Аннотация: Говорят, что беда не приходит одна. Но и радость тоже любит ходить в компании...
СЕМЕЙНЫЕ СВИТКИ
(История моей семьи)
Книга Арона и Рут
3. Потери и встречи
Военно-полевой госпиталь отступал вместе с армией. Раненых было так много, что начальник госпиталя, как мы помним, с радостью принял санитарами парней-студентов, попросившихся присоединиться к госпиталю во Львове. Среди них был Арон. Указ о запрещении брать в действующую армию "западников" - жителей территорий, доставшихся СССР при переделе границ между двумя диктаторами, - вышел позднее. "Западников" разрешалось использовать только в тылу, и только как рабочую силу.
В дыму и огне передовой некогда обдумывать указы. Начальник госпиталя здравомысляще рассудил, что рабочие крепкие молодые руки ему и самому нужны, и оформил львовских студентов вольнонаемными санитарами.
Вначале казалось, что гитлеровцев не пустят дальше бывшей западной границы СССР. Некоторое время госпиталь принимал раненых в Харькове. Когда стало понятно, что и эта граница не столь безупречна, как пелось в советских песнях, госпиталь перевели в глубокий тыл - город Кемерово, Новосибирской области. Очутившись в безопасном месте, Арон первым делом начал разыскивать своих родных и Рут.
Первыми нашлись отец с сестренкой: Шойл и Фирочка.
Когда первые немецкие бомбардировщики на рассвете бомбили Киев, в головах киевлян пронеслись мысли об учениях, о взрыве на заводе. О войне не думали. Даже после объявления по радио о вероломстве недавнего союзника вечером выходного дня киевляне по инерции толпились на городских танцплощадках, слушали популярный джаз в здании Госцирка, сидели в кинотеатрах. В Ровно, где жили родители Арона, было еще тихо и спокойно, поэтому Рахель не понимала, почему так нервничает ее муж Шойл, и зачем им вдвоем ехать в пионерский лагерь за Фирочкой. Лагерь находился под Киевом. Страх потерять в общей военной неразберихе 13-ти летнюю дочь вскоре стал реальным. Шойл торопился. Тогда еще никто не догадывался, что необходимость спасать дочь спасет жизнь ее отцу.
Как самую дорогую реликвию хранит Фира тронутый временем листок - письмо, написанное отцом в первый день войны. Всякий раз, когда я перечитывала эти выцветшие строчки своего дедушки Шойла, я не переставала удивляться той бережности, с которой отец, боясь заразить дочь своим беспокойством, объяснял, что они непременно ее найдут, куда бы ее ни увезли, и где бы она ни оказалась. На всякий случай путеводной вехой должен был служить адрес ее дяди Иосифа, брата Шойла.
Во время войны многие в семье будут прибегать к адресу московского Иосифа Лихта. Никто из них не думал, что и москвичей не минуют ужасы войны, что высокий пост Иосифа в столичном министерстве не делает его всесильным. Что на долгие годы уедет в эвакуацию семья Иосифа, да и он не сразу вернется в опустевший дом. А, главное, для получения разрешения на въезд в Москву будут требоваться очень веские основания.
Была в письме отца еще одна строчка, написанная другой рукой. Строчка, не добавляющая ничего нового к сказанному. Строчка, написанная рукой Фирочкиной мамы. Я пристально всматриваюсь в почерк той, чьим именем меня назвали. Но разве по одной строчке можно понять, какие противоречивые чувства мучили мою бабушку Рахель, вынужденную в те дни выбирать между жизнью дочери и жизнью своей больной матери, между неизвестностью и налаженным бытом. Если бы она знала тогда, что на самом деле выбирает между своей жизнью и смертью, изменилось бы что-нибудь в ее судьбе? На этот вопрос нет ответа.
Шойл и Рахель благополучно добрались до бывшей западной границы СССР. С первых дней войны она вновь стала действующей. Через нее пропускали строго по документам. Как видно, это и была та самая "закрытая на замок" граница, через которую не должен был проскользнуть враг. Устояв под мощным напором беззащитных беженцев, она пала под ударом противника. Но до самой последней минуты закрытая граница оставалась вершительницей судеб, возвращая в руки наступающих фашистов тех несчастных, чьи документы внушали подозрение. Нетрудно представить себе ужас, который испытали Шойл с женой, когда выяснилось, что в спешке сборов Рахель забыла свои документы дома. Ехать с женой домой за документами или спасать дочь? Дедушка Шойл никогда не рассказывал, что он чувствовал, отпуская жену одну в пекло. Но единственный из всей родни он всегда называл меня моим настоящим именем, бабушкиным.
Шойл приехал вовремя. Оставшихся без родителей детей готовили к эвакуации. Забрав дочь, он отправился на условленную с женой железнодорожную узловую станцию. Но ни в одном из следующих через станцию поездов его жены не было. Между тем фронт приближался, каждый следующий эшелон мог оказаться последним. В одном из них отец и дочь отправились навстречу своим скитаниям.
Шойл рвался в Москву, к брату Иосифу. Но именно туда рвался и неприятель. В Орле эшелоны с беженцами развернули на Волгу. Так отец и дочь оказались в небольшом городке Саратовской области - Балашове. Осиротевшие, они учились жить без жены и матери. Одинокие, они искали старших сыновей: Абрашу и Арона. С Ароном удалось обменяться письмами, когда он еще находился с госпиталем в Харькове. Про Абрашу рассказали земляки. По их словам получалось, что Абраша совсем недалеко от них - в Саратове, служит в стройбате. Это было так на него непохоже. Отец был уверен, что старший сын сражается в передовых рядах советской армии, как когда-то в первых рядах участвовал в маёвках молодежи на территории панской Польши. Красивый статный парень, заядлый футболист, накануне войны он привел домой юную жену. И устроил, паршивец, себе комсомольскую свадьбу, несмотря на сопротивление родителей. Абраша и комсомол, - это было ужасно, но понятно. Абраша и стройбат?! Как видно, земляки что-то напутали.
Но никакой путаницы не было. Бывшего бунтаря, ратовавшего за Советы и проводившего в тюрьме все предпервомайские дни , в тяжелое для страны время превратили в "западника" и лишили доверия. Конечно, дело было не в том, что линия его фронта проходила вдоль линии вырытых им окопов, оказавшихся к тому же и бесполезными. А в том, что вместо оружия советская власть доверила ему только лопату. Уязвленный недоверием Абраша на всю жизнь излечился от любви к Советам. А его юная жена не успела покинуть Ровно. Так и осталась там... навеки юной.
Радостной и печальной была встреча с Абрашей. Судьба многих родных была им неизвестна. Неясным было и их собственное будущее. Мобилизованный Абраша ничем не мог помочь отцу и сестренке. А они были раздеты, разуты и совершенно не готовы к приближающейся суровой зиме 1941 года. На первом же семейном совете было решено, что Шойл с Фирочкой поедут в теплые края. Средняя Азия принимала беженцев со всей страны.
Тем временем Арон продолжал поиски Рут по всем эвакопунктам страны. Из Астрахани ответили, что такая-то выбыла осенью 1941 года. Ни в каких других эвакопунктах она в списках не значилась. У отца в Балашове не появлялась. Впрочем, отец с Фирочкой уже давно бедствовали в Средней Азии. Последнее письмо от них повергло Арона в ужас. Он еще и еще раз перечитывал строчки, написанные детским почерком. И за каждой строкой, выведенной рукой младшей сестренки, слышалась размеренная обстоятельная речь отца. Шойл сообщал Арону, что его свалила с ног тяжелая форма тифа. Он не верит, что останется в живых. Слишком много соседей скосила эта болезнь военных обездоленных лет. Перед тем как лечь в больницу, он диктует дочери свою последнюю волю. Он просит Арона любыми путями забрать свою младшую сестренку к себе, заботится о ней так, как это сделал бы он, ее отец, и в будущем дать ей высшее образование.
Воля отца священна. Но как ее сочетать с воинской дисциплиной и законами военного времени? Оказалось, что у жизни в запасе всегда есть счастливый случай. Смерть прошла мимо Шойла. Уж слишком он ей сопротивлялся, слишком боялся за оставшуюся дома маленькую дочь. Случай протянул руку и Арону. Начальник госпиталя, в котором он служил санитаром, оказался его земляком. В военное время землячество роднило людей. Поэтому просьба Арона командировать его за больным отцом и сестренкой была воспринята с большим пониманием. Тем более, что где-то неподалеку бедствовала семья начальника госпиталя, которую он мечтал перевезти к себе, в Кемерово. Его останавливал только страх подвергать опасности дальнего пути в тифозных поездах военного времени жену с малыми детьми на руках. Вместе командировочным удостоверением начальник госпиталя вручил Арону официальный вызов на свою семью, вписав туда имена Шойла и Фирочки. Арон без труда разыскал всех и благополучно привез в Кемерово обе семьи.
Говорят, что беда не приходит одна. Но и радость тоже любит ходить в компании. Летом 1942 года пришла радостная весть из ташкентского эвакопункта. Его Рут жива!