Нам хорошо вдвоем. Она утонченно красива и умеет молчать - редкое качество для женщины, знающей себе цену. Нам было хорошо долгой осенью, полной золотистых шорохов в облетающих парках. Нам хорошо и сейчас, когда соленый свет искрится в мерзлых окнах. Там, за стеклом, - острота зимнего дня, летучие лезвия северного ветра и холодное солнце в льдистом небе. Но нам тепло.
Я любуюсь на нее, увлеченно рисующую что-то на компьютере. Нынешней зимой топят на совесть, так что на ней лишь топик и старенькие шорты. Длинноногая, чуть угловатая, она сидит, она сидит, поджав под себя ноги, словно под ней бухарский ковер. Недовольно вертится на стуле - что-то, видно, не получается так, как хочется.
Отросшие пряди упрямо падают ей на лицо. Когда мы встретились, у нее была смешная стрижка, делавшая ее похожей на юного вампира из той анимэшки, которую мы вместе смотрели. Но потом она вдруг решила отращивать волосы.
Она раздраженно заправляет челку за ухо, но стоит повернуть голову, и волосы снова рассыпаются по лицу.
Она молчит. Я тоже молчу, улыбаясь солнечным зайчикам, скользящим по ее загорелым плечам. Но вдруг она поворачивается и задает тот вопрос, которого я давно ждал:
- Вик, а куда ты уходишь все время? Я же вижу - ты здесь и не здесь.
Я ждал этого вопроса, но так и не придумал, что на него ответить. Поэтому пожимаю плечами:
- Туда.
Это, наверное, шутка. Но она предельно серьезна:
- Возьми меня с собой. Я знаю: ты можешь.
Так, еще того не легче... Мочь-то могу, но...
- Хорошо, - киваю я. - Только...
Я не знаю, что сказать. Она - хорошая девочка. Умная. Но она - моя женщина. Любимая, теплая, светлая. Ей вряд ли подойдет мой путь - сквозь синевато-сиреневую мерцающую бездну, где так просто потерять себя... Или тогда я не подойду ей.
- Хорошо, - киваю я. - Только ты никогда не спрашивала: как "там".
- Не все ли равно! "Там" есть ты!
Я молчу. Синевато-сиреневое ничто, полное морозного ужаса, накатывается на меня.
Чтобы избавиться от наваждения, рывком встаю и подхожу к балкону. Распахиваю обе двери. На уличной шпингалеты примерзли. Сворачиваю их, обдирая кожу о стылый металл. Снег на полу исчерчен птичьими следами. В кухонной форточке я сделал кормушку, и теперь каждое утро начинается у нас с воробьиного пересвиста.
- Я все понял, малыш. Иди сюда. Постоим вместе на балконе. Красотища сегодня - только посмотри! Деревья в инее!
Она зябко поводит плечами, зачем-то зажмуривается и решительно семенит ко мне. Я переступаю в комнату и подхватываю малышку на руки, не дав выскочить за дверь.
Она удивительно теплая и душистая, как летний полдень на таежной поляне.
- Вик, что ты делаешь?
И что мне, действительно, теперь делать?
- Не спеши, девочка, - шепчу я, зарываясь лицом в ее волосы. - Не спеши. Я всегда с тобой, даже когда меня нет. Поверь в это. Хорошо?