в Будилионе. Он также оставил мне и Арчи рекомендательные письма, которые позволят нам продолжить обучение у тех магов, что работают в лечебнице при храме.
- Но Будилион разорен, - вмешался нотариус. - Рассказывают страшные вещи: утторцы убили всех недужных в лечебнице и многих знахарей и разграбили храм.
- Надеюсь, мои деньги и наши руки послужат восстановлению святилища, - как-то слишком буднично и просто ответила Генрика. - Конечно, нужно будет уладить все дела здесь, и в этом я надеюсь на вашу помощь, мастер Бовин. А теперь прошу: уйдите. Я устала и хочу побыть одна.
Собравшимся утешать девушку иртинцам оставалось лишь откланяться.
Шагая домой, добряк брандмейстер думал от том, что старый Титус, видать, держал дочку в ежовых рукавицах. Гордая и смелая, Генрика, между тем, оставшись одна, не собирается "пускаться во все тяжкие". Хочет пунктуально выполнить отцовскую волю. Леонтер невольно сравнил юную магичку со своими дочерьми, и сравнение это, к его огорчению, оказывалось в пользу Генрики.
Обе дочери брандмейстера, слава богам, теперь уже замужем за приличными людьми, но в семнадцатилетнем возрасте думали только о том, чтобы задрать хвост перед первым попавшемся проходимцем. Да и случись беда, узнай они о смерти отца... Выли бы, небось, морскими коровами, заставляя бегать вокруг себя мужей и служанок. А эта... Ни слезинки, хотя глаза красные. Видно, по дороге проревелась, а на людях - ни-ни. Такого самообладания скорее можно ждать от старого солдата, чем от юной девицы. Хотя кто их поймет, этих магов...
И Леонтер мысленно махнул рукой, выкинув из головы все мысли о Генрике и ее покойном отце. Он сделал то, что положено ему по должности, а остальное - не его печали.
5.
Слова Генрики об усталости не были ложью. Они с Арчи не спали уже трое суток: сначала догоняли королевскую армию, потом, изнывая от нетерпения, ждали, когда угомонятся ночные твари. Но отдыхать они все же не собирались.
Арчи отвел лошадей на конюшню, а Генрика тем временем начала готовиться к обряду. Девушка прекрасно знала, что нужно делать. В лаборатории старого некроманта уже три года стоял предназначенный именно для этого случая голем. Изготовленный искусным мастером, он походил на статую рыцаря в турнирных доспехах. Лишь вместо глухого забрала - серебряная маска: лицо прекрасного юноши. Юная магичка не смогла в одиночку сдвинуть железного человека с места, поэтому она в первую очередь занялась тем, что начертила "круг Дауда", включающие в себя множество знаков и заклинаний, и расставила в нужном порядке черные и белые свечи. Когда в лабораторию поднялся мальчик, практически все было закончено. Вдвоем втащили статую в круг.
- Кажется, все, что нужно, сделано, - Генрика обвела глазами комнату.
- Остается только установить сосуд, - согласился Арчи.
Нажав на потайную пружину, он распахнул дверцу на груди голема. Генрика, не открывая, вложила в железное нутро привезенный с поля боя ларец.
- Вот и все. Дождемся полночи...
За окнами сгущались сумерки. Измотанный до предела, мальчик задремал в кресле, но Генрика оставшиеся часы просидела, глядя в темноту воспаленными глазами.
В конце концов она поднялась и начала зажигать свечи. Лабораторию наполнил странный, пряный запах. Арчи встрепенулся, протер глаза:
- Уже пора?
- Пора.
Тот, кто никогда не присутствовал при работе магов высшего посвящения, вряд ли представит себе происходившее в лаборатории в течение следующего часа. Не было никаких огненных вспышек, клубов дыма и прочих внешних эффектов, о которых обычно рассказывают случайные свидетели обрядов. Мальчик и девушка неподвижно сидели у границы "круга Дауда", по очереди читая заклинания из очень старой книги. Размеренный речитатив на древнем языке, ровное мерцание свечей - и больше ничего. Но вскоре комната стала походить на огромный гудящий колокол. Голоса обрели силу, теперь они звучали подобно грому. Пространство вокруг юных магов вибрировало, корчилось, свивалось кольцами. И только лежащая внутри круга железная фигура оставалась неподвижной. Но вот она зашевелилась, вздрогнула, выгнулась дугой, словно от нестерпимой боли. Арчи выкрикнул последние слова заклинания - голем неуверенно поднялся с пола, оглянулся, как осматривается разбуженный после долгого сна человек, и - вновь рухнул.
Погасли свечи. Какое-то время в наступившей темноте не было слышно ни звука, но постепенно сквозь ватную тишину стали просачиваться обычные для деревенских домов шорохи и скрипы. Где-то скреблась мышь, одинокая яблоневая ветка постукивала по крыше...
Мальчик на ощупь добрался до рабочего стола старого магмейстера, нашел подсвечник, запалил огонь. Оглянувшись, Арчи увидел, что Генрика лежит внутри "круга Дауда", прижавшись к груди железного человека. Оба они казались мертвыми, но юный маг уже был способен отличить живое от не живого. Дотащив девушку до дивана, он при помощи остро пахнущих снадобий привел ее в чувство.
- Как он? - прошептала Генрика, как только сумела открыть глаза.
Лежащий на полу голем по-прежнему оставался недвижим.
- Никак, - пожал плечами Арчи.
- Не верю! Нет! - воскликнула девушка и разрыдалась.
Арчи, как и большинство мужчин, даже не таких юных, как он, не имел представления, что делать с плачущей женщиной. Поэтому он бессильно опустился на пол около дивана и моментально уснул. Проплакавшись, забылась и дочка старого некроманта.
На рассвете любопытная пичуга заглянула в одно из окон второго этажа стоящего посреди яблоневого сада домика и увидела странную картину. На диване спала девушка в дорожном костюме. Возле нее, на полу, свернувшись клубком и подложив под голову мужские туфли, - мальчик лет четырнадцати. А посреди комнаты, раскинувшись, словно пьяный, лежал металлический человек. Когда странная статуя зашевелилась, осторожная птичка перепорхнула подальше от окна, но продолжала наблюдать. Голлем привстал, осмотрелся, сел. Хотя серебряная маска, заменявшая лицо, не могла ничего выражать, казалось, что железный человек недоумевает. Подождав немного, железный человек взял один из магических камней-оберегов, что использовался в обряде, повертел его в пальцах. Зачем-то пощупал потухшую свечу. Потом поднялся на ноги, сделал несколько шагов и застыл неподвижно в нише около камина. Теперь он был неотличим от обычной статуи, которыми украшают парадные лестницы в домах, правда, более богатых, чем этот скромный деревянный домик.
Подождав еще немного и поняв, что никто не собирается насыпать на подоконник хлебных крошек, птичка обиженно чирикнула и упорхнула по своим делам. Чрезвычайно важным, надо сказать, делам: ведь на яблонях появились зловредные черви, которые точат незрелые плоды, отчего те вянут и сморщиваются, так и не успев налиться соками. Птичья забота - извести этих тварей всех до единой, чтобы уберечь урожай. Тогда можно надеяться зимой и на полные кормушки, и на новые домики-дуплянки, которые развешивают в садах благодарные иртинцы.
6.
Проснулись Генрика и Арчи лишь к вечеру. Они сразу же увидели, что голем переместился к камину.
- Он жив, - ответил на немой вопрос девушки юный маг, - но я чувствую, что с ним что-то не то. Словно его подменили.
- Но почему он молчит? - пробормотала Генрика. - Ведь я же ни в чем не провинилась, я сделала все, что надо.
- Не знаю, - так же тихо ответил мальчик. - Я еще очень многого не знаю. Может, он еще не освоился с новым телом?
- Значит, надо подождать, - согласилась дочь некроманта. - И заняться делами, ведь для всех он умер.
Они быстро привели в порядок лабораторию, уничтожив следы ночной волшбы, и спустились на кухню поесть. Потом Арчи отправился на конюшню - ведь вчера он так и не успел вычистить лошадей после дороги, а Генрика села разбирать отцовские бумаги.
Неверные отблески закатного солнца сменились тьмою, и девушка была вынуждена зажечь свечи. Так прошло несколько часов. Трещал горящий воск, шелестели листы. Ближе к полуночи Генрика встала из-за стола и подошла к неподвижному голему:
- Я нашла твой дневник. Или, может быть, ты хотел написать роман? Там идет речь о событиях столь давних... Хочешь, я почитаю тебе?
Девушка пододвинула кресло к камину и раскрыла рукопись:
- Слушай! Я не знаю, что нужно делать. И никто не знает. Но, может быть, ты вспомнишь:
"На набережной продавали подснежники, и я купил один букетик, истратив половину имеющихся у меня денег. Я не знал, зачем мне цветы. Я просто шел с подснежниками в руках, думая о наступающей весне.
На мосту Литибор, что напротив храма Тима Прекрасноликого, я увидел Ее - юную женщину, смотревшую на игру солнца в воде. Она была столь изящна и столь неподвижна, что казалась созданной кем-то из великих ваятелей. И имя той скульптуры было Безнадежность.
Звание магмейстера, пусть и недавно полученное, позволяло мне первым обратиться к женщине любого сословия, будь то великосветская дама или простая крестьянка. Я положил подснежники на перила перед Ней и сказал:
- Говорят, у рек, как и у людей, есть души. Но они холодны и коварны, как эти воды.
- Кто вы, юноша? - спросила Она и посмотрела на меня.
Глаза у нее были голубые, словно весеннее небо.
Мне захотелось выглядеть как можно таинственнее, поэтому я ответил:
- Я тот, кого зовут бойцом с ночными страхами.
- Вы хорошо делаете свою работу, - Она слегка нахмурилась, - Бывает, что ночные страхи приходят и посреди солнечного дня".
- Помнишь, отец? Помнишь? - продолжала Генрика. - Конечно, помнишь, ведь в ларце, в котором я нашла рукопись, лежит букет сухих подснежников. Очень старые, почти истлевшие цветы, которые не рассыпаются в прах только благодаря наложенным на них заклинаниям. А это помнишь?
Голем ничего не ответил, по-прежнему оставаясь недвижим.
И девушка вновь зашелестела листами:
"Я ушел от герцога Вильмира, не проработав и месяца. Я больше не мог терпеть. Ведь я видел Ее каждый день - за обедом или когда Она приходила ко мне в библиотеку. Мы беседовали о книгах, но я не мог сосредоточиться ни на одной мысли. Когда я пришел к Ней прощаться, Она впервые взяла меня за руку. Я почти потерял разум от Ее прикосновения, но Ее слова отрезвили меня:
- Есть любовь, милый юноша, но есть и честь. У меня нет претензий к моему мужу, сиятельному герцогу Вильмиру, и я не хочу, чтобы его имя... Вы поняли меня?
- Да, госпожа.
После этого дня мы не виделись долгих двадцать лет..."
Генрика хлюпнула носом, но побыстрее вытерла слезы, чтобы они не закапали старую рукопись.
- Я почти не помню маму, но я ее тоже люблю. Очень! Мне кажется, что она приходит ко мне по ночам. Я говорила тебе, но ты смеялся, ведь ты считаешь, что души, над которыми не проведено нужного обряда, растворяются в небесных потоках...
Голлем молчал.
Генрика еще немного посидела в кресле, глядя на отблески пламени на серебре маски, и ушла в свою комнату.
1.
Вы, конечно же, знаете, каким высоким бывает небо после весеннего дождя. Отбушевал ураган, отгремел гром, иссякли острые водяные струи, и прозрачная голубизна так чиста и прозрачна, что в голову невольно приходят сравнения изысканные, словно в балладах, - с драгоценными сапфирами или с горным хрусталем, из которого столичные искусники вырезают подобия речных цветов. Если положить такой хрустальный цветок на дно чаши, то вода в ней приобретает целебные свойства.
Унтар смотрел на небо, на плывущие по нему облака и пытался понять: жив он или все же мертв? Или это душа его парит в сапфировой выси? И может ли душа предаваться не совсем пристойным воспоминаниям о хрустальных цветах? Нет, конечно, в самих этих безделушках не было ничего пошлого, кроме того, что о волшебных свойствах настоянной на прозрачных камнях воде Унти узнал от любвеобильной вдовы королевского повара. Ах, мастрис Дариэтта, нежная покровительница юных студентов, охочих до женской ласки! Ты была уже не первой молодости, но более чем хороша собой. Больше, чем смерти, боялась ты потерять нежный румянец и гладкость ухоженной кожи, поэтому умывалась исключительно 'колдовской' водой. С вечера служанка приносила чашу и ставила у изголовья кровати. Утром, едва проснувшись, ты набрасывала на плечи легких шелк и склонялась над водой, осторожно зачерпывая ее ладонью. Твое разнеженное сном и разогретое ночными ласками тело, казалось, светилось изнутри. И нередко, умывшись, ты была вынуждена вернуться в постель - твой мимолетный спутник, напрочь забыв о занятиях в университете, горел желанием продолжить ночные забавы. 'Где ты сейчас, Дариэтта?' - вздохнул Унтар и понял, что он скорее жив, чем мертв.
Теперь он слышал скрип колес, редкое хлопанье бича и неспешный разговор возницы с кем-то еще, сидящим на козлах. Попытавшись приподняться, Унтар ощутил резкую боль и бессильно откинулся на спину, закрыв глаза. И вдруг, вместо образа мирной Дариэтты он увидел другое женское лицо - очень юное и смутно знакомое.