Свои первые в жизни заработанные деньги я запомнила на всю жизнь. Было мне в ту пору самое большее лет 11. Мы жили в доме, который именовали "большим", потому что во всей округе, состоящей из частных домиков и облезлых бараков наш единственный возвышался пятиэтажной серой громадой. Четыре подъезда составляли только половину дома, четыре других долгое время были в состоянии строительства. К описываемому мною времени стройка, на которой проходили все наши детские игры, подошла к завершению. Дом был достроен и ждал своих новых жильцов.
Часть из них, на зависть жителей окрестных бараков, перебиралась из коммунальных квартир нашей половины в отдельные квартиры отстроенного дома.
Среди этих счастливцев была семья девочки из нашей дворовой компании. Хотя причина получения отдельной квартиры была печальной - отец Нади был болен туберкулезом, - однако семья безмерно радовались переезду.
Весь их нехитрый скарб помогали переносить соседи, а мы, дети, взялись переносить всяческую мелочь, которая заводится в каждом доме в неисчислимых количествах. Приподнятое настроение новосёлов оказалось заразительным, работа сопровождалась бесконечными шутками, смехом и веселой услужливостью добровольных помощников.
Я с упоением носилась через двор то с какой-то картиной под стеклом ("Осторожно, не урони, торопыга!"), то с охапкой каких-то тряпок ("Осторожно, не растеряй, быстроногая!") и была полна ощущения важности и полезности совершаемого.
Когда последняя вещь была вынесена из старой квартиры, Надина мама пригласила всех соседей-помощников к столу, который на скорую руку накрыла тут же среди наваленных в беспорядке вещей. На столе, как водится, стояла нехитрая закуска и беспроигрышные бутылки под беленькой головкой. Нам, детям, тетя Надя выдала каждому по трёшке: "На конфетки!"
Вот с этой трёшкой в руках я и побежала домой, чтобы поделиться радостью с родителями по поводу первых заработанных денег. На бегу я еще пыталась подсчитать, сколько грамм конфет... нет, много не выходило, но на 3 порции любимого эскимо вполне хватало, если у мамы еще 30 копеек попросить....
Родители отреагировали на мое сообщение, как всегда, по-разному. Маму больше всего обеспокоило, что я носила вещи туберкулезного больного.
- Это при твоем положительном Пирке! - сокрушалась она.
А папа тихо спросил:
- Так это ты своей подруге помогала?
- Да!
- Первый раз слышу, чтобы друзьям помогали за деньги...
И все. И ничего он больше слышать не хотел, и разговаривать со мной не хотел до тех пор, пока я не возвращу эту "позорную", по его определению трёшницу.
Каким длинным был мой путь от дома до Надиного подъезда. Сколько раз я малодушно поворачивала назад, с мыслью, что деньги можно выкинуть, а папе сказать, что вернула. Если бы ни страх, что правда все равно каким-то образом вылезет наружу, я бы, наверное, так и поступила. Потому что не трудно было выкинуть эти несостоявшиеся три порции эскимо, самым трудным оказалось вернуть деньги. Самым стыдным было убедить непонимающую, уже изрядно подвыпившую, Надину маму, что нет и нет и нет!
- А зачем папке рассказала, пошла бы себе конфет купила! - удивлялась она.
- Я просто так помогала, бесплатно, - лепетала я.
От стола, где кипело шумное застолье, мне ответили громким смехом. Кто-то сказал: "Интеллигенция!"
Надина мама поджала губы и забрала у меня помятую и взмокшую трешницу.